что со дня ее смерти уже прошел месяц, а может быть и два. Добавим, что
капитан подумал в эту минуту о глубоком ночном мраке, о сверхъестествен-
ном уродстве и замогильном голосе необыкновенного посланца, о том, что
уже далеко за полночь, что улица пустынна, как и в тот вечер, когда с
ним заговорил монах-привидение. Да и конь его храпел, косясь на Квазимо-
до.
- Цыганка! - воскликнул он в испуге. - Значит, ты послан с того све-
та?
И он схватился за эфес шпаги.
- Скорее, скорее! - говорил глухой, стараясь увлечь его коня. - Вот
сюда!
Феб ударил его сапогом в грудь.
Глаз Квазимодо засверкал. Звонарь едва не бросился на капитана. За-
тем, сдержав себя, проговорил:
- Ваше счастье, что кто-то вас любит!
Он сделал ударение на "кто-то". Отпустив уздечку, он крикнул:
- Ступайте прочь!
Феб, ругаясь, пришпорил коня. Квазимодо глядел ему вслед, пока тот не
пропал в ночном мраке.
- Отказаться от этого! О! - прошептал бедный глухой.
Он возвратился в собор, зажег лампу и поднялся на башню Как он и
предполагал, цыганка стояла на том же месте.
Завидев его издали, она побежала ему навстречу.
- Один! - воскликнула она, горестно всплеснув руками.
- Я не мог его найти, - холодно сказал Квазимодо.
- Надо было ждать всю ночь! - запальчиво крикнула она.
В ее гневном движении Квазимодо прочел упрек.
- В другой раз я постараюсь не пропустить его, - проговорил он, пону-
рив голову.
- Уйди! - сказала она.
Он ушел. Она была им недовольна. Но он предпочел покорно снести ее
дурное обращение, лишь бы не огорчить ее. Всю скорбь он оставил на свою
долю.
Больше цыганка с ним не виделась. Он перестал подходить к ее келье.
Лишь изредка замечала она на вершине одной из башен печально глядевшего
на нее звонаря. Но едва он ловил на себе ее взгляд, как тут же исчезал.
Надо заметить, что ее не очень огорчало это добровольное исчезновение
бедного горбуна. В глубине души она даже была ему благодарна. А Квазимо-
до это чувствовал.
Она его больше не видела, но присутствие доброго гения замечала. Пока
она спала, невидимая рука доставляла ей свежую пищу. Однажды утром она
нашла на окне клетку с птицами. Над ее кельей находилось изваяние, кото-
рое пугало ее. Она не раз выражала свой страх перед ним в присутствии
Квазимодо. Как-то утром (все это делалось по ночам) это изображение ис-
чезло. Кто-то его разбил. Тот, кто вскарабкался к нему, рисковал жизнью.
Иногда по вечерам до нее доносился из-под навеса колокольни голос,
напевавший, словно убаюкивая ее, странную печальную песню. То были стихи
без рифм, какие только и мог сложить глухой.
Не гляди на лицо, девушка,
А заглядывай в сердце
Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо
Нет сердца, где любовь не живет
Девушка! Сосна не красива,
Не так хороша, как тополь
Но сосна и зимой зеленеет
Увы! Зачем тебе петь про это?
То, что уродливо, пусть погибает;
Красота к красоте лишь влечется,
И апрель не глядит на январь.
Красота совершенна,
Красота всемогуща,
Полной жизнью живет одна красота.
Ворон только днем летает,
Летают ночью лишь совы,
Лебедь летает и днем и ночью
Однажды утром, проснувшись, она нашла у себя на окне два сосуда с
цветами. Один из них представлял собой красивую хрустальную вазу, но с
трещиной. Налитая в вазу вода вытекла, и цветы увяли. В другом, глиняном
грубом горшке, полном воды, цветы были свежи и ярки.
Не знаю, умышленно ли, но только Эсмеральда взяла увядший букет и
весь день носила его на груди.
В этот день голос на башне не пел.
Это ее не встревожило. Она ласкала Джали, следила за подъездом дома
Гонделорье, тихонько разговаривала сама с собой о Фебе и крошила ласточ-
кам хлеб.
Она перестала видеть и слышать Квазимодо. Казалось, бедняга звонарь
исчез из собора. Но однажды ночью, когда она не спала и мечтала о кра-
савце-капитане, она услышала чей-то вздох около своей кельи. Испугав-
шись, она встала и при свете луны увидела бесформенную массу, лежавшую
поперек ее двери. То был Квазимодо, спавший на голом камне.
V. Ключ от Красных врат
Между тем молва о чудесном спасении цыганки дошла до архидьякона. Уз-
нав об этом, он сам не мог понять свои чувства. Он примирился со смертью
Эсмеральды. И был спокоен, ибо дошел до предельной глубины страдания.
Человеческое сердце (так думал отец Клод) может вместить лишь определен-
ную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над
ней свои волны - она не впитает больше ни капли.
Если Эсмеральда мертва - губка насыщена: в этом мире все было кончено
для отца Клода. Но знать, что она жива, что жив Феб, это значило снова
отдаться пыткам, потрясениям, сомнениям - жизни. А Клод устал от пыток.
Когда он услышал эту новость, он заперся в своей монастырской келье.
Он не показывался ни на собраниях капитула, ни на богослужениях. Он за-
пер свою дверь для всех, даже для епископа. В таком заточении провел он
несколько недель. Предполагали, что он болен. И это была правда.
Но что же делал он взаперти? С какими мыслями боролся несчастный?
Вступил ли он в последний бой со своей пагубной страстью? Строил ли пос-
ледний, план смерти для нее и гибели для себя?
Жеан, его любимый брат, его балованное дитя, однажды пришел к дверям
его кельи, стучал, заклинал, умолял, называл себя. Клод не впустил его.
Целые дни проводил он, прижавшись лицом к оконному стеклу. Из окна
ему видна была келья Эсмеральды; он часто видел ее с козочкой, а иногда
с Квазимодо. Он замечал знаки внимания, оказываемые ей жалким глухим,
его повиновение, его нежность и покорность цыганке. Он вспомнил, - он
обладал прекрасной памятью, а память - это палач ревнивцев, - как стран-
но звонарь однажды вечером глядел на плясунью. Он вопрошал себя: что
могло побудить Квазимодо спасти ее? Он был свидетелем коротких сцен меж-
ду цыганкой и глухим, - издали их движения, истолкованные его страстью,
казались ему исполненными нежности. Он не доверял изменчивому нраву жен-
щин. И он смутно почувствовал, что в его сердце закралась ревность, на
которую он никогда не считал себя способным, - ревность, заставлявшая
его краснеть от стыда и унижения. "Пусть бы еще капитан, но он!.." Эта
мысль потрясала его.
Ночи его были ужасны. С тех пор как он узнал, что цыганка жива, леде-
нящие мысли о призраке и могиле, которые обступали его в первый день,
исчезли, и его снова стала жечь плотская страсть. Он корчился на своем
ложе, чувствуя так близко от себя юную смуглянку.
Еженощно его неистовое воображение рисовало ему Эсмеральду в позах,
заставлявших кипеть его кровь. Он видел ее распростертой на коленях ра-
неного капитана, с закрытыми глазами, с обнаженной прелестной грудью,
залитой кровью Феба, в тот блаженный миг, когда он запечатлел на ее
бледных губах поцелуй, пламя которого несчастная полумертвая девушка все
же ощутила. И вот снова она, полураздетая, в жестоких руках заплечных
мастеров, которые обнажают и заключают в "испанский сапог" с железным
винтом ее округлую ножку, ее гибкое белое колено. Он видел это словно
выточенное из слоновой кости колено, выглядывавшее из страшного орудия
Тортерю. Наконец вот она в рубахе, с веревкой на шее, с обнаженными пле-
чами, босыми ногами, почти нагая, какою он видел ее в последний день.
Эти сладострастные образы заставляли судорожно сжиматься его кулаки, и
по спине у него пробегала дрожь.
В одну из ночей эти образы так жестоко распалили кровь девственни-
ка-священника, что он впился зубами в подушку, затем, вскочив с постели
и накинув подрясник поверх сорочки, выбежал из кельи со светильником в
руке, полураздетый, обезумевший, с горящим взором.
Он знал, где найти ключ от Красных врат, соединявших монастырь с со-
бором, а ключ от башенной лестницы, как известно, всегда был при нем.
VI. Продолжение рассказа о ключе от Красных врат
В эту ночь Эсмеральда уснула в своей келье, забыв о прошлом, полная
надежд и сладостных мыслей. Она спала, грезя, как всегда, о Фебе, как
вдруг ли послышался шум. Сон ее был чуток и тревожен, как у птицы. Ма-
лейший шорох будил ее. Она открыла глаза. Ночь была темная-темная. Одна-
ко она увидела, что кто-то смотрит на нее в слуховое окошко. Лампада ос-
вещала это видение. Как только призрак заметил, что Эсмеральда смотрит
на него, он задул светильник. Но девушка успела разглядеть его. Ее веки
сомкнулись от ужаса.
- О! - упавшим голосом сказала она. - Священник!
Точно при вспышке молнии, вновь встало перед ней минувшее несчастье,
и она, похолодев, упала на постель.
Минуту спустя, ощутив прикосновение к своему телу, она содрогнулась.
Окончательно проснувшись, она не помня себя от ярости, приподнялась на
постели.
Священник скользнул к ней в постель и сжал ее в объятиях.
Она хотела крикнуть, но не могла.
- Уйди прочь, чудовище! Уйди, убийца! - говорила она дрожащим, низким
от гнева и ужаса голосом.
- Сжалься, сжалься! - шептал священник, целуя ее плечи.
Она обеими руками схватила его лысую голову за остатки волос и стара-
лась отдалить от себя его поцелуи, словно то были ядовитые укусы.
- Сжалься! - повторял несчастный. - Если бы ты знала, что такое моя
любовь к тебе! Это пламя, расплавленный свинец, тысяча ножей в сердце!
Он с нечеловеческой силой стиснул ее руки.
- Пусти меня! - вне себя крикнула она. - Я плюну тебе в лицо!
Он отпустил ее.
- Унижай меня, бей, будь жестока! Делай, что хочешь! Но сжалься! Люби
меня!
Тогда она с детской злобой стала бить его. Она напрягала всю силу
прекрасных своих рук, чтобы размозжить ему голову.
- Уйди, демон!
- Люби меня! Люби меня! Сжалься! - кричал несчастный, припадая к ней
и отвечая ласками на удары.
Внезапно она почувствовала, что он перебарывает ее.
- Пора с этим покончить! - сказал он, скрипнув зубами.
Побежденная, дрожащая, разбитая, она лежала в его объятиях, в его
власти. Она чувствовала, как по ее телу похотливо блуждают его руки. Она
сделала последнее усилие и закричала:
- На помощь! Ко мне! Вампир! Вампир!
Никто не являлся. Только Джали проснулась и жалобно блеяла.
- Молчи! - задыхаясь, шептал священник.
Вдруг рука ее, отбиваясь от него и коснувшись пола, натолкнулась на
что-то холодное, металлическое. То был свисток Квазимодо. С проблеском
надежды схватила она его, поднесла к губам и из последних сил дунула.
Свисток издал чистый, резкий, пронзительный звук.
- Что это? - спросил священник.
Почти в ту же минуту он почувствовал, как его приподняла могучая ру-
ка. В келье было темно, он не мог ясно разглядеть того, кто схватил его,
- он слышал бешеный скрежет зубов и увидел тускло блеснувшее у него над
головой широкое лезвие тесака.
Священнику показалось, что это был Квазимодо. По его предположению,
это мог быть только он. Он припомнил, что, входя сюда, он споткнулся о
какую-то массу, растянувшуюся поперек двери. Но так как новоприбывший не
произносил ни слова, Клод не знал, что и думать. Он схватил руку, дер-
жавшую тесак, и крикнул: "Квазимодо!" В это страшное мгновение он забыл,
что Квазимодо глух.
В мгновение ока священник был повергнут наземь и почувствовал на сво-
ей груди тяжелое колено. По этому угловатому колену он узнал Квазимодо.
Но как быть, что сделать, чтобы Квазимодо узнал его? Ночь превращала
глухого в слепца.
Он погибал. Девушка, безжалостная, как разъяренная тигрица, не пыта-
лась спасти его. Нож навис над его головой; то было опасное мгновение.
Внезапно его противник заколебался.
- Кровь не должна брызнуть на нее, - пробормотал он глухо.
В самом деле это был голос Квазимодо.
И тут священник почувствовал, как сильная рука тащит его за ногу из
кельи. Так вот где ему суждено умереть! К счастью для него, только что
