ситуацию в Австралии.
- И все-таки, - настаивал журналист. - Можно взглянуть на ваших ма-
монтов?
- А почему бы и нет? Они в поле пасутся. Добывают корм из-под снега.
- Ясно. А еще каких-нибудь животных вы можете вывести?
- Будете проходить мимо речки, - сказал Минц, - поглядите в полынью.
Там бронтозавры. Думаем потом отправить их в Среднюю Азию для расчистки
ирригационных сооружений.
В этот момент в окно постучала длинным, усеянным острыми зубами клю-
вом образина. Крылья у образины были перепончатые, как у летучей мыши.
Образина гаркнула так, что зазвенели стекла и форточка сама собой откры-
лась.
- Не может быть! - сказал журналист, отступая к стене. - Это что та-
кое? Мамонт?
- Мамонт? Нет, это Фомка. Фомка - птеродактиль. Когда вырастет, раз-
махнет свои крылья на восемь метров.
Минц отыскал под столом пакет с тресковым филе, подошел к форточке и
бросил пакет в разинутый клюв образине. Птеродактиль подхватил пакет и
заглотнул, не разворачивая.
- Зачем вам птеродактиль? - спросил журналист. - Только людей пугать.
Он был уже не так скептически настроен, как в первый момент.
- Как зачем? Птеродактили нам позарез нужны. Из их крыльев мы будем
делать плащи-болоньи, парашюты, зонтики, наконец. К тому же научим их
пасти овец и охранять стада от волков.
- От волков? Ну да, конечно... - Журналист прекратил расспросы и
вскоре удалился.
"Возможно, это, до определенной степени, и не шарлатанство, - думал
он, спускаясь по лестнице к своей машине, - но, по большому счету, это
все-таки шарлатанство".
Весь день до обеда корреспондент ездил по городу, издали наблюдал за
играми молодых мамонтов, недовольно морщился, когда на него падала тень
пролетающего птеродактиля, и вздрагивал, заслышав рев пещерного медве-
жонка.
- Нет, не шарлатанство, - повторял он упрямо. - Но кое в чем хуже,
чем шарлатанство.
Весной в журнале, где состоял тот корреспондент, появилась статья под
суровым заглавием:
"ПЛОДЫ ЛЕГКОМЫСЛИЯ"
Нет смысла передавать опасения и измышления гостя. Он предупреждал,
что новые звери нарушат и без того неустойчивый экологический баланс,
что пещерные медведи и мамонты представляют опасность для детей и взрос-
лых. А в заключение журналист развернул страшную картину перспектив рет-
рогеиетики:
"Безответственность периферийного ученого и пошедших у него на поводу
практических работников гуслярского животноводства заставляет меня бить
тревогу. Эксперимент, не проверенный на мелких и безобидных тварях (жу-
ках, кроликах и т.д.), наверняка приведет к плачевным результатам. Где
гарантия тому, что мамонты не взбесятся и не потопчут зеленые насажде-
ния? Что они не убегут в леса? Где гарантия тому, что бронтозавры не вы-
ползут на берег и не отправятся на поиски новых водоемов? Представьте
себе этих рептилий, ползущих по улицам, сносящих столбы и киоски. Я
убежден, что птеродактили, вместо того, чтобы пасти овец и жертвовать
крыльями на изготовление зонтиков, начнут охотиться на домашнюю птицу, а
может быть, на тех же овец. И все кончится тем, что на ликвидацию пос-
ледствий непродуманного эксперимента придется мобилизовать трудящихся и
тратить народные средства..."
Статья попалась на глаза профессору Минцу лишь летом. Читая ее, про-
фессор лукаво улыбался, а потом захватил журнал с собой на открытие меж-
районной выставки.
Центром выставки, как и следовало предполагать, был павильон "Ретро-
генетнка". Именно сюда спешили люди со всех сторон, из других городов,
областей и государств.
Пробившись сквозь интернациональную толпу к павильону, Лев Христофо-
рович оказался у вольеры, где гуляли мамонты.
Было жарко, поэтому мамонты были коротко острижены и казались поджа-
рыми, словно собаки породы эрдельтерьер. У некоторых уже прорезались
бивни. Птеродактили сидели у них на спинах и выклевывали паразитов. В
круглом бассейне посреди павильона плавали два бронтозавра. Время от
времени они тяжело поднимались на задние лапы и, прижимая передние к
блестящей груди, выпрашивали у зрителей плюшки. У кого из зрителей не
было плюшки, кидали пятаки.
Здесь, между вольерой и бассейном, Минц увидел Ложкина и Хату и про-
чел друзьям скептическую статью.
Смеялись не только люди. Булькали от хохота бронтозавры, трубили ма-
монты, а один птеродактиль так расхохотался, что не мог закрыть пасть,
пока не прибежал служитель и не стукнул весельчаку как следует деревян-
ным молотком по нижней челюсти.
- Неужели, - сказал профессор, когда все отсмеялись, - этот наивный
человек полагает, что мы стали бы выводить вымерших чудовищ, если бы не
привили им генетически любви и уважения к человеку?
- Никогда, - отрезал Ложкин. - Ни в коем случае. Птеродактиль, все
еще вздрагивая от смеха, стуча когтями по полу, подошел к профессору, и
тот угостил его конфетой. Маленькие дети по очереди катались верхом на
мамонтах, подложив под попки подушечки, чтобы не колола остриженная
жесткая шерсть. Бронтозавры собирали со дна бассейна монетки и честно
передавали их служителям. В стороне скулил пещерный медведь, потому что
его с утра никто не приласкал.
...В тот день столичного журналиста, неудачливого пророка, до полус-
мерти искусала его домашняя сиамская кошка.
1975г.
ЛЕНЕЧКА-ЛЕОНАРДО
Долгое время в Великом Гусляре не происходило событий гражданского
звучания. Пришельцы залетали туда из любопытства или из вредности, в
крайнем случае в поисках галактического братства. Изобретения или сти-
хийные бедствия случались бесконтрольно к социальному развитию города. А
события областные или республиканские гуслярских дел не затрагивали.
Это было возможно до тех лишь пор, пока скорость развития нашего об-
щества могла не ощущаться не только в Великом Гусляре, но и в Калуге.
Как только эпоха застоя зашаталась, пошла трещинами, хоть на вид еще ап-
паратный корабль был непотопляем, некоторые новые веяния докатились и до
Гусляра - все же там люди жили, а не картонные персонажи фантастических
рассказов.
И тут, как только я поддался этому веянию, реакция на гуслярские
рассказы, столь благожелательная и улыбчивая в первой половине семидеся-
тых годов, в большинстве редакций стала куда более сдержанной. Доходило
до случаев курьезных. Написал я как-то рассказ "Ленечка-Леонардо", а мне
в журнале говорят:
- Голубчик, мы отлично понимаем, на какого Ленечку ты намекаешь. Те-
бе-то что, ты писатель, лицо безответственное. А нам надо держаться за
свое место - ведь если нас выгонят, то и тебе негде будет печататься.
- Клянусь вам, - сопротивлялся я, -у меня Ленечка новорожденный и
очень талантливый, а Ленечка, на которого вы намекаете, совсем пожилой,
и таланты его ограничиваются областью художественной литературы.
- Поменяй Ленечке имя! - умоляли друзья-редакторы.
Честно говоря, давая имя герою-младенцу, я не вспомнил о Брежневе.
Как и о миллионах Леонидов, живущих в нашей стране, каждый из которых
имел право обидеться, на меня за использование своего имени (к счастью,
в те дни совершенно безболезненно прошел мой рассказ под ныне сомни-
тельным названием "Если бы не Михаил").
Мало-помалу отношение в издательских сферах к милому моему сердцу го-
родку менялось к худшему. Я и не помышлял о складывании пальцев в карма-
не в фигу, а ее уже усматривали сквозь плотную брючную ткань.
Наступил день, когда мне пришлось впервые услышать фразу:
- Принесите что-нибудь, только не-гуслярское.
- Почему?
- Потому что Гусляр - не настоящая фантастика. А так как рассказы по-
рой имеют обыкновение писаться сами по себе, без авторского разрешения,
то у меня в столе начали накапливаться совершенно невинные, но географи-
чески опороченные рассказы.
"Ленечке-Леонардо" повезло больше. Хоть я капитулировал, махнул рукой
и согласился, чтобы после двухлетнего "вылеживания" он вышел под назва-
нием "Лешенька-Леонардо". Но при первой же возможности, включая его в
сборник, я вернул рассказу первоначальное название.
Ты чего так поздно? Опять у Щеглов была?
Всем своим видом Ложкин изображал покинутого, неухоженного мужа.
- Что ж поделаешь, - вздохнула его жена, спеша на кухню поставить
чайник. - Надо помочь. Больше у них родственников нету. А сегодня -
профсоюзное собрание. Боря - член месткома, а Клара в кассе взаимопомо-
щи. Кому с Ленечкой сидеть?
- И все, конечно, тебе. В конце концов родили ребенка, должны были
осознавать ответственность.
- Ты чего пирожки не ел? Я тебе на буфете, оставила.
- Не хотелось.
Жена Ложкина быстро собирала на стал, разговаривала оживленно,
чувствовала вину перед мужем, которого бросила ради чужого ребенка.
- А Ленечка такой веселенький. Такой милый, улыбается... Садись за
стол, все готово. Сегодня увидел меня и лепечет: "Баба, баба!"
- Сколько ему?
- Третий месяц пошел.
- Преувеличиваешь. В три месяца они еще не разговаривают.
-Я и сама удивилась. Говорю Кларе: "Слышишь?", а Клара не слышала.
- Ну вот, не слышала...
- Возьми пирожок, ты любишь с капустой. А он вообще мальчик очень
продвинутый. Мать сегодня в спешке кофту наизнанку надела, а он мне под-
мигнул - разве не смешно, тетя Даша?
- Воображение, - сказал Ложкин. - Пустое женское воображение.
- Не веришь? Пойди погляди. Всего два квартала до этого чуда природы.
- И пойду, - согласился Ложкин. - Завтра же пойду. Чтобы изгнать дурь
из твоей головы.
В четверг Ложкин, сдержав слово, пошел к Щеглам. Щеглы, дальние
родственники по материнской линии, как раз собирались в кино.
- Мы уж решили, что вы обманете, - с укором сказала Клара. Она умела
и любила принимать одолжения.
- Сегодня Николай Иванович с Ленечкой посидит, - сообщила баба Даша.
- Мне по дому дел много.
- Не с Ленечкой, а с Леонардо, - поправил Борис Щегол, завязывая
галстук. - А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными
детьми?
- Троим высшее образование дал, - произнес Ложкин. - Разлетелись мои
птенцы.
- Высшее образование - не аргумент, - сказал Щегол. - Клара, помоги
узел завязать. Высшее образование дает государство. Грудной ребенок -
иная проблема. Почитайте книгу "Ваш ребенок", вон на полке стоит. Вы,
наверно, ничего не слыхали о научном обращении с детьми.
Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребе-
нок осмысленно разглядывал погремушку, крутил в руках, думал.
- Агу, - проговорил Ложкин, - агусеньки.
- Агу, - откликнулся ребенок, как бы отвечая на приветствие.
- Боря, осталось десять минут, - напомнила Клара. - Где сахарная во-
дичка, найдете? Пеленки в комоде
на верхней полке.
Николай Иванович остался с ребенком один на один. Он постоял у пос-
тельки, любуясь мальчиком, потом,
неожиданно для самого себя, произнес:
- Тебе почитать чего-нибудь?
- Да, - сказал младенец.
- А что почитать-то?
- Селебляные коньки, - ответил Ленечка. - Баба читала.
Язык еще не полностью повиновался мальчику. Ленечка-Леонардо протянул
ручонку к шкафу, показывая, где стоит книжка.
- Может, про репку почитаем? - спросил Ложкин, но ребенок отрица-
тельно подвигал головкой и отложил погремушку в сторону.
Ложкин читал книжку более часа, утомился, сам выпил всю сахарную во-
дичку, а ребенок ни разу не намочил пеленок, не ныл, не спал, увлеченно
слушал, лишь иногда прерывал чтение конкретными вопросами: "А что такое
коньки? А что такое Амстелдам? А что такое опухоль головного мозга?"
Ложкин, как мог, удовлетворял любопытство младенца, все более попадая
под очарование его открытой яркой личности.
К тому времени, когда родители вернулись из кино, дед с мальчиком
подружились, на прощание Леонардик махал деду ручкой и лепетал:
-Сколей плиходи, завтра плиходи, деда. Родители не прислушивались к
