занятий музыкой, Минц их ненавидел и часто подпиливал струны, потому что
уже тогда был изобретателем.
- Помогли бы мне, - сказала Гаврилова. - Сил больше нету.
-Ну, как я могу? - ответил Минц, не поднимая глаз. - Мои возможности
ограничены.
- Не говорите, - возразила Гаврилова. - Народ вам верит, Лев Христо-
форыч.
- Спасибо, - ответил Минц и задумался. Столь глубоко, что когда Гав-
рилова покинула комнату, он этого не заметил.
Наступила ночь. Во всех окнах дома №16 погасли огни. Утомились игроки
и певцы. Лишь в окне профессора Минца горел свет. Иногда высокая, с выс-
тупающим животом тень профессора проплывала по освещенному окну. Порой
через форточку на двор вырывалось шуршание и треск разрезаемых страниц -
профессор листал зарубежные журналы, заглядывая в достижения смежных на-
ук.
От прочих ученых профессора Минца отличает не только феноменальный
склад памяти, которая удерживает в себе все, что может пригодиться уче-
ному, но также потрясающая скорость чтения, знакомство с двадцатью че-
тырьмя языками и умение постичь специальные работы в любой области нау-
ки, от философии и ядерной физики до переплетного дела. И хоть формально
профессор Минц - химик, работающий в области сельского хозяйства, и
именно здесь он принес наибольшее количество пользы и вреда, в действи-
тельности он энциклопедист.
Утром профессор на двадцать минут сомкнул глаза. Когда он чувствовал,
что близок к решению задачи, то закрывал глаза, засыпал быстро и безмя-
тежно, как ребенок, и бодрствующая часть его мозга находила решение.
В 8 часов 40 минут утра профессор Минц проснулся и пошел чистить зу-
бы. Решение было готово. Оставалось занести его на бумагу, воплотить в
химическое соединение и подготовить краткое сообщение для коллег.
В 10 часов 30 минут заглянула Гаврилова, и Минц встретил несчастную
женщину доброй улыбкой победителя.
- Садитесь. Мне кажется, что мы с вами у цели.
- Спасибо, - растроганно сказала Гаврилова. - А то я его сегодня еле
разбудила. В техникум на занятия идти не желает. А у них сейчас практи-
ка, мастер жутко требовательный. Чуть что - останешься без специальнос-
ти.
Минц включил маленькую центрифугу, наполнившую комнату приятным дело-
витым гудением.
- Действовать наш с вами препарат будет по принципу противодействия,
- объяснил Минц.
- Значит, капли? - спросила с недоверием Гаврилова^
- Лекарство. Без вкуса и запаха.
- Мой Коля никакого лекарства не принимает.
- А вы ему в чай накапайте.
- А в борщ можно? Борщ у меня сегодня.
- В борщ можно, - сказал Минц. - Итак, наше средство действует по
принципу противодействия. Если я его приму, то ничего не произойдет. Как
я работал, так и буду работать. Ибо я трудолюбив.
- Может, тогда и с Колей не произойдет?
- Не перебивайте меня. Со мной ничего не произойдет, потому что в мо-
ем организме нет никакого противодействия труду. С каплями или без ка-
пель я все равно работаю. Но чем противодействие больше, тем сильнее
действие вашего с вами средства. Натолкнувшись на сопротивление, ле-
карство перерождает каждую клетку, которая до того пребывала в состоянии
безделья и неги. Понимаете?
- Сложно у вас это получается. Лев Христофорыч. Но мне главное, чтобы
мой Коленька поменьше баклуши бил.
- Желаю успехов, - произнес Лев Хрвстофорович и передал Гавриловой
склянку со средством.
А сам с чувством выполненного долга направился к своему рабочему сто-
лу и принялся было за восстановление в памяти формулы передачи энергии
без проводов, но его отвлек голос Гавриловой, крикнувшей со двора:
- А по сколько капель?
- По десять, - ответил Минц, подходя к окну.
- А если по пять? - спросила Гаврилова. Профессор махнул рукой. Он
понимал, что сердце матери заставляет ее дать сыну минимальную дозу,
чтобы мальчик не отравился. В действительности одной капли хватило бы
для перевоспитания двух человек. И средство было совершенно безвредным.
Под окном два маляра затянули песню. Песня была скучная и, по случаю
раннего времени, негромкая. Маляры проработали уже минут тридцать и те-
перь намерены были ждать обеда.
Минц на минуту задумался, потом вспомнил, что где-то под столом долж-
на стоять непочатая бутылка пива. Он разворошил бумаги, отыскал бутылку
и, раскупорив, разлил пиво в два стакана. Затем, плеснув в стаканы
средства от безделья, направился к окну.
- Доброе утро, орлы, - проговорил профессор бодро.
- С приветом, - ответил один из маляров.
- Пить хотите?
- Если воды или чаю - ответим твердое "нет", - сказал маляр. - Вот
если бы вина предложил, дядя, мы бы тебе всю комнату побелили. В двад-
цать минут.
Через двор медленной походкой усталого человека шел Николай Гаврилов,
который сбежал с практики и придумывал на ходу, как бы обмануть родную
мать и убедить ее, что мастер заболел свинкой. Гаврилов обратил внима-
ние, как солнце, отражаясь от лысины профессора, разлетается по двору
зайчиками, и испытал полузабытое детское желание выстрелить в эту лысину
из рогатки. Но он отвернулся, чтобы не соблазниться.
- А вы пиво уважаете? - заискивающе спросил профессор Минц.
- Шутишь, - ответил обиженно маляр. - Пива третий день как в магазине
нет по случаю жаркой погоды.
- А у меня бутылка осталась, - сообщил Минц. Он поставил полные ста-
каны на подоконник, а малярам показал темно-зеленую бутылку.
- Погоди, - сказал деловито маляр. - Не двигайся с места, сейчас мы к
тебе зайдем и разберемся.
Маляры вели себя деликатно, осмотрели потолок, дали профессору ценные
советы насчет побелки и только потом с благодарностью выпили по стакану
пива.
- Самогон изготовляешь? - спросил с надеждой один из маляров, разгля-
дывая колбы и банки.
- Нет, - ответил профессор. - Вам не хочется вернуться к ремонту
квартиры товарища Ложкина?
Маляры весело засмеялись.
Минц смотрел на них внимательно, желая уловить момент, когда рвение
трудиться охватит их с невиданной силой. Но маляры попрощались и ушли
обратно во двор, допевать песню.
Было 11 часов 20 минут утра.
Вскоре Гаврилова принесла сыну тарелку борща с двумя каплями средства
профессора Минца. Пять капель дать сыну не решилась. Николай смотрел на
мать подозрительно. Почему-то она не ругалась и не укоряла сына. Это бы-
ло странно и даже опасно. Мать могла принять какое-нибудь тревожное ре-
шение: написать отцу в Вологду, вызвать дядю или пойти в техникум. Гав-
рилов ел борщ безо всякого удовольствия. Потом кое-как управился с кот-
летами, и его потянуло в сон. Николай включил музыку не на полную мощ-
ность и задремал на диване, прикрыв глаза учебником математики: он ве-
рил, что когда спишь, то из книги в голову может что-нибудь перейти.
Минц не мог работать. В расчетах что-то не ладилось. Маляры лениво
спорили со старухой Ложкиной, которая призывала их вернуться на трудовой
пост. Потом стали выяснять, кому первому идти за вином. Из окна Гаврило-
вых доносилась музыка. За стал под сиренью сели Кац с Василь Васильичем.
Кац был на бюллетене и выздоравливал, а Василь Васильич работал в ночную
смену. Они ждали, когда подойдет кто еще из партнеров. Жена Каца кричала
из окна:
- Валентин, сколько раз тебе говорила, чтобы починил выключатель? Ты
же все равно ничего не делаешь.
- Я заслуженно ничего не делаю, кисочка, - отвечал Валя Кац. - Я на
бюллетене по поводу гриппа.
- Вот, - сказал сурово Минц. - Эти будут у меня в числе подопытных.
Он взял хозяйственную сумку и отправился в магазин.
Там продавали сухое вино из Венгрии, но брали его слабо, без энтузи-
азма. Ждали, когда привезут портвейн. Среди ожидавших уже был маляр.
Минца он встретил как доброго знакомого и посоветовал ему:
- Ты погоди деньга-то тратить. Сейчас портвейн выбросят. Там у Риммы
еще четыре ящика.
- Ничего, - смутился профессор Минц. - Мне для опыта. Мне не пить.
- Для опыта можно и молоко, - сказал осуждающе человек с сизым носом.
Цвет был такой интенсивный, что Минц засмотрелся на нос, а человек
произнес с некоторой гордостью:
- Это я загорал. Кожа слезла. Римма поставила перед Минцем шесть бу-
тылок сухого вина.
- Большой опыт, - оценил маляр. - В гости позовешь?
И тут Минц решился.
- Всем ставлю! - воскликнул он голосом загулявшего купчика. - Все
пьют!
В магазине стояло человек пятнадцать. Все, на взгляд Минца, без-
дельники. Все заслуживали перевоспитания.
- И не думайте, и не мечтайте, чтобы распивать! - возмутилась Римма,
ложась большой грудью на прилавок и пронзая взглядом Минца. - Я вам по-
кажу, алкоголики! Я живо милицию вызову.
- Пошли в парк, - предложил человек с сизым носом. - Здесь правды
нет.
Они остановились на минуту у автоматов с газированной водой. Минц мог
бы поклясться, что ни один из его новых знакомых не приближался к ним
ближе чем на три шага, но шесть стаканов, стоявших в автоматах, тут же
исчезли.
- Тебе первому, - сказал человек с сизым носом, вырывая зубами проб-
ку. - Ты, старик, человек отзывчивый.
- Нет, что вы, я потом, - ответил Минц, поняв, что совершил ошибку.
Как он подольет в вино свое средство? Ведь на него глядят пятнадцать пар
глаз.
- Не тяни, не мучь душу, - поторопил маляр, поднося профессору ста-
кан.
- Погодите, - нашелся тут Минц. - У меня одна штучка есть. Для кре-
пости. Капнешь три капли, на десять градусов укрепляется.
Профессор достал из кармана склянку и быстро накапал себе в стакан.
На него смотрели недоверчиво и строго.
- Не знаю я такого, - проговорил маляр.
- А я читал. В одном журнале, - подтвердил человек с сизым носом. -
Конденсатор называется.
- Правильно, - ответил Минц и быстро выпил вино.
Вино было прохладное, приятное на вкус. Профессор никогда не пил вина
стаканами.
К этому времени остальные пять стаканов тоже были наполнены. Вла-
дельцы их смотрели на профессора выжидающе. Профессор тоже не спешил.
Молчал.
- Слушай, старик, - сказал маляр. - Что-то ты меня не уважаешь.
- А что? - удивился Минц.
- Конденсатора капни, не жалей. У тебя же целая бутылка.
Рискованный психологический этюд удался.
- Ну, только по две капли, не больше, - смилостивился профессор, что-
бы не раздражать собутыльников.
Он капал поочередно в протянутые стаканы, хвалил себя за сообрази-
тельность и чуть не стал причиной острой вражды.
- Это что же? - воскликнул вдруг маляр. - Ты ему почему три капли?
- Мне? Три? Да ты глаза протри!
- Спокойно, - втиснулся профессор между спорщиками. - Кому не хватило
капли?
Маляр первым пригубил вино. Все смотрели на него.
У профессора замерло сердце.
Маляр опрокинул стакан, и вино с журчанием рухнуло в горло.
Маляр вздохнул и сказал:
- Десяти градусов не будет, а пять-шесть прибавляет. Поверьте моему
опыту.
Остальные пришли к такому же выводу.
Из парка шли дружно, весело, обнявшись, пели песни, уговорили профес-
сора еще раз заглянуть к Римме - может, принесли портвейн. У профессора
шумело в голове, ему было хорошо, тепло, и он полюбил этих, таких разных
и непохожих людей, которые еще не знают, какими трудолюбивыми они вскоре
станут.
У Риммы портвейн был.
...Профессора проводили до дома и оставили у входа во двор, прислонив
к стойке ворот. Первым его увидел Николай Гаврилов. Николай проснулся от
странного свербящего чувства. Ему чего-то хотелось. И чувство было таким
незнакомым и будоражащим, что он встал у окна и начал рассуждать, чего
же ему хочется? Руки сами нашли пыльную тряпку, и Николай начал стирать
пыль с подоконника и рамы. В этот момент он увидел профессора и сказал
тем, кто играл внизу в домино:
- Смотрите, профессор-то насосался, как комар! Слова Гаврилова возму-
тили Василь Василъича, который велел подростку закрыть окно и прекратить
