Он спустился в нижний этаж, увидел длиннейшую очередь возле
кассы, узнал от кассирши, что та через час ждет аншлага, потому
что публика прямо валом пошла, лишь только увидела дополнитель-
ную афишу, велел кассирше загнуть и не продавать тридцать луч-
ших мест в ложах и партере, выскочив из кассы, тут же на ходу
отбился от назойливых контрамарочников и нырнул в свой кабине-
тик, чтобы захватить кепку. В это время затрещал телефон.
- Да!- Крикнул варенуха.
- Иван савельевич?- Осведомилась трубка препротивным гнуса-
вым голосом.
- Его нет в театре!- Крикнул было варенуха, но трубка сей-
час же перебила:
- не валяйте дурака, иван савельевич, а слушайте. Телеграм-
мы эти никуда не носите и никому не показывайте.
- Кто это говорит?- Взревел варенуха, - прекратите, граж-
данин, эти шутки! Вас сейчас же обнаружат! Ваш номер?
- Варенуха, - отозвался все тот же гадкий голос, - ты рус-
ский язык понимаешь? Не носи никуда телеграммы.
- А, так вы не унимаетесь?- Закричал администратор в яро-
сти, - ну смотрите же! Поплатитесь вы за это, - он еще прокри-
чал какую-то угрозу, но замолчал, потому что почувствовал, что
в трубке его никто уже не слушает.
Тут в кабинетике как-то быстро стало темнеть. Варенуха вы-
бежал, захлопнув за собою дверь и через боковой вход устремился
в летний сад.
Администратор был возбужден и полон энергии. После наглого
звонка он не сомневался в том, что хулиганская шайка проделыва-
ет скверные шуточки и что эти шуточки связаны с исчезновением
лиходеева. Желание изобличить злодеев душила администратора, и,
как это ни странно, в нем зародилось предвкушение чего-то при-
ятного. Так бывает, когда человек стремится стать центром вни-
мания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение.
В саду ветер дунул в лицо администратору и засыпал ему гла-
за песком, как бы преграждая путь, как бы предостерегая. Хлоп-
нула во втором этаже рама так, что чуть не вылетели стекла, в
вершинах кленов и лип тревожно прошумело, потемнело и посвеже-
ло. Администратор протер глаза и увидел, что над москвой низко
ползет желтобрюхая грозовая туча. Вдали густо заворчало.
Как ни торопился варенуха, неодолимое желание потянуло его
забежать на секунду в летнюю уборную, чтобы на ходу проверить,
одел ли монтер в сетку лампу.
Пробежав мимо тира, варенуха попал в густую заросль сирени,
в которой стояло голубоватое здание уборной. Монтер оказался
аккуратным человеком, лампа под крышей в мужском отделении была
уже обтянута металлической сеткой, но огорчило администратора
то, что даже в предгрозовом потемнении можно было разобрать,
что стены уже исписаны углем и карандашом.
- Ну что же это за!...- Начал было администратор и вдруг
услышал за собою голос, мурлыкнувший:
- это вы, иван савельевич?
Варенуха вздрогнул, обернулся и увидел за собою какого- то
небольшого толстяка, как показалось, с кошачьей физиономией.
- Ну я, - неприязненно ответил варенуха.
- Очень, очень приятно, - писклявым голосом отозвался кото-
образный толстяк и вдруг, развернувшись, ударил варенуху по уху
так, что кепка слетела с головы администратора и бесследно ис-
чезла в отверстии сидения.
От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение тре-
петным светом, и в небе отозвался громовой удар. Потом еще раз
сверкнуло, и перед администратором возник второй- маленький, но
с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом,
рот с клыком. Этот второй, будучи, очевидно, левшой, с"ездил
администратору по другому уху. В ответ опять-таки грохнуло в
небе, и на деревянную крышу уборной обрушился ливень.
- Что вы, товари...- Прошептал ополоумевший администратор,
сообразил тут же, что слово "Товарищи" никак не подходит к бан-
дитам, напавшим на человека в общественной уборной, прохрипел:-
гражда...- Смекнул, что и это название они не заслуживают, и
получил третий страшный удар неизвестно от кого из двух, так
что кровь из носу хлынула на толстовку.
- Что у тебя в портфеле, паразит?- Пронзительно прокричал
похожий на кота, - телеграммы? А тебя предупредили по телефону,
чтобы ты их никуда не носил? Предупреждали, я тебя спрашиваю?
- Предупрежди... Дали... Дили...- Задыхаясь ответил ад-
министратор.
- А ты все-таки побежал? Дай сюда портфель, гад!- Тем самым
гнусавым голосом, что был слышен в телефоне, крикнул второй и
выдрал портфель из трясущихся рук варенухи.
И оба подхватили администратора под руки, выволокли из сада
и понеслись с ним по садовой. Гроза бушевала с полной силой,
вода с грохотом и воем низвергалась в канализационные отвер-
стия, всюду пузырилось, вздувались волны, с крыш хлестало мимо
труб, из подворотен бежали пенные потоки. Все живое смылось с
садовой, и спасти ивана савельевича было некому. Прыгая в мут-
ных реках, бандиты в одну секунду доволокли полуживого ад-
министратора до дома N302-бис, влетели с ним в подворотню, где
к стенке жались две босоногие женщины, свои туфли и чулки дер-
жащие в руках. Затем кинулись в шестой под"Езд, и близкий к
безумию варенуха был вознесен на пятый этаж, и брошен на пол в
хорошо знакомой ему полутемной передней квартиры степы лиходе-
ева.
Тут оба разбойника сгинули, а вместо них появилась в пере-
дней совершенно нагая девица- рыжая, с горящими фосфорическими
глазами.
Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное из всего,
что приключилось с ним, и, застонав отпрянул к стене. А девица
подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на
плечи. Волосы варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь
холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал,
что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом.
- Дай-ка я тебя поцелую, - нежно сказала девица, и у самых
его глаз оказались сияющие глаза. Тогда варенуха лишился чувств
и поцелуя не ощутил.
Глава 11
раздвоение ивана
бор на противоположном берегу реки, еще час назад освещен-
ный майским солнцем, помутнел, размазался и растворился.
Вода сплошной пеленой валила за окном. В небе то и дело
вспыхивали нити, небо лопалось, комнату больного заливало тре-
петным пугающим светом.
Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипя-
щую в пузырях реку. При каждом ударе грома он жалобно вскрики-
вал и закрывал лицо руками. Исписанные иваном листки валялись
на полу; их сдуло ветром, влетевшим в комнату перед началом
грозы.
Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консуль-
танта не привели ни к чему. Лишь только он получил от толстой
фельдшерицы, которую звали прасковьей федоровной, огрызок ка-
рандаша и бумагу, он деловито потер руки и торопливо пристроил-
ся к столику. Начало он вывел довольно бойко:
"в милицию. Члена массолита ивана николаевича бездомного.
Заявление. Вчера вечером я пришел с покойным м.А.Берлиозом на
патриаршие пруды..."
И сразу поэт запутался, главным образом из-за слова "по-
койным". С места выходила какая-то безлепица: как это так -
пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно чего до-
брого, за сумасшедшего примут!
Подумав так, иван николаевич начал исправлять написанное.
Вышло следуюющее: "... С м.А.Берлиозом, впоследствии покой-
ным...". И это не удовлетворило автора. Пришлось применить тре-
тью редакцию, а та оказалась еще хуже первых двух: "... Берли-
озом , который попал под трамвай... "- А здесь еще прицепился
этот никому не известный композитор-однофамилец, и пришлось
выписать:"... Не композитором..."
Намучавшись с этими двумя берлиозами, иван все вычеркнул и
решил начать сразу с чего-то очень сильного, чтобы немедленно
привлечь внимание читающего, и написал, что кот садился в трам-
вай, а потом вернулся к эпизоду с отрезанной головой. Голова и
предсказание консультанта привел его к мысли о понтии пилате, и
для вящей убедительности иван решил весь рассказ о прокураторе
изложить полностью с того самого момента, как тот в белом плаще
с кровавым подбоем вышел в колоннаду иродова дворца.
Иван работал усердно и перечеркивал написанное, и вставлял
новые слова, и даже попытался нарисовать понтия пилата, а затем
кота на задних лапах. Но и рисунки не помогли, и чем дальше -
тем путанее и непонятнее становилось заявление поэта.
К тому времени, как появилась издалека пугающая туча с ды-
мящимися краями и накрыла бор и дунул ветер, иван почувствовал,
что обессилел, что с заявлением ему не совладать, не стал под-
нимать разлетевшихся листков и тихо и горько заплакал.
Добродушная фельдшерица прасковья федоровна навестила поэта
во время грозы, встревожилась, видя, что он плачет, закрыла
штору, чтобы молнии не пугали больного, листки подняла с полу и
с ними побежала за врачом.
Тот явился, сделал укол в руку ивана и уверил его, что он
больше плакать не будет, что теперь все пройдет, все изменится
и все забудется.
Врач оказался прав. Вскоре заречный бор стал прежним. Он
вырисовался до последнего дерева под небом, расчистившимся до
прежней полной голубизны, а река успокоилась. Тоска начала по-
кидать ивана тотчас после укола, и теперь поэт лежал спокойно и
глядел на радугу, раскинувшуюся по небу.
Так продолжалось до вечера, и он даже не заметил, как раду-
га растаяла и как загрустило и полиняло небо, как почернел бор.
Напившись горячего молока, иван опять прилег и сам подивил-
ся тому, как изменились его мысли. Как-то смягчился в памяти
проклятый бесовский кот, не пугала более отрезанная голова, и,
покинув мысль о ней, стал размышлять иван о том, что, по сути
дела, в клинике очень неплохо, что стравинский умница и знаме-
нитость и что иметь с ним дело черезвычайно приятно. Вечерний
воздух к тому же и сладостен и свеж после грозы.
Дом скорби засыпал. В тихих коридорах потухли матовые белые
лампы, и вместо них согласно распорядку зажглись слабые голубые
ночники, и все реже за дверями слышались осторожные шажки
фельдшериц на резиновых половиках коридора.
Теперь иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лам-
почку под абажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на
луну, выходящую из-за черного бора, и беседовал сам с собою.
- Почему, собственно, я так взволновался из-за того, что
берлиоз попал под трамвай?- Рассуждал поэт.- В конечном счете,
ну его в болото! Кто я, в самом деле, кум ему или сват? Если
как следует провентилировать этот вопрос, выходит, что я, в
сущности, даже и не знал как следует покойника. В самом деле,
что мне о нем было известно ? Да ничего, кроме того, что он был
лыс и красноречив до ужаса. И далее, граждане, - продолжал свою
речь иван, обращаясь к кому-то, - разберемся вот в чем: чего
это я, об"ясните, взбесился на этого загадочного консультанта,
мага и профессора с пустым и черным глазом? К чему вся нелепая
погоня за ним в подштаниках и со свечкой в руках, а затем и
дикая петрушка в ресторане?
- Но-но-но, - вдруг сурово сказал где-то, не то внутри, не
то над ухом, прежний иван ивану новому, - про то, что голову
берлиозу-то отрежет, ведь он все-таки знал заранее? Как же не
взволноваться?
- О чем, товарищи, разговор!- Возражал новый иван ветхому,
прежнему ивану, - что здесь дело нечисто, это понятно даже ре-
бенку. Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но
ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был зна-
ком с понтием пилатом, чего же вам еще интереснее надобно? И
вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на патриарших, не
умнее ли было бы вежливо распросить о том, что было далее с
пилатом и этим арестованным га-ноцри?
А я черт знает чем занялся! Важное, в самом деле, проис-
шествие - редактора журнала задавило! Да что от этого, журнал,
что ли, закроется? Ну, что ж поделаешь: человек смертен и, как
