- Тебе чего надо?
- Я хочу видеть Ди Ди. Я хочу с ней поговорить.
- Она больна. Очень больна. Мне кажется, тебя не следует к ней пускать
вообще после того, как ты с ней обошелся. Ты настоящий первостатейный
подонок.
- Я просто хочу с нею поговорить немного, объяснить кое-что.
- Ладно. Она у себя в спальне.
Я прошел по коридору в спальню. Ди Ди лежала на постели в одних
трусиках. Одна рука была заброшена, прикрывая глаза. Ее груди смотрелись
хорошо.
Рядом с кроватью стояла пустая пинта виски, горшок на полу. От горшка
несло блевотой и пойлом.
- Ди Ди...
Она приподняла руку.
- Что? Хэнк, ты вернулся?
- Нет, постой, я просто хочу с тобой поговорить....
- О, Хэнк, я так ужасно по тебе скучала. Я чуть с ума не сошла, больно
было кошмарно....
- Я хочу, чтобы тебе стало легче. Поэтому и зашел. Может, я глупый, но
я не верю в прямую жестокость....
- Ты не знаешь, каково мне было....
- Знаю. Я там бывал.
- Хочешь выпить? - показала она на бутылку.
Я поднял пустую пинту и печально поставил на место.
- В мире слишком много холода, - сказал я ей. - Если б люди только
могли договариваться обо всем вместе, было бы по-другому.
- Останься со мной, Хэнк. Не уходи к ней, пожалуйста. Прошу тебя. Я уже
достаточно прожила, я знаю, я знаю, как быть хорошей женщиной. Ты это сам
знаешь. Я буду хорошей к тебе и для тебя.
- Лидия меня зацепила. Я не смогу этого объяснить.
- Она вертихвостка. Она импульсивна. Она тебя бросит.
- Может, этим-то и берет.
- Ты шлюху хочешь. Ты боишься любви.
- Может, ты и права.
- Поцелуй меня и вс. Я ведь не слишком многого прошу - чтобы ты меня
поцеловал?
- Нет.
Я растянулся с нею рядом. Мы обнялись. Изо рта у Ди Ди пахло рвотой.
Она поцеловала меня, я поцеловал ее, и она прижала меня к себе. Я
отстранился от нее как можно нежнее.
- Хэнк, - сказала она. - Останься со мной! Не возвращайся к ней!
Смотри, у меня красивые ноги!
Ди Ди подняла одну ногу и показала мне.
- И у меня, к тому же, хорошие лодыжки! Посмотри!
Она показала мне свои лодыжки.
Я сидел на краю постели.
- Я не могу с тобой остаться, Ди Ди....
Она резко села и принялась меня колотить. Кулаки у нее были твердыми,
как камни. Она отоваривала меня обеими руками. Я просто сидел, а она
отвешивала плюхи. Мне попадало в бровь, в глаз, в лоб, по скулам. Один я
поймал даже кадыком.
- Ах ты сволочь! Сволочь, сволочь, сволочь! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
Я схватил ее за запястья.
- Ладно, Ди Ди, хватит. - Она упала обратно на постель, когда я встал и
вышел вон, по коридору и наружу через парадное.
Когда я вернулся, Лидия сидела в кресле. Лицо ее было темно.
- Тебя долго не было. Посмотри мне в глаза. Ты ебал ее, правда?
- Нет, неправда.
- Тебя ужасно долго не было. Смотри, она поцарапала тебе лицо!
- Говорю тебе, ничего не произошло.
- Сними рубашку. Я хочу посмотреть на твою спину.
- Ох, кончай это говно, Лидия.
- Снимай рубашку и майку.
Я снял. Она зашла мне за спину.
- Что это за царапина у тебя на спине?
- Какая еще царапина?
- Вот здесь, длинная... женским ногтем.
- Если она там есть, значит, ее ты провела....
- Хорошо. Я знаю, как можно проверить.
- Как?
- Марш в постель.
- Хоро-шо!
Экзамен я выдержал, но после подумал: а как мужчине проверить женщину
на верность? Несправедливо, а?
21
Я все время получал письма от одной дамы, жившей где-то в миле от меня.
Она подписывалась Николь. Она писала, что прочла несколько моих книг, и те
ей нравились. Я ответил на одно письмо, и она откликнулась приглашением
зайти. Однажды днем, не сказав ничего Лидии, я забрался в фольк и поехал.
Квартира у нее располагалась в аккурат над химчисткой на бульваре
Санта-Моника. Дверь вела прямо с улицы, и сквозь стекло я разглядел
лестницу наверх. Я позвонил.
- Кто там? - донесся из маленького жестяного динамика женский голос.
- Я Чинаски, - ответил я. Прозудел зуммер, и я толкнул дверь.
Николь стояла на верхней площадке лестницы и смотрела вниз на меня.
Культурное, чуть ли не трагическое лицо, а одета в длинное зеленое
домашнее платье с низким вырезом спереди. Тело казалось очень хорошим. Она
смотрела на меня большими темно-карими глазами. Вокруг них собралось
много-много мелких морщинок: может, от чрезмерного питья или слез.
- Вы одна? - спросил я.
- Да, - улыбнулась она, - поднимайтесь сюда.
Я поднялся. Квартира была просторной, две спальни, очень немного
мебели. Я заметил небольшой книжный шкаф и стойку с пластинками классики.
Я сел на тахту. Она присела рядом.
- Я только что закончила, - сказала она, - читать Жизнь Пикассо.
На кофейном столике лежало несколько номеров Нью-Йоркера.
- Вам чаю приготовить? - спросила Николь.
- Я лучше выйду и возьму чего-нибудь выпить.
- Не обязательно. У меня кое-что есть.
- Что?
- Хорошего красного вина?
- Было б неплохо, - согласился я.
Николь встала и ушла в кухню. Я смотрел, как она движется. Мне всегда
нравились женщины в длинных платьях. Двигалась она грациозно. Казалось, в
ней много класса. Она вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина и разлила.
Предложила мне Бенсон энд Хеджес. Я зажег одну.
- Вы читаете Нью-Йоркер? - поинтересовалась она. - Они неплохие
рассказы печатают.
- Не согласен.
- А что в них не так?
- Образованные слишком.
- А мне нравится.
- Да ну, говно, - сказал я.
Мы сидели, пили и курили.
- Вам нравится моя квартира?
- Да, славная.
- Мне она отчасти напоминает квартиры, которые у меня были в Европе.
Мне нравится пространство, свет.
- В Европе, а?
- Да, в Греции, в Италии... В Греции, главным образом.
- Париж?
- О да, мне нравился Париж. Лондон - нет.
Потом она рассказала о себе. Семья ее жила в Нью-Йорке. Отец был
коммунистом, а мать - швеей, в потогонной мастерской. Мать работала на
передней машине, она была номер один, самой лучшей. Крутая и симпатичная.
Николь училась сама по себе, выросла в Нью-Йорке, как-то повстречала
известного врача, вышла замуж, прожила с ним десять лет, а затем
развелась. Теперь она получала каких-то 400 долларов алиментов в месяц, и
прожить на них оказывалось трудно. Квартира не по карману, однако, слишком
ей нравилась, чтобы съезжать.
- Ваш стиль, - сказала она мне, - он такой грубый. Как кувалда, но в
нем есть юмор и нежность....
- Ага, - сказал я.
Я поставил стакан и посмотрел на нее. Взял ее подбородок в ладонь и
притянул к себе, дав ей малюсенький поцелуй.
Николь продолжала говорить. Она рассказывала довольно много интересных
историй, некоторые я решил использовать сам - либо как рассказы, либо как
стихи. Я наблюдал за ее грудями, когда она склонялась разлить вино. Как в
кино, думал я, как в каком-нибудь ебаном кино. Смешно даже. Такое
ощущение, что мы перед камерой. Мне нравилось. Лучше, чем ипподром, лучше,
чем бокс. Мы вс пили. Николь откупорила новую бутылку. Рот у нее не
закрывался. Ее легко было слушать. В каждой истории была мудрость и
немного смеха. Николь производила на меня больше впечатления, чем понимала
сама. Меня это смущало - слегка.
Мы вышли на веранду со стаканами и стали смотреть на дневной поток
машин. Она говорила о Хаксли и Лоуренсе в Италии. Какое говно. Я сказал
ей, что Кнут Гамсун - величайший писатель на свете. Она взглянула на меня,
изумившись, что я про него слышал, потом согласилась. Мы поцеловались на
веранде, а мне в ноздри лезли выхлопные газы с улицы под нами. Ее тело
хорошо ощущалось рядом с моим. Я знал, что сразу мы ебаться не будем, но
знал и то, что еще вернусь сюда. Николь это тоже знала.
22
Сестра Лидии Анжела приехала в город из Юты посмотреть на новый дом
Лидии. Та уже заплатила первый взнос за небольшой домик, и ежемесячные
платежи теперь были маленькими. Очень выгодная покупка. Человек, продавший
дом, думал, что умрет, и продал его слишком уж дешево. Там были верхняя
спальня для детей и неимоверно большой задний двор, полный деревьев и
кустов бамбука.
Анжела была самой старшей из сестер, самой разумной, с самым лучшим
телом и самым здравым смыслом. Она торговала недвижимостью. Но возникла
проблема, куда Анжелу поселить. У нас места не было. Лидия предложила у
Марвина.
- У Марвина? - переспросил я.
- Да, у Марвина, - подтвердила Лидия.
- Ладно, поехали, - сказал я.
Мы все залезли в оранжевую Дрянь Лидии. Дрянь. Так мы называли ее
машину. Она походила на танк, очень старый и уродливый. Стоял поздний
вечер. Марвину мы уже позвонили. Он сказал, что будет дома весь вечер.
Мы доехали до пляжа, и там, у самой воды, стоял его маленький домик.
- Ох, - сказала Анжела, - какой славный дом.
- К тому же, он богат, - заметила Лидия.
- И пишет хорошие стихи, - добавил я.
Мы вышли из машины. Марвин сидел дома, вместе со своими бассейнами
соленой воды для рыбок и своими картинами. Писал маслом он недурно.
Для богатенького отпрыска он выживал очень даже ничего, он прорвался. Я
всех представил. Анжела походила вокруг, поглядела на полотна Марвина.
- О, очень мило. - Анжела тоже писала, только не слишком хорошо.
Я захватил немного пива, а в кармане куртки у меня была спрятана пинта
вискача, из которой я время от времени отхлебывал. Марвин вытащил еще
пива, и между ними с Анжелой завязался легкий флирт. Марвин, казалось, был
непрочь, а Анжела, казалось, склонялась к тому, чтоб над ним посмеяться.
Он ей нравился, но недостаточно для того, чтобы сразу с ним ебаться. Мы
пили и болтали. У Марвина были бонги, пианино и немного травки. Хороший
удобный дом. В таком доме, как у него, я мог бы писать лучше, подумал я, -
везло бы больше.
Здесь слышно океан и нет соседей, которые жаловались бы на стук машинки.
Я продолжал отхлебывать из бутылки. Мы просидели часа 2-3, потом
уехали. Обратно Лидия поехала по скоростной трассе.
- Лидия, - сказал я, - ты с Марвином еблась, правда?
- О чем ты говоришь?
- О том разе, когда ты ездила к нему поздно ночью, одна.
- Черт бы тебя побрал, я не желаю этого слушать!
- Ну да, это правда, ты его выебала!
- Слушай, если ты не прекратишь, я за себя не ручаюсь!
- Ты его выебла.
Анжела испуганно смотрела на нас. Лидия съехала на обочину, остановила
машину и толкнула дверцу с моей стороны.
- Вылезай! - скомандовала она.
Я вылез. Машина уехала. Я пошел по обочине. Вытащил пинту и хлебнул. Я
шел так минут 5, когда рядом снова остановилась Дрянь. Лидия распахнула
дверцу.
- Залезай.
Я залез.
- Ни слова больше.
- Ты его ебала. Я знаю.
- О Боже!
Лидия снова съехала на обочину и снова распахнула толчком дверцу.
- Вылезай!
Я вылез. Пошел по обочине. Добрел до съезда с трассы, который вел в
пустынную улочку. Я спустился и пошел по ней. Было очень темно. Я
заглядывал в окна некоторых домов. Очевидно, я попал в черный район.
Впереди, на перекрестке, виднелись какие-то огни. Там стоял киоск с
горячими собаками. Я подошел поближе. За прилавком стоял черный мужик.
Вокруг никого больше не было. Я заказал кофе.
- Проклятые бабы, - сказал я ему. - Разумом их не понять. Моя девчонка
ссадила меня на трассе. Выпить хочешь?
- Конечно, - ответил тот.
Он хорошенько глотнул и передал обратно бутылку.
- У тебя телефон есть? - спросил я. - Я заплачу.
- Звонок местный?
- Да.
- Бесплатно.
Он вытащил из-под прилавка телефон и протянул мне. Я выпил и передал
ему бутылку. Он взял.
Я позвонил в компанию Желтый Кэб, дал им адрес. У моего друга было
доброе и интеллигентное лицо. Иногда и посреди преисподней можно найти
доброту. Мы так и передавали бутылку по кругу, пока я ждал такси.
Когда такси пришло, я сел назад и дал таксисту адрес Николь.
23
После этого я вырубился. Наверное, потребил виски больше, чем думал. Я не
помню, как приехал к Николь. Проснулся утром, повернутый спиной к кому-то
