чем, я не помню.
Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она
вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого
не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста.
Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день
уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у крем-
левской стены на набережной.
Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто
знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились
встретиться там же, на москве-реке, и встретились. Майское со-
лнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною
женой.
Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с
утра. Ожидание это выражалось в том, что я переставлял на столе
предметы. За десять минут я садился к оконцу и начинал прислу-
шиваться, не стукнет ли ветхая калитка. И как курьезно: до
встречи моей с нею в наш дворик мало кто приходил, просто ска-
зать, никто не приходил, а теперь мне казалось, что весь город
устремился в него. Стукнет калитка, стукнет сердце, и, во-
образите, на уровне моего лица за окном обязательно чьи-нибудь
грязные сапоги. Точильщик. Ну, кому нужен точильщик в нашем
доме? Что точить? Какие ножи?
Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я
испытывал не менее десяти. Я не лгу. А потом, когда приходил ее
час и стрелка показывала полдень, оно даже и не переставало
стучать до тех пор, пока без стука, почти совсем бесшумно, не
равнялись с окном туфли с черными замшевыми накладками-бантами,
стянутыми стальными пряжками.
Иногда она шалила и, задержавшись у второго оконца, посту-
кивала носком в стекло. Я в ту же секунду оказывался у этого
окна, но исчезала туфля, черный шелк, заслоняющий свет, ис-
чезал, - я шел ей открывать.
Никто не знал о нашей связи, за это я вам ручаюсь, хотя так
никогда и не бывает. Не знал ее муж, не знали знакомые. В ста-
реньком особнячке, где мне принадлежал этот подвал, знали, ко-
нечно, видели, что приходит ко мне какая-то женщина, но имени
ее не знали.
- А кто она такая?- Спросил иван, в высшей степени заин-
тересованный любовной историей.
Гость сделал жест, означавший, что он никогда и никому не
скажет, и продолжал свой рассказ.
Ивану стало известным, что мастер и незнакомка полюбили
друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны. Иван
представлял себе ясно уже и две комнаты в подвале особнячка, в
которых были всегда сумерки из-за сирени и забора. Красную по-
81
тертую мебель, бюро, на нем часы, звеневшие каждые плчаса, и
книги, книги от крашеного пола до закопченого потолка, и печку.
Иван узнал, что гость его и тайная жена уже в первые дни
своей связи пришли к заключению, что столкнула их на углу твер-
ской и переулка сама судьба и что созданы они друг для друга
навек.
Иван узнал из рассказа гостя, как проводили день возлюблен-
ные. Она приходила, и первым долгом надевала фартук, и в узкой
передней, где находилась та самая раковина, которой гордился
почему-то бедный больной, на деревянном столе зажигала керосин-
ку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на
овальном столе. Когда шли майские грозы и мимо подслеповатых
окон шумно катилась в подворотню вода, угрожая залить последний
приют, влюбленные растапливали печку и пекли в ней картофель.
От картофеля валил пар, черная картофельная шелуха пачкала
пальцы. В подвальчике слышался смех, деревья в саду сбрасывали
с себя после дождя обломанные веточки, белые кисти. Когда кон-
чились грозы и пришло душное лето, в вазе появились долгождан-
ные и обоими любимые розы.
Тот, кто называл себя мастером, работал, а она, запустив в
волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала
написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку. Иногда она
сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верх-
них и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков. Она сулила сла-
ву, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Она
дождалась этих обещаных уже последних слов о пятом прокураторе
иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей
нравились, и говорила, что в этом романе ее жизнь.
Он был дописан в августе месяце, был отдан какой-то безве-
стной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах. И,
наконец, настал час, когда пришлось покинуть тайный приют и
выйти в жизнь.
- И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь
кончилась, - прошептал мастер и поник головой, и долго качалась
печальная черная шапочка с желтой буквой"М". Он повел дальше
свой рассказ, но тот стал несколько бессвязен. Можно было по-
нять только одно, что тогда с гостем ивана случилась какая-то
катастрофа.
- Я впервые попал в мир литературы, но теперь, когда уже
все кончилось и гибель моя налицо, вспоминаю о нем с ужасом!-
Торжественно прошептал мастер и поднял руку.- Да, он чрезвычай-
но поразил меня, ах, как поразил!
- Кто?- Чуть слышно шепнул иван, опасаясь перебивать взвол-
нованного рассказчика.
- Да редактор, я же говорю, редактор. Да, так он прочитал.
Он смотрел на меня так, как будто у меня щека была раздута флю-
сом, как-то косился в угол и даже сконфуженно хихикнул. Он без
нужды мял манускрипт и крякал. Вопросы, которые он мне задавал,
показались мне сумасшедшими. Не говоря ничего по существу рома-
на, он спрашивал меня о том, кто я таков и откуда я взялся,
давно ли пишу и почему обо мне ничего не было слышно раньше, и
даже задал, с моей точки зрения, совсем идиотский вопрос: кто
это меня надоумил сочинить роман на такую странную тему?
Наконец, он мне надоел, и я спросил его напрямик, будет ли
он печатать роман или не будет.
Тут он засуетился, начал что-то мямлить и заявил, что само-
лично решить вопрос он не может, что с моим произведением до-
лжны ознакомиться другие члены редакционной коллегии, именно
критики латунский и ариман и литератор мстислав лаврович. Он
просил меня прийти через две недели.
Я пришел через две недели и был принят какой-то девицей со
скошенными к носу от постоянного вранья глазами.
82
- Это лапшенникова, секретарь редакции, - усмехнувшись,
сказал иван, хорошо знающий тот мир, который так гневно описы-
вал его гость.
- Может быть, - отрезал тот, - так вот, от нее я получил
свой роман, уже порядочно засаленный и растрепанный. Стараясь
не попадать своими глазами в мои, лапшенникова сообщила мне,
что редакция обеспечена материалами на два года вперед и что
поэтому вопрос о напечатании моего романа, как она выразилась,
отпадает.
- Что я помню после этого?- Бормотал мастер, потирая висок,
- да, осыпавшиеся красные лепестки на титульном листе и еще
глаза моей подруги. Да, эти глаза я помню.
Рассказ иванова гостя становился все путаннее, все более
наполнялся какими-то недомолвками. Он говорил что-то про косой
дождь и отчаяние в подвальном приюте, о том, что ходил куда-то
еще. Шепотом вскрикивал, что он ее, которая толкала его на
борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит!
- Помню, помню этот проклятый вкладной лист в газету, -
бормотал гость, рисуя двумя пальцами рук в воздухе газетный
лист, и иван догадался из дальнейших путанных фраз, что какой-
то другой редактор напечатал большой отрывок из романа того,
кто называл себя мастером.
По словам его, прошло не более двух дней, как в другой га-
зете появилась статья критика аримана, которая называлась "Враг
под крылом редактора", в которой говорилось, что иванов гость,
пользуясь беспечностью и невежеством редактора, сделал попытку
протащить в печать апологию иисуса христа.
- А, помню, помню!- Вскричал иван.- Но я забыл, как ваша
фамилия!
- Оставим, повторяю, мою фамилию, ее нет больше, - ответил
гость.- Дело не в ней. Через день в другой газете за подписью
мстислава лавровича обнаружилась другая статья, где автор ее
предполагал ударить, и крепко ударить, по пилатчине и тому бо-
гомазу, который вздумал протащить (опять это проклятое слово!)
Ее в печать.
Остолбенев от этого слова "Пилатчина", я развернул третью
газету. Здесь было две статьи: одна- латунского, а другая- под-
писанная буквами "Н.Э.". Уверяю вас, что произведения аримана и
лавровича могли считаться шуткою по сравнению с написанным ла-
тунским. Достаточно вам сказать, что называлась статья латун-
ского "Воинствующий старообрядец". Я так увлекся чтением статей
о себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) пред-
стала предо мною с мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газета-
ми. Глаза ее источали огонь, руки дрожали и были холодны. Спер-
ва она бросилась меня целовать, затем, хриплым голосом и стуча
рукою по столу, сказала, что она отравит латунского.
Иван как-то сконфуженно покряхтел, но ничего не сказал.
- Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан,
больше делать было нечего, и мы оба жили тем, что сидели на
коврике на полу у печки и смотрели на огонь. Впрочем, теперь мы
больше расставались, чем раньше. Она стала уходить гулять. А со
мной случилась оригинальность, как нередко бывало в моей жи-
зни... У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте се-
бе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой
странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен.
И- представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в
душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт
знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится.
Так вот в то самое время открылась калиточка нашего садика,
денек еще, помню, был такой приятный, осенний. Ее не было дома.
И в калиточку вошел человек. Он прошел в дом по какому-то делу
к моему застройщику, потом сошел в садик и как-то очень быстро
83
свел со мной знакомство. Отрекомендовался он мне журналистом.
Понравился он мне до того, вообразите, что я его до сих пор
иногда вспоминаю и скучаю о нем. Дальше- больше, он стал за-
ходить ко мне. Я узнал, что он холост, что живет рядом со мной
примерно в такой же квартирке, но что ему тесно там, и прочее.
К себе как-то не звал. Жене моей он не понравился до чрезвычай-
ности. Но я заступился за него. Она сказала:
- делай как хочешь, но говорю тебе, что этот человек про-
изводит на меня впечатление отталкивающее.
Я рассмеялся. Да, но чем, собственно говоря, он меня при-
влек? Дело в том, что вообще человек без сюрприза внутри, в
своем ящике, неинтересен. Такой сюрприз в своем ящике алоизий
(да, я забыл сказать, что моего нового знакомого звали алоизий
могарыч)- имел. Именно, нигде до того я не встречал и уверен,
что нигде не встречу человека такого ума, каким обладал ало-
изий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете,
алоизий об"Яснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно
было, что об"яснение это ему не стоило ровно ничего. То же са-
