живот и согнулся кочергой, остальные отпрянули. Кто-то дважды выстре-
лил слева, из темноты. Ха, мимо! На первом этаже звонко лопнуло стек-
ло, посыпались осколки. Влетев в дверь подъезда, я сразу ушел в сторо-
ну, и вовремя: снаружи брызнула щедрая автоматная очередь, от двери
веером полетели щепки. Раненый в живот страшно завыл.
Вперед! На площадке первого этажа меня уже ждали. Две темные фигуры,
два силуэта без лиц, плоские, как мишени,- свет настенного плафона бил
им в спину. Я расстрелял их в упор, не дав им даже поднять оружие и
потратив вдвое больше патронов, чем требовалось,- мне показалось, что
они падают слишком медленно. Вверх, вверх! Нет, только не лифт, это
мышеловка... Я несся через четыре ступеньки. На площадках второго и
третьего этажей не было никого, зато сверху кто-то тарахтел каблуками
по лестнице. Очень спешил. Я подождал его между третьим и четвертым
этажами и подарил ему последнюю пулю. Больше патронов не было.
Шестая минута!
За окном продолжал вопить раненый. В этом смертном крике не было ниче-
го человеческого. И не могло быть.
К черту! Какой из меня стрелок... Я отшвырнул пистолет - секунду было
слышно, как он со стуком скачет по ступенькам,- и сдернул с шеи шарф.
Попробуйте меня остановить. Себе во вред вы заставили меня убивать.
Человека, превратившегося в лавину, остановить нельзя, этого вы еще не
поняли. От него можно попытаться спастись бегством, но ведь вы и этого
не поймете...
Вперед!
Почему меня никто не преследует? Боятся? Не может быть. Адаптанты - и
боятся?!
Слух уловил далекий вой полицейской сирены.
Еще немного...
Дверь была выбита и висела на одной петле. Перед ней в луже темной
крови, раскинув руки и ноги, словно гигантская водомерка, лежал лицом
вниз сосед, Георгий Юрьевич. Врываясь в квартиру, я перепрыгнул через
труп.
Четверо. Восемь бешеных глаз.
Никто из них не растерялся, никто не подумал об осторожности. Чернявый
вожак как сидел на полу под подоконником, так и остался сидеть, рази-
нув пасть в затяжном зевке, а трое кинулись на меня сразу - молча, с
голыми руками. Только один из них выхватил из-за пазухи армейского
комбинезона что-то похожее на самодельную заточку, хотел было метнуть,
но передумал. Длинное грязное лезвие осталось в руке выродка. Оно вой-
дет в тело на всю длину, повернется, вырезая кусок мяса,- вот тогда
адаптант будет вполне удовлетворен... Убийцы. Обыкновенные безмозглые
убийцы.
Должно быть, полное отсутствие страха не всегда благотворно влияет на
популяцию. Я отступил в дверной проем между комнатой и коридором и
здесь спокойно, как на занятиях, сломал двоих, без сожаления добавив к
приемам дяди Коли логическую концовку,- об этих двоих мож но было
больше не беспокоиться. Третий продержался чуть дольше и рухнул на пол
уже в комнате, шипя и пытаясь выдернуть свою заточку, засевшую у него
меж ребер. Огибая его, я подхватил с пола опрокинутый стул с деревян-
ной спинкой - прекрасное подручное средство, стулом я владею как бог,
почти как дядя Коля... Я кинулся на четвертого.
Это была моя ошибка. Прежде я никогда не думал о том, что среди стай-
ных выродков могут встречаться профессионалы рукопашного боя. Мне го-
ворили об этом. Я не верил.
Чернявый вожак не спеша поднялся на ноги, оттолкнув рукой мешающее ему
тело Дарьи, и в ту же секунду внутри у меня взорвалось в трех местах
разом.
Бой между равными профессионалами длится секунды. Схватка между про-
фессионалом и любителем длится столько, сколько захочет профессионал.
Большая кошка и мышь...
Он не добил меня сразу, как мог бы. Он позволил мне отлететь внутрь
комнаты, а обломкам стула вместе с оконным стеклом - наружу. Четвертый
удар был простонародным - точно в морду. Вожак меня попросту презирал.
Он не спешил. Он ждал, когда я встану и кинусь на него еще раз. Он
скалился, не слушая приближающегося вопля полицейской сирены. Он за-
бавлялся.
Дарья...
Ее не было. Я видел труп с синюшным лицом. Это был порядочный труп, и
даже глаза его были закрыты.
Я вложил в бросок всю ярость, на какую был способен. На этот раз я да-
же не понял, как все произошло - лишь каким-то дальним углом сознания
уловил, что адаптант сделал захват. Вонь немытого тела ударила в нозд-
ри, в мозг. Правая кисть отвратительно хрустнула и повисла. Боли я не
почувствовал, просто кисть отказалась мне повиноваться. В следущую се-
кунду я отлетел к дивану спиной вперед - адаптант отшвырнул меня, даже
не ударив. Наверно, с его точки зрения, это было бы слишком просто.
Жив...
Кто-то фыркнул возле самого уха. Моя левая рука наткнулась на что-то
мягкое и шевелящееся. В ладонь немедленно вонзились острые резцы гры-
зуна, но я не разжал пальцев и вытащил из-под дивана отчаянно отбиваю-
щегося Пашку. На одну попытку меня еще хватит... Я взгромоздился на
ноги. Адаптант громко отрыгнул и приглашающе осклабился. Будь у меня в
качестве подручного средства даже не нож, куда там, а всего лишь спи-
чечный коробок - и тогда я швырнул бы его в эту гнусную оскаленную ро-
жу. Что ж, морской свин - тоже подручное средство...
Может быть, адаптант ждал обманного движения, а может быть, оконча-
тельно перестал принимать меня всерьез, не знаю. И теперь уже не узнаю
никогда. Морской свин с силой влепился в физиономию выродка. Оба заве-
рещали разом. Кидаясь вперед, я видел, как взбесившийся Пашка пустил в
ход свои резцы и как вожак задергался, пытаясь оторвать от себя мое
подручное средство. Мгновение спустя ему это удалось, и еще одно мгно-
вение он совсем по-человечьи смотрел на меня с недоумевающим и обижен-
ным видом, но этих мгновений хватило мне для того, чтобы с разбега
толкнуть вожака в грудь. Большего я уже не мог.
И не потребовалось.
Окно, разбитое моим стулом, было за спиной адаптанта. Должно быть, он
осознал, что с ним происходит, только когда за окном мелькнули его но-
ги. Вопль был непродолжительным - шестой этаж.
Кто сказал, что невозможно упасть с пола?
Полицейская сирена смолкла под самым окном, и тотчас внизу лязгнуло -
с таким предупреждающим звонким лязгом разворачивается в боевое поло-
жение многоствольный газомет. Между домами заметалось и стихло бестол-
ковое эхо автоматной очереди. Раненый в живот продолжал истошно выть.
Я перерезал веревку заточкой, выдранной из скрюченных пальцев выродка
- каким-то чудом тот еще дышал,- и заорал от боли, пытаясь удержать
тело Дарьи двумя руками. Выше кисти из моей руки торчал, цепляясь за
рукав, обломок кости, очень белый на темном фоне венозной крови. Нево-
образимо белый.
Быстрее! Еще можно попытаться... Один выдох в рот - пять нажимов на
грудную клетку. Или три? Пусть будет четыре... Господи, сколько их
нужно?..
Одна рука. Я могу действовать только одной рукой... Выдох. Теперь че-
тыре нажима. Сильнее! Еще выдох. Нажим. Еще раз!..
Держись! Ты должна жить, ты же хочешь жить, я знаю! Постарайся мне по-
мочь. Очень постарайся. Без тебя у меня ничего не получится.
Резче! Еще!
Темно в глазах. Почему нас учили только самообороне? Должны же быть на
теле какие-то стимулирующие точки, не может их не быть...
Еще!
Помогая руке всем телом, я слышал, как под моей ладонью хрустят ее
ребра. Я давил и давил ее грудную клетку до тех пор, пока страшная
трупная синева на ее лице не начала понемногу спадать, пока мои пальцы
не почувствовали первые, еще совсем слабые и неправильные толчки ее
сердца...
И уже кто-то, спеша, поднимался по лестнице - не один, несколько. Спе-
шащие шаги были человеческими; кто-то, споткнувшись на ступеньках,
загремел оружием и на весь подъезд матерно покрыл идиота, швыряющего
себе подобных из окна на крышу казенной машины. Кто-то поддержал в том
же духе. Это были люди. И что бы они ни говорили, что бы они ни делали
- они были люди, и теперь для меня этим все было сказано.
III. ФЕВРАЛЬ
1
Банки с говядиной были большие, одна на двоих, судя по всему - родом с
какого-нибудь стратегического склада, сытные внутри и солнечно-золо-
тистые снаружи, самодовольно блестящие и смазанные тавотом лучше, чем
боевые торпеды. Отстояв очередь, я кое-как обтер тавот, заново раску-
рил потухшую сигарету, отыскал глазами своих и кивнул Вацеку. Тот уже
полу-чил и теперь прижимал к груди три полкирпича хлеба, тоже один на
двоих. Кофе пока не подвезли, но говорили, что будет. На всякий случай
дядя Коля разломал на дрова первый попавшийся на глаза ящик и теперь
уминал в котелке снег.
В подвале стрельба слышалась глуше, зато труднее определялось, куда
перемещается эпицентр перестрелки, и это нервировало: стаю, взятую
вчера в кольцо на участке девятого отряда, не сумев добить сразу, тес-
нили к нам. Говорили о каких-то новых снайперах, то ли наших, то ли
совсем наоборот. Скорее, наоборот. Курили, сплевывали, кашляли, отхо-
дили после ночного боя, и каждому было понятно, что поспать сегодня
опять не удастся. Кто-то из дубоцефалов влез на протянутую вдоль стены
мерзлую трубу дерьмопровода и, соря инеем, тянулся к забитой снегом
отдушине, пытался проковырять смотровую щель. Заметнее других дергался
длинный, унылый и гнутый, как отмычка, студент - малый, по общему мне-
нию, безнадежно заторможенный и то ли за свой чудовищный гранатомет,
то ли за особую бестолковость получивший в отряде прозвище Дубина На-
родной Войны. Даже в подвале он мерз и ежился - не иначе, в комбинезо-
не шалил термостат. Кроме студента, гранатомет здесь был только у ме-
ня, и то жалкий подствольник, зато шею каждого оттягивало подручное
сред-ство десантного образца с подогревом ложа и ночным прицелом в
придачу. Ручные гранаты были без подогрева - вчера ночью один мобили-
зованный из молодых и краснощеких в самый разгар драки, когда часть
дубоцефалов, ошалев от страха, с животным ревом дала деру под свой же
пулемет, а потерявшие голову новички, не слушая команд, орали и палили
в темноту кто во что горазд, схватил гранату голой рукой и, швырнув
изо всех могучих сил, потерял по лоскуту кожи с каждого пальца. Гранат
побаивались.
Я как раз пронес банки мимо Дубины Народной Войны - он вскинул на меня
воспаленные зрачки в контактных линзах, споткнулся о гранатомет и за-
суетился, выражая немедленную готовность как можно точнее выполнить
повеление начальства. Хрена ему сейчас, а не повеления. Обойдется. Ду-
бина - он дерево и есть, ему бы кого-нибудь по маковке с богатырского
размаха... Так он себе войну представляет, а городскую почему-то в
особенности, и вот что обидно: не дурак парень. И думать умеет, и из-
лагать, поспорить об отвлеченном тоже горазд, зато намертво убежден в
том, что на войне нужны рефлексы, а не мозги,- и комплексует, потому
как с рефлексами у него от природы не густо. С навыками тоже. По ночам
свои линзы он вымачивает в пластиковой кружке с водой, а чтобы никто
не выплеснул, привязывает кружку к ноге специальной веревочкой. Если
ночь прошла тихо, что иногда все-таки случается, студент еще проснуть-
ся не успеет, как к нему так и бегут отовсюду, так и шустрят на утрен-
нее развлечение - давать советы насчет научного поиска этих самых линз
в этой самой воде и научной их поимки. Один раз надорвали животики,
когда поутру обнаружилось, что за ночь вода в кружке замерзла по самое
дно. Потом-то стало не до смеха: в тот день из одной только нашей
группы накрылись сразу шестеро. Самое поразительное, что в бою Дубине
Народной Войны везет, а за компанию и тем, кто возле Дубины находится,
надо только знать специфику и пореже торчать у него за спиной - он
ведь сначала выпалит из своего гранатомета, потом с интонациями ослика
Иа прокомментирует результат, а потом уже обернется посмотреть, кого
там позади ветром сдуло...
Для роты отряд был велик, для батальона мал и слаб. В обширном подвале
