она появилась из переулка. Она сидела у своей подруги Тины, жившей в
многоквартирном доме на углу. Выглядела она в то утро электрически, почти
как в первый раз, когда пришла ко мне с апельсином.
- Уууу, - сказала она, - у тебя новая рубашка!
Так оно и было. Я купил себе рубашку, потому что думал о ней, о том,
как увижу ее. Я знал, что она это знает и посмеивается надо мною, но не
возражал.
Лидия отперла дверь, и мы зашли внутрь. Глина сидела в центре стола в
обеденном уголке под влажной тряпкой. Она стянула ткань.
- Что скажешь?
Лидия меня не пощадила. И шрамы были, и нос алкаша, и обезьянья пасть,
и сощуренные до щелочек глаза - и тупая довольная ухмылка тоже была на
месте, ухмылка счастливца, смешного, ощутившего свою удачу и еще не
понявшего, за что. Ей 30, мне - за 50. Наплевать.
- Да, - сказал я, - здЛрово ты меня. Мне нравится. Но похоже, ты ее
почти закончила. Мне будет тоскливо, когда ты все сделаешь. У нас с тобой
было несколько великолепных дней и утр.
- Это помешало твоей работе?
- Нет, я пишу, только когда стемнеет. Днем никогда не могу писать.
Лидия взяла свой отделочный инструмент и посмотрела на меня:
- Не волнуйся. Мне еще много. Я хочу, чтобы на этот раз все получилось,
как надо.
В первом перерыве она достала из холодильника пинту виски.
- А-а, - сказал я.
- Сколько? - спросила она, показывая на высокий стакан для воды.
- Напополам.
Она смешала, и я сразу же выпил.
- Я слыхала о тебе, - сказала она.
- Что, например?
- Как ты скидываешь мужиков со своего парадного крыльца. И бьешь своих
женщин.
- Бью своих женщин?
- Да, мне кто-то говорил.
Я схватил Лидию, и мы провалились в самый долгий поцелуй за вс это
время. Я прижал ее к краю раковины и начал тереться об нее членом.
Она оттолкнула меня, но я снова поймал ее на середине кухни.
Рука Лидии схватила мою и втолкнула ее за пояс джинсов в трусики.
Кончиком пальца я нащупал маковку ее пизды. Она была влажной. Продолжая
целовать ее, я пробирался пальцем поглубже. Потом вытащил руку, оторвался
от нее, дотянулся до пинты и налил еще. Снова сел за кухонный столик, а
Лидия обогнула его с другой стороны, тоже села и посмотрела на меня. Затем
опять начала работать с глиной. Я медленно тянул виски.
- Слушай, - сказал я. - Я знаю, в чем твоя трагедия.
- Что?
- Я знаю, в чем твоя трагедия.
- Что ты имеешь в виду?
- Ладно, - ответил я. - Забудь.
- Я хочу знать.
- Я не хочу оскорблять твои чувства.
- Но я хочу знать, о чем это ты, к чертовой матери.
- Ладно, если нальешь еще, скажу.
- Хорошо. - Лидия взяла пустой стакан и налила половину виски и
половину воды. Я снова все выпил.
- Ну? - спросила она.
- Черт, да ты сама знаешь.
- Что знаю?
- У тебя большая пизда.
- Что?
- Это не редкость. У тебя двое детей.
Лидия сидела, молча ковыряя глину. Затем отложила инструмент.
Отошла в угол кухни рядом с черным ходом. Я смотрел, как она
наклоняется и стаскивает сапоги. Потом стянула джинсы и трусики. Пизда ее
была там, смотрела прямо на меня.
- Ладно, подонок, - сказала она. - Сейчас я тебе покажу, что ты ошибся.
Я снял ботинки, штаны и трусы, встал на колени на линолеум, а потом
опустился на нее, вытянувшись. Начал целовать. Отвердел я быстро и
почувствовал, как проникаю внутрь.
Я начал толчки... один, два, три....
В переднюю дверь постучали. Детский стук - крохотные кулачки, яростные,
настойчивые. Лидия быстро спихнула меня.
- Это Лиза! Она не ходила сегодня в школу! Она была у....
- Лидия вскочила и принялась натягивать одежду. - Одевайся! - приказала
она мне.
Я оделся, как мог, быстро. Лидия подошла к двери - там стояла ее
пятилетняя дочь:
- МАМА! МАМА! Я порезала пальчик!
Я забрел в переднюю комнату. Лидия посадила Лизу себе на колени.
- Уууу, дай Мамочке посмотреть. Уууу, дай Мамочке поцеловать тебе
пальчик. Мамочка сейчас его вылечит!
- МАМА, больно!
Я взглянул на порез. Тот был почти невидим.
- Слушай, - сказал я, наконец, Лидии, - увидимся завтра.
- Мне жаль, - ответила она.
- Я знаю.
Лиза подняла на меня глаза, слезы вс капали и капали.
- Лиза не даст никому Мамочку в обиду, - сказала Лидия.
Я открыл дверь, закрыл дверь и пошел к своему меркурию-комете 1962 года.
4
В то время я редактировал небольшой журнальчик, Слабительный Подход. У
меня имелось два со-редактора, и мы считали, что печатаем лучших поэтов
своего времени. А также кое-кого из иных.
Одним из редакторов был недоразвитый студент-недоучка Кеннет Маллох
6-с-лишним футов росту (черный), которого содержала частично его мать, а
частично - сестра.
Другим был Сэмми Левинсон (еврей), 27 лет, живший с родителями, которые
его и кормили.
Листы уже отпечатали. Теперь предстояло сброшюровать их и скрепить с
обложками.
- Ты вот что сделаешь, - сказал Сэмми. - Ты устроишь брошюровочную
пьянку. Будешь подавать напитки и немного трпа, а они пускай работают.
- Ненавижу пьянки, - сказал я.
- Приглашать буду я, - сказал Сэмми.
- Хорошо, - согласился я и пригласил Лидию.
В вечер пьянки Сэмми приехал с уже сброшюрованным журналом. Он был
парнем нервного склада, у него подергивалась голова, и он не мог
дождаться, чтоб увидеть собственные стихи напечатанными. Он сброшюровал
Слабительный Подход сам, а потом присобачил обложки. Кеннета Маллоха нигде
не нашли: вероятно, он либо сидел в тюрьме, либо его уже комиссовали.
Собрался народ. Я знал очень немногих. Я пошел к домохозяйке на задний
двор. Та открыла мне дверь.
- У меня большая гулянка, миссис О'Киф. Я хочу, чтобы вы с мужем тоже
пришли. Много пива, претцелей и чипсов.
- Ох, Господи, нет!
- В чем дело?
- Я видела, что за люди туда заходят! Такие бороды, и все эти волосья,
и вс это тряпье дранозадое! Браслеты, бусы... да они похожи на банду
коммунистов! Как ты только таких людей терпишь?
- Я тоже этих людей терпеть не могу, миссис О'Киф. Мы просто пьем пиво
и разговариваем. Это ничего не значит.
- За ними глаз да глаз нужен. Они из тех, что трубы воруют.
Она закрыла дверь.
Лидия приехала поздно. Вошла в двери, как актриса. Первым делом я
заметил на ней большую ковбойскую шляпу с лавандовым перышком, приколотым
сбоку. Не сказав мне ни слова, она немедленно подсела к молодому продавцу
из книжного магазина и завязала с ним интенсивную беседу. Я начал пить
по-тяжелой, и из моего разговора испарились энергия и юмор. Продавец был
парень ничего, пытался стать писателем. Его звали Рэнди Эванс, но он
слишком глубоко влез в Кафку, чтобы добиться хоть какой-то литературной
ясности. Мы считали, что лучше его в Слабительном Подходе печатать, чем
обижать - к тому же, журнал можно было распространять через его магазин.
Я допил пиво и немного побродил вокруг. Вышел на заднее крыльцо, сел на
приступок в переулке и стал смотреть, как большой черный кот пытается
проникнуть в мусорный бак. Я подошел к нему. Но стоило мне приблизиться,
как он спрыгнул с бака. Остановился в 3-4 футах, наблюдая за мной. Я снял
с мусорного бака крышку. Вонь поднялась ужасающая. Я срыгнул в бак, уронив
крышку на мостовую. Кошак подпрыгнул и встал всеми четырьмя лапами на край
бака. Помедлил, а потом, яркий под полумесяцем, нырнул внутрь с головой.
Лидия все еще разговаривала с Рэнди, и я заметил, как под столом одна
ее нога касается рэндиной. Я открыл себе еще одно пиво.
Сэмми смешил толпу. У меня это получалось немного лучше, когда хотелось
рассмешить народ, но в тот вечер я был не в настроении. 15 или 16 мужиков
и всего две тетки - Лидия и Эйприл. Эйприл была жирной и сидела на диете.
Она растянулась на полу. Примерно через полчаса она поднялась и свалила с
Карлом, перегоревшим наспидованным маньяком. Поэтому осталось человек
15-16 мужиков и Лидия. На кухне я нашел пинту скотча, вытащил ее с собой
на заднее крыльцо и то и дело прикладывался.
По ходу ночи мужики начали постепенно отваливать. Ушел даже Рэнди
Эванс. Остались, наконец, только Сэмми, Лидия и я. Лидия разговаривала с
Сэмми. Сэмми говорил что-то смешное. Я заставил себя рассмеяться. Затем он
сказал, что ему надо идти.
- Не уходи, пожалуйста, Сэмми, - попросила Лидия.
- Пускай идет парень, - отозвался я.
- Ага, мне пора, - сказал Сэмми.
После его ухода Лидия наехала:
- Вовсе не нужно было его выгонять. Сэмми смешной, Сэмми по-настоящему
смешной. Ты его обидел.
- Но я хочу поговорить с тобой наедине, Лидия.
- Мне нравятся твои друзья. У меня не получается так встречать столько
разных людей, как у тебя. Мне нравятся люди!
- Мне - нет.
- Я знаю, что тебе - нет. Но мне нравятся. Люди приходят увидеть тебя.
Может, если б они не приходили тебя увидеть, они бы больше тебе нравились.
- Нет, чем меньше я их вижу, тем больше они мне нравятся.
- Ты обидел Сэмми.
- Хрен там, он пошел домой, к своей мамочке.
- Ты ревнуешь, в тебе нет уверенности. Ты думаешь, я хочу лечь в
постель с каждым мужчиной, с которым разговариваю.
- Нет, не думаю. Слушай, как насчет немного выпить?
Я встал и смешал ей один. Лидия зажгла длинную сигарету и отпила из
своего стакана.
- Ты отлично выглядишь в этой шляпе, - сказал я. - Это лиловое перышко
- нечто.
- Это шляпа моего отца.
- А он ее не хватится?
- Он умер.
Я перетянул Лидию к тахте и взасос поцеловал. Она рассказала мне об
отце. Тот умер и оставил всем 4 сестрам немного денег. Это позволило им
встать на ноги, а Лидии - развестись с мужем. Еще она рассказала, как у
нее было что-то вроде срыва, и она провела некоторое время в психушке. Я
поцеловал ее еще.
- Слушай, - сказал я, - давай приляжем. Я устал.
К моему удивлению, она пошла за мной в спальню. Я растянулся на кровати
и почувствовал, как она села рядом. Потом закрыл глаза и определил, что
она стягивает сапоги. Я услышал, как один сапог ударился о пол, за ним -
другой.
Я начал лежа раздеваться, дотянулся и вырубил верхний свет. Потом
разделся до конца. Мы поцеловались еще немного.
- У тебя сколько уже женщины не было?
- Четыре года.
- Четыре года?
- Да.
- Я думаю, ты заслужил немного любви, - сказала она. - Мне про тебя сон
приснился. Я открыла твою грудь, как шкафчик, там были дверцы, и когда я
их распахнула, то увидела, что у тебя внутри много всяких пушистых
штуковин - плюшевых медвежат, крохотных мохнатых зверюшек: такие мягкие,
что потискать хочется. А потом мне приснился другой человек. Он подошел и
дал какие-то куски бумаги. Он был писателем. Я эти куски взяла и
посмотрела на них. И у кусков бумаги был рак. У его почерка был рак. Я
слушаюсь своих снов. Ты заслужил немного любви.
Мы снова поцеловались.
- Слушай, - сказала она, - только когда засунешь в меня эту штуку,
вытащи сразу перед тем, как кончить. Ладно?
- Я понимаю.
Я влез на нее. Это было хорошо. Тут что-то происходило, что-то
подлинное, причем с девушкой на 20 лет моложе меня и, в конце концов, на
самом деле красивой. Я сделал где-то 10 толчков - и кончил в нее.
Она подскочила.
- Ты сукин сын! Ты кончил у меня внутри!
- Лидия, просто уже так давно... было так хорошо... я ничего не мог
сделать. Оно ко мне подкралось! Христом-Богом клянусь, я ничего поделать
не мог.
Она убежала в ванную и пустила в ванну воду. Стоя перед зеркалом, она
пропускала свои длинные коричневые волосы сквозь щетку. Она была поистине
прекрасна.
- Ты сукин сын! Боже, какой тупой студенческий трюк. Это говно
студенческое! И хуже времени ты выбрать не мог! Значит, мы теперь
сожители! Мы сожители теперь!
Я придвинулся к ней в ванной:
- Лидия, я люблю тебя.
- Пошел от меня к чертовой матери!
Она вытолкнула меня наружу, закрыла дверь, и я остался в прихожей
слушать, как набегает в ванну вода.
5
Я не видел Лидию пару дней, хотя удалось позвонить ей за это время раз
