Лидия подождала. Потом сказала:
- Хорошо. Давай, ложись. Мы выключим свет и просто будем тихо вместе.
Я помедлил. Затем сказал:
- Ну, ладно.
Я разделся целиком и залез под одеяло и простыню. Своей ляжкой прижался
к ляжке Лидии. Мы оба лежали на спине. Я слышал сверчков. Славный тут
район. Прошло несколько минут. Потом Лидия сказала:
- Я стану великой.
Я не ответил. Прошло еще несколько минут. Вдруг Лидия вскочила с
кровати, вскинула обе руки вверх, к потолку, и громко заявила:
- Я СТАНУ ВЕЛИКОЙ! Я СТАНУ ИСТИННО ВЕЛИКОЙ! НИКТО НЕ ЗНАЕТ,
НАСКОЛЬКО ВЕЛИКОЙ Я СТАНУ!
- Хорошо, - сказал я.
Потом она добавила, уже тише:
- Ты не понимаешь. Я стану великой. Во мне больше потенциала, чем в
тебе!
- Потенциал, - ответил я, - ни фига не значит. Это надо делать.
Почти у любого младенца в люльке больше потенциала, чем у меня.
- Но я это СДЕЛАЮ! Я СТАНУ ИСТИННО ВЕЛИКОЙ!
- Ладно, ладно, - сказал я. - А пока ложись обратно.
Лидия легла обратно. Мы не целовались. Сексом заниматься мы не
собирались. Я чувствовал, что устал. Слушал сверчков. Не знаю, сколько
времени прошло. Я уже почти уснул - не совсем, правда, - когда Лидия вдруг
села на кровати. И завопила. Вопль был громкий.
- В чем дело? - спросил я.
- Лежи тихо.
Я стал ждать. Лидия сидела, не шевелясь, минут, наверное, десять. Потом
снова упала на подушку.
- Я видела Бога, - сказала она. - Я только что увидела Бога.
- Слушай, ты, сука, ты с ума меня свести хочешь!
Я встал и начал одеваться. Я рассвирепел. Я не мог найти свои трусы. Да
ну их к черту, подумал я. Пусть валяются там, где валяются. Я надел на
себя вс, что у меня было, и сидел на стуле, натягивая на босые ноги
башмаки.
- Что ты делаешь? - спросила Лидия.
Я не смог ей ответить и вышел в переднюю комнату. Моя куртка висела на
спинке стула, я взял ее и надел. Выбежала Лидия. В голубом неглиже и
трусиках. Босиком. У Лидии были толстые лодыжки. Обычно она носила сапоги,
чтоб их скрыть.
- ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ! - заорала она на меня.
- Насрать, - сказал я. - Я пошел отсюда.
Она на меня прыгнула. Обычно она бросалась на меня, когда я был пьян.
Теперь же я был трезв. Я отступил вбок, и она упала на пол, перевернулась
и оказалась на спине. Я переступил через нее на пути к двери. Она была в
ярости, пузырилась слюна, она рычала, за губами обнажились зубы. Она
походила на самку леопарда. Я взглянул на нее сверху вниз. Безопаснее,
когда она лежит на полу.
Она испустила рык, и только я собрался выйти, как она, дотянувшись,
вцепилась ногтями в рукав моей куртки, потащила на себя и содрала его
прямо с руки. Рукав оторвался в плече.
- Господи ты боже мой, - сказал я, - посмотри, что ты сделала с моей
новой курткой! Я ведь только что ее купил!
Я открыл дверь и выскочил наружу с голой рукой.
Только я успел отпереть машину, как услышал, что за спиной по асфальту
шлепают ее босые ноги. Я запрыгнул внутрь и запер дверцу. Нажал на стартер.
- Я убью эту машину! - орала она. - Я прикончу эту машину!
Ее кулаки колотили по капоту, по крыше, по ветровому стеклу. Я двинул
машиной вперед, очень медленно, чтобы не покалечить ее. Мой
меркурий-комета 62 года развалился, и я недавно купил фольксваген 67-го. Я
драил и полировал его. В бардачке даже метелка из перьев лежала. Я
медленно выезжал, а Лидия все молотила кулаками по машине.
Едва я от нее оторвался, как сразу дернул на вторую. Бросив взгляд в
зеркальце, я увидел, как она стоит одна в лунном свете, не шевелясь, в
своем голубом неглиже и трусиках. Все нутро мне начало корежить и
переворачивать. Я чувствовал, что болен, ненужен, печален. Я был влюблен в
нее.
12
Я поехал к себе, начал пить. Врубил радио и нашел какую-то классическую
музыку. Вытащил из чулана свою лампу Коулмэна. Выключил свет и сел
забавляться с нею. С лампой Коулмэна можно много разных штук проделать.
Например, погасить ее, а потом снова зажечь и смотреть, как она
разгорается от жара фитиля. Еще мне нравилось ее подкачивать и нагнетать
давление. А потом было еще удовольствие от того, что просто смотришь на
нее. Я пил, смотрел на лампу, слушал музыку и курил сигару.
Зазвонил телефон. Там была Лидия.
- Что ты делаешь? - спросила она.
- Сижу просто так.
- Ты сидишь просто так, пьешь, слушаешь классическую музыку и играешься
с этой своей проклятой лампой!
- Да.
- Ты вернешься?
- Нет.
- Ладно, пей! Пей, и пускай тебе будет хуже! Сам знаешь, эта дрянь тебя
однажды чуть не прикончила. Ты больницу помнишь?
- Я ее никогда не забуду.
- Хорошо, пей, ПЕЙ! УБИВАЙ СЕБЯ! И УВИДИШЬ, НАСРАТЬ МНЕ ИЛИ НЕТ!
Лидия повесила трубку, и я тоже. Что-то подсказывало мне, что она
беспокоится не столько о моей возможной смерти, сколько о своей следующей
ебле. Но мне нужны каникулы. Необходим отдых. Лидии нравилось ебстись по
меньшей мере пять раз в неделю. Я предпочитал три. Я встал и прошел в
обеденный уголок, где на столе стояла пишущая машинка. Зажег свет, сел и
напечатал Лидии 4-страничное письмо. Потом зашел в ванную, взял бритву,
вышел, сел и хорошенько хлебнул. Вытащил лезвие и чиркнул средний палец
правой руки. Потекла кровь. Я подписал свое письмо кровью.
Потом сходил к почтовому ящику на углу и сбросил его.
Телефон звонил несколько раз. То была Лидия. Она орала мне разное.
- Я пошла ТАНЦЕВАТЬ! Я не собираюсь одна тут рассиживать, пока ты там
нажираешься!
Я ей сказал:
- Ты ведешь себя так, будто я не пью, а хожу с другой теткой.
- Это еще хуже!
Она повесила трубку.
Я продолжал пить. Спать совсем не хотелось. Вскоре настала полночь,
потом час, два. Лампа Коулмэна все горела....
В 3.30 зазвонил телефон. Снова Лидия.
- Ты все еще пьешь?
- Ну дак!
- Ах ты сучья рожа гнилая!
- Фактически, как раз когда ты позвонила, я сдирал целлофан с этой вот
пинты Катти Сарка. Она прекрасна. Видела бы ты ее!
Она шваркнула трубкой о рычаг. Я смешал себе еще один. По радио играла
хорошая музыка. Я откинулся на спинку. Очень хорошо.
С грохотом распахнулась дверь, и в комнату вбежала Лидия.
Задыхаясь, она остановилась посередине. Пинта стояла на кофейном
столике. Она ее увидела и схватила. Я подскочил и схватил Лидию. Когда я
пьян, а она - безумна, мы почти друг друга стоим. Она держала бутылку
высоко в воздухе, отстраняясь от меня и пытаясь выскочить с нею за дверь.
Я схватил ее за руку с бутылкой и попытался отобрать.
- ТЫ, БЛЯДЬ! ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА! ОТДАЙ БУТЫЛКУ, ЕБ ТВОЮ
МАТЬ!
Потом мы оказались на крыльце, мы боролись. Споткнулись на ступеньках и
свалились на тротуар. Бутылка ударилась о цемент и разбилась. Лидия
поднялась и побежала. Я услышал, как завелась ее машина. Я остался лежать
и смотреть на разбитую бутылку. Та валялась в футе от меня. Лидия уехала.
Луна все еще сияла. В донышке того, что осталось от бутылки, я разглядел
еще глоток скотча. Растянувшись на тротуаре, я дотянулся до него и поднес
ко рту. Длинный зубец стекла чуть не выткнул мне глаз, пока я допивал
остатки. Затем я встал и зашел внутрь. Жажда была ужасна. Я походил по
дому, подбирая пивные бутылки и выпивая те капли, что оставались в каждой.
Из одной я порядочно глотнул пепла, поскольку часто пользовался пивными
бутылками как пепельницами. Было 4.14 утра.
Я сидел и наблюдал за часами. Будто снова на почте работаю. Время
обездвижело, а существование стало пульсирующей непереносимой ерундой. Я
ждал. Я ждал. Я ждал.
Я ждал. Наконец, настало 6 часов. Я пошел на угол, в винную лавку.
Продавец как раз открывался. Он впустил меня. Я приобрел еще одну пинту
Катти Сарка. Пришел домой, запер дверь и позвонил Лидии.
- У меня тут пинта Катти Сарка, с которой я сдираю целлофан. Я
собираюсь немного выпить. А винный магазин теперь будет работать целых 20
часов.
Она повесила трубку. Я выпил один стаканчик, а затем зашел в спальню,
повалился на постель и уснул, даже не сняв одежду.
13
Неделю спустя, я ехал по Бульвару Голливуд с Лидией.
Развлекательный еженедельник, выходивший тогда в Калифорнии, попросил
меня написать им статью о жизни писателя в Лос-Анжелесе. Я ее написал и
теперь ехал в редакцию сдавать. Мы оставили машину на стоянке в
Мосли-Сквере. Мосли-Сквер - это квартал дорогих бунгало, в которых
музыкальные издатели, агенты, антрепренеры и прочая публика устраивают
себе конторы. Аренда там очень высокая.
Мы зашли в один из тех бунгало. За столом сидела симпатичная девица,
образованная и невозмутимая.
- Я Чинаски, - сказал я, - и вот моя статья.
Я швырнул ее на стол.
- О, мистер Чинаски. Я всегда очень восхищалась вашей работой!
- У вас тут выпить чего-нибудь не найдется?
- Секундочку...
Она поднялась по ковровой лестнице и снова спустилась с бутылкой
дорогого красного вина. Открыла ее и извлекла несколько бокалов из
бара-тайника.
Как бы мне хотелось залечь с нею в постель, подумал я. Но ни фига не
выйдет.
Однако, кто-то же залегает с нею в постель регулярно.
Мы сидели и потягивали вино.
- Мы дадим вам знать по поводу статьи очень скоро. Я уверена, что мы ее
примем.... Но вы совсем не такой, каким я ожидала вас увидеть....
- Что вы имеете в виду?
- У вас такой мягкий голос. Вы кажетесь таким милым.
Лидия расхохоталась. Мы допили вино и ушли. Когда мы шли к машине, я
услышал оклик:
- Хэнк!
Я обернулся - там в новом мерседесе сидела Ди Ди Бронсон. Я подошел.
- Ну, как оно, Ди Ди?
- Недурно. Бросила Кэпитол Рекордз. Теперь вон той вот конторой
заправляю.
Она махнула рукой. Еще одна музыкальная компания, довольно известная,
со штаб-квартирой в Лондоне. Ди Ди раньше частенько заскакивала ко мне со
своим дружком, когда у него и у меня было по колонке в одной подпольной
лос-анжелесской газетке.
- Боже, да у тебя тогда все нормально, вроде, - сказал я.
- Да, только...
- Только что?
- Только мне нужен мужик. Хороший мужик.
- Ну, так дай мне свой номер, и я погляжу, смогу ли найти тебе такого.
- Ладно.
Ди Ди записала номер на полоске бумаги, и я сложил ее себе в бумажник.
Мы с Лидией подошли к моему старенькому фольку и залезли внутрь.
- Ты собираешься ей позвонить, - сказала она. - Ты собираешься
позвонить по этому номеру.
Я завел машину и выехал на Бульвар Голливуд.
- Ты собрался звонить по этому номеру, - продолжала она. - Я просто
знаю, что ты позвонишь по этому номеру!
- Хватить гундеть! - сказал я.
Похоже было, что впереди еще одна плохая ночь.
14
Мы снова поссорились. Я вернулся к себе, но мне не хотелось сидеть в
одиночестве и пить. В тот вечер проходил заезд упряжек. Я взял с собой
пинту и поехал на бега. Прибыл рано, поэтому успел прикинуть все свои
цифры. К тому времени, как кончился первый заезд, пинта была, к моему
удивлению, более чем наполовину пуста. Я мешал ее с горячим кофе, и
проходила она гладко.
Я выиграл три из первых четырех заездов. Позже выиграл еще и экзакту и
опережал долларов на 200 к концу 5-го заезда. Я сходил в бар и сыграл с
доски тотализатора. В тот вечер мне дали то, что я назвал хорошей доской.
Лидия усралась бы, видя, как ко мне плывут все эти бабки. Она терпеть не
могла, когда я выигрывал на скачках, особенно если сама проигрывала.
Я продолжал пить и ставить. К концу 9-го заезда я был в выигрыше на 950
долларов и сильно пьян. Я засунул бумажник в один из боковых карманов и
пошел медленно к машине.
Я сидел в ней и смотрел, как проигравшие отваливают со стоянки.
Я сидел, пока поток машин не иссяк, и только тогда завел свою. Сразу за
ипподромом стоял супермаркет. Я увидел освещенную будку телефона на другом
конце автостоянки, заехал и вылез. Подошел и набрал номер Лидии.
- Слушай, - сказал я, - слушай меня, сука. Я сходил на скачки упряжек
сегодня и выиграл 950 долларов. Я победитель! Я всегда буду победителем!
Ты меня не заслуживаешь, сука! Ты со мною в игрушки играла? Так вот,
