Чего было, не вернешь, не вспоминать лучше, а то глаза опять будут
красные, как у кролика. Хотя кто виноват, что я вздумала рожать
прямо в самолете, у меня же все не как у людей, даже резус, и то от-
рицательный. Экипажу спасибо, "скорая помощь" прямо к трапу прие-
хала, да не успела "скорая", а какие из стюардесс акушерки? Вот и
вышло, что летела я рожать, а прилетела на похороны... Наденьки...
Какой же ты теплый да ласковый, на спине веснушки, как созвездия,
прижиматься к тебе хорошо, это я еще в танце поняла, что удобный
ты, плюшевый. Жалко только, Верка тарелку разбила, кузнецов-
ский фарфор все-таки. Я-то ладно, переживу, но мать... и так она
мне все перетаскала, ей лишь бы доченька была здоровая да счастли-
вая. А Верке обязательно мужика до экстаза довести, чтобы он на нее
бросился, вот тут она и отвернется. Может, и мне так?.. Нет, правда,
я дура, доверчивая, смешная девчонка - так мой меня назвал, фильм
был такой с Барброй Стрейзанд, вот он меня так и звал потом Барбра,
это на английский манер, он с иностранцами работает, впрочем,
Танька тоже в Африке год просидела, учила математике местных, так
там были и греки, и англичане, даже японец один, с кем только не
общалась, говорит, все люди, все человеки, мне одно непонятно -
как же на чужом языке думать можно? Вот я и на своем-то не очень
думаю, больше чувствую или воображаю, представляю что-то, так
как же я могу по-английски видеть сны - так, чтобы все было не как у
нас? А мой может... И сейчас небось во сне что-то видит, губами
шевелит, в меня уткнулся, ласки просит, чем же тебе помочь-то.. Вот
так положи руку, сюда, вот и все, вот и спит мой маленький, уже
совсем светло, надо бы встать, рубашка у него не глаженая, это я еще
вчера заметила, да уж больно устроился хорошо, жалко, разбужу, хотя
и мне себя в порядок привести надо, он вчера жаловался, что ему два
раза приходится бриться: утром и вечером, чем же ему бриться сей-
час-то? Впрочем, что делать, поскребется моей тупой, он еще гово-
рил, что нам, женщинам, хорошо - утром вскочила - и на службу,
бриться не надо, не понимает, что пока я один глаз накрашу, его на-
голо обрить можно. Наверняка женат не был, это плохо, какая я тебе
невеста, так, смешная девчонка, Барбра, а наголо мы такую роскошь
не позволим, правда, маленький?.. Вот и проснулось мое солнышко...
Господи, как же его зовут?..
1
Б Е Л Ы Е Г О Р Ы
Они не знали пути.
Было противно смотреть даже на зубы - они тоже были белыми.
Правда, никто не улыбался с того дня, когда стало нечего есть.
Зато надо идти.
Это они твердо знали. Не знали только одного - дороги.
Кругом были горы. Проклятые горы. Белые горы и горы белого.
Казалось, все из снега, из холода, из недостатка воздуха. Еще мно-
гое, что казалось. Большому казалось, что надо идти направо, малень-
кому, что налево.
Третий молчал. Ему было все равно. И двое глядели волками друг
на друга, а третий закрыл глаза.
- И все-таки нам туда...
- Нет.
- Твоя сторона и труднее и выше...
- Нет.
- Я знаю, нам - туда.
- Нет.
Большой стал надвигаться на Маленького.
- Нет!.. Нет!.. - Маленький перешел на крик. Он вцепился руками
в рюкзак и кричал.
- Тише ты, дура, - прошипел Большой, - лавину разбудишь...
Ему очень хотелось стукнуть Маленького.
- Нет, нет... - забормотал Маленький.
- Нет, - сказал он покорно.
Идти все равно нужно втроем. В гору.
...Умный в гору не пойдет...
Большой остервенело рубил ступени.
...Умный гору обойдет...
Он не поднимал головы. Знал, что зрелище белой неприступности
ему не по силам.
...Я же не лезу на вершину... С меня достаточно перевала...
Говорил с горой и рубил лед, и звенел лед, и сверкал лед. Лед Го-
ры.
И Гора сдалась. Большой поднял голову. Оглянулся. Солнце са-
дилось. И горы бросали тень на пройденный путь.
Он был прав.
Он был прав, этот малыш. Даже в том, что его сторона ниже.
Большой видел, что противоположный склон действительно ниже, что
за ним должна быть долина, что...
Это видел только он.
Двое еще лезли сюда.
Двое еще не знали.
Они не знали.
Они не будут знать.
Третьему было безразлично. Он даже не сопротивлялся, когда
увидел Большого в падении.
Малыш успел выхватить нож, чтобы обрезать веревку, но
мощный рывок двух тел скинул его в пропасть. Нелепо взмахнув
руками, малыш пытался удержаться и кинул нож в скалу. Не долетев,
нож стал падать, перевернулся и, как опущенный меч, сверкающим
бликом упал в темноту, в снег, ставший землей братской могилы.
1
Ф О К У С
Слащавый итальянский тенорок пел "Миллион серенад". Все,
конечно, знали, что их не ровно один миллион, а просто много.
За угловым столиком сидел старик Джакомо. Никто не интересо-
вался им, да и он вряд ли интересовался нами. Просто это был Джа-
комо. Старик. И руки у него тряслись, как у старика. Как у тех, кто
машет вслед уходящему поезду.
Единственное, чему мы удивлялись, как он делал фокусы эти-
ми трясущимися руками. Вернее, один фокус. Он показывал его мно-
го раз, но всегда по-разному. Казалось, он вместе с нами удивлялся
исчезновению и появлению яйца. Яйцо у него было всегда при себе.
Слащавый итальянский тенорок пел "Миллион серенад". Мы,
конечно, знали, что серенад не один миллион, а просто много. Мы
знали Джакомо и каждый гвоздь в стойке. Джакомо знал только фокус.
- Поставь что-нибудь поживее, - сказал Харт хозяину бара.
- Поживее, - ответил Чарли и сменил пластинку. Однако никто
не ожил. Кажется, было время...
- Джакомо! Иди сюда, старый плут.
Старик подошел медленно, но улыбался во весь рот. Все поверну-
ли головы в его сторону. Только Чарли все также равнодушно выти-
рал посуду, но потом так и застыл со стаканом и полотенцем.
Все смотрели на руки. Они вылезли из рукавов пальто, точно зве-
ри на солнце. Огляделись и стали играть. Мгновенье - и между
большим и указательным пальцем оказалось яйцо. Старик повел им
вокруг, как по манежу, щетина подбородка тускло свернула серебром.
В этот момент все перевели дыхание. А Джакомо подходил к
каждому и прикладывал яйцо к уху. Внутри что-то скреблось,
просилось наружу...
- Цыпленок... - неуверенно засмеялся Харт и смолк.
Потому что яйцо медленно, но неумолимо тонуло в руках
Джакомо. Хрустнула скорлупа, пальцы исступленно жадно сжимались,
пискнул задушено раздавленный...
Старик еще долго держал кулаки сжатыми.
Звон разбитого стекла взорвал тишину. Чарли уронил бокал.
Все вздрогнули, а Джакомо уже шел вдоль стойки, показывая
растопыренные пустые руки, и торжествующе улыбался.
Чарли потом долго ворчал за разбитый бокал, хотя заказы так и
сыпались. Джакомо хлопали по спине, угощали и приставали с рас-
просами. Старик пожимал плечами и улыбался. Только Харт долго
молчал.
- Слушай, Джакомо, - наконец сказал он, думая о своем, - продай
мне яйцо. Можешь взять любую бутылку из стойки. За мой счет.
- Перестань, Харт, это же фокус...
- Что ты яйца не видел?
- Харт, тебе, верно, своих не хватает?
- Ого-го-го...
Но Харт уперся.
- Тихо, - крикнул он. - Не ваше собачье дело. Ну, так как, ста-
рик?
Джакомо, заморгав глазами, посмотрел на нас, потом на стой-
ку.
- Три бутылки на выбор, - тихо сказал Харт.
Джакомо растерянно и немного виновато положил на стойку
перед Хартом яйцо, вынув его из кармана. Все сгрудились около
Харта и уже никто не заметил как старик взял бутылки и вышел из
бара.
Харт взял яйцо и медленно поднес его к уху.
- Что-нибудь слышно?
Но Харт не ответил.
- Чарли, дай-ка чайную ложечку...
Когда треснула скорлупа, все вспомнили фокус, потом еще не-
сколько минут глазели на крашеные луком осколки и воск, которым
было залито яйцо.
Харт выругался и смахнул все добро на пол. Чарли тут же по-
требовал деньги за бутылки, кто-то включил радиолу и слащавый
итальянский тенорок запел "Миллион серенад", а когда расходились,
в морозном воздухе далеко было слышно, как смеялись над Хартом.
Джакомо замерз той же ночью на дороге, успев выпить только
одну бутылку.
1
