чит, впереди у нее самый жестокий возраст, когда еще можно заставить,
но увещевать уже бессмысленно, а скоро и заставить не удастся...
"А может, не возвращаться?" - подумал Ксавье. Шоссе полого шло вниз,
делая плавный поворот перед плантациями и коттеджами аграриев, и здесь
он пошел быстрее. На крыльце крайнего коттеджа вразвалочку стоял
кто-то полузнакомый - увидев Ксавье, он ухмыльнулся, отворил дверь и
что-то крикнул внутрь. Ксавье скосил глаза - так и есть: наружу высы-
пало все семейство. Обсуждали вслух, качая головами, показывали паль-
цами. Он мельком осмотрел себя: ну и видок... Наука для юношества.
Будь как все, не будь, как этот дядя, а то и над тобой будут смеять-
ся... Остальные коттеджи выглядели пустыми, и Ксавье облегченно вздох-
нул. После известных событий, вошедших в историю под названием бунта
Необученных, большинство населения покинуло пригороды, Шлехтшпиц уве-
рял, что - временно. Но сейчас это было как нельзя кстати.
Миновав аграриев, он с разбега перепрыгнул кювет, сел на теплую землю
и стал ждать. Идти в город до темноты было нельзя, теперь он это ясно
понимал. И после темноты - подождать, пока угомонится юное поколение.
Ветераны еще так-сяк, многие поймут и воспримут сочувственно: каждый
же бежал, каждый пытался жить отшельником, мужчины почаще, женщины -
пореже. Молодежь не простит. "Мари, это не твой папа такой ободранный?
Он что, отклонутик?" Гадкое словечко, кто только выдумал? Дети... цве-
тики... Заведут из окон, из-за углов пищащий концерт: "Отклонутик
идет! Отклонутик!" Оскара начнут травить - старательно, как только де-
ти и умеют. Мария окончательно перестанет разговаривать.
Когда же это началось? - подумал он. Вроде бы и недавно, еще до охоты
на калек, правда, но заведомо позднее бунта Необученных. Как же это мы
упустили? Не додумали, не разглядели, а когда увидели, то было уже
поздно. В какую голову могло прийти, что все то, с чем едва-едва смог-
ли свыкнуться родители, покажется необъяснимо-привлекательным их де-
тям? В противовес, должно быть. И никто ничего не противопоставил, да
и что мы могли противопоставить, склеенные одноименные заряды - ни
вместе, ни врозь. Что мы могли? У нас не было идеологии, у них уже
есть. Идеология похожести: "А я такой же, как все!" Кто-то, конечно,
не такой, гены берут свое,- ему же хуже, не такому. "А знаешь, папа, у
Марго, оказывается, шрам на руке, синий-пресиний, а она скрывала, так
мы ее теперь каждый день дразним..." Это когда-то, лет в девять. Ныне
- бледное существо, затравленное, в глазах вечный испуг, в голове
свистящий ветер несет обрывки... И - Мария. У нее все на месте, все в
порядке, вот только отец с придурью, но и отца она скрутит в свое вре-
мя, никуда он, голубчик, не денется...
Он поднял голову, плюнул в сторону города. Туда, куда ему предстояло
идти. Их уже сейчас больше, чем нас, подумал он с ужасом. Их станет
еще больше, а когда они вырастут, и потом, когда вырастут их дети... А
через пять поколений - что будет тогда, когда идеология станет религи-
ей? Будут ли они сбрасывать со скалы непохожих от рождения - по-спар-
тански - или дадут непохожему вырасти, в цивилизованном духе, чтобы
дрожащая жертва попыталась оправдаться? И будут старательно, с усерди-
ем, замерять пропорции тела, фиксировать отклонения в поведении или
словах, а какой-нибудь ученик ученика Максута Шлехтшпица представит
специальные тесты, более строгие, чем раньше, и это сочтут шагом впе-
ред...
А потом прилетят земляне... Господи, да мы же их не примем! Он вдруг
понял это окончательно. Да, так оно и будет. Мы не отдадим им эту пла-
нету, да что там планета - мы не отдадим им свой способ жизни, они
улетят ни с чем, ужасаясь и недоумевая, если только мы позволим им
улететь, они улетят ни с чем...
Человек, сидящий на обочине, засмеялся. Он подозревал, что над этим
уже хохотали, складывались, держась за живот, тысячи других, таких же,
как он, людей, и еще будут смеяться тысячи таких, как он. И от этого
он захохотал еще громче.
КОНЕЦ
Александр Громов
Москва
Героям космических боевиков
П О С В Я Щ А Е Т С Я
ВСЯК СВЕРЧОК
Рассказ
Шаг. Еще шаг. И звенят цепи.
Опять? Ну да, опять. Как будто нельзя было подождать еще немного. Ни-
чего, сейчас я приду в себя и выясню, где я и что со мной можно сде-
лать. А цепи все звенят.
Я еще плохо видел, но по долгому, сопровождавшему нудный стук шагов
эху понял, что дорога ведет через горы. Кажется, уже наступил рассвет;
в такое время нынешнее белое светило, сегодня заметно более крупное,
чем вчера, только набирает размах, готовясь к взлету над хребтом, а
два его карликовых спутника, желтый и оранжевый, стараются вовсю,
раскрашивая вершины радостными красками,- но когда наступит полдень и
тройное солнце выползет в зенит - тогда все будет иначе: карлики ис-
чезнут в короне главной звезды, снежные пики вспыхнут нестерпимым
блеском и безжизненные склоны зальет ровный мертвенный свет. Вот тогда
начнется самое трудное: сколь ни жмурься, а к вечеру резь в глазах
станет невыносимой и воспаленные веки будут царапать глазные яблоки
как крупный наждак. Нет, утро куда лучше. Глаза пока не болят, темп
движения невысокий, и когда прекратится озноб, оставленный на память
убийственным холодом ледяной ночи, я на короткое время пожалею, что не
родился поэтом, чтобы описать великолепную игру красок на гребнях гор,
тонкие струи водопадов, срывающихся с далеких скальных уступов, нас-
только совершенные, что к ним просто нечего добавить и поэт будет му-
читься, подбирая слова и подозревая, что слов таких нет. Ну, нет так
нет, и значит, можно написать куда короче, к примеру так:
...Дорога петляла среди гор в нескончаемом подъеме. Колонна осужденных
понуро двигалась вперед. Время от времени позади сухо щелкал выстрел:
конвойные добивали отставших...
Вот и все. Более чем достаточно. И я подозреваю, что именно так и бу-
дет написано. Дело в том, что Он...
Трах! Не дали довести мысль до конца. Это где-то сзади. Ну вот, что я
вам говорил.
Я оглянулся. Позади густо вставала пыль, поднятая сотнями ног, но
сквозь пылевую завесу было видно, как двое охранников тащат тело уби-
того к краю обрыва. Люди в колонне, втягивая головы в плечи, невольно
ускорили шаг. Но надолго их не хватит, через некоторое время усталость
возьмет свое, кто-то отстанет и тогда снова прозвучит выстрел. В хвос-
те колонны, как всегда бывает, идут самые слабые и измученные и, может
быть, самые счастливые из всех осужденных, потому что они не увидят
рудников, им не дойти даже до перевала, они это знают и, наверное,
сознают, что лучше уж сразу,- но идут, идут...
Тело убитого было сброшено вниз. Оно будет долго лететь, переворачива-
ясь в воздухе, ударяясь о выступы скалы, и в конце концов достигнет
дна. И пока колонна не дойдет до рудников, многим придется испытать ту
же участь. Но только не мне. Потому что это было бы слишком просто...
...Цепь, сковывающая руки, больно врезалась в кожу. Чтобы отвлечься,
Орк считал шаги. Через каждые пятьсот он разминал затекшие пальцы на
руках, предчувствуя, что руки еще понадобятся, и осторожно скашивал
глаза в сторону идущего справа охранника. Следовало выждать удобного
момента...
Итак, начало положено. А Ури Орк - это я. На сей раз я родился в ко-
лонне осужденных на бессрочную каторгу, а значит, максимум на полгода,
больше никому не выдержать. Не самая приятная стартовая позиция, но
прежде бывало и похуже. И я скован цепью, иными словами - буйный и
склонен к побегу. И охранник, тот самый, идущий справа, при первой
возможности подстрелит меня с особенным удовольствием, да только успе-
ет ли? И то, что он, держа карабин под мышкой, преспокойно шагает на
полпути между мной и обрывом, говорит очень о многом. Например, о том,
что он болван, каким по авторскому замыслу и полагается быть охранни-
ку, и еще о том, что мне действительно предстоит попытка побега с эта-
па, откуда не убегал еще никто, да еще самым прямолинейным и недвус-
мысленным путем - в пропасть.
Будь моя воля, я подождал бы более реального шанса. Это Он думает, что
я не боюсь высоты. Автору позволено многое. Впрочем, пока все верно:
высоты я действительно не боюсь. Но из этого факта Он, кажется, наме-
рен вывести заключение о том, что я не боюсь и падать с любой высоты.
А это совсем другое дело.
Так или иначе, мое рождение состоялось, и снова в роли главного героя,
другой роли я не знаю. Это ко многому обязывает, и поэтому теперь хо-
рошей жизни не жди. К финишу я, скорее всего, приду полумертвым, но в
конце концов верх будет за мной. Это неизбежно. Меня не убьют, не ис-
калечат непоправимо, не выбьют мозги, сделав идиотом. Ничего этого не
случится, зато о погонях, драках, прекрасных дивах и хитрых головолом-
ках можно сказать с уверенностью: что-то будет. Если особенно не пове-
зет, то все сразу.
Какое же это рождение по счету: двадцатое или двадцать первое? Надо
же, сбился. Ну ладно, пусть двадцать первое. Выводок рассказов с общим
героем - мною. Да, еще был роман и, кажется, имел успех, но о романе
вспоминать не хочется, на то есть свои причины. Нет, Герой - это заме-
чательно. Главный - тоже неплохо звучит. Но Главный Герой у моего Ав-
тора - это мускулистый мальчик для битья. И бьют больно.
...В полдень жара дошла до высшей точки. За спиной все чаще гремели
выстрелы - конвойные, одетые в охлаждающие костюмы, не знали пощады.
Идущий, вернее, плетущийся рядом с Орком молодой осужденный вдруг ос-
тановился с широко раскрытыми невидящими глазами, пошатнулся и упал
под ноги идущим. Изо рта его хлынула темная кровь. Один из охранников,
не сбавляя шага, вскинул карабин, прищурился на упавшего и пустил пулю
в уже мертвое тело. Орк шел, трудно дыша сквозь стиснутые зубы, и под-
нятая колонной пыль скрипела на зубах...
Здесь Он прав, я действительно трудно дышу и мне тяжело, потому что
корявая фраза о жаре, дошедшей "до высшей точки" хотя и метафорична,
но тем не менее не допускает двоякого толкования. Очевидно, имеются в
виду пределы человеческой теплостойкости. Впрочем, это неважно. Если
Он заявит, что жара превзошла эти пределы, ничего особенно не изменит-
ся. Затем я на время отключаюсь, потому что Автор решил больше не тем-
нить и кратко рассказать обо мне - этакий небрежный реверанс в сторону
олухов, не читавших предыдущих рассказов,- а заодно и прояснить ситуа-
цию.
Короче говоря, я - Ури Орк, в редких случаях - Уриэл Оркад, положи-
тельный Герой-всегда-остающийся-в-живых, неизвестно - блондин или брю-
нет, выше среднего роста, мужеска пола и неопределенного зрело-молодо-
го возраста. Цвет глаз серый, оттенка нержавейки, подбородок квадрат-
ный. Часто - очень квадратный. Иногда подбородок есть то единственное,
из чего состоит мое лицо. Вынужденно спортивен. Любим женщинами за ха-
рактер и твердые бицепсы (о трицепсах Автор забыл, поэтому трицепсов у
меня нет). Мастерски владею любым оружием, и хотя часто успеваю выст-
релить только вторым, но попадаю в цель, как правило, первым. Главное
занятие и смысл жизни - борьба с мировым Злом, поскольку убежден, что
Добро безгранично, а Зло имеет предел, до которого я пока что не доб-
рался. Кроме того, охотно занимаюсь перевозкой грузов на собственном
звездолете. Беру наличными и вперед.
Как оказалось, на этот раз я взялся транспортировать обогащенную руду
с Дилии XXIII и после очередного внепространственного прыжка был зане-
сен во враждебное пространство, охранявшееся весьма строго. Убедившись
на месте, что картина сигма-поля совсем не та, я осознал свой промах
и, не решившись на немедленный повторный скачок, после которого меня с
большой вероятностью могло бы занести в неизведанную область Галакти-
