Научная фантастика - Громов А.

Рассказы

Александр Громов
Рассказы

ТЕКОДОНТ
ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВЫ
ВСЯК СВЕРЧОК
ВОПРОС  ПРАВА




Александр Громов
Москва


ТЕКОДОНТ
Рассказ



Особенно сильный  удар  тупым  носком ботинка свалил его с четверенек на
бок,  и тотчас последовал еще один, заставивший захрипеть и скорчиться,-
в солнечное сплетение.  Били профессионально,  но голову, живот и позво-
ночник не трогали, видно, был приказ не калечить, а ребра Пескавин прик-
рывал локтями. Сопротивляться было бессмысленно, он это понял сразу, еще
до того,  как отобрали стилет.  Бежать тоже не следовало:  тот третий, с
кровяными кроличьими глазами,  что встал у выхода из коридора на стреме,
не выпустит, а если все же случится чудо - еще того хуже: найдут, не мо-
гут не найти,  еще два дня здесь торчать. "Расположенный в одном из кра-
сивейших уголков Тверди,- пульсировали в голове фразы из  путеводителя,-
и  окруженный живописными вершинами,  заповедник в последние годы заслу-
женно приобрел славу наиболее посещаемого объекта всего Восточного Рука-
ва. Горные озера с чистейшей водой, альпийские луга и величественные го-
ры, окружающие Ущелье, придают заповеднику неповторимый колорит..."

Ему удалось откатиться к стене. Теперь эти двое мешали друг другу, удары
пошли  пореже и не такие сильные.  Парни уже перестали шипеть при каждом
ударе,  как коты,  и только посапывали:  видно, выдохлись. "Хватит уже,-
злобно подумал Пескавин.  - Мне все ясно,  понял.  Добродушное отеческое
внушение. Слушайся старших, не огорчай папу и маму."

Бить перестали. Он немного поворочался покряхтел - "Талантливо изобразил
в самом начале,  что попали в пах, иначе бы не удовлетворились, добавили
бы еще",- потом медленно поднялся на четвереньки.  Дальше подниматься не
стоило: внушение внушением, а в конце должен стоять жирный восклицатель-
ный знак. Ну, где он?

Пинок в шею бросил его лицом в пол.  Теперь можно было  встать,  ребятки
получили  полное  педагогическое удовлетворение.  Педагог педагогу волк,
подумал Пескавин, отклеивая лицо от пола. Каждый гад вокруг педагог, по-
тому что учитель учит,  а педагог внушает,  а внушать все любят,  это им
только дай...  Он помотал головой,  разгоняя муть  перед  глазами.  Муть
раздвинулась, и из нее выплыли кроличьи глаза:

- Больше к мумиям не ходи. Понял?

Пескавин кивнул.

- Увидим еще раз - пеняй на себя.  Дружеский тебе совет:  улетай сегодня
же. Помой морду и уматывай. Деньги есть?

Пескавин сглотнул слюну, пошевелил во рту языком - зубы целы, "восклица-
тельный знак" пропал даром. Подавил желание ухмыльнуться.

- Какие там деньги. Билет есть. На послезавтра.

- Обменяй. Чтобы завтра мы тебя здесь не видели. Хорошо понял?

- Угу,- Пескавин снова кивнул.

- Не слышу!

- Я хорошо понял.  - Поспешная фраза,  запнувшись на вылете,  прозвучала
жалко.  На всякий случай Пескавин громко хлюпнул носом. Кажется, получи-
лось убедительно. Провинция... Там, где его знали, приходилось играть со
всей отдачей - здесь клевали и на халтуру в четверть силы.

Педагогов черти уже унесли куда-то.  Красноглазый,  сворачивая  в  фойе,
подмигнул с добрым юмором и,  куражась, соорудил из пальцев бодливую ко-
зу.  Пронесло. Морщась от боли, Пескавин кое-как отряхнулся, ощупал лицо
- ничего, крови вроде бы нет. Хоть сейчас иди через толпу к кассе менять
билет - рыло как рыло,  никто и не  обернется.  Он  тихонько  выругался.
Черт, угораздило же, чтобы и без денег, и облажаться, как последний ват-
рух!  Ломтиками себя называют,  пальчики ломают у мумий,  а может,  и не
только у мумий,  по всему видно,  что не только.  Местный прайд,  ребята
серьезные,  цепкие, и работают, видно, чисто, чужаков неопрятных к паль-
чикам  близко  не  подпустят.  А без пальчиков - долгов по самые ноздри,
опять набегаешься с высунутым языком и половую тряпку  не  раз  из  себя
изобразишь к всеобщему удовольствию. Рифмач того и ждет.

Он уже знал местную цену пальчикам. Указательный и большой идут по трис-
та,  реализацией ведает мелкая фарца.  Дешевка, но денег хватит разве на
один, а для того, чтобы оправдать полет на эту самую Твердь (с экскурси-
ями и проживанием в туристском приюте,  оказавшемся вдруг  дорогим  оте-
лем),  их нужно четыре,  это минимум. Да еще горное снаряжение. "Сволочи
эти ломтики,- подумал он не в первый раз. - Из-за четырех-то пальчиков!"

Где он свалял дурака, он и сам не понимал, и это было самое противное. А
было  так.  Вчера,  проплутав весь день в горах - нарочто вышел с утра и
отправлися в другую сторону,- он к вечеру одолел перевал в Ущелье Камен-
ных Мумий.  Все было тихо.  Экскурсанты уже убрались, да и вообще в этот
конец Ущелья мало кто заглядывал. Солнце уже упало за горы, снег сделал-
ся серым,  а выходы скальной породы чернели, как зевы пещер. Быстро тем-
нело,  и времени было в обрез. Ему повезло сразу же. То ли здесь недавно
расчищали,  то ли снег подтаял и осел, но первая же мумия повергла его в
шок.  Позавчера ее здесь не было. Он напряг память. Точно не было. Такие
долго не стоят.  Их либо перетаскивают в начало экспозиции, где и охрана
и все такое,  либо охрану опережают ломтики и тащат мумию через  дальний
перевал,  а как и куда потом вывозят - о том лучше спросить их самих, да
что-то никто не спрашивает. На том перевале, по слухам, снег не успевает
заносить  россыпи стреляных гильз и среди куч брошенного барахла все еще
отчетливо виден остов боевой платформы,  не то потерпевшей аварию, не то
сбитой ракетой "земля-воздух". И второе скорее, чем первое.

Собственно, мумий было две. Женщина с ребенком на руках, оба каменные, и
одежда на них,  та, что еще сохранилась, тоже каменная, ломкая, как ста-
рый целлулоид.  Ишь ты,  повернута спиной к выходу из Ущелья,  согнулась
над ребеночком-то, загораживает, стало быть. Как же, загородишь от того,
что тут было!  Очень даже! Пескавин негромко рассмеялся. Такая удача ему
и не снилась.  Мать, защищающая дитя! Да за такой классический сюжет лю-
бой  ненормальный коллекционер,  а они все ненормальные,  отвалит кусков
пятьдесят и не вякнет! Это вам не пальчики отломанные, это вещь!

За надсадным визгом резака (нечего было и думать тащить через перевал ее
всю,  взять хотя бы верхнюю половину с ребенком - и то килограммов пять-
десят) он не сразу услышал гул вертолета.  А когда услышал,  сделал  все
как надо: разбрасывая снаряжение, кинулся вверх по склону, обходя навис-
ший снежный карниз,  успел влезть и спустил лавину как раз тогда,  когда
из-за поворота Ущелья показались бортовые огни. Уже совсем стемнело. Ук-
рывшись за гребнем,  Пескавин наблюдал, как вертолет порыскал туда-сюда,
высматривая,  потом завис,  осветил прожектором сошедшую лавину с выдав-
ленным на поверхность рюкзаком, нетронутую лавиной мумию, валявшийся ря-
дом брошенный резак.  Садиться не стал,  повисел немного,  развернулся и
унес свои огни и гул винтов туда,  откуда прилетел. Мордам из охраны все
было ясно. Спугнули шустрого ломтика, ломтик кинулся бежать и угодил под
лавину.  Туда ему и дорога.  Пескавин тихо  выматерился.  Мумия  уходила
из-под носа,  нечего было и думать к ней возвращаться. С вертолета-то ее
тоже разглядели,  запросто могут вернуться со специалистами и оборудова-
нием,  выворотят  по всей науке из снега,  выковырнут и перетащат в зону
обозрения.  Было обидно.  Он вернулся в отель, не догадываясь о том, что
завтра утром будет настойчиво приглашен в пустой коридор. Утренний моци-
он вышел боком.

У себя в номере Пескавин первым делом обозрел  себя  в  зеркало.  Так  и
есть,  всего лишь маленькая ссадина в верхней части лба, почти не замет-
но,  но лучше будет зачесать волосы на другую сторону.  Вот так.  Совсем
другое лицо. Хм, а зачем оно нужно, другое лицо? Рискнуть? Можно и риск-
нуть,  я для них теперь козявка раздавленная,  медуза на берегу, им, га-
дам,  предположить такую наглость и на ум не придет... Стой, дурак, ска-
зал он себе.  Тебя же пожалели, они же сами имели глаз на ту мумию, а ты
и нагадил под носом,  шкодник.  Счастлив должен быть, что жив, светиться
должен радостью,  петь и плясать должен,  если порядочный человек,  а не
сукин  сын!  Он  порылся  во внутреннем кармане куртки,  полный скверных
предчувствий,  вынул и развернул бумажку.  Мало,  ох, мало. Единственный
пальчик,  добытый на давешней экскурсии, да и тот мизинец. Теперь он был
сломан, раскрошился на части от удара ботинком. Та-ак. Пескавин несколь-
ко раз сжал и разжал кулаки,  потом облизнул пересохшие губы. Съел, дру-
жок, вкусно? Это тебе Твердь, не что-нибудь, а где и когда на Тверди на-
носили одиночные удары?  Здесь не просто бьют,  здесь добивают. Сам же и
виноват,  нельзя было все надежды на будущее связывать с этой  поездкой.
Кто там сказал: светиться радостью? Рифмач, если будет в настроении, со-
щурится,  зевнет в лицо всей пастью  и  под  гыгыканье  подпевал  выдаст
что-нибудь  вроде:  "Как здоровьице,  сынок,  много бабок приволок?" - и
станет ясно, что теперь самое время начинать каяться, ползать на брюхе и
плести слезливую ахинею. Занятие вполне бессмысленное, но - ритуал, поу-
чительный для многих.  Никого не интересуют  басни  -  попытка  выползти
из-под Рифмача обнаружена и прощена не будет. Тут хорошо, если какой-ни-
будь умник из молодых и неотесанных сунется подсказать Рифмачу рифму,  а
Рифмач этого не терпит и непременно возьмется сам насовать умнику в лич-
ность, а там, глядишь, и отложит на время науку шустрому выползку. Но не
забудет - это точно.

В кассе он обменял билет на корабль до Хляби (- "Есть только на грузовой
рейс,  будете брать?" - "Еще как буду"),  сгреб сдачу и огляделся. Глаза
за ним вроде бы не было. Через фойе стадом шла большая группа экскурсан-
тов.  Последний шанс, прежде чем исчезнуть, решил подразнить. Сейчас эта
группа прошаркает ногами по скользкому мрамору,  пройдет мимо касс, мимо
автоматов с сувенирами, мимо двух скучающих сотрудников внутренней охра-
ны и погрузится в туристский автобус,  галдя и предчувствуя впечатления.
И тогда шанса уже не будет, а будет нудное ожидание рейса, попытки скле-
ить поломанный пальчик и долгий путь в тесной грузовой банке, где, гово-
рят,  даже коек на всех не хватает, так и спят по очереди, как в подвод-
ной лодке.  Пескавин оторвал лопатки от стены и, непроизвольно оглядыва-
ясь,  направился к выходу. Кажется, все было чисто. Никто не двинулся, и
даже знакомый фарцмейстер Детка, мелкий жучок из самых лопоухих, который
и сегодня, как всегда, торчал в дверях, выискивая клиентуру, не повернул
головы в его сторону.  "Обратно только перевалом,- решил он, ввинчиваясь
в толпу и уже подмаргивая какой-то яркой девице.  - В крайнем  случае  с
другим автобусом, впритык к рейсу. И в гостиницу не соваться." Ему вдруг
стало весело: он сообразил, что забыл в номере почти весь остаток денег.



- - -



Туристский автобус-многоножка припал на один бок, в разинутую дверь лез-
ли  экскурсанты.  Пескавин  забился  на заднее сиденье.  Группа была как
группа, ничего особенного, так, старички-путешественники, не считая двух
юнцов с мамашами. Последним пришел гид, крепкий малый с запущенной боро-
дой,  похожий на инструктора по альпинизму. Пескавин мысленно пририсовал
ему  моток  веревки через плечо,  молоток и набор крючьев у пояса.  Тигр
снегов!  Слава богу,  не тот, что был три дня назад, тот мог бы и вспом-
нить. Хотя нет, едва ли.

Многоножка медленно  тронулась,  и Пескавин рискнул отодвинуть занавеску
на окне.  Страх вдруг пропал сам собой. Видели его или не видели, теперь
уже все равно.  Неважно,  что они подумают, когда спохватятся, а на кос-
модроме будут ждать непременно,  уйти не дадут и на этот раз не  ограни-
чатся отеческим внушением. Ну и ладно, и нечего об этом думать.

- Эй!  - раздалось сбоку, и его пихнули локтем. - Не туда смотришь. При-
вет!

- Привет.  - Он вздрогнул и обернулся, прежде чем успел сообразить, что,
может  быть,  лучше  не оборачиваться и не отвечать.  Рядом с ним сидела
незнакомая девчонка.  Она была одета в оранжевую спортивную куртку с ры-
жими  разводами.  "Кто такая?"- подумал он с удивлением и вспомнил,  что
именно ей имел неосторожность подмигнуть. На душе немного отлегло.

- До тебя,  я вижу,  не достучишься,- сердито сказала девушка. - Мировая
тоска, а? Так как же нам все-таки познакомиться, не подскажешь?

Непонятно было,  что у нее ярче - куртка или рыжие волосы, еще сохранив-
шие следы укладки в прическу,  известную в широких кругах под  названием
"не сомневайся".  Пескавин откровенно поерзал глазами по ее фигуре, сна-
чала сверху вниз,  потом снизу вверх и еще раз так же.  С девчонкой  все
было ясно,  кроме одного: как таким удается просачиваться через въездной
контроль нравственности? Впрочем, они придумают...

- Меня зовут Теко,- сказал Пескавин. - Это прозвище.

- А меня Анна. Это имя.

- Похоже на то. Как тебе с ними? - он кивнул на экскурсантов.

- Отвратительно.  Маменькины сыночки - этим мамаши не дают ко  мне  лип-
нуть,  спасибо им за это, а остальные - старые козлы. Воображают, что им
здесь безумно интересно.  Под старость все играют в одну игру:  езда  по
всей обитаемой Вселенной, сбор сувениров и того, что они громко называют
впечатлениями. Тьфу.

Пескавин от души рассмеялся и заметил,  что смех получился немного нерв-
ный. Нет, что за бред, подумал он. Чего ради ломтикам подсаживать ко мне
эту птаху?

- А не круто ты их?

- Не круто,- отрезала Анна. - Ты их только послушай.

Слушать было особенно нечего. На гида сыпались вопросы из тех, что гидам
приходится выслушивать раз по двести за смену,  и ничего - выслушивают и
отвечают.

- Ты права,- он погладил ее по руке.

- Убери лапы,- нервно сказала Анна.

- Это почему?  - Пескавин усмехнулся и потянул ее к себе.  - Я, кажется,
не старый пень и не маменькин сынок. Тебя не радует такое совпадение?

Тут что-то было не так. Она сопротивлялась, что само по себе еще не было
удивительно - встречается и такое,- но сопротивлялась бесшумно, стараясь
не привлечь постороннего внимания.  Пескавин быстро провел рукой по кар-
манам ее куртки. Анна тихонько охнула.

- Так я и знал,- он откинулся на спинку кресла.  - Дай-ка мне сюда  свое
железо.

- Возьми.

Он покопался в ее кармане дольше, чем нужно, чувствуя пальцами теплоту и
упругость молодого тела.  Затем извлек наружу  маленький  никелированный
молоточек. Игрушка.

- Между  прочим,-  сказал  он  назидательно,- ты утверждаешь дурной тон.
Пальчики мумиям ломают руками. Вот так.

- Отпусти, больно.

Пескавин выпустил ее руку и,  нагнувшись, сунул молоточек под сиденье, в
пыль и мусор.

- И вправду больно?  - поинтересовался он. - А ты не боишься, что я нас-
тучу кому следует?

- А ты?

Умница, подумал Пескавин. Знать бы мне еще, как с этой умницей общаться,
не у себя в номере - там-то ясно,- а здесь, сейчас? Девочка что надо, по
статям, пожалуй, для Рифмача, только на этот раз Рифмач перебьется. Надо
будет иметь ее в виду после,  когда вернемся... Он вдруг вспомнил, к а к
ему предстоит возвращаться, и помрачнел.

- Я сразу усекла,  что ты "заяц",- сказала Анна.  - В нашей группе я уже
всех знаю.  Радуйся, что я не завопила, когда ты меня лапал. Кстати, по-
чему тебя зовут Теко?

- Текодонт. Маленький прыткий ящер. Сигарету хочешь?

- Здесь нельзя курить.

- Правильно. И кроме того, у меня нет сигарет.

Она улыбнулась. Нет, с ней сидеть - как голому в витрине. И так уже ста-
рые пни все шеи себе отвертели: с кем это шушукается предмет их старчес-
ких вожделений?  Когда автобус тронется обратно,  могут заметить, что не
хватает одного человека, хотя по числу баранов все сойдется. Ничего, по-
думал он. Поломают головы и плюнут.

Он зачем-то кивнул и стал смотреть  в  окно.  Дорога  круто  поднималась
вдоль  левого  склона  ущелья,  а правый склон был рядом и так же крут и
заснежен, как левый. По дну ущелья бежала переплюйная речка. Многоножка,
как это бывает с автономными биомеханизмами,  избрала себе путь по самой
кромке обрыва - пассажиры, сидящие справа, хватались за сердце. Пескавин
смотрел вниз.  Он плохо помнил дорогу:  на прошлой,  "штатной" экскурсии
было не до того,  нервничал, будто предчувствовал неудачу, а еще раньше,
задолго до заповедника, когда дорога еще не портила ландшафт, хотя очень
бы пригодилась,  когда шли по тропе, протоптанной теми, кто шел впереди,
и никому не приходило в голову думать о ландшафте... Стоп, назад! Песка-
вин закусил губу.  Об этом лучше забыть,  если решил вернуться живым и с
удачей.  Из памяти выплывет больше,  чем хотелось бы,  и тогда ничего не
получится. Перед работой лучше думать о девках. Можно и о Рифмаче, чтобы
быть злее.  Или о ломтиках,  чтобы быть осторожнее. И ведь не так трудно
затереть часть памяти, маленький такой кусочек, и не дорого вовсе: сотню
за  процедуру,  мнемооператору  в  лапу,  чтобы не болтал,- всегда можно
наскрести,  даже сейчас.  Черта с два я на это соглашусь,  подумал он  с
раздражением и вдруг почувствовал на себе взгляд Анны.

Он обернулся.  Девчонка напряженно сидела,  не касаясь спинки кресла, и,
кажется,  чуть не кусала губы.  Ого! Впереди хрюкнул от удовольствия ка-
кой-то дед: вислоносый юнец с переднего сиденья, квалифицированно отведя
глаза мамаше,  до пояса высунулся в проход,  делая понятные  знаки,-  не
преуспел и разочарованно убрался назад.  Пескавин задавил усмешку. Ай да
рыжая!  Как смотрит,  как держит паузу!  Вот оно что:  случайная одиноч-
ка-импровизатор,  вольная охотница на ловле простаков. Девочка свое дело
знает, сейчас и начнется. Атака на инстинкты. Он почувствовал ее горячие
пальцы на своей ладони.

- Теко,- прошептала она.  - Красивое имя.  Те-ко.  Текодонт - это плохо,
что-то громоздкое. Теко - лучше. Можно тебе вопрос, Теко? - Он кивнул. -
Скажи, ты бывал раньше на Тверди?

Интересное начало. Нет, вероятно, просто подстраховка. Но вопрос не пос-
ледний, можно не сомневаться.

- Да, давно. Успокойся, не наследил. Здесь за мной все чисто.

Горячие пальцы ласкали его ладонь.  Кто-то спереди  опять  оглянулся  на
них,  и Пескавин почувствовал,  что вид у него,  должно быть, глупейший.
Бревно, дерево деревянное. Нет, деды не одобрят. Девушка ждет - вся вни-
мание,- а он,  видите ли,  никак не соизволит, знает, видите ли, чем это
обычно кончается.  Знает?  Знает. И считает, что лучше быть бревном, чем
трупом.

- Ты еще не сказал,  что мы будем делать сегодня вечером,- напомнила Ан-
на.

- Разбежимся,- сказал Пескавин. - И чем быстрее будем бежать, тем лучше.
В разные стороны.

- Я думала,  у тебя есть другие идеи,- сказала Анна. - Или я тебя совсем
не интересую как женщина?

Фу, как прямолинейно,  подумал Пескавин. Халтурно, в лоб! - тройка с ми-
нусом.  Хотя,  если подумать, ни на что другое уже нет времени, девчонка
форсирует.  Но какая игра, какой трепетный призыв! Какое высокое искусс-
тво  в  будто бы небрежных словах.  Песня сирены по-твердиански.  Взгляд
ласкового удава.

- Как кто?  - внутри шевельнулось что-то полузабытое, и тут же проснулся
сарказм. - Как женщина? Повтори, я что-то не понял.

- Вот  даже как...  - Анна встряхнула копной рыжих волос.  - Ну хорошо,-
медленно сказала она. - Тогда скажи: как девка я тебя привлекаю?

Пескавин честно кивнул и  почувствовал,  что  она  придвинулась  к  нему
вплотную. По телу прошли сладкие токи и погасли. Он знал, что она сейчас
скажет. Девчонку было пора ставить на место.

- Теко,- как-то по-особому сказала Анна и трогательно замялась.  -  Я...
то есть... ты ведь мне поможешь, верно?

- Нет,- быстро сказал Пескавин.

Взмах огромных ресниц, огненная волна поверх головы.

- Ты хочешь сказать, что... Нет, ты погоди...

- Я хочу сказать: нет. Не помогу.

Она убрала руку и отодвинулась.  Салон качнуло: многоножка по-крабьи пе-
реваливалась через валун,  свалившийся сверху три дня назад,  хотя, если
верить тому,  что писано о заповеднике, никак не имевший права этого де-
лать,  чуть не угробивший одного ротозея, отставшего от последней группы
и потому пробиравшегося пешком,  и до сих пор не убранный. Нехороший по-
пался валун,  недисциплинированный...  А ротозеем был  он,  Пескавин,  а
единственной  добычей дня - мизинчик,  который теперь невозможно всучить
даже Детке.  Нет,  девочке многого хочется, здесь она не найдет желающих
подставить за нее шею, и эта прыть просто от незнания. Теперь не штрафу-
ют,  теперь любителям сувениров светит каторжный срок в целях перевоспи-
тания, охране не возбраняется позабавиться с пойманным мародером, сколь-
ко хватит фантазии,  и охрану недавно  усилили  -  в  который  уже  раз.
Так-то, девочка. А цену одного пальчика где-нибудь на Хляби или, скажем,
на Земле,  ты знаешь?  Полагаешь,  озолотят? Да у нас Рифмач больше даст
тому,  кто  на  его глазах под комментарий каким-нибудь анапестом сожрет
собственное дерьмо, и находятся охотники...

"...Жемчужиной заповедника по праву считается открытое менее десяти  лет
назад Ущелье Каменных Мумий, уникальное образование, воочию представляю-
щее потрясенному взору окно в мир безжалостного прошлого.  Дорога, веду-
щая в Ущелье, окруженная первозданной дикой красотой гор, как бы готовит
туристов к тому,  что им предстоит увидеть...",- бубнил гид заученное из
путеводителя.

Если она из охраны,  то в Ущелье тем более не отлипнет, размышлял Песка-
вин. Только она не из охраны. Слишком уж было бы бредово, до того бредо-
во,  что даже остроумно, на них не похоже, да и не могут же они внедрять
подсадку в каждую группу! Нет, девочка, ты самая настоящая "не сомневай-
ся", да еще не местная - не так уж и плохо, а если подумать хорошенько -
просто подарок судьбы,  и отлипнуть я тебе сам не дам. У девчонки непри-
ятности,  девчонка землю роет, только комья летят, и о ломтиках явно ни-
какого понятия.  Выкупиться хочет,  что ли? - он поглядел на нее почти с
нежностью.  Ну-ну.  Успеха тебе,  наивная. Моргай пореже, не прячь глаза
святой Инессы.  Они у тебя хорошо получаются,  замшелых-то дедов ты  еще
обманешь,  да и молокососов,  наверно, тоже. А вот чего ты, дорогая, еще
не поняла - так это того,  что ты мне понадобишься, и еще того, зачем ты
мне  понадобишься.  Но ты поймешь.  Когда двое утопающих ищут соломинку,
они хватаются друг за друга.

- Знаешь что, прыткий ящер,- сказала вдруг Анна. - Не хочешь помочь - не
мешай. У тебя свое дело, у меня свое, понял, прыткий? Верни молоток и не
шурши мне на дороге.

Умница, но из непонятливых.  Пескавин вздохнул.  Поискав  по  внутренним
карманам, он вынул мятый рекламный проспект и бросил Анне на колени.

- Читала?

- Да.

- Плохо  читала.  Смотри  здесь:  "Внутренняя охрана заповедника надежно
обеспечивает безопасность посетителей и сохранность уникальной  экспози-
ции  под открытым небом.  Особые полномочия сотрудников охраны позволяют
решительно и эффективно пресекать возможные попытки мародерства",- ну  и
так далее.  На практике это,  например, значит, что первый же попавшийся
охранник сможет без долгих разговоров тебя обыскать и будет в своем пра-
ве.  Сказано же:  решительно и эффективно. Разумеется, в рекламном прос-
пекте прямо сказать об этом невозможно. Так вернуть тебе молоток?

- Оставь себе.  - Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. То-то
же. Пескавин улыбнулся. Не нервничай, девочка, еще рано. Тому, кто сочи-
нял проспект, не стоило употреблять слово "эффективно".



- - -



Восьмой километр шоссе в том месте,  где в сторону ничем не примечатель-
ного бокового ущелья ответвлялась скверная грунтовая дорога, был украшен
большим щитом с надписью:

О С Т О Р О Ж Н О ! ! !

ЛАВИНООПАСНЫЙ УЧАСТОК !

НЕ ШУМЕТЬ. НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ ГРОМКО.

НЕ ДЕЛАТЬ НЕОБДУМАННЫХ И РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ.

Многоножка, свернув на грунтовку,  остановилась.  Чувствовалось, что она
не доверяет этой дороге: некоторые из лап осторожно ощупывали кромку об-
рыва. С шумом сорвался и загрохотал вниз камень.

- Приехали,- пояснил гид и откашлялся,  отчего его голос  превратился  в
мужественный баритон.  - Итак, добро пожаловать в Ущелье Каменных Мумий.
До цели не более пятисот шагов. Прошу выходить за мной.

Многоножка вжала в себя лапы и встала на брюхо. Тридцать пять экскурсан-
тов затолпились на выход.  Выскользнув на раскисший снег, Пескавин про-
толкался за чужие спины.  Гид пошевелил бородой,  вызвав смех  юнцов,  и
указал на щит.  На его лице была написана решимость ознакомить с текстом
всех. Мамаши юнцов, изображая внимание, тянули шеи.

За поворотом скальный карниз сузился.  Слева поднималась каменная стена,
не настолько,  впрочем,  крутая,  чтобы нельзя было рассмотреть нависшую
снежную шапку,  справа был обрыв и снежный завал на  дне  ущелья.  Здесь
торчала вбитая посреди дороги гнутая металлическая вешка, и здесь дорога
кончалась, а дальше тянулась только тропинка, протоптанная в плотном ле-
жалом снегу. Еще одна вешка - и тоже гнутая, словно в самом деле побыва-
ла под лавиной,- маячила шагах в ста впереди,  обозначая конец  опасного
участка.

Здесь предстояло идти поодиночке.  Гид, весь подобравшийся и ставший те-
перь окончательно похожим на покорителя снежных вершин,  вдохновенно ве-
щал  о коварстве гор и мерах безопасности.  Пескавин тайком зевнул.  Все
это он уже слышал в прошлый раз слово в слово, и даже ободряющая улыбоч-
ка под занавес, чтобы у напуганных экскурсантов не очень тряслись колен-
ки,  была точно такая же.  Сценарий, мысленно усмехнулся он. Причем без-
дарный.  Скучно это,  дядя, убого - для детей или для впавших в детство.
Имитация риска,  и весь этот реквизит для большего эффекта - гнутая  ду-
рацкая вешка,  пугающий текст на щите - прямо вопит:  "Опасность!  Опас-
ность!",  а всего-то - настрой,  эмоциональная прелюдия к Ущелью.  Цирк,
щекотка для нервов.  Каждый старый гриб впоследствии будет рассказывать,
как он шел под готовой сорваться лавиной и что при этом ощущал, а слуша-
тели  будут смотреть ему в рот и гордиться знакомством с первопроходцем.
Не ново.

Он прошел участок одним из последних.  Здесь можно было не  волноваться:
гид смотрел не на него,  а на снежную шапку наверху, и смотрел со значи-
тельностью, ни на шаг не отклоняясь от своей роли в заученном раз и нав-
сегда действе:  доставить,  обеспечить,  довести до сведения,  напугать,
дать почувствовать,  вычерпать из прошлого всю бессмысленность и  безжа-
лостность и опрокинуть разом на экскурсантов, чтобы визжали и захлебыва-
лись.  И непременно добавить специи: пафоса - это обязательно, романтики
- тоже.  Как же без романтики, и что с того, что здесь ее сроду не было?
Как это не было, если должна быть, и, значит, будет!

Тропа полого пошла вниз.  Повстречали группу,  идущую навстречу,  и  гид
кивнул коллеге.  Еще один поворот - и скальные стены раздвинулись.  Анна
демонстративно забежала вперед и теперь, должно быть, с удивлением расс-
матривала дно Ущелья - неровное снежное поле,  стиснутое скалами,  выва-
лившими на снег серые языки подтаявших ледников,  хаос вынесенных ледни-
ками каменных глыб.  Сейчас она увидит и остальное. Пескавин отвернулся.
Этот ракурс считается великолепным:  в поле зрения не менее трехсот  не-
подвижных фигур - но именно отсюда смотреть на них нельзя.  Отсюда мумия
не человек, а деталь ландшафта. Он вдруг понял, что тот первый, кто при-
думал устроить в Ущелье музей под открытым небом,  был осенен этой идеей
именно здесь.  Удобное место:  можно принять решение, а потом спуститься
осмотреть мумии и уже видеть в них не людей, а экспонаты будущего музея.
Это не страшно.  Некоторые утверждают,  что это облагораживает.  В таком
случае ломтики - благороднейшие люди.

Он глубоко вдохнул влажный воздух Ущелья, закашлялся и скривился от боли
в боку. Достали все-таки. Взять бы тех гадов, да по организму. Он предс-
тавил себе эту сцену:  вот тут сидит Рифмач, а вот тут стоят Шуруп с Ха-
бибом да еще двое-трое ребят,  и Рифмач делает вид, что ему скучно, а по
ковру,  вопя,  катается красноглазый, и он, Пескавин, Теко, бьет, и нога
его входит в мягкое,  содрогающееся. Вот так. И еще раз. И повторить. До
тех пор,  пока Рифмач не скажет: "Хватит", а если не скажет, то тем хуже
для красноглазого.  Да только кто такой Рифмач для ломтиков -  козявочка
божья, глазу не заметная, и писк издать не посмеет, где уж там...

Тропа расширилась, захватывая Ущелье. Мумии были рядом.

- Мы  у цели,- торжественно провозгласил гид.  - Перед вами единственный
во Вселенной заповедник Каменных  Мумий.  Равнодушный  и  Осмотрительный
приветствуют вас!

И никто не спросил, кто такие Равнодушный и Осмотрительный.

- О, господи! - вырвалось у кого-то из женщин. - Что же здесь было?

Гид сдержал  улыбку.  Его  избавили от необходимости спровоцировать этот
вопрос.  Мало кто не знает о том,  что здесь было, но гид обязан расска-
зать и тем, кто знает. Например о том, как правительственные советы обе-
их колоний одновременно получили приказ  открыть  боевые  действия.  Или
взять низкий старт и начать с того,  как давным-давно люди заселили пла-
нету, похожую на Землю, и дали ей имя Твердь. Что такое война, они знали
и раньше.

- О, господи!

"Меньше пяти и брать не стоит,- думал Пескавин,  не слушая гида, пустив-
шегося многословно и патетически излагать хронику событий  двухсотлетней
давности.  -  Нет,  никак  нельзя брать меньше.  А лучше сразу кисть или
ступню,  но тогда придется взять еще хотя бы один пальчик на мелкие рас-
ходы. Денег-то нет. И не надо. Пальчики вам деньги."

- Исход дела на Тверди мог решить судьбу всей войны,- говорил гид.  - Но
что можно было требовать от двух чахлых колоний?  Для того,  чтобы вести
войну на уничтожение,  у них не хватало ни ресурсов,  ни решимости.  Так
или иначе, обе стороны старались вести лишь ограниченную войну. Она про-
должалась несколько лет и окончилась ничем.

- Ограниченные войны, как правило, не выигрываются,- неожиданно для себя
сказал Пескавин.

Гид сбился и недовольно посмотрел на него.  Пескавин прикусил язык. Рас-
кис,  подумал он с досадой.  Только этого не хватало.  С чего это я?  Не
терпелось показать,  какой умный?  Терпелось ведь. А засветился, еще как
засветился, весь свечусь, как фонарь, как прыщ красочный на гладком мес-
те,  сам свечусь и окрестности освещаю,  вон как оглядываются,  морды. И
что тебе теперь,  жертва словесного недержания,  возвращаться паинькой в
автобус вместе с дедами? Идиот! А может, и ничего? Обойдется, подумал он
и вдруг вспомнил,  что все это уже не имеет абсолютно никакого значения,
что обратного хода нет и пальчики надо добыть хотя бы на  виду  у  всех,
что  с пальчиками или без пальчиков только чудо поможет прорваться через
ломтиков в грузовой корабль,  а ведь это еще не все,  при желании  могут
достать  и  в корабле,  и после старта даже...  Он отыскал в толпе рыжую
куртку.  Анна во все глаза смотрела на мумии,  только  раз  она  мельком
взглянула  в его сторону,  и в ее взгляде почему-то не было ни насмешки,
ни презрения,  как он ожидал увидеть,  а было в нем что-то малодоступное
пониманию,  и теперь стало похоже, что она в Ущелье действительно первый
раз. Ну-ну.

- У нас в экспозиции около тысячи мумий,- гид обвел рукой Ущелье.  -  И,
вероятно,  под снегом не меньше.  Вообще считается,  что к моменту атаки
здесь находилось от трех до пяти тысяч беженцев.  Женщины, инвалиды, де-
ти;  похоже, все они шли к дальнему перевалу. Трудно сказать, удалось ли
кому-нибудь из них его перейти.

Первая мумия стояла к ним спиной,  чуть отклонившись назад,  будто заду-
мавшись, широко расставив ноги, до колен ушедшие в снег. Руки были зало-
жены за спину, подбородок высоко поднят, остекленевший взгляд без всяко-
го выражения направлен вперед и вверх.

- Это Равнодушный,- гид по-приятельски похлопал мумию по плечу.  - Обра-
тите внимание:  он смотрит туда, где, по нашим расчетам, должна была за-
виснуть боевая платформа. Может быть, он даже успел увидеть, как ее сби-
ли. Но было поздно: растр летаргатора уже успел нащупать Ущелье.

Экскурсанты обступили мумию.  Вислоносый юнец потрогал пальцем окаменев-
шую одежду.

- Нам повезло,  что луч только скользнул,- продолжал гид, скашивая глаза
на вислоносого.  Тот с хмыком убрал палец и запустил его в  нос.  -  При
большей  дозе  облучения  мумии в скором времени рассыпались бы в пыль -
именно поэтому их не находят на местах боев.  В проблемном институте при
заповеднике,-  гид указал рукой на прилепившееся к скале вычурное здань-
ице,- не исключают и возможного воздействия своеобразных  местных  усло-
вий.  Трудно утверждать наверняка. Во всяком случае, эксперименты на жи-
вотных с резонансными летаргаторами тех времен не дали даже близких  ре-
зультатов. Потому что...

Пескавин скучал. Сейчас этот трепач по должности еще разок-другой напом-
нит об уникальности, потом поведет группу к расщелине, где, укрывшись за
валуном,  скорчился Осмотрительный. Вот у того взгляд впечатляет: страх,
мольба и надежда одновременно,  и если посмотреть с трех  разных  точек,
можно увидеть все три выражения в отдельности.  Трехликий Шива.  И между
прочим, на руке, вцепившейся в камень, не хватает двух пальчиков. Дальше
будут  знаменитые Близнецы,  затем Командор,  Недоумевающая,  еще дальше
группа детских фигур, потом Дервиш на одной ноге, поддерживаемый подпор-
ками.  Обязательная часть экскурсии. Каждый должен проникнуться величием
трагедии.  А не было здесь никакого величия. Трагедия была, а величия не
было,  не случилось. Он отвернулся и процедил себе под ноги длинный пле-
вок.

Кто-то взял его за руку. Пескавин обернулся и увидел Анну.

- Теко,- зашептала она.  - Теко,  я тебя прошу...  Нет, не то, так ты не
станешь... Я не думала, что они такие, думала: мумии - и все. Они же как
живые, понимаешь? Я, наверно, не смогу сама. Ты ведь мне поможешь, Теко?
- Она судорожно теребила его рукав. Он молчал. - Теко, ведь я же не смо-
гу. Ты видел его? Вот я подойду к нему и начну делать ЭТО... Ведь ему же
будет больно,  я понимаю,  что все это чушь,  но что мне с собой, дурой,
делать,  ведь они же, правда, как живые, только серые, а так они как жи-
вые...

- Они и есть живые,- сказал Пескавин.  - Я не занимаюсь гробокопательст-
вом. Они спят. Говорят даже, будто они иногда двигаются, но это вряд ли.
И они чувствуют,  когда им ломают пальцы,  но чувствуют не то, что чувс-
твуем мы, и не так, как чувствуем мы. Я знаю.

- Это правда? - Анна нервно вздрагивала.

- Может быть.  Для меня они живые,  мне так проще. Не могу себе предста-
вить, что ломаю пальцы у мертвецов. Не умею я этого.

- Вот оно что,- Анна отступила на шаг и прищурилась. - Теперь я понимаю,
почему тебя зовут Теко. Ну что, идем, ящер?

"Как просто все решилось,- подумал Пескавин.  - Так, как я хотел, теперь
шансы удвоились и я знаю, что выберусь. Но радости от этого я не ощущаю.
Устал я, вот что. Ущелье давит."

- Не суетись,- пробурчал он.  - Скоро нас выпустят на вольный  выгул,  и
тогда времени будет хоть отбавляй.



- - -



Впереди в тумане опять замаячило что-то темное,  и Пескавин,  поняв, что
это мумия, обошел ее кругом, с трудом выдирая ноги из глубокого снега, и
неожиданно вышел на протоптанную тропинку.  Он и не заметил,  откуда на-
полз туман,  ему показалось, что воздух вдруг сгустился и помутнел сразу
во всем Ущелье,  и туман был не белый,  как молоко,  а сизый и слоистый,
как отстоявшийся табачный дым. "Ущелье Туманов,- подумал Пескавин. - Оно
так и называлось,  теперь я вспомнил.  Тогда тоже был туман,  и в тумане
брели к перевалу измученные люди,  их не было видно,  но их  было  очень
много, и все они были обыкновенными беженцами пятого года войны, тихими,
привыкшими,  равнодушными к своим и чужим страданиям. А потом туман рас-
сеялся,  и люди, поднявшие кверху серые лица, чтобы увидеть солнце, уви-
дели зависший над Ущельем черный прямоугольник боевой платформы..."

Он остановился,  определяя направление.  Они шли уже долго,  экскурсанты
остались  позади,  вокруг не было никого,  и скоро должен был показаться
второй пост охраны,  но его мешал разглядеть туман.  Еще немного,  решил
Пескавин. Пусть я их увижу. Не тайком - именно так и попадаются,- а наг-
ло, почти на глазах, так будет надежнее. А туман-то, кажется, редеет...

Он опять потерял тропинку и,  продавив толстый наст,  завяз по колено  в
снегу и беззлобно выругался.  Анна догнала и встала рядом,  наст под ней
не проваливался,  не трещал даже, и Пескавин еще раз с удовольствием ог-
лядел ее фигуру.

- Хорошая  у тебя куртка,- сказал он весело.  - Слепой заметит.  Хочешь,
чтобы нас засекли, так тебя понимать?

- У меня свои правила,- огрызнулась Анна.

Наивная настырность.  Даже не спросила,  при чем здесь куртка. Или она в
самом  деле  не знает,  что Ущелье просвечивается насквозь в любое время
суток?  Тогда молчать. Девчонке незачем дергаться, зная, по какой тонкой
проволоке предстоит пройти. Пескавин осклабился:

- Не суетись.  Если засекут,  постарайся мне подыграть. Можешь даже виз-
жать, если нравится,- все равно звук в тумане глохнет.

- Ты что затеял? - насторожилась Анна.

- Развлечение для охраны.  Мы оба ненормальные, из тех ненормальных, что
мечтают уединиться в самом экзотическом месте,  иначе им пресно.  Теперь
дошло?

- Дошло. А охрана?

- Пусть лучше любуются на нас, чем обыскивают.

- Кретин! - сказала Анна. - Давай двигай.

Сизый туман, слоясь, тек им навстречу и редел, а вокруг стояли мумии - с
подпорками и без подпорок,- сидели и лежали мумии, и здесь давно не рас-
чищали, и лежачие тянули из своих сугробов руки с растопыренными пальца-
ми,  а туман неторопливо обтекал эти руки, словно желая укутать их и тут
же раздумывая. Снова начался подъем, и стало жарко. За спиной всхлипнула
Анна - похоже, не от усталости.

"Что они искали за тем перевалом? Жизнь? Они разучились жить, научившись
спасаться. Это уже жизнь, если тебя не ищут, чтобы убить, это уже празд-
ник.  Что-то ведь мерцало им по ту сторону.  Они шли и шли, качаясь, как
привидения, они устали физически и устали бояться своего страха. Они уже
тогда  были  мумиями,  среди них еще попадались Осмотрительные,  но куда
больше было Равнодушных - этих не скрючил ужас при виде платформы,  вряд
ли  они даже удивились ее появлению,  а если удивились,  то только тому,
что они еще  живы,  в  то  время  как  луч  летаргатора  уже  гуляет  по
Ущелью..."

Пескавин остановился.

- Опять  на  ногу наступила,- сердито сказал он.  - Иди тогда ты вперед,
раз уж так не терпится.  Хотя нет, мы уже пришли. Вон то пятно слева ви-
дишь?

Анна еще раз всхлипнула и часто задышала.

- Мумия?

- Будка. Это и есть второй пост. Там один охранник, и он нас видит, если
не пьян. Ага, вот он вышел, мордоворот. Видишь?

- Да. То есть, нет, не вижу.

- Неважно. Где-то поблизости бродят еще двое, их мы проглядели. Но здесь
им делать нечего,  это служебный проступок - собираться втроем в будке,-
он хохотнул. - Так что работать буду здесь.

- А как же...- Анна смотрела во все глаза то на Пескавина,  то на темное
пятно будки, рядом с которым в редеющем тумане проявлялась, как на фото-
бумаге, смутная фигура охранника.

- Пяток пальчиков тебе, надеюсь, хватит? - спросил Пескавин. Анна кивну-
ла.  Он порылся в карманах, достал несколько бумажек и мелочь. Отстегнул
от запястья браслет.

- На.  Добавишь своих, пойдешь вон к той морде и попросишь продать паль-
чик.  Сувенир на память. Заговоришь ему зубы, не мне тебя учить, как это
делается. Канючь, скули, что хочешь делай, хоть отдайся ему на снегу, но
десять минут мне обеспечь. Ясно?

Она кивнула:

- Так что, мне идти?

- Постой,- сказал Пескавин.  - В автобус я не вернусь. Будешь ждать меня
на космодроме возле касс,  а будет шухер - жди на смотровой площадке.  Я
тебя найду. Поняла?

Анна нерешительно перемялась с ноги на ногу, и Пескавин понял, о чем она
сейчас спросит. На душе стало пакостно.

- Теко,- сказала она. - А ты меня не обманешь?

- Успокойся,- он заставил себя бодро улыбнуться и проглотил комок. - Иди
и делай дело.

Она прошла  немного  и обернулась.  Он успокаивающе кивнул,  и тогда она
пошла решительно,  все быстрее тая в тумане. Сейчас охранник заметит ее,
и заметит не инфракрасной оптикой - а глазами, и глаза у него вылупятся,
а пасть осклабится.  Прощай,  девочка, с тоской подумал Пескавин. Ничего
не поделаешь, так уж получается. Если выберусь и если ломтики не ждут на
космодроме,  тогда - может быть, но это уже два "если". Хватило бы и од-
ного.

Прощай, девочка.



- - -

Туман почти исчез,  зато пошел снег, крупный, хлопьями, липкий и мутный,
тающий на лице и заползающий за воротник.  Пескавин отряхнулся.  Он  был
один.  Сначала,  оглядываясь, он еще видел темное пятно, о котором знал,
что это та же будка,  и выверял по ней направление, потом будки не стало
видно и уж тем более нельзя было рассмотреть,  чем там заняты Анна и ох-
ранник,  зато это можно было себе представить.  Он представил  и  смачно
плюнул.  Ведь сучка же, сентиментальная "не сомневайся" и больше ничего,
пальчики,  видите ли, сама ломать не может, так почему я должен казаться
себе таким подлецом? Когда это со мною в последний раз было? Забыл. Мес-
то, что ли, такое? - Он осмотрелся. - Место и вправду незнакомое, не шел
я здесь,  и вообще здесь никто не шел,  ни одной мумии на этом уклоне, а
почему?  Может,  здесь под снегом каменная осыпь, помню, как мы обходили
какие-то камни,  и еще помню,  что был водопад,  но водопад не здесь,  а
дальше, почти у самого перевала, он теперь иссяк. Где-то там должен сто-
ять я,  подумал он тоскливо.  Значит, мы почти дошли. Я и мама. Мне было
шесть лет,  и мама обещала мне подарок ко дню рождения,  но в  тот  день
привезли папу и мама сидела какая-то чужая, непохожая на маму, а я смот-
рел исподлобья и с недоверием,  потому что знал точно,  что папа  воюет,
управляет боевой машиной,  стреляющей по ракетам, что падают по ночам, а
раз управляет,  то никак не может быть в этом глупом железном ящике. Со-
седки  утешали  маму и говорили,  что маме еще повезло,  другим посылают
просто землю,  подобранную на полях сражений,  но я их не слушал, потому
что уже знал твердо: папы там быть не может, с чего бы папе лезть в этот
ящик? - и я восторженно запрыгал, крича: "Сколько у нас гостей, как здо-
рово!"  - а мама вдруг ударила меня по затылку,  закричала,  забилась об
этот ящик, и я тоже заревел, сначала от подзатыльника, а потом от страха
за маму.  И все равно я знал,  что папа жив,  ведь в ту ночь не упало ни
одной ракеты,  и я показал язык соседкам, смотревшим на меня кто гневно,
а кто с жалостью. Вот вам! Вот папа научит и меня

стрелять по ракетам, и тогда уж точно ни одна не свалится на ваши глупые
головы...  А через неделю всем пришлось уходить, потому что на город все
же  упали три ракеты и вокруг говорили,  что это не обычные ракеты и что
теперь в городе жить нельзя,  а надо уходить.  И мы шли вместе со всеми,
мама катила тележку с вещами,  а я радостно скакал впереди,  пока не ус-
тал, и тогда мама посадила меня на тележку поверх вещей, но уже в Ущелье
у тележки отскочило колесо,  и ее пришлось бросить.  И еще я тогда очень
устал и хныкал,  но мама не давала мне отдохнуть и  говорила,  что  надо
спешить,  а вокруг все действительно спешили,  многие обгоняли нас с ма-
мой, и лица у людей были серые...

Впереди зачернели пятна,  и Пескавин понял,  что вышел правильно.  Здесь
было скопление мумий,  в погожие дни экскурсантов доводили до этого мес-
та.  Здесь нетрудно было встать так, чтобы мумии загородили от любой оп-
тики для туманов,- а потом к перевалу, к перевалу!

Вот она!

Он остановился как вкопанный.  Вот,  значит, как. Старая знакомая, скло-
нившаяся над ребенком.  Ко входу не потащили,  оставили туристам на дес-
серт.  Он обошел мумию кругом.  След от резака, забитый снегом, выглядел
белым шрамом.  Как ей хочется распластаться, защитить, закрыть собой ре-
бенка  в проснувшейся вдруг острой надежде,  что это удастся.  Немолодая
уже,  изможденная женщина. Может, бабушка? Нет, наверное, все-таки мать.
Поздний ребенок,  долгожданный,  единственный.  Здоровый обормот, мог бы
идти и сам,  а не виснуть на шее матери.  Сколько  этому  лентяю  -  лет
шесть? А если...

По спине пробежал озноб.  Нет, чепуха, не может быть. Пескавин деревянно
шагнул вперед.  Не может быть, подумал он вслух. Это не я. Пальцы, паль-
чики  проверить...  Если все целы - тогда это не я,  это кто-то другой и
держит его другая женщина. А если нет?.. Он вспомнил зудящий визг резака
и, холодея, смахнул с мумии снег.

На детских  ручонках,  обвивших  материнскую шею,  было по пяти пальцев.
Пескавин шумно выдохнул воздух и нервно рассмеялся.  Значит,  мимо... Он
весело выругался.  Пентюх,  барышня! Мерещится ему, поверил! Ха! Экскур-
санты вот тоже верят,  но по-умному,  и чем дороже им вышла поездка, тем
охотнее они верят. Надо смотреть - смотрят, за тем и едут, надо ужасать-
ся - ужасаются,  картинно и с удовольствием, закатывая глаза и соря меж-
дометиями. Всюду свои игры. А потом они разъедутся, пополнив свою память
приятной жутью зрелища, и станут размышлять, куда бы поехать еще,- трух-
лявые  пни,  вошедшие  во  вкус,  рассчитывающие в обеспеченной старости
всласть отыграться за жизнь, без толку вымотанную на добровольной катор-
ге Системы Общественного Блага. Добропорядочные граждане.

Он еще раз обогнул мумию и зашел спереди.  Похожа,  очень похожа. И это,
стало быть,  я на ней так повис? Он отступил на шаг и сморщил нос. Н-да.
Нужно  быть  неврастеником,  чтобы  увидеть маму в случайной мумии - или
нужно раз в жизни попасть под удар летаргатора.  Одно и то же. Экая тра-
гедия, подумать только! Страсти по Текодонту. Во-первых, и не похож вов-
се,  абсолютно ничего общего, не таким я был в шесть лет... - он запнул-
ся,  осознав, что совершенно не помнит, каким был в шесть лет, и помотал
головой.  Ну,  ладно.  Зато все пальчики на месте...  гм...  один,  если
всмотреться,  какой-то подозрительный,  но главное, что он налицо, тут -
или-или.  Это во-вторых. Говорят, правда, что мумии способны к регенера-
ции - вроде бы по миллиметру в полгода,- и такие, как Детка, свято в это
верят,  равно как и в то, что мумии могут двигаться и общаться между со-
бой.  Ну, Детка - это особый клинический случай, дурак он, родился дура-
ком,  им же,  как видно,  и помрет, коли, как рассказывал Пупырь, прячет
где-то пяток пальцев от разных мумий,  терпеливо ожидая, когда они срас-
тутся в единую кисть - спрос-де нынче на пальцы уже не тот,  рынок насы-
щен.  Что взять с кретина,  его и ломтики не трогают,  убогого. Пескавин
хмыкнул. Зато в-третьих - и это уж наверняка - не может здесь быть наших
мумий, скорее всего их давно уже не существует, раз до них добрались за-
долго до официального объявления об открытии Ущелья.  И здесь нет разни-
цы,  кто добрался: небритый дядя с рюкзаком и карабином за плечами, хму-
рый предшественник нынешних ломтиков,- или сразу  сотрудник  спецслужбы,
бойкий и усердный,  рыщущий по заданию начальства.  Любопытное было вре-
мечко,  пока не поднялся шум. "Что?" - "Где? На Тверди, в этой дыре?! Да
не может быть!" - "А чем там заняты спецслужбы?" - "Ну как же... Надо же
понимать..." - "Обеспечить охрану!  Преградить путь мародерам!!" Это был
уже лозунг.  Под него входы в Ущелье обнесли проволокой, был создан пат-
руль и некую группу заезжих  зевак,  опрометчиво  обошедшую  контрольный
пост, скопом гоняли по всему Ущелью, не слушая их воплей и

 постреливая - долго не могли попасть.  Случай разбух до шумного сканда-
ла,  и тогда - под вопли и лепет, под рык и брызганье слюной в неведомых
кабинетах - родился известный нарост по имени Заповедник, и общественное
мнение поуспокоилось.

Он нагнулся,  набрал горсть сырого снега и протер им лицо. Кожа вспыхну-
ла,  и сразу закололо в сотне точек.  Пескавин вытер руки о куртку. Чего
это я стою,  подумал он с недоумением. Работать же надо, работать! Время
идет, Анна, должно быть, еще держит охранника, но вечно это продолжаться
не может,  рано или поздно он ее раскусит. Пора. Кто у нас будет первым?
Пескавин огляделся.  Вы? Или, может быть, вы? Да-да, я вам говорю, кото-
рый с подпоркой...  А вы не хотите уступить очередь даме с ребенком?  Не
хотите?  Нет, и не надейтесь, за вами я приду в следующий раз, а вы пока
стойте смирненько,  вы очень хорошо стоите, как раз в той стороне должен
быть ближайший локатор,  если я ничего не напутал,  и дай мне бог ничего
не напутать...  - он бормотал, уже сознавая, что боится, что руки и ноги
у него ватные,  и все эти избыточные словеса,  эти "во-первых", "во-вто-
рых" и так далее - всего лишь барьерчик,  хлипкий  самодельный  плетень,
имеющий целью отвлечь, и не более. Забормотать страх. Он чувствовал, что
уже не может отойти от мумии.  Неужели все-таки она?  Конечно,  не  она,
настолько  не  она,  что не она совершенно,  я же так хорошо себе объяс-
нил...  А вот мы сейчас проверим,  и долой умозрительные построения. Вот
мы  сейчас подойдем...  - по его телу бежали мурашки - ...да-да,  именно
подойдем и заглянем ей в лицо. Только-то. Тогда мир снова станет прост и
понятен,  и окажется, что я зря теряю время и должен бы быть уже на под-
ходе к перевалу.  Это начало.  А потом - бросок к космодрому, ломтики и,
если повезет,  пыльный и тесный танк грузовоза, наспех переоборудованный
в пассажирский салон. Уйти будет трудно, но это не самое худшее. Гораздо
труднее  будет забыть встречу с мумией,  похожей на маму.  И еще труднее
ломать пальцы у мумии после того, как посмотрел ей в лицо. Очень трудно.
И хотелось бы этого не делать.

Но Пескавин уже знал, что сделает это.



- - -



Он бежал в вязком снегу, не разбирая дороги, проваливаясь и снова выска-
кивая на наст; один раз он упал и в краткий миг, перед тем как подняться
и  побежать дальше,  почувствовал,  как в груди бешено колотится сердце.
Его бил озноб. Все размылось, снег лепил в глаза тяжелыми липкими хлопь-
ями, и Пескавин, хватая ртом сырой воздух, размазывал их по лицу. Иногда
навстречу попадались мумии,  и тогда он резко сворачивал в  сторону,  но
мумии были и здесь,  выныривали из метели, и от них невозможно было убе-
жать,  их было очень много,  на одну из них Пескавин даже налетел, выбив
подпорку,  отпрыгнул,  оттолкнулся от нее руками и побежал не оборачива-
ясь, не видя и не желая видеть, как мумия будет медленно, словно в нере-
шительности,  крениться, и как она будет падать, уткнется в снег, и снег
под ней чавкнет.  Бежать!  Он хрипло дышал - воздух,  врываясь в легкие,
резал,  как тупой нож.  Боишься, Текодонт? Ты же мечтал об этой встрече,
всю жизнь мечтал,  хоть и не следовало, так куда же ты теперь бежишь? Ты
не верил,  что это возможно, как не верил в то, что мумии все-таки реге-
нерируют, ты запрещал себе об этом думать. Но ведь ты хотел этого, ящер,
признайся! Хотел?

"Хотел,- ответил он себе. - Но не теперь."

Можно было остаться. Можно было выдумать целую теорию о том, что способ-
но сделать время с лицом мумии,  и никто не помешает всю жизнь исповедо-
вать эту теорию как защиту, убеждать себя и в конце концов убедить. Пес-
кавин глухо замычал на бегу и затряс головой.  Он вдруг вспомнил  давнее
странное ощущение,  когда понял, что не может пошевелиться, и свой детс-
кий страх,  и как сознание медленно гасло, будто тонуло в чем-то черном.
А потом - провал на двести лет, какие-то серые тени и пробуждение в обо-
роннои исследовательском центре,  люди в мундирах и  без,  поздравляющие
сияющего счастливчика,  которому, как говорили вокруг, удалось регенери-
ровать человека из окаменевшего пальца.  И еще плач ребенка, который по-
нял, что остался без мамы. Белые потолки, белые стены, очень много стен.
Дальше был побег из закрытой клиники, интернат, снова побег, колония для
несовершеннолетних  на  Ржавой Хляби,  команда Рифмача,  дела и делишки,
постижение на практике законов прайда и маска хищника,  которая  сначала
была  маской,  а  потом стала лицом.  В новом мире не падали ракеты и не
умирали города,  и этот мир казался лучше прежнего. Он был прост для ос-
воения.  Один  из  первых уроков показал,  что глупость и необдуманность
действий в новом мире наказуемы так же,  как в старом. Маленький прыткий
ящер учился не повторять ошибок.

Перед глазами плыло. Больше не могу, подумал Пескавин. Кривясь от рези в
боку,  он остановился и тяжело сел на снег.  Все. Побегали - хватит. Те-
перь думать.  Он с трудом отогнал стоящее перед глазами лицо мумии и бе-
лый шрам на боку под прижатым локтем руки, поддерживающей ребенка. Меня!
Маму - резаком!  Он закусил губу.  Забыть бы.  Не выйдет,  живи теперь с
этим всю жизнь, ящер, мучайся, гад.

Сначала он подошел к ней.  Так было. Затем он наклонился, еще не видя ее
лица и еще не веря.  Потом он поверил, поверил вдруг и сразу, еще не ус-
пев увидеть, и еще можно было все поправить, если отвернуться и уйти, но
на это уже не нашлось сил.  Потом он увидел. Он сделал шаг назад - один,
другой,  третий.  Должно быть,  их, шагов, было больше, потому что мумия
отодвинулась в метель и как-то потускнела,  теряя очертания.  И тогда он
побежал, не видя, куда бежит, потеряв направление и ориентиры, не предс-
тавляя,  в какой части Ущелья находится. Мало приятного заблудиться - но
не безнадежно, последнее слово не сказано, еще не поздно уйти, и даже не
с  пустыми  руками.  Пескавин знал,  что выберется.  Он-то выберется,  а
она...  Она останется стоять, вцементированная в снег и покрытая снегом,
прижимая  к  груди ребенка и только на него смотря окаменевшим взглядом.
Когда резак с визгом врезался в ее тело, она смотрела на ребенка, и ког-
да ее, кружащуюся в петле троса под вертолетом, тащили к зоне обозрения,
она тоже смотрела только на ребенка.  Иначе не должно быть.  И поэтому в
хорошую погоду экскурсантов будут водить смотреть на нее в расчете на их
умиление материнским чувством,  но никто из них не умилится,  потому что
все к этому времени устанут и насытятся впечатлениями,  а обратно шагать
далеко, и вообше не пора ли в отель?.. И тогда они снова зацепят эту му-
мию и перетащат поближе ко входу в ущелье. Так и будет.

Он поднял  голову и вслушался.  В снежной пелене кто-то был,  и не один,
судя по доносившимся обрывкам разговора. Двое. И совсем близко. Пескавин
глубже вжался в снег.  Это были охранники, две серые фигуры, смутные те-
ни,  потерявшиеся в снегопаде. Они двигались быстро,и не вальяжной раз-
валочкой, как обычно, а скорым походным шагом, совсем не характерным для
охранников,  и Пескавин подумал, что так идти им, должно быть, натужно и
непривычно  и они злы на начальство,  которому неймется,  но раз они так
спешат,  значит,  действительно что-то случилось. Или может случиться. В
Ущелье случается всякое.

Они прошли мимо шагах в десяти, не заметив. Снег чавкал под их ногами, и
Пескавин попытался сквозь чавканье уловить хотя бы одну-две фразы из то-
ропливого,  с одышкой,  разговора - и не смог:  совсем низко, а где - не
разобрать из-за эха,  с омерзительным всасывающим звуком прошел патруль-
ный флайдарт,  явно на телеуправлении в эту погоду.  Пескавин зажал уши.
"А вот это уже серьезно,- подумал он, провожая взглядом охранников в ме-
тель.  -  Ясней  ясного:  кто-то опять наследил,  кого-то ловят,  и этот
кто-то - понятное дело,  не ломтик.  А кто? - Он криво усмехнулся. - Гм,
есть тут один человек..."

- Пора уходить,- сказал он вслух.

А мама?

Пескавин встал и снова сел на снег. Под ним таяло и было мокро, но он не
замечал сырости.  Мама. Он называл ее так, пока не поблекли воспоминания
детства,  ему  не приходило в голову назвать ее про себя иначе,  хотя бы
матерью,  и однажды, еще в колонии, он в кровь избил одного хлыща - хлыщ
был на голову выше и сильнее,  но он, ища объект для травли и найдя сла-
бое место, позволил себе гнусную шуточку - и следующие десять минут про-
вел  очень скверно:  Пескавин уже тогда умел драться расчетливо и безжа-
лостно. В конце концов его оставили в покое.

Здесь драться не с кем.  Здесь нужно думать,  очень много думать. И мало
быть  просто  умным,  иначе  без  толку  разведешь руками и утешишь себя
мыслью,  что против ветра не плюют.  Разве что случай,  везение? Столько
везения не бывает,  негде достать. Изволь сначала доказать, что эти люди
почти живы.  И кому?  Администрации заповедника? Пескавин зашипел сквозь
стиснутые  зубы.  Этой мрази ничего доказывать не нужно,  сами прекрасно
знают,  недаром институт отгрохали, вместо ответа просто наведут справки
- и привет.  Гостеприимны,  улыбчиво скалятся и даже почти согласны, что
выставка мертвецов это немного аморально,  ну и что с того? А туристский
бум,  а отели, а лучшее на Тверди обслуживание, гордость Системы Общест-
венного Блага? А то, что признаков обмена веществ у мумий не обнаружено?
Эксперты  из института опровергнут что угодно,  тоже ведь живы не святым
духом.  Падаль. Положим, с музеем живых людей, пусть окаменевших, но жи-
вых,  они оскандалятся,  шум будет немалый, и с первого взгляда кажется,
что здесь у них слабина,  но это только с первого взгляда. Ткнуть их но-
сом в регенерировавший палец?  И что?  А вы,  простите, специалист? Экс-
перт?  Кристаллы ведь тоже растут.  Растут, должно быть, и горы закрытых
материалов в сейфах института,  растет охрана.  Пескавин выпрямился.  Он
вдруг понял то,  до чего не мог додуматься раньше:  охрану начали усили-
вать тогда и только тогда,  когда выяснилось,  что мумии регенерируют...
Нет, шума не будет.

Что еще,  подумал Пескавин.  Не шум,  так вой поднять? Я сам как доказа-
тельство? Чушь лезет в голову. Из оборонного центра ничего не вытрясешь,
а потом выяснится, что "доказательство" числится в розыске на шести пла-
нетах. И не нужно ничего доказывать, не нужен мне шум, а если честно, то
и мумии мне не нужны,  слишком их много,  а нужна мне только  одна.  Вот
так.  И глупо внушать себе благородство, которого сроду не было - откуда
ему взяться,- и глупо корчить из себя пророка и заранее пыжиться.  Хорош
пророк  с  уголовным прошлым - этакий радеющий обо всех мессия,  со всех
сторон положительный...

Так. Что у нас еще?  Еще, кажется, есть какие-то чахлые организации, ка-
кие-то  общества  веры в кого-то,  воюющие с заповедником по религиозным
мотивам.  Совсем не то. Пока эти моралисты чего-то добьются, ломтики ус-
пеют растащить половину заповедника.

Значит, вернуться,  понял Пескавин.  Только это. Вернуться и взять мамин
пальчик. Он представил себе, как это будет, и зажмурился. Его передерну-
ло. Да, мама, я подойду к тебе и буду стараться ни о чем не думать, ина-
че у меня ничего не получится, подойду, как вор, и возьму палец. И это я
тоже  не  забуду никогда.  Если повезет,  доберусь до оборонного центра.
Сдамся. На коленях буду ползать... Он перевел дух. И еще... Матери нужен
сын,  а не Текодонт.  Значит,  еще один пальчик - у сына, у шестилетнего
Пескавина, и пусть сын растет не зная, кто такие текодонты...

- Встать! - скомандовали сзади.

"Это кому? Мне?!"

Он ошарашенно вскочил и оглянулся.  Совсем близко,  шагах в пяти за  его
спиной,  растопырив  ноги для упора и наставив карабин,  стоял охранник.
Кажется,  это был молодой парень, детина с круглыми розовыми щеками. На-
верное, недавно в охране и не упустит случая отличиться. Под краем низко
надвинутой каски на Пескавина смотрели внимательные глаза.  Дергаться не
стоило.

- Оружие, добычу - ну! Живо!

Пескавин зло усмехнулся:  "Добычу!" Он не спеша опорожнял карманы и все,
что в них было, кидал охраннику под ноги. Охраннику это не нравилось, он
морщился  и  иногда странно дергал лицом,  но молчал.  "Боится,- подумал
Пескавин,- все они боятся..." Его рука скользнула во внутренний  карман.
Ему еще не приходилось убивать человека, но сейчас он был готов это сде-
лать.  Одно движение кистью - и стилет влетит охраннику под  край  каски
раньше,  чем тот успеет выстрелить, а потом прыжок в сторону - и добить,
если еще жив... Но стилета нет, отобрали ломтики.

Может быть, это к лучшему.

- Руки за голову,- скомандовал охранник. - Марш!



- - -



Комната, куда его втолкнули, оказалась мала и темна, половину ее занимал
гигантский письменный стол,  и в первый момент Пескавин решил, что кроме
стола с единственным исчерканным листком  посередине  в  комнате  никого
нет,  но тут же понял, что ошибся, потому что сзади уже не покрикивали и
не пинали в спину,  а только старательно сопели над ухом. Он скосил гла-
за.  Охранник ел глазами начальство,  и Пескавин проследил за его взгля-
дом.  Есть было что. Оконный проем занимала туша, не оставляющая никаких
сомнений  в том,  кто здесь начальник охраны заповедника,  а кто наглец,
ворвавшийся без стука с риском получить  дисциплинарное  взыскание.  Под
затылком туши,  хранящем в ежике жестких волос след фуражки, растекалась
по воротнику розовая шея. Туша стояла лицом к окну, глубоко засунув руки
в карманы,  отчего штанины со скромным капитанским кантом поддернулись и
съежились гармошкой, а лоснящийся зад брюк отвис и не соответствовал за-
мыслу природы. За окном не было видно ничего, кроме падающего снега. Ох-
ранник над ухом засопел громче и вдруг неожиданно тонко кашлянул.  В ухе
заложило, и Пескавин потянулся было поковырять в нем пальцем, но по руке
ему немедленно треснули,  а самого вытолкнули вперед.  Начальник  охраны
вздрогнул и, отворотясь от окна, строго посмотрел на вошедших.

- Снег,- сказал он сурово. - Хорошо. Падает и падает. - Он с усилием вы-
тянул руки из карманов,  и карманы у него вывернулись наружу. На пол по-
сыпалась начинка:  кипа мятых бланков,  перехваченная резинкой,  дамский
перстень-компьютер,  несвежий носовой платок,  шоколадная  конфета,  ка-
кой-то неопределенный сор, пачка зубочисток, рассеявшихся при падении...
Охранник,  выскочив из-за спины Пескавина, оттолкнул его в сторону и ки-
нулся собирать рассыпанное.  Начальник охраны смотрел на него в глубокой
задумчивости.  Его шея, задушенная воротником, быстро приобретала багро-
вый цвет.

- Вы зачем? - рявкнул он в пространство между Пескавиным и охранником. -
Вы кто? Я спрашиваю!

Пескавин открыл рот, не зная, что ответить, и закрыл, не желая отвечать,
а охранник уже стоял в струнку,  зажав в руках собранные предметы. Выка-
тывая глаза, он прокричал:

- Третьего взвода рядовой Хурц, господин капитан!

- Вы! - закричал начальник охраны, свирепея на глазах. - Вы что, я спра-
шиваю? А? Руки по швам!

Рядовой Хурц  выполнил приказание,  отчего собранные было предметы снова
покатились по полу.

- Это что?  - кричал начальник охраны. - Это что, я вас спрашиваю, рядо-
вой! Будет когда-нибудь порядок у вас в третьем взводе? Молчать, вы это-
го знать не можете. Почему, я вас спрашиваю, задержанный, которого я ви-
дел из окна,  как вы вели,  до сих пор не здесь? Карцера захотели, рядо-
вой? Ма-алчать! - Пескавин с изумлением смотрел на брызжущего слюной на-
чальника  охраны,  а тот все багровел,  все раздувался,  словно готовясь
взорваться с максимальным фугасным эффектом, и орал:

- Что "господин капитан"? Вы не господин капитан, вы рядовой, а потому -
ма-алчать! Это что у вас на полу? Бардак у вас на полу. Где задержанный?
Немедленно ко мне сюда задержанного! Марш!

Охранник очумело козырнул и выскочил за дверь.  Какое-то время до  слуха
доносился удаляющийся топот, потом его не стало слышно. Начальник охраны
замолчал и стал как-то меньше ростом.  Он отошел от окна, впустив в ком-
нату свет снаружи,  тщательно заправил карманы на полагающееся им место,
поддернул брюки у колен и,  опустившись на корточки,  принялся  собирать
вещи.  "Помогите",- буркнул он, покосившись на Пескавина. Его лицо и шея
шли красными пятнами.

В оперетту его,  думал Пескавин,  собирая зубочистки. Сказал бы кто, что
здесь такой процветающий идиотизм,- не поверил бы. Приходи и бери голыми
руками.  Он сдул пыль с зубочисток и высыпал их на стол.  Бред какой-то.
Неужели  вырвусь?  Или прав блажной Детка,  уверяя,  что у человека есть
право на чудо? Один-то раз он оказался прав...

В голове стучало. Начальник охраны выпрямился и перевел дух. На его лице
обозначилась мучительная работа мысли.

- Здравстуйте,- сказал он, вытирая шею. - Э-э... вы давно здесь?

- Где? - не понял Пескавин.

- Ну-у... на Тверди. Я, например, здесь родился.

- Я тоже.

- Н-да,- сказала туша. - И... и что?

- И все,- сказал Пескавин.

Возникла томительная неловкость. От непомерного напряжения начальник ох-
раны снова начал багроветь.

- Чему обязан? - спросил он наконец. - Здесь посторонним находиться зап-
рещается. Для вас я мог бы сделать исключение, вы мне сразу понравились,
но сейчас сюда приведут задержанного,  так что никак э-э... не могу быть
вам полезен. При всем уважении к вам - не могу. Да. Приходите в приемный
день, это завтра, договорились?

- Хорошо,- сказал Пескавин. Он был как на крыльях. - Завтра зайду обяза-
тельно.

Он взялся за ручку двери. Случившееся ошеломило и не укладывалось в соз-
нании,  невероятная удача накатывала волной, теперь бы только удержаться
на гребне,  не съехать, уйти умно и нахально... Рифмач со смеху сдохнет,
подумал он.  А потом послать Рифмача подальше.  Сказать, что я от ломти-
ков, тогда не убьют. Ты жди меня, мама. И когда-нибудь странный человек,
в котором ты не узнаешь сына, расскажет тебе эту историю, и ты не будешь
смеяться,  потому что ничего не поймешь,  а странный человек уйдет тихо,
как и пришел...

Дверь неожиданно распахнулась сама.  Пескавин сделал  шаг  назад.  Перед
ним, наставив карабин ему в живот, с ухмылкой стоял охранник.

- Совсем забыл,- довершая удар, донесся сзади голос туши. - По-моему, мы
с вами еще не закончили, как вы думаете?

Игра, с тоской понял Пескавин.  Он готов был взвыть.  Опять игра,  опять
меня надули.  Солдафон играет солдафона. Классика: нет ничего слаще, чем
отнять подаренную надежду.  Отработанная забава,  не я первый, не я пос-
ледний,  и сколько их было, попавшихся на явный крючок? Теперь, по идее,
клиент должен распустить сопли и расколоться в два приема.  Кстати, пер-
вичный допрос зачтется этой туше в плюс.

- Лицом сюда! - рявкнул начальник охраны. - Фамилия. Имя.

Пескавин назвался. И хватит с них. Фамилия была дежурная, под ней он за-
регестрировался на въездном контроле. Пусть повозятся.

За спиной прошуршали шаги. Пескавин обернулся и увидел Анну. Она уже ус-
пела избавиться от своей рыжей куртки и, ладная, стройная, вошла комнату
легкой походкой беззаботной девчонки. Но теперь на ее плечах висел умыш-
ленно не застегнутый на груди форменный китель сотрудника спецслужбы,  а
рыжие волосы - "не сомневайся" - спадали на сержантские погоны. Она при-
ветливо помахала рукой, и Пескавин отвернулся. Он чувствовал себя рыбой,
которую глушат.  Несладко рыбе. "На Тверди не просто бьют, здесь добива-
ют..."  Случайность?  Любовь  к  эффектам или девочка тоже претендует на
роль в спектакле? Ему было безразлично.

- Познакомьтесь,- предложил начальник охраны,  с удовольствием разгляды-
вая Анну.  - Это сержант Ланге,  прикомандированный сотрудник Управления
Расследований,  а это...- он с трудом оторвал  замаслившиеся  глазки  от
прикомандированного сотрудника и с юмором посмотрел на Пескавина.  - Мо-
жет быть, все-таки назоветесь подлинным именем?

Пескавин молчал. Туша пожала плечами:

- Что ж, дело ваше. На следствии за вас возьмутся по-другому.

- Что у него нашли? - с интересом спросила Анна.

- Вот,- начальник охраны ткнул толстым пальцем в другой палец,  давешний
раскрошившийся мизинец, лежащий на мятой бумажке. Капельки выступившей в
местах сколов жидкости уже застыли белым налетом.

- Только-то? - удивилась Анна. - Что же это ты, Текодонт, а? Мы же дого-
варивались - пять штук, не меньше. Забыл?

Конвойный у двери заржал.  Три цикла каторги, подумал Пескавин. Или пять
лет одиночества,  и то если не раскопают остальное. Потом я вернусь, ма-
ма.  Еще можно вывернуться: в сущности, кроме этих обломков у них ничего
нет,  давно было пора их выбросить, да пожалел, увидел в них кусочки чь-
его-то живого тела.  Опять виноват сам:  в Ущелье, как и везде, удача не
совмещается с нравственными категориями. Так называемыми. Он молчал. За-
поведник  вернул свой мизинец.  В это самое время где-нибудь в безлюдном
месте Ущелья кто-нибудь, хотя бы мамаша вислоносого недоросля, трясясь и
заикаясь,  будет упрашивать охранника продать сувенир, и тот сперва при-
пугнет,  заставляя поднять цену,  а потом начнет расшвыривать снег в том
месте, где вчера вечером сумел припрятать мумию. Так было и так будет.

- Сегодня отдыхайте,  сержант,- добродушно разрешила туша, и заскучавшие
было глазки вновь вернулись к ощупыванию достоинств Анны. - Э-э... Гм. Я
доложу о ваших успехах.  Завтра за вами,  как обычно, экскурсия на один-
надцать тридцать.  Легенда старая. Кстати, впредь запрещаю вам выпускать
объект из поля зрения.

- Запрещайте  Хурцу,- фыркнула Анна.  - У меня свое начальство.  Плевать
мне на ваши запреты.

Конвойный у двери замер,  боясь пошевелиться. Туша всколыхнулась и опала
под насмешливым взглядом Анны. Сержант Ланге улыбалась.

- И на вас мне плевать,- сказала она кротким голосом.  - И на мартовский
хвост трубой, на сальце ваше хамское...

У начальника охраны отвалилась челюсть, багровые щеки стремительно нали-
лись густым свекольным оттенком. Конвойный испуганно попятился, уперся в
стену и,  маясь, перебирал ногами. Его лицо выдавало жгучее желание про-
валиться на месте, но избавиться от роли незванного свидетеля, припомнит
ведь.  "Сейчас шумно будет,- понял Пескавин,  морщась. Он уже чувствовал
себя лишним. - Сволочи! Как же вы все мне надоели!.."



- - -



К большому начальству арестованного вводят,  к малому - вталкивают,  а в
пустую дежурку обычно вколачивают, как гвоздь. В дверях Пескавин дернул-
ся вбок, уворачиваясь от пинка, и резко повернулся к Хурцу: все, парень,
остынь, теперь в другой раз получишь удовольствие. Остыл?

Он сел на скамью у стены. Было тихо, только за дверью зло сопел Хурц, да
еще  слышалось,  как  за стеной орет начальник охраны и как ему отвечает
насмешливый голосок.  Слов было не разобрать. Малое время спустя дверь с
писком распахнулась, и в дежурку влетела Анна, запыхавшаяся и возбужден-
ная.

- Сел рапорт писать,- сказала она весело и подмигнула Пескавину. Ее гла-
за блестели. - Дурак ты, говорю, толстый, кому пишешь, кто его будет чи-
тать,  твой рапорт?  Тут-то он и взревел,  как прищемленный... Да! Что я
говорю...- она с прищуром посмотрела на Пескавина.  - Интересная ты пти-
ца,  оказывается.  Тебя,  представь,  до сих пор не установили, я глазам
своим не поверила,  когда увидела. Нет такого, и все. Нигде. Получается,
что и не рождался ты вовсе и не жил - фантом какой-то. Сейчас ползают по
архивам межзвездных станций - и ведь тоже, небось, не найдут, а?

- Уйди,- попросил Пескавин.

Анна присела на край стола,  небрежно закинув ногу за ногу. Она смотрела
на Пескавина, как художник смотрит на оконченное полотно, гордый удачей,
и от ее взгляда хотелось чесаться.

- Нервный ты,- сказала она с удовольствием.  - Я же тебя привлекаю,  сам
сказал.  А теперь - "уйди"...  Несолидно как-то. Да и несерьезно в твоем
положении.  Кстати, ты, надеюсь, не собираешься наделать глупостей? Нап-
ример, броситься на меня и задушить? Или использовать как заложницу?

- Нет,- сказал он. - Не такой дурак. Уйди.

Уходить она не собиралась.  Наоборот,  по тому, как она расположилась на
столе,  можно было предположить,  что разговор только начинается и очень
ее интересует. Пескавин по-сухому сглотнул. Его мутило. Мало, все им ма-
ло...  Извращение же, и не новое. Были, говорят, когда-то в древности не
то на Земле,  не то где-то еще этакие дамы, прилежные посетительницы ко-
лизеев,-  по ночам к ним водили гладиаторов,  а утром дама рукоплескала,
глядя,  как более удачливый боец насаживает ее ночного любовника на тре-
зубец.  Насквозь. А может, их тогда и не было, дам этих, может, они поя-
вились позднее, и одна из них - вот сидит. Смысл жизни - игра, смысл иг-
ры - наслаждение,  и,  конечно же, интеллектуальное, это острее, просто-
душные римлянки до этого не додумались.  Нет,  девочка,  сержант ты мой,
матрона,  разговора у нас с тобой не получится.  И если ты еще не поняла
этого, я помогу тебе понять.

- .....!

- Плоско,- поморщилась Анна. - И неумно. Если хочешь меня прогнать, при-
думай что-нибудь другое. Между прочим, в Ущелье ты рефлексировал гораздо
интереснее,  я никак не могла тебя предугадать. Это я-то, психолог-прак-
тик - и не смогла ни разу,  можешь себе представить?  Что-то я в тебе не
до конца поняла,  сложный ты, Текодонт, с твоей работой это опасно, имей
в виду на будущее. Только сейчас ты такой же, как все. Скучный. Побитый.
А в сущности,  что изменилось? Только фаза работы и больше ничего. Пони-
маешь,  фаза!  В начальной фазе я тебе нравилась, ты же меня всю глазами
обглодал, попробуй только отрицать. И я не стану тебе врать, что мне бы-
ло неприятно. Но это моя работа. Вот так, ящер.

- И нравится? - не удержался Пескавин.

- Хорошая работа,  интересная,- сказала Анна.  - И перспективная. Не век
же торчать в этой дыре,  которая даже не курорт.  На днях  мне  присвоят
лейтенанта и отзовут,  так что ты у меня,  наверное,  последний. Честное
слово, мне жаль, что ты не появился здесь неделей позже.

"Мне тоже жаль,- подумал Пескавин.  - Но неделей позже все могло бы сло-
житься иначе,  и я бы не увидел то,  что увидел. При удаче реализовал бы
добычу и жил бы расчетом сколотить свою группу...  Пупыря  можно  взять,
Хабиба  уговорить  рискнуть - ходить в Ущелье и объявить вендетту ломти-
кам.  И прозвали бы они меня не Текодонтом, а каким-нибудь Тиранозавром.
Но сам бы я в Ущелье больше не пошел. Никогда."

- Сейчас за тобой придут,- сказала Анна. - Прогуляешься до выхода, маши-
на туда уже вызвана.  Не хочешь со мной разговаривать?  Тогда почитай  и
оцени,  пока есть время,- она протянула ему несколько скрепленных в бро-
шюру листков.  - Бери, бери. Это "Психология преследования", моя диплом-
ная работа. Допущена в качестве учебного пособия. Я буду тебе благодарна
за замечания. Да ты на гриф не смотри, ты читай, тебе уже можно...

Пескавин с силой размахнулся и запустил брошюру через всю комнату.  Уда-
рившись о стену,  брошюра спланировала на пол.  Анна,  казалось,  того и
ждала, и Пескавин понял, что опять ошибся. Сержант Ланге уничтожила его,
но под сержантским кителем была другая Анна - настоящая "не сомневайся",
ни одна актриса так не сыграет,- и этой Анне не  было  дела  до  успехов
сержанта, и она органически не умела проигрывать.

- Но как ты бегал! - расхохоталась она, припоминая. - Как ты петлял! Как
заяц. Чуть локатор не свихнулся и я вместе с ним. Ты же от целого взвода
уходил,  дважды  пробегал  сквозь  цепь,  а сам,  небось,  и не заметил.
То-олько наведешь на него охрану - а он уже в другом месте и  опять  ку-
да-то вскачь.  Стой, говорю, дурачок, куда ты несешься, зачем зря нерви-
ровать охрану...  Спасибо,  дурак Хурц тебя зацепил, а то дождался бы ты
крайних мер. Тебе не интересно, что это за крайние меры?

- Нет,- ответил Пескавин и содрогнулся. - Летаргатор?!

Анна снисходительно усмехнулась:

- Летаргаторы,  как известно,  запрещены. Правда, в особых случаях можно
сделать исключение...  но ты не особый случай,  с тобой проще.  Тебя  бы
просто убили.

Недостоин, значит,  с облегчением подумал Пескавин.  Так тебе, Текодонт,
так. Мелкий ты, хоть и прыткий. Букашка.

"Тебя бы просто убили..." Смысл этих слов не сразу дошел до него, а ког-
да дошел, спине стало жарко. Значит, она знает и это. Летаргатор убивает
наверняка,  и часто человек даже не понимает, что он убит; он просто за-
сыпает. Но был один случай, когда летаргатор не убил...

Анна кивнула:

- Ты правильно понял,  ящер.  Мумии живы, ты и сам это прекрасно знаешь.
Только у нас говорят не "живы",  а "сохранены".  Есть  такой  термин.  Я
знаю,  ты знаешь,  все знают, даже гиды, а не знают те, кому этого знать
не нужно. Экскурсанты должны получить то, за чем приехали. Или нет?

- Должны,- безразлично подтвердил Пескавин. - Обязательно.

Лязгнула дверь, впуская охранника. Пескавин поднялся.

- Кажется, мне пора. Благодарю за цирк с этим... бегемотом. Не ожидал.

- Для тебя старалась,- отозвалась Анна.

В бок уперся металл.  Пескавин повернулся, как ходячий манекен, и шагнул
к двери.

- Эй,  ящер!  - донеслось сзади,  и он замер.  - Совсем забыла спросить.
Только без вранья:  ты ведь с самого начала не собирался искать  меня  у
касс, верно?

Вот что ее интересует, без удивления подумал Пескавин. Зачем? Ждет отве-
та типа: "Ну, разумеется"? И очень хочется ответить ей так, чтобы было о
чем вспомнить в каторжном бараке, заставить ее кинуться на меня с когтя-
ми, как вульгарную девку, чтобы непременно с визгом - и шерсть клочьями.
Слова  найдутся,  заставят взвыть любую.  Но эта не взвоет.  И поэтому я
скажу тебе правду,  девочка,  какой мне хотелось бы видеть эту правду, и
пусть  ты первая посмеешься надо мной,  как над этой бегемочьей тушей -
новой твоей забавой.  Тебе пока еще весело играть в эту игру, и ты дума-
ешь, что так будет всегда. Но это не так. Когда тебе станет плохо, когда
твой выдуманный мир сыскной романтики начнет  разваливаться,  ты,  может
быть,  вспомнишь то,  что я тебе скажу,  и тогда...  Не знаю, что тогда.
Достаточно того, что ты меня вспомнишь.

- Нет,- сказал он твердо. - Я бы пришел. Я бы постарался тебя найти.

- И дурачок же ты,- послышался вслед насмешливый голосок Анны.  - Но все
равно, спасибо за удовольствие.

- Тебе спасибо,- серьезно сказал Пескавин.

Охранник что-то буркнул и вытолкнул его в дверь.



- - -



Двое конвойных за спиной,  еще один идет впереди. Этот все время огляды-
вается и тогда сбивается с тропинки,  вязнет в снегу,  бромочет что-то -
должно быть,  ругается,  потом снова месит ногами снег, и по напряженной
бритой шее под каской заранее можно сказать:  вот сейчас он обернется...
Так и есть. Будто боится получить по уху. Пентюх. Да нет, смотрит скорее
с любопытством, будто никогда таких не видел. Ну смотри, смотри.

Не надо меня подгонять,  я хорошо иду.  Я иду правильно, и вовсе незачем
тыкать в спину.  Когда торопишься,  возникает одышка и кровь приливает к
голове, а вам, ребята, это вредно. Начнете нервничать, кто-нибудь спотк-
нется  и нечаянно нажмет на спуск,  а зачем мне нужна ваша пуля?  Знаю я
эти пули:  от человека остаются одни обугленные подошвы.  А для чего вам
нагоняй от начальства? Для коллекции впечатлений?

Ну вот,  нельзя и поскользнуться,  непременно нужно долбануть под ребра.
Это, наверное, тот, что повыше. Прикладом. Белобрысая сволочь. Начальст-
во  одобрит  служебное рвение и обманется,  потому что это не рвение,  а
свойство натуры.  Ударить,  благо дозволяется. Втоптать. Изувечить. Раз-
мозжить.

Ущелье текло навстречу, позади на растоптанном экскурсантами снегу оста-
лись мумии,  бесконечно одинокие наедине со своей полусмертью. Экскурсии
кончились, последняя группа сейчас, должно быть, тряслась к отелю в заг-
нанной многоножке,  и высоко над Ущельем гнало ветром инверсионный  след
натужно взлетающего грузового корабля с одним незанятым местом на борту.
Пусть.  Жалеть не о чем. Пескавин улыбнулся. Много лет я ждал этого дня,
мама,  и боялся его, но теперь мне совсем не страшно. Я еще приду к тебе
и в следующий раз буду удачливей,  каждый шаг я продумаю в деталях, вре-
мени на это мне отпустится достаточно. И унесу с собой два пальца. Толь-
ко два.  Я эгоист,  а не пророк,  теперь,  когда я в этом признался, мне
легче.  А остальное сделает он, второй Пескавин, когда подрастет. И если
он захочет что-то сделать,  нас будет двое.  Впрочем,  и первый Пескавин
кое-что может,  например,  продержаться на следствии,  неожиданно раско-
лоться на суде и к черту адвокатов!  Говорить, кричать, если нужно, пока
не заткнут рот, это шанс. Не только святые проповедуют с крестов.

Но и распинают не только святых,  подумал он. Продержаться на следствии,
гы! Дитя! Да что я, под следствием не был, что ли? На Тверди, правда, не
был,  но тут,  говорят, еще хуже. И кому здесь нужен скандальный суд, да
еще с последствиями, способными подорвать важную статью в экономике пла-
неты? Сгноят и так, они умеют, и тут трудно что-либо придумать. Но долж-
но же хоть однажды, хоть раз в жизни по-настоящему повезти!

...Там, где утром шли поодиночке,  у первой вешки, предупреждающей о ла-
виноопасном участке,  его сбили с ног, выкрутили назад руки, навалились,
прижимая к раскисшему снегу.

- Вот так,- отдуваясь,  сказал кто-то, судя по голосу - тот, белобрысый.
- Незачем рисковать, пусть пока полежит, специалист по лавинам.

Над головой  засмеялись.  Потом  до  уха  донеслось удаляющееся чавканье
снежной каши:  один из конвоиров пошел вперед. Кажется, любопытствующий,
тот, что оглядывался, исследователь арестантских физиономий.

Подкладка куртки промокла от набившегося снега. Знают, с отчаянием понял
Пескавин.  Все знают, даже про лавину, вчерашнюю мою отсрочку. От ломти-
ков, больше неоткуда. Значит, у них связь, значит, это система со своими
каналами обмена и законами дележа, с привычным уничтожением истины, сис-
тема в Системе, против которой одиночка не имеет шансов, и сержанта Лан-
ге,  если она еще не с ними и если не спасует,  можно  только  пожалеть.
Впрочем,  ей  интересно ловить мародеров,  она для них человек полезный,
пока не начала думать.  Или хотя бы  вслушиваться  в  высокопарный  слог
текстов, читаемых гидами, настроченных кем-то ушлым на всеобщую потребу.
Ему вдруг стало смешно.  Эти маленькие люди пытаются распоряжаться своим
прошлым!  Земляной червь, прокопавший ход, объявляет его своей собствен-
ностью!  История,  развешенная дозированными порциями.  Та история,  что
описана в школьных учебниках.  Другой не существует. Подземный ход червя
должен быть невидим.

- Козлы!  - выдохнул он - и засмеялся,  давясь снегом,  когда в  затылке
вспыхнула пульсирующая боль от тычка стволом карабина.

- Отпусти, дубина, задохнусь!

Ему подняли  голову  за волосы,  и он выплюнул комок снега и закашлялся.
Перед глазами плыли круги. Кажется, тот тип уже успел пройти участок.

- Теперь ты,- белобрысый ткнул Пескавина в спину и взял карабин  наизго-
товку. - Топай, сука.

Пескавин покачнулся и обрел равновесие.  В голове еще болело, и он потер
рукой затылок.  Шишка будет. Пройдя немного, он обернулся, запоминая как
следует черты белобрысого. Тот ухмыльнулся:

- Топай, топай.

Далеко впереди,  существенно дальше второй торчащей вешки, маячил третий
конвоир.  "Опять в снегу валяться,- подумал Пескавин. - Наставит карабин
- и придется лежать, пока не подойдут те двое. Боятся, что сбегу. Не со-
ображают, что бежать мне уже некуда, да и незачем."

Он поднял голову.  Снегопад нарастил снежную шапку,  теперь она нависала
гигантским карнизом, еще удерживаясь в хрупком равновесии, но уже гото-
вая оборваться в любую минуту.  Ему стало жутко. То, над чем он смеялся,
оказалось единственной правдой в этом фарсе.  Над головой угрожающе пот-
рескивало,  и Пескавин ускорил шаг, стараясь идти плавно и мягко, как на
лыжах. Он почти не дышал. От напряжения взмокла спина и рубашка прилипла
к телу,  но он боялся пошевелить лопатками.  Сейчас,  сейчас...  Вот уже
пройдена  треть пути,  вот уже почти половина.  Я дойду.  Что он делает,
этот конвойный?  Он целится, и это понятно - но почему он целится вверх?
Пескавин оглянулся.  И те двое...  и те двое делают то же самое.  Да нет
же, они не решатся, багровый бегемот с них шкуру спустит. Разве что...

Он вдруг все понял.  Его вычислили.  Пусть местные архивы и не слыхали о
таком  - в галактическом банке данных найдутся сведения о двадцатилетнем
уникуме,  родившемся двести лет назад. Незачем быть гением, хватит и бе-
гемочьих  мозгов,  чтобы насторожиться,  потом испугаться до пота - и от
страха принять единственно возможное решение.  Речь  на  суде?  Полноте,
господа, суд над покойным - это же нонсенс!

Никого не удивишь несчастным случаем в горах. Это бывает.

"Неужели так просто?!..."

Он не хотел верить.  Глупо было бы думать,  что в конце концов не убьют,
он знал это и готовился.  Но оказалось, что он был готов только к смерти
в борьбе.

- Э-э-э! - отчаянно и жалко закричал Пескавин. - Не надо! Э-э-э...

Из трех стволов вылетело беззвучное пламя.  Где-то наверху грохнуло, до-
неслась воздушная волна.  Теперь там ворочалось что-то большое, неохотно
просыпалось,  разбуженное вырванными из тела комьями снега. Пескавин по-
вернулся и побежал назад, втягивая голову в плечи.

- Не стреляйте! Я буду молчать! Я никогда...

Блеснуло еще пламя. Плечо белобрысого дернулось, погасив отдачу.

Лавина пошла.

Сначала донесся гул,  как от приближающейся грозы, потом над головой по-
темнело, и тогда раздался ухающий грохот, нарастаюший с каждым мгновени-
ем,  парализующий волю и способность к сопротивлению.  Пескавин бежал, с
хрипом втягивая в себя воздух.  Он понимал,  что не успеет, и видел, что
оба охранника тоже это понимают и лишь из перестраховки  держат  его  на
прицеле. Гада! Га-а-ды!

Боковой язык лавины отрезал его от вешки. Пескавин прыгнул влево, прижи-
маясь к скале, вжался, обняв руками шершавый камень. Бесполезно.

Лавина накрыла его. Он ощутил удар, как будто на него с размаху налетела
бетонная стена, и он еще успел удивиться силе удара, а лавина, казалось,
на мгновение задержалась на уступе, словно ей потребовалось усилие, что-
бы схватить жалкую человеческую фигурку, но в следующую секунду Пескавин
почувствовал,  что падает в вязкую бурлящую массу.  Он закричал от дикой
боли в выворачиваемых суставах,  но снег тотчас забил ему рот,  не давая
вылететь крику.  Донесся близкий удар, и Пескавин, крутясь в снежном во-
довороте,  понял,  что  лавина достигла дна.  Потом внутри него что-то с
хрустом сломалось, и сразу наступила тишина.

Он не ощущал своего тела.  Сознание мучительно уплывало,  как тогда,  на
руках у склонившейся над ним мамы.  Дышать было нечем. Прости, мама, за-
хотелось шепнуть ему, но он не смог пошевелить губами. Прости меня, я не
сумел. Я ведь только Текодонт, не более. Ты жди, мама, все будет хорошо.
Пока жив заповедник, будут жить и текодонты, иначе не бывает. От них не-
чего ждать,  они бесполезны и отвратительны, рано или поздно их все-таки
выбьют, но они протопчут след, большего они и не могут. И тогда до запо-
ведника доберутся люди.  Так будет лучше,  успел подумать он,  задыхаясь
под толщей снега. Да, так будет лучше.

Женщина осмотрелась по сторонам и выдернула ногу из  снега.  Ее  удивила
странная мысль,  будто она разучилась ходить, и женщина сердито отогнала
эту мысль.  Ничего не разучилась,  просто устала,  но это  пройдет,  вот
только бы одолеть перевал. Она выпрямилась и сделала еще шаг. Самым неп-
риятным было то, что болела спина, так, будто там был глубокий порез, но
женщина не решалась его осмотреть:  на руках спал ребенок.  Ну спи, спи,
малыш.  А что же остальные?  Будто тоже только проснулись:  должно быть,
оцепенели от страха перед налетевшей боевой платформой.  Успокойтесь вы,
эту платформу сбили,  очнитесь,  пойдем!  А откуда снег?  Не помню я. Ну
ладно,  снег так снег,  что с того,  что снег? Через перевал бы перейти,
пока снова не налетели,  вот что.  Проснись, малыш, я устала тебя нести.
Давай-ка сам. Ну? Вот так, хорошо, и терпи, если хочешь вырасти сильным.
Хочешь? Ну конечно, мне тоже этого хочется. Не запросишься больше на ру-
ки? Видишь: все идут, и нам не надо отставать. Вот так, молодец, обогнал
маму. Да ты у меня уже совсем большой, я вижу!


1989-90г.



Александр Громов Москва



ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВЫ
Маленькая повесть


- Хэй, хэй, хэй!

Рывок на открытое пространство, бросок через площадь. Барабанный топот
ног - справа,  слева, сзади. Горячий ветер в хрипящий рот. Нет времени
развернуться в цепь,  да и не нужно. Расчет на внезапность. Спустя се-
кунды противник опомнится,  за эти секунды нужно успеть пробежать  как
можно больше,  хотя бы четверть расстояния до мертвой зоны, где уже не
достанут десинторы выродков.  Победа неизбежно будет за людьми, вопрос
только в том, чего это будет стоить.

- Хэй, хэй, хэй!..

Залп! Большая часть мимо,  но позади уже кричит раненый. Хуже нет быть
раненым. Кто-то не выдержал, ответил на бегу очередью. Зря. Автомат не
десинтор, боеприпасы будут нужнее в ближнем бою. Выродки не выдержива-
ют ближнего боя,  чем ближе к ним,  тем меньше у них шансов, и они это
знают.  Если бы не их защитное поле, с ними уже давно было бы поконче-
но,  а если бы они могли держать поле непрерывно,  а не по  полчаса  в
день, с ними не было бы покончено никогда.

Незадолго до  атаки Гуннар лежал за завалом на примыкающей улице и на-
бивал магазин автомата.  Патроны в ящике были новенькие, желтые и мас-
ляные на ощупь, их было приятно зачерпывать горстью, катать в пальцах,
но на воздухе их моментально облепляла копоть.  Копоть была повсюду  -
витала  в  воздухе как снег,  падала с неба жирными хлопьями,  сеялась
мелкой удушливой пылью,  оседая на лицах людей, на мертвых черных раз-
валинах,  на стенах уцелевших домов.  Копоть и вонь. На окраине города
вторую неделю горели и все никак не могли догореть  гигантские  склады
химкомбината;  иногда там что-то рвалось,  и тогда сумеречное небо над
крышами внезапно окрашивалось в неожиданные цвета. Сейчас оно было зе-
леное, с розовыми сполохами. Кое-где еще продолжали чадить жилые дома,
но уже гораздо меньше: огню не дали распространиться по периферии, вы-
горела  только  часть примыкающих к центру кварталов.  После неудачной
попытки выродков прорваться из города к лесу их медленно отжимали  об-
ратно, тесня к разрушенному кораблю, развалившему при падении три дома
на той стороне площади.

Все отделение лежало здесь же,  за завалом. В ожидании сигнала к атаке
занимались кто чем. Пауль, заткнув за ремень два снаряженных магазина,
набивал третий.  Братья-близнецы Семен и Луис шепотом вели спор о том,
кто  такие выродки и откуда они берутся.  Бейб старательно тер автомат
какой-то тряпкой, но только зря размазывал копоть. Особняком лежал но-
венький из резерва, заменивший убитого утром Иегуди, и заметно нервни-
чал,  поплевывая через завал для поднятия духа.  Все северяне какие-то
ненормальные,  а этот, пожалуй, и вовсе из бывших отклонутиков. За та-
ким не мешало бы присмотреть,  а уж о том, чтобы довериться ему в бою,
и речи быть не может...

Залп! Кажется,  накрыло кого-то справа.  Полплощади позади.  Далеко за
спиной загрохотали пулеметы,  над головой заметались  трассы,  пытаясь
нащупать вражеские огневые точки.  Бухнула безоткатка.  Нет, так толку
не будет...  Гуннар споткнулся,  перепрыгивая через распухший труп,  и
тут же его обогнали.  Дьявол!  Нельзя отставать от своих,  нельзя ни в
коем случае,  это почти так же плохо, как быть раненым. Кто не с людь-
ми,  тот не имеет права называться человеком.  Догнать!  Душный воздух
клокотал,  обжигая легкие.  Полон рот слюны пополам с копотью.  Сейчас
будет  еще  один залп.  Пусть меня не ранят,  отчаянно подумал Гуннар,
пусть убьют, пусть я останусь на площади раздутым трупом, только пусть
не ранят...

Вчера сдалась  отрезанная от корабля группа выродков из двадцати чело-
век.  Они надеялись, что им сохранят жизнь. Один мальчишка лет четырех
был признан годным и отделен от группы. Мать сильно кричала, не хотела
отдавать. Мальчишка будет жить и станет человеком, а ей это не по вку-
су. Выродков не поймешь.

Залп! Оранжевый столб возник на том месте,  где был Бейб. Ударило воз-
духом.  Близнецы кинулись в сторону, но между ними встал второй столб,
и они упали одновременно.  Хорошая смерть. Пауля подбросило в воздух и
грянуло о мостовую - одежда на нем горела,  он извивался. Новичок, ка-
залось, проскочил, он изо всех сил мчался к ближайшему дому, но за его
спиной вспухли один за другим два куста оранжевого пламени,  и он ныр-
ком уткнулся в асфальт и заскреб ногами. Позади кто-то зашелся режущим
визгом.  Хэй,  хэй, хэй!.. Гуннар несся вперед огромными прыжками. Уже
близко, в прошлый раз где-то тут была граница мертвой зоны, но выродки
постоянно меняют огневые позиции. Они еще на что-то надеются.

Первый корабль был взорван сразу после посадки.  Второй, подбитый, тя-
нул  над  промышленным  районом к лесу и свалился почти на центральную
площадь города.  Две недели войны на истребление - кто  кого.  Пленных
выводили за город и заставляли копать себе яму.  Теперь уже ясно,  кто
кого.  Уничтожены десятки и десятки выродков, но кто знает, сколько их
еще  засело в корабле и окружающих домах?  Сколько бы их ни было,  они
уже не уйдут: их развалина не сможет взлететь.

Ага, теперь-то уж точно мертвая зона! За спиной Гуннара десинторы про-
должали подметать площадь,  а он проскочил и уже не слышал позади себя
топота ног.  Он был один в мертвом пространстве.  Атака захлебывалась.
Слева и сзади густо вставали оранжевые столбы, а правый фланг наткнул-
ся на кромку защитного поля и уже отходил, отстреливаясь. После утрен-
ней атаки защитного поля от выродков никто не ожидал, и вот на тебе...
Лезут из кожи вон,  кто же знал? Все равно им каюк. Гуннар вихрем про-
несся  последние метры,  прижался к закопченной стене и сплюнул черной
слюной.  Сердце выскакивало наружу, дышать было нечем, но голова оста-
валась ясной.  Заметили его или не заметили?  За дымом и копотью могли
не заметить. Плохо остаться одному, совсем плохо. Телу хотелось самоу-
бийственного:  броситься  назад  вслед за отступающими.  Телу хотелось
жить.

Он медленно двинулся вдоль стены, держа автомат наготове. Заметить его
могли только отсюда: двухэтажное здание библиотеки выпирало на площадь
уступом. Оно выгорело еще на прошлой неделе, его зажгли ракетой, наде-
ясь,  что огонь перекинется на дома,  обступившие корабль выродков. Не
перекинулся, хотя горело здорово. Эх, не одному бы сюда, хотя бы одним
отделением, но где оно, это отделение? Вон лежат. Хорошие были ребята.
Люди.  Пауля,  кажется,  кто-то дострелил.  Это правильно:  лучше быть
мертвым, чем выродком.

Шаг. Еще шаг,  еще.  Лопатки чувствуют стену.  Пот лезет в глаза,  под
мышками противно хлюпает.  Ага, окно. Прутья решетки вывернулись нару-
жу,  как еж, пролезть можно. На фундаменте застыл ручей оконного стек-
ла. Гуннар неслышно перебросил тело через подоконник, метнулся в угол.
Прислушался. Нет, показалось. Все тихо, только снаружи еще пострелива-
ют. Либо в здании никого нет, либо проморгали выродки Гуннара Толля!

В хранилище было по пояс пепла.  Пепел был странный: к потолку от рез-
кого движения взвились очень тонкие черные обрывки и разлетелись, мед-
ленно оседая.  Невесомый лист спланировал Гуннару на руку и рассыпался
от легкого прикосновения. У выродков все не как у людей. Потревоженный
пепел колыхался, как море. Сумрачными волноломами торчали покореженные
стеллажи,  некоторые были оплавлены. Стараясь не очень шуршать, Гуннар
поднял повыше автомат и неспешно,  как по болоту,  пересек  хранилище.
Дальше  был короткий темный коридор и обглоданная огнем узкая лестница
на второй этаж - наверное,  служебный ход. Откуда-то сверху пробивался
свет. На первом этаже оказались еще два горелых хранилища, но опаснос-
ти оттуда не предвиделось. Следя, чтобы не скрипнуло под ногой, Гуннар
медленно  поднялся  наверх.  Здесь уже кто-то побывал после пожара,  и
совсем недавно:  смазанная сажа ступеней и свежие царапины на  стенной
копоти говорили сами за себя. Похоже, вверх по лестнице волокли что-то
громоздкое. Здесь они, здесь... Гуннар задержал дыхание, и ему показа-
лось,  что он услышал шорох,  но наверняка утверждать было трудно: пе-
рестрелка на площади продолжалась.  Он мысленно выругался.  После неу-
дачной  атаки  всегда  отводят  душу стрельбой,  а выродкам наплевать.
Так...  Либо они на крыше,  либо в угловой комнате,  больше  им  негде
быть.  Хэй! Гуннар снес ногой покореженную дверь и тут же столкнулся с
выродками нос к носу.



* * *



- Здравствуйте.

- Э-э... здравствуйте. Где это я?

- Успокойтесь, вы среди друзей. Вам помогут.

Человек неуверенно переставлял ноги.  Его поддерживали,  слева - мило-
видная женщина в белом халате, справа - санитарный робот.

- Ваша профессия?

Человек наморщил лоб.

- Э-э...  знаете ли...  Кажется, я... Нет, не помню. - Человек сконфу-
женно хихикнул. - Совсем не помню. Вот черт...

Крепкий мужчина,  стоящий перед ним, не улыбался, смотрел понимающе. И
симпатичная  врачиха,  мягко поддерживающая под пижамный локоть,  тоже
смотрела понимающе. А робот смотрел в потолок.

- Ничего страшного,- сказал мужчина. - В каждом третьем случае пациент
не может сразу вспомнить свою профессию, так что я не советовал бы вам
отчаиваться раньше времени.  Сейчас вы вспомните сами,  мы будем  лишь
направлять вас. Итак, вы специалист в области естественных наук?

- Н-нет... Где я?

- Может быть,  вы специалист в области медицины? Нет? - Человек мотнул
головой.  - Или,  допустим, в сфере информатики? Тоже нет. А в области
права? Вы не юрист?

- Нет. Как я сюда попал?

- Об этом не сейчас,  если позволите.  Вы среди друзей, и это главное,
разве не так? - Мужчина подошел вплотную, широко улыбнулся. Взял вялую
руку, пожал, отпустил. - Итак, продолжим. Вы специалист в области тех-
ники?

- М-м... Да! Верно!

- Прекрасно. Вот видите, вы вспомнили сами. Теперь нам остается только
уточнить вашу техническую специализацию. Вы электронщик? Нет? Механик?
Энергетик?  Гм...  Строитель?  Оператор проходческого щита?  Тоже нет?
Жаль, проходчики нам сейчас нужны позарез. Робототехник?

Человек встрепенулся. Вытер на лбу капли пота.

- Я вижу, вы вспомнили,- кивнул мужчина. - Значит, робототехник?

- Нет,- сказал человек. - Я строитель. Инженер-строитель. Проектирова-
ние и строительство мостов, тоннелей и трубопроводов. Извините, больше
я ничего не помню.

- Прекрасно. - Мужчина раскрыл блокнот, черкнул что-то. - Следователь-
но, графу "профессия" можно считать заполненной. Ну, теперь отдыхайте.

Отдыхать? Как, уже?

- Подождите! - Человек рванулся вперед. - Какая там профессия... Вы не
поняли:  я  не  помню даже того,  как рассчитывается на изгиб мостовая
ферма!

- Это неважно. Пройдет время, и вы вспомните. Даю вам слово.

Ну и ну. Здоровенный лоб и добродушный, как штангист-средневес вне по-
моста. Слово дает. Нужно мне его слово...

- Что со мной было? Я попал в катастрофу?

Дружелюбная улыбка на лице мужчины. Шагнул вперед, несильно хлопнул по
плечу - чтобы не сбить с ног. Женская ладонь гладит локоть.

- Ну что вы.  Если это называть катастрофой,  то мы все в нее  попали.
Отдыхайте.

- Вы пройдете ускоренный курс адаптации,- мягко сказала женщина. - Все
будет хорошо, поверьте нам.

Черт знает что.  Разговаривают,  будто с душевнобольным. Но приятно. И
женщина - красивая.

Очень.

Штангист собрался уходить.  Робот заскользил вбок, потянул за собой. В
смежном помещении четыре стены и постель, отсюда видно. Женщина выпус-
тила локоть, помахала рукой.

- Э-э...  Э!  - Человек напрягся. Ноги скользили по полу. - Подождите!
Да подождите же, как вас... Я хочу знать: я в своем уме?

- Конечно,- наклонила голову женщина. Мужчина тоже кивнул:

- Случаев помешательства у нас пока что не зарегестрировано.

- Тогда почему я ничего не помню? Где я? Что со мной произошло?

Женщина сделала знак роботу - тот замер, но локтя не выпустил. Мужчина
взглянул на часы. Он уже не улыбался.

- С  вами ничего не могло произойти.  Вы были синтезированы около часа
назад.  Десять минут назад вы были разбужены, с этого времени и ведите
отсчет. И примите наши поздравления.

Бред какой-то...  Человек уставился в пол,  усваивая.  Нет,  все равно
бред. Не может быть.

- Какие еще поздравления?

- Искренние.

...Врут. Все врут... Зачем?..

- У вас знания и жизненный опыт тридцати семи -  сорокалетнего  мужчи-
ны,- продолжал рокотать штангист.  Врачиха кивала,  подтверждая. - Для
инженера это самый выгодный и продуктивный  возраст.  Но  биологически
вам около тридцати,  меньше, к сожалению, нельзя, иначе сами же будете
страдать от внутренней дисгармонии... Спешу предупредить ваш вопрос: у
вас вовсе не украли тридцать лет, как вы, вероятно, думаете. Продолжи-
тельность вашей жизни будет увеличена в соответствии.

Человек ошалело повертел головой.

- Но я и не думал задавать такого вопроса...

- Я знаю.  - Голос был уверенным, без нарочитости. Штангист явно знал,
о чем говорит. - Вам пришло бы это в голову немного позже, скорее все-
го, к вечеру, и вы провели бы беспокойную ночь. Поймите, у нас большой
опыт работы с людьми,  подобными вам,  и поверьте,  наш опыт позволяет
предсказывать некоторые естественные реакции.  Мы видим свою задачу  в
том,  чтобы  у  наших  пациентов не формировалось ненужных комплексов,
препятствующих адаптации в нашем обществе. У нас очень гармоничное об-
щество, вы скоро убедитесь в этом сами.

Ну да, подумал человек. Это клиника. Точно. Гармония: пироманьяки, фю-
реры, агорафобы и отдельная палата для буйных. "А вы знаете, вчера Бо-
напарт подрался с Конфуцием..." Меня лечат,  вот что. Заглушили созна-
ние, гады, и теперь...

- Нет-нет,- возразила женщина. - Совсем не так, как вы думаете. Притом
вы бы просто не успели - за десять-то минут. Впрочем, теперь уже один-
надцать...  но неважно.  Повторяю,  вы никогда не были душевнобольным,
поверьте нам.

Звучит убедительно.  И приятно, что говорит женщина - с мужчиной можно
было бы и поспорить по-мужски. А такой женщине хочется только поддаки-
вать. Это они хорошо придумали.

- С чего вы взяли? Я и не думал об этом...

- Вы думали об этом,- засмеялся мужчина.  - Зачем же отрицать то,  что
лежит на поверхности?  Отрицайте что-нибудь другое.  Поначалу  каждому
приходит в голову именно это,  исключений не бывает и быть не может по
причинам,  о которых мы поговорим в свое время...  Поверьте на  слово,
наша работа не более чем рутинная процедура,  все известно заранее. Не
сочтите за обиду, но мы знаем, о чем вы думаете сейчас, о чем вы буде-
те  думать через пять минут,  когда именно и на какое время вы станете
социально опасным,  сколько дней вам потребуется на первичную  адапта-
цию,  знаем,  когда вы покинете наш "родильный дом", знаем, когда вы в
него вернетесь и зачем вы в него вернетесь.  Сказать по правде,  я вам
завидую: мосты все-таки разные. Не люди. Но что поделать, коли родился
со специальностью психолога...

Мосты, усмехнулся человек.  Рутина.  Да что ты понимаешь в рутине, ум-
ник? Предсказать он может - удивил... А когда один и тот же проект, да
из года в год... Стоп! Как это он сказал: родился со специальностью?

Мужчина кивнул. Улыбнулся:

- Четыре секунды. Поздравляю, у вас нормальная реакция. Как у всех.

Запершило в горле. Человек откашлялся.

- Я что, не один такой?

- Здесь все такие,- засмеялся штангист. - Я, кстати, тоже.

- И я,- отозвалась женщина. - Все мы. Только разбужены в разное время.
Самым старшим из нас чуть больше трех относительных лет, два с полови-
ной по местному, а самые младшие...

За прозрачной стеной - стеллажи. Ровный металлический блеск груза. По-
хоже на артиллерийский склад.

- А вот ваш.

Человек повертел в руках металлический стакан.

- Стало быть, вот из этого я и родился?

Добросердечное понимание в глазах женщины.

- Не совсем так. Это всего лишь запал-инициализатор. По окончании син-
теза параметры личности автоматически стираются,  во избежание случай-
ного дублирования. Теперь он пуст, можете взять на память.

- Спасибо...

А штангист  опять говорит...  Помолчал бы он.  Вопросы конструирования
личности, технология хранения и синтеза... непонятно. И совсем не нуж-
но  сейчас.  Мы никакие не андроиды,  выбросьте из памяти это слово...
Ладно. Мы нормальные люди. Мы такие же, как все, даже лучше: конструк-
ция  личности  исключает наличие скрытых пороков,  вызывающих ненужную
неудовлетворенность... Приятно слышать. На стеллажах - более семнадца-
ти тысяч "стаканов", в каждом - человеческая личность. Которая как все
и даже лучше. Было двадцать тысяч... Двадцать тысяч личностей.

- А зачем?

Снова прикосновение женщины - мягкое,  расслабляющее...  С  ума  можно
сойти.

- Подойдите к окну.

Попробуй не подойди,  когда робот тянет,  словно локомотив,  и подошвы
едут по полу с противным скрипом. Человек попытался упереться - безре-
зультатно.  И просить, чтобы этот железный отпустил руку, очевидно, не
стоит - не позволят,  видно без очков.  Чего им нужно? Но почему бы не
подойти, если просят? Тем более что женщина идет рядом. Как ее зовут?

Еще улыбка:

- Вы не на меня, вы в окно смотрите.

В окно  так  в окно.  Человек обвел взглядом незнакомый пейзаж.  Н-да.
Растрепанные облачка в густосинем небе,  незнакомая растительность  по
склонам  холмов,  горная цепь на горизонте,  а над всем этим очень ма-
ленький ослепительно-белый диск,  глазам больно.  Нет,  пожалуй,  даже
красиво,  только растительности чересчур,  как в тропиках.  Что это за
место?

- Гавайи?- спросил человек. - Канарские острова?

- Не сорите  словами,-  неожиданно  жестко  сказала  женщина.  Человек
вздрогнул.  -  Вы уже догадались,  что это не Земля.  Кому вы нужны на
Земле, да и мы тоже...

- Клара...- укоризненно прогудел штангист,- ну зачем же так...

- Да что они все, как маленькие. Землю ему подай... ждали его там, как
же.

- Клара...

- Ну простите, простите. Нервы.

Они меня добьют, подумал человек. Сейчас еще скажут, что настоящих лю-
дей здесь нет вообще,  что мы передовой отряд,  призванный освоить эту
планету для первых переселенцев, ожидаемых здесь лет через двести. Или
через триста.  Что мы и наши дети, если они у нас будут, должны выпол-
нить долг перед человечеством, чего бы нам это ни стоило. Мужественным
тоном скажут,  твердым и уверенным,  особенно про долг, и говорить бу-
дет, конечно, штангист... Так и есть.

- Чепуха,- сказал человек. - Я вам не верю.

- Ваше неверие ничего не изменит.

Похоже, что так. Св-волочи... Подарили жизнь.

- А меня?..- рванулся человек. - Меня кто-нибудь спросил?!

- Выбор запала производится автоматически,  по случайному закону. Там,
где невозможно обеспечить равные права,  во всяком случае,  полное  их
равенство,  должны быть обеспечены равные шансы.  Это основополагающий
принцип...

Гады!.. Зубы стиснулись сами собой,  до скрипа. Равные шансы стать ра-
бочей скотиной... или так и остаться на складе консервированных муску-
лов - беспорочной личностью в железной банке.  Принцип им! Основопола-
гающий!

- Вы снова не так поняли. Никто не намерен вас принуждать...

Женщина отскочила за робота. Осекшись на полуслове, штангист выпрямил-
ся,  смотрел в глаза.  И выгадал многое:  металлический  стакан  запа-
ла-инициализатора,  вместо  того  чтобы быть пущенным ему в голову,  с
гулким звоном ахнул в окно. Брызнули осколки стекла.

- Бьющееся,- пояснил штангист. - Держим специально для снятия стресса.

- С-скоты!.. Мразь! - Человек забился, не давая роботу второй локоть.

- Ну что вы,- серьезно сказал мужчина.  - Ведь мы такие  же,  как  вы,
уверяю вас. А ведь вы вовсе не скот, разве не так?

- Успокаивающее? - деловито спросил робот.

- Да, обычную дозу. И новое стекло.



* * *



Их было двое,  и оба насели раньше, чем Гуннар успел сориентироваться.
Один схватился за автомат и начал,  сопя,  выкручивать из рук,  другой
плясал сбоку и пытался приладить по голове кулаком.  Что могут выродки
против человека?  Через полторы секунды они уже корчились на  полу  и,
закатив глаза,  глотали воздух. Один еще пытался совершать осмысленные
телодвижения,  и ему пришлось добавить под ребра. Морщась от гадливос-
ти,  Гуннар обыскал выродков.  Личного оружия у них не оказалось, даже
ножа,  зато у окна стоял и глядел с треноги на площадь настоящий стан-
ковый десинтор.  Из глубины комнаты Гуннар пробежал взглядом по окнам,
быстро оценил позицию. Что ж, неплохо.



* * *



- Ну, как вы себя чувствуете?

Человек лежал на кровати,  нога за ногу. Хотелось курить. Должно быть,
конструкторы  личности,  вытравливая пороки,  упустили по меньшей мере
один. Курева не было.

- Спасибо, жив.

Штангист панибратски присел на кровать - взвыли, жалуясь, пружины.

- Вам нужно выбрать себе имя.

- Мне нужно, чтобы меня оставили в покое. Убирайтесь.

- Ну-ну,- штангист предостерегающе поднял палец,- не  надо  так  горя-
читься. И, пожалуйста, не делайте вид, будто сейчас наброситесь на ме-
ня, я знаю, что это не так. Сказать вам, почему? Во-первых, вам просто
не хочется...

- Да? - Человек иронически поднял бровь.

- Именно не хочется, можете мне поверить, я знаю. И не изображайте об-
ратного.  Очень скоро вы поймете сами, что наше общество слишком проз-
рачно для такого рода... гм... театральной деятельности. Ну, а во-вто-
рых,  для драки вы еще слишком слабы,  легко устаете,  сегодняшний ваш
побег  вполне  это показал,  разве не так?  Вот через месяц вы со мной
сравняетесь и мне может  потребоваться  помощь  санитарного  робота...
впрочем,  вы покинете наше заведение гораздо раньше.  И гораздо раньше
поймете, что мы вам друзья, а не враги. Кстати, зачем вам понадобилось
пытаться отсюда убежать? Охота была бегать в исподнем...

Человек усмехнулся:

- Вы же, наверное, и так знаете.

- Представьте,  знаю.  Все бегут - один раз.  И все безуспешно.  Между
прочим, мы не держим постоянного кордона вокруг здания. Мы просто зна-
ем,  когда  пациенту захочется выбраться отсюда,  и даже не мешаем ему
немного побегать. Опыт. Вот сегодня будет пытаться сбежать одна женщи-
на,  ее синтезировали через день после вас,  но у женщин иные поведен-
ческие реакции. В окно будет видно, хотите посмотреть?

- Нет. Уходите.

- В исподнем,- сказал штангист. - Почти прозрачное.

- Уходите, ну!

Штангист встал. Прошелся по комнате.

- Вы, конечно, предпочитаете, чтобы с вами разговаривала Клара...

Молчание.

- Клара зайдет к вам позже. Сейчас она в женском отделении: беседует с
той пациенткой, которая через пару часов даст деру.

Человек сглотнул.

- Откуда вы только все знаете...

- Опыт. Опыт.

- Врете.  Я вам не верю.  Я даже не понимаю, зачем вы все время врете.
Пока существует естественная дисперсия реакций,  все ваши предсказания
- чушь,  извините, собачья. Плюнуть и растереть. Когда вы обрабатывали
своего первого, вам тоже помогал опыт?

Штангист рассмеялся:

- Хороший вопрос,  все его задают...  Представьте,  да. Только это был
мой собственный опыт, опыт моего пробуждения. Вполне достаточно, знае-
те ли,  и никакой дисперсии реакций. Ее нет, усвойте это. Мне кажется,
вам уже пора избавиться от атавистических представлений. Вот дисперсия
внешности существует в определенных пределах,  и я, как видите, не по-
хож на вас. Зато мы оба - крепкие, сильные мужчины, работоспособные, в
должной мере уравновешенные...  не надо ухмыляться, пожалуйста,- с хо-
рошей головой и превосходно развитыми рефлексами.  На Земле бы нам за-
видовали, уж вы мне поверьте на слово. Но здесь все мужское население,
а это почти полторы тысячи мужчин,  не хуже и не лучше нас с вами, так
что завидовать некому.  Пусть нам всем завидуют земляне. А наши женщи-
ны... да разве на Земле найдется хотя бы сотня таких женщин? Красивые,
но каждая по-своему,  нежные,  но сильные, без мусора в голове и очень
верные.  Как правило, хорошие подруги, а в перспективе и матери. У них
будут красивые и здоровые дети. - Штангист перевел дух.

- Понимаю,- кивнул человек. - Красивые и здоровые. Это эстетично. Кра-
сивым инструментом и работать приятнее.

- Ну вот,  опять вы за свое...- то ли штангист в самом деле огорчился,
то ли сделал вид. - Да не работайте, кто вас заставляет... Но по край-
ней мере постарайтесь понять благородство наших создателей:  они обес-
печили нам абсолютно равные права,  сами ими не обладая,  равенство во
всем,  достижимое лишь при тиражировании одной-единственной человечес-
кой личности. И я смею думать,- штангист прищурился,- что это не такая
уж  плохая  личность,  такой личности жить и радоваться...  Вы ведь не
предпочитаете быть немощным уродом? Или, скажем, уродом нравственным?

- Нет,- сказал человек. - Не предпочитаю.

- Ну вот и хорошо. А что касается записанной в вас профессии, то пусть
вас это не смущает:  все-таки лучше иметь что-то на старте,  чем начи-
нать с нуля, разве нет?

- Естественно.

- Я рад, что вы поняли. Так как же все-таки насчет имени? Неудобно по-
лучается, знаете ли.

Человек наморщил лоб.

- Имя...  гм,  имя... как-то не думал об этом. Имя... Ну, пусть будет,
допустим, Ро... Нет, лучше Рудольф. Э-э... или все-таки Рональд?

Штангист покачал головой. Заметно усмехнулся.

- Не пойдет.

- Это почему?

- А не догадываетесь?

- Нет. Э, постойте-ка...

- Вот именно. Не забывайте, у всех нас вкусы одного и того же прототи-
па. Полторы тысячи Рудольфов - не многовато ли будет? И десять тысяч в
перспективе.

- А если... м-м... Ричард? Или Родион?

Опять качание головой:

- Ни даже Ромуальд.  Согласно Уставу Покорителей,  вы вправе сами выб-
рать себе имя. Но только случайным образом.

Человек привстал на локте.

- Это - как?

- Терминал видите? Жмите эту клавишу.

Готово. На экранчике сначала возникла рамка с завитушками,  потом поя-
вилась короткая надпись. Человек фыркнул.

- По-вашему, это имя?

- По-моему,  имя,- штангист развел руками.  - Вы ведь сами выбрали.  А
что?  Мне кажется, не так уж плохо, могло ведь выпасть и хуже. Кстати,
мое имя Максут Шлехтшпиц. Будем знакомы.

- Взаимно... Ну и имечко же...

- У кого?

Человек рассмеялся. Все-таки этот Шлехтшпиц, по-видимому, неплохой ма-
лый  - тоже товарищ по несчастью.  Или по счастью,  если верить ему на
слово. Но было бы интересно посмотреть на его физиономию, когда он сам
впервые увидел свое имя в кудрявой рамке.

- А еще раз попробовать нельзя?

- Увы.

- Ладно,- человек махнул рукой,- уговорили. Считайте, ваша взяла.

- Наша всегда берет... Еще что-нибудь?

- Да,  пожалуйста,- человек кивнул на окно,  отвел глаза.  - Когда, вы
говорите, будет бегать женщина?



* * *



- А ну, встать!

Любому человеку был бы понятен наставленный  ствол  автомата.  Этим  -
хоть бы хны.  Гуннар усмехнулся. Не люди - настоящие выродки, особенно
вот этот рыжий. Даже под копотью видно, что рыжий. Да и другой хорош -
старикан с трясущимся брюхом.  Как он прыгал, пытался ударить - умора.
Выродки,  что с них взять.  Напрочь не владеют приемами ближнего  боя,
похоже,  их даже никогда не били.  Смешно. Черт с ними, не хотят вста-
вать - пусть валяются.

- Эй, вы! Хотите умереть быстро?

Рыжий молча пытался приподняться, хватался за стену. Старикан разлепил
воспаленные веки:

- Мы, собственно, вообще не хотим...

- Тебя никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь,- возразил Гуннар.
- Тебе предлагают легкую смерть. Но не даром.

- С-сволочи!..  - Рыжий наконец-то встал, шатаясь, и потянулся поднять
старикана, но смог только усадить его, привалив спиной к стене. - Мер-
завцы!..

Ругань выродка - музыка в человеческих ушах. Но медленно же до них до-
ходит!  Не сводя с рыжего глаз,  Гуннар без натуги перетащил треногу к
торцевому окну.

- Все понятно?

- Что - понятно? - спросил рыжий.

- Ты знаешь, как обращаться с этой штукой,- терпеливо объяснил Гуннар.
- Или вот этот знает,  мне все равно,  кто из вас. Когда наши повторят
атаку, вы поддержите их огнем.

Старикан и рыжий переглянулись.

- И что потом?

- Я бы на вашем месте не думал,  что потом,- сказал Гуннар. - Я бы ду-
мал  о том,  как подавить огневые точки в окнах.  Это ваш единственный
шанс на легкую смерть.

Он успел вовремя - рыжий в своем диком прыжке нашел пахом ствол  авто-
мата.  Совсем неплохой был прыжок: выродок, а жить хочет. Рыжий взвыл.
Не давая упасть, Гуннар коротким взмахом отправил его назад к стене. -
Звери-и-и!..-  зашебуршал  старикан.  Где звери?  Какие звери?  Гуннар
презрительно сплюнул. Мало того что выродок, так еще и дурак: ну какой
зверь полезет сейчас в город?

Рыжий медленно приходил в себя. Гуннар подождал, давая ему очухаться.

- Ну что, согласен?

- Нет,- корчась, вымучил рыжий.

- Я подожду,- сказал Гуннар. - Мне спешить некуда.

Спешить действительно было некуда: повторная атака начнется через час,
не раньше.  Раньше просто не выйдет. Если атаку поддержать десинтором,
она может оказаться удачной.

Старикан елозил  лопатками по стене - пытался подняться.  Должно быть,
ему казалось,  что с людьми надо разговаривать вот так - лицом к лицу,
на равных. Ну, пусть.

- Друзья! - проскрипел рыжий с издевкой. - Братство по духу и торжест-
венная встреча. С цветами.

Старикан смешно сопел и все силился встать. Это у него не получалось.

- Еще хорошо,  что не решились отправить всех сразу,- сказал рыжий.  -
Представляешь себе картину?

Стрельба на площади мало-помалу начала затихать. Случайная пуля, отыс-
кав окно библиотеки, тукнула в стену - на выродков посыпалась сажа.

- Может, отпустите нас? - жалким голосом сказал старик. - Нас всех. Мы
больше не прилетим, даю вам слово. Может быть, отпустите?

- И что вам еще нужно? - Гуннар едва удерживал смех.

- Нам нужна помощь,- заторопился старик.  - Свяжитесь со своим началь-
ством,  прошу вас.  Нужен мир.  Время и материалы для ремонта корабля.
Может быть... может быть, мы все-таки сможем взлететь...

- Ты обдумал мое предложение? - спросил Гуннар.

Рыжий неожиданно фыркнул.

- Материалы!..- с презрением сказал он.  - Откуда у этих дикарей мате-
риалы? Ты посмотри на него получше - убийца же. Все они убийцы.

- Полегче,- сказал Гуннар, напрягаясь. - Я человек.

- Человек!  - рыжий оскалился.  - Если человек, тогда расскажи, как ты
нас будешь убивать медленно. И подробнее.

Гуннар подумал.

- Ты прав, выродок,- сказал он. - Я просто пристрелю вас обоих. Вы ум-
рете быстро.

Рыжий усмехнулся:

- Тогда какой же нам смысл?

- Если один из вас сделает то,  что я сказал,  я вас не убью,-  сказал
Гуннар. - Я сдам вас кому следует, и, если вас признают годными к исп-
равлению, вы будете жить.

Он кривил душой:  всякому было понятно, что этих двоих никто и никогда
не признает всего лишь отклонутиками. Исправительный лагерь не для та-
ких, как они. Таких выводят за город и показывают, где копать.

- Вы согласны?

- Нет.

- У вас не очень много времени,- сказал Гуннар. - Подумайте.



* * *



Тоннель вышел из скальной стены с ошибкой в полметра -  Ксавье  Овимби
лично замерил отклонение.  Многовато, но в пределах допустимого, а для
первого раза, вероятно, неплохо. Теперь еще неделя - и в каньоне Поко-
рителей,  в  тысяче  метров над пенным потоком повиснет легкий ажурный
виадук,  и если со временем, лет через сто, его решат не менять на но-
вый,  а  подновить,  сохранив как памятник эпохи,  то он,  очень может
быть,  еще увидит первых переселенцев... Ксавье усмехнулся одними гла-
зами - чтобы не заметили.  Хоть какой-то след в истории...  Виадук хо-
рош:  и красив,  и прочен.  Тоннель хуже.  Мало металла, нечем крепить
своды и,  как назло, целый пояс трещиноватых пород. Дрянь. Но какое-то
время выдержит,  а как только ветка дотянется до месторождения,  с ме-
таллом сразу станет легче,  тогда и укрепим настоящими тюбингами - на-
век,  до самых до землян. А кроме того, можно будет попросить кратков-
ременный отпуск.

Ночь была теплая,  тихая. Молчали машины, и когда рассказчик замолкал,
слышался лишь треск сучьев в костре да временами попискивало в  кустах
какое-то ночное насекомое.  На лицах людей,  сидящих у костра, плясали
багровые отблески.

Ксавье Овимби любил такие вечера.  Обычно у огня собирался весь  учас-
ток,  все,  кроме Хьюга Огуречникова, вечно искавшего уединения. С Хь-
югом сложнее, он ветеран, из самых первых, ему скоро три года, и полу-
чается - брезгует... А все-таки зря это он, мало ли что на участке по-
добралась сплошь двух-трехмесячная молодежь,  зато уютно, день позади,
никто не суетится,  не бегает,  не ругается в прототипа бога душу,  ни
пыли нет,  ни грохота - покой и приятное отдохновение.  Можно и послу-
шать,  что  рассказывают,  и  самому порассказать в свое удовольствие.
Правда,  если честно, то слушать других как-то не очень хочется, может
быть,  поэтому Хьюг и уходит каждый раз?  Опять-таки зря,  всегда ведь
можно потерпеть и дождаться своей очереди...

Рассказывал Леви Каюмжий, проходчик из новеньких, и рассказывал непра-
вильно.  Было  досадно,  Ксавье собирался сам рассказать эту историю и
теперь морщился, ловя рассказчика на несообразностях. Зелен, неопытен,
выдумывает  на ходу для пущего правдоподобия,  вязнет в несущественных
деталях - а кому они нужны?  Не воображает  же  в  самом  деле,  будто
кто-то и впрямь поверит этим байкам о Земле,  где он сроду не был? Но,
видимо, очень уж хочется, чтобы поверили.

Рассказывали видения,  фантазии,  сны.  Двадцать мужчин  -  женщин  на
участке  не было,  - двадцать слепков с прототипа,  с разными лицами и
одинаковыми снами,  достаточно общительные,  чтобы не  разбежаться,  и
слишком сильные для того чтобы взвыть.  Они были молоды, и для расска-
зов о реальных событиях время еще не пришло.

"...Так вот,  мужики,  только я,  значит, это - и вдруг скрипит дверь.
Ну, думаю, влип, муж пришел, а она смотрит мне поверх плеча, огромными
такими глазами,  да как завизжит прямо над ухом! Аж заложило. Оборачи-
ваюсь - никакого мужа, а в дверь просовывается во-от такая морда, гла-
за в темноте светятся,  и вроде бы пока только любопытствует, но уже и
к прыжку готовится.  Гиено-лев,  одним словом,  а вокруг, естественно,
никого... Флора визжит, как зарезанная, зачем-то простыней прикрывает-
ся,  а я,  сами понимаете,  в чем был, то есть ни в чем, ищу нож, он у
меня всегда на поясе. Пояс нашел - нет ножа! Тогда хватаю табурет..."

Эту историю про домик егеря в саванне Ксавье слышал в  разных  вариан-
тах,  и обычно женское имя варьировало от Флоранс до Лауры,  а ворвав-
шийся зверь - от леопарда до носорога.  Далее следовал рассказ о  том,
как  именно  герой  одолел  зверя и какую восхитительную ночь провел с
возлюбленной.  Финал был драматический:  уйдя из домика еще затемно  и
удивляясь про себя недальновидности мужа Лауры-Флоранс,  герой на сле-
дующий день узнавал,  что муж-егерь в ту же ночь погиб в перестрелке с
браконьерами. (Варианты: умер от укуса змеи, затоптан стадом гну, пос-
кользнулся на откосе и съехал в речку к крокодилам и т.п...) "И  боль-
ше, мужики, я ее не видел..." Общий вздох, особенно громкий у тех, кто
сам имел виды на эту историю.  Но дважды за вечер рассказывать одно  и
то же не дозволяется - неписаный закон.

- Врешь ты все,- не выдержал Ксавье.  - Нет на Земле никаких гиено-ль-
вов,  там или гиена, или лев, одно с другим не скрещивается. Молчал бы
лучше. Бездарь.

Теперь все  смотрели на него - осуждающе.  Ксавье опустил глаза.  Надо
же, нехорошо как получилось: не уследил за собой, сорвался. Перебивать
рассказчика нельзя, это всем известно, новичков этому учат в первый же
вечер у костра.  А уж оскорбить кого-то значит оскорбить всех, кто ус-
лышал, и себя в том числе. Жаль. Но почему именно я, любой же мог...

Ждать, когда  обиженное выражение на лице Леви сменится праведным гне-
вом, не стоило. Ксавье встал, скороговоркой извинился и пошел прочь от
костра.  Второй неписаный закон:  при угрозе конфликта виновный обязан
удалиться и не показываться на глаза некоторое время.  Правда, нередко
трудно бывает определить,  кто виновен. Забавно смотреть, как двадцать
человек,  бросая работу, спешат разойтись по двадцати разным направле-
ниям.  Впрочем,  поправил он себя,  забавно только тому, кто видит это
впервые...

В тоннеле было сумрачно,  провешенный по стенам светящийся  кабель  не
давал настоящего света. Сюда уже была втащена малая ферма будущего ви-
адука,  и Ксавье не утерпел, прошелся ощупью по швам, выискивая дефек-
ты. Нету. Ну и хорошо, что нету. Чем-то и тоннель хорош: идти спать не
хочется, к костру возвращаться еще рано, не в чащу же идти, там ночное
зверье,  тот самый гиено-лев, которого Леви поселил на Земле... ладно,
с кем не бывает. А оружие заперто - от соблазна, и в руках ни ножа, ни
даже табурета,  хотя все это фольклор: даже Леви знает, что убить гие-
но-льва ножом невозможно. Его можно только поджечь, он вспыхивает сра-
зу, как пропитанный эфиром, ревет и мечется, мечется и горит...

Ближе к  концу тоннеля резко чувствовалась сырость:  в любой сезон над
каньоном висела водяная пыль.  Хьюг боком сидел на краю,  привалившись
спиной к стенке тоннеля. Одну ногу он поджал под себя, другая свешива-
лась в каньон.  Противоположной скалы видно не было,  она только чувс-
твовалась и гнетуще давила на сознание. Прямо напротив в мокрой черно-
те дрожал и плавился белый круг, обведенный кольцевой радугой,- светя-
щийся вход следующего тоннеля.

- Не упадешь? - спросил Ксавье.

- Когда-нибудь упаду обязательно,- равнодушно согласился Хьюг.  Он от-
вернулся от черноты и заморгал, привыкая к свету. - Кого опять принес-
ло?

- Это я, Ксавье. Не ждал?

- Ксавье,  говоришь,- пробормотал Хьюг.  - Это который же?.. А, помню,
помню, инженер. Ты иди отсюда, Ксавье, ладно?

- Ладно,- Ксавье пожал плечами. Ему вдруг до смерти захотелось вот так
же посидеть на скользком краю, впитывая кожей сырую тьму и думая толь-
ко о своем,  неприкосновенном. Интересно, удастся ли отсюда разглядеть
звезды? - Я, собственно, ненадолго. Немного побуду, потом уйду.

- Ты не потом, ты сейчас уйди...

- Куда это?  - спросил Ксавье,  отступая на шаг.  Он был уверен в том,
что Хьюг видит его усмешку. Разумеется, нехорошо провоцировать, и Хьюг
безусловно прав, но господи, как же надоело...

- К прототипу! - рявкнул Хьюг. - Сам уйдешь?

Многовато на  сегодня,  подумал Ксавье.  Сначала Леви,  теперь Хьюг...
тормоза не держат. И я уже не первый.

- А если сам не уйду? - спросил он, косясь на обрыв. - Тогда что?

Хьюг подвигал желваками. Помедлил.

- Тогда садись...

Ксавье осторожно приблизился к краю,  осторожно сел, не спуская глаз с
Хьюга, оперся о скалу напряженными лопатками - в случае чего можно ус-
петь вскочить.  Второй неписаный закон нарушался безбожно, такое даром
не проходит.

- Следишь за мной? - спросил Хьюг.

- Слежу,- согласился Ксавье.  Он был готов ко всему. - Да кто за тобой
не следит? Все следят.

- Ты-то зачем?

Ксавье пожал плечами:

- Да так,  знаешь ли.  Все-таки я твой начальник,  обязан знать, что с
тобой происходит,  разве нет?..- Было видно,  как Хьюг обмякает, расс-
лабляясь.  Похоже,  он держал себя в руках.  - А если человек избегает
общества  и прячется в тоннеле,- продолжал Ксавье,  воодушевляясь,- то
следить за таким человеком я просто обязан. Да и каждый обязан.

- Следи, следи,- кивнул Хьюг. - Ты за мной хорошо следи, спрыгну ведь.

Ничего себе... Ксавье осторожно посмотрел вниз, в черноту. Дна каньона
не было видно,  его и днем не было видно,  только слышался шум потока,
пробравшийся сквозь километровую толщу тумана.  Лететь и лететь... Че-
пуха, опять Хьюг шутит.

- Они,  наверно, хотели как лучше,- равнодушным голосом сказал Хьюг. -
Как положено, из ума пополам с сердцем, из высших гуманистических уст-
ремлений... как могли. Они там на Земле большие гуманисты, иначе у них
уже не получается.  Создать людей разными - да разве это возможно? Для
гуманиста?  Ведь  один  созданный обязательно будет умнее или сильнее,
красивее...  м-м... агрессивнее другого, а ведь это уже преступление -
знать,  что  кто-то заведомо будет обделен,  кому-то не достанется че-
го-то нужного,  когда так просто ему это нужное дать. Просто протянуть
руку и дать - живи, имей, пользуйся на благо, больше не дадим и меньше
иметь не позволим...  избавь себя хотя бы от зависти, стань человеком,
скот,  в обществе таких,  как ты.  Иметь возможность создать идеальный
социум,  извечную мечту, общество абсолютного, безграничного равенства
и пренебречь - разве не преступление?..  Идеальное общество нельзя на-
селить неидеальными людьми. Это не для практического гуманиста, верно?
И ведь хорошие, наверно, ребята...- Хьюг хрипловато рассмеялся. - Я бы
с ними непрочь поделиться впечатлениями.  Одного  только  не  могу  им
простить...

- Чего? - спросил Ксавье, моргая.

Глаза Хьюга совсем потухли.

- У нас слишком большая тяга к жизни,- сказал он,  глядя в черноту.  -
Слишком.  Покоритель и должен быть жизнестойким, тут у гуманистов сом-
нения не было.  Это и так само собой разумеется,- он опять рассмеялся.
- Мы должны жить и работать, до прилета переселенцев мы должны освоить
хотя бы десятую часть суши, да в конце концов мы должны жить и для се-
бя, они об этом не забыли, для них это наверняка было даже важнее... У
нас  прототип  вместо генотипа,  нам прописано радоваться.  Видишь - я
смеюсь... Скажи, а ты мог бы сейчас спрыгнуть, а? Вон туда?

- Туда? - Ксавье почувствовал, как его ладони ищут опору. - Н-нет... А
зачем?

- Не хочешь,- удовлетворенно сказал Хьюг. - Это так естественно. А ес-
ли бы очень захотел, если бы все надоело до головной боли, до рвоты...
- смог бы?

- Ну,  наверное,- Ксавье сделал движение, будто собирался еще раз нак-
лониться над обрывом.  Он знал, что этого не сделает. - Почему бы нет.
Если бы, как ты говоришь, все надоело... Всегда можно себя заставить.

- Вре-ешь,- злорадно сказал Хьюг.  - А ну попробуй. Никогда ты себя не
заставишь,  запомни это как следует. Ни-ко-гда. И никто из нас не смо-
жет  себя заставить,  даже в темноте с разбега,  мы слишком сильны для
этого.  Слишком любим жизнь, слишком предназначены для жизни, долгой и
счастливой - по благородному замыслу наших создателей. Беда в том, что
мы созданы еще и слишком общительными,  чтобы,  значит,  не разбеглись
друг от друга,  а образовывали социум. Ты что-нибудь слыхал об отшель-
никах?

Ксавье покачал головой.

- Ну еще бы,  где тебе. Об этом мало говорят, и правильно. Детская бо-
лезнь. Время от времени кто-нибудь, до этого числившийся вполне благо-
получным, вдруг начинает огрызаться, иногда даже буйствует, это смотря
по обстоятельствам, а потом просто бежит. Подальше. Прячется в лесу, в
горах,  жрет черт-те что,  воюет со зверьем и  первые  дни  совершенно
счастлив.  Только больше месяца никто не выдерживает - возвращаются, и
все по новой... Так-то.

- Зря ты здесь сидишь,- сказал Ксавье,  - ревматизм ловишь.  Потому  и
мысли у тебя такие.  Шел бы к костру,  что ли. Погрелся бы, послушал -
разве плохо?

Хьюг с интересом посмотрел на него:

- А что, историю про трех баб на леднике там еще рассказывают?

- Рассказывают.

- А про домик в саванне?

Ксавье кивнул.

- Я так и думал,- сказал Хьюг. - И зачем мне идти? Себя я могу и здесь
послушать. Три года, знаешь, слушаю - не надоедает.

- А ты других послушай.

Хьюг сморщился,  будто  сжевал лимон.  Что-то я не то сказал,  подумал
Ксавье. А ведь и верно - чушь. Где их взять, других этих?

- Ну, сам бы рассказал что-нибудь такое... невыдуманное. Ты же можешь,
у тебя опыт.

- Могу,- согласился Хьюг. - Только не хочу. Знаешь, почему? Смотрю вот
я сейчас на тебя и думаю:  каким же наивным,  до слез трогательным ду-
рачком я был три года назад...  не обиделся?  Не обижайся,  ты не один
такой,  там у костра таких двадцать человек...  терпят друг друга,  не
расходятся. Двадцать крепеньких таких Хьюгов Огуречниковых... И ты то-
же Хьюг,  а я - Ксавье.  Только потрепанный.  А самым молодым, знаешь,
даже нравится,  что каждый встречный для них - ожившее зеркало. Ты же-
натый?

- Нет.

- Женись,- сказал Хьюг. - Непременно женись, у женщин же совсем другой
прототип,  хоть отдохнешь...  Женись, пока и тебя на край не потянуло.
Кандидатура есть?

Ксавье помялся. Кивнул.

- Есть.  - Ему вдруг захотелось поделиться с Хьюгом тем, чем он не де-
лился еще ни с кем - единственным сном,  который он ни разу не решился
рассказать. - Ее зовут Клара...

- Как-как? - перебил Хьюг. - Клара, говоришь?

Ксавье запнулся.

- Д-да. Клара. А что?

- Да нет, ничего,- Хьюг зачем-то отвернулся в черноту. - Хорошее имя.



* * *



Стрельба снаружи совсем прекратилась.  Стало тихо, только где-то очень
далеко гудело пламя,  вылизывая пустые коробки зданий, да иногда с шу-
мом,  похожим на тяжелый вздох,  рушились перекрытия. Тишина отчетливо
выдавала подготовку к новой атаке, Гуннар почти ощущал, как выдвинутые
из глубины резервные роты занимают исходные позиции.  Выродки этого не
ощущали. Старикан сидел и тяжело дышал, как жаба, издыхающая под луча-
ми солнца, а рыжий приподнялся, пошарил под собой и неожиданно вытащил
сверток.

- Цела? - ожил старикан.

- Цела. Помялась только.

- Что за вещь? - спросил Гуннар, настораживаясь. На оружие было не по-
хоже, но от выродков всего можно ожидать.

Рыжий раздраженно развернул сверток.

- "Хроника одного свершения." Старая книга. Точнее, рукопись. В подва-
ле не все сгорело.

Гуннар мельком взглянул.  Внутри свертка оказалась кипа тонких листов,
вроде тех, на которых рисуют пиктограммы. Ничего опасного.

- Зачем?

- Чтобы читать, дикарь. Ты хоть читать-то умеешь?

Гуннар сел на пол спиной к стене,  держа автомат между колен. Занятные
твари эти выродки, правду говорят, что долго смотреть на них вредно. И
внеочередную комиссию придется из-за них проходить,  это ясней ясного.
Может быть, пристрелить? Нет, попозже.

- Я не дикарь,  а человек,- лениво сказал он. - А ты выродок, вот ты и
читай. Мне читать незачем.

- Он книг никогда не видел,- встрял старикан.

Выродки снова переглянулись.  Рыжий с безнадежным видом покачал  голо-
вой:

- А  еще  говорили,  что мы ошиблись с выбором прототипа...  Какой там
прототип. Это система.

- Эй, ты! - Пришлось поднять автомат.

- Что это за здание?  - засипел старикан.  У  него  был  скорбный  вид
школьного учителя, объясняющего непосильную задачу сопливому кандидату
в отклонутики. Гуннар усмехнулся. Ну-ну.

- Библиотека.

- Зачем она?

- Здесь хранится ненужное. Это все знают.

Рыжий замычал, раскачиваясь.

- Вот как,- сказал старикан.  - Ненужное.  Ты здесь бывал когда-нибудь
раньше?

- Нет.

- Запрещено?

Гуннар не выдержал - фыркнул. Ну, дают эти выродки! Смех, да и только.

- Ничего не запрещено.  Сюда можно входить любому, у кого есть дело. У
меня дела не было, и я не входил.

- Ты слышал? - спросил рыжий. - У него не было дела.

Гуннар мельком взглянул в окно. Ему удалось охватить взглядом всю пло-
щадь.  Там было мертво и сумрачно, свежие трупы уже успело припорошить
копотью, и они мало отличались от вчерашних. Над площадью висела осто-
рожная тишина. Новая атака могла начаться каждую минуту.

- Ты почитай ему,- просяще сказал старик. - Почитай, пожалуйста, вдруг
он поймет, это же история... Вслух почитай. - Он придвинулся и затере-
бил рукав рыжего.  - Андрей, ну не надо так, ну я прошу тебя, почитай,
ведь не может же быть, чтобы он ничего не понял, не верю я в это... Ну
хочешь, я ему почитаю...

- Да хватит тебе!  - угрюмо сказал рыжий. - Не мечи бисер. Безнадежно,
видно же... Ну, на, читай, если хочешь...

- Извини,- тоскливо сказал старик. - Это я, наверно, сдуру. Понимаешь,
очень жить хочется...



* * *



Судили Лисандра Парахони, проходчика. Дело было нешуточное: впервые на
планете произошло умышленное убийство.  Мало того,  что оно было бесс-
мысленно-жестоким, оно вдобавок случилось на участке Ксавье, и это бы-
ло неприятно,  как заноза.  Ксавье ловил на себе чужие взгляды, иногда
сочувствующие, но большей частью просто любопытные, и от этих взглядов
становилось тошно.  Хотелось куда-нибудь сбежать и остаться,  наконец,
одному,  но сейчас это было невозможно.  Ну зачем, зачем, спрашивал он
себя, этому дураку понадобилось убивать?!..

Оба работали в боковом тоннеле - Лисандр Парахони и Хьюг  Огуречников.
Что там между ними произошло,  осталось неясным,  только Лисандр вдруг
набросился на Хьюга,  как безумный,  ударил его о скалу и,  когда Хьюг
упал,  разбил  ему голову несколькими ударами камня - в кровавую кашу.
Когда его хватали,  он был в полной прострации и не оказал сопротивле-
ния.

Судили на  центральной  площади городка - в столице не нашлось здания,
способного вместить половину населения планеты. Если бы смогли прибыть
все  желающие,  не хватило бы и площади.  Для зрителей были поставлены
скамьи,  под крышами близлежащих зданий висели репродукторы. Маленькое
белое солнце,  с утра уже нестерпимо яркое,  заливало площадь потоками
жгучего света.  Было жарко.  Над толпой витал крепкий  запах  пота,  и
очень тянуло назад,  в прохладную глубину тоннеля - отдышаться,  а по-
том,  может быть,  постоять на том месте, где погиб Хьюг, провести ла-
донью по влажной шершавой стене. Как же это ты, Хьюг? Вот там, недале-
ко,  до поворота и налево, мы с тобой сидели и разговаривали, и ты за-
давал мне странные вопросы:  смогу ли я спрыгнуть, например. Ты спрыг-
нул,  Хьюг. Наверняка ты сам спровоцировал этого Лисандра, спасибо те-
бе, Хьюг, что не меня...

Говорил Менахем Чжэн Вэй,  судья,  единственный пока юрист на планете.
Вступительная речь была краткой.  Излагались обстоятельства дела, была
сделана  специальная оговорка,  что процесс,  в соответствии с Уставом
Покорителей, будет проходить по земным правовым установлениям, в како-
вые,  к прискорбию, придется-таки внести определенные изменения, обус-
ловленные катастрофической нехваткой юридических кадров. Какое-то вре-
мя ушло на выдвижение и избрание присяжных и общественного обвинителя.
Долго не могли найти защитника,  пока,  наконец,  не выбрали какого-то
лесоруба,  проголосовав за лишение права самоотвода.  Лесоруб был кра-
сен,  кричал:  "А почему я??" и вызывал сочувствие. Подсудимый сочувс-
твия  не вызывал - обращенные к нему лица людей были угрюмы.  Ксавье с
недоумением отметил отсутствие какой бы то ни было охраны или конвоя -
Лисандр  неподвижно,  как  истукан,  сидел за символическим барьером с
краю судейского помоста,  и за ним не было никого, ни одного человека,
только  короткая пустынная улица - несколько десятков хороших прыжков,
а дальше - нетронутый лес,  поди его там поищи.  Захочет бежать - убе-
жит,  оружия что-то ни у кого не видно.  Не хочет...  Что-то немного в
нем смирения, подумал Ксавье,- должно быть, просто понимает, что лучше
понести  наказание  от людей,  чем рано или поздно быть сожранным гие-
но-львом.  Это он правильно понимает.  А интересно,  есть ли среди уже
синтезированных хоть один со специальностью тюремщика?

Когда подошла его очередь, он дал свидетельские показания - ни у адво-
ката, ни у прокурора вопросов не возникло. Лисандр, кажется, не слушал
вовсе,  и Ксавье избегал на него смотреть. Вот нас уже и девятнадцать,
с горечью подумал он,  возвращаясь на свое место. Из двадцати одного -
девятнадцать, и те уже врозь. Ничего, скоро пришлют новых, свежесинте-
зированных - молодых ослов, любителей занимательных баек под треск го-
рящего валежника...

- Подсудимый, вы признаете себя виновным?

Лисандр очнулся,  завертел головой. Словно пытался сообразить, где это
он находится и почему.

- Господин судья... то есть, э-э... ваша честь...- слова шли из него с
трудом, - я бы это... Я бы хотел сделать заявление.

- Подсудимый,- судья повысил голос,- вы признаете себя виновным?

- Д-да,- сказал Лисандр. - Я признаю. А вы?

Менахему пришлось постучать по столу - шум среди зрителей утих.

- Секретарь,  зафиксируйте: подсудимый признает себя виновным в убийс-
тве Хьюга Огуречникова, двух лет десяти месяцев, монтажника, члена Ли-
ги Ветеранов.  Подсудимый,  признаете ли вы,  что совершили убийство с
заранее обдуманным намерением?

- А? - спросил Лисандр. Адвокат-лесоруб, красный как рак, наклонился к
его уху и что-то сердито зашептал. - Что-о? - Лисандр вскочил с места.
- Какое еще намерение?  Я кто,  по-вашему? - он уже кричал. - Да любой
бы его убил,  не я один, любой бы не стерпел! И вы бы убили! Что, нет?
Да я такой же, как вы! Да у нас с вами один общий прототип!..

Площадь зашумела. Судья заметно сконфузился:

- Подсудимый, сядьте. Я просил бы вас впредь не употреблять непристой-
ных слов...

Сейчас начнется,  подумал Ксавье, морщась - кто-то орал над ухом. Ско-
тина этот Лисандр,  знал куда ударить, и самое противное, что он прав.
Никто здесь не имеет права его судить,  ни у кого из нас нет для этого
моральной опоры,  да и откуда ее взять.  Какая разница!  Так или иначе
его  осудят,  разве что Менахем надолго потеряет душевное спокойствие.
Только Хьюга уже не вернешь...

- Кого?! - несся крик. Лисандр пытался перекричать толпу. - Себя! Себя
судите,  вы! Вы и я - мы же одно и то же, одного корня, да что там, мы
этот самый корень и есть,  у нас у всех один и тот же прототип... Про-
тотип, я сказал! Вы точно такие же, как я, почему бы мне не судить вас
так же, как вам меня!..

Ксавье встал и,  наступая кому-то на ноги,  стал выбираться из  толпы.
Ему  очень хотелось остаться и посмотреть,  чем тут кончится дело,  но
приходилось выбирать одно из двух.  Времени оставалось  не  так  чтобы
очень много.  Он прикинул:  успею. Если повезет взять у кого-нибудь на
время винтолет,  а еще лучше орнитоптер, то вполне можно будет слетать
в долину Счастья - красота там,  говорят,  необычайная. С Кларой... Он
на ходу зажмурился, представляя, как это будет. Только бы она согласи-
лась,  только бы ее отпустил этот Шлехтшпиц. А почему бы, в конце кон-
цов, и нет?

Он пошел быстрее.  Позади еще раз взвыла толпа - вся разом - и, перек-
рывая ее рев, донеслось уже знакомое: "А я такой же, как вы!.." Прочь,
прочь отсюда!  Ноги несли его сами.  Прочь от ваших собраний, от ваших
судебных  процессов,  от ваших очень больших и нужных дел - не сейчас,
потом!  От вашего Устава Покорителей - прочь!  Не время.  Сейчас время
только для нее одной,  для единственной,  и пусть кто-нибудь попробует
меня остановить!.. Пусть попробует. Да. А потом, когда вернемся из до-
лины Счастья, я покажу ей свой виадук...

"Родильный дом" располагался на самой окраине поселка,  и Ксавье, под-
гоняя себя,  срезал путь через рощицу. Здесь он задержался, чтобы нар-
вать  цветов  - крупных и желтых,  источающих тонкий волнующий аромат.
Торопясь,  он обрывал со стеблей листья,  выравнивал цветы по высоте -
Кларе  должно  понравиться.  "Ему было три месяца,  он шел на первое в
жизни свидание",- почему-то пришло в голову,  и Ксавье,  поморщившись,
выгнал  эту  мысль  вон.  Он миновал обширный двор и остановился перед
входом в здание.  В дверях,  мешая пройти,  торчал знакомый санитарный
робот,  тот  самый,  что  когда-то выкручивал ему руки.  Пес-бульдог с
мертвой хваткой. Страж покоя, специалист по утихомириванию новорожден-
ных  - с новорожденными это у него получалось.  Но сейчас Ксавье чувс-
твовал в себе достаточно силы, чтобы разломать его голыми руками.

- Отойди, - сказал он.

Самым удивительным было то, что робот подчинился - откатился в сторону
и даже развернулся вполоборота,  будто привратник, приглашающий войти.
Ожидая подвоха, Ксавье проскользнул внутрь и мягко зашлепал по коридо-
ру - так и есть,  привратник, шурша, покатился следом. Черт с ним. Где
тут Клара?

- Прошу вас подождать в приемной,- суконным голосом объявил  робот.  -
Это направо. Я попрошу, чтобы к вам вышли.

Ну попроси,  попроси...  Ксавье вошел в приемную. Привратник был прав.
Не рыскать же в самом деле по всем холлам и палатам  -  неловко  может
получиться,  и персонал будет в справедливой претензии. Интересно, кто
выйдет? Только бы не Шлехтшпиц...

- Вы ко мне?

Ксавье обернулся. Это была Клара.

Он нерешительно переступил с  ноги  на  ногу,  открыл  рот,  собираясь
как-то начать,  и вдруг понял,  что сказать ничего не может.  Это была
Клара.  Она. Единственная на свете, других таких нет. И не было, и ни-
когда не будет. Она ждала и смотрела на него, прищелкивая в нетерпении
пальчиками,  а он,  растеряв все слова,  стоял и молчал, забыв закрыть
рот,  все более поддаваясь тихой панике, и не мог выговорить ни слова.
Он знал,  что нужно говорить в таких случаях. Но это была Клара, и за-
готовленные  заранее  фразы,  придуманные человечеством в незапамятные
века,  казались сейчас беспросветно убогими, и было мучительно, и было
невозможно... Мелькнула мысль: тот, кто умеет говорить о своей любви -
не любит. И от этой мысли стало немножко легче.

- Так вы ко мне?

- Д-да,- с трудом выговорил он. - Вы... вы меня помните?

Она покачала головой.

- Я был у вас около трех месяцев назад,- сказал Ксавье,- пациентом.  Я
еще окно тогда разбил, помните?

- Не вы один,- Клара пожала плечами.  Эти плечи хотелось обнять. - Все
бьют.  Так что вы мне хотите сказать? Только быстрее, прошу вас. Вы по
делу?

Она была равнодушна. Она была неприступна, как снежный пик. От нее ве-
яло холодом.

- Я вот что,- сказал Ксавье. - Я тут э-э... проходил мимо и подумал...
- "Господи,  что несу!" - ужаснулся он.  - Я подумал, что, может быть,
вы сейчас свободны и мы могли бы слетать вместе э-э...

- В долину Счастья? - спросила Клара.

- Д-да,- растерянно сказал Ксавье.  - В долину Счастья. А как вы дога-
дались?

- Все предлагают именно туда. Я вам нравлюсь?

Ксавье кивнул.

- Может быть, вы даже любите меня? - спросила Клара.

- Да,- сказал Ксавье. Он чувствовал, как его лоб покрывается бисерина-
ми пота. - Да. Я вас люблю.

- Тем хуже для вас,- сказала Клара.  - Впрочем,  я вам сочувствую. Но,
видите ли, дело в том, что я вас не люблю. Я вас даже не помню.

Ксавье отступил на шаг. Украдкой облизнул пересохшие губы. Что ж, это-
го следовало ожидать,  к этому надо было быть готовым. Тоже мне - раз-
мечтался,  расслабился...  Лопух. А ведь она права: кто я такой, чтобы
мечтать о ней?  Нет, надо начинать как-то иначе, с нуля, может быть, с
примитивных традиционных ухаживаний,  настойчиво и расчетливо, как это
ни противно...

- Не надо,- сказала Клара. - Пожалуйста, не надо. И цветов тоже не на-
до, пожалейте рощу. Уходите, прошу вас.

- Почему? - спросил Ксавье. Перед глазами у него плыло. - Я вам непри-
ятен?

- Вы мне безразличны. Извините меня, но мне сейчас действительно труд-
но. Может быть, вы избавите меня от объяснений?

- Да-да,- Ксавье кивнул, и слипшаяся прядь волос упала ему на глаза. -
Конечно. Разумеется. Могу я прийти еще?

Она покачала головой.

- Но почему?!

- Потому что прошло время,  когда меня это забавляло,- сказала она.  -
Вы еще не поняли?  Ведь говорили же вам,  что вы сюда еще вернетесь...
да мы каждому это говорим.  И никто не делает  выводов.  Возвращаются,
лепечут,  потеют...  Одно и то же. Обычно по одному в день, это бы еще
ничего,  но сегодня из-за этого суда вы у меня уже третий.  Одно и  то
же,  одно и то же...  все вы одинаковы. Максут говорит, что это что-то
вроде первой детской любви, со временем проходит. Не приходите больше,
прошу вас. Не придете?

- Приду,- упрямо сказал Ксавье. - Врет ваш Максут. У меня это не прой-
дет.

Она пожала плечами. Ее белый халат мелькнул в дверях приемной, превра-
тился  в  светлое  пятно в полутьме коридора.  Она уходила - навсегда.
Ксавье чувствовал, что навсегда.

- Стойте!  - крикнул он вслед. - Хоть скажите: каким нужно быть, чтобы
вам понравиться?

Светлое пятно  колыхнулось - Клара оглянулась через плечо.  Ксавье был
рад,  что не видит сейчас ее лица.  Мысленно он обозвал себя  идиотом.
Вопрос был из проигрышных, хуже некуда.

- Вам это действительно нужно знать?

- Да! - рявкнул он. - Мне это нужно знать! Так каким?

Светлое пятно пропало, видимо, Клара свернула в боковой коридор.

- Не  таким,  как  вы,- донеслось уже откуда-то издалека.  - Всего вам
доброго...

Бормоча под нос ругательства, Ксавье двинулся прочь. Он чувствовал се-
бя  униженным.  Униженным  сознательно,  будто с ног до головы облитым
жидким пометом - не отмыться.  "Не таким,  как вы"!  А каким?!  И ведь
верно,  предупреждали же:  "Мы знаем, когда вы к нам вернетесь и зачем
вы вернетесь..." Знали заранее, сволочи!

В здании было тихо,  оно казалось вымершим.  В мусорном баке на выходе
Ксавье  заметил  букет цветов - точно таких же желтых бутонов,  еще не
увядших,  ярких.  Сегодняшние... Поколебавшись, он бросил в бак и свой
букет. Все.

Тень от "родильного дома" осталась позади, в затылок уперлось яростное
солнце.  На этот раз робота нигде не было видно - его счастье  -  зато
откуда-то  совершенно неожиданно вынырнул Шлехтшпиц.  На его лице было
написано сочувствие.

- Отвергла?  - спросил он, поравнявшись. Ксавье бросил на него мрачный
взгляд. - А объяснила, почему?

- Потому что я такой же, как все,- сказал Ксавье со злостью.

- И правильно,- Шлехтшпиц кивнул. - Так и должно быть. Женское тщесла-
вие подпитывается не количеством претендентов,  а их разнообразием, вы
этого не замечали?

- Тварь,- пробормотал Ксавье. - Что ей нужно?

- Ну-ну,- мягко возразил Шлехтшпиц. - Это вы с досады, это пройдет. Да
вы ведь и сами понимаете,  что не правы, разве нет? А вы попробуйте ее
пожалеть: она же несчастная женщина, сразу видно... Вот приходите года
через три,  сами увидите,  что Клара,  если все  еще  будет  свободна,
встретит вас совсем по-другому и, очень может быть, вы ее заинтересуе-
те.  Все зависит от того,  в каком направлении вы будете эволюциониро-
вать. Мы одинаковы, это так, но все же работа у всех разная, обстанов-
ка разная,  и значит, люди рано или поздно начнут изменяться, каждый в
свою сторону.  Человек,  простите за банальность,  продукт среды, и от
эволюции нам никуда не деться...

- Это вы каждому советуете приходить через три года? - перебил Ксавье,
ускоряя шаг - очень хотелось уйти. Шлехтшпиц не отставал.

- Вам плохо, я вас понимаю,- рокотал он над ухом. - Всем сейчас плохо,
я по роду профессии обязан это знать, но мне кажется, мы имеем дело со
случаем, не требующем какого-либо специального вмешательства - я гово-
рю об обществе в целом... Все образуется само собой, а когда подрастет
новое  поколение,  то  поверьте,  никто и не вспомнит о наших нынешних
проблемах.  Ничего не потеряно, мы еще поживем в нормальном человечес-
ком обществе...  оно будет даже лучше земного, потому что издержки уй-
дут со временем, а достоинства останутся. У нас будут нормальные чело-
веческие отношения, мы еще поломаем головы над общечеловеческими проб-
лемами,  и кто знает,  не будут ли когда-нибудь  эти  проблемы  решены
именно здесь?.. Я в это верю. А вы верите?

- Да,- сказал Ксавье,  чтобы отвязаться.  - Да,  конечно. Спасибо вам,
Максут, вы мне помогли. До свидания.

Шлехтшпиц, наконец,  отстал.  Какое-то время Ксавье шел, не видя куда,
пока не сообразил,  что вышел на улицу, ведущую к площади. Голова была
набита чем-то горячим.  Или это солнце? Он приложил ладонь к затылку -
да,  действительно...  Здорово  сегодня  печет.  Душно и тесно,  как в
электропечи, и дышать нечем. Мозгу тесно...

Улица была пуста,  только навстречу по противоположному  тротуару  шел
Леви  Каюмжий,  и было заметно,  что он торопится.  На оклик Ксавье он
отозвался со второго раза,  зато подошел с какой-то чрезмерной  готов-
ностью.

- Ты далеко? - спросил Ксавье. - Может, вместе?

Леви помялся, переступил с ноги на ногу:

- Понимаешь, у меня тут дела...

- Дела,- сказал Ксавье. - Ну ладно. Суд, как я понимаю, уже кончился?

- Н-да,- сказал Леви. - Вроде того.

- А Лисандр?

- А  что Лисандр?  - Леви виновато улыбнулся,  развел руками.  - Убили
его. Как пошла толпа рвать... Дурак он, ну кому может понравиться, что
его называют убийцей?..  Вот так вот. Каждый по разу - там уже и смот-
реть не на что. Лесоруб, говорят, старался очень, только я не видел, я
далеко был, не пробиться... Менахему тоже попало, тоже не на своих но-
гах ушел...

- А-а,- сказал Ксавье.  Перед глазами на миг стало темно, но только на
миг. - Ну ладно, иди, не буду задерживать...

Сворачивая на площадь,  он оглянулся - на опушке рощицы Леви торопливо
рвал желтые цветы.



* * *



- Ну,  хватит,- сказал Гуннар. Старикан заткнулся и заморгал воспален-
ными  глазами.  -  Все это вранье от начала до конца.  Такого не могло
быть.

- Это уникальный документ,- зло сказал рыжий. - Ваша история, дикарь.

Все-таки он прямо напрашивался на то,  чтобы его  пристрелили.  Гуннар
сплюнул. Надо же додуматься: записать в предки людей чуть ли не вырод-
ков, а уж отклонутиков - точно. Каждый знает, что отклонутики не могут
иметь  потомства,  в лагере им не до этого.  Предками людей могут быть
только люди.

- Последний раз спрашиваю,- сказал Гуннар. Пора было кончать. - Кто из
вас встанет у десинтора?

- Это не десинтор, дикарь,- процедил рыжий. - Это аварийное сигнальное
устройство для планетарных катеров. Вроде ракетницы. У нас нет настоя-
щего оружия. Не для того к вам летели.

- Убийцы,- хрипло сказал старик. - Они и нас сделали убийцами. Всех...
Если мы даже вырвемся, мы не должны возвращаться...

- Ты,- решил Гуннар, указав на рыжего стволом автомата. - Встать!



* * *



Черная коробочка радиотелефона жгла ладонь. Ксавье Овимби еще раз наб-
рал код Севера.  Прислушался. В эфире опять не было ничего, кроме нез-
начительных помех,  тогда он,  чертыхнувшись, дал отбой и стал размыш-
лять,  что все это может значить. Западный сектор замолчал еще вчера и
до сих пор не удалось выяснить,  что там могло случиться, а теперь вот
еще и Северный...  Авария?  Он пощипал себя за подбородок. Гм... Ясно,
какая там авария, - после того, как во время вчерашнего безобразия Ди-
ректору залепили в лоб железным болтом, можно ожидать чего угодно, го-
ворил же я ему: не суйся ты на площадь, народный лидер, без тебя спра-
вимся... Не послушал, а кому теперь расхлебывать?

Он позвонил на Юг,  поинтересовался у Сантос-Пфуля, прибыла ли отправ-
ленная вчера колонна грузовых "диплодоков",  и, узнав, что не прибыла,
скрепя  сердце  подарил сектору один день на то,  чтобы войти в график
работ и впредь из него не выбиваться.  Его не покидало  ощущение,  что
одним  днем  здесь не обойдется.  Сначала Курлович,  потом Сантос этот
Пфуль... Тупик.

Вошла секретарша Директора, принесла кофе. Ксавье проводил взглядом ее
ножки.  Топ-топ.  Ладно.  Не забыть сказать ей, чтобы позвонила домой,
предупредила,  чтобы рано меня не ждали, а пока пусть продолжает вызы-
вать Север и Запад каждые полчаса. Нет, каждые пятнадцать минут...

Он шумно выпил кофе и набрал код Восточного сектора. Чей-то незнакомый
голос оглушительно спросил,  чего надо.  Ксавье отдернул коробочку  от
уха и, сатанея, попросил Курловича. В ответ донесся смешок, было слыш-
но,  как на том конце зашаркали чьи-то ноги,  зашелестел  приглушенный
разговор, прервавшийся взрывом гогота, и наконец послышалось очень ти-
хое "да?" Бенедикта Курловича.

- Здесь Овимби,- сказал Ксавье. - Как идет работа?

- Какая работа?  - спросил Курлович еще тише,  и где-то неподалеку  от
него опять заржали.  - А-а, работа... Да нет тут никакой работы. А где
Директор?

- Я! - рявкнул Ксавье. - Я Директор! Полномочия временно переданы мне,
это ты запомни. У тебя связь с Западом есть?

- Нет.

- А с Севером?

- Нет.

Ксавье почувствовал, что багровеет. Значит, это серьезно, значит, вче-
рашние симптомы были не случайны, и похоже, это только начало. Как они
там кричали: "Мы такие же, как вы"? Черта с два. Почему-то их особенно
раздражает закон об образовательном цензе для занятия административных
должностей.  Глупо же.  Амебе ясно,  что иначе нельзя,  иначе землянам
светит явиться на пустое место.  Ну подождали бы год,  ну два,  а  там
можно было бы принять положение,  разрешающее смену профессии, развер-
нуть систему переподготовки - так ведь не терпится же!  Любой штукатур
не в состоянии пережить,  что Ксавье Овимби,  скажем,  может по жребию
стать координатором всего строительства и даже Директором,  а он, шту-
катур,  не может, хотя он точно такой же. А предложи ему это самое ди-
ректорское место - отпрянет в испуге.  Потому как знает:  тяжело,  от-
ветственно и медом не намазано.

- Ты  там поосторожнее,- помедлив,  сказал радиотелефон.  - Мои орлы в
столицу двинулись,  ты  их  не  очень  задерживай,  ребята  злые...  -
"Что-о?!" - закричал Ксавье, но связь уже прервалась. Он швырнул коро-
бочку на стол.  Выругался.  Происходило черт знает что.  В одном Южном
секторе  полторы  тысячи человек,  и если даже возмутились только лишь
строительные рабочие, что маловероятно, то и тогда закону об образова-
тельном цензе осталось жить считанные часы. Но если Север и Запад тоже
двинулись на столицу...  Ксавье зажмурился. Их нельзя пускать, подумал
он. С ними нужно договариваться не в столице, уже одно это - проигрыш,
их нужно встречать на подступах,  дополнительно укрепить завалы. Может
быть,  приказать взорвать один-два моста? Нет, не надо их злить. И ни-
какого оружия.  А надо послать людей,  чтобы их задержали, пусть гово-
рят,  что Директор внес новые предложения, учитывающие требования нек-
валифицированного большинства,  пусть говорят что угодно, только пусть
задержат толпу,  толпа - это страшно. Противопоставить некого: два де-
сятка человек служилой братии,  десяток специалистов, случайно оказав-
шихся в городе,  несколько женщин...  Нет,  женщин не нужно. Сейчас же
собрать всех,  кто готов помочь, - только добровольцев, это очень важ-
но,  - проинструктировать, направить... Шлехтшпица и Риплинга - обяза-
тельно, психологам там самое место...

Пискнул, вызывая, внутренний телефон и тут же мелко-мелко задребезжало
стекло.  Послышался нарастающий гул.  Ч-черт!  Ксавье метнулся к окну,
уже зная,  что сейчас увидит.  Опоздали!!  Прижав лицо к  вибрирующему
стеклу, он смотрел, как падают деревья, как из леса на дорогу выполза-
ют тяжелые машины - одна,  две...  Много.  Пропавшая колонна возвраща-
лась.  В грузовых бункерах "диплодоков" было черным-черно от людей,  и
на дороге было черным-черно - к столице неслась бурлящая  человеческая
река,  люди уже бежали.  Оранжевыми кораблями плыли грузовозы. Над го-
ловным выгибался и хлопал на ветру гигантский брезентовый транспарант,
и нетрудно было себе представить, что на нем написано.

Телефон за спиной пищал. Головной "диплодок" с ходу протаранил завал и
прошел сквозь него,  будто и не заметил,- веером взлетели обломки. До-
несся тысячеголосый восторженный рев. В доме напротив кто-то распахнул
окно,  высунулся посмотреть. Наверно, только что проснулся - морда не-
доуменная.  Спокойно...  Ксавье  заставил себя отойти от окна.  Полное
спокойствие,  никаких конвульсий.  Капитулировать тоже надо уметь -  с
достоинством.  Тем более перед такими же, как мы, перед такими же, как
я,  получается - почти что перед собой.  К прототипу! Вас всех. Варите
сами  свою кашу,  кушайте ее на здоровье,  только не подавитесь...  Он
снял трубку:

- Да!

- Овимби? - Это был Максут. - Ксавье, ты? А где Директор?

- Я Директор,- сказал Ксавье, косясь на окно. - Пока что.

- Слушай! - закричал Шлехтшпиц. - Я нашел спецификацию, ты себе предс-
тавляешь!

- Нет,- Ксавье мысленно выругался,- не представляю. Какую еще специфи-
кацию?

- Спецификацию к инициализаторам!  Я так и чувствовал,  что она должна
где-то быть!  - Шлехтшпиц захлебывался.  - Ни за что не поверишь,  где
она была, жаль, что не полная, четыре листа всего... Да! Держись креп-
че.  Там  у  номера двести семь - его мы еще не синтезировали - знаешь
какая профессия? Руководитель!

- Руководитель чего? - спросил Ксавье.

- Не знаю!  - Максут ликовал. - Всего, наверное. Ру-ко-во-ди-тель! Ве-
роятно, организатор, так надо понимать. Лидер.

Ксавье почувствовал,  что  у  него темнеет в глазах.  Он нащупал стол,
оперся.  Решение было рядом, только протяни руку. Есть выход, есть че-
ловек, готовый не кряхтя взять на себя весь груз ответственности - хо-
тя бы на первых порах, в первые годы, а потом все устроится... Поздно!
Подлец этот Шлехтщпиц, нашел время порадовать! Знать бы это неделю на-
зад, а лучше месяц... Он прислушался. Судя по звукам, толпа была уже в
городе,  растекалась по окраинным улицам, а авангард, прикинул Ксавье,
через три минуты будет здесь.  Что я им скажу,  когда ворвутся?  "А я,
ребята, такой же, как вы"?..

- Ты вот что,- сказал он,  помедлив.  - Ты этот запал уничтожь, понял?
Это не приказ,  это совет и просьба. Плохо нам всем будет, если ты его
не уничтожишь. И помалкивай там...



* * *



Когда автомат в его руках затрясся и выродков переломило очередью, но-
ги уже несли его к торцевому окну. Хэй, хэй, хэй!.. Снаружи доносились
крики,  топот сотен ног рассыпался в частую дробь. Размеренно работали
пулеметы - площадь оживала атакой.  Хэй! Он все-таки ждал до последней
минуты, жаль, что не получилось... Очень жаль. Крепкие попались вырод-
ки.  Если бы не внешность и не глупые слова - совсем как люди.  И  все
равно они обречены.  На настоящие дела способны только люди, это знает
каждый школьник. Люди непобедимы. Все вместе, плечом к плечу, как пат-
роны в обойме, под руководством Великого Человека... Только так!

Бесполезный десинтор мешал,  и Гуннар отпихнул его ногой. Длинная оче-
редь ударила по окнам здания,  занятого выродками.  Если они не смогут
поставить защитное поле, на этот раз им не удержаться...

Хэй, хэй, хэй!



* * *



Следующий сук оказался крепким,  и Ксавье осторожно, чтобы не сорвать-
ся,  переместил на него свое тело.  Рваная рубашка цеплялась за ветви,
на коре остались кровавые пятна. Теперь можно было перевести дух. Гие-
но-лев ушел, но спускаться на землю вот так, сразу, было бы неосмотри-
тельно.  "А  все-таки я его ранил",- удовлетворенно подумал Ксавье,  и
тут же,  словно в ответ,  из чащи донесся протяжный рев.  Ага,  вот он
где...  Ничего,  уйдет. Хорошо, что гиено-львы не лазают по деревьям и
не имеют привычки караулить, а то сидеть бы тут и сидеть...

Ему повезло,  он это прекрасно понимал.  Повезло,  несмотря на то, что
зверь  утащил в себе последний нож,  а зажигалку еще предстояло искать
где-то там, внизу, среди ободранных корней и хаоса развороченной земли
вперемешку с прелыми листьями - гиено-лев,  упустив добычу,  перепахал
лапами все,  что только мог. Жаль, что зажигалку так и не удалось пус-
тить в дело, хоть раз посмотреть вблизи, как горит эта зверюга, но тут
ничего не поделаешь - уж очень неожиданным был прыжок. Чепуха, главное
- жив.

Морщась, Ксавье снял с себя рубашку - серьезных ран,  как он и предпо-
лагал,  не оказалось,  зато царапин было множество,  а на левом предп-
лечье,  задетом не то клыком, не то лапой, кожа была содрана на ширину
ладони и висела лоскутом.  Он оторвал рукав от рубашки, перевязал себя
как  мог.  Обнаженная  рука была грязна,  и рукав тоже был грязен,  но
Ксавье не обратил на это никакого внимания:  по-видимому, местные мик-
роорганизмы  за шестнадцать лет так и не смогли приспособиться к чело-
веку. Пока что.

Он терпеливо ждал. Снова донесся рев, но уже значительно дальше, почти
на пороге слышимости.  Зверь уходил.  Выждав еще час, Ксавье осторожно
соскользнул на землю. Все было тихо. Мускулы слушались, тело было нап-
ряжено,  и Ксавье не сомневался, что успеет взлететь на дерево раньше,
чем какая бы то ни было тварь,  возможно скрывающаяся в кустах, дотро-
нется до его кожи. Хорошее все-таки досталось тело - сильное и ловкое.
Долговечное.  Он усмехнулся: "Продолжительность вашей жизни будет уве-
личена  в  соответствии..." Похоже на то.  Даже морщин за все эти годы
почти не прибавилось, приятно, что жизнь удлиняется за счет молодости,
а не старости.  Ужасно не хочется быть стариком,  разве старику в лесу
выжить? Когда припрет? И Стефания тоже практически не стареет. Сколько
нам с ней сейчас - по сорок три?  Иными словами, по тринадцать? Цвету-
щий,  черт возьми, возраст. Когда дети вступят в жизнь, родители будут
еще ого-го!

Он отыскал зажигалку,  сунул в карман.  Теперь оставалось решить,  что
дальше.  Возвращаться к людям?  Гм...  Разумеется, возвращаться, тут и
выбора нет. Без ножа в лесу лучше не ночевать, существуют менее болез-
ненные способы самоубийства.  Хотя,  конечно, с древесным чертом можно
справиться  и  так,  если  он  не свалится на голову неожиданно,  а от
свиньи-летяги можно попробовать увернуться - с ее инерцией она не ста-
нет повторять заход,  только взвизгнет режущим визгом, пробивая дыру в
зеленой стене,  и еще долго после нее будут сыпаться листья...  Лучше,
пожалуй,  обойтись без этого. Он вдруг почувствовал, что рад тому, что
приходится возвращаться,  правду говорил когда-то Хьюг:  больше месяца
никто не выдерживает. И - по новой... Конечно, по новой, тут уж никуда
не денешься.

До захода солнца он отмахал километров двадцать,  последние три  -  по
хорошему шоссе, похоже, проложенному через лес совсем недавно - Ксваье
не помнил этого шоссе.  Дорожный настил был свежим, было видно, что по
нему еще никто не ездил, и в воздухе пахло связующей смолой. Наступле-
ние человека на планету продолжалось.  Что ж, так и должно быть, поду-
мал Ксавье.  Здесь земляне не ошиблись, здесь они решили грамотно, дав
нам желание работать и подарив Устав Покорителей,  здесь через  двести
лет к вящей радости переселенцев будет полный успех и процветание. Вот
только тоски нашей они не учли.  Хьюга они не учли и его  последовате-
лей,  светлая им память. Отшельников, наверное, тоже не учли, хотя это
спорный вопрос: Максут говорит, что любой-де грамотный социопсихолог в
состоянии предсказать фазу отшельничества и даже ее конкретные сроки -
в зависимости от обстоятельств каждого конкретного индивида. Врет, на-
верное.

Солнце уже садилось,  когда он вышел из леса - шоссе, как он и предпо-
лагал,  вело в город.  Городок за последние годы сильно вымахал вширь,
оброс административными зданиями и уже с полным правом именовался сто-
лицей.  Лес отодвинулся от него километра на два, и с высоты холма го-
родок был как на ладони.  Ксавье остановился, глубоко вдохнул знакомый
воздух.  Желтая вечерняя заря висела над крышами, дробилась в дрожании
горячих  струй,  поднимающихся  от  нагретых за день стен,  а вон там,
что-то плохо видно, должен быть "родильный дом", только там сейчас уже
никого нет, склад запалов пуст и здание собираются снести, а парк рас-
ширить и устроить в нем рекреационную зону - аттракционы,  бассейны  и
все такое... Ксавье даже сглотнул. Да, искупаться сейчас было бы в са-
мый раз.  Поплавать по-человечески.  Э,  ладно, на первый раз хватит и
душа,  но сначала я войду в дом,  подумал он,- войду тихо, без стука и
буду виновато смотреть, как у Стефании задрожат губы, как глаза Оскара
раскроются до последнего предела и как он бросится ко мне,  захлебыва-
ясь радостным визгом,  повиснет на шее,  а маленькая Агнесса, конечно,
захнычет в своей кроватке,  потому что ей не будет видно, но я подойду
ближе и она сразу успокоится и невозможно серьезно скажет:  "Па-па". А
потом еще раз: "Па-па..." И тогда мне станет стыдно за то, что я ушел,
и за свою записку,  оставленную на столе, и ужасно захочется зареветь,
как маленькому,  но при Оскаре я,  конечно,  реветь не стану. Стефания
все поймет,  она у меня умница, зато Мария осудит безоговорочно и мол-
ча, а может быть, и вслух назовет мать тряпкой, о которую всякому под-
лецу не лень вытереть ноги.  Подлец - это я. И еще эгоист, об этом уже
было сказано со всей детской прямотой.  Марии уже двенадцатый,  и зна-
чит,  впереди у нее самый жестокий возраст, когда еще можно заставить,
но увещевать уже бессмысленно, а скоро и заставить не удастся...

"А может,  не возвращаться?" - подумал Ксавье.  Шоссе полого шло вниз,
делая плавный поворот перед плантациями и коттеджами аграриев, и здесь
он  пошел  быстрее.  На  крыльце  крайнего  коттеджа вразвалочку стоял
кто-то полузнакомый - увидев Ксавье,  он ухмыльнулся,  отворил дверь и
что-то крикнул внутрь.  Ксавье скосил глаза - так и есть: наружу высы-
пало все семейство.  Обсуждали вслух, качая головами, показывали паль-
цами.  Он  мельком осмотрел себя:  ну и видок...  Наука для юношества.
Будь как все,  не будь,  как этот дядя, а то и над тобой будут смеять-
ся... Остальные коттеджи выглядели пустыми, и Ксавье облегченно вздох-
нул.  После известных событий,  вошедших в историю под названием бунта
Необученных,  большинство населения покинуло пригороды, Шлехтшпиц уве-
рял, что - временно. Но сейчас это было как нельзя кстати.

Миновав аграриев,  он с разбега перепрыгнул кювет, сел на теплую землю
и стал ждать.  Идти в город до темноты было нельзя, теперь он это ясно
понимал.  И после темноты - подождать, пока угомонится юное поколение.
Ветераны еще так-сяк,  многие поймут и воспримут сочувственно:  каждый
же бежал,  каждый пытался жить отшельником,  мужчины почаще, женщины -
пореже. Молодежь не простит. "Мари, это не твой папа такой ободранный?
Он что, отклонутик?" Гадкое словечко, кто только выдумал? Дети... цве-
тики...  Заведут  из  окон,  из-за углов пищащий концерт:  "Отклонутик
идет! Отклонутик!" Оскара начнут травить - старательно, как только де-
ти и умеют. Мария окончательно перестанет разговаривать.

Когда же это началось?  - подумал он. Вроде бы и недавно, еще до охоты
на калек, правда, но заведомо позднее бунта Необученных. Как же это мы
упустили?  Не додумали,  не разглядели,  а когда увидели,  то было уже
поздно. В какую голову могло прийти, что все то, с чем едва-едва смог-
ли  свыкнуться родители,  покажется необъяснимо-привлекательным их де-
тям?  В противовес, должно быть. И никто ничего не противопоставил, да
и  что  мы  могли противопоставить,  склеенные одноименные заряды - ни
вместе,  ни врозь.  Что мы могли?  У нас не было идеологии,  у них уже
есть.  Идеология похожести:  "А я такой же, как все!" Кто-то, конечно,
не такой, гены берут свое,- ему же хуже, не такому. "А знаешь, папа, у
Марго,  оказывается, шрам на руке, синий-пресиний, а она скрывала, так
мы ее теперь каждый день дразним..." Это когда-то,  лет в девять. Ныне
-  бледное  существо,  затравленное,  в глазах вечный испуг,  в голове
свистящий ветер несет обрывки...  И - Мария. У нее все на месте, все в
порядке, вот только отец с придурью, но и отца она скрутит в свое вре-
мя, никуда он, голубчик, не денется...

Он поднял голову,  плюнул в сторону города.  Туда, куда ему предстояло
идти.  Их уже сейчас больше,  чем нас,  подумал он с ужасом. Их станет
еще больше, а когда они вырастут, и потом, когда вырастут их дети... А
через пять поколений - что будет тогда, когда идеология станет религи-
ей?  Будут ли они сбрасывать со скалы непохожих от рождения - по-спар-
тански  - или дадут непохожему вырасти,  в цивилизованном духе,  чтобы
дрожащая жертва попыталась оправдаться? И будут старательно, с усерди-
ем,  замерять  пропорции тела,  фиксировать отклонения в поведении или
словах,  а какой-нибудь ученик ученика Максута  Шлехтшпица  представит
специальные тесты,  более строгие, чем раньше, и это сочтут шагом впе-
ред...

А потом прилетят земляне...  Господи,  да мы же их не примем! Он вдруг
понял это окончательно. Да, так оно и будет. Мы не отдадим им эту пла-
нету,  да что там планета - мы не отдадим им свой  способ  жизни,  они
улетят  ни  с чем,  ужасаясь и недоумевая,  если только мы позволим им
улететь, они улетят ни с чем...

Человек, сидящий на обочине,  засмеялся.  Он подозревал,  что над этим
уже хохотали, складывались, держась за живот, тысячи других, таких же,
как он,  людей,  и еще будут смеяться тысячи таких, как он. И от этого
он захохотал еще громче.


КОНЕЦ




Александр Громов
Москва

Героям космических боевиков
П О С В Я Щ А Е Т С Я



ВСЯК СВЕРЧОК
Рассказ

Шаг. Еще шаг. И звенят цепи.

Опять? Ну да,  опять. Как будто нельзя было подождать еще немного. Ни-
чего,  сейчас я приду в себя и выясню,  где я и что со мной можно сде-
лать. А цепи все звенят.

Я еще  плохо видел,  но по долгому,  сопровождавшему нудный стук шагов
эху понял, что дорога ведет через горы. Кажется, уже наступил рассвет;
в  такое время нынешнее белое светило,  сегодня заметно более крупное,
чем вчера,  только набирает размах,  готовясь к взлету над хребтом,  а
два  его  карликовых  спутника,  желтый и оранжевый,  стараются вовсю,
раскрашивая вершины радостными красками,- но когда наступит полдень  и
тройное  солнце выползет в зенит - тогда все будет иначе:  карлики ис-
чезнут в короне главной  звезды,  снежные  пики  вспыхнут  нестерпимым
блеском и безжизненные склоны зальет ровный мертвенный свет. Вот тогда
начнется самое трудное:  сколь ни жмурься,  а к вечеру резь  в  глазах
станет  невыносимой  и  воспаленные веки будут царапать глазные яблоки
как крупный наждак.  Нет,  утро куда лучше.  Глаза пока не болят, темп
движения невысокий,  и когда прекратится озноб,  оставленный на память
убийственным холодом ледяной ночи, я на короткое время пожалею, что не
родился поэтом, чтобы описать великолепную игру красок на гребнях гор,
тонкие струи водопадов,  срывающихся с далеких скальных уступов,  нас-
только совершенные,  что к ним просто нечего добавить и поэт будет му-
читься,  подбирая слова и подозревая,  что слов таких нет. Ну, нет так
нет, и значит, можно написать куда короче, к примеру так:



...Дорога петляла среди гор в нескончаемом подъеме. Колонна осужденных
понуро двигалась вперед.  Время от времени позади сухо щелкал выстрел:
конвойные добивали отставших...



Вот и все.  Более чем достаточно. И я подозреваю, что именно так и бу-
дет написано. Дело в том, что Он...

Трах! Не дали довести мысль до конца.  Это где-то сзади. Ну вот, что я
вам говорил.

Я оглянулся.  Позади  густо  вставала пыль,  поднятая сотнями ног,  но
сквозь пылевую завесу было видно,  как двое охранников тащат тело уби-
того к краю обрыва.  Люди в колонне, втягивая головы в плечи, невольно
ускорили шаг. Но надолго их не хватит, через некоторое время усталость
возьмет свое, кто-то отстанет и тогда снова прозвучит выстрел. В хвос-
те колонны, как всегда бывает, идут самые слабые и измученные и, может
быть,  самые  счастливые из всех осужденных,  потому что они не увидят
рудников,  им не дойти даже до перевала,  они это знают  и,  наверное,
сознают, что лучше уж сразу,- но идут, идут...

Тело убитого было сброшено вниз. Оно будет долго лететь, переворачива-
ясь в воздухе,  ударяясь о выступы скалы,  и в конце концов  достигнет
дна. И пока колонна не дойдет до рудников, многим придется испытать ту
же участь. Но только не мне. Потому что это было бы слишком просто...



...Цепь, сковывающая руки,  больно врезалась в кожу.  Чтобы отвлечься,
Орк  считал шаги.  Через каждые пятьсот он разминал затекшие пальцы на
руках,  предчувствуя,  что руки еще понадобятся,  и осторожно скашивал
глаза  в сторону идущего справа охранника.  Следовало выждать удобного
момента...



Итак, начало положено.  А Ури Орк - это я.  На сей раз я родился в ко-
лонне осужденных на бессрочную каторгу, а значит, максимум на полгода,
больше никому не выдержать.  Не самая приятная стартовая  позиция,  но
прежде  бывало  и похуже.  И я скован цепью,  иными словами - буйный и
склонен к побегу.  И охранник,  тот самый,  идущий справа,  при первой
возможности подстрелит меня с особенным удовольствием, да только успе-
ет ли?  И то,  что он, держа карабин под мышкой, преспокойно шагает на
полпути между мной и обрывом, говорит очень о многом. Например, о том,
что он болван,  каким по авторскому замыслу и полагается быть охранни-
ку, и еще о том, что мне действительно предстоит попытка побега с эта-
па,  откуда не убегал еще никто,  да еще самым прямолинейным и недвус-
мысленным путем - в пропасть.

Будь моя воля, я подождал бы более реального шанса. Это Он думает, что
я не боюсь высоты.  Автору позволено многое.  Впрочем, пока все верно:
высоты я действительно не боюсь.  Но из этого факта Он, кажется, наме-
рен вывести заключение о том,  что я не боюсь и падать с любой высоты.
А это совсем другое дело.

Так или иначе, мое рождение состоялось, и снова в роли главного героя,
другой роли я не знаю.  Это ко многому обязывает, и поэтому теперь хо-
рошей жизни не жди.  К финишу я, скорее всего, приду полумертвым, но в
конце концов верх будет за мной.  Это неизбежно. Меня не убьют, не ис-
калечат непоправимо,  не выбьют мозги, сделав идиотом. Ничего этого не
случится, зато о погонях, драках, прекрасных дивах и хитрых головолом-
ках можно сказать с уверенностью: что-то будет. Если особенно не пове-
зет, то все сразу.

Какое же это рождение по счету:  двадцатое или двадцать  первое?  Надо
же, сбился. Ну ладно, пусть двадцать первое. Выводок рассказов с общим
героем - мною.  Да,  еще был роман и, кажется, имел успех, но о романе
вспоминать не хочется, на то есть свои причины. Нет, Герой - это заме-
чательно.  Главный - тоже неплохо звучит. Но Главный Герой у моего Ав-
тора - это мускулистый мальчик для битья. И бьют больно.



...В полдень  жара  дошла до высшей точки.  За спиной все чаще гремели
выстрелы - конвойные,  одетые в охлаждающие костюмы,  не знали пощады.
Идущий,  вернее, плетущийся рядом с Орком молодой осужденный вдруг ос-
тановился с широко раскрытыми невидящими глазами,  пошатнулся  и  упал
под ноги идущим. Изо рта его хлынула темная кровь. Один из охранников,
не сбавляя шага, вскинул карабин, прищурился на упавшего и пустил пулю
в уже мертвое тело. Орк шел, трудно дыша сквозь стиснутые зубы, и под-
нятая колонной пыль скрипела на зубах...



Здесь Он прав,  я действительно трудно дышу и мне тяжело,  потому  что
корявая  фраза о жаре,  дошедшей "до высшей точки" хотя и метафорична,
но тем не менее не допускает двоякого толкования.  Очевидно, имеются в
виду пределы человеческой теплостойкости.  Впрочем,  это неважно. Если
Он заявит, что жара превзошла эти пределы, ничего особенно не изменит-
ся. Затем я на время отключаюсь, потому что Автор решил больше не тем-
нить и кратко рассказать обо мне - этакий небрежный реверанс в сторону
олухов, не читавших предыдущих рассказов,- а заодно и прояснить ситуа-
цию.

Короче говоря,  я - Ури Орк,  в редких случаях - Уриэл Оркад,  положи-
тельный Герой-всегда-остающийся-в-живых, неизвестно - блондин или брю-
нет, выше среднего роста, мужеска пола и неопределенного зрело-молодо-
го возраста.  Цвет глаз серый, оттенка нержавейки, подбородок квадрат-
ный. Часто - очень квадратный. Иногда подбородок есть то единственное,
из чего состоит мое лицо. Вынужденно спортивен. Любим женщинами за ха-
рактер и твердые бицепсы (о трицепсах Автор забыл, поэтому трицепсов у
меня нет).  Мастерски владею любым оружием, и хотя часто успеваю выст-
релить только вторым,  но попадаю в цель, как правило, первым. Главное
занятие и смысл жизни - борьба с мировым Злом,  поскольку убежден, что
Добро безгранично,  а Зло имеет предел, до которого я пока что не доб-
рался.  Кроме того,  охотно занимаюсь перевозкой грузов на собственном
звездолете. Беру наличными и вперед.

Как оказалось,  на этот раз я взялся транспортировать обогащенную руду
с Дилии XXIII и после очередного внепространственного прыжка был зане-
сен во враждебное пространство, охранявшееся весьма строго. Убедившись
на месте,  что картина сигма-поля совсем не та,  я осознал свой промах
и, не решившись на немедленный повторный скачок, после которого меня с
большой  вероятностью могло бы занести в неизведанную область Галакти-
ки,  продолжил полет, надеясь вырваться на форсаже плазменных двигате-
лей. Разумеется, я понимал, что попираю все местные законы, если тако-
вые существуют,  но как хотите, а есть во мне некая изначальная злона-
меренность, Герой-всегда-остающийся-в-живых просто обязан быть немного
злонамеренным,  иначе пресно. Как и следовало ожидать, я попался, ока-
зав  сопротивление  при аресте.  Груз был конфискован в пользу здешней
Империи,  звездолет, получивший серьезные повреждения, продан на слом,
а я был приговорен к смертной казни, милостью Верховного Распорядителя
замененной пожизненной каторгой на радиоактивных  рудниках  отдаленной
планеты, имеющей странное название - Бражник.

Следовало признать, что влип я основательно. Империя, в чьи владения я
вломился без приглашения,  давно торчала костью в горле всего прогрес-
сивно  настроенного  человечества  и пыталась распространить свои фео-
дальные порядки на всю обитаемую Вселенную.  Назревала война.  Империя
накапливала силы, и все большие массы рабов и проштрафившихся вассалов
сгонялись на Бражник,  находившийся на краю владений Империи и  являв-
шийся ее главной сырьевой базой.

Как не замедлило выясниться, Бражник не имел постоянного солнца и рас-
полагался в тесном звездном скоплении.  Эта  обобществленная  планетка
кочевала от звезды к звезде,  двигаясь по сложной незамкнутой траекто-
рии,  что обусловливало резкие изменения климата и  отсутствие  сколь-
ко-нибудь специализированных форм жизни. Зато гигантские тектонические
разломы, явившиеся следствием чудовищных приливных сил, сделали плане-
ту богатейшей кладовой разнообразнейших руд редких элементов. Какую-то
из этих руд мне и предстояло ломать в  неведомой  радиоактивной  шахте
всю оставшуюся жизнь,  то есть (или я уже говорил об этом?) - недолго.
Когда нынешнее белое светило,  поиграв Бражником и раскрутив его,  как
метатель молота раскручивает дурацкий свой снаряд,  запустит планету в
неизвестном направлении, начнется многомесячная ледяная ночь и большая
часть  каторжников попросту вымрет от холода.  Если до того времени не
сдохнет от радиации.  Потому-то так торопят охранники, привала не дают
- жми, пока солнышко светит. Кто там опять отстал? Трах!



...Это был  убийственный марш.  После полудня,  когда одолели перевал,
число людей в колонне уменьшилось на треть.  Несмотря на то, что самая
трудная часть пути осталась позади и начался монотонный спуск,  заклю-
ченные едва волочили ноги.  Орк чувствовал,  что сильно устал,  но  не
позволял себе расслабиться.  Мысль о том, что с рудников бежать невоз-
можно,  держала его в  напряжении.  Оставалось  либо  смириться,  либо
предпринять  отчаянную  попытку  побега раньше,  чем колонна достигнет
рудников. Следовало лишь дождаться удобного случая...



Я начинаю звенеть своей цепью,  вызванивая гарпийским  кодом:  "Побег,
побег,  побег..."- в расчете на то,  что среди моих соседей по колонне
найдутся люди с Гарпии IX.  Мне может не повезти, и один раз я едва не
срываюсь на вульгарный тюремный код, тюремный код знают многие, но на-
верняка он известен и охранникам.  И я продолжаю  названивать  по-гар-
пийски.

Наконец один откликается.  Он идет впереди меня, и, когда оборачивает-
ся,  будто бы невзначай,  я вижу его лицо, квадратную и мясистую ряшку
типичного гарпийца с трехнедельной щетиной до поросячьих глаз.  На нем
нет цепей.  Он едва заметно кивает и выщелкивает пальцами ответ:  "Сам
ты кретин!" Он не верит.  Пальцы у него короткие, но щелкают что надо,
даже слишком громко,  потому что ближайший охранник обращает  на  него
внимание, берет карабин наизготовку и нехорошо усмехается. Будет стре-
лять или нет?

Ну вот, теперь он смотрит на меня, смотрит с прищуром, и мушка его ка-
рабина ползет в мою сторону. Почему в мою? Зачем это нужно Автору? Вот
гад, сейчас ведь выстрелит. Пока не поздно - усыпить его бдительность!
Вот та-ак.  Ноги заплетаются, голова безвольно поникла. Вот я спотыка-
юсь,  чуть не падаю и всем своим видом выражаю животный страх и томле-
ние души. Охранник доволен. Он презрительно сплевывает и отворачивает-
ся.  Тем временем мои ноги,  отчаянно заплетаясь, начинают дрейф в его
сторону.  Через минуту я уже нахожусь на правом фланге колонны, теперь
один хороший прыжок, и... Неужели ласточкой с обрыва?



...Обломок скалы качнулся под ногой охранника и, едва тот успел отско-
чить,  рухнул вниз, увлекая за собой камни помельче. Секунду спустя за
кромкой обрыва уже грохотала лавина катящихся вниз  камней,  и  Орк  в
мгновение  ока понял,  что в этом месте под дорогой нет пропасти с от-
весными стенами,  а есть каменная осыпь.  Это давало надежду на спасе-
ние.

Но что  если  он  ошибся?  Тогда на дне ущелья останется исковерканный
труп. Орк не колебался ни секунды. Неожиданно для конвоя...



У моего Автора всегда "неожиданно".  Или "вдруг". Иногда - "внезапно".
Это  непременный атрибут жанра.  "Неожиданно" на моем пути встает пре-
пятствие,  "вдруг" я вижу прекрасную незнакомку и  замираю  в  стойке,
"внезапно" - ой! - я проваливаюсь в люк, и т.д...



...предостерегающий крик.  Орк прыгнул на ближайшего охранника, вложив
в удар весь остаток сил. Цепь, сковывающая его руки, опустилась на че-
реп конвойного...



А я еще терялся в догадках:  зачем меня с попущения Автора сковали та-
кой длинной цепью? Оказывается - вот зачем.



...Охранник дернулся всем телом и осел в пыль,  но не успел он упасть,
как  Орк завладел его карабином.  Закрываясь охранником как щитом,  он
успел отстегнуть от его пояса патронную сумку, сорвал тяжелый солдатс-
кий нож в ножнах и, отпустив обмякшее тело...



В одно мгновение я обобрал охранника до нитки и,  прежде чем ошарашен-
ный конвой успел что-либо предпринять, изо всех сил прыгнул...



...вниз с обрыва. Ему казалось, что падению не будет конца.

Удар. Переворот через голову.  Орк успел ухмыльнуться:  здесь все-таки
была осыпь.  Потом ему стало не до ухмылок.  Камни рвали его одежду, а
он продолжал катиться по почти отвесному склону,  пытаясь прикрыть го-
лову  скованными  руками.  Следом  с рычанием и яростными проклятиями,
цепляясь за все подряд,  катился гарпиец. Орк, сжавшись, ждал сокруши-
тельного  удара о дно ущелья,  но удар неожиданно оказался менее силь-
ным,  чем он думал: камни на дне густо поросли толстым слоем мха и ли-
шайника...



В этом  весь Автор.  Когда Ему нужно,  Он и соломки подстелит.  Помню,
как-то раз я был выброшен из летящего на границе тропосферы флаера,  и
что бы вы думали - упал в пруд и выплыл.

Я не люблю моего Автора.  Он много на себя берет. Например, Ему кажет-
ся,  что Он умеет писать. Это заблуждение. Он умеет выдумывать сюжеты,
и,  честное слово,  мне жаль, что я обязан Ему своим рождением. А ведь
встречаются,  встречаются люди,  достойные зависти, имеющие порядочных
родителей  - взять хотя бы добрейшего старину Ийона или,  к примеру...
Черт, где это я?

Снова в воздухе и стремительно падаю вниз.  Все понятно.  Автору поче-
му-то не нравится предыдущий кусок, и, значит, мне предстоит дубль но-
мер два.  Скомканный лист летит на пол,  а я лечу к осыпи и  готовлюсь
повторить  номер  "катится-катится  Колобок..."  Позади  снова рычит и
сквернословит гарпиец,  но теперь его  ругательства  звучат  куда  как
внятно.  Вот  оно что:  Автору захотелось колоритных выражений.  Гм...
длинно и как-то не по-русски.  Ну, естественно. Пока проговоришь такую
фразу,  пролетишь полкилометра. И вот еще что интересно: как Автор со-
бирается вставить эти проклятия?  Акцент сосредоточен на мне, следова-
тельно,  гарпийский фольклор нужно давать через мое восприятие - а что
можно воспринять,  кубарем катясь по откосу?  Я злорадно ловлю Его  на
несообразности,  втайне  надеясь,  что Он ее не заметит - иначе,  чего
доброго, последует дубль номер три.

Однажды Он заставил меня выдержать девять дублей. Сцена была проста: я
душил  за  толстую  шею здоровенного четырехглазого монстра,  а монстр
кинжалом,  выхваченным у меня же из-за пояса,  выпускал мне  кишки.  К
концу девятого дубля кишки кончились,  и Автор вернулся к первоначаль-
ного варианту. В довершение всего какая-то неопрятная монашка из орби-
тального монастыря зашивала мне живот пять раз подряд. Пять! И разуме-
ется,  без наркоза,  взамен которого весь клир с воодушевлением  тянул
псалмы в честь Мирового Разума с поминанием пророка Гегеля и неизвест-
ного мне великомученика Хубилайнена.  Задушенный-таки монстр  оказался
слабым утешением, но эту подачку Автора я принял. А что мне оставалось
делать?

Справедливости ради должен сказать,  что такое с Ним случается  редко.
Вряд ли Он привык задумываться над тем, что пишет.



...Лежа за валуном,  Орк прислушался. Сверху доносилась стрельба: кон-
вой расправлялся с теми несчастными,  кто рискнул последовать  примеру
беглецов.  Это  не заняло много времени.  С обрыва на осыпь не прыгнул
больше никто,  Орк и гарпиец оказались единственными спасшимися. Спас-
шимися ли? Сжимая до боли зубы, Орк осторожно выглянул из-за валуна, и
тут же в валун ударила первая пуля. Над кромкой обрыва появились фигу-
ры охранников. Перекатившись к противоположному краю валуна, Орк вски-
нул карабин и выстрелил.  Град пуль был ему ответом. Он выстрелил сно-
ва, не целясь. Часть охранников залегла, остальные рассредоточились по
обрыву,  стараясь свести к минимуму непростреливаемый участок за валу-
ном.  Это им удалось, и вскоре пули стали плющиться о камни совсем ря-
дом с беглецами.  Неожиданно выглядывая из своего укрытия каждый раз в
новом месте, Орк вел беглый огонь...



Я не особенно целился. Все равно мои пули полетят туда, куда их напра-
вит Автор.  Пока что Он направлял их довольно точно:  трое  охранников
скатились вниз и остались лежать среди каменных глыб. Я мельком взгля-
нул на гарпийца - тот лежал,  скорчившись, как эмбрион, за своим валу-
ном шагах в двадцати от меня. По нему тоже постреливали, но как-то ле-
ниво. Им займутся позже, когда разделаются со мной.

А дальше что?  Вот так мы и будем лежать до вечера?  У меня не  хватит
патронов,  чтобы  продержаться до темноты.  Или Автор вдруг решил дать
охранникам меня поймать?



...При этой мысли Орк покрылся холодным потом.  Лучше было не думать о
том,  что  они  сделают  с пойманным беглецом.  Он в отчаянии пробежал
взглядом по голым скальным стенам ущелья.  На противоположном склоне в
тени скалы - должно быть,  поэтому Орк заметил его не сразу! - темнело
неровное пятно.

Пещера!

Спасение. Жизнь.

Но до пещеры еще нужно добраться...

Он выстрелил трижды подряд и,  пригибаясь, кинулся к соседнему валуну,
надеясь  только  на  внезапность своего броска.  Ошарашенные охранники
открыли огонь слишком поздно,  когда Орк уже был в новом укрытии. Гар-
пиец следил за ним непонимающим взглядом.

- Прикроешь!  - крикнул Орк, указывая на пещеру. - Лови! - Точно расс-
читав,  он перебросил карабин гарпийцу. Теперь оставалось рассчитывать
только на собственную ловкость...



И на меткость гарпийца.  Гарпийцы все неплохие стрелки,  а этот, пожа-
луй, из лучших... В одном из предыдущих рождений я не поладил с абори-
генами Гарпии и был превращен ими в решето.  В благодарность я спас их
планету от нападения эскадры космических каннибалов и основал на  Гар-
пии школу снайперов имени Орка Великодушного, с девизом, взятым из ши-
роко изданного на планете цитатника Ури Орка: "Разуй глаза и смотри, в
кого стреляешь".

Я перебегаю за соседний валун. Теперь моя очередь прикрывать, и гарпи-
ец бросает мне карабин.  Он летит,  мотая ремнем и крутясь в  воздухе,
как палка. Я ловлю. Делая короткие перебежки, мы все ближе подбираемся
к пещере.  Остается последний бросок. Охранники нервничают и в который
уже раз промахиваются.  Институтки.  Если я правильно понимаю,  сейчас
мне нужно снять вон того долговязого,  что торчит  столбом  на  правой
скале, не давая мне прорваться в пещеру, и тщательно целится - но, ко-
нечно же, промахнется. Целюсь и я.



...Долговязый взмахнул руками и покатился вниз. Путь был свободен.

Гарпиец на несколько прыжков опередил Орка и был уже  в  безопасности;
Орк  бежал  к пещере,  не чувствуя под собой ног.  Мешали камни,  ноги
скользили по валунам, сдирая с них моховой покров. Орк выкладывал пос-
ледние силы.  Ему не хотелось думать о том, что будет, если нога вдруг
застрянет между камнями. Спасительная тень пещеры была совсем рядом...

Залп! Пули с визгом расплющились о камни у его ног.  В следующее мгно-
вение Орк был уже в пещере.

Свобода? Или всего лишь продление жизни на несколько минут?

Теперь спасение было в том, чтобы найти второй выход из пещеры раньше,
чем его блокируют охранники. Если, конечно, второй выход существует...

Гарпиец мчался впереди,  и Орк,  задыхаясь от сумасшедшего  бега,  изо
всех  сил  старался не отстать.  В слабеющем свете быстро удаляющегося
входного отверстия пещеры,  отраженном ледяными сводами, фигуры бегле-
цов походили на две стремительно несущиеся бесплотные тени...



Спереди донесся  глухой удар:  одна из бесплотных теней впотьмах нашла
головой сталактит. Гарпиец взревел, как медведь гризли, и, не прерывая
бега,  схватился руками за голову.  Мысленно я ему посочувствовал: ему
приходится больше думать о себе,  ему достаются неудобоваримые огрызки
авторского  внимания,  сосредоточенного  в  первую очередь на мне.  Но
нельзя сказать,  что я этому рад, очень часто авторское внимание выхо-
дит мне боком. Слишком часто.



...- Что это?  - хрипло спросил Орк,  всматриваясь в непроглядный сум-
рак.  Перед ним, обвившись вокруг остроконечного сталагмита, лежал че-
ловеческий  скелет в истлевшей одежде.  Тазовые кости скелета рассыпа-
лись,  тускло отсвечивающий череп был покрыт  серым  налетом  высохшей
плесени.  Орк понял. Этот человек умер давно, многие столетия назад, и
успел истлеть в те короткие промежутки  времени,  когда  пылающий  жар
очередного временного солнца растапливал ледяные пещеры Бражника.

Вперед! Смотреть некогда. Интуитивно Орк чувствовал, что погони не бу-
дет, но зато имперцы, лучше знакомые с топографией местности, наверня-
ка попытаются перекрыть второй выход...



Ага, значит,  второй выход все-таки существует. С моим Автором не про-
падешь. Мы несемся вперед, скользя по льду, спотыкаясь о неровности, и
я уже не разбираю, что у меня под ногами: камни ли, обломанные ли ста-
лагмиты или древние скелеты, разбросанные здесь Автором неизвестно за-
чем и ухмыляющиеся нам вдогонку.



...остановились, тяжело дыша.  Орк чувствовал,  что его сердце вот-вот
выпрыгнет из грудной клетки.  Тело было избито и в  нескольких  местах
кровоточило:  кубарем  катясь по осыпи,  он оставил на камнях лоскутья
своей кожи.  В висках стучало.  Перед глазами плыли круги. Путь вперед
преграждал скальный монолит,  более могучий, чем заслон из тысячи воо-
руженных стражников.  Дальше пути не было, зато слева угадывалось пус-
тое пространство. Может быть, проход в боковой коридор?

- Там вода! - крикнул гарпиец. - Нам дальше не пройти! Мы погибли!

Орк попытался задержать дыхание,  чтобы прислушаться.  Это удалось ему
лишь на секунду, но он успел услышать гулкие удары капель, срывающихся
с ледяных сводов, явственное урчание воды, стекающей по наклонному по-
лу боковой пещеры.  Где-то невдалеке шумел подземный водопад. Кажется,
гарпиец сказал правду.

- Как тебя зовут? - спросил Орк.

- Тебе зачем? - с рыданием в голосе выкрикнул гарпиец, и эхо подхвати-
ло: "чем... чем... чем..." Будто смеялось.

- Не знаю,- поразмыслив,  ответил Орк.  - Пожалуй,  могу ответить так:
человек,  о котором знаешь хоть что-нибудь,  внушает больше доверия. У
нас есть еще карабин,  а в сумке - патроны.  Постараемся продать  свои
жизни как можно дороже,  а вдвоем нам будет не так скучно. Может быть,
ты все-таки назовешь мне свое имя?



Он назвал.  Но лучше бы он этого не делал.  В его имени присутствовали
все  восемьдесят  четыре буквы гарпийского алфавита,  а некоторые и по
два раза.  У меня зашумело в голове.  Ни за что не взялся бы повторить
его имя ни по памяти, ни с листа. Хорошо бы заставить Автора проделать
это в качестве упражнения - жаль,  это не в моих силах.  Должно  быть,
мама этого гарпийца, качая младенца в люльке - или в чем там качают на
Гарпии,- ласково называла отпрыска уменьшительными именами,  используя
каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят букв. Бедная мама.



...- Вода! - вдруг закричал Орк и расхохотался, почувствовав внезапный
прилив бодрости. - Ты слышишь - вода! Вода-а-а!

Впервые за много дней он смеялся настоящим счастливым  смехом.  Он  бы
пустился  в  пляс,  но на это уже не осталось сил,  и Орк,  задыхаясь,
опустился на ледяной пол пещеры.  В кромешной тьме он  не  видел  лица
гарпийца, но чувствовал его настороженное непонимание.

- Я не сошел с ума,- торопливо объяснял Орк. - Там вода, ты понимаешь?
Вода!  А откуда здесь вода?  Почему лед в ледяной пещере  тает  именно
здесь?  Пойми!  - Он ощупью нашел гарпийца и тряс его за плечи.  - Лед
тает оттого, что в эту часть пещеры снаружи поступает воздух, нагретый
нынешним солнцем. А это значит...- Орк снова рассмеялся. - Это значит,
что где-то совсем близко есть выход! Мы должны его найти! Идем!

Они по очереди протиснулись в узкую боковую щель. Ноги сразу захлюпали
по подземному ручью,  с потолка и стен пещеры обильно текла вода,  хо-
лодная как лед.  "Если сведет ногу,  я упаду,  а если упаду, то уже не
встану",- озабоченно подумал Орк.  Обжигающая вода уже доходила ему до
колен. Ноги скользили по ледяному, не успевшему растаять дну, и прихо-
дилось двигаться осторожно, придерживаясь за стены.

Но время,  время! Орк проклинал себя за задержку перед неизвестностью,
которую они приняли за тупик и ждали, когда их придут убивать. Но сей-
час он заставлял себя идти медленно, скользил, стараясь не оступиться,
понимая, что проигрывая секунды здесь, он, может быть, тем самым выиг-
рывает жизнь.

За вторым поворотом пещеры показался дневной свет...



Нет нужды описывать мои скупые междометия и восторженный рев гарпийца.
Тех,  кто этим заинтересуется, следует отослать к полному тексту расс-
каза.  Там можно будет прочесть и о том, как мы, обессиленные и, разу-
меется,  задыхающиеся,  выбрались из пещеры, причем гарпиец напоследок
поскользнулся и окунулся с головой,  что ничуть не умерило его энтузи-
азма.  Я одолжил ему карабин,  чтобы он прострелил замок цепи, все еще
сковывающей меня и болтающейся в такт ходьбе,  но он разломал цепь го-
лыми руками, что сэконосило нам один патрон. Спасибо Автору и на этом.

Однако странно, что на выходе из пещеры нас никто не встречает: нет ни
шквала огня, ни пикирующих на нас сверху боевых летательных аппаратов,
ощетиненных устрашающими шипами,  ни даже внимательных снайперов, све-
шивающихся  на веревках с отвесных скал специально затем,  чтобы в них
было легче целиться.

Вокруг тишина.  А ведь место для засады удобное: узкий каньон с верти-
кальными стенами, здесь нам просто некуда деться. А засады нет. Стран-
но.  Не узнаю моего Автора.  Где враг? Мы с гарпийцем одолели бы его в
рукопашном бою.  Я бы получил три-четыре раны в самые болезненные мес-
та,  и гарпиец - вон какой бык здоровый - вынес бы меня на себе к  ка-
ким-нибудь людям... Но нет. Я зря обманываю себя. Неприятности, конеч-
но, будут, только не теперь, а немного позже, где-нибудь ближе к сере-
дине рассказа...

Стоп. А почему я,  собственно, решил, что это рассказ? Я чувствую, что
покрываюсь непредусмотренным Автором холодным потом.  Что если это по-
весть или,  не приведи господи, роман? Вот это страшно. Один раз я уже
был героем романа и на протяжении действия двадцать пять раз был убит,
но выживал всем назло,  и двести пятьдесят раз убивал сам, и враги мои
не выживали.  Я стрелял. Взрывал. Топил. Жег. Доводил до самоубийства.
Я больше не хочу, ты слышишь меня, Автор?

Не слышит.  Ему-то что.  Он не поступится и малым. Если Он мой бог, то
не из всепрощающих,  а из склонных к кровавой уголовщине,  вроде Баала
или Вицлипуцли. А мне хочется Его спросить: куда Он дел свой компьютер
белой сборки,  аппарат, каких еще поискать? Сейчас Он долбит мой образ
на отвратительной клавиатуре пишущей машинки "Ижица",  а прежде, быва-
ло, я торжественно и неторопливо выползал на свет из лазерного принте-
ра,  еще  тепленький и сразу на чистовике.  Если этот Вицлипуцли довел
свою эйтишку до поломки, я как-нибудь переживу - но если Он толкнул ее
из-за  безденежья?!..  Тогда Он будет вынужден сделать меня героем еще
одного романа. Я не хочу.

Так. Теперь мы оба лезем вверх по стене каньона. У Автора странная лю-
бовь к сильно пересеченным рельефам.  Горы, горы... Почему опять горы?
Было это уже,  не раз было. Нет, в предыдущих моих рождениях бывали не
только горы,  случались, например, и джунгли, один раз был океан, один
раз - ледовая пустыня,  а пустыня с песком,  зноем и высохшими костями
неудачников - даже дважды.  Но все-таки чаще всего - горы. Уверен, что
Автор знает о горах понаслышке и поэтому злоупотребляет геометрической
терминологией.  По  обе стороны каньона громоздятся утесы в виде пира-
мид,  призм и даже параллелепипедов,  а на одной весьма странного вида
скале красуется авторское пояснение: "Скала в виде усеченного ромбодо-
декаэдра". Гарпиец, с пыхтеньем карабкающийся вверх, разглядев скалу и
пояснение,  едва не срывается вниз и бурчит проклятия. Ему тоже кажет-
ся, что скалу усекли как-то не так.

Кстати, он лезет по скале довольно резво,  а я - медленно,  очень мед-
ленно.  Автор при каждом удобном случае старается напомнить, как я ус-
тал в борьбе с мировым Злом,  и намекнуть,  что то ли еще будет,  пос-
кольку борьба только начинается. А вот если я разожму пальцы - что бу-
дет?



...Потеряв равновесие,  Орк из последних сил уцепился руками за выступ
скалы,  судорожно пытаясь нащупать опору для ног.  Тщетно.  Его ступни
скользили по гладкой стене.  Он старался не смотреть вниз,  зная,  что
если взглянет туда,  то упадет.  Несколько метров, оставшиеся до верха
каменной стены, казались непреодолимым препятствием.

Сейчас, сейчас...  Мысль Орка лихорадочно работала.  Нужно только доб-
раться до следующей зацепки, дальше будет гораздо проще, там не зацеп-
ки, а целые ступени... Стиснув зубы, собрав в кулак всю свою волю, Орк
попробовал подтянуться на руках.

Напрасная попытка.  У него не осталось сил,  чтобы подтянуться даже на
миллиметр. Пусть сведенные судорогой пальцы пока еще держат его на ус-
тупе - он чувствовал,  как с каждой секундой последние остатки сил по-
кидают его организм...



Между прочим,  гарпиец уже вылез наверх и кричит, что у него все в по-
рядке. Чего нельзя сказать обо мне.

- Эй!  - кричу я, отбросив к чертям всякое достоинство. - Вытащи! Сор-
вусь!

Вытаскивать меня гарпиец не торопится. Я слышу, как он ходит над обры-
вом взад-вперед и почему-то кряхтит, будто ворочает неподъемные камни,
а затем принимается бурно ругаться,  рычит, что пообломает кому-то все
отростки. Гарпийцы размножаются черенкованием, это всякий знает.

Наконец склоняется ко мне:

- Прости меня...- Он почти рыдает.  - Прости,  я не могу помочь!  Я не
виноват, я ничего не могу с собой поделать!..

- Ладно! - ору в ответ. - Все в порядке!

Мысленно добавляю несколько слов по адресу Автора. Мог бы и вслух, все
равно последние фразы в текст не войдут,  но не хочу травмировать гар-
пийца.  Гарпиец не в курсе,  а я уже понял.  В любой работе  рано  или
поздно наступает перерыв. Автор утомился создавать новый шедевр, встал
с кресла, размялся, а теперь, должно быть, ушел на кухню и делает пле-
зир - пьет чай и кофей.

Я вишу.  Под ногами метров двести.  Боль в сведенных судорогой пальцах
невыносима, но теперь я твердо убежден в том, что мою хватку не сможет
разжать  никто,  даже я сам.  Мордатый гарпиец с непроизносимым именем
мечется по обрыву,  умоляет и грозит кому-то. Он может делать все, что
угодно,  но не может спуститься и помочь мне, а тот, кто может мне по-
мочь,  бросил меня и сбежал на кухню. Кажется, гарпиец начинает что-то
подозревать. Он не дурак, даром что с Гарпии,- а я-то в свое время по-
нял все окончательно лишь на третьем рассказе...



...- Помоги! - крикнул Орк, чувствуя, что сейчас упадет...



Ну вот,  наконец-то.  Действие продолжается.  Я вытащен за шиворот, мы
карабкаемся по почти отвесной стене, но в конце подъема силы оставляют
меня (наверно,  Автор так и написал:  "его оставили силы"),  и гарпиец
буквально выталкивает меня наверх,  кладет на большой плоский камень и
хлопочет.  По-моему,  он намерен сделать мне искусственное дыхание. Не
поломал бы ребер.

Я слабо отбиваюсь. Гарпиец раскрывает волосатую пасть:

- Я тебе вот что скажу,- рычит он. - Ты меня спас...

- Ну уж...- я смущен или делаю вид,  что смущен,- это безразлично и на
дальнейшее развитие сюжета никак не повлияет.

- Можешь на меня рассчитывать,  парень. Если чего нужно, ... (непроиз-
носимое имя) не подведет. Будем держаться друг друга, ладно?

Это он зря. Опыт показывает, что от меня лучше держаться подальше. Мой
путь борьбы со Злом вымощен костями ближних.  Гарпиец  рискует,  очень
рискует. Но предупредить его об этом у меня нет возможности.

Вокруг снежные горы,  а мы находимся на небольшом плато,  и наш каньон
рассекает его зигзагообразной линией.  На плато негде укрыться,  здесь
нас прихлопнут еще вернее,  чем в каньоне.  Нужно выбираться отсюда, и
чем скорее, тем лучше. Но куда? И успеем ли?

Конечно, не успеем.  На краю плато встает и тянется хвостом пыль -  на
нас мчится имперская боевая машина.  Мы видны как на ладони и деваться
нам некуда. Мы и не пытаемся - какой смысл? Тот же опыт учит меня, что
боевая машина будет уничтожена.  Кем?  Вероятно,  мною. Как - не знаю.
Пусть об этом позаботится Автор,  мне все равно. Я чувствую сильнейшую
апатию, ни о чем не думаю и не желаю думать. Пусть за меня думают дру-
гие.

Но сейчас Автору не до меня - Его внимание сосредоточено на приближаю-
щейся  боевой машине.  Она похожа на устрашающих размеров танк,  разве
что позади башни помещается бронированный короб,  напоминающий  бункер
сельскохозяйственного агрегата.  Он предназначен для штурмовой пехоты.
На лобовой броне машины кишмя кишат шустрые механические "блохи",  ос-
нащенные магнитными,  нейтринными и ультраглюонными ловушками, необхо-
димыми для сбивания с толку неприятельских ракет и отчасти читателей.



...Орк и гарпиец застыли  в  оцепенении.  Боевая  машина  стремительно
приближалась. Под широкими гусеницами дрожала земля, бешено крутящиеся
катки глубоко вминали в почву тяжелые ребристые траки. Казалось, в об-
лике машины была воплощена неукротимая жажда убийства...



По-моему, неукротимая  жажда  убийства свойственна скорее моему Вицли-
пуцли. Сейчас Он не жалеет красок, чтобы показать: на нас несется неч-
то  чудовищное  и сейчас мне придется плохо.  Но я-то знаю,  что плохо
придется не мне,  а танку. Читатель тоже это знает, но охотно вступает
в игру; он напоминает мне рыбу, которая прекрасно видит, что перед ней
плывет блесна, но не желает в это верить и бросается на блесну с рази-
нутым ртом. Автор прав. Тут важен бодрый стиль, украшенный одним-двумя
подобранными с пола эпитетами,- и никакой посторонней лирики. Читатель
на крючке, млеет и даже не трепыхается. Так и надо.

Между прочим, прежде Он пробовал вставлять в текст лирику, иногда даже
стихи.  С рифмами у Него было все в порядке,  а наивысшим  достижением
явилась строка:

"На нас глазели глаза газели..."

Должно быть,  красивые глаза. После этого Он затосковал и в противовес
газели родил меня. Но Он мне не отец. Он насильник.



Орк выпустил в приближающееся  стальное  чудовище  всю  обойму.  Может
быть,  ему  удастся "ослепить" танк,  и тогда тяжелая махина проскочит
мимо и рухнет на дно каньона?  Орк не знал,  где у  танка  расположены
смотровые приборы...

- Стреляй же! - хрипло кричал гарпиец.

Патроны должны  быть  в сумке,  отобранной у охранника.  Нужно успеть.
Скорее! Что-то выпало из патронной сумки и со стуком упало на землю.

Патроны?

Нет. Гранаты.

Виноградная гроздь на толстом пластиковом черенке.  Каджая виноградина
- противопехотная граната. Их можно отрывать по одной и швырять в про-
тивника. А можно швырнуть всю гроздь разом...

Орк метнулся вперед.  И в ту самую секунду,  когда он, швырнув гранаты
под брюхо накатывающейся боевой машины,  падал ничком на землю, башен-
ное орудие танка выстрелило, казалось, прямо в него.

В упор.

Невероятная сила подбросила Орка в  воздух.  Совсем  рядом  взметнулся
черный, подсвеченный огнем султан взрыва. Несколько раз перевернувшись
в воздухе,  Орк неловко упал на спину.  Удар ошеломил его, но он сразу
вскочил на ноги.

Танк горел...



Не знаю, как в действительности должны гореть подбитые танки. Этот по-
лыхал как фанера,  с треском,  буйством пламени и  крутящимся  столбом
черного дыма. Из танка не выскочил никто. Уцелевшие при взрыве механи-
ческие "блохи" дезертировали и прыжками уносились прочь.

Перевожу дух.  Первое сражение выиграно, но это, конечно, только нача-
ло.  Имперцы от нас не отвяжутся,  пока не убьют. То есть, конечно, не
убьют,  но не могу же я перестрелять полностью все заблудшее население
Бражника!  Арифметика подтверждает, что не могу: в патронной сумке ос-
тался единственный патрон. Последний. Заряжаю им карабин и пинком ноги
сталкиваю сумку в пропасть.  Красивый жест. Уверен, что Автору он пон-
равится и, следовательно, сумка не прилетит обратно. Действительно, не
летит. Ну то-то. Иногда и я кое-что могу. Всякий раз, когда мне удает-
ся добавить мелкий штрих,  я бываю горд до умопомрачения. Вот и сейчас
совсем уже собираюсь самодовольно ухмыльнуться...

И слышу за спиной слабый стон.



...Орк знал,  что в лотерее,  именуемой Жизнью, только один выигрыш на
миллион.  Выигравший вчера может проиграть сегодня,  но  не  наоборот.
Проигравший вычеркивается из лотереи навсегда.

Ури Орк выиграл. Снаряд, разорвавшийся прямо под его ногами, не причи-
нил ему иного вреда, кроме ушибов от падения. Судьба еще раз оказалась
к нему благосклонна.

Он склонился над неподвижно лежащим гарпийцем.  С первого взгляда Орку
стало ясно,  что дела гарпийца плохи.  Открытый перелом бедра, рана на
голове,  повреждение позвоночника...  Должно быть, гарпиец и сам пони-
мал, что его песенка спета. Он был в сознании.

- Ты можешь пошевелиться? - спросил Орк...



Разумеется, нет.  Повинуясь чужой воле, я задаю глупый вопрос. С пере-
ломом позвоночника гарпиец не сможет двигаться самостоятельно. А с та-
кой раной на голове он проживет не более нескольких часов,  от силы  -
дней.  Кажется, пробита черепная коробка, и гарпийца надо спасать. Не-
медленно!  На Офелии XIII есть отличная клиника,  по себе знаю,  а  на
тройной системе Нерон II неплохо лечит один шаман, если его еще не съ-
ели соплеменники за ложные предсказания погоды...

Помутнение рассудка, иначе не назовешь. До Офелии, если я не ошибаюсь,
пять тысяч парсек, а до Нерона - тысячи на полторы меньше. Гарпиец об-
речен остаться здесь,  на Бражнике, но я найду укрытие и буду защищать
раненого до последней минуты, или я не Ури Орк. Зубами грызть буду.

И еще я знаю моего Автора.  Он почему-то убежден, что на любой планете
с архаичной формой управления должна существовать более или менее под-
польная  оппозиция  - подземные ростки грядущих прогрессивных перемен.
Теперь самое время появиться оппозиционерам, которые нас поймут (пред-
варительно, конечно, приняв за имперцев и попытавшись убить), а поняв,
помогут,  укроют и,  чем черт не шутит,  может быть даже вылечат.  Где
они?  Вытягиваю шею и кручу головой, с надеждой оглядывая плато и гео-
метрические пики. И никого не вижу.



...- Теперь-то они меня поймают,- с усилием сказал гарпиец,- и  станут
пытать, пока в конце концов не убьют. Я буду умирать долго...



А я  вдруг понимаю,  куда клонит Автор,  и меня начинает трясти мелкая
дрожь.



...- Тебя не будут пытать,- процедил Орк,  снимая с плеча карабин. Его
лицо исказила гримаса. - Я не позволю тебя пытать.

- Ты что задумал? - с тревогой спросил гарпиец...



Это не я задумал,  не я! Господи, да можно же еще что-то сделать! Если
нужно,  я понесу его на себе,  буду ходить за ним, как за малым дитем,
охранять его, карабкаться с ним на плечах по скалам...

Не выйдет. Я это чувствую. Песенка гарпийца спета, как и было сказано.
Читатель подустал от крови мерзавцев и козлищ,  ему хочется крови агн-
цев.  На грязных и небритых,  на мордатых агнцев спрос такой же, как и
на всяких других.



...Орк оглянулся.  Вершины гор сверкали,  как алмазные иглы. Заходящее
светило резко очерчивало острые грани скал. Он еще увидит эту красоту,
если ему повезет пережить ночь.  Но гарпиец видит этот мир в последний
раз.

- Прости,-  со вздохом сказал Орк.  - Прости,  если можешь.  Так будет
лучше.

Приклад карабина толкнул его в плечо. В горах долго не смолкало эхо...



Я забросал труп камнями.  На этот раз Автор ничего не имел против,  но
заставил меня поторопиться.  Это больше походило не на похороны,  а на
сокрытие следов преступления.

Автор и я - кто из нас двоих убийца,  если каждый порознь на  убийство
не способен?  Никто? Или оба? Впрочем, каждый считает убийцей не себя,
а другого.  Вероятно,  иначе и не бывает.  Кажется,  то, что я сделал,
обозначается диким словосочетанием:  убийство из милосердия. Похоже на
запах фиалок из выгребной ямы.  По Автору выходит, что я человек высо-
ких нравственных принципов,  а я не могу и возразить.  Может быть, су-
ществует и пытка из милосердия?

Не хочу об этом думать.  Стою столбом, мерзну на ветру и не чувствую в
себе ну абсолютно никакого желания что-то делать,  да что там - просто
жить. Куда там! Сейчас Автор настучит на своей "ижице" что-нибудь вро-
де: "Орк стряхнул с себя оцепенение",- и я опять куда-то пойду, попле-
тусь искать себе укрытие и спасать свою шкуру.



...Стряхнув с себя оцепенение, Орк двинулся вдоль обрыва на запад. Ему
было все равно, куда идти, и он выбрал путь в сторону солнца, подстав-
ляя лицо и тело под последние предзакатные лучи...



Карабин я выбросил.  Я не мог носить оружие, которым убил друга. Автор
не возражал. Карабин, в отличие от меня, выполнил свою функцию и боль-
ше не понадобится. Но вряд ли Автор забыл о том, что у меня еще остал-
ся нож... Впрочем, врагов пока не видно.



...Прошел час, за ним другой. Тройное солнце село, зато вершины, окру-
жающие плато,  заметно приблизились.  На горы опускалась ледяная ночь,
светлая,  как  все ночи на Бражнике,  от бесчисленного множества солнц
звездного скопления и холодная,  как могила. Ветер усиливался с каждой
минутой и промораживал до костей. Не будь Орк столь измучен, он еще до
заката успел бы дойти до гор и отыскать убежище,  где можно  переждать
ночь. Он шел, шатаясь, и больше всего на свете ему хотелось лечь и ус-
нуть,  но это означало замерзнуть и умереть. В довершение всего он на-
чал чувствовать муки голода...



И я действительно начинаю ощущать такой голод,  что уже не в силах ду-
мать о смерти несчастного гарпийца,  да простят меня читатели за бесп-
ринципность. Простят, конечно, а вот Автору давно уже не мешало бы ме-
ня накормить, я не кормлен со вчерашнего утра и желудок уже давал себя
знать,  но так, как сейчас - это уже слишком жестоко. Ну что Ему стоит
написать:  "Орк не чувствовал голода, подавленного настороженностью",-
или  что-нибудь  сходное в том же излюбленном Им стиле...  Так ведь не
напишет!  И мои глаза алчно бегают по сторонам,  ища, в кого тут можно
воткнуть  зубы,  а в затуманенном мозгу поселилось волнующее видение -
большая банка консервированных сосисок.  Они стоят в банке тесно, одна
к одной, как солдаты в парадном строю, а сверху они облиты умопомрачи-
тельным венерианским соусом...  Сейчас я съем вон ту,  что торчит выше
остальных.  Чтобы не торчала. Вытягиваю губы трубочкой, приближаю лицо
к банке...

И издаю отчаянный голодный вой, задрав голову и апеллируя к астрономи-
ческим объектам в сером ночном небе.

Нет, я  вовсе  не хочу сказать,  что попал в какую-то совсем уж жуткую
ситуацию,- наоборот,  то, что сейчас со мной происходит, есть нормаль-
ное условие моего существования.  Помню, на Мезозонии, крайне отсталой
планете,  населенной полуразумными динозаврами, мне пришлось не в при-
мер тяжелее.  Но там по крайней мере хватало провианта.  По утрам, от-
бившись от выросших вокруг меня за ночь саблезубых растений,  я погло-
щал наскоро приготовленный стегозавтрак,  в полдень с аппетитом съедал
сочный бронторостбиф,  сдобренный молодыми побегами гигантского хвоща,
а по вечерам мне нередко доставался птероужин, зачастую сам пикирующий
на меня с самыми злостными намерениями. Этот, на мой взгляд, жестковат
и  к тому же любит заходить в атаку от солнца - но если его хорошенько
прожарить на углях, да еще с дикой луковицей, нарезанной кружочками...

Мой рот немедленно наполняется слюной. Слюна - это единственное, что я
могу сейчас проглотить,  но она, к сожалению, не питательна. Мясо, вот
что мне сейчас нужно. Хоть какое. А вот, кстати, и живность.



...Какие-то некрупные животные, похожие на волосатых тритонов с шестью
голенастыми ногами,  прыснули из-под ног и стайкой кинулись прочь. Од-
ного из них Орку удалось убить,  метнув камень.  Орк съел животное сы-
рым,  без всякого аппетита, пытаясь заглушить муки голода, но так и не
почувствовал сытости...



Морщась, я ел этого мелкого гада,  и к горлу подступали спазмы.  Какая
уж там сытость,  живым бы остаться. Но жив, жив. Кое-как встаю на ноги
и чувствую,  что с тритоном в желудке до гор мне не добраться. Я знаю,
что это значит:  вот-вот произойдет что-то, что радикально изменит си-
туацию,  и если я что-нибудь понимаю, это произойдет раньше, чем я ус-
пею сделать три шага. Начинаю считать шаги: раз, два, тр...



...Орк пошатнулся.  В первую секунду у него мелькнула мысль, что из-за
усталости он плохо координирует движения,  но тут же он понял, что это
не случайность. И еще Орк понял, что он здесь не один...

Он сделал шаг,  затем другой и попытался упереться ногами. Тщетно. Ка-
кая-то неведомая могучая сила тянула его к обрыву.  Казалось,  ровное,
как  стол,  плато вдруг вздыбилось,  его поверхность стала наклонной и
наклон увеличивался с каждой секундой.  Орк упал на  землю,  вжался  в
нее,  вцепился руками в торчащие камни,  уже понимая, что произошло, и
сознавая,  что его усилия бесполезны.  Против гравитационной атаки нет
защиты - но разве мог он предположить,  что Империя имеет гравитацион-
ное оружие да еще держит его на захудалой периферийной планете? Ярост-
но цепляясь за все подряд, Орк неуклонно сползал к обрыву. Лихорадочно
перебирая в уме события минувшего дня,  он искал,  где же он  допустил
просчет,  хотя бы незначительную неточность, цена которой - жизнь. И -
не находил ошибки.

Обессиленные пальцы разжались,  Орк почувствовал, что стремительно па-
дает в пропасть.  Что ж,  несколько секунд полета - и он найдет легкую
смерть на камнях, устилающих дно каньона. Вероятно, удар о камни будет
похож не на взрыв, а на щелчок выключателя, отключающего сознание...



Что и говорить, изменение ситуации радикальное, но нельзя сказать, что
оно мне очень по душе. Впрочем, мое падение почему-то замедляется, по-
том прекращается совсем, и я мягко опускаюсь на дно каньона. По-моему,
здесь кладбище разбитой техники:  справа и слева от  меня  громоздятся
исковерканные  механизмы,  грудами  валяется  разнообразная  рухлядь и
ржавь, все здорово слежалось и не на чем остановиться глазу.

Зато прямо передо мной на ровной каменной площадке перед входом в  пе-
щеру  (еще одна пещера!) происходит нечто достойное внимания.  Сначала
на площадке возникает фигура коренастого мужчины,  одетого в неописуе-
мые лохмотья и с лицом разъяренного троглодита.  Фигура цепко держит в
руках весьма странного вида оружие,  и я бы терялся в догадках о  том,
что это за штука, если бы не знал заранее, что это гравитатор - грави-
тационное оружие лучевого действия и практически неограниченной  даль-
ности боя.  Ну а в кого это оружие в данный момент нацелено - говорить
просто излишне. Затем троглодит куда-то исчезает и на его месте возни-
кает прелестнейшая девушка с великолепной гривой темных волос - Автор,
как видно, решил, что троглодит нехорош с эстетической точки зрения. А
может быть,  Он просто забыл, что в предыдущих рассказах успел всучить
мне не один десяток подобных девушек.



...- Ты умрешь, проклятый имперец,- с ненавистью сказала девушка. - Но
сначала ты расскажешь о том, что тебе велел твой сюзерен!

Орк сделал  шаг  вперед,  но девушка оказалась проворнее.  Отброшенный
гравитационным лучом,  Орк упал на камни, а когда поднялся, то увидел,
что прямо ему в лицо направлен матово отсвечивающий ствол бластера.

- Еще  шаг  - и я сделаю из тебя головешку,- решительно сказала девуш-
ка...



Разумеется, я сделаю шаг, и не один. Но вдруг она и в самом деле выст-
релит?  Интересно знать, какие у Автора представления о действии блас-
тера? Если что-нибудь вроде огнемета - тогда худо...



...Орк осторожно шагнул к девушке,  и увидев,  что ствол бластера в ее
руке дрогнул, предостерегающе поднял руку:

- Я вовсе не имперец,- сказал он,  пытаясь улыбнуться. - Собственно, я
вообще не с Бражника.  И еще я хочу сказать,  что не воюю с  красивыми
девушками.

- Ты лжешь,- мотнула головой девушка. - Имперцы всегда лгали...



Недоразумение утрясалось на пяти страницах;  на протяжении трех из них
мы с бластером играли в "кто кого переглядит".  Переглядел я, и девуш-
ка,  недоверчиво поглядывая на меня, убрала оружие. Кажется, она не до
конца поверила в то,  что я не собираюсь броситься на нее с голыми ру-
ками.

Делаю успокаивающий жест. Я не брошусь. Во-первых, устал, а во-вторых,
на такого породистого жеребца,  каким по милости Автора я являюсь, де-
вушки  бросаются  сами.  Но куда они исчезают по завершении очередного
рассказа?!

Эту зовут Беата,  и ее фигура превыше всяких похвал.  Обычно Он так  и
пишет,  когда чувствует приступ литературной импотенции: "превыше вся-
ких похвал".  Подразумевается, что нужные эпитеты подберу я сам, и чи-
татель  тоже.  Но  мне не хочется,  да и вообще восхищаться ее фигурой
что-то не тянет. Гораздо благосклоннее я бы сейчас посмотрел на ужин и
на какую-никакую постель.  Впрочем,  как раз к постели дело и без того
идет много стремительнее, чем мне хотелось бы.



...В пещере оказалось сухо и тепло, подземные коридоры освещались све-
тящимися комками желтой слизи,  подвешенными на крючьях, вбитых в шер-
шавую стену,- один из комков,  почуяв людей, потянулся к ним и показал
пасть.  Пещера была обитаема, Орк сразу это почувствовал по запаху, от
которого испытал легкое головокружение,-  устоявшемуся  запаху  жилья,
вызывающему  к  жизни ностальгические воспоминания.  Справа и слева от
главного тоннеля отходили короткие  боковые  коридоры,  оканчивающиеся
грубо сколоченными дверями,  и Орк понял, что это жилые кельи. Свернув
в один из боковых коридоров,  Беата обернулась и положила ладони  Орку
на плечи.

- Я ждала тебя,- просто сказала она.

- Меня? - переспросил Орк.

- Такого,  как ты. Я не одна, здесь, в пещере, много людей, но все они
смирились с жизнью кротов. Да, здесь пока безопасно, но только потому,
что  мы  не оставляем в живых имперцев,  осмеливающихся приблизиться к
нашему убежищу;  потому,  что мы сбиваем имперские флаеры, пролетающие
над каньоном.  Ты видел их обломки. Но когда-нибудь наше убежище будет
раскрыто, и тогда нам придется либо погибнуть, либо уйти в нижние яру-
сы пещеры.  Навсегда. Подземная жизнь не для таких, как мы с тобой. Ты
умный и сильный, ты обязательно что-нибудь придумаешь...

- Конечно,- сказал Орк.

У покосившейся двери он подхватил Беату на руки и осторожно поцеловал.
Девушка  обвила руками его шею,  и тогда он бережно понес ее в келью и
легким толчком затворил за собой дверь.

- Меня еще никогда не носили на руках,- потрясенно сказала Беата...



Меня тоже.  Что делает Автор,  о чем Он думает,  этот дурак! Последние
мои  силы  уходят  на то,  чтобы дотащить нежданно свалившийся на меня
груз до постели.  Я буквально валюсь от усталости и уже ни на  что  не
способен. Я, наконец, просто грязен. Но нет никакой передышки, и Беата
впивается в меня долгим и страстным поцелуем, напрочь перекрывая дыха-
тельные пути.  Кое-как борюсь за жизнь, а она думает, что это - прилив
страсти. А Автор, похоже, вообще не думает. В случае драки или бегства
от стражников Он мог бы еще написат что-нибудь вроде: "отчаяние прида-
ло ему силы". Но сейчас не тот случай.

А дальше?  Если Он поставит многоточие,  я готов простить Ему весь се-
годняшний день, но вдруг Он решится дать более детальное описание? Вот
это страшно, даже если предстоящее, древнее как мир действо будет опи-
сано игривыми обиняками. Но откуда Он возьмет столько обиняков в своем
словарном запасе?

Что ж,  пусть.  И если Он на свою беду когда-нибудь вздумает  написать
рассказ  от  первого - своего - лица и опрометчиво окажется в пределах
моей досягаемости,  я загрызу Его зубами.  Как-то раз Он выдал  фразу,
впоследствии кем-то исправленную: "загрызть голыми зубами". Вот голыми
и загрызу. Но прежде возьму за шиворот, чтобы не убежал, и выскажу Ему
все, что о Нем думаю.



...- Ты мой,- прошептала Беата. - Мой...

Орк бережно заключил девушку в объятия...



Слава Вселенной, Он поставил многоточие! Остальное читатель должен до-
думать сам, ибо предполагается, что фантастику читают люди с воображе-
нием. Я разжал объятия и облегченно свалился на постель.

- Ты что? - непонимающе спросила Беата. Она была бесподобна, но сейчас
я был не в состоянии даже любоваться ею.

- Сплю - вот что! - И, терпя решительное поражение в борьбе со сном, я
кое-как объяснил ей ситуацию.

- Я тебя ненавижу,- неуверенно сказала она.

- Не-е-ет,  дорогая,- проговорил я сквозь сон. - Ты меня теперь любить
будешь,  ты без меня жить не сможешь,  ты теперь,  если понадобится, и
собой пожертвуешь ради меня,  это я тебе говорю. Потому что...- я зев-
нул, отключаясь,- потому что так задумано...

Она спихнула меня на пол.  Я не вскочил, не попросил прощения, не наг-
радил ее оплеухой.  Я заснул. Смертельно уставшему человеку все равно,
где спать. И если Автор захочет начать мой завтрашний день с того, что
я просыпаюсь в постели рядом с Беатой,- так оно и будет. И мне безраз-
лично,  каким образом Автор,  подобрав меня с пола,  перенесет к ней в
постель. Это Его личное дело.



...Когда Орк проснулся,  Беата еще спала, положив голову ему на плечо.
Во сне она казалась еще привлекательнее...



Ну вот,  видали? Между прочим, Беата действительно привлекательна, и я
думаю, что мы с ней как-нибудь поладим, тем более что я теперь снова в
боевой готовности:  жив,  здоров и весел,  и даже вчерашний тритон как
будто переварился во мне без эксцессов.  Лежу, смотрю в потолок кельи,
считаю сталактиты,  а в голове бродят разные мысли и догадки - но  это
не мои мысли,  а Его.  Они предназначены для особо тупоумных особей из
читательской среды,  и мне до них дела нет.  Терпеливо жду,  когда это
кончится,  а  потом разбужу Беату и пусть она познакомит меня с племе-
нем.



...Здесь, в огромном подземном зале собрались жертвы  космических  ка-
тастроф,  остатки экипажей и пассажиров,  по счастливой случайности не
попавшие в лапы имперцев,  сумевшие выжить в этом мире  жестокости.  И
еще их потомки,  некоторые - в третьем колене. Всего набралось человек
тридцать мужчин и почти столько же женщин -  беглецов  и  изгнанников,
потерявших надежду, но сохранивших страстное желание сражаться за свою
свободу и умереть,  сжав зубы на горле врага.  Орк присматривался к их
грубым,  обветренным лицам, пытаясь определить, откуда сюда попали эти
люди.  Гарпийцы казались мрачными и насупленными;  дилийцы,  напротив,
выглядели  весьма приветливыми,  если не знать,  что более коварного и
изобретательного в военных хитростях народа во всей  Вселенной  нет  и
никогда не было; долговязые, с оливковой кожей, тиониты по обычаю зак-
рывали тканью нижнюю часть лица; попадались и изящные женщины с Андро-
махи,  легко узнаваемые по коротким прическам и ритуально купированным
ушам.

Двое угрюмых мужчин,  еще носивших на себе обрывки  имперской  военной
формы,  оказались бывшими стражниками,  не поладившими с начальством и
счастливо избежавшими единственного на Бражнике наказания для стропти-
вых, которое заключалось в сажании провинившегося на специально заост-
ренный сталагмит в одной из многочисленных пещер...



Так. Скелет, встретившийся нам с гарпийцем в ледяном тоннеле, дождался
своей очереди и получил вполне рациональное,  хотя и жутковатое объяс-
нение.  Но мне ясно и другое:  это не рассказ.  Нет привычной динамики
(Орк выстрелил - враг упал), медленно вводятся в действие новые персо-
нажи. Автор замахнулся по меньшей мере на повесть. И я снова бодр, го-
тов  крушить и подставлять себя под удары разной степени силы и жесто-
кости,  чтобы привнести мир и благодать, как я их понимаю, на эту пла-
нету,  которой,  если сказать совсем честно, вовсе и не существует. Но
нет смысла открывать на правду глаза всем этим людям.  Они новички, не
поймут.



...Люди возбужденно загомонили.  Рассказ Орка о неотвратимо приближаю-
щейся войне с Империей вызвал бурю восторга, а сознание того, что сре-
ди  них  находится человек,  вырвавшийся из плена имперцев,  вселило в
сердца людей надежду.

- Это и наш шанс!  - крикнул Орк. - И мы должны его использовать, а не
сидеть сложа руки!..



Ну разумеется.  Уж что-что,  а кричать "граждане,  к оружию" я умею. И
"граждане",  конечно, рады встретить мой призыв взрывом энтузиазма, но
тут  некстати  вмешивается  оппонент.  Я его уже видел:  это тот самый
троглодит,  который уже мелькал передо мной,  а потом был оставлен про
запас,  по виду - дегенерат и потенциальный предатель. Брызгая слюной,
он обвиняет меня в двурушничестве и  обзывает  имперским  агентом,  но
я-то знаю,  уже догадался, что он попросту ревнует Беату к невесть от-
куда взявшемуся конкуренту.  Сейчас Автор,  по-видимому, решает, каким
именно образом я должен прервать троглодитские словоизлияния:  свингом
или апперкотом?

Свингом. Конкурент бит в  лучших  пещерных  традициях  и  окончательно
уничтожен  презрением соплеменников,  полагающих с подачи Автора,  что
критика такого замечательного человека (меня)  недостойна  порядочного
литературного героя. Но я великодушен и, приняв командование над сфор-
мированным мною отрядом,  в последний момент назначаю  троглодита  от-
ветственным по уходу за верховыми и вьючными животными.

Ибо это пещерное племя имеет своих скакунов - родных братьев того три-
тона, что я съел, но величиной с хорошую лошадь, с крупной крокодильей
головой,-  вид,  выведенный  местными  умельцами  методом генетических
трансформаций.  Они (т.е.  скакуны, а не умельцы) земноводные и чахнут
на  глазах,  если  время от времени не поливать их шкуру водой.  Остро
чувствую,  куда клонит Автор:  троглодит, конечно же, выпустит воду из
припасенных емкостей (помятых топливных баков, снятых с разбитых флае-
ров) и в самый неподходящий момент оставит наш отряд  без  транспорта.
Подлый прием как со стороны Автора, так и троглодита.



...Застоявшиеся скакуны  в  нетерпении били землю ребристыми хвостами.
Когда отряд был готов к выступлению,  Орк приказал трогаться  в  путь.
Разветвленная сеть пещер, располагавшаяся под горной страной, позволя-
ла выйти на поверхность практически в любой удобной точке...



В какой именно? - вот вопрос. Куда я, собственно говоря, веду этих лю-
дей,  наврав им о том, что у меня есть какой-то необыкновенный план? У
меня его нет. Допускаю, что такой план есть у Автора, однако Он не по-
заботился сообщить его кому бы то ни было.

Через две страницы положение проясняется. Мы уже на поверхности и, ук-
рывшись за валунами,  сидим в засаде возле дороги,  проходящей по краю
плато. Наша первоочередная задача - взять пленного, по возможности бо-
лее разговорчивого. А по дороге уже что-то движется...



...Беата решительно повела стволом гравитатора,  и армейский транспор-
тер,  не удержавшись на дороге, вильнул вбок и с оглушительным скреже-
том врезался в скалу. Солдаты, посыпавшиеся из него, не успели изгото-
виться к обороне - отовсюду,  справа и слева, на них кинулись всадники
Орка. Солдаты успели дать лишь один нестройный залп, несколько всадни-
ков упало,  но тут же противники смешались, и в гуще сражения, озаряе-
мой вспышками бластеров,  замелькали ружейные приклады солдат и камен-
ные метательные дубинки воинов Ури Орка.  Ужасные пасти "лошадей" раз-
рывали имперцев в клочья...



В клочья!  Так я и знал, что наиболее эффективным оружием ближнего боя
окажется  крокодил.  И о том,  что каменная дубинка составит достойную
конкуренцию бластеру,  я тоже догадывался.  Как и о том,  что  в  этой
стычке я неизбежно буду ранен телесно, но сохраню присутствие духа.

Оп! А ведь больно.  Ну зачем,  зачем с таким усердием колоть меня шты-
ком? Ткнул раз, ткнул другой - и будет...



...Истекая кровью, сочащейся из трех ран, Орк сумел отчаянным движени-
ем  отбить новый удар,  который наверняка оказался бы смертельным,  и,
прежде чем офицер успел опомниться,  обрушил  массивный  ствол  своего
гравитатора на голову противника.  Офицер упал,  а на его лице застыло
выражение ненависти и страха...



Конец сцены.  Противник уничтожен, "язык" взят мною слегка оглушенным,
но  живым,  а я едва стою на ногах,  плохо соображаю от потери крови и
чувствую такую боль,  что готов выть.  Но даже выть не могу,  а только
разеваю  рот,  как загарпуненная рыба,  и пытаюсь поймать хоть немного
воздуха. Что-то не ловится.

Между тем Беата мастерски ведет допрос пленного.  Ей помогает один  из
бывших стражников,  не утративший своих профессиональных навыков. Ред-
кая по омерзительности сцена, сразу ясно, что Автор ничего подобного в
жизни не видел. Иначе невозможно понять, почему пленный офицер еще жив
и даже пытается стойко молчать,  когда его так квалифицированно разде-
лывают на мясное азу;  иначе Автор и писал бы иначе - и если бы Он ре-
шился об этом написать,  то, пожалуй, итоговым продуктом могло бы ока-
заться что-то другое, а не книжка про Ури Орка.

Самое печальное то, что я, по-видимому, бессмертен. Остальные смертны,
кроме,  возможно, Беаты. Когда-то я затруднялся, а теперь, когда Автор
вводит нового героя, могу довольно точно предсказать, сколько этот ге-
рой протянет.  Есть герои "до конца повести", есть - "на пять минут" и
масса таких,  что не стоят плевка - эти, как правило, сами старательно
лезут под выстрел. И бывают моменты, когда я остро завидую "пятиминут-
никам".

Как, например, сейчас.

Но я бессмертен. Бессмертен, как это ни противно. И это надолго.



...Предсмертный вопль офицера на миг заглушил голос Беаты, подбежавшей
к Орку.

- Орк!  - крикнула она.  - Теперь мы знаем, где искать стартовые шахты
имперских кораблей!  Но для того, чтобы взлететь, нам придется сначала
убрать силовое поле...



К черту! Опять не дали довести мысль до конца. Какое еще поле? Ах, по-
ле!  Ну да, как же без поля, без поля нам никак нельзя, в чью это кра-
мольную голову забралась мысль о том,  что можно без поля? Само собой,
Бражник, как всякая порядочная планета с тоталитарным режимом, окружен
санитарным силовым полем,  не позволяющим стартовать ни одному звездо-
лету  без специального разрешения Верховного Властителя.  Генератор же
поля, как удалось установить, находится в укрепленном замке, принадле-
жащем Верховному Распорядителю Тхахху Вялому,  ленному вассалу Верхов-
ного Координатора с не менее музыкальным именем  Псахх  Хилый.  Должно
быть, процесс вырождения аристократии зашел у имперцев очень далеко, а
присущая им извращенность побудила превратить собственные стати в  ро-
довые фамилии.  Подразумевается, что физическая немощь высшего эшелона
здешней власти с лихвой компенсируется исключительной зловредностью ее
представителей.  Таких уничтожать одно удовольствие,  но сначала,  как
водится,  необходимо узнать о враге  хоть  что-нибудь.  Беата  наскоро
просвещает меня насчет иерархии здешних Верховных.  Для памяти наскоро
рисую в уме схемку:

1. Верховный Властитель (царь и бог на Бражнике и вообще, по-видимому,
нехороший человек).

2. Верховные Координаторы (министры и генералитет).

3. Верховные Распорядители (офицеры старших рангов).

4. Верховные Понукатели (младшие офицеры и штабные писари).

5. Верховные Исполнители (наемные солдаты, стражники и надсмотрщики на
рудниках).

6. Рабы и военнопленные.

В схему не вписались люди вне закона,  всякое недобитое отребье, вроде
меня  и  моего отряда.  Ну,  меня теперь добить нетрудно - ткни только
пальцем.  В глазах темно.  Но так или иначе, а замок Тхахха Вялого нам
придется брать штурмом;  зная Автора,  иного пути представить себе не-
возможно.



...- Да,- с усилием сказал Орк. Сознание его покидало. - Напасть нужно
немедленно...- Он вдруг пошатнулся и начал оседать на землю.  - Кажет-
ся, я не совсем в форме...

- Нет! - крикнула Беата...



Уже через десять минут, напичканный местными стимуляторами, добываемы-
ми  из  пещерных лишайников,  я двигался к замку Тхахха в главе своего
отряда инсургентов...

Да, чуть не забыл.  Здесь слово "двигался" означает,  что  двигался  и
двигаюсь  именно  я,  а не "лошадь" подо мною.  "Лошадей" у нас больше
нет.  А того троглодита,  который,  как я и предполагал,  уморил наших
земноводных  скакунов,  лишив их полива,  я заколол своим ножом (вот и
нож пригодился),  причем все племя бурно протестовало и требовало  для
предателя казни через сажание на сталагмит.  Но я оказался милостив, и
к тому же у нас не нашлось времени на обтесывание  сталагмита,  а  все
обтесанные, что встретились нам по пути, были уже заняты.



...- Теперь обратный путь отрезан,- сказала Беата,  кусая губы.  - Без
транспорта мы погибнем на обратном пути. Орк, ты что задумал?

Орк закончил одеваться и критически осмотрел себя.  В  наряде  убитого
пленника он ничем не отличался от заурядного имперского офицера.

- Будьте готовы к атаке,- сказал он, пряча за пазухой нож. - А мне хо-
чется нанести визит Тхахху Вялому.

- Зачем? - воскликнула Беата.



А действительно - зачем? С помощью гравитаторов мы легко могли бы ста-
щить с башен замка дозорных, а затем забросить на стены десяток-другой
молодцов из моего отряда. Девчонке, однако, всего не объяснишь.

- Так нужно,- цежу я сквозь зубы и морщусь. - Сама подумай: стычки бы-
ли,  драки были, любовь, будем считать, тоже была, а интрижки - ни од-
ной.  А кроме того,  нужно же Автору показать  изнутри  гнездо  врагов
прогрессивного человечества!

- Какому Автору? - не поймет Беата.

- У нас с тобой один Автор,- бурчу я,  вылезая из укрытия. - Да и тот,
честно сказать, сволочь.



...Его заметили. Взвыла сигнальная сирена, часовые на башнях перестали
расхаживать взад-вперед и замерли, напряженно вглядываясь. Орк уверен-
но двинулся к воротам,  заметив краем глаза, что в его сторону развер-
нулся  тонкий  ствол  пулемета.  Кто-то невидимый дал команду опустить
подъемный мост.

Орк невольно замедлил шаги.  Успеет ли Беата вместе с отрядом прийти к
нему на помощь? Должна успеть.

Он взглянул  вверх.  Над главной башней цитадели возвышался,  медленно
вращаясь, массивный дротонный отражатель...



Всякому известно,  что дротонный отражатель - это отражатель,  имеющий
форму дротона,  а вовсе не отражатель дротонов, которых не существует.
Насколько я понимаю авторский  замысел,  дротонный  отражатель  -  это
именно то,  что нам сейчас нужно,  а зачем - пока не знаю,  но узнаю в
свое время.



...Наконец его ввели в парадный зал,  и Орк, увидев невысокого рыхлого
человека с властными манерами, понял, что перед ним Тхахх Вялый, хозя-
ин замка. Не дойдя до вышестоящего положенных пяти шагов, Орк замер и,
согласно этикету, максимально отведя вбок левую ногу, представился:

- Верховный Понукатель Орхх Дохлый - к Верховному Распорядителю!

Маленькие хитрые глазки Тхахха Вялого впились в Орка. Орк почувствовал
себя неуютно:  в случае провала выбраться из  замка  будет  не  так-то
просто.

- Какой ты Дохлый,- брюзгливо сказал Тхахх, продолжая разглядывать Ор-
ка.  - Вон какой здоровяк, будто только что из надсмотрщиков. Нечистая
кровь... Признайся - бастард?

Что делать?  - подумал Орк.  Изобразить оскорбление? Но нет, это будет
ошибкой,  пусть лучше Тхахх почувствует  превосходство,  превосходство
усыпляет.

- Да,  я бастард,- смиренно сказал он. - Мой отец, Верховный Координа-
тор,  был женат тайным браком на дочери Верховного  исполнителя,  моей
матери.  И  хотя я старший из его сыновей и ношу родовое имя,  я всего
лишь скромный Верховный Понукатель.

- Ты не похож на скромного,- хитро прищурившись, сказал Тхахх. - Что у
тебя ко мне?

- Имею  счастье  передать устное приказание Верховному Распорядителю,-
отчеканил Орк,- от Псахха Хилого, моего сюзерена.

Глазки Тхахха Вялого превратились в щелки.

- Вот как,- сказал он,  масляно улыбаясь. - Значит, Псахх и твой хозя-
ин?  Гм. Нет-нет, я вовсе не подвергаю сомнению истинность твоих слов.
И Верховный Координатор Псахх Хилый,  мой добрый сюзерен, без сомнения
подтвердит свое приказание,  поскольку уже третий день является почет-
ным гостем в моем замке...



Вот это номер! Впрочем, в том, что Тхахх, хоть он и Вялый, а меня рас-
кусит, можно было не сомневаться: в этом вся соль, иначе зачем мне бы-
ло лезть в этот замок?  Автора стремительно несет по узкому фарватеру,
на котором нам обоим знаком каждый поворот.  Мне кажется,  Он уверен в
том,  что стоит ему выгрести в сторону, как его корыто немедленно нас-
кочит на риф; поэтому Он лег в дрейф и, как говорится, бросил весла.

По-моему, Он их и не поднимал.

А впереди на фарватере - драка.  И какая! - Ури Орк против целого гар-
низона имперцев. Но беспокоиться излишне. На этот раз меня даже не ра-
нят:  Автор считает, что читатель уже проникся ко мне живейшим сочувс-
твием и желает мне всяческих благ.  Автор прав. Он всегда прав. Сейчас
Он  моими  руками расшвыряет врагов направо и налево.  Но теперь пусть
это сделает Он,  я же по собственному почину не  шевельну  и  пальцем.
Хватит.  Я устал и,  будь моя воля, охотно позволил бы себя убить. Так
ведь не убьют, вот в чем вся трагедия.



...По мере того как зал наполнялся солдатами,  Орк  медленно  пятился,
пока не ощутил лопатками стену.

- Взять его живьем! - визгливо закричал Тхахх. - Ничтожный самозванец,
ты будешь корчиться на сталагмите!

Бластер в руке Орка полыхнул двумя вспышками,  и два обугленных  тела,
отброшенных огненным ударом,  дымясь, рухнули на пол. Толпа солдат на-
катывалась лавиной.  Третий выстрел пришелся прямо в чье-то искаженное
ненавистью и ужасом лицо, а четвертого не последовало: бластер был вы-
бит из руки Орка и со стуком покатился по полу. Но прежде чем кто-либо
из солдат коснулся его тела, Орк успел выхватить нож...



Малое время спустя парадный зал замка Тхахха Вялого был завален трупа-
ми,  а трое уцелевших солдат все так же яростно продолжали брать  меня
живьем.  На  их  месте  я бы искал спасения в бегстве.  Автор обнаглел
окончательно:  я,  конечно,  супермен, но все же не комбинат по произ-
водству трупов.



...- Стреляйте в него! - закричал Тхахх.

Орк понял, что находится на пороге смерти. Он взмахнул рукой - тяжелый
нож просвистел в воздухе и вонзился в горло  одному  из  солдат.  Двое
других подняли оружие.

- Огонь! - скомандовал Тхахх.

Огненная вспышка сверкнула молнией, и в зал через выбитую дверь ворва-
лась Беата с бластером,  готовым к бою.  За ней следовал  отряд.  Один
солдат был убит сразу, другой, подхваченный лучом гравитатора, находя-
щегося в руках оливковокожего тионита,  был поднят в воздух и, извива-
ясь всем телом,  медленно выплыл за окно. Тионит выключил антигравита-
ционный луч - из-за окна донесся продолжительный вопль,  закончившийся
звуком падения тела.

- Сдавайся, Тхахх! - крикнул Орк. - Ты мне нужен живым!..



А это еще зачем? Впрочем, не исключено, что это часть моего хитроумно-
го плана.  Пора бы узнать, какого именно. Пока что действие напоминает
мне не доведенный до конца процесс изготовления сдобных булочек: теста
много,  а изюма в нем нет.  Но хотя бы одна изюмина должна присутство-
вать,  иначе пропадет эффект ожидания;  уж что-что, а эту истину Автор
усвоил прочно.



...- Не давай нашим разбредаться по замку,- шепнул Орк Беате.  - Любая
воинская часть, занявшись мародерством, перестает существовать как бо-
евая единица. Скажи им, что я приказываю всем собраться здесь. Но сна-
чала пусть отыщут Псахха Хилого.

- А ты? - спросила Беата.

- А я займусь Тхаххом. Только он знает, как снять с планеты санитарное
поле. Хочу попробовать уговорить его изменить присяге.

Беата покачала головой.

- Не выйдет,  Ури,- сказала она.  - Ты не знаешь, что это такое - вас-
сальная присяга. Из-за страха перед сталагмитом он охотнее даст разре-
зать себя на кусочки...

- Если понадобится, разрежем,- сказал Орк. - Но я уверен, что до этого
не дойдет. Вспомни историю Земли, нашей прародины. В средние века фео-
далы давали вассальную клятву  своему  непосредственному  сеньору,  но
только ему и никому другому.  Понимаешь? Любой ничтожный барон мог иг-
норировать даже приказ короля, если этот приказ не был подтвержден ка-
ким-нибудь графом, принявшим от барона клятву верности. Этот средневе-
ковый принцип назывался "вассал моего вассала - не мой  вассал".  Если
мы найдем Псахха,  то не думаю,  что Тхахх станет долго упираться:  по
моим наблюдениям, такие сморчки, как он,- большие жизнелюбы...



Вот и изюмина.  Правда,  изрядно залежалая: та виноградина, из которой
ее  сделали,  поспела задолго до войны Алой и Белой розы.  Но сойдет и
такая.  Баловать читателя совершенно незачем,  он и так избалован  до-
нельзя.  Зато теперь,  как говорится, повесть приобретает определенное
познавательное значение,  а перенесение в  космос  нравов  и  порядков
средневековья вообще очень плодотворно. Только не надо брать Возрожде-
ние и эпоху гуманизма, этот период истории суть ошибка человечества, а
мне,  Ури Орку, убиваться по поводу пролитой крови и вовсе неприлично.
Допускается лишь чувство легкого отвращения, вроде манерной стыдливос-
ти, и то через два раза на третий.



...Орк отвернулся.  В руках у оливкового тионита находилась отрезанная
голова Псахха Хилого.  Тионит держал ее за уши, как кастрюлю. По-види-
мому, Верховный Координатор был убит в опочивальне, не успев проснуть-
ся:  к окровавленному обрубку шеи прилипли перья из рассеченной подуш-
ки.

- Лучше убейте меня сразу!  - вопил Тхахх. - Я не нарушу своего долга!
Я присягал своему сюзерену!

- Вот этому?  - спросил Орк, а тионит по его знаку выставил голову на-
показ.

- Вот эт... Что-о?! Он убит?

- Как видите,- любезно пояснил Орк. - Остальное в опочивальне. Вы смо-
жете воздать последние почести покойному,  как только примете наши ус-
ловия.  И  так  как ваша присяга превратилась теперь в пустой звук,  я
предлагаю немедленно приступить к сотрудничеству.

- Это с вами-то? - фыркнул Тхахх. - Ладно, развяжите меня...



Вот, собственно,  и все. В сущности, на этой фразе Автор мог бы поста-
вить точку,  дальнейшее и без того предельно ясно - но такой конец го-
дится разве что для рассказа,  а у повести законы иные. Из повести Ав-
тору так просто не выбраться,  и Он это знает. А посему обязан кое-как
закруглить сюжет,  и я  думаю,  что  Он  уложится  страниц  в  пятнад-
цать-двадцать.

Во-первых, Тхахх  Вялый,  получив  гарантии личной неприкосновенности,
откроет нам секрет управления санитарным полем и произнесет  несколько
фраз о преимуществах свободы перед вассально-ленными отношениями с кем
бы то ни было.

Во-вторых, мой отряд,  опьяненный первым  решительным  успехом,  решив
после непродолжительных дебатов,  что негоже думать только о собствен-
ной шкуре,  ринется взрывать рудники,  освобождать рабов и захватывать
имперские космические корабли. При этом какой-нибудь смертник останет-
ся в замке отбивать атаки имперцев и манипулировать санитарным  полем,
а  так  как добровольцев на эту роль не отыщется,  в замке останусь я,
выдержав трогательно-суровую сцену прощания с Беатой.

В-третьих, этого мало.  Все эти события хотя и необходимы,  но  финала
повести еще не делают. В довесок к ним требуется дополнительная сюжет-
ная находка (или выходка?) - лучше одна,  но ошеломляющая и желательно
такая, чтобы можно было говорить о кровном родстве этой вещи с подлин-
но научной фантастикой. Автор берет быка за рога: Тхахх уже что-то ло-
почет  о парсеках,  численных методах и релятивистских поправках к нь-
ютоновой теории тяготения.

Вот оно что:  оказывается, в центре звездного скопления, в котором пу-
тешествует Бражник, находится "сверхмассивная черная дыра", не обозна-
ченная ни на одной звездной карте.  Мало того,  как раз сейчас планета
вместе со своим временным солнцем проходит чрезвычайно близко от сферы
Шварцшильда, но, как показывают расчеты, будет втянута черной дырой не
в этот заход, а в следующий, лет этак через триста-четыреста. Мои вои-
ны,  услыхав о таком сроке, теряют интерес к теме и, кажется, намерены
линчевать Тхахха за болтливость.  Им простительно, они не обладают ин-
теллектуальным уровнем Уриэла Оркада,  Орхха Дохлого,  и  не  способны
связать  полученную информацию с фактом наличия на крыше замка дротон-
ного отражателя.  Сейчас Тхахх покажет, где тут у него чердачная лест-
ница...



...- А  теперь,- скомандовал Орк,- пусть каждый,  у кого есть гравита-
тор, настроит его на максимальное притяжение и целится в главный фокус
отражателя.  По моей команде - залп!  Беата, разворачивай отражатель к
солнцу. Собьем Бражник с пути истинного!

- Орк, ты гений! - воскликнула Беата. Ее глаза сияли.

- Это не я,- возразил Орк,  хотя ему было приятно.  - Это законы физи-
ки...



Так. Автор  потерял решительно всякую совесть и уже отождествляет себя
с законами физики. И еще Он, кажется, воображает, что я способен полу-
чить в уме численное решение математической задачи о движении равноус-
коренной планеты с учетом притяжения хотя бы двух-трех  десятков  бли-
жайших звезд. Должно быть, Он забыл мою Им же описанную биографию, где
ясно сказано,  что я сбежал в космос в самом нежном возрасте из подго-
товительной группы детского садика, а необходимые в космосе знания по-
черпнул у одного непросыхающего космического люмпен-пролетария, встре-
ченного  мною  на  траверсе Бетельгейзе,- он затормозил свой звездолет
перед гигантской красной звездой и который день подряд торчал у  иллю-
минатора,  ожидая,  когда  же наконец будет дан зеленый свет.  Так что
университетов я не кончал и Автор много от меня хочет.  Но я  даже  не
возмущаюсь, до того все это мерзко, больно и тошно.



Несколько дней спустя. Поскольку в тексте стоит "несколько дней", я не
имею понятия о времени,  истекшем со дня штурма замка.  Это и неважно.
Гораздо  существеннее  то,  что все эти дни я наслаждался миром и спо-
койствием. Нет, конечно, время от времени я выходил на связь с Беатой,
когда она просила меня убрать санитарное поле, да еще оснастил пулеме-
ты, торчащие из бойниц, дистанционным управлением, чтобы отражать ата-
ки  имперцев  не вставая с постели,- и действительно отразил две такие
атаки.  Вот и все дела.  Остальное время я блаженствовал:  Он меня  не
трогал!!

Один раз я выстрелил себе в сердце. Это было ошибкой. Никогда не стре-
ляйте себе в сердце: болевой шок не так мгновенен, как об этом принято
думать.  Но все же мне удалось умереть сравнительно быстро, однако не-
надолго: как только Беата в очередной раз вызвала меня на связь, я был
немедленно  реанимирован,  а  незаконная дырка в моей груди затянулась
как ни в чем не бывало. Такие шуточки с Автором не проходят. Поразмыс-
лив как следует,  я раскаялся в своем необдуманном поступке и предался
горькому сожалению.  Из-за своего неблагоразумия я  потерял  несколько
часов, которые мог бы провести наслаждаясь свободой, а не валяясь тру-
пом в луже замерзающей крови.

Да-да, именно замерзающей.  Со времени нашей  гравитационной  диверсии
Бражник уже успел пройти на минимальном расстоянии от солнца,  а Автор
попутно разъяснил,  что такое пертурбационный маневр. Белая звезда за-
нимала четверть неба,  горы дымились, и во время одной из атак от теп-
лового удара погибло больше имперцев, чем от огня моих пулеметов. Зато
теперь совсем другое дело:  за окном непрерывно сыплет снег,  пока еще
обыкновенный,- атмосфера же, вероятно, замерзнуть не успеет. Когда не-
бо  проясняется,  я вижу,  что звезды меняют цвет - сказывается допле-
ровское смещение,- и Бражник,  наращивая скорость,  летит  прямиком  в
черную дыру.

У Беаты дела идут прекрасно. Подавляющая часть рабов освобождена и вы-
ведена в космос на захваченных у противника кораблях. Имперцы оказыва-
ют вялое сопротивление и охотно сдавались бы в плен, если бы их в плен
брали.  А еще Беате удалось перехватить космограмму, из которой следу-
ет,  что межзвездная армада потерявшего всякое терпение прогрессивного
человечества полным ходом идет к Империи,  намереваясь не оставить  от
нее камня на камне.  Прямым текстом следует ликующее заявление Автора:
лишившись редкоземельных рудников Бражника, Империя не выдержит затяж-
ной войны!

Мажорный финал обеспечен.  Но чувствую, как Автора грызет сомнение: не
слишком ли он мажорный?  Не пора ли слегка  подпортить  столь  светлую
перспективу?  По-моему, самое время, а сделать это Ему проще всего од-
ним способом - убив меня.  Если Он это сделает, я готов все простить и
облобызать Ему ноги. Впрочем, убивать меня совсем не обязательно, дос-
таточно попросту оставить на Бражнике,  падающем в коллапсар.  В самом
деле,  не могу же я умереть от болезни или,  скажем,  погибнуть от рук
врагов!  Такое смешно даже предположить.  Меня может убить (еще  убить
ли?)  только  слепая  стихия,  не подвластная человеческому разуму,- и
стихия космических масштабов,  а не какое-нибудь там смехотворное  из-
вержение или наводнение.  Какая трогательная и величественная картина:
планета,  несущаяся в бездонную дыру, ужас (животный) имперцев, а пос-
реди  - Ури Орк,  спокойный и чем-то похожий на капитана,  стоящего на
мостике тонущего корабля. Блеск! Волосы дыбом.

Ха! Изо всех сил хлопаю себя по лбу - за недогадливость.  Ха! А ведь я
Его  поймал!  -  в  первый раз за свю историю нашего "сотрудничества".
Не-ет,  лобызать Ему ноги я теперь не стану, зато с удовольствием пос-
мотрел  бы,  как  Он чертыхается и чешет в затылке.  Сам же и виноват:
проглядел и позволил остаться в замке караулить санитарное поле именно
мне,  а не кому-то другому.  Если я отключу поле,  чтобы взлететь, кто
включит его снова, чтобы не дать уйти имперцам? То-то. Теперь у Автора
два выхода: либо набивать заново добрый десяток последних страниц, ли-
бо отпустить Ури Орка на волю. Что с того, что моя жизнь продлится не-
долго?  Это мы еще посмотрим.  В сущности,  никто не знает,  что такое
черная дыра.  И очень может быть,  что я останусь жив в той  или  иной
форме да еще встречу там неплохое общество - других литературных бедо-
лаг,  выброшенных в черные дыры за ненадобностью или вследствие  чрез-
мерного износа. Жду...

Душераздирающая сцена прощания с Беатой (по радио).  Ура!  Он пошел по
второму пути,  и да здравствует авторская лень! Правда, теперь я снова
попаду в Его власть - должен же Он описать мои последние минуты! - од-
нако долго это не продлится, напоследок можно и потерпеть.



...Орк подошел к окну и посмотрел вверх.  Близилась развязка, звезды в
небе плясали,  меняя свой цвет. Вокруг замка по-прежнему не было видно
ни одного имперца.

Затем он вернулся к пульту управления полем, замкнул накоротко контак-
ты и нанес пульту сокрушительный удар.  Он бил и бил до тех пор,  пока
пульт не превратился в бессмысленную  груду  радиодеталей,  металла  и
стекла,  хрустящего под ногами.  Покончив с пультом, Орк перевел дух и
улыбнулся.  Теперь, даже если его убьют, имперцам не так-то просто бу-
дет отклю...



А где же имперцы?  Снаружи тихо. Бежит время, и тишина затягивается до
неприличия. Неужели враги так и не будут штурмовать мою крепость всеми
наличными силами? Я топчусь в недоумении и вдруг, поняв, начинаю безу-
держно хохотать. Ну конечно же, все до смешного просто. Никакого штур-
ма не будет. Весь фокус в том, что те имперцы, которые пойдут на прис-
туп, уже НИКОИМ ОБРАЗОМ НЕ УСПЕЮТ вернуться к стартовым шахтам и взле-
теть до того,  как Бражник,  вытянувшись в каплю, будет засосан черной
дырой.  Время упущено,  можно себе представить, что творится сейчас на
космодромах! Ай да Автор. Наверняка найдется какой-нибудь тип, который
похвалит Его за глубокое проникновение в психологию наемников, особен-
но если больше хвалить будет не за что.

У меня есть идея. Пока еще есть немного времени, не попробовать ли са-
мому ощутить себя Автором?  А что? Найти в хозяйстве Тхахха письменные
принадлежности  и вывести собственного главного героя.  Пусть он будет
умным и симпатичным, каким и должен быть человек, пусть он вращается в
кругу  понимающих  и  неагрессивных людей,  какими и должны быть люди,
пусть он будет занят каким-нибудь антиэнтропийным делом, каким и долж-
но быть дело,  достойное человека, и наконец, пусть он будет счастлив,
хотя бы иногда,  потому что изредка человек все-таки  имеет  право  на
счастье. Вот примерно так мне и хочется написать, а самое главное сос-
тоит в том,  что здесь мой Автор уже не сможет вмешаться, и в утешение
Ему останется краеугольный принцип феодальных отношений:

"ВАССАЛ МОЕГО ВАССАЛА - НЕ МОЙ ВАССАЛ".

Мне кажется, Он поставил последнюю точку. Свобода!!?



...Тихо. Я  на  чем-то  сижу и,  как мне кажется,  внимательно слушаю.
Чей-то бубнящий голос разрушает тишину и действует на  нервы.  Ничего,
сейчас я приду в себя и выясню,  гдя я и что со мной можно сделать.  А
голос все бубнит.

Я еще плохо видел,  но уже догадался,  что нахожусь в своей конторе  и
слушаю клиента,  предлагающего выгодную,  на первый взгляд,  сделку по
доставке неизвестного мне груза на Альбину IX.  Доставить груз  должен
я. Клиент, толстяк с испариной на лице, разливается соловьем: "Одна из
самых спокойных космических трасс! Абсолютно никакой опасности!"

Он лжет,  и глазки у него бегают.  Мне хочется молча  указать  ему  на
дверь, но я знаю, что сейчас мы придем к взаимному согласию и спрыснем
сделку. Потому что так хочет Автор.

А я-то, глупый человек, думал, что уже никто не сможет достать меня из
коллапсара...  Как бы не так. Уж если никто толком не знает, что такое
черная дыра,  то здесь у Автора есть лазейка. ОН ДОСТАНЕТ МЕНЯ ОТОВСЮ-
ДУ.  Уже достал! И отныне я снова обречен жить, снова схвачусь с миро-
вым Злом,  буду бить и принимать удары, но меня никогда не добьют, по-
тому  что я вечный.  Вот я уже снова в действии,  и мне остается радо-
ваться, что на этот раз я родился в спокойной обстановке и пока не ус-
пел  проявить  наиболее  привлекательных  для читающей публики качеств
своего характера,  при столкновении с которыми в жизни та  же  публика
шарахнулась бы, как от чумы. Но я стерплю эту выходку Автора, если ис-
тория выйдет короткая и без особенной крови,  лучше всего -  маленькая
новелла  с  легкой  интригой.  Вот  сейчас Он переключится на описание
толстяка,  тогда я подниму глаза вверх  и,  может  быть,  мне  удастся
что-нибудь разглядеть.

Он переключается на толстяка. Поднимаю глаза кверху, тянусь. Заголовок
мелькает и скрывается, но все же я успеваю...





Рыжий тайваньский телефонный аппарат с замысловатым золотым иероглифом
на  двузубой  хваталке  уже в пятый раз успел возопить со стены дурным
голосом, когда Андрон Васьковский, путаясь в шлепанцах и матерясь, на-
конец добежал и сорвал с иероглифа трубку.

- Да! - заорал он. - Да! Слушаю! Але! Говорите, чтоб вас... Перезвони-
те, ничего не слышно! - "Если опять Маню - убью",- подумал он.

- Все пишешь,  Крыса? - спросили из трубки. - Все творишь? - Голос хи-
хикнул.

Андрон переступил с ноги на ногу.

- Да! - сказал он. - Але, кто это? Потрох, ты?

- Кому Потрох, а кому Стась Иванович,- сказала трубка. - Тебе, кстати,
Стась Иванович, это ты запомни. Крысеночек.

- Я слушаю,- сказал Андрон.

- Это я должен слушать.  А ты должен говорить.  О чем,  догадываешься?
Или напомнить?

- А о чем?

- Ну ты даешь, пасюк. Когда книгу сдашь, пидор? Ждем, понимаешь, с не-
терпением. Заждались. И Бугай уже интересовался.

Андрон почувствовал, что вспотел. Пот был холодный.

- Так есть же еще время...

- Что-что?

- Хотите быстрей - "Вектру" верните,- сказал Андрон.

- А?

- Ну хоть какой-нибудь "Хюндай",  нельзя же так... У меня зубчатый ре-
мень все время соскакивает.

- Про  зубчатый ремень ты Бугаю расскажи,- посоветовала трубка,- а то
он что-то гугнивый ходит, давно, наверно, не веселился. Ты, Крысонька,
ремешок тот пальчиком придержи, он и не соскочит. Левым таким мизинчи-
ком,  понял? А как каретка наедет, ты быстренько строку и допечатай. В
общем,  твое  дело.  Я  до тебя полтора года придерживал и делал главу
быстрее, чем Бугай успевал бабу трахнуть. Прожрал, понимаешь, аванс, а
толку нет, и еще кобенится: "Вектру" ему...

Пересохло в горле.

- Какой аванс?  - спросил Андрон. - Ты мне, Потрох... Стась, про аванс
не говори,  не было никакого аванса. Я еще за тот раз гонорар не полу-
чил.

- Ах,  не получил? - сказала трубка. - Ну-ну. Слушай, пасюк, интересно
выходит: Желязны гонорара не требует, Сильверберг не требует, Муркок и
тот не требует, а Стиву Шайну вынь да положь. С чего бы? Может, перес-
лать ему в Штаты, ты как думаешь?

В трубке заржали.

- Суки! - тихонько сказал Андрон.

- А?

- Я говорю, тут у меня работы еще на месяц. Так Бугаю и передай.

- Так и передать, Крысонька? Это можно.

- Ну,  не так,  а сам понимаешь...  Ну хоть три недели,  полный же за-
рез... Потрох!

- Как?

- Стась Иванович!

- Что, Шайнушка?

- Три недели даешь? Ты этого не видел, это же блеск будет, ты такого и
у Гаррисона не читал...

- А у тебя, значит, прочту? Это про Орка опять? Мог бы, кстати, себе и
получше имечко выискать.  Мурло какое - Шайн...  Хрен с тобой,  Крыса,
неделю дам, а больше ничего не обещаю, с Бугаем - сам знаешь... Будешь
потом лапу сосать под родной фамилией. Ну, скрипи дальше.

- Эй! - закричал в трубку Андрон. - Стась, а насчет гонорара...

Трубка разразилась  гудками.  Андрон  тихо  выматерился и вернул ее на
хваталку с иероглифом.  "С-св-в-волочи!"- сказал он,  подумав.  Ничего
другого сказать не хотелось. На журнальном столике в углу комнаты сер-
дито жужжала невыключенная "Ижица", и по звуку было ясно, что зубчатый
ремень опять слетел. Столик тоже вибрировал, мелко дрожала торчащая из
машинки и допечатанная почти до конца страница,  вверху на  ней  можно
было разглядеть:


Стив Шайн

"УБИЙЦЫ С ПРОКСИМЫ"

Роман


Андрон проследовал  мимо  столика к шкафу,  раскрыл его и из картонной
коробки, угнездившейся на нижней полке среди обуви, вытянул прозрачную
бутылку. На кухне он ее обезглавил, сорвав колпачок, налил полный ста-
кан и, задержав дыхание, выпил его в два глотка. Не дав себе отдышать-
ся, он наполнил стакан вновь.


К О Н Е Ц



Александр Громов Москва


В О П Р О С П Р А В А
Рассказ


Завтра меня будут судить.

Нет, я не виновен,  во всяком случае,  таковым себя не считаю. Дело за
малым - чтобы таковым меня не считал судья. У него будет трудная зада-
ча,  и я ему заранее сочувствую.  Впрочем,  завтра будет видно, кому в
действительности пригодится сочувствие.  Боюсь,  что мне.  И истец,  я
уверен,  не пожалеет слов для того,  чтобы обрисовать мои им же вынуж-
денные поступки в самом черном и невыгодном для меня свете. Он взбешен
и жаждет мщения, сладострастно потирая руки.

Пусть. У меня еще есть надежда:  в сущности,  ведь не доказано,  что я
совершил преступление.  И может быть,  то,  что я  собрался  написать,
как-то поможет делу?  А что,  это, пожалуй, идея. Оратор из меня ника-
кой,  чего доброго, начну невразумительно мямлить, когда судья спросит
меня  о мотивах,- но если мне удастся выразить на бумаге хотя бы деся-
тую часть того,  что мне пришлось пережить,  весы Фемиды должны  дрог-
нуть.  Обязаны. У меня, как и у всякого другого, есть право давать по-
казания в письменном виде.

Приговор? Не думаю,  что он будет очень уж суров -  вероятно,  лишение
какого-либо  гарантированного права на более или менее продолжительный
срок. Какого? - вот вопрос.

Права на жизнь?  Разумеется, нет: никакой суд не правомочен решать та-
кие вопросы, будь я хоть трижды убийцей. Не средние века. К тому же, я
никого не убивал. Это меня чуть не убили.

Права на общество себе подобных?  Не смешите меня. Это не наказание, а
благо.  От  себе подобных только и жди какой-нибудь пакости или нечут-
кости - нет,  не ко мне лично, это бы еще полбеды,- а к делу, которому
я посвятил большую и лучшую часть своей жизни.  Делу! - а не общению с
субъектами вроде моего истца.

И далее - в том же духе,  по перечню гарантированных прав.  Решительно
не возьму в толк,  как суду удастся решить главную свою задачу: заста-
вить преступника раскаяться?  Во-первых, я не считаю себя преступником
и не постесняюсь заявить об этом во весь голос, а во-вторых, не раска-
иваюсь и раскаиваться не собираюсь.  Уверен: всякий на моем месте пос-
тупил бы точно так же. Если не хуже.

И все-таки я кривлю душой.  Есть,  есть одно право, лишения которого я
смертельно боюсь...  Черт,  что за плоское слово - "боюсь"? Совершенно
не отражает сути моего состояния. Страшусь? Бр-р... Ужасаюсь? Еще того
хуже.  Нужного слова нет. Но эпитет "смертельно" верен, потому что от-
нять у меня это право - все равно что отнять право на жизнь. Не менее.

Я вам  скажу,  какое  это  право,  все равно ведь догадаетесь рано или
поздно.  Но постарайтесь не смеяться. И уж тем более не нужно меня жа-
леть,  жалости  я не терплю.  Откройте перечень гарантированных прав и
прочтите на странице пятой под номером двадцать семь: "Право на время,
материалы и условия,  необходимые для занятия деятельностью, не предс-
тавляющей угрозы для человечества и выполняемой в свободное от  основ-
ного труда время." Витиевато,  но исчерпывающе. Некоторые называют это
правом на хобби.

Ну вот, еще одно идиотское слово.



Чахлое растеньице неопределенного цвета, конус ломких листьев, окружа-
ющих  хилый стебель с единственной почкой наверху,  из которой,  может
быть, лет через пять разовьется вялый скомканный цветок. А может быть,
и  не  разовьется.  Природа решила пошутить,  отпустив растению долгий
тепличный век и очень мало жизни.  Росток до того слаб, что трудно по-
нять, как он вообще способен выбраться из земли,- но он все же выбира-
ется,  похоже,  только затем,  чтобы печально продемонстрировать  миру
свою бледную немощь. Это, с точки зрения профана, и есть конусоид ост-
ролистный, привередливый гость, завезенный из невообразимой дали будто
специально для того, чтобы людям вроде меня было чем заняться.

Выращивать конусоиды  - дело почти безнадежное,  а если за это берется
простой любитель,  то безнадежное втройне.  В девяносто восьми случаях
из ста он разорится на рассаде,  ничего не добившись,  а если не разо-
рится,  значит он либо очень состоятельный человек,  либо плохой люби-
тель.  Удачи редки.  И если любителю удалось-таки взрастить,  да еще в
обыкновенных цветочных горшках,  пару кривоватых росточков, годных для
высаживания в грунт, то этот любитель вправе преисполниться любой сте-
пени самодовольства,  включая сочинение од и мадригалов в свою  честь.
Другой пользы от конусоидов нет и не предвидится.  Зато счастливый об-
ладатель проросшего уникума отныне обречен на плохой  сон  и  скверный
аппетит. Он отложит деловые встречи и отменит самое необходимое, чтобы
иметь возможность лишний раз подышать над росточком или  поэксперимен-
тировать с новым видом питательной смеси.  Если любитель человек увле-
кающийся,  он потерян для общества навсегда.  Это маньяк.  Он  одержим
стремлением познакомить мир с принадлежащим ему чудом. Если ему удает-
ся затащить к себе какого-нибудь простака,  он благоговейно  указывает
перстом  на цветочный горшок и тут же,  наслаждаясь и мучаясь одновре-
менно, шипит на гостя, подошедшего к растению слишком близко. Друзья к
нему не ходят.  Широкие слои общественности,  к сожалению,  прискорбно
равнодушны к вопросу акклиматизации конусоидов на Земле.  Остается од-
но:  стучаться  в двери ботанических институтов и селекционных центров
во всей обитаемой Вселенной и регистрировать свои ростки  под  разными
номерами  в надежде когда-нибудь встретить свое имя в почтенном акаде-
мическом каталоге. И вот он гордо ступает на борт космического лайнера
и  дерзит  помощнику  капитана,  категорически  отказываясь сдать свои
горшки в багаж под надзор киберов.  Дрожа за судьбу своих питомцев, он
неуклонно  движется  к розовой мечте - не к славе,  нет,  слава ему не
нужна,- а только к признанию своих усилий и трудов,  поистине  титани-
ческих. Это смешно, скажут многие. Что же тут смешного, достойно отве-
чу я, если человек определил цель и смысл своей жизни?

Итак, горшки пристроены в каюте,  разбитый в пух и прах помощник капи-
тана уходит искать,  на ком бы сорвать злость, а вдохновенный любитель
даже еще не осознал своей победы.  Ему сейчас не до подобных  мелочей:
ведь предстоит старт,  затем маневры корабля, затем разгон - и все это
время на хрупкие ростки будут действовать совершенно недопустимые  пе-
регрузки.  Но  истинный любитель охотнее выдержит взлетные четыре "же"
стоя посреди каюты со штангой на плечах,  чем позволит росткам ощутить
хотя бы малейший дискомфорт.

Левитационная ванночка спасает дело.  Они безумно дорогие, эти ванноч-
ки, и вдобавок весьма далекие от совершенства, с точки зрения конусои-
доводов,-  их применяют главным образом для доставки трансплантируемых
органов на слаборазвитые планеты - и тем не менее именно ванночка дает
ростку неплохой шанс выжить в полете. Между прочим: если вам когда-ни-
будь встретится любитель конусоидов,  не имеющий левитационной ванноч-
ки,  плюньте ему в лицо: он либо шарлатан, либо вандал, не заслуживаю-
щий права называться подлинным любителем.

С такими я не желаю иметь ничего общего.

Всякий нормальный человек проводит во сне третью часть жизни. Любитель
конусоидов  -  меньше.  В глубине души он уверен,  что если с ростками
случится самое худшее, это произойдет именно во время его сна. На ночь
его мучают скверные предчувствия,  а снятся ему кошмары. Нет, я отнюдь
не ручаюсь,  что с каждым любителем дело обстоит именно так, и не пре-
тендую на полноту картины. Не взыщите, я всего лишь описал свои личные
ощущения.



Кошмар прервался на середине, и я понял, что проснулся. Выла сирена, и
кровать ходила ходуном, так что моя голова скакала по подушке, а ноги,
продетые в пижамные брюки, от каждого толчка взлетали к потолку каюты.
Спросонья  я  туго  соображал  и для начала попытался перевернуться на
другой бок,  чтобы досмотреть, чем там кончилось дело, но подлая конс-
трукция,  послушная программе побудки,  накренилась и вывалила меня на
пол,  да так,  что горшки с конусоидами,  стоящие рядом на  журнальном
столике,  вздрогнули и угрожающе закачались. Я осатанел. Когда я с об-
легчением убедился, что ростки целы, первым моим желанием было содрать
с  мгновенно присмиревшей кровати одеяло и устроиться доспать на полу,
заткнув уши,  чтобы не слышать воя сирены. Знаю я эти штучки. Один-два
раза  за  время рейса на любом пассажирском корабле принято устраивать
учебную метеоритную тревогу,  причем, как правило, в ночные часы. Дань
традиции  замшелых  времен,  когда на трассах еще можно было встретить
метеорит,  способный пробить броню лайнера. Теперь такие реликты давно
выбиты, а традиция будить людей осталась - с кровати спихнули, и сире-
на, вот, воет.

Традиция в космосе почти закон,  а законы отличаются одним  свойством:
их  необязательно  чтить,  над  ними можно смеяться,  их можно даже не
знать, но соблюдать их нужно. Поэтому я ворчливо оделся, вышел в кори-
дор и стал искать ближайший спасательный вельбот. В коридоре было пус-
то,  и я сперва,  вообразив,  что все пассажиры уже успели занять свои
места, даже припустил рысцой, но тут из-за двери семейной каюты донес-
лось приглушенное сиреной сонное бормотание и довольно явственный сме-
шок.  Разумеется,  там  и  не думали сломя голову бежать спасаться,  а
скромно и терпеливо ждали отбоя тревоги и,  позевывая,  проверяли,  не
перестали ли уже взбрыкивать кровати. Проклиная свое законопослушание,
я доплелся до первого из двух пристыкованных к нашей палубе  вельботов
и дернул ручку люка. Пусто. Один я такой ненормальный. Ладно, решил я.
Посмотрю во втором и пойду спать. По крайней мере упрекнуть меня будет
не в чем.

...Он набежал на меня прямо в пижаме, суетливый пухленький человечек с
трясущимся брюшком навыпуск, потный и растерзанный, прижимающий к боку
большой портфель. На его лице было написано отчаяние. Трудно запомнить
всех пассажиров,  особенно с других палуб,  но этого я узнал: видел на
смотровой площадке и в ресторане.  Наверное,  бедняга сразу, еще не до
конца проснувшись, кинулся искать вельбот и заблудился. Помнится, гля-
дя на него, я подумал, что нечего так бегать, если не умеешь справить-
ся с одышкой. И еще с удовлетворением отметил, что существуют люди еще
более ненормальные, чем я сам.

Мысль мелкая,  тщеславная.  Но, как вскоре выяснилось, настолько спра-
ведливая, что даже как-то неловко называть ее просто мыслью. Голая Ис-
тина.

- Вы - что? - спросил я строго.

Вместо ответа  человечек отпихнул меня в сторону и полез в люк вельбо-
та. На него было жутко смотреть.

Стоит мне в самой спокойной и унылой обстановке увидеть смертельно пе-
репуганного человека, как я, вместо того чтобы его высмеять, сам начи-
наю нервничать.  Наверное, это оттого, что смертельно перепуганных лю-
дей мне в жизни доводилось видеть очень уж мало.

Захлопнувшийся было люк распахнулся рывком. На меня уставились налитые
ужасом глаза.  В них было все: свист воздуха, уносимого в пространство
через рваную пробоину,  грохот осыпающихся переборок,  визг осколков в
тумане конденсата и самое страшное:  океан жидкого огня  из  пробитого
двигателя, врывающийся в жилые отсеки... Мне стало не по себе.

- Ну что же вы! - закричал он, чуть не плача. - Лезьте же!

По его залысинам сбегали крупные капли пота.

И я,  представьте,  чуть было не полез в этот люк.  До сих пор не могу
вспомнить об этом без стыда.  Я совсем забыл о своих ростках,  на одну
секунду - но забыл!

- Стойте!  - закричал я,  опомнясь.  - Подождите меня!  Мне необходимо
вернуться в каюту. Я мигом! Ждите меня зде-е-есь!..

Последнюю фразу я выпалил уже на бегу. Она-то меня и погубила.

- Вы с ума сошли! - завопил человечек мне вслед. - Через полминуты бу-
дет поздно, слышите! Да остановитесь же вы, кретин!..

Я его не слушал.  Полминуты!  У меня оставалось только полминуты,  и я
должен был успеть спасти свои ростки.  Я несся по коридору гигантскими
прыжками. Какое счастье, что перед сном мне пришла в голову спаситель-
ная мысль навинтить на горшки с конусоидами защитные колпаки!  Если бы
я этого не сделал,  можно было бы никуда не бежать: ростки были бы об-
речены. Никогда бы себе не простил.

Между прочим, следовало подумать еще и о людях. По-прежнему не умолка-
ла сирена, и по-прежнему в коридоре, ведущем к спасательным вельботам,
не было ни души. Никто не желал спасаться. Мирные пассажиры, недоволь-
ные тем, что кто-то так не вовремя прервал их сон, уверенно полагающие
ночную побудку обыкновенной учебной тревогой... и не без основания. По
статистике,  в пассажирских рейсах на десять тысяч учебных тревог при-
ходится одна настоящая - так зачем же куда-то спешить?  Вот  потому-то
число жертв в космосе растет,  а не уменьшается,  несмотря ни на какие
тревоги, и неудивительно.

Теряя драгоценное время,  я тормозил возле дверей кают -  одна  дверь,
другая,  третья...  Черт знает,  сколько здесь кают! Я колотил в двери
что было сил.  Я кричал:"Спасайтесь!  Да проснитесь же!! Тревога!!!" Я
зря терял время. Из первой каюты мне сквозь дверь весело пожелали спо-
койной ночи,  из второй доносился тяжелый храп, а невидимый, но крайне
раздраженный  обитатель третьей каюты грубым голосом послал меня поис-
кать точное место Большого Взрыва, найти его и там остаться. Эти идио-
ты  ничуть не верили в самую возможность катастрофы;  чтобы их спасти,
потребовалось бы каждого брать за шиворот и тащить к вельботу,  а спа-
саемый еще упирался бы.

К черту! Я не склонен мешать самоубийцам - в конце концов, это их пра-
во.  Но мне умирать еще рано, и я должен спасти свои ростки, плод тру-
дов,  мук и терзаний многих лет. Ростки должны уцелеть во что бы то ни
стало.

Вот они!  Сгибаясь под тяжестью бесценного груза,  я  бежал  назад,  к
вельботу.  Мне казалось, что воздух внутри корабля стал разреженным, и
я дышал с хрипом,  судорожно разевая рот,  и все никак не мог  поймать
достаточно  воздуха.  Сообщения о разгерметизации не поступало,  но на
терпящем бедствие лайнере возможно всякое. Следовало спешить. Скорее!

Как мне хватило рук,  чтобы за один заход унести самое главное - о том
отдельный разговор.  Кое-что, конечно, пришлось бросить. Бедные ростки
под прозрачными колпаками дрожали при каждом прыжке,  и у меня  сжима-
лось сердце, но я не мог при всем желании уделить горшкам больше одной
руки,  а другой рукой я прижимал к себе левитационную ванночку, наспех
набитую  баллончиками  со стимуляторами и питательной смесью для рост-
ков,  рукописный дневник наблюдений и усовершенствованный мною биотес-
тер. Между прочим, левитационная ванночка только называется ванночкой,
а вы попробуйте удержать ее одной рукой.  Ванна!  Сорок один килограмм
чистого веса.

Горячий пот заливал мне глаза.  Скорее! Прошло уже не тридцать секунд,
а,  наверное,  пятьдесят.  Человечек ждал меня, высунувшись из люка по
пояс,  и его лицо не выражало ничего, кроме отчаяния. - Да быстрее же!
- закричал он страдальчески, увидев меня. - Полезайте!

Я перевел дух. Все-таки он рискнул дождаться меня, не стартовал. Хоро-
ший, наверное, человек.

- Примите горшки,- сказал я,  просовываясь в люк.  - Только осторожно,
не тряхните их случайно.  Ставьте их вон туда, на кресло. Вот-вот, сю-
да.  Да осторожнее же,  черт!.. Что там у вас - портфель? Поставьте-ка
его на пол. Вот так.

Я подал ему второй горшок.  Пришлось прикрикнуть на него,  чтобы он не
трясся. По-моему, он уже жалел, что связался со мной, отсчитывал в уме
секунды и прощался с жизнью.

- Теперь ванночку,- скомандовал я. - Быстрее! Подберите ноги, поставим
ее на пол. Хватайте же, ну!

Этого человечек не выдержал.

- Какая  еще  ванночка,-  завизжал он на высокой ноте,- если мы сейчас
погибнем! Бросьте ее! Да бросьте же, идиот! Все равно она не пройдет в
люк!..

Бросить ванночку, ха! Ляпнуть такое мог только дремучий невежда в воп-
росах разведения конусоидов,  которому в определенных ситуациях  лучше
помалкивать  и  не вмешиваться в действия специалистов.  Еще несколько
секунд я, закусив губу, пытался протиснуть ванночку в люк - и прямо, и
боком, и по-всякому, пока не понял, что мои усилия бесполезны,- и каж-
дая упущенная секунда могла оказаться для нас последней. Человечек ры-
дал. Сирена продолжала выть - надрывно, стонуще. Лайнер летел навстре-
чу катастрофе.

Горстями я швырял в люк баллончики,  пипетки, иглы - все, что смог за-
пихнуть в ванночку.  Скорее! Нужно успеть! Нужно!!.. И я успел запрыг-
нуть в люк,  как мне показалось, в последнюю секунду, и тут же челове-
чек взвился и,  издав громкий всхлипывающий звук,  изо всех сил дернул
рычаг старта.  Меня толкнуло: вельбот дрогнул и медленно заскользил по
магнитным рельсам.  Обратный путь был отрезан. Мы были спасены: теперь
уже ничто не могло нас остановить, разве что прямое попадание метеори-
та в эвакуационный кингстон. Более того, я спас свои конусоиды!

Впрочем, спас ли еще? Не факт. Вытирая с залысин обильный пот, челове-
чек с изумлением смотрел, как я устраиваю свои горшки на противоперег-
рузочном кресле и фиксирую их ремнями. Конечно, кресло не спасет рост-
ки от толчков, но и не даст им погибнуть сразу же. А это пока главное.

Едва я успел закрепиться сам,  как нас  рвануло  вбок  -  спасательные
вельботы пассажирских судов, в отличие от разведывательных ракет крей-
серов,  выстреливаются не вперед, а в сторону. Глухо чавкнул кингстон,
и мы увидели звезды, а на левом экране возникло громоздкое тело лайне-
ра,  медленно удаляющееся в пространство - вельбот уходил в сторону от
линии соприкосновения с таящейся впереди опасностью.  Затем заработали
носовые двигатели торможения,  и мы бестолково забились в ремнях безо-
пасности,  с  опозданием осознав,  что наш вельбот оказался устаревшей
моделью без поворотных кресел.  Хотелось ругнуться: держат же подобную
заваль на лайнерах,  рекламируемых как первоклассные! - но и ругнуться
я не мог,  а на соседнем кресле схваченный ремнями человечек пучил на-
литые глаза, как недоваренный рак, и задыхался. Ладно, мы-то выдержим,
главное то, что конусоидам абсолютно безразлично, повернуто кресло или
не повернуто. Им плохо в любом случае.

Уф-ф! Кажется, спасены. Лайнер проскочил мимо нас, как пустынный смерч
мимо залегшего верблюда.  Через две секунды он был уже далеким светлым
пятном,  уходящим в черноту;  через пять секунд он стал похож на яркую
звезду, быстро теряющую блеск, потом на тусклую искорку, едва заметную
среди тысяч других звезд. Наконец звездочка погасла совсем.

И мы остались одни.

Минут тридцать мы всматривались в черноту,  с замиранием сердца ожидая
вспышки,  похожей на вспышку сверхновой,  в той части неба,  куда ушел
лайнер, но вспышки все не было. Если бы мои мысли не были столь заняты
ростками,  то наверняка я понял бы гораздо раньше,  что ее и не должно
было быть. Но в тот момент я ощутил всего лишь осторожное сомнение.

А космос вокруг нас был пуст и к нам безразличен.

- Но  где  же другие вельботы?  - спросил я.  Вопрос был резонным:  по
идее,  с терпящего бедствие лайнера спасательные суденышки должны  сы-
паться как горох.  Не может быть, чтобы абсолютно все пассажиры оказа-
лись такими же беспечными олухами,  как мои соседи. Тут что-то было не
так.

- Послушайте,- сказал я не очень уверенно. - Могу я полюбопытствовать:
почему вы,  собственно говоря, решили, что это была не обычная учебная
тревога? Вам встретился кто-нибудь из экипажа?

Человечек оторвался  от  экрана,  откинулся  на спинку кресла и сложил
пухлые ручки на животе.  От его отчаяния не осталось и следа. Клянусь,
более  самоуверенного  и  самодовольного  человека я еще не видел.  Он
смотрел на меня с видом явного превосходства.

- Я его почувствовал,- изрек он, противно улыбаясь. - До него оставал-
ся миллиард километров,  но я его все равно почувствовал. В первый раз
у меня получилось,- он сиял гордостью. - Вы должны меня благодарить за
то,  что спаслись,  потому что мы оба наверняка погибли бы,  если бы я
его не почувствовал...

- Кого? - спросил я, начиная подозревать неладное.

- Метеорит,- радостно сообщил он. - Очень крупный обломок, почти асте-
роид.  Мы шли прямо на него, но теперь, конечно, для нас опасность уже
позади...

- Постойте-постойте! - загорячился я. - Как это? Что это значит - "по-
чувствовал"?  Как вы могли почувствовать метеорит за миллиард километ-
ров?  Это что,  камень под ногами?  Вы соображаете,  что говорите? Или
нет?  В конце концов, существуют же для чего-то следящие локаторы, или
как их там?

- Существуют,- признал человечек все с  тем  же  отвратительным  тоном
превосходства.  -  Конечно,  существуют.  Но на этот раз либо ошиблись
они, либо ошибся корабельный мозг, поэтому вам повезло, что среди пас-
сажиров  оказался  человек  со  способностями,  которые в скрытом виде
дремлют в каждом из нас и нуждаются лишь в должном развитии.  Я имею в
виду ясновидение, ридинг-эффект. Вы, я вижу, не в курсе...

- Что-о?! - закричал я, осознавая страшную правду. - Ясновидение? Так,
значит, тревога и в самом деле была учебной?!

Он смотрел на меня и сиял. В его глазах ясно читался ответ.

- Ах ты!..

Нехорошо хватать человека за шиворот,  но я это сделал. Нехорошо также
возить его носом по заблокированному пульту управления,  но я совершил
и это. И уж совсем не следует говорить при этом слов, которых пришлось
бы впоследствии стыдиться, а я наговорил ему немало всякого, и ошибет-
ся тот,  кто подумает, будто мои выражения отличались чистотой и лите-
ратурным  благородством.  Да,  какое-то весьма непродолжительное время
мне было стыдно - но теперь мне  стыдиться  нечего.  Пусть  благодарит
судьбу  за то,  что я,  не страдая ясновидением,  не смог в тот момент
предвидеть дальнейший ход событий и потому не вытряс из него  душу.  А
следовало бы.

Не знаю, сколько времени я успокаивал нервы. Когда я его выпустил, ли-
цо человечка было синим,  прикушенный язык распух и  не  помещался  во
рту.  Я немедленно почувствовал неловкость и извинился со всей возмож-
ной деликатностью.  Человечек,  как ни в чем не  бывало,  встряхнулся,
привел себя в порядок и снова прилип к экрану.  Уж не знаю, что он там
ожидал увидеть.

- И фы такой ше,- сказал он немного погодя, с трудом ворочая распухшим
языком.  - Фы фше такие,  даше лушшие предштафители, не шелаете дошлу-
шать... Шерт, пошему ше так долго не фидно фшрыфа?

Я оглянулся на горшки. Ростки, слава богу, были в порядке. Впрочем, по
внешнему виду конусоидов никогда нельзя судить, в порядке они или не в
порядке. А этому - взрыва хочется. Псих.

- Не будет взрыва,- сказал я мрачно.  - А ваш метеорит, извините, фик-
ция.  Как и ваше ясновидение. Надо же было мне, дураку, вас послушать!
Где теперь лайнер?  - Я ткнул пальцем в черноту на экране. - Ну? Пока-
жите мне его. Если бы мы остались в своих каютах, то сейчас бы преспо-
койно досматривали сны,  а не болтались без  дела  посреди  Вселенной.
Между прочим,  если вы думаете, что лайнер затормозит и начнет нас ра-
зыскивать, то глубоко заблуждаетесь. Мы - классические потерпевшие ко-
раблекрушение, и все из-за вашего ясновидения!

- Яшнофидение  не  фикция,- возразил человечек.  - Фаш лайнер погиб шо
фшеми людьми, а ешли не ферите, то дафайте попробуем догнать.

- Как?!  - закричал я на него.  - Спасательные вельботы все до единого
на  автоматическом  управлении.  Вы  что,  знаете,  как разблокировать
пульт? А управлять вельботом вручную вы умеете?

Он не умел.  И значит,  нам предстоял путь к одной из ближайших спаса-
тельных планет - удовольствие недели на две,  а если не повезет,  то и
на все три.  Да еще ждать спасателей.  Выдержат ли такое  мои  хрупкие
ростки? Может быть, да, а может быть... страшно и подумать. О конусои-
дах ничего нельзя знать заранее,  можно только  пытаться  продлить  их
жизнь,  насколько это вообще возможно.  Накрытые колпаками, в надежных
горшках, оснащенных системами термо, влаго и магниторегуляции, ростки,
возможно,  продержатся  месяц-другой,  если не забывать вовремя менять
баллончики с питательной смесью.  Но уж я-то,  конечно, не забуду! Го-
раздо хуже то, что все это время мне придется провести бок о бок с ти-
пом, к которому я чувствую естественную неприязнь одураченного челове-
ка, смешанную с неловкостью за свою несдержанность. Однако сосущество-
вать с ним как-то придется.

Из вежливости я представился,  и человечек в свою очередь  назвал  мне
свое имя.  Он вообразил, будто меня интересует его имя. Он ошибался. Я
не собирался уделять ему свое время.  Приятно побеседовать с  разумным
человеком,  особенно, если он хоть что-нибудь смыслит в конусоидах, но
разговаривать с умалишенным,  из-за которого я влип в эту дурацкую ис-
торию - увольте.  Это монстр. Рыба-Кит - вот как я прозвал его в самом
скором времени. По-моему, попал в точку.

Прошло десять секунд.

- Вы что читаете? - спросил он.

- Звездный Атлас,- ответил я нелюбезно. - Хочу понять, где мы по вашей
милости находимся и далеко ли отсюда до спасательной планеты. А вы что
думали?

- А-а,- сказал он. - Правильно.

Прошло еще секунд пять.  Рыба-Кит сидел молча,  всматривался в черноту
на экране, вслушивался и, по-моему, даже внюхивался.

- Недалеко,- сказал он, улыбаясь. - Совсем недалеко, я это чувствую. И
планета хорошая.  Если бы вы,  подобно мне, всерьез занялись развитием
дремлющих  в вас способностей,  вы бы тоже почувствовали,  что планета
недалеко. Хотите, попытаемся вместе?

- Не мешайте,- сказал я. - Я занят.

Прошло еще две секунды.

- А скажите,- вкрадчиво произнес Рыба-Кит,- что вы  вообще  думаете  о
парапсихологии?

- Ничего не думаю,- ответил я, не отрываясь от Атласа и тщетно пытаясь
определить наше местоположение в пространстве.  - Лично с ней не стал-
кивался.  Какое мне дело до парапсихологии? Дремлют способности - ну и
пусть себе дремлют. Нужно уважать чужой сон.

Прошла секунда. Рыба-Кит начал закипать.

- Так что же,- довольно агрессивно атаковал он,- вы, стало быть, вооб-
ще не верите в парапсихологию?

Я глубоко вздохнул и решительно захлопнул Атлас.  Нет,  заняться делом
мне здесь не дадут,  и мне же хуже будет,  если я стану  это  терпеть.
Настырного собеседника пора было ставить на место.

Плохо же я знал Рыбу-Кита! Позже я усвоил, что его абсолютно невозмож-
но поставить на место. Ни на какое.

- Мне нет дела до парапсихологии,- объявил я.  - Есть ли она,  нет  ли
ее,  мне как-то безразлично.  Допускаю, что есть, хотя за те несколько
столетий, что о ней талдычат, она вполне могла бы превратиться в серь-
езную науку,  а поскольку этого не произошло, то, по-видимому, никакой
парапсихологии в природе не существует.  А "верю" или "не верю" -  это
все,  извините,  не научные категории.  - Черт возьми, я был так глуп,
что пытался его убедить.  - Научные категории - "знаю" или "не  знаю".
Так вот: я не знаю. И знать не хочу.

Прошла минус одна секунда.  Рыба-Кит взорвался раньше, чем я успел до-
говорить.

- Здесь!  - закричал он,  брызгаясь,  и схватился за свой портфель.  -
Здесь  собрано все,  что может с легкостью опровергнуть идиотские рас-
суждения таких вопиющих дилетантов,  как вы!  Существование экстрасен-
сорных способностей человека не отрицали величайшие мыслители древнос-
ти и современности,  и не вам с ними спорить! Парапсихология, если хо-
тите  знать,  до сих пор не признана наукой только из-за воинствующего
самодовольства невежественных обывателей, вроде вас, да нескольких де-
сятков ученых ортодоксов! И есть еще крикуны, такие, как...

- Как вы,- закончил я не без удовольствия.  - Замолчите,  сделайте ми-
лость. У меня от вас голова болит.

Рыба-Кит запнулся и разинул рот.  Как рыба.  Потом до него дошло, и он
стал раздуваться. Как кит.

- Уймитесь,- упредил я. - Давайте лучше спать. Не хватало нам еще под-
раться.  Не знаю,  как вам, а мне сегодня выспаться не дали. Спокойной
ночи.

- Спокойной ночи,- произнес кто-то.  Я вздрогнул. Но тут же понял, что
голос исходит от обшивки вельбота,  и успокоился. По-видимому, за нами
присматривало  какое-то автоматическое устройство.  - Спокойной ночи,-
пожелал ему и я. - А я не сплю,- ответило устройство.

Рыба-Кит покричал еще немного,  побрызгал слюной и мало-помалу успоко-
ился. Когда он наконец заснул, полулежа в кресле, нездоровое любопытс-
тво толкнуло меня исследовать содержимое его портфеля. Там не было ни-
чего,  кроме книг. Книги о парапсихологии и мессмеризме. Книги о теле-
патии и телекинезе.  Книги о  смежной  области  -  полтергейсте.  Было
"Практическое руководство по ясновидению" некоего Р.Х.Бауха.  Был один
толстый фолиант под названием "Медуизм.  Теория, практика и прогнозы".
Имелись и старинные трактаты, написанные на мертвых языках неизвестны-
ми буквами, а некоторые - иероглифами. (Позже выяснилось, что мертвыми
языками Рыба-Кит не владеет, а иероглифы ему необходимы для самососре-
доточения, слияния чего-то с чем-то, усиления экстрасенсорного воспри-
ятия  и  генерации вокруг себя какого-то поля.  Не разобрал,  какого.)
Всего книг оказалось десятка два. Я вздохнул и вернул портфель на мес-
то. Уж если человек, подобно мне, вместо личных вещей спасает малопри-
годные в практической жизни предметы, то похоже, что любитель нарвался
на любителя. Может быть - на фанатика. Я понял, что мне не повезло.

Тогда я еще не знал, до какой степени мне не повезло!

Между прочим,  классификация  фанатиков  допускает наличие двух типов:
фанатиков самоуглубленных и фанатиков фонтанирующих. Не дай бог никому
встретиться с представителем второго типа в ограниченном объеме прост-
ранства. Бойтесь этого, люди.



- Доброе утро,- проговорил в темноте некий воркующий голос.

Я открыл глаза и увидел склонившуюся надо мной  лоснящуюся  физиономию
Рыбы-Кита.  Застонав, я отвернулся - но куда можно отвернуться в четы-
рехугольном отсеке с полированными стенами,  отражающими все ту же фи-
зиономию?  Положение  было  безвыходным,  и я проклинал свою глупость.
Вспоминать вчерашний день не хотелось. Он был ничуть не лучше тех кош-
маров, что так любят преследовать меня по ночам. Обыкновенно мне снит-
ся, что мои ростки гибнут...

Беглый осмотр меня обнадежил: оба конусоида были целы и выглядели неп-
лохо. Тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо - и поменять баллончики с пи-
тательной смесью!

- Осмелюсь выразить надежду, что вы на меня не сердитесь,- проворковал
Рыба-Кит.  -  Все-таки я вас спас...  - Здесь я так посмотрел на него,
что он осекся.  - Кхм.  Знаете ли, вчера я несколько погорячился, но и
вы  должны понять меня:  разве можно так грубо отзываться о том,  что,
может быть, составляет смысл жизни человека?

- Нельзя,- согласился я, думая о конусоидах. - Ни в коем случае.

- Тогда могу ли я надеяться,- продолжал он светски,-  что  вы  примете
мои искренние извинения?

- Приму,-  сказал  я,  пытаясь свинтить баллончик с одного из горшков.
Баллончик не отвинчивался. - Как не принять? Считайте, что уже принял.

- В таком случае не будет ли с моей стороны слишком  смелым  предполо-
жить, что вы, как интеллигентный человек, позволите мне заострить вни-
мание на некоторых весьма и весьма любопытных аспектах  парапсихологии
как науки?

- Нет,- отрезал я,  воюя с резьбой. - Нет. Заострить не позволю. И во-
обще разговаривать с вами о парапсихологии я не стану.  Не  на  такого
напали.

- Но почему?! - изумился он.

- Потому что это не тема для разговора,- сказал я.  - Потому что гово-
рить ни о чем можно до бесконечности,  а у меня нет времени на болтов-
ню. Я, извините, занят. Лучше найдите себе дело и не загораживайте мне
свет.

Все-таки я был здорово зол на него за вчерашнее.  Хотя  умом  понимал,
что злиться мне нужно только на собственную глупость - но то умом...

Вконец вспотев,  я все-таки отвинтил от горшка заевший баллончик и на-
винтил свежий.  Черт знает что: если так пойдет и дальше, недолго сор-
вать резьбу.  Ну ладно, пусть я заслужил такие мытарства, но росток-то
тут при чем? Несправедливо.

Рыба-Кит внял совету и нашел себе дело:  сел в соседнее кресло и  при-
нялся просвещать меня по вопросам парапсихологии. В его тоне проскаль-
зывало участие:  подумать только, ведь есть же на свете люди, никак не
желающие понять, какие неисчерпаемые возможности сидят у них внутри!

У меня  внутри сидела тоска.  Раза два я не выдержал и рявкнул,  но на
Рыбу-Кита это не произвело ни малейшего впечатления,  он даже не сбил-
ся.  По-моему,  он  был вообще не способен обижаться.  Вскоре я забрал
горшки и перешел в корму на последнюю пару кресел. Это не помогло. Ры-
ба-Кит следовал за мною, как привязанный. Уже через десять минут я был
вынужден бороться с искушением надрать ему уши, но мой мучитель ничего
не  замечал.  Будь мы по-прежнему на борту лайнера,  я нашел бы случай
скрыться и он бы меня еще поискал,- но куда сбежать в спасательном су-
денышке, рассчитанном всего-то на десять мест? В санузел?

Я решил не обращать внимания и попытался не слушать.  Но то ли его го-
лос обладал повышенной проникающей силой,  то ли мой слух сам непроиз-
вольно  настраивался на единственный звук внутри вельбота,  только мои
потуги ни к чему не привели. Потоки, ручьи, целые реки слов проникали,
казалось,  в  самый мой мозг и блуждали в нем без всякого желания выб-
раться наружу. Это было ужасно.

Только за едой я немного отдохнул. Правда, Рыба-Кит продолжал вещать и
с набитым ртом, но все-таки это было уже легче. Живут же такие настыр-
ные типы!  Между прочим, вот задача: как мне в сих условиях обеспечить
должный уход за конусоидами, требующими, как хорошо известно, постоян-
ного и напряженного внимания? Любой знаток признает, что это невозмож-
но.

- Да хватит же! - взмолился я к вечеру. - Оставьте меня в покое, у ме-
ня от вас мозговая чесотка. Читайте лучше свои книги. Только, ради бо-
га, не вслух.

- А вы не хотите почитать? - спросил он, доставая портфель.

- Увольте.

- А  если  даже не читать,- Рыба-Кит вдруг оживился,  видно,  напал на
идею. - Вот посмотрите на эти иероглифы. Не правда ли, прекрасно? Кра-
сота и лаконичность, только и всего, скажете вы и будете не правы. Со-
зерцание иероглифов успокаивает ум и улучшает ауру,  но и это  еще  не
все.  Сейчас я вам покажу, вот, возьмите. Смотрите на иероглифы внима-
тельно, постепенно сосредотачиваясь...

- И что будет? - спросил я.

Он не успел ответить.  А если бы и попытался, я бы не стал слушать его
бред.

- А что будет,- зловеще сказал я, вставая с кресла и медленно надвига-
ясь на Рыбу-Кита. Руки чесались. - А что будет, как вы думаете, если я
сейчас  ударю  вас по голове и выброшу за борт?  Чтобы вы не отравляли
мою жизнь.  А?  - Я нависал над ним, как горилла. - Как вам это понра-
вится?

- На помощь!  - взвизгнул Рыба-Кит.  Он понял, что я не шучу, да и как
тут было не понять. - Спасите!..

Интересно, к кому он обращался?

- Ни с места! - раздался посторонний голос.

Я вздрогнул и нервно оглянулся.  Никого.  Ну и правильно,  кто тут еще
может быть? По-видимому, голос подал сам вельбот. Скучный такой голос,
даже ленивый, с расстановочкой, как у человека, которому абсолютно не-
чего делать.  Стоит такой балбес, вроде часового, зевает до икоты, ло-
вит мух... Тьфу.

Рыба-Кит визжал не переставая.  Деваться ему было некуда, я загнал его
в угол.

- Остановитесь!  - предупредил голос.  - Вы собираетесь нарушить право
человека на жизнь.  В случае,  если вы не измените своих намерений,  я
буду вынужден вас обездвижить.

Вот тебе  и раз.  Торжествующе хрюкнув,  Рыба-Кит проскочил у меня под
рукой и как ни в чем не бывало повалился в кресло.  Меня  передернуло.
Какой-то безмозглый механизм намерен меня учить,  мало того - распоря-
жаться моими поступками!  Слыханное ли дело - обездвижить?  Не слишком
ли?

- Эй,  железо,- начал я с оскорблений. - Ты кто такое, чтобы здесь ко-
мандовать?

- Я являюсь модернизированной моделью мозгового механизма спасательно-
го средства,- донеслось из стены ничуть не обиженным тоном. По-видимо-
му,  механизм был достаточно примитивным. - Сокращенно - ММСС-М. В мои
обязанности  входит доставка пассажиров на ближайшую спасательную пла-
нету и обеспечение им гарантированного минимума прав, утвержденных за-
конодательно.

Рыба-Кит хихикнул.

- Так вот,  о правах,- сказал я,  стараясь не обращать внимания на Ры-
бу-Кита.  - Почему ты,  собственно говоря,  решил, что я собираюсь его
убить?  Тебе известно, что такое гротеск, преувеличение? Я ведь только
хотел, чтобы он от меня отстал, и не более. Что скажешь?

Надо отдать механизму должное, он не затянул с ответом:

- Намерение нарушить право человека на жизнь было высказано вами прямо
и недвусмысленно,- сказал он,- а также подтвердилось вашими дальнейши-
ми действиями.  В этих условиях я был обязан  не  допустить  нарушения
права, входящего в гарантированный минимум.

- И эдак ты следишь за всеми правами,  сколько их там?  - спросил я из
интереса. - Так-таки за всеми без исключения?

- За всеми,- ответило железо.

Очень мило.  Я задумался. А ведь в этом что-то есть, что-то такое, что
сразу  переводит  жизнь спасаемых пассажиров в ранг сравнительно безо-
пасного времяпровождения.  Что-то очень дальновидное и очень  оскорби-
тельное.  Ведь  если  вдуматься как следует,  что из себя представляет
нормальный контингент на спасательном судне?  Нетрудно вообразить: де-
сять ополоумевших от страха пассажиров, будущее неочевидно, кто-то ко-
го-то потерял,  шум, слезы, дети плачут, нервы на пределе... Далеко ли
до беды?  Ну, положим, метать жребий, кого первым съесть, пассажиры не
станут,  еды полно, но так или иначе несколько недель сначала на вель-
боте,  потом  на  спасательной планете люди будут вынуждены вариться в
собственном соку вместе со своими претензиями и  жалобами,  со  своими
склоками и амбициями.  Со своим нытьем. Худо. Иное дело мозговой меха-
низм или как его там - совсем ведь иная ступень бытия.  Он не команду-
ет,  боже упаси, не вмешивается без острой нужды, не развлекает пасса-
жиров научно-популярными лекциями,  не показывает их детям мультиков -
зачем?  ОН  СЛЕДИТ ЗА СОБЛЮДЕНИЕМ ПРАВ.  Ему нет дела ни до неизбежной
скуки на борту, ни до того, что людям, лишенным возможности выплеснуть
на ближнего свои эмоции, хотя бы и с попранием каких-то прав, остается
лишь скрипеть зубами в полном бессилии и медленно сходить с ума.  Ну и
пусть.  Зато все люди останутся целы - как звери в клетке.  Каждый - в
своей,  а тех, кто грызет прутья, можно и обездвижить. Чтобы впредь не
грызли и берегли зубы.

- Но послушай,- сказал я,  не стесняясь присутствием Рыбы-Кита - кста-
ти, сам он наверняка бы и не подумал, что этого можно стесняться. - Но
послушай...- Я собирался с мыслями.  - Да!  Кажется,  существует право
человека на общество себе подобных - это право входит в  гарантирован-
ный минимум?

- Входит.

Рыба-Кит уже не хихикал, а внимательно слушал.

- А право человека на одиночество? - спросил я коварно.

- Входит.

- В  таком  случае я прошу защиты,- объявил я.  - Человек,  сидящий со
мной рядом, нарушает мое право на одиночество. Убедительно прошу обес-
печить защиту моего права.

Как я его,  а! Пусть-ка механизм потрудится и подумает, как можно сов-
местить право на общество с правом на одиночество.  "Но позвольте!.."-
начал было Рыба-Кит. Я отмахнулся - ждал ответа. Однако ответа не пос-
ледовало.

- В чем дело?  - раздраженно сказал я.  - Разве тебе непонятно: я хочу
реализовать свое право на одиночество!

- Реализуйте,- ответил вельбот. - Вы имеете полное право на реализацию
этого права.

Рыба-Кит фыркнул и посмотрел на меня укоризненно.  Конечно,  он не был
сознательным злоумышленником, он просто не умел и не хотел быть кем-то
иным, а не самим собой. Но мне-то от этого разве легче?

- Как?! - закричал я. - Каким образом я могу это реализовать, ржавь ты
трухлявая?!

Нет ответа.

- Не молчи, скажи что-нибудь. Как я могу реализовать свое право?

- В мои функции входит надзор за соблюдением гарантированного минимума
прав,- ответил вельбот спокойно. - Что же касается реализации того или
иного конкретного права,  то человек,  являясь носителем прав,  должен
позаботиться об этом самостоятельно.

Бр-р! Какое-то время я тряс головой,  пытаясь сообразить,  что к чему.
До сих пор я жил,  не особо разбираясь в юридических тонкостях, и неп-
лохо жил. А теперь вдруг оказывается, что соблюдение прав и реализация
права - это отнюдь не одно и то же, если я правильно понял этого меха-
нического дурака,  и из одного вовсе не вытекает другое. Ладно, пусть,
дураку  виднее,-  но  как же мне в этих условиях прикажете реализовать
свое право не одиночество,  если я не могу задушить Рыбу-Кита или хотя
бы оглушить его на время?  Если в багажном отсеке и имеется хлороформ,
вряд ли мне удастся его найти.  Заткнуть себе уши? Нет уж. Связать Ры-
бу-Кита и соорудить из чего-нибудь кляп?  Но ведь это будет нарушением
права человека на свободу передвижения...

Я не успел додумать - Рыба-Кит подобрал с пола свой фолиант с иерогли-
фами  и  спрятал его в портфель.  Взамен он достал "Практическое руко-
водство по ясновидению" Р.Х.Бауха.  Я отвернулся и сжал зубы, чтобы не
взвыть.

На третий день пытка повторилась. Рыба-Кит нашел в моем лице незасеян-
ную почву и с жаром продолжал ее обрабатывать.  Он мешал мне ухаживать
за  конусоидами.  Он не дал мне заполнить дневник наблюдений.  К концу
дня я был похож на мученика  инквизиции,  подвергаемого  изнурительной
пытке и мечтающего только о том,  чтобы палач как-нибудь поскользнулся
и свернул себе шею.  Может быть,  мне удастся удавить его прежде,  чем
вельбот меня обездвижит?  Вряд ли. Но если полет продлится еще неделю,
думал я обреченно,- я, пожалуй, попробую...

На четвертый день мы сели.



Спасательная планета - вот она, под ногами,- это, как правило, планета
земного  типа,  способная  дать  приют терпящим бедствие.  Ни одна ма-
ло-мальски протяженная космическая трасса не считается сданной в  ком-
мерческую эксплуатацию до тех пор, пока вдоль нее не оборудовано необ-
ходимого количества спасательных планет. На этих планетах прежде всего
уничтожаются потенциально опасные для человека микроорганизмы,  атмос-
фера насыщается кислородом до нужной кондиции, и в большинстве случаев
работа на этом считается завершенной.  Спустившийся на планету вельбот
включает радиомаяк,  а пассажиры терпеливо ждут, когда их заберут спа-
сатели, и между делом вдыхают аромат внеземной экзотики. Конечно, спа-
сательная планета отнюдь не курорт и лишь в первом  приближении  годна
для жизни человека, потому-то и не рекомендуется значительно удаляться
от вельбота,  обеспечивающего дополнительную защиту. Но я не был наме-
рен следовать рекомендациям,  а при каждом взгляде на Рыбу-Кита только
укреплялся в своем решении. Будь что будет.

Нас чуть качнуло - вельбот коснулся поверхности планеты,  вплавился  в
грунт заостренной нижней частью,  выпустил где-то там, в глубине, фик-
сирующие лапы и укоренился.  Теперь он стал нашим домом, из него можно
было выйти в любой момент и почувствовать, наконец, вожделенную свобо-
ду.

Нет, насчет свободы,  это я, пожалуй, хватил. Кое-какую свободу перед-
вижения - назовем это так.  И с оглядкой: кроме микроорганизмов на чу-
жих планетах встречаются и организмы покрупнее.

Рыба-Кит, радостный и потный,  уже колотился всем телом в люк и рвался
на волю. Не тут-то было: прежде всего вельбот пожелал ознакомить нас с
"инструкцией по краткосрочному пребыванию на  спасательных  планетах",
каковую  и  прочел нам все тем же скучным голосом.  В инструкции особо
подчеркивалось,  что обеспечиваемый вельботом радиус  зоны  защиты  от
местной флоры и фауны составляет восемьсот метров, а на большем удале-
нии "права человека, входящие в гарантированный минимум, не могут быть
соблюдены в полном объеме".  На случай же стихийных бедствий (ураганы,
извержения, лесные пожары) пассажирам давался мудрый совет искать спа-
сения в вельботе. Вот и вся инструкция.

Как только голос замолк,  люк откинулся сам собой и Рыба-Кит выпал на-
ружу.  Почти сразу после стука его падения до меня донесся торжествую-
щий вопль:  планета, по-видимому, была что надо. Тогда и я не заставил
себя ждать.

Под моими ногами стелилась мягкая трава,  а над головой  синело  небо.
Вельбот стоял на невысоком холме, поросшем кое-где редким кустарником,
вокруг простиралась ковыльная степь,  невдалеке  блестела  река  и  по
склонам  речной  долины  спускался к воде лес.  И по ту сторону реки -
даль степи до самого горизонта.  И желтое солнце, клонящееся к закату.
И легкий ветерок, играющий ковылем. И ни одной хищной твари, способной
оскорбить величие природы в ее стремлении к совершенству.  И воздух...
У меня закружилась голова.  Это почти Земля, подумал я ностальгически.
Это даже больше,  чем Земля,  это такая Земля, какой она должна быть и
какой ее уже никто, по всей вероятности, не увидит. Здесь нельзя жить.
Сюда нужно приезжать умирать, чтобы в конце жизненной гонки насладить-
ся  единением  с  природой,  а с последним вздохом вспомнить настоящую
Землю и подумать о том,  что потерял, в сущности, не так уж много... И
такой мир прозябает в ранге спасательной планеты!

Тут мои мысли заработали в другом направлении.  Спасательная,  значит,
планета, так? А ведь Рыба-Кит пророчествовал, что спасательная планета
окажется  неподалеку  и что это будет хорошая планета.  Совпадение это
или случай ясновидения - вопрос второй, а первый и главный: ведь он же
меня  теперь  совсем  замучает!  И  непременно  выставит  свое удачное
"предсказание" в качестве неколебимого и исчерпывающего аргумента -  а
что делать мне? Я задумался. Гм, а ведь я знаю, что мне делать!

Багажный отсек  вельбота  был велик и чего в нем только не было,  но я
упорно искал то, что мне было необходимо, и нашел. Палатка - раз. Рюк-
заки - из них я выбрал самый большой - два!  Спальный мешок с химичес-
ким подогревом - три.  Туристский топорик с фонариком в рукоятке - че-
тыре! Консервы, посуда, тренога для котелка - пять! Все-таки над осна-
щением вельбота поработали и психологи:  люди,  оказавшиеся на  спаса-
тельной планете,  не должны ощущать себя несчастными пассажирами,  по-
терпевшими бедствие.  Они должны хоть в малой степени чувствовать себя
первопроходцами,  а свой лагерь - передовым форпостом земной цивилиза-
ции,  и благодаря этому они должны крепче сплотиться между собой.  Как
бы не так.

На сборы ушло менее десяти минут - я торопился.  Оба горшка с конусои-
дами были со всей возможной осторожностью пристроены в самой сердцеви-
не рюкзака и обложены одеждой от тряски. Управившись с рюкзаком, я ос-
торожно выглянул из люка.  Рыба-Кит,  устав кувыркаться в траве, бежал
теперь  с пригорка к реке,  подпрыгивая на бегу,  как резиновый мячик.
Пока что ему было не до меня,  и я знал,  что другого такого шанса мне
вряд ли дождаться.  Я осторожно спустился на землю и, нервно оглядыва-
ясь,  двинулся к лесу.  Кажется,  Рыба-Кит ничего не заметил. Он вовсю
наслаждался полнотой жизни и вел себя как нормальный человек,  это по-
том он приступит к самососредоточению, познанию Абсолютной Истины, об-
щению с астральными силами,  а может быть,  даже к пению мантр. Но без
меня.

Мягкая трава обнимала мне ноги,  но не путалась в них.  Стараясь  идти
плавно,  чтобы не тряхнуть горшки,  я отсчитал тысячу шагов. Потом еще
сто.  Если вельбот не наврал, то где-то здесь должна проходить граница
зоны защиты. Что-то я ее не вижу.

Фью-у-уу-у...Бац! Что-то  со свистом пролетело над моим ухом и шлепну-
лось на землю шагах в десяти впереди меня.  Я подошел поближе.  Ничего
особенного,  просто небольшой металлический ящичек, похожий на коробку
для обуви. При моем приближении он вскочил на паучьи ножки и отряхнул-
ся,  как собака.  Наверное, это был механический поводырь, вельбот вы-
пустил его мне вслед,  чтобы я не потерялся.  А может быть, вовсе и не
поводырь. Может быть, полицейский.

- Чего тебе? - спросил я.

- Внимание!  - заверещал ящик и замигал красной лампочкой. - Вы опасно
приблизились к границе зоны защиты, обозначенной моим настоящим место-
положением.  Если вы немедленно не повернете назад, спасательный вель-
бот будет вынужден снять с себя всякую ответственность за вашу жизнь!

- Так иди за мной и охраняй меня,- буркнул я,  перешагивая через ящик.
С этого шага я был предоставлен самому себе,  если, конечно, этот пау-
ко-собако-ящик не вцепится в меня и не потащит обратно силой.

- Внимание!..- снова заверещал ящик мне вслед и  в  точности  повторил
все, что я уже от него слышал.

Дурацкий и никчемный механизм, не о чем с ним разговаривать.

В лес я вошел с большой опаской,  держа наготове топорик. Сколько я ни
искал,  более серьезного оружия в вельботе не нашлось. Впрочем, съедят
меня звери или не съедят - это еще вопрос,  это мы еще посмотрим, зато
оставаясь наедине с Рыбой-Китом вплоть до прибытия спасателей,  я  на-
верняка сойду с ума.  Это точно. Я шел и радовался. Крупных зверей мне
не попадалось, следов их тоже, а несколько мелких зверьков, замеченных
мною в траве, выглядели вполне миролюбиво. Планета была добра и благо-
желательна к людям.  Она была спасательной в самом высоком смысле: она
спасала меня от общества Рыбы-Кита!

И свершилось чудо:  я вновь обрел способность думать!  Я шел в глубину
леса,  перешагивая через выпирающие из-под земли корни,  и мучительный
шум в голове,  не покидавший меня все последние дни, мало-помалу исче-
зал сам собой. Мои мысли текли легко и плавно, теперь я мог думать да-
же о Рыбе-Ките, не испытывая острой головной боли, и был счастлив. Бе-
зусловно, Рыба-Кит не был утонченным садистом, сознательно стремившим-
ся  довести меня до умоисступления,  как не был он и глубоким знатоком
предмета,  о котором прожужжал мне все уши. А был он, если я правильно
понял, просто новичком, ринувшемся в неведомую область зажмуря глаза и
стремящимся в неофитском азарте объять  необъятное,  начинающим  адеп-
том-фанатиком, мечтающим, скорее всего неосознанно, через возвеличива-
ние своего предмета возвеличить самого себя.  У таких, как он, по моим
наблюдениям,  чрезвычайно развит инстинкт пророка, они просто не могут
без того, чтобы не наставлять других на путь истины, они просто неспо-
собны понять,  как это у людей могут быть интересы, отличающиеся от их
собственных,- и не поймут,  пока их увлечению не  исполнится  год  или
два.  Со  временем  одни  из них становятся серьезными специалистами в
выбранной ими области, а другие без всякой видимой причины бросают все
и  начинают  собирать марки.  И очень не любят,  когда им напоминают о
том,  с каким жаром они еще так недавно вербовали себе  сторонников...
Странно,  правда? Да нет, ничего странного. Человек, конечно, не кону-
соид, но и он достаточно сложен.

Я поставил палатку на лесной поляне,  рядом  с  родником,  наполненным
восхитительной  свежей  водой,  и подальше от деревьев,  ибо не хотел,
чтобы ночью на меня вдруг свалилась какая-нибудь живность.  Солнце са-
дилось.  Лес тихо шумел на вечернем ветерке, и кричали в сумерках мел-
кие животные.  Не спеша поужинав подогретыми на костре  консервами,  я
последовательно заполз сначала в палатку,  а потом в спальный мешок, и
уж совсем было собрался уснуть, но не тут-то было. Как только наступи-
ла  темнота,  я немедленно ощутил жгучий укол в лицо и в ту же секунду
изменил свое мнение о благосклонности этой планеты к человеку - еще  и
теперь вздрагиваю,  вспоминая. Вторая раскаленная игла вонзилась в ве-
ко.  А затем воздух под полотняной крышей вдруг загудел, задвигался, и
в палатке стало очень тесно.

Сначала я вскрикнул.  Потом заорал. У меня было открыто только лицо, и
в мгновение ока на нем не осталось живого места.  Вероятно, кровососу-
щие твари набились в палатку через открытый вход,  пока я ужинал,  не-
жась у костра.  Впредь наука дураку!  Чертыхаясь и мотая головой,  как
припадочный,  я  вытянул  из тесного мешка руки и принялся ожесточенно
лупить себя по щекам и по лбу,  но добился этим лишь того, что насеко-
мые облепили не только мое лицо, но и кисти рук. Было ужасно больно, и
я,  продолжая что есть силы себя бить, чувствовал, как по лицу, испещ-
ренному  укусами  и раздавленными насекомыми,  стекают капельки крови.
Хуже всего было то, что я не мог дать себе свободы действий, а если бы
начал  кататься по полу палатки,  оглашая окрестности воем и нелитера-
турной бранью, как, вероятно, поступил бы на моем месте любой несчаст-
ный, терзаемый такой мукой, то наверняка опрокинул бы горшки с конусо-
идами, стоящие у меня под боком. Оставалось терпеть.

При свете фонарика мне удалось хорошо разглядеть этих кровососов.  Это
были самые настоящие рыжие комары или москиты, я не силен в их класси-
фикации,- но величиной с небольшую стрекозу, быстрые и увертливые, как
реактивные истребители на противоракетном маневре, и безжалостные, как
пираньи.  Они пировали на мне вовсю,  а насосавшись до отказа, секунду
или  две  сидели,  перебирая лапками,  как бы в глубокой задумчивости,
после чего отваливались и,  трепыхнувшись раз-другой,  замертво падали
на пол.  "Ага!  - ликовал я,  содрогаясь от жгучей боли. - Вот вам! Не
нравится?" Очевидно,  моя кровь была  для  этих  кровососов  чистейшим
ядом, но кровососам было невдомек, и они не оставили меня в покое, по-
ка последний из них не упал мертвым.

В мечтах я строил фантастические прожекты:  объявить набор  доброволь-
цев-доноров,  собрать  как  можно больше крови и опрыскать ею лес,  не
пропуская ни одного кустика, ни одного пня, пока последний рыжий упырь
не задергает лапками в агонии. Разве не благородная цель? Чужие плане-
ты должны доставаться кровью, и это правильно. Скажете, преувеличение?
Ничуть. Если подобные москиты обитали на Земле в меловом периоде, тог-
да я знаю, отчего вымерли динозавры.

Обессиленный, я кое-как обтер свое уже начавшее опухать лицо, выключил
фонарик и сделал вторую попытку уснуть. Напрасно: не прошло и пяти ми-
нут,  как я явственно услышал невдалеке шорох ветвей и громовой  треск
сухого валежника.  Какой-то зверь лез напролом, подбираясь все ближе к
моей палатке,  и если у этого зверя такой же нрав, как и у местных ко-
маров,  думал  я,- то с ним шутки плохи.  Я осторожно вылез из мешка и
ощупью нашел топорик.  Бежать было бессмысленно,  да и некуда - леса я
не знал. Оставалось драться.

Треск валежника прекратился:  зверь вышел на поляну.  Слабый свет кос-
нулся деревьев - по-видимому,  шкура зверя фосфоресцировала. Пора, ре-
шил я. Нет смысла сидеть и ждать, когда инопланетная тварь сожрет меня
вместе с палаткой. Нужно принять бой снаружи, и пусть у меня мало шан-
сов,  но и зверюге не поздоровится... Я крепче сжал рукоять топорика и
тихонько выскользнул из палатки.

В мою кожу немедленно впились тучи комаров,  а в  глаза  ударил  свет.
Зверь подошел ко мне вплотную и произнес знакомым голосом:

- Вот вы где, оказывается! А я вас ищу, ищу...

- Уберите  фонарик,-  прошипел  я,  лупя комаров и кривясь от боли.  -
Кстати, как вы меня нашли? Вельбот дал биопеленг?

- Дал,- нехотя признал Рыба-Кит. - Но я бы вас все равно нашел,- доба-
вил он,  воодушевляясь,- ведь, как известно, поиск людей методами био-
локации не более чем элементарная задача для подготовленного человека,
пробудившего в себе естественные экстрасенсорные способности...

О боже!

- А почему вас не кусают комары?  - перебил я,  приплясывая. - Или они
не едят экстрасенсов?  Вот что,  бросьте дурить и давайте сюда  репел-
лент...

К тому моменту,  когда мы вернулись в вельбот, я совсем опух от укусов
и все тело невыносимо чесалось.  Без репеллента меня бы просто  съели.
Следовало признать, что моя попытка к бегству провалилась самым жалким
образом,  и я это признал. Как признал и то, что мой мучитель оказался
более крепким орешком, чем мне представлялось: ведь надо же - идти од-
ному в кромешную ночь по незнакомым внеземным чащобам,  подвергая свою
жизнь опасности только лишь затем,  чтобы вытащить из леса другого че-
ловека - на это,  согласитесь, способен не каждый. Но он спасал не че-
ловека, мрачно думал я, продолжая мучительно чесаться. Он спасал свое-
го слушателя,  свою жертву, будущего подвижника новой веры, парапсихо-
логии или как ее там. Это не подвиг, потому что подвигов из эгоизма не
бывает... И Рыба-Кит блестяще подтвердил мое умозаключение тем, что до
глубокой  ночи читал мне лекцию о биолокации и таящихся в ней неиссле-
дованных возможностях. По чистой случайности мне удалось заснуть.



Наутро я нашел в багажнике мазь от укусов и смазал фасад, а как только
Рыба-Кит,  бросив  нудить,  удалился  "предаться  самососредоточению",
пристал с расспросами к вельботу. Вельбот давно меня раздражал.

- Так это ты меня выдал? - спросил я, с трудом сдерживаясь и внутренне
кипя. - Ты, железо старое?

- Не  понял  вас,-  скучно  ответил вельбот.  - Если вас не затруднит,
уточните запрос.

Вежливый, паразит!

- Какого лешего ты дал этому маньяку мой пеленг?  - повысил я голос. -
Я тебя просил об этом?

- В  мои  обязанности входит соблюдение гарантированного минимума прав
человека,- заявил вельбот. - В том числе и права на информацию.

- На правдивую?  - механически поинтересовался я, соображая, как лучше
подойти к главному вопросу.

- На любую,- сухо ответил вельбот.

У меня пересохло в горле. Одно из двух: либо вельбот слишком глуп, ли-
бо глуп я. Право на ложную информацию - как вам это нравится?

- Уточни,- потребовал я.

- Абсолютно правдивой информации  не  существует,-  пояснил  вельбот,-
поскольку средства сбора информации всегда ограничены,  а сам критерий
правдивости размыт и не ясен.  Любая информация является  субъективной
вне зависимости от того,  собрана ли она человеком,  либо машиной,  и,
следовательно,  содержит определенный (чаще - неопределенный)  процент
недостоверности.  Помимо этого,  человек имеет право и на заведомо не-
верную информацию,  находящую свое выражение в некоторых видах искусс-
тва, устного творчества и литературы.

До меня, наконец, дошло. Вельбот был прав, такие механизмы всегда пра-
вы. Искусство - это конечно... И литература. Выбросьте вымысел, напри-
мер, из исторического романа - и в лучшем случае получите плохой учеб-
ник.  Согласен,  без права на заведомо ложную информацию жизнь была бы
скучна:  ни тебе розыгрышей,  ни хорошей книги...  Впрочем, это к делу
уже не относится.

- А твой гарантированный минимум  прав,-  попытался  поддеть  я,-  это
стопроцентно достоверная информация?

Вельбот молчал несколько секунд.  Видимо,  эта мысль никогда прежде не
приходила в его кристаллические мозги, и теперь он переваривал ее, пе-
реворачивая так и эдак. У меня появилась надежда.

- Нет,-  ответил  вельбот,-  поскольку человечество постоянно работает
над расширением своих прав.  В частности, за последнюю сотню лет в га-
рантированный  минимум  были  добавлены  три новых пункта и еще восемь
подверглись переформулировке.  Но в случае любого изменения  я  должен
руководствоваться  прежним  гарантированным минимумом прав до тех пор,
пока мне не будет сообщен новый.

Так. И здесь - мимо.  Наивно было и думать о том, что можно как-то об-
мануть этого стража порядка. Я по-прежнему был в клетке, хотя и на во-
ле.  Из этой клетки было невозможно убежать, Рыба-Кит в два счета най-
дет меня по пеленгу.

И тут мне показалось, что я нашел блестящий выход.

- Эй, железо, как тебя там...- начал я.

- Модернизированная модель мозгового механизма...- завел он.

- Вот-вот.  Слушай меня внимательно.  Если, как ты утверждаешь, я имею
право на информацию вообще, значит я имею право и на информацию о том,
как вывести тебя из строя...

- Безусловно,- ответил он,  подумав самую малость. - Но хочу предупре-
дить вас о том,  что любая попытка повреждения спасательного  средства
будет являться посягательством на права обоих спасаемых пассажиров, и,
следовательно, такая попытка будет мною пресечена.

- Обездвижишь? - спросил я.

- Обездвижу.

Это был тупик, и свет, забрезживший было впереди, погас.

- Но я хочу всего лишь реализовать свое право на одиночество! - закри-
чал я в отчаянии. - Ведь мне больше ничего не нужно, слышишь!

- Реализуйте,- равнодушно сказал вельбот.

- "Реализуйте"! Как??!

Нет ответа.  То ли машина не хотела за меня думать, то ли в самом деле
не видела здесь противоречия.  Но как я могу реализовать свое законное
право  на одиночество,  если Рыба-Кит рвется реализовать свое не менее
законное право на общество?  В режиме разделения времени?  День так, а
день эдак?  Я бы,  пожалуй, согласился, но ведь Рыба-Кит не согласится
ни за что. Но должен же быть хоть какой-то выход!

Право на свободное волеизъявление?  Гм-м... Я могу сколько угодно изъ-
являть свою волю, это ничего не изменит. Не то.

Право на отдых?  Но,  с точки зрения вельбота, мы только и делаем, что
отдыхаем. Не то.

Право на ненасилие над личностью?  Чепуха, такого права не существует.
Что такое насилие над личностью - ударить личность по голове? Не толь-
ко. А дисциплина и единоначалие, присущее, скажем, космофлоту,- это не
насилие над личностью? Будет ли сладок без кнута пресловутый пряник? А
государство? А воспитание ребенка - не насилие над его личностью? Тер-
пим же. Сколько угодно насилия над личностью - и ничего, живем и будем
жить.

Не то. Я оставил эту мысль там, где она лежала. Правда, несколько поз-
же выяснилось, что она все же пустила во мне кое-какие корни.

- Ладно,- сказал я,  решившись начать сначала. - Ты можешь перечислить
все права, которыми любой человек вправе воспользоваться?

- Право на жизнь,- начал вельбот. - Это основополагающее право, поэто-
му  оно  стоит  первым  пунктом в перечне гарантированных прав.  Хотя,
строго говоря,  по закону все права равноценны и ни одно из них не мо-
жет быть доминантно над другими.

- Дальше,  дальше,- поторопил я. - Не болтай лишнего. Если понадобятся
комментарии, я спрошу отдельно.

- Пункт два:  право на труд как средство существования,- продолжил он.
-  Пункт  три:  право на труд как источник наслаждения;  пункт четыре:
право на рекреацию, пункт пять: право на здоровье...

Я терпеливо слушал. Примерно на пятидесятом пункте у меня заболела го-
лова,  а еще через полчаса я, вероятно, был похож на марафонца в конце
дистанции и остро завидовал пещерным охотникам,  косматым пращурам че-
ловечества,  имевшим только одно право:  жить,  пока не съели звери. Я
чувствовал себя опутанным правами по рукам и ногам.

- Пункт двести восемь,- тягуче тянул вельбот,- право  на  эстетические
ценности как средство самосовершенствования. Пункт двести девять: пра-
во на продление жизни домашнему животному как средству сохранения  ду-
шевного спокойствия человека...

- А домашнему растению? - спросил я с некоторой надеждой.

- Такого пункта нет.

- Ясно. Давай дальше.

К концу перечня я совсем ошалел. Человечество поработало не зря: трис-
та семьдесят семь гарантированных прав охватывали,  казалось,  все.  В
перечне нашлось даже право отказаться от выбора способа смерти для че-
ловека, замыслившего самоубийство. Решительно не представляю себе, как
это можно осуществить.

- Это все? - спросил я.

- Перечень исчерпан,- подтвердила машина. - Что-нибудь непонятно?

- Да,- сказал я, собирая в кучу растрепанные мысли и ища соломинку, за
которую можно ухватиться.  - Непонятно. Объясни мне, пожалуйста, каким
таким  образом  мне  здесь обеспечивается право на здоровье,  если Ры-
ба-Кит жужжит у меня над ухом каждую минуту? Он мне надоел и действует
на нервы. А ведь нервничать вредно для здоровья, не так ли?

- Поясняю,-  сказал механизм.  - Человек,  желающий избежать опасности
для здоровья, может удалиться от источника этой опасности либо уничто-
жить его.  В случае,  если источник опасности не может быть уничтожен,
поскольку также является человеком, и если он преследует человека, че-
ловек  может  удаляться непрерывно,  сохраняя между собой и источником
опасности безопасное расстояние...

- Да ты соображаешь,  что говоришь!  - закричал я.  - Это что же,  мне
придется все время от него бегать?

- Физическая  активность  приносит  пользу здоровью человека,- сообщил
механизм.

Я задохнулся.

- Второй человек,  являющийся источником опасности для здоровья перво-
го, преследуя его, также реализует свое право на здоровье.

- Ну вот что,- ядовито сказал я,  сдерживаясь из последних сил,- скажи
тогда:  как мне в этих условиях реализовать свое право на хобби...  то
есть...  это...  на  время,  материалы  и условия для занятия деятель-
ностью...  в общем, пункт двадцать семь? А? Подумай и скажи, да смотри
не задымись от натуги. Умник.

- Какой род деятельности имеется в виду? - последовал вопрос.

- Выращивание  конусоидов,- ответил я,  предчувствуя свой триумф.  Это
растения. Растут в горшках.

- Поясняю,- немедленно ответил механизм. - Человек, удаляющийся от ис-
точника опасности, может взять горшки себе под мышку...

Позднее я понял,  что был неправ, машина не способна на преднамеренную
издевку.  Но в тот момент,  когдя я прыгал на одной ноге и  массировал
другую,  отбитую  о  борт вельбота,  мне было не до логики.  А тут еще
явился Рыба-Кит и сказал,  что я неправильно дышу,  что мой случай (вы
подумайте  -  мой случай!) очень запущенный и что ничего не поделаешь,
придется ему заняться мною с самых азов,  но это ничего, ибо если пра-
вильно заложить основы, развитие парапсихологических способностей пой-
дет дальше уже само собой. Я впал в отчаяние и весь остаток дня проси-
дел на траве,  тупо уставясь в одну точку и согласно кивая,  когда мой
гуру останавливался, чтобы перевести дух. Мне было все равно.

Решение - и,  как мне показалось,  удачное, я нашел на следующее утро,
когда Рыба-Кит еще спал. Оно показалось мне таким простым и ясным, что
я чуть не подпрыгнул от радости.  Река!  Как-то раз Рыба-Кит сознался,
что не умеет, к сожалению, плавать. А по-моему - к счастью!

Осторожно, чтобы  не  разбудить  спящего,  я снял одно из пассажирских
койко-кресел вельбота. Вельбот молчал: видно, решил, что я имею на это
право.  Кресло  было  пухлым  и легким - вспененная пластмасса,- но на
всякий случай я отделил металлические крепления. Плотик был готов.

Стараясь не производить ни малейшего шума,  я собрал свои пожитки, на-
шел палатку и тихонько вынес вещи из вельбота. Через полчаса на берегу
реки высилась скромная горка моего имущества и я раздумывал, что пере-
везти  на  тот берег в первую очередь.  Разумеется,  не конусоиды - их
нужно везти последними, мало ли что. А вот палатку, обувь и часть бал-
лончиков - можно.

Раздеваясь, я услышал позади крики и обернулся.  С пригорка по направ-
лению ко мне со всех ног бежал Рыба-Кит.  Ему не  хотелось  оставаться
одному,  он кричал и на бегу отчаянно размахивал руками. Сочувствия во
мне он не вызывал. Я усмехнулся, спустил плотик на воду и поплыл. Вода
была теплая, ленивое течение медленно сносило меня в сторону. Внутрен-
не я ликовал и даже начал было напевать что-то бодренькое,  но тут  же
глотнул воды, закашлялся и решил ликовать молча.

Плаваю я  неважно,  а  тут еще приходилось толкать перед собой доволь-
но-таки нескладный плотик.  Кое-как проплыв около трети ширины реки, я
оглянулся.  Рыба-Кит  был  уже  на  берегу  и что-то кричал мне вслед,
обильно жестикулируя,  судя по жестам - умолял вернуться. Нет уж, дуд-
ки. Обидно то, что ко второму заплыву мне, судя по всему, придется го-
товиться,  выслушивая его упреки в бессердечии с самого близкого расс-
тояния,  а может быть - как знать? - даже нейтрализуя определенное фи-
зическое противодействие - но разве цель того не стоила? Ничего не по-
делаешь,  думал я, работая ногами и отфыркиваясь. Придется быть жесто-
ким.

Он останется один - ну и что с того? Я тоже буду один, по крайней мере
до тех пор, пока Рыба-Кит не придумает, из чего сделать плот. Несколь-
ко дней одиночества - это именно то, что мне сейчас крайне необходимо.
Нет, я не уйду далеко - кто знает, на что можно напороться на незнако-
мой планете?  Мы будем жить у реки:  я на одном берегу,  Рыба-Кит - на
противоположном.  Но  на ночь я буду отходить от реки подальше,  ночью
над водой очень уж хорошая слышимость...

Фью-у-уу-у...Плюх! Знакомый уже пауко-ящик приводнился впереди меня  с
фонтаном  брызг,  развернулся против течения и заработал лапками,  как
жук-плавунец.  Обычно ящики умеют плавать только по  течению,  а  этот
очень старался и пенил воду, как танкер, силясь выгрести, но необтека-
емая форма сводила на нет все его потуги. Его медленно сносило. Навряд
ли  он  оказался  бы способен меня спасти,  начни я тонуть.  Наверняка
вельбот, как и в прошлый раз, выплюнул его мне вдогонку не затем, что-
бы меня спасать, а затем, чтобы реализовать мое право на информацию.

- Внимание,- завел свое ящик булькающим голосом. Вероятно, в голосовое
устройство попала вода. - Вы опасно приблизились...

К чему я опасно приблизился,  я так и не услышал.  В нескольких метрах
от меня зеркальная поверхность реки вдруг вспучилась горбом,  и из во-
ды, разбрасывая кольцевые волны, высунулась отвратительная треугольная
морда размером с три моих плотика и внимательно оглядела меня выпучен-
ными,  как у лягушки, и такими же холодными глазами. Ящик замолк и по-
вернул к берегу, бестолково шлепая лапками по воде. Я все еще держался
за плотик,  не осознавая ситуации,  когда лягушкоглазая тварь, видимо,
удовлетворившись осмотром, взволнованно зевнула, показав глоточные зу-
бы,  и без спешки заскользила ко мне,  раздвигая воду,  как  волнолом.
Тогда я бросил плотик и поплыл назад что было сил.

Если бы не говорящий ящик, я бы погиб - тварь плавала явно быстрее. Но
именно он подвернулся ей первым,  и это меня спасло. Оглядываясь назад
между взмахами,  я видел, как ящик перед самой пастью зарыскал по воде
туда-сюда,  потом был подхвачен, вздернут над поверхностью реки и бес-
толково замолотил лапками. Чудовище перехватило ящик поудобнее и, зап-
рокинув морду,  по-жабьи глотнуло. Ящик исчез, и чудовище какую-то се-
кунду пребывало в неподвижности, прислушиваясь, очевидно, к внутренним
ощущениям,- затем его холодные глаза уставились прямо на меня.

Я выбивался из сил.  Рыба-Кит на берегу истерически визжал,  словно  в
воде находился он,  а не я. Что касается меня, то мне визжать было не-
когда.  Планета, может быть, была и спасательная, но и на спасательных
планетах люди гибнут точно так же,  как и на всяких других.  Какое мне
было дело до того,  что чудовище,  закусив мною, вероятнее всего сдох-
нет, как те комары, если я этого уже не увижу? Мне было все равно, ум-
рет эта жаба или не умрет.  Я не хотел умирать сам. И - нащупал ногами
отмель  в тот момент,  когда уже казалось,  что все кончено:  чудовище
раскрыло пасть,  как тоннель, в полуметре от моих ступней. Если бы оно
догадалось втянуть в себя воду,  эти записки, по всей видимости, оста-
лись бы ненаписанными.

Ни один пингвин,  спасающийся от морского леопарда, не вылетал из воды
с такой прытью,  с какой вылетел я. Течение отнесло меня в сторону, за
границу зоны защиты. Скорее назад, к вельботу! Вернее, к конусоидам!

До сих пор не знаю, умела ли эта тварь передвигаться по суше - во вся-
ком случае,  она не стала преследовать нас на берегу.  Оглядев на про-
щанье меня,  а заодно и Рыбу-Кита пустым,  ничего не выражающим взгля-
дом,  треугольная морда скрылась с поверхности,  и через минуту вода в
реке текла так же спокойно, как прежде - захлопнувшийся вхолостую кап-
кан вновь был готов к употреблению.

Так еще более бесславно окончилась моя вторая и последняя попытка най-
ти уединение.  Река неторопливо уносила перевернутый плотик. Я потерял
палатку,  добрую  половину питательной смеси для конусоидов и свои бо-
тинки. Пересчитав в уме оставшиеся баллончики, я ужаснулся. А Рыба-Кит
вертелся рядом, как заводной, и кричал:

- Вы видели!  - Он даже подпрыгивал от восторга, и лысина его сияла. -
Вы видели!  Попробуйте теперь утверждать, что парапсихология это чушь!
Вот  вам  - доказательство реальности психофизического воздействия!  Я
мысленно приказал этой жабе нырнуть, и она нырнула!

- Заткнитесь,- сказал я. (А что я мог еще сказать?)

Он не обратил на мою грубость никакого внимания.  Что было  делать?  Я
угрюмо подобрал одежду,  взял горшки и поплелся назад, даже не огрыза-
ясь - у меня не было сил.



И потянулись мучительные дни.

Рыба-Кит не отходил от меня ни на шаг. Порой мне казалось, что он при-
надлежит к какой-то тайной сектантской организации,  каждый член кото-
рой обязан обратить в истинную веру не менее десяти  непосвященных,  а
поскольку я тут всего один,  мне достается десятикратная доза.  Заста-
вить его замолчать я так и не сумел.

Изредка мне удавалось на несколько минут избавиться  от  его  присутс-
твия,  и  тогда  я шел к вельботу задавать новые вопросы.  Ответы были
различны, но сводились к одному: помочь мне вельбот не мог. Или не хо-
тел. Иногда мне хотелось заложить под него фугас в полтонны весом. Это
были мечты. Во-первых, вельбот бы этого не позволил, во-вторых, у меня
не было фугаса,  а в-третьих, повреди я вельбот, мы лишились бы радио-
буя,  по которому нас ищут спасатели,  и,  скорее всего,  застряли  бы
здесь на веки вечные. А у меня не было уверенности в том, что эта пла-
нета имеет достаточные размеры,  чтобы я мог на ней скрыться от своего
сотоварища.

Вот что я писал в своем дневнике:



День двенадцатый.  С утра, пока еще было можно, занялся измерениями. У
первого конусоида вита-индекс 0.87;  у второго - 1.02.  Если биотестер
не  врет (а с чего бы ему врать?),  то первый росток в самом ближайшем
будущем причинит мне немало хлопот.  Второй,  пожалуй,  выкарабкается,
ему достаточно обычного ухода, насколько он здесь вообще возможен.

В 7ч.00м.  проснулся Рыба-Кит и сразу же попытался втянуть меня в раз-
говор об экстрасенсорной сущности всего живого,  исключая, может быть,
простейших.  Втянул, конечно. Я говорил "да-да" и "само собой", потому
что спорить с ним себе дороже, а Рыба-Кит воодушевлялся с каждой мину-
той, а потом потребовал перейти к практическим приложениям теории. Ве-
лев мне сидеть прямо и смотреть ему в глаза, он заявил, что будет мыс-
ленно внушать мне НЕЧТО.  Ничего,  кроме отвращения, он мне не внушил,
но вряд ли он имел в виду именно это.  Очень неприятные у него глаза -
выпученные и какие-то ОБВОЛАКИВАЮЩИЕ,  как кисель. Я плюнул и сослался
на мигрень,  надеясь отвязаться,- и был немедленно награжден лекцией о
лечебных  возможностях  парапсихологии,  продолжавшейся с минимальными
перерывами до самого вечера.  И вечером тоже было что-то такое, отчего
голова в самом деле разболелась ни на шутку.  Впрочем, к головной боли
я уже привык;  если бы конусоиды так же легко адаптировались к местным
условиям, ничего лучшего нельзя было бы и желать.



День тринадцатый.  Весь  день не отходил от конусоидов.  Первый мне не
нравится:  с ним творится что-то неладное,  я бы сказал, что он УСТАЛО
выглядит. Мне показалось, что нижние листья начинают желтеть по краям.
Может быть,  попробовать питательную смесь "Супер-Ультра"?  Нет, пожа-
луй,  подождем  один-два  дня,  а  там посмотрим.  Зато второй росток,
по-видимому,  чувствует себя великолепно:  пустил два новых  листа,  а
почка на стебле вздулась и вот-вот готова лопнуть.  Если в таких усло-
виях распустится цветок,  это будет первый случай за всю историю кону-
соидоводства,  а  уж если мне удастся получить семена - им цены не бу-
дет!  Неужели мне выпадет счастье вывести новый сверхустойчивый  сорт?
Не могу поверить.

Рыба-Кит откопал какой-то корень. Говорит, что корень этот - мать все-
го сущего,  содержит трансцендентальные начала, расширяет парапсихоло-
гические  способности  человека,  а по части целебных свойств даст сто
очков вперед любому женьшеню.  Но при чем тут я?  Казалось бы, откопал
корень,  похвастался - так уйди с глаз и жуй свое сокровище где-нибудь
вне поля зрения.  Так нет же.  С самого утра Рыба-Кит сидит неподалеку
на травке,  свесил слюни веревочкой и чавкает. При этом продолжает об-
ращать меня в свою веру даже с набитым ртом - и ведь не  подавится!  Я
удачно запустил в него порожней консервной банкой, и он отстал, однако
настроение было уже испорчено на весь день, тем более что через десять
минут Рыба-Кит вернулся,  зашел ко мне с другой стороны и с видом бла-
годетеля сообщил, что оставил кусочек своего корня специально для меня
и надеется,  что я, как цивилизованный человек, отброшу наконец ложную
скромность и займусь пробуждением в себе скрытых возможностей.  Кончи-
лось тем,  о чем стыдно вспоминать: я жалобно просил его оставить меня
в покое и позволить моим  скрытым  возможностям  оставаться  скрытыми,
сколько им заблагорассудится. Просил, разумеется, напрасно.

У первого  конусоида начал деформироваться один из периферийных листь-
ев,  а желтизна по краям стала видна отчетливо. Очень грозный признак!
- чувствую, что мне предстоит беспокойная ночь.



День четырнадцатый.  Росток гибнет, это ясно. Утром, одурев от бессон-
ницы,  я не выдержал и через клапан защитного колпака  ввел  в  завязь
стимулятор роста, потом провел общую дезинфекцию и подсоединил к горш-
ку баллончик с "Супер-Ультра". Не знаю, насколько это поможет, но ино-
го выхода не видно.  Плохо,  что баллончиков с "Супер-Ультра" осталось
всего два, и если спасатели не явятся в течение ближайших двух недель,
росток заведомо погибнет.

Зато второй конусоид продолжает меня радовать. Почка треснула, и, зна-
чит, цветок будет! Рыба-Кит ходит кругами вокруг меня и наконец-то со-
изволил  обратить внимание на конусоиды.  Минуты три он смотрел на них
во все глаза и даже слушал мои пояснения,  а потом брякнул,  что, дес-
кать, не худо бы попробовать укрепить жизненную силу ростков, направив
на них сконцентрированную латентную энергию.  Я его прогнал и до завт-
рака  наслаждался  относительным покоем - он не решался приблизиться и
вещал издали...



Катастрофа разразилась на пятнадцатый день,  утром. Как правило, я не-
досыпал,  стараясь встать раньше Рыбы-Кита,  чтобы без помехи заняться
ростками и уделить им хотя бы часть того,  что обязан был им уделить,-
но в то утро я преступно проспал и открыл глаза никак не раньше восьми
утра.

Конусоидов в вельботе не было!

Не было в нем и Рыбы-Кита. Связать одно с другим было секундным делом.
С протяжным воплем я выскочил из вельбота и остолбенел.  Потом онемел.
Потом у меня потемнело в глазах.  Защитные колпаки конусоидов небрежно
валялись на траве,  а над обоими горшками рыхло, как туча, нависал Ры-
ба-Кит и таращился на них, как на ископаемое. Ростки, мои хрупкие без-
защитные  ростки впитывали в себя гибельный воздух чужой атмосферы,  а
этот потный идиот с вытаращенными глазами и ухом не вел!  Я сжал зубы.
Потом сжал кулаки.

- А,  это вы,- приветливо обратился ко мне Рыба-Кит,  продолжая совер-
шать над ростками сложные пассы растопыренными пальцами.  - Как спали?
А я,  как видите,  решил воплотить вчерашнюю идею, подкачать, так ска-
зать,  ваши цветочки своей психоэнергией.  А и утомительное  же  дело,
уверяю я вас...

- Мерз-завец! - зашипел я сквозь стиснутые зубы. - С-скотина!!

- Ну  что вы,- ничуть не обиделся он.  - Поверьте мне как специалисту:
подпитка ваших цветочков психоэнергией была совершенно необходима - вы
только посмотрите,  как они сейчас выглядят.  Не то что раньше, а! Не-
большое психофизическое воздействие - и полюбуйтесь,  как у них теперь
замечательно прослушивается биопсихополе!..

Он продолжал  свою  блестящую  речь,  глядя на меня выпуклыми честными
глазами,  и поэтому не видел то,  что видел я. Его рука задела один из
ростков.  Конусоид рассыпался так легко, как будто был слеплен из пес-
ка.  В одно мгновение растение превратилось в черную пыль,  изгадившую
горшок,  в котором еще побулькивал насосик, подающий к омертвевшим ко-
решкам уже совсем не нужную питательную смесь.  Конусоиды были мертвы,
неведомые вирусы убили их в считанные минуты после того, как с горшков
были сняты защитные колпаки,  я это понял  сразу,  как  только  увидел
ростки, понял, но не захотел поверить. И вот - поверить пришлось. Нет,
ни один конусоидовод не посмеет упрекнуть меня в том, что растения по-
гибли по моей вине,  напротив,  мне будут сочувствовать, сопереживать,
говорить глупые утешительные словечки.  Но разве мне нужно чье-то  со-
чувствие?  Или чья-то жалость? Ростки погибли, да. Но Рыба-Кит был еще
жив.

Мало того - он с пафосом закончил свою речь,  убедительно доказав, что
прав  был он,  а не я,  и вдруг его взгляд остановился на обращенном в
пыль конусоиде.  На его лице появилось растерянное выражение.  Мельком
взглянув  в мою сторону,  он кинулся бежать,  и это было самое лучшее,
что он мог сделать.

Когда-то в уже достаточно отдаленной  молодости  я  неплохо  бегал  на
средние дистанции,  да и сейчас еще многим дал бы фору. Рыба-Кит с за-
ячьим писком несся впереди  меня  и,  оборачиваясь  на  бегу,  пытался
что-то кричать, но я его не слушал. Расстояние между нами сокращалось.
"Убью,- исступленно думал я,  делая гигантские прыжки.  - Или загоню в
реку." Река была уже близко...

И тут я потерял сознание.

Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на траве недалеко от реки и,  пов-
ращав глазами,  заметил знакомую жабью морду,  высовывающуюся из  воды
несколько выше по течению,  а рядом со мной - Рыбу-Кита с лоснящейся и
ничуть не виноватой физиономией.  Один гад другого стоил.  Я попытался
пошевелиться,  но безрезультатно:  из моего правого бедра торчала опе-
ренная анестезирующая игла.  Вельбот защищал право человека на  жизнь.
Прикинув  на  глаз расстояние,  я оценил великодушие механизма:  он не
препятствовал мне преследовать негодяя в пределах зоны защиты  и  вме-
шался лишь тогда,  когда мы опасно приблизились к границе,  за которой
одно из гарантированных прав могло быть нарушено. Но мне было все рав-
но,  какими соображениями руководствовался вельбот.  Ростки, мои рост-
ки... Я был уничтожен. Я был втоптан. Да, втоптан. В землю. Ногами. По
самые уши. Нормальный мерзавец удовлетворился бы этим сполна, но фана-
тику не терпелось попрыгать сверху,  утаптывая меня поплотнее. Поглуб-
же.  Чтобы уже не распрямиться.  И, конечно, со слов Рыбы-Кита выясни-
лось, что во всем виноват я сам, поскольку, обладая исключительно мощ-
ным психополем,  дарованным мне природой, не пожелал обратить свое да-
рование во благо,  "и вот к чему привело столь легкомысленное противо-
действие  усилиям  специалиста",  но  вообще-то с научной точки зрения
этот случай очень интересный,  так как открывает новые возможности для
усиления  пси-воздействия на объекты путем использования интерференции
двух направленных и противоположных по знаку психополей...

По моей щеке медленно катилась слеза.  Лучше бы я умер, чем такое слу-
шать.  Но слушал, ибо еще целый час был не в состоянии пошевелиться, а
Рыба-Кит максимально использовал каждую минуту этого часа. Я не мог на
него смотреть. Я следил за гигантской жабой, терпеливо поджидающей нас
в реке. По сравнению с Рыбой-Китом она была просто совершенством.



Нет, я не умер.  Я остался жив.  К чему вам знать о том, как я пытался
покончить с собой и почему у меня ничего не вышло?  Это неинтересно. И
насчет Рыбы-Кита... скажу только, что вельботу еще трижды пришлось ме-
ня  обездвиживать,  причем  в третий раз лишь попутный ветер помог ему
всадить в меня иглу:  мне удалось выманить убийцу моих ростков за пре-
делы зоны защиты...

И все-таки  человек  сделан  правильно.  Не прошло и трех дней,  как я
вновь ощутил желание жить.  Но видеть Рыбу-Кита я не мог  по-прежнему.
Если бы не он,  распалял я себя,  я бы сейчас находился в обществе лю-
дей,  поистине объединенных общей целью, мы говорили бы о конусоидах и
только о конусоидах, а в плодотворных спорах дали бы шанс родиться ис-
тине,  я бы демонстрировал своих питомцев и  со  сдержанной  гордостью
выслушивал  одобрительные  возгласы  настоящих специалистов,  особенно
приятные для простого любителя,  мало того - абсолютно необходимые ему
как стимул к последующим годам мук и вдохновенного творчества, блиста-
тельных побед (редко) и горьких поражений (гораздо чаще),- и  мы  были
бы благожелательны и полны непритворного уважения друг к другу. Вместо
этого я был вынужден делить круг радиусом восемьсот метров  с  челове-
ком, которого не хотел видеть и которого не мог убить.

А спасателей все не было...

Рыба-Кит сделал вид, что между нами не произошло ничего особенного. Он
даже пообещал мне,  что если я снова "заведу себе цветочки", то он по-
может мне их вырастить, если, конечно, я не буду мешать ему своим пси-
хополем. Ему было попросту скучно - теперь, когда после гибели ростков
на меня самого свалилась уйма свободного времени,  я хорошо это понял.
Здесь и поговорить не с кем.  Вельбот?  Он не собеседник, а цепной пес
на страже перечня гарантированных законом прав.  Кроме того, Рыбе-Киту
требовались не собеседники, а слушатели. Его поведение было гнусно, но
иначе он не мог. Я гнал его прочь - он возвращался и спрашивал, на чем
мы в прошлый раз остановились. Он пробовал левитировать и учил левити-
ровать меня,  хотя сам не оторвался от земли ни на сантиметр. Он читал
мне выдержки из Р.Х.Бауха и заставлял глядеть на иероглифы. Я чувство-
вал,  что схожу с ума. И в тот самый день, когда уже казалось, что су-
масшествие неминуемо, я нашел то, что мне было нужно.

Это была металлическая стойка от палатки.  Она поблескивала в траве на
полпути к реке,  должно быть, я выронил ее в спешке, когда пытался бе-
жать вплавь. Тонкостенная трубка из алюминиевого сплава, очень удобная
не только как подпорка.  Конечно, ею нельзя убить, размышлял я, сжимая
в руке свое оружие.  Тем лучше.  Следовательно, не будет и речи о том,
чтобы нарушить право человека на жизнь.

И как жаль, что я не додумался до этого раньше!..

Но сначала следует проконсультироваться у вельбота,  прежде чем к нему
или ко мне подоспеет Рыба-Кит,  осененный новой идеей.  Вон он идет. А
это значит, что мне предстоит сложный обходной маневр со всевозможными
обманными финтами.  Мне нужна одна минута. Если вельбот до сих пор еще
не понял,  что к чему, я в немногих словах обрисую ему ситуацию. А по-
том невинно (очень невинно,  как бы между делом) спрошу,  имею ли я  в
этих условиях право на самозащиту.

И как только механизм подтвердит мое право, я это право реализую.





Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: