- Погоди... Зайдем в этот дворик и условимся, а то я боюсь,
что кто-нибудь из знакомых увидит меня и потом скажут, что я
была с любовником на улице.
И тут на базаре не стало низы и иуды. Они шептались в под-
воротне какого-то двора.
- Иди в масличное имение, - шептала низа, - но ты не иди по
моим пятам, а отделись от меня. Я уйду вперед... Когда перей-
дешь поток... Ты знаешь, где грот?
- Знаю, знаю...
- Пойдешь мимо масличного жома вверх и поворачивай к гроту.
Я буду там. Но только не смей идти сейчас же за мной, имей тер-
пение, подожди здесь.- И с этими словами низа вышла из под-
воротни, как будто и не говорила с иудой.
Иуда простоял некоторое время один, стараясь собрать раз-
бегающиеся мысли. В числе их была мысль о том, как он об"Яснит
отсутствие на праздничной трапезе у родных. Иуда стоял и при-
думывал какую-то ложь, но в волнении ничего как следует не об-
думал и не приготовил, и его ноги сами без его воли вынесли его
из подворотни вон.
Теперь он изменил свой путь, он не стремился уже в нижний
город, а повернулся обратно к дворцу каифы. Теперь иуда плохо
видел окружающее. Праздник уже вошел в город. Теперь вокруг
иуды в окнах не только сверкали огни, но уже слышались славо-
словия. Последние опоздавшие гнали осликов, подхлестывали их,
кричали на них. Ноги сами несли иуду, и он не заметил, как мимо
него пролетели мшистые страшные башни антонищ, он не слышал
трубного рева в крепости, никакого внимания не обратил на кон-
ный римский патруль с факелом, залившим тревожным светом его
путь. Пройдя башню, иуда, повернувшись, увидел, что в страшной
высоте над храмом зажглись два гигантских пятисвечия. Но и их
иуда разглядел смутно, ему показалось, что над ершалаимом за-
светились десять невиданных по размерам лампад, спорящих со
светом единственной лампады, которая все выше поднималать над
ершалаимом, - лампады луны. Теперь иуде ни до чего не было де-
ла, он стремился к гефсиманским воротам, он хотел поскорее по-
кинуть город. По временам ему казалось, что впереди него, среди
спин и лиц прохожих, мелькает танцующая фигурка, ведет его за
собой. Но это был обман - иуда понимал, что низа значительно
обогнала его. Иуда пробежал мимо меняльных лавок, попал наконец
к гефсиманским воротам. В них, горя от нетерпения, он все-таки
вынужден был задержаться. В город входили верблюды, вслед за
ними в"ехал военный сирийский патруль, который иуда мысленно
проклял...
Но все кончается. Нетерпеливый иуда был уже за городской
стеной. На левой руке у себя иуда увидел маленькое кладбище,
возле него несколько полосатых шатров богомольцев. Пересекши
пыльную дорогу, заливаемую луной, иуда устремился к кедронскому
потоку, с тем чтобы его пересечь . Вода тихо журчала у иуды под
ногами. Перепрыгивая с камня на камень, он наконец выбрался на
противоположный гефсиманский берег и с великой радостью увидел,
что дорога над садами здесь пуста. Невдалеке уже виднелись по-
луразрушенные ворота масличного имения.
После душного города иуду поразил одуряющий запах весенней
ночи. Из сада через ограду выливалась волна запахов миртов и
акаций с гефсиманских полян.
186
Ворота никто не охранял, никого в них не было, и через не-
сколько минут иуда уже бежал под таинственной тенью развесистых
громадных маслин. Дорога вела в гору, иуда подымался, тяжело
дыша, по временам попадая из тьмы в узорчатые лунные ковры,
напоминавшие ему те ковры, что он видел в лавке у ревнивого
мужа низы. Через некоторое время мелькнул на левой руке у иуды,
на поляне, масличный жом с тяжелым каменным колесом и груда
каких-то бочек. В саду никого не было. Работы закончились на
закате. В саду не было ни души, и теперь над иудой гремели и
заливались хоры соловьев.
Цель иуды была близка. Он знал, что направо в темноте сей-
час начнет слышать тихий шепот падающей в гроте воды. Так и
случилось, он услыхал его. Становилось прохладнее.
Тогда он замедлил шаг и негромко крикнул:
- низа!
Но вместо низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на
дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло
у нее в руке и тотчас потухло.
Иуда шарахнулся назад и слабо вскрикнул:
- ах!
Второй человек преградил ему путь.
Первый, что был впереди, спросил иуду:
- сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить
жизнь!
Надежда вспыхнула в сердце иуды. Он отчаянно вскричал:
- тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что по-
лучил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!
Человек спереди мгновенно выхватил из рук иуды кошель. И в
тот же миг за спиной у иуды взлетел нож, как молния, и ударил
влюбленного под лопатку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрю-
ченными пальцами он выбросил в воздух. Передний человек поймал
иуду на свой нож и по рукоять всадил его в сердце иуды.
- Ни... За...- Не своим, высоким и чистым молодым голосом,
а голосом низким и укоризненным проговорил иуда и больше не
издал ни одного звука. Тело его так сильно ударилось об землю,
что она загудела.
Тогда третья фигура появилась на дороге. Этот третий был в
плаще с капюшоном.
- Не медлите, - приказал третий. Убийцы быстро упаковали
кошель вместе с запиской, поданной третьим, в кожу и перекре-
стили ее веревкой. Второй засунул сверток за пазуху, и затем
оба убийцы бросились с дороги в стороны, и тьма их с"Ела между
маслинами. Третий же присел на корточки возле убитого и загля-
нул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как
мел, и каким-то одухотворенно красивым. Через несколько секунд
никого из живых на дороге не было. Бездыханное тело лежало с
раскинутыми руками.. Левая ступня попала в лунное пятно, так
что отчетливо был виден каждый ремешок сандалии.
Весь гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пением.
Куда направились двое зарезавших иуду, не знает никто, но путь
третьего человека в капюшоне известен. Покинув дорожку, он
устремился в чащу масличных деревьев, пробираясь к югу. Он
перелез через ограду сада вдалеке от главных ворот, в южном
углу его, там, где вывалились верхние камни кладки. Вскоре он
был на берегу кедрона. Тогда он вошел в воду и пробирался не-
которое время по воде, пока не увидел вдали силуэты двух лоша-
дей и человека возле них. Лошади также стояли в потоке. Вода
струилась, омывая их копыта. Коновод сел на одну из лошадей,
человек в капюшоне вскочилна другую, и медленно они оба пошли в
потоке, и слышно было, как хрустели камни под копытами лошадей.
Потом всадники выехали из воды, выбрались на ершалаимский берег
и пошли шагом под стеною города. Тут коновод отделился, ускакал
187
вперед и скрылся из глаз, а человек в капюшоне остановил ло-
шадь, слез с нее на пустынной дороге, снял свой плащ, вывернул
его наизнанку, вынул из-под плаща плоский шлем без оперения,
надел его. Теперь на лошадь вскочил человек в военной хламиде и
с коротким мечом на бедре. Он тронул поводья, и горячая кавале-
рийская лошадь пошла рысью, потряхивая всадника. Теперь путь
был недалек. Всадник под"езжал к южным воротам ершалаима.
Под аркою ворот танцевало и прыгало беспокойное пламя факе-
лов. Караульные солдаты из второй кентурии молниеносного леги-
она сидели на каменных скамьях, играя в кости. Увидев в"Езжа-
ющего военного, солдаты вскочили с мест, военный махнул им ру-
кой и в"ехал в город.
Город был залит праздничными огнями. Во всех окнах играло
пламя светильников, и отовсюду, сливаясь в нестройный хор, зву-
чали славословия. Изредка заглядывая в окна, выходящие на ули-
цу, всадник мог видеть людей за праздничным столом, на котором
лежало мясо козленка, стояли чаши с вином меж блюд с горькими
травами. Насвистывая какую-то тихую песенку, всадник неспешной
рысью пробирался по улицам нижнего города, направляясь к ан-
тониевой башне, изредка поглядывая на нигде не виданные в мире
пятисвечия, пылающие над храмом, или на луну, которая висела
еще выше пятисвечий.
Дворец ирода великого не принимал никакого участия в тор-
жестве пасхальной ночи. В подсобных покоях дворца, обращенных
на юг, где разместились офицеры римской когорты и легат леги-
она, светились огни, там чувствовалось какое-то движение и
жизнь, передняя же часть, парадная, где был единственный и не-
вольный жилец дворца - прокуратор, - вся она, со своими колон-
надами и золотыми статуями, как будто ослепла под ярчайшей лу-
ной. Тут, внутри дворца, господствовали мрак и тишина. И внутрь
прокуратор, как и говорил афранию, уйти не пожелал. Он велел
постель приготовить на балконе, там же, где обедал, а утром вел
допрос. Прокуратор лег на приготовленное ложе, но сон не по-
желал прийти к нему. Оголенная луна висела высоко в чистом не-
бе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течении нескольких ча-
сов.
Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. Судо-
рожно зевнув, прокуратор растегнул и сбросил плащ, снял опо-
ясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, по-
ложил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся. Банга
тотчас поднялся к нему на постель и лег рядом, голова к голове,
и прокуратор, положив собаке руку на шею, закрыл наконец глаза.
Только тогда заснул и пес.
Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от
ступеней крыльца тянулась к постели лунная лента. И лишь только
прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в дейст-
вительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и по-
шел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от
счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на про-
зрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении банга, а рядом с
ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то очень сложном и
важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в
чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно
интересен и нескончаем. Само собой разумеется, что сегодняшняя
казнь оказалась чистейшим недоразумением- ведь вот же философ,
выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все
люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно,
совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого че-
ловека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем пре-
лесть этого путешествия вверх по лестнице луны.
Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза
будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых
188
страшных пороков. Так говорил иешуа га-ноцри. Нет, философ, я
тебе возражаю: это самый страшный порок.
Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор иудеи, а
бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные
германцы чуть не загрызли крысобоя-великана. Но, помилуйте ме-
