сползла дымными потоками с холма его и залила нижний город. Она
вливалась в окошки и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не
спешила отдавать свою влагу и отдавала только свет. Лишь только
дымное черное варево распарывал огонь, из кромешной тьмы взле-
тала вверх великая глыба храма со сверкающим чешуйчатым покры-
тием. Но он угасал во мгновение, и храм погружался в темную
бездну. Несколько раз он выскакивал из нее и опять проваливал-
ся, и каждый раз этот провал сопровождался грохотом катастрофы.
Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий
храму на западном холме дворец ирода великого, и страшные без-
глазые золотые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему
руки. Но опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома
загоняли золотых идолов во тьму.
176
Ливень хлынул неожиданно, и тогда гроза перешла в ураган. В
том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в
саду, беседовали прокуратор и первосвященик, с ударом, похожим
на пушечный, как трость переломило кипарис. Вместе с водяною
пылью и градом на балкон под колонны несло сорванные розы, ли-
стья магнолий, маленькие сучья и песок. Ураган терзал сад.
В это время под колоннами находился только один человек, и
этот человек был прокуратор.
Теперь он не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого не-
большого стола, уставленного яствами и вином в кувшинах. Другое
ложе, пустое, стояло с другой стороны стола. У ног прокуратора
простиралась неубранная красная, как бы кровавая, лужа и валя-
лись осколки разбитого кувшина. Слуга, перед грозою накрывший
для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом,
взволновался от того, что чем-то не угодил, и прокуратор, рас-
сердившись, на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив:
почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-
нибудь украл?
Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смер-
тельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин, но
гнев прокуратора почему-то улетел так же быстро, как и приле-
тел. Африканец кинулся было подбирать осколки и затирать лужу,
но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. А лужа осталась.
Теперь африканец во время урагана притаился возле ниши, где
помещалась статуя белой нагой женщины со склоненной головой,
боясь показаться не вовремя на глаза и в то же время опасаясь и
пропустить момент, когда его может позвать прокуратор.
Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал
себе вино в чашу, пил долгими глотками, по временам притраги-
вался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время
от времени высасывал устрицы, жевал лимон и пил опять.
Если бы не рев воды, если бы не удары грома, которые, каза-
лось, грозили расплющить крышу дворца, если бы не стук града,
молотившего по ступеням балкона, можно было бы расслышать, что
прокуратор что-то бормочет, разговаривая сам с собой. И если бы
нестойкое трепетание небесного огня превратилось бы в постоян-
ный свет, наблюдатель мог бы видеть, что лицо прокуратора с
воспаленными последними бессонницами и вином глазами выражает
нетерпение, что прокуратор не только глядит на две белые розы,
утонувшие в красной луже, но постоянно поворачивает лицо к саду
навстречу водяной пыли и песку, что он кого-то ждет, нетер-
пеливо ждет.
Прошло некоторое время, и пелена воды перед глазами проку-
ратора стала редеть. Как ни был яростен ураган, он ослабевал.
Сучья больше не трещали и не падали. Удары грома и блистания
становились реже. Над ершалаимом плыло уже не фиолетовое с бе-
лой опушкой покрывало, а обыкновенная серая арьергардная туча.
Грозу сносило к мертвому морю.
Теперь уж можно было расслышать в отдельности и шум дождя,
и шум воды, низвергающейся по желобам и прямо по ступеням той
лестницы, по которой прокуратор шел днем для об"Явления приго-
вора на площади. А наконец зазвучал и заглушенный доселе фон-
тан. Светлело. В серой пелене, убегавшей на восток, появились
синие окна.
Тут издали, прорываясь сквозь стук уже совсем слабенького
дождика, донеслись до слуха прокуратора слабые звуки труб и
стрекотание нескольких сот копыт. Услышав это, прокуратор ше-
вельнулся, и лицо его оживилось. Ала возвращалась с лысой горы,
судя по звуку, она проходила через ту самую площадь, где был
об"явлен приговор.
Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье
на лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым бал-
177
коном. Прокуратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая
радость.
Между двух мраморных львов показалась сперва голова в капю-
шоне, а затем и совершенно мокрый человек в облепившем тело
плаще. Это был тот самый человек, что перед приговором шептался
с прокуратором в затемненной комнате дворца и который во время
казни сидел на трехногом табурете, играя прутиком.
Не разбирая луж, человек в капюшоне пересек площадку сада,
вступил на мозаичный пол балкона и, подняв руку, сказал высоким
приятным голосом:
- прокуратору здравствовать и радоваться.- Пришедший гово-
рил по-латыни.
- Боги!- Воскликнул пилат, - да ведь на вас нет сухой ни-
тки! Каков ураган? А? Прошу вас немедленно пройти ко мне. Пере-
оденьтесь, сделайте мне одолжение.
Пришедший откинул капюшон, обнаружив совершенно мокрую, с
прилипшими ко лбу волосами, голову и, выразив на своем бритом
лице вежливую улыбку, стал отказываться переодеться, уверяя,
что дождик не может ему ничем повредить.
- Не хочу слушать, - ответил пилат, и хлопнул в ладоши.
Этим он вызвал прячущихся от него слуг и велел им позаботиться
о пришедшем, а затем немедленно подавать горячее блюдо. Для
того чтобы высушить волосы, переодеться, переобуться и вообще
привести себя в порядок, пришедшему к прокуратору понадобилось
очень мало времени, и вскоре он появился на балконе в сухих
сандалиях, в сухом багряном военном плаще и с приглаженными
волосами.
В это время солнце вернулось в ершалаим и, прежде чем уйти
и утонуть в средиземном море, посылало прощальные лучи ненави-
димому прокуратором городу и золотило ступени балкона. Фонтан
совсем ожил и распелся во всю мочь, голуби выбрались на песок,
гулькали, перепрыгивали через сломанные сучья, клевали что-то в
мокром песке. Красная лужа была затерта, убраны черепки, на
столе дымилось мясо.
- Я слушаю приказания прокуратора, - сказал пришедший, под-
ходя к столу.
- Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не вы-
пьете вина, - любезно ответил пилат и указал на другое ложе.
Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное
вино. Другой слуга, осторожно наклонясь над плечом пилата, на-
полнил чашу прокуратора. После этого тот жестом удалил обоих
слуг. Пока пришедший пил и ел, пилат, прихлебывая вино, погля-
дывал прищуренными глазами на своего гостя. Явившийся к пилату
человек был средних лет, с очень приятным круглым и опрятным
лицом, с мясистым носом. Волосы его были какого-то неопределен-
ного цвета. Сейчас, высыхая, они светлели. Национальность при-
шельца было бы трудно установить. Основное, что определяло его
лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое наруша-
ли, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера пришедшего
глядеть на собеседника. Обычно маленькие глаза свои пришелец
держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припух-
шими, веками. Тогда в щелочках этих глаз светилось незлобное
лукавство. Надо полагать, что гость прокуратора был склонен к
юмору. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающий этот
юмор из щелочек, теперешний гость широко открывал веки и взгля-
дывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с це-
лью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу у
собеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки
опять опускались, суживались щелочки, и в них начинало светить-
ся добродушие и веселый ум.
Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым
наслаждением проглотил несколько устриц, отведал вареных ово-
178
щей, с"Ел кусок мяса.
Насытившись, он похвалил вино:
- превосходная лоза, прокуратор, но это- не "фалерно"?
- "Цекуба", Тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор.
Гость приложил руку к сердцу, отказался что-либо еще есть,
об"явил, что сыт. Тогда пилат наполнил свою чашу, гость посту-
пил так же. Оба обедающие отлили немного вина из своих чаш в
блюдо с мясом и прокуратор произнес негромко, поднимая чашу:
- за нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и
лучший из людей!
После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства,
оставив на нем фрукты и кувшины. Опять-таки жестом пилат удалил
слуг и остался со своим гостем один под колоннадой.
- Итак, - заговорил негромко пилат, - что можете вы сказать
мне о настроении в этом городе?
Он невольно обратил свой взор туда, где за террасами сада,
внизу, догорали и колоннады, и плоские кровли, позлащаемые по-
следними лучами.
- Я полагаю, прокуратор, - ответил гость, - что настроение
в ершалаиме теперь удовлетворительное.
- Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?
- Ручаться можно, - ласково поглядывая на прокуратора, от-
ветил гость, - лишь за одно в мире- за мощь великого кесаря.
- Да пошлют ему боги долгую жизнь, - тотчас же подхватил
пилат, - и всеобщий мир.- Он помолчал и продолжал:- так что вы
полагаете, что войска теперь можно увести?
- Я полагаю, что когорта молниеносного может уйти, - от-
ветил гость и прибавил:- хорошо бы было, если бы на прощание
она продефилировала по городу.
- Очень хорошая мысль, - одобрил прокуратор, - послезавтра
я ее отпущу и сам уеду, и- клянусь вам пиром двенадцати богов,
ларами клянусь- я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня.
- Прокуратор не любит ершалаима?- Добродушно спросил гость.
- Помилосердствуйте, - улыбаясь, воскликнул прокуратор, -
нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о при-
роде! Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приез-
жать. Но это еще полгоря. Но эти праздники- маги, чародеи, во-
лшебники, эти стаи богомольцев... Фанатики, фанатики! Чего сто-
ил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом
году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидете-
лем неприятнейшего кровопролития. Все время тасовать войска,
читать доносы и ябеды, из которых к тому же половина написана
на тебя самого! Согласитесь, что это скучно. О, если бы не им-
ператорская служба!..
- Да, праздники здесь трудные, - согласился гость.
- От всей души желаю, чтобы они скорее кончились, - энер-
гично добавил пилат.- Я получу возможность наконец вернуться в
кесарию. Верите ли, это бредовое сооружение ирода, - прокуратор
махнул рукою вдоль колоннады, так что стало ясно, что он гово-
рит о дворце, - положительно сводит меня с ума. Я не могу ноче-
