как на войне. Девочки лет в тринадцать-пятнадцать, ребята попозже,
переходный возраст, глубокое одиночества, юношеская тоска, вот и
уходят. Остались бы дома, да дома-то нет, все временно, стены го-
лые, мебель годами по наследству передается, кто ж хорошую с мате-
рика потащит или там купит. Ни к чему.
Евгения говорила задумчиво, не торопясь, и поезд шел, не торо-
пясь, выстукивая ритм своего движения на стыках рельсов, словно
тоже призадумался над грузом прошлого.
- Все проходит, так было начертано на кольце царя Соломона...
Евсей Савич, как овдовел, изменился вроде, может, понял что-то,
может, высчитал, что хорошо иметь врача домашнего, да еще бес-
платного, во всяком случае, попросил он маму дочку свою Нелю
приютить на время, а сам на юг уехал, в Анапу. Домик купил, обосно-
вался и нам помог из Северошахтинска выбраться. Так мы от Белого
моря к Черному, на материк переправились. Только черным не ви-
дела я Черное море. Теплое оно. Ласковое. Неля выправилась, вон
какой бочонок, обратили внимание? Тихая девочка, не злая, разве что
жадность отцовская в ней на еду перекинулась. Может сесть за стол,
положить хлеба буханку и полбатона колбасы и пока не одолеет, не
встанет. Если не жует чего, то ногти грызет... Мама тоже ожила, но
недолго на солнышке грелась, два года ей всего отпустила судьба...
Евгения умолкла, а Лосин вспомнил своих стариков - они так и
коротали свой век в Бейске, тоже по-своему на другой планете. По-
следний раз он их видел в прошлом году, когда после окончания Во-
енно-воздушной академии забирал Серафиму со Светкой для даль-
нейшего прохождения службы в летной части. Собственно говоря,
Серафима с дочкой так и прожили годы его учения в Бейск. Виделся
Лосин с ними только во время каникул и каждый раз находил все
более разжиревшую, как на дрожжах, жену и все более дикую, с дур-
ным характером дочку.
Приехав в Москву на учебу, Лосин попал еще на одну планету,
которая выгодно отличалась от Бейска и Камчатки, где он провел
первые годы службы. Москва открыла Лосину новый мир и свела
его с Хмеликом. Лейтенант, старший лейтенант, капитан - Лосин
поднимался по ступеням своей карьеры благодаря честолюбию,
свинцовой усидчивости и крепкому здоровью. Москва наглядно пока-
зала ему, что пирог жизни может быть с разной начинкой - кому
достался обгорелый край, а кому - румяная корочка с мясом, грибоч-
ками и сладким соусом. Что у Лосина осталось в памяти от Бейска?
Преданные по-собачьи глаза родителей, убогий быт, разномастная
мебель, ветхая дачка из бросовых материалов на Тихоне, одно слово -
провинция, не то, что Москва, где можно встретить людей высокого,
стратосферного полета. С такой высоты далекие обитатели Бейска
кажутся мелкими, а круг их интересов - ничтожным.
А свадьба Хмелика?
Центральный дом Советской Армии, кортеж черных "Чаек" и
"Волг", сияющий хрусталь люстр, отражающийся в навощенном до
блеска паркете гулких зал, белое каре свадебного пирога со звон-
кими фужерами, серебряными ведерками с шампанским, тяжелое
золото генеральских погон и самый высокий гость - полная женщина в
разноцветно-полосатом узбекском платье и тюбетейке с двумя тело-
хранителями, оторвавшаяся от дел государственной важности, чтобы
специально поднять тост за молодых.
Женька Хмелик и Рита смиренно улыбались, целовались под
дружные крики "Горько!", с особым старанием сотрясавшие своды
зала молодыми глотками однокашников Хмелика, но когда Лосин
встречался глазами с Женькой, ему чудилась за его белозубым оскалом
усмешка превосходства. Еще бы! Два известных рода, два клана, две
верховных семьи скрепляли свой могущественный союз брачным
свидетельством Хмелика и Маргариты. Это вам не Вялова и Лосин.
Бронзовый памятник деду Хмелика - героя гражданской войны -
стоит на одной из центральных площадей Ташкента, пионеры носят к
нему цветы и поэты слагают песни о нем.
Отец Хмелика - генерал авиации, закадычный друг тоже летчика,
сына очень высоко поставленного человека, непременный соучастник
бесшабашных загулов и всяческих дерзостей. Одна из легенд, переда-
ваемая курсантами академии изустно и с оглядкой, гласила, будто
оба дружка были как-то задержаны патрулем в невменяемом состоянии
да еще при отягчающих обстоятельствах. На следующий день они
были доставлены из гарнизонной гауптвахты к начальнику академии,
которую впоследствии окончили и Лосин, и Хмелик-младший,
Хмелик Третий, можно сказать. Начальник сидел за столом в своем
кабинете и, глядя в чернильницу, отчитывал провинившихся Сына и
Хмелика Второго ровным, не выражающих никаких эмоций голосом:
- Нехорошо, молодые люди. Нельзя нарушать общественный по-
рядок и беспокоить мирных граждан да еще в ночное время пальбой
из пистолета, что не только предосудительно, но и представляет
опасность для окружающих. Оказали физическое сопротивление пат-
рулю, устроили погоню по крышам. Кроме того, ношение огне-
стрельного оружия без специального разрешения является серьезным
нарушением существующих норм и уставов. Печально и то, что вы,
молодые люди, совершаете поступки, несовместимые с высоким зва-
нием советского офицера. Учитывая, что происшедший случай не
является единственным, прошу впоследствии строжайше учесть вы-
шесказанное и объявляю вам устное замечание, дабы впредь подобное
не повторялось...
Читая нотацию, начальник и бровью не вел, словно не ведал, что
курсант, в жилах которого текла кровь очень высокопоставленного
лица, достал из-за голенища сапога финский нож и аккуратно вырезал
из зеленой скатерти, укрывавшей длинный, во весь кабинет, стол
заседаний, прямоугольный лоскут и принялся драить им свои сапоги.
Процедура отпущения грехов и наведения глянца закончились
одновременно.
- Можете быть свободными, - не вылезая глазами из чернильни-
цы, разрешил начальник.
Дружки лихо козырнули и четко исполнили поворот "Кру-гом!"
Уже в дверях кабинета сынок обернулся с кривой улыбкой и дос-
тал откуда-то из галифе маленький никелированный браунинг.
- Плохо искали, - похвастался он начальнику.
История эта неизменно вызывала одобрение слушателей и Лосину
она сильно нравилась - может и выдуманная, но весьма вероятная, ибо
сила стоявшего на вершине пирамиды была всесильна.
Кроме того, Лосин чувствовал пусть и умозрительную, но очень
привлекательную возможность вырваться из жестких рамок суборди-
нации и армейского диктата. Из-под диктата этой жизни. Чтобы
превратить такую возможность в реальность, Лосину необходимо
было иметь непробиваемую броню высшей власти, перед которой
бессильны и устав и закон. С годами Лосин все неотвязнее испытывал
желание пересечь ту невидимую черту, что так резко отделяет элиту от
быдла. Там, в элите, сила и воля, там, на вершине или рядом с нею,
нет забот о хлебе насущном, о крове и одеянии, там роскошь быта, там
исполнение мечты...
- Фу, жарко, - выпросталась из-под одеяла Евгения, даже ски-
нула на стороны тесемочки лифчика. - Совсем, как в Анапе. Дикий
пляж Бимлюк, голубая лагуна, километры песка. Раскинешься под
солнцем, глаза закроешь - словно в красный туман попала, в нем
жилочки золотые пульсируют, вспыхивают, переливаются - вот она
жизнь, во мне бьется, толкается, истома медовая наливается, о любви
мечтается, чтобы, как на высоких качелях, взлетаешь до неба, зами-
раешь на миг и снова вниз, с ветром, с криком...
Евгения посмотрела на Лосина взволнованно, рассмеялась
смущенно, лицо руками прикрыла:
- Да что это со мной?.. Так и до греха недалеко, только не поймите
меня превратно, тесно мне внутри от счастья... Ох, как же я ждала
своего часа и дождалась, надо же...
Она удивленно умолкла, словно не поверила самой себе, но
воспоминания убедили ее в обратном:
- Море в тот день было спокойное, ровное, только с берега дул
сильный, даже не столько сильный, сколько ровной силы ветер, не
порывами, а как из большого вентилятора. И гнал волну. Мелкую и
частую. Ужасно коварная волна. В море плывешь вместе с нею и не
чувствуешь ее совсем, еще ветер тебя подгоняет. А вот обратно...
Словно пощечины одна за другой по лицу, по глазам - слепит, в уши
бьет - глохнешь, в рот - захлебываешься. И не увернуться никак...
Трое в тот день утонули, а могло быть четверо. Я с Бимлюка возвра-
щалась, мужчина мальчика откачивает - наглотался. Помогать бро-
силась, дыхание рот в рот, отходили мы его. Оказалось, они в том же
санатории отдыхают, где я медсестрой работаю... Так и свела наши
руки судьба. Сейчас к нему еду, шальная...
И Лосин подумал о счастье...
О горячем, как белый песок под южным солнцем...
О живом, как красный туман жизни в пульсе золотых прожи-
лок...
О захватывающем дух, как на высоких качелях...
Не дано ему такого счастья.
Мечта, цель дана - вверх, к вершине пирамиды, насколько хва-
тает сил и возможностей, а вот счастья - нет. Чтобы полюбила его
горячо и страстно вот такая желанная, загадочная, непредсказуемая,
независимая, но щедрая на ласку женщина, и в любви жаркая, и по-
матерински заботливая...
А тот с пляжа и сына спас и любовь нашел. Повезло ему. Как
утопленнику. Почему как утопленнику, опомнился Лосин, скорее это
ему выпала такая планида, что хоть топись. Правда, обожгло его
мановением-дуновением красного тумана при встрече Нового Года...
Красный диплом вывел Лосина на параллельную беговую дорож-
ку с Хмеликом. Теперь они вроде бы на равных устремились по
прямой к финишу этого этапа жизни и старту следующего. Разница
заключалась лишь в том, что если для Лосина продвижение вперед
скорее походило на кросс по пересеченной местности, то Хмелика
невидимые руки поддерживали, несли и даже тащили.
После академии оба были направлены в одну, овеянную боевой
славой воинскую часть. Лучшие из лучших - в лучшее подразделение.
Нельзя сказать, что их связывала дружба, нет, это были взаимоот-
ношения иного рода, некий симбиоз. Лосин отлично понимал, что
никогда не выкажет своей постоянно ощущаемой униженности, вто-
росортности. Наоборот, рассчитывал втайне на протекцию Хмелика в
случае чего и был готов услужить и следовать за ним, как ведомый
пилот в звене самолетов следует за первым номером.
Эту готовность Лосина Хмелик чувствовал, пользовался ею, хотя
внешне его положение лидера проявлялось в простых, мелких
просьбах типа захвати заодно, передай, если не трудно, достань, если
сможешь. Просил, как товарища, как однокашника, хотя подобные
нудные "мелочи" принято делать самому, а не одалживать время
других. В ответ же Лосин никогда не обращался к Хмелику по ана-
логичным поводам, хотя имел на это полное право.
Имел, да не имел.
И Серафима, попав как-то в московскую квартиру Хмеликов,
уставилась своими леденцами на высокую горку с хрусталем и
обернулась от нее с улыбкой, с какой крепостные бабы встречали
когда-то барыню. В военном городке Серафима превратилась в молча-
ливую и покорную тень Маргариты. Она служила внешне эффектной
столичной леди не только выгодным фоном, но была также и верными
глазами и ушами в неизбежных хитросплетениях мелких интриг и
событий в однообразной жизни семейств военнослужащих, которые,
естественно, объединялись соответственно званиям, должностям и
интересам.
Новый год традиционно отмечали всем скопом в клубе за общим
столом, потом разошлись по квартирам. Позже, уже в ночи ходили
гурьбой друг к другу в гости, и в этом калейдоскопе разноцветных
елочных огней, тостов, шампанского, убегавшего из фужеров, как
вскипевшее молоко, засыпанных конфетти салатов и закусок Хмелик
приготовил сюрприз. Кропотливо подготовленная в глубочайшей
тайне потеха реализовалась по идее Хмелика руками Лосина, но он,
