Вздрогнули.
Унесли салатницы, положили подставку, на нее водрузили ко-
рытце утятницы, утку разрезали, разломали, разложили чернослив.
Петро, крякнув, с хрустом вцепился в ножку. Танька подбирала со
скатерти каждую уроненную рисинку, Гриша аккуратно, ножом и
вилкой, разделывал свой кусок, Лера, прежде чем есть, последова-
тельно составила ассорти из мяса, риса и чернослива, Алик с набитым
ртом постанывал от удовольствия, а Инка поглядывала за всеми,
чтобы тарелки не пустели. Наконец-то пробрало и меня, и я почувст-
вовал как тает в душе напряжение и снисходит благодушие.
- Нет, вы как хотите, но утку Инна готовит превосходно, - сказала
Лера.
- Почему только утку? - удивился Алик. - Ты же сама рецепт про
перец спрашивала.
- И вообще утку готовил Петушок, - сказала Инка, закрасневшись.
Петро ласково подмигнул ей. - Я только помогала зашивать да яблоки
почистила.
"Не умеет лукавить, - подумал я про Инку. - Все у нее ясно, по
справедливости, шибко партийная и прямая, как дротик. И уж если
убеждена в своей справедливости, то и воюет этой справедливо-
стью, как дротиком. Дротик, дротик, бегемотик..."
И сказал вслух:
- Идет бегемотик и напевает: чап-чап, чап-чап, чап-чап. А рядом
папа топает, пыхтит, переваливается и говорит сынку: "Заткнись,
идиот!" А тот опять чап-чап, чап-чап... Папа как схватит его, как
вывернет наизнанку, как бросит. А вывернутый бегемотик вскочил на
ножки и давай опять: пач-пач, пач-пач...
Засмеялись все.
- Что-то я не поняла, - сказала Инка.
- Его же вывернули, - объяснила Танька.
- Как носок, - сказал Гриша.
- И чего тут смешного? - пожала плечами Инка.
- Носок и то не всякий вывернешь, некоторые стоят, как вко-
панные, а тут бегемота, нешто вообразишь такое, - протянул Петро и
подмигнул мне. - Ты как? Чап-чап или пач-пач?
И плавно потянулся за бутылкой.
- Чап-чап, - сказал я.
- И я чап, - сказал Алик.
- А я пач-пач, - сказал Гриша.
- Нас оставалось только трое... - пропел я.
Вздрогнули.
- Пойдем покурим? - предложил Петро.
- А может в преф? - сказала Танька. - По маленькой.
- По пятачку, - усмехнулся Алик.
"Одно и то же, - подумал я. - Годами одно и то же. Отсюда и тос-
ка. Собрала судьба компанию за одним столом, кто они? Петро -
заводской работяга, звезд с неба с Инкой не хватают, зато честно
пашут на своей фабрике и без таких как он откуда взяться всему, что
окружает нас, правда, с книжкой в руках я их никогда не видел.
Сколь же радужна эта иллюзия, как велико и бесплодно это желание
невозможного - если я восторгаюсь прозой Марселя Пруста, то так
хочется найти себе единомышленников в близких моих Петро и Ин-
ке... Не выходит... То ли стесняются, то ли навыка нет к работе ума и
духа. Близкие далекие родные мои... Танька и Гриша... Она - учи-
тельница английского языка, он - инженер, последовательно прошед-
ший школу, армию, техникум и институт. Бегают на слеты студенче-
ской песни где-то в подмосковных лесах, на джазовые концерты в
каких-то домах культуры и клубах, ходят в походы на байдарках, ездят
по историческим местам - рядовые советской интеллигенции,
ушедшие в мир своей романтики и плывущие по течению... Всеядные
в социальном смысле этого слова и без претензий на что-то... Алик и
Лера в чем-то очень схожи с Танькой и Гришей, тоже из
совдеповских интеллектуалов, но есть и отличие, о котором редко
говорят, но которое постоянно ощущают. Они - евреи. Из той дина-
стии русских революционеров, репрессированных своей же властью,
за которую они боролись и которую создали. Молодая поросль на
пепелище великих иллюзий. Сфера их интересов элитарна - подполь-
ные кинопросмотры, чтение в списках или зарубежных оригиналах
той литературы, которой никогда не пройти сквозь бдительную цен-
зуру, они слушают "голоса", в курсе всех диссидентских новостей, они
пришли в этот мир обиженными и поэтому всегда насторожены и
осторожны - сами никогда не начнут разговор о том, что видели и что
слышали - боятся, боятся стукачей, КГБ, боятся нас, своих друзей,
боятся русских... Ну, а я-то чем лучше или хуже моих застольников?
Поэт, не имеющий ни одной публикации, автор собственных песенок,
подвизаюсь в обществе "Знание", вдовец... Нет, я не пытаюсь их су-
дить по каким-то меркам, здесь другое - Богом и родителями дано
мне обнажено чувствовать и знаю я, что неладно, что душно в этом
мире, и скучно и грустно нам друг с другом... А как бы сломать этот
ледок равнодушия?.. Почему бы не показать им самих себя в зеркале
гороскопа? Здесь не может быть лжи или уверток, уж слишком хо-
рошо знаем мы друг друга..."
- А кому, золотые мои, бриллиантовые, погадать, судьбу расска-
зать? - спросил я. - Мне гороскоп принесли.
- Небось японский? - спросила Инка.
- Нет. Гороскоп друидов.
- Это кто ж такие? Инопланетные что ли? - ухмыльнулся Петро.
- Вы хотите сказать, что и я друид? - с чисто еврейским акцентом
спросил Алик. - Лера, ты слышала, меня друидом обозвали.
- Так тебе и надо, - невозмутимо сказала Лера.
- Друиды - лесные жрецы, - пояснил я. - Двадцать лет они долж-
ны были прожить отшельниками в святом лесу, чтобы предсказывать
будущее. Так, кому интересно заглянуть в завтра?
- Как говорила бабушка моя, баба Груша, кстати, по имени с де-
ревьями связанная, сколько вы, милые, не упирайтесь, а в коммунизм
нас всех все равно вгонют, в светлое наше завтра, - тихо, ни на кого
не глядя, сказал Петро.
- Петь, ты это серьезно? - беспокойно спросила Инка.
- Да будет вам, мне, мне первой гадать, - захлопала Танька в
ладоши.
- Когда родилась?
- Ну и нахал же ты, запомнить не можешь, а сколько лет за один
стол садимся? В сентябре, одиннадцатого.
- А год надо говорить? - настороженно спросила Инка.
- Нет.
- Читай про Татьяну, сейчас все про нее узнаем, - потер руки
Алик.
- И я заодно узнаю, - сказал Гриша.
- Ты - ива, в тебе ощущается что-то таинственное, ты полна
неясных мыслей и желаний.
- Может, выпить хочешь? - сочувственно предложил Петро.
- Нет, просто сапоги купить, - поправил его Гриша.
- Вам смешно, - покачала головой Лера, - а ведь это действи-
тельно желание, но очень неясное, потому что очень неясно, где их
достать.
- Чутка к различным запахам и звукам, - продолжил я и добавил
от себя, - особенно к звукам гитары.
- Насчет запахов очень верно, замучила совсем, - вздохнул Гри-
ша. - Задыхается от любого моего одеколона, а сама французскими
духами поливается и ничего. Серьезно.
- Никогда не отказывает себе даже в минутных радостях, - читал я
дальше. - Но не доверяйте ее кротости, она хорошо знает, что хочет,
деловита и решительна.
- Сняла решительно пиджак наброшенный, - сказал Алик сло-
вами известной песни.
- Своего не упущу, - засмеялась Танька. - Давайте-ка выпьем
пока не поздно. Петя, и Грише налей.
Гриша молчал.
Вздрогнули.
"И чего всполошилась? - подумал я. - Ну, женила Гришку на се-
бе, ну, ездила к нему на Север, где он служил срочную, забеременела
там - теперь-то нормальная семья, сын, Димка скоро в школу пойдет..."
- Ее беззащитность зачастую только тактика, - прочитал я. -
Чувство, не пропитанное любовным страданием, для нее мало что
значит.
- Тяга к любовным мучениям? - переспросил Алик и масляно по-
смотрел на Таньку. - Так ты оказывается секси?
- А что тут плохого? - невинно уставилась на Алика Танька.
- А-а-алик, - с расстановкой предупредила Лера. - Я же сказала,
что ты дождешься.
- Под вербой родились Кутузов, Шостакович, Ирен Жолио-Кюри.
- Фредерика жалко, - глядя в стол, сказал Гриша.
- Какого Фредерика? - не поняла Инка.
- Мужа Ирки Жолио-Кюри, - объяснил Алик.
- А что, он ей муж? - спросил Петро. - И вообще, сколько их было,
Кюрей-то? Во семейка - и все священники.
- То Кюри, а то кюре, - поправила Лера.
- Совсем запутались, - сказала Инка. - Давай теперь про Гришу.
По справедливости. Сначала про Таню, теперь про него.
- Август, шестого, - напомнил Гриша.
- Ты - тополь. Строен, декоративен, в молодости красив.
- Я был высоким, - задумчиво согласился Гриша. - Помнишь, в
армии мне выдавали двойную порцию? - спросил он у Таньки.
- Но ведь ты же смухлевал там где-то, с писарем договорился, вот
он и включил тебя в список объедал.
- Дорожит уходящим временем, слишком рано начинает боятся
старости и смерти, от этого страха быстрее стареет.
- Как? Как? Повтори, - попросил Гриша.
Я повторил.
- А кто ж ее не боится, скалозубой? - спросил Алик. - Давай
дальше.
- Выглядит мрачно в темноте. - Все засмеялись. - Чушь какая-
то. Как можно выглядеть в темноте? Чувствует потребность в дружбе,
но мучается в окружении тех, кто не избран им самим.
"Молчат, - подумал я, - Гриша нас не выбирал, ни нас, ни Таньку,
но, пожалуй, никто не знает его истинного отношения..."
- Дорожит мнимой свободой, пессимист, но старательно скры-
вает это. Плохо знающие его принимают за веселого человека, до-
вольного жизнью.
- Что-то я не встречал в наше веселое время людей, довольных
жизнью, - пожал плечами Алик.
- Это уж точно, - мрачно подтвердила Лера.
- И чего жизни не радоваться? - сказал Петро. - Всяко бывает.
Только надо послать все подальше и расслабиться, верно я говорю,
Ин?
- Тебе бы только расслабиться, - с упреком сказала Инка.
- Его оружием в супружеских стычках является безразличие, до-
полненное улыбкой и шуткой. Под тополем родились Мопассан, Мен-
делеев, Сальватор Дали.
- Мопассан дружил только с избранными, это уж точно, - засме-
ялся Алик.
- Кстати, что там про Алика? - спросила Лера, глядя на мужа.
- Нет, давай сначала про тебя, - сказал Алик.
- Будь вежлив, уступи дорогу женщине, даже когда она подни-
мается на эшафот, - улыбнулся Гриша.
- У Леры февраль, очко, - подсказал Алик.
- Значит, двадцать первое февраля. Сосна. Изысканный силуэт,
умеет подчеркнуть свои достоинства.
- Когда она в джинсах, сразу видно как много у нее достоинства, -
мечтательно сказал Алик.
- Замолчи, дай послушать, - одернула его Лера.
- Любит дом, ценные предметы, красивый интерьер. Культ дома
в самом широком смысле - для нее главное.
- Ничего себе культ, ничего себе интерьер, вы же были у нас, ви-
дели. Старый дом, гнилая кухня, правда, в центре. Арбат рядом, и
потолки высоченные, зато паутину со стремянки не снимешь. Да разве
в наших условиях можно хоть чем-то украсить свой быт, хоть что-то
приличное достать? - гневно заговорила Лера.
- Знает, чего хочет, - перебил ее я. - Сосну трудно сбить с из-
бранного пути, она быстра и точна в действии.
- У нас в семье две пробивные силы - это Лера и бабушка, - ска-
зал Алик. - Бабушка как ушла из богатой еврейской семьи в револю-
цию, так до сих пор и воюет за социальную справедливость, правда,
в масштабах подъезда. Зато Лера все тащит в семью.
- Лучше бы старая не экспроприировала бриллианты прадеда, ве-
ликий был ювелир, нам бы они ой как пригодились, - с гримасой пре-
зрения сказала Лера. - Ничего она от своей власти кроме срока не
получила.
- Потише, дорогая, - сказал Алик Лере, скосив глаза на осталь-
ных. - Зато Муля устроила Мариночку в спецшколу. Не брали, а она
добилась-таки своего.
- Будет теперь единственный простой ребенок в образцово-
показательном лицее. Ты же знаешь чьи дети там учатся и среди них
маленькая жидовочка. Представляю, как ей тяжело станется, - нервно
сказала Лера.
- Смела, неприятности встречает с поднятой головой. Никогда не
теряет главной цели, готова на риск ради нее. Все у нее идет впрок, в
угоду смыслу.
- Вчерашний суп никогда не выльет, доест, это уж точно, - ус-
мехнулся Алик. - И позавчерашний тоже. Отсюда у нас столько досто-
инства в джинсах.
- А кто у меня в компании? - спросила Лера.
- Коперник, Карузо, Элизабет Тейлор.
