- Я хочу, чтобы ты со мною жил.
- Что? Это довольно неожиданно.
- Оно того стоит. У меня есть кое-какие деньги. Только не спрашивай,
сколько. Я даже придумала причины, почему нам следует жить вместе.
Хочешь, скажу?
- Нет.
- Во-первых, если бы мы жили вместе, я бы взяла тебя в Париж.
- Ненавижу ездить.
- Я бы показала тебе такой Париж, который бы тебе точно понравился.
- Дай подумать.
Я наклонился и поцеловал ее. Потом поцеловал еще раз, немного дольше.
- Вот говно, - сказал я, - пошли в постель.
- Ладно, - ответила Джоанна Довер.
Мы разделись и завалились. В ней было 6 футов росту. До этого у меня
бывали только маленькие женщины. А тут странно - до куда бы ни
дотягивался, женщины, казалось, там еще больше. Мы разогрелись. Я подарил
ей 3 или 4 минуты орального секса, затем оседлал. Она была хороша - она в
самом деле была хороша.
Мы подмылись, оделись, и она повезла меня ужинать в Малибу. Рассказала,
что живет в Галвестоне, Техас. Оставила номер телефона, адрес и сказала,
чтобы я приезжал. Я ответил, что приеду. Она сказала, что насчет Парижа и
всего остального она серьезно. Хорошая поебка была, и ужин тоже отличный.
34
На следующий день позвонила Кэтрин. Она сказала, что уже взяла билеты и
прилетает в Лос-Анжелес-Международный в пятницу в полтретьего дня.
- Кэтрин, - промямлил я, - я должен тебе кое-что сказать.
- Хэнк, ты что - не хочешь меня видеть?
- Я хочу тебя видеть больше всех людей, которых знаю.
- Тогда в чем же дело?
- Ну, ты знаешь Джоанну Довер...
- Джоанну Довер?
- Ту... ну, ты знаешь... твой муж...
- Что там насчет нее, Хэнк?
- Ну, она приезжала ко мне.
- В смысле, приезжала к тебе домой?
- Да.
- И что?
- Мы поговорили. Она купила две мои картины.
- Что-то еще произошло?
- Д-да.
Кэтрин замолчала. Потом произнесла:
- Хэнк, я не знаю, хочется ли мне теперь тебя видеть.
- Я понимаю. Послушай, давай ты все обдумаешь и перезвонишь мне?
Прости, Кэтрин. Мне жаль, что так случилось. Вот все, что я могу
сказать.
Она повесила трубку. Не перезвонит, подумал я. Лучшая женщина, которую
я встретил, - и так облажаться. Я достоин разгрома, я заслужил подохнуть в
одиночестве в психушке.
Я сидел возле телефона. Читал газету - спортивную секцию, финансовую
секцию, комиксы. Телефон зазвонил. Это была Кэтрин.
- НА ХУЙ Джоанну Довер! - засмеялась она. Я ни разу не слышал, чтобы
Кэтрин так выражалась.
- Так ты приезжаешь?
- Да. Ты записал время?
- Я вс записал. Я буду там.
Мы попрощались. Кэтрин приезжает, приезжает на неделю, по крайней мере,
- с этим лицом, телом, с этими волосами, глазами, смехом....
35
Я вышел из бара и взглянул на табло. Самолет прилетает вовремя.
Кэтрин уже в воздухе и приближается ко мне. Я сел и стал ждать.
Напротив сидела ухоженная баба, читала книжку. Платье задралось на бедрах,
оголив весь фланг, всю ногу, упакованную в нейлон. Зачем она на этом так
настаивает? У меня с собой была газета, и я посматривал поверх листа, бабе
под платье. Великие бедра. Кому эти бедра достаются? Я чувствовал себя
глупо, заглядывая ей под юбку, но ничего не мог с собой поделать. Она была
сложена. Когда-то была маленькой девочкой, когда-нибудь умрет, но сейчас
показывает мне свои ноги. Потаскуха чертова, я бы всунул ей сто раз, я бы
всадил в нее 7-с-половиной дюймов пульсирующего пурпура!
Она закинула одну ногу на другую, и платье сползло еще выше. Она
подняла голову от книжки. Наши глаза встретились - я зексал поверх газеты.
Ее лицо ничего не выражало. Она залезла себе в сумочку и вытащила пластик
резинки, сняла обертку и положила резинку в рот. Зеленую резинку. Она
жевала зеленую резинку, а я наблюдал за ее ртом. Она не оправила юбку. Она
знала, что я на нее смотрю. Я ничего не мог поделать. Я раскрыл бумажник и
вытащил 2 пятидесятидолларовые купюры. Она подняла взгляд, увидела деньги,
снова опустила глаза. Тут рядом со мной на лавку плюхнулся какой-то жирный
мужик. Рожа багровая, массивный нос. И в тренировочном костюме,
светло-коричневом тренировочном костюме. Он перднул. Дама поправила
платье, а я сложил деньги обратно в бумажник. Хуй мой обмяк, я встал и
направился к питьевому фонтанчику.
На стоянке снаружи самолет Кэтрин буксировали к рампе. Я стоял и ждал.
Кэтрин, я тебя обожаю.
Кэтрин сошла с рампы, безупречная, с рыже-каштановыми волосами,
стройное тело, голубое платье прямо льнет на ходу, белые туфельки,
стройные аккуратные лодыжки - сама молодость. На ней была белая шляпка с
широкими полями, поля опущены как раз на сколько надо. Глаза ее глядели
из-под полей, огромные, карие, веселые. В ней был класс. Она б ни за что
не стала оголять зад в зале ожидания аэропорта.
И стоял я - 225 фунтов, замороченный и потерянный по жизни, короткие
ноги, обезьянье туловище, одна грудь и никакой шеи, слишком здоровая
башка, мутные глаза, нечесаный, 6 футов ублюдка в ожидании ее.
Кэтрин пошла ко мне. Эти длинные чистые рыже-каштановые волосы.
Техасские женщины такие расслабленные, такие естественные. Я поцеловал
ее и спросил про багаж. Предложил подождать в баре. На официантках были
коротенькие красные платьица, из-под которых выглядывали оборки белых
панталончиков. Низкие вырезы на платьях, чтобы груди видеть. Они
зарабатывали свое жалованье, зарабатывали свои чаевые, вс до цента. Жили в
пригородах и ненавидели мужиков. Жили со своими матерями и братьями и
влюблялись в своих психиатров.
Мы допили и пошли забирать багаж. Какие-то мужики пытались поймать ее
взгляд, но она держалась поближе ко мне, взяв меня за руку. Очень немногие
красивые женщины стремятся показать на людях, что они кому-то принадлежат.
Я знал их достаточно, чтобы это понимать. Я принимал их, какие они есть, а
любовь приходила трудно и очень редко. Когда же это случалось, то, обычно,
совсем по другим причинам. Просто устаешь сдерживать любовь и отпускаешь
ее - потому что ей нужно к кому-то прийти. После этого, обычно, и
начинаются все беды.
У меня Кэтрин открыла чемодан и достала пару резиновых перчаток.
Рассмеялась.
- Что это? - спросил я.
- Дарлина - моя лучшая подруга - увидела, как я собираюсь и спросила:
Что это ты, к чертям собачьим, делаешь? А я сказала: Я никогда не видела,
как Хэнк живет, но я знаю, что прежде, чем смогу готовить там, жить и
спать, мне придется вс вычистить!
И Кэтрин засмеялась своим счастливым техасским смехом. Она зашла в
ванную, надела джинсы и оранжевую блузку, вышла босиком и ушла в кухню,
прихватив перчатки.
Я тоже зашел в ванную и переоделся. Я решил, что если нагрянет Лидия,
ни за что не позволю ей тронуть Кэтрин. Лидия? Где она? Что она делает?
Я послал маленькую молитву богам, оберегавшим меня: пожалуйста, держите
Лидию подальше. Пусть сосет рога ковбоям и пляшет до 3 утра - но
пожалуйста, держите ее подальше....
Когда я вышел, Кэтрин на коленках отскребала двухлетний слой грязи с
пола моей кухни.
- Кэтрин, - сказал я, - рванули-ка лучше в город. Поехали поужинаем.
Начинать не с этого надо.
- Ладно, Хэнк, но сначала нужно покончить с полом. После поедем.
Я сел и стал ждать. Потом она вышла, а я сидел в кресле и ждал.
Она склонилась и поцеловала меня, смеясь:
- Ты в самом деле грязный старик! - После этого вошла в спальню. Я
снова был влюблен, я был в беде....
36
После ужина мы вернулись и поговорили. Она была маньяком здоровой пищи и
не ела никакого мяса, кроме курицы и рыбы. Ей это определенно помогало.
- Хэнк, - сказала она, - завтра я собираюсь вычистить твою ванную.
- Хорошо, - ответил я поверх стакана.
- И я каждый день должна делать упражнения. Тебя это не будет
беспокоить?
- Нет-нет.
- А ты сможешь писать, если я тут суету разводить буду?
- Без проблем.
- Я могу уходить гулять.
- Нет, одна не ходи, не в этом районе, во всяком случае.
- Я не хочу мешать, когда ты пишешь.
- Я все равно бросить писать не смогу, это своего рода безумие.
Кэтрин подошла и села ко мне на тахту. Она больше казалась девочкой,
нежели женщиной. Я отставил стакан и поцеловал ее, долгим медленным
поцелуем. Губы ее были прохладны и мягки. Я очень стеснялся ее длинных
рыже-каштановых волос. Я отодвинулся и налил себе еще. Она смущала меня. Я
привык к порочным пьяным девкам.
Мы поговорили еще часок.
- Пойдем спать, - сказал я ей, - я устал.
- Прекрасно. Сначала я приготовлюсь, - ответила она.
Я сидел и пил. Мне требовалось выпить больше. Она была чересчур.
- Хэнк, - позвала она, - я уже легла.
- Хорошо.
Я зашел в ванную и разделся, почистил зубы, вымыл лицо и руки.
Она приехала аж из самого Техаса, думал я, прилетела на самолете только
ради того, чтобы увидеть меня, и теперь лежит в моей постели, ждет.
Пижамы у меня не было. Я пошел к кровати. Она лежала в ночнушке.
- Хэнк, - сказала она, - у нас осталось еще дней 6, пока это безопасно,
а потом надо будет придумать что-нибудь другое.
Я лег к ней в постель. Маленькая девочка-женщина была готова. Я привлек
ее к себе. Удача снова была со мной, боги улыбались. Поцелуи стали
интенсивнее. Я положил ее руку на свой хрен, а потом задрал ей ночнушку. Я
начал заигрывать с ее пиздой. У Кэтрин - пизда? Клитор высунулся, и я
нежно к нему прикоснулся, потом еще и еще. Наконец, взгромоздился. Хрен
мой вошел до половины. Там было очень узко. Я подвигал им взад и вперед,
затем толкнул.
Остаток скользнул внутрь. Упоительно. Она стиснула меня. Я двигался, а
хватка ее не ослабевала. Я пытался сдержать себя. Перестал качать и
переждал, остывая.
Поцеловал ее, раздвигая ей рот, всосавшись в верхнюю губу. Я видел, как
волосы ее разметались по всей подушке. Затем бросил все попытки ублажить и
просто еб, яростно врываясь в нее. Похоже на убийство. Наплевать: мой хуй
охуел. Все эти волосы, ее юное и прекрасное лицо. Как дрючить Деву Марию.
Я кончил. Я кончил ей внутрь, в агонии, чувствуя, как моя сперма входит ей
в тело, она была беззащитна, а я извергал свое семя в самую глубинную ее
сердцевину - тела и души - снова и снова....
Потом мы заснули. Вернее, Кэтрин заснула. Я обнимал ее сзади.
Впервые я подумал о женитьбе. Я знал, что, конечно, где-то в ней есть
недостатки, еще не выступившие на поверхность. Начало отношений - всегда
самое легкое. Уже после начинают спадать покровы, и это никогда не
кончается. И все же - я думал о женитьбе. Я думал о доме, о кошке с
собакой, о походах за покупками в супермаркеты. У Генри Чинаски ехала
крыша. И ему было до балды.
Наконец, я уснул. Когда я проснулся утром, Кэтрин сидела на краю
кровати, расчесывая ярды рыже-каштановых волос. Ее большие темные глаза
смотрели на меня, когда я проснулся.
- Привет, Кэтрин, - сказал я, - ты выйдешь за меня?
- Не надо, пожалуйста, - ответила она, - я этого не люблю.
- Я серьезно.
- Ох, херня все это, Хэнк!
- Что?
- Я сказала херня, и если ты будешь продолжать в том же духе, я сажусь
на первый же самолет домой.
- Хорошо.
- Хэнк?
- Ну?
Я взглянул на Кэтрин. Она продолжала расчесываться. Ее большие карие
глаза были устремлены на меня, и она улыбалась. Она сказала:
- Это просто секс, Хэнк, просто секс! - И рассмеялась. Смех не был
язвительным, он был радостным. Она расчесывала волосы, а я обхватил ее
рукой за талию и положил голову ей на ногу. Я уже ни в чем не был
полностью уверен.
37
Я брал с собой женщин либо на бокс, либо на бега. В тот четверг вечером я
взял Кэтрин на бокс в спортзал Олимпик. Она никогда не видела живого боя.
Мы приехали еще до первой схватки и сели у самого ринга. Я пил пиво, курил
и ждал.
- Странно, - заметил я ей, - что люди приходят сюда, садятся и ждут,
когда два человека вскарабкаются на этот ринг и будут изо всех сил
вышибать друг из друга дух.
- Да вроде не очень ужасно.
- Этот зал построили давно, - рассказывал я, пока она разглядывала
