что степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивле-
ние тем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в москву, фин-
директор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернув-
шийся в полночь администратор, все- ложь! Ложь от первого до
последнего слова.
Варенуха не ездил в пушкино, и самого степы в пушкине тоже
не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла
в трактире, степу не вязали веревками...- Ничего этого не было.
Лишь только финдиректор утвердился в мысли, что ад-
министратор ему лжет, страх пополз по его телу, начиная с ног,
и дважды опять-таки почудилось финдиректору, что потянуло по
полу гнилой малярийной сыростью. Ни на мгновение не сводя глаз
с администратора, как-то странно корчившегося в кресле, все
время стремящегося не выходить из-под голубой тени настольной
лампы, как-то удивительно прикрывавшегося якобы от мешающего
ему света лампочки газетой, - финдиректор думал только об
одном, что значит все это? Зачем так нагло лжет ему в пустынном
и молчащем здании слишком поздно вернувшийся администратор? И
сознание опасности, неизвестной, но грозной опасности, начало
томить душу финдиректора. Делая вид, что не замечает уверток
администратора и фокусов его с газетой, финдиректор рас-
сматривал его лицо, почти уже не слушая того, что плел варену-
ха. Было кое-что, что представлялось еще более необ"яснимым,
чем неизвестно зачем выдуманный клеветнический рассказ о по-
хождениях в пушкине, и это что-то было изменением во внешности
и в манерах администратора.
Как тот ни натягивал утиный козырек кепки на глаза, чтобы
бросить тень на лицо, как ни вертел газетным листом, - фин-
директору удалось рассмотреть громадный синяк с правой стороны
лица у самого носа. Кроме того, полнокровный обычно ад-
министратор был теперь бледен меловой нездоровою бледностью, а
на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено старенькое
полосатое кашне. Если же к этому прибавить появившуюся у ад-
министратора за время его отсутствия отвратительную манеру при-
сасывать и причмокивать, резкое изменение голоса, ставшего глу-
хим и грубым, вороватость и трусливость в глазах, - можно было
90
смело сказать, что иван варенуха стал неузнаваем.
Что-то еще жгуче беспокоило финдиректора, но что именно, он
не мог понять, как ни напрягал воспаленный мозг, сколько ни
всматривался в варенуху. Одно он мог утверждать, что было что-
то невиданное, неестественное в этом соединении администратора
с хорошо знакомым креслом.
- Ну, одолели наконец, погрузили в машину, - гудел варену-
ха, выглядывая из-за листа и ладонью прикрывая синяк.
Римский вдруг протянул руку и как бы машинально ладонью, в
то же время поигрывая пальцами по столу, нажал пуговку элек-
трического звонка и обмер.
В пустом здании непременно был бы слышен резкий сигнал. Но
сигнала не последовало, и пуговка безжизненно погрузилась в
доску стола. Пуговка была мертва, звонок испорчен.
Хитрость финдиректора не ускользнула от варенухи, который
спросил, передернувшись, причем в глазах его мелькнул явно
злобный огонь:
- ты чего звонишь?
- Машинально, - глухо ответил финдиректор, отдернул руку и,
в свою очередь, нетвердым голосом спросил:- что это у тебя на
лице?
- Машину занесло, ударился об ручку двери, - ответил варе-
нуха, отводя глаза.
"Лжет!"- Воскликнул мысленно финдиректор. И тут вдруг его
глаза округлились и стали совершенно безумными, и он уставился
в спинку кресла.
Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна
погуще и потемнее, другая слабая и серая. Отчетливо была видна
на полу теневая спинка кресла и его заостренные ножки, но над
спинкою на полу не было теневой головы варенухи, равно как под
ножками не было ног администратора.
"Он не отбрасывает тени!"- Отчаянно мысленно вскричал рим-
ский. Его ударила дрожь.
Варенуха воровато оглянулся, следуя безумному взору рим-
ского, за спинку кресла и понял, что он открыт.
Он поднялся с кресла (то же сделал и финдиректор) и отсту-
пил от стола на шаг, сжимая в руках портфель.
- Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, - злобно
ухмыльнувшись совершенно в лицо финдиректору, проговорил варе-
нуха, неожиданно отпрыгнул от кресла к двери и быстро двинул
вниз пуговку английского замка. Финдиректор отчаянно оглянулся,
отступая к окну, ведущему в сад, и в этом окне, заливаемом лу-
ною, увидел прильнувшее к стеклу лицо голой девицы и ее голую
руку, просунувшуюся в форточку и старающуюся открыть нижнюю
задвижку. Верхняя уже была открыта.
Римскому показалось, что свет в настольной лампе гаснет и
что письменный стол наклоняется. Римского окатило ледяной во-
лной, но, к счастью для себя, он превозмог себя и не упал.
Остатка сил хватило на то, чтобы шепнуть, но не крикнуть:
- помогите...
Варенуха, карауля дверь, подпрыгивал возле нее, подолгу
застревая в воздухе и качаясь в нем. Скрюченными пальцами он
махал в сторону римского, шипел и чмокал, подмигивая девице в
окне.
Та заспешила, всунула рыжую голову в форточку, вытянула
сколько могла руку, ногтями начала царапать нижний шпингалет и
потрясать раму. Рука ее стала удлинняться, как резиновая, и
покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой хват-
кой обхватили головку шпингалета, повернули ее, и рама стала
открываться. Римский слабо вскрикнул, прислонился к стене и
портфель выставил вперед, как щит. Он понимал, что пришла его
гибель.
91
Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аро-
мата лип в комнату ворвался запах погреба. Покойница вступила
на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее гру-
ди.
И в это время радостный неожиданный крик петуха долетел из
сада, из того низкого здания за тиром, где содержались птицы,
участвовавшие в программах. Горластый дрессированный петух тру-
бил, возвещая, что к москве с востока катится рассвет.
Дикая ярость исказила лицо девицы, она испустила хриплое
ругательство, а варенуха у дверей взвизгнул и обрушился из воз-
духа на пол.
Крик петуха повторился, девица щелкнула зубами, и рыжие ее
волосы поднялись дыбом. С третьим криком петуха она повернулась
и вылетела вон. И вслед за нею, подпрыгнув и вытянувшись гори-
зонтально в воздухе, напоминая летящего купидона, выплыл мед-
ленно в окно через письменный стол варенуха.
Седой как снег, без единого черного волоса старик, который
недавно еще был римским, подбежал к двери, отстегнул пуговку,
открыл дверь и кинулся бежать по темному коридору. У поворота
на лестницу он, стеная от страха, нащупал выключатель, и лест-
ница осветилась. На лестнице трясущийся, дрожащий старик упал,
потому что ему показалось, что на него сверху мягко обрушился
варенуха.
Сбежав вниз, римский увидел дежурного, заснувшего на стуле
у кассы в вестибюле. Римский пробрался мимо него на цыпочках и
выскользнул в главную дверь. На улице ему стало несколько лег-
че. Он настолько пришел в себя, что, хватаясь за голову, сумел
сообразить, что шляпа его осталась в кабинете.
Само собой разумеется, что за нею он не вернулся, а, за-
дыхаясь, побежал через широкую улицу на противоположный угол у
кинотеатра, возле которого маячил красноватый тусклый огонек.
Через минуту он был уже возле него. Никто не успел перехватить
машину.
- К курьерскому ленинградскому, дам на чай, - тяжело дыша и
держась за сердце, проговорил старик.
- В гараж еду, - с ненавистью ответил шофер и отвернулся.
Тогда римский расстегнул портфель, вытащил оттуда пятьдесят
рублей и протянул их сквозь открытое переднее окно шоферу.
Через несколько мгновений дребезжащая машина, как вихрь,
летела по кольцу садовой. Седока трепало на сиденье, и в оскол-
ке зеркала, повешенного перед шофером, римский видел то радост-
ные глаза шофера, то безумные свои.
Выскочив из машины перед зданием вокзала, римский крикнул
первому попавшемуся человеку в белом фартуке и с бляхой:
- первую категорию, один, тридцать дам, - комкая, он вы-
нимал из портфеля червонцы, - нет первой- вторую, если нету-
бери жесткий.
Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы, рвал из
рук римского червонцы.
Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез
курьерский и начисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и
римский.
Глава 15
сон никанора ивановича
нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией,
которого поместили в клинике в комнате N 119 был никанор ивано-
вич босой.
92
Попал он однако, к профессору стравинскому не сразу, а
предварительно побывав в другом месте.
От другого этого места у никанора ивановича осталось в вос-
поминании мало чего. Помнился только письменный стол , шкаф и
диван.
Там с никанором ивановичем, у которого перед глазами как-то
мутилось от приливов крови и душевного возбуждения, вступили в
разговор, но разговор вышел какой-то странный, путаный, а вер-
нее сказать совсем не вышел.
Первый же вопрос, который был задан никанору ивановичу, был
таков:
- вы никанор иванович босой, председатель домкома номер
триста два-бис по садовой?
На это никанор иванович, рассмеявшись страшным смехом, от-
ветил буквально так:
- я никанор, конечно, никанор ! Но какой же я к шуту пред-
седатель !
- То есть как?- Спросили у никанора ивановича, прищурива-
ясь.
- А так, - ответил он, - что ежели я председатель, то я
сразу должен был установить, что он нечистая сила! А то что же
это? Пенсне треснуло... Весь в рванине... Какой же он может
быть переводчик у иностранца!
- Про кого говорите?- Спросили у никанора ивановича.
- Коровьев!- Вскричал никанор иванович, - в пятидесятой
квартире у нас засел! Пишите коровьев. Его немедленно надо из-
ловить! Пишите: шестое парадное, там он.
- Откуда валюту взял?- Задушевно спросили у никанора ивано-
вича.
- Бог истинный, бог всемогущий, - заговорил никанор ивано-
вич, - все видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не дер-
жал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует
за скверну мою, - с чувством продолжал никанор иванович, то
застегивая рубашку, то растегивая, то крестясь, - брал! Брал,
но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бы-
