стнице. Она была пуста. Когда проходили площадку третьего эта-
жа, что-то мягко стукнуло, но на это никто не обратил внимания.
У самых выходных дверей шестого парадного азазелло дунул вверх,
и только что вышли во двор, в который не заходила луна, увидели
спящего на крыльце, и, по-видимому, спящего мертвым сном, чело-
века в сапогах и в кепке, а также стоящую у под"Езда большую
черную машину с потушенными фарами. В переднем стекле смутно
виднелся силуэт грача.
Уже собирались садиться, как маргарита в отчаянии негромко
воскликнула:
173
- боже, я потеряла подкову!
- Садитесь в машину, - сказал азазелло, - и подождите меня.
Я сейчас вернусь, только разберусь, в чем тут дело.- И он ушел
в парадное.
Дело же было вот в чем: за некоторое время до выхода мар-
гариты и мастера с их провожатыми из квартиры N 48, помещавшей-
ся под ювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидо-
ном и сумкой в руках. Это была та самая аннушка, что в среду
разлила, на горе берлиоза, подсолнечное масло у вертушки.
Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чем за-
нималась в москве эта женщина и на какие средства она сущест-
вовала. Известно о ней было лишь то, что видеть ее можно было
ежедневно то с бидоном, то с сумкой, а то и с сумкой и с бидо-
ном вместе - или в нефтелавке, или на рынке, или под воротами
дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, где
и проживала эта аннушка. Кроме того и более всего было извест-
но, что где бы ни находилась или ни появлялась она- тотчас же в
этом месте начинался скандал, и, кроме того, что она носила
прозвище "чума".
Чума-аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня
что-то подняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого.
Повернулся ключ в двери, аннушкин нос высунулся в нее, а затем
высунулась она и вся целиком, захлопнула за собою дверь и уже
собиралась тронуться куда-то, как на верхней площадке грохнула
дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев на аннушку,
отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену.
- Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках?- Провизжала
аннушка, ухватившись за затылок. Человек в одном белье, с чемо-
даном в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил аннушке
диким сонным голосом:
- колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, - и, запла-
кав, рявкнул:- вон!- Тут он бросился, но не дальше, вниз по
лестнице, а обратно- вверх, туда, где было выбитое ногой эконо-
миста стекло в окне, и через это окно кверху ногами вылетел во
двор. Аннушка даже про затылок забыла, охнула и сама устреми-
лась к окну. Она легла животом на площадку и высунула голову во
двор, ожидая увидеть на асфальте, освещенном дворовым фонарем,
насмерть разбившегося человека с чемоданом. Но ровно ничего на
асфальте во дворе не было.
Оставалось предположить, что сонная и странная личность
улетела из дому, как птица, не оставив по себе никакого следа.
Аннушка перекрестилась и подумала: "да, уж действительно квар-
тирка номер пятьдесят! Недаром люди говорят! Ай да квартирка!"
Не успела она этого додумать, как дверь наверху опять хлоп-
нула, и второй кто-то побежал сверху. Аннушка прижалась к стене
и видела, как какой-то довольно почтенный гражданин с бородкой,
но с чуть-чуть поросячьим, как показалось аннушке, лицом, шмы-
гнул мимо нее и, подобно первому, покинул дом через окно, тоже
опять-таки и не думая разбиваться на асфальте. Аннушка забыла
уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь,
охая и сама с собою разговаривая.
Третий, без бородки, с круглым бритым лицом, в толстовке,
выбежал сверху через короткое время и точно так же упорхнул в
окно.
К чести аннушки надо сказать, что она была любознательна и
решила еще подождать, не будет ли каких новых чудес. Дверь на-
верху вновь открыли, и теперь сверху начала спускаться целая
компания, но не бегом, а обыкновенно, как все люди ходят. Ан-
нушка отбежала от окна, спустилась вниз к своей двери, быстре-
хонько открыла ее, спряталась за нею, и в оставленной ею щелке
замерцал ее исступленный от любопытства глаз.
174
Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, блед-
ный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате
спускался вниз нетвердыми шагами. Его бережно вела под руку
какая-то дамочка в черной рясе, как показалось аннушке в по-
лутьме.Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно,
заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! Что в туфлях!
Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое
тело! "Ай да квартирка!" В душе у аннушки все пело от предв-
кушения того, что она будет завтра рассказывать соседям.
За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая да-
мочка с чемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный
громадный кот. Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая
глаза.
Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец
с кривым глазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при гал-
стуке. Вся эта компания мимо аннушки проследовала вниз. Тут
что-то стукнуло на площадке. Улышав, что шаги стихают, аннушка,
как змея, выскользныла из-за двери, бидон поставила к стенке,
пала животом на площадку и стала шарить. В руках у нее оказа-
лась салфеточка с чем-то тяжелым. Глаза у аннушки полезли на
лоб, когда она развернула сверточек. Аннушка к самым глазам
подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим
огнем. В голове у аннушке образовалась вьюга: "знать ничего не
знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племянику? Или распилить ее
на куски...Камушки-то можно выковырять...И по одному камушку:
один на петровку, другой на смоленский...И- знать ничего не
знаю, и ведать ничего не ведаю!"
Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже
собиралась скользнуть обратно в квартиру, отложив свое путеше-
ствие в город, как перед нею вырос дьявол его знает откуда
взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджака и тихо шепнул:
- давай подковку и салфеточку.
- Какую такую салфеточку-подковку?- Спросила аннушка, при-
творяясь весьма искусно, никакой я салфеточки не знаю. Что вы,
гражданин, пьяный, что ли?
Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь же хо-
лодными пальцами, ничего более не говоря, сжал аннушкино горло
так, что совершенно прекратил всякий доступ воздуха в ее грудь.
Бидон вывалился из рук аннушки на пол. Подержав некоторое время
аннушку без воздуха, беспиджачный иностранец снял пальцы с ее
шеи. Хлебнув воздуху, аннушка улыбнулась. Ах, подковочку, -
заговорила она, - сию минуту! Так это ваша подковочка? А я смо-
трю лежит в салфеточке ... Я нарочно прибрала, чтобы кто не
поднял, а то потом поминай как звали!
- Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка
дорога как память. И позвольте вам за то, что вы ее сохранили,
вручить двести рублей.- И он тотчас вынул из желетного кармана
деньги и вручил их аннушке.
Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала:
- ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси!
Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш
лестницы вниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул сни-
зу, но без акцента:
- ты, старая ведьма, если когда еще поднимешь чужую вещь, в
милицию ее сдавай, а за пазуху не прячь!
Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих проишествий
на лестнице, аннушка еще долго по инерции продожала кричать:
- мерси! Мерси! Мерси!- А иностранца уже давно не было.
Не было и машины во дворе. Вернув маргарите подарок волан-
да, азазелло распрощался с нею, спросил удобно ли ей сидеть, а
гелла сочно расцеловалась с маргаритой, кот приложился к ее
руке, провожатые помахали руками безжизненно и неподвижно за-
175
валившимуся в угол сидения мастеру, махнули грачу и тотчас рас-
таяли в воздухе, не считая нужным утруждать себя под"емом по
лестнице. Грач зажег фары и выкатил в ворота мимо мертво спяще-
го человека в подворотне. И огни большой черной машины пропали
среди других огней на бессонной и шумной садовой. Через час в
подвале маленького домика в одном из арбатских переулков, в
первой комнате, где было все так же, как было до страшной осен-
ней ночи прошлого года, за столом, накрытым бархатной скатер-
тью, под лампой с абажуром, возле которой стояла вазочка с лан-
дышами, сидела маргарита и тихо плакала от пережитого потрясе-
ния и счастья. Тетрадь, исковерканная огнем, лежала перед нею,
а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей. Домик молчал. В
соседней маленькой комнате , укрытый больничным халатом, лежал
в глубоком сне мастер. Его ровное дыхание было беззвучно.
Наплакавшись, маргарита взялась за нетронутые тетради и
нашла то место, что перечитывала перед свиданием с азазелло под
кремлевской стеной. Маргарите не хотелось спать. Она гладила
рукопись ласково, как гладят любимую кошку, и поворачивала ее в
руках, оглядывая со всех сторон, то останавливаясь на титульном
листе, то открывая конец. На нее накатила вдруг ужасная мысль,
что это все колдовство, что сейчас тетради исчезнут из глаз,
что она окажется в своей спальне в особняке и что, проснувшись,
ей придется идти топиться. Но это была последняя страшная
мысль, отзвук долгих переживаемых ею страданий. Ничто не ис-
чезало, всесильный воланд был действительно всесилен, и сколько
угодно, хотя бы до самого рассвета, могла маргарита шелестеть
листами тетрадей, разглядывать их и целовать и перечитывать
слова:
- тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый
прокуратором город ... Да, тьма...
Глава 25
как прокуратор пытался спасти иуду из кириафа
тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый
прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со
страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила
крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бой-
ницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал ер-
шалаим- великий город, как будто не существовал на свете. Все
пожрала тьма, напугавшая все живое в ершалаиме и его окрест-
ностях. Страшную тучу принесло с моря к концу дня, четырнад-
цатого дня весеннего месяца нисана.
Она уже навалилась своим брюхом на лысый череп, где палачи
поспешно кололи казнимых, она навалилась на храм в ершалаиме,
