со мной.
Женщина посмотрела на меня.
- Сколько ей? - спросила она.
В том реактивном самолете внезапно стало очень тихо. Все сидевшие
поблизости слушали.
- 23.
- А выглядит на 17.
- Ей 23.
- Сначала два часа она красится, а потом засыпает.
- Не два, а всего около часа - Вы в Нью-Йорк летите? - спросила меня
дама.
- Да.
- Это ваша дочь?
- Нет, я ей не отец и не дедушка. Я ей вообще не родственник.
Она моя подружка, и мы летим в Нью-Йорк. - Я уже видел в ее глазах
заголовок:
ЧУДОВИЩЕ ИЗ ВОСТОЧНОГО ГОЛЛИВУДА ОПАИВАЕТ 17-ЛЕТНЮЮ ДЕВУШКУ,
УВОЗИТ ЕЕ В НЬЮ-ЙОРК, ГДЕ СЕКСУАЛЬНО ЗЛОУПОТРЕБЛЯЕТ ЕЮ, А ЗАТЕМ ПРОДАЕТ
ЕЕ ТЕЛО
МНОГОЧИСЛЕННЫМ БИЧАМ
Дама-следователь сдалась. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Ее
голова соскользнула в мою сторону. Казалось, она почти лежит у меня на
коленях. Обнимая Тэмми, я наблюдал за этой головой. Интересно, она будет
против, если я сокрушу ей губы своим безумным поцелуем? У меня началась
новая эрекция.
Мы уже шли на посадку. Тэмми казалась очень вялой. Меня это тревожило.
Я пристегнул ее.
- Тэмми, уже Нью-Йорк! Мы сейчас приземлимся!
Тэмми, проснись!
Никакого ответа.
Передозировка?
Я пощупал ей пульс. Не чувствуется.
Я посмотрел на ее огромные груди. Я наблюдал за ней, стараясь
разглядеть хоть признак дыхания. Они не шевелились. Я поднялся и пошел
искать стюардессу.
- Сядьте, пожалуйста, на свое место, сэр. Мы идем на посадку.
- Послушайте, я беспокоюсь. Моя подруга не хочет просыпаться.
- Вы думаете, она умерла? - прошептала та.
- Я не знаю, - прошептал я в ответ.
- Хорошо, сэр. Как только мы сядем, я к вам вернусь.
Самолет начал снижаться. Я зашел в сортир и намочил несколько бумажных
полотенец. Вернулся на место, сел рядом с Тэмми и стал тереть ей ими лицо.
Весь этот грим - коту под хвост. Тэмми не отвечала.
- Ты, блядь, проснись!
Я провел полотенцами ей между грудей. Ничего. Никакого движения.
Я сдался.
Надо будет как-то отправлять обратно ее тело. Надо будет объяснять ее
матери. Ее мать меня возненавидит.
Мы приземлились. Люди повставали и выстроились в очередь на выход. Я
сидел на месте. Я тряс Тэмми и щипал ее.
- Уже Нью-Йорк, Рыжая. Гнилое Яблоко. Приди в себя.
Кончай это говнидло.
Стюардесса вернулась и потрясла Тэмми.
- Дорогуша, в чем дело?
Тэмми начала реагировать. Она пошевельнулась. Затем открылись глаза.
Все дело просто в новом голосе. Кому охота слушать старый голос.
Старые голоса становятся частью своего я, как ноготь на пальце.
Тэмми извлекла зеркальце и начала причесываться. Стюардесса потрепала
ее по плечу. Я встал и вытащил платья с багажной полки над головой.
Бумажные пакеты тоже там лежали. Тэмми все еще смотрелась в зеркальце и
причесывалась.
- Тэмми, мы уже в Нью-Йорке. Давай выходить.
Она задвигалась быстро. Мне достались оба пакета и платья. Она пошла по
проходу, виляя ягодицами. Я пошел следом.
61
Наш человек был на месте и встречал нас, Гэри Бенсон. Он водил такси и
тоже писал стихи. Очень жирный, но, по крайней мере, не выглядел поэтом,
не походил на Норт-Бич, или там на Ист-Виллидж, или на учителя
английского, и от этого было легче, потому что в Нью-Йорке в тот день
стояла ужасная жара, почти 110 градусов. Мы получили багаж и сели в его
собственную машину, не в такси, и он объяснил нам, почему иметь машину в
Нью-Йорке - почти что без толку. Поэтому там так много такси. Он вывез нас
из аэропорта и повел машину, и заговорил, а шоферы Нью-Йорка - совсем как
сам Нью-Йорк: ни один не уступит ни пяди и всем плевать. Ни сострадания,
ни вежливости: бампер впритык к бамперу - и вперед. Я вс понял: уступивший
хоть дюйм устроит дорожную аварию, беспорядок, убийство. Машины текли по
дороге бесконечно, словно какашки в канализации.
Видеть это было дивно, и никто из водителей не злился, они просто
смирились с фактами.
Гэри же по-настоящему любил тележить о своем.
- Если ты не против, я б хотел записать тебя для радио-шоу, может,
интервью сделаем.
- Хорошо, Гэри, скажем, завтра после чтения.
- Сейчас я вас отвезу к координатору по поэзии. У него все схвачено. Он
покажет, где вы остановитесь, и так далее. Его зовут Маршалл Бенчли, и не
говори ему, что я тебе сказал, но я до самых кишок его ненавижу.
Мы ехали дальше, а потом увидели Маршалла Бенчли, стоявшего перед
шикарным особняком из песчаника. Стоянка там была запрещена. Он прыгнул в
машину, и Гэри моментально отъехал. Бенчли выглядел как поэт, поэт с
личным источником дохода, никогда не зарабатывавший себе на хлеб: это
бросалось в глаза. Он жеманничал и ломил, галька а не человек.
- Мы отвезем вас туда, где будете жить, - сказал он.
И гордо продекламировал длинный список лиц, останавливавшихся в моем
отеле. Некоторые имена я узнавал, некоторые нет.
Гэри заехал в зону высадки перед отелем Челси. Мы вышли. Гэри сказал:
- Увидимся на чтении. И до встречи завтра.
Маршалл завел нас внутрь, и мы подошли к администратору.
Челси, определенно, стоил немного - наверное, оттуда и шарм.
Маршалл обернулся и вручил мне ключ.
- Номер 1010, бывшая комната Дженис Джоплин.
- Спасибо.
- В 1010-м останавливалось много великих артистов.
Он довел нас до крохотного лифта.
- Чтения в 8. Мы заедем за вами в 7.30. Уже две недели как все билеты
распроданы. Мы продаем немного стоячих мест, но нужно быть осторожнее -
из-за пожарной охраны.
- Маршалл, где тут ближайшая винная точка?
- Вниз и сразу направо.
Мы попрощались с Маршаллом и поехали на лифте вверх.
62
В тот вечер на чтениях было жарко: их должны были проводить в церкви Св.
Марка. Мы с Тэмми сидели там, где устроили гримерку. Тэмми нашла большое
зеркало во весь рост, прислоненное к стене, и начала причесываться.
Маршалл вывел меня на задний двор церкви. Они там устроили кладбище.
Маленькие цементные надгробья сидели на земле, а в них врезали надписи.
Маршалл поводил меня и показал эти надписи. Перед чтениями я всегда
волнуюсь, я очень напряжен и несчастен. И почти всегда блюю. Так и теперь.
Я стравил на одну из могил.
- Вы только что облевали Питера Штювезанда, - сказал Маршалл.
Я снова зашел в гримерную. Тэмми по-прежнему смотрелась в зеркало. Она
рассматривала свое лицо и свое тело, но главным образом ее волновали
волосы. Она собирала их на макушке, смотрела, как выглядит, а затем снова
рассыпала.
Маршалл просунул голову в комнату.
- Пойдемте, они ждут!
- Тэмми не готова, - ответил я ему.
Потом она взгромоздила волосы на макушку и снова осмотрела себя.
Потом позволила им упасть. Потом встала вплотную к зеркалу и вгляделась
в свои глаза.
Маршалл постучался, затем вошел:
- Пойдемте, Чинаски!
- Давай, Тэмми, пошли.
- Хорошо.
Я вышел с Тэмми под боком. Они захлопали. Старая хрень имени Чинаски
работала. Тэмми спустилась в толпу, а я начал читать. У меня было много
пива в ведерке со льдом. У меня были старые стихи и новые стихи. Промазать
я не мог. Я держал Св. Марка за распятие.
63
Мы вернулись в 1010-й. Мне уже вручили чек. Я сказал внизу, чтобы нас не
беспокоили. Мы с Тэмми сидели и выпивали. Я прочел там 5 или 6 стихов о
любви к ней.
- Они знали, кто я такая, - сказала она. - Иногда я хихикала.
Так неудобно было.
Они знали, кто она такая - это уж точно. Она вся блестела от секса.
Даже тараканам, муравьям и мухам хотелось отъебать ее.
В дверь постучали. Внутрь проскользнули двое: поэт и его женщина. Поэт
был Морзе Дженкинсом из Вермонта. Его женщину звали Сэди Эверет. У него с
собой было четыре бутылки пива.
Он был в сандалиях и старых рваных джинсах; в браслетах с бирюзой; с
цепочкой вокруг горла; борода, длинные волосы; оранжевая кофта. Он вс
говорил и говорил. И расхаживал по комнате.
С писателями проблема. Если то, что писатель написал, издавалось и
расходилось во многих, многих экземплярах, писатель считал себя великим.
Если то, что писатель писал, издавалось и продавалось средне, писатель
считал себя великим. Если то, что писатель писал, издавалось и расходилось
очень слабо, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал,
вообще никогда не издавалось, и у него не было денег, чтобы напечатать это
самому, то он считал себя истинно великим. Истина, однако, заключалась в
том, что величия там было очень мало. Оно было почти несуществующим,
невидимым. Но можете быть уверены - у худших писателей больше всего
уверенности и меньше всего сомнений в себе. Как бы то ни было, писателей
следовало избегать, но это почти невозможно. Они надеялись на какое-то
братство, на какое-то бытие вместе. Это не имело ничего общего с писанием
и никак не помогало за пишущей машинкой.
- Я спарринговал с Клэем, прежде чем он стал Али, - говорил Морзе.
Морзе наносил удары по корпусу и финтил, танцевал. - Он был довольно
неплох, но я его обработал.
Морзе боксировал с тенью по всей комнате.
- Посмотрите на мои ноги! - говорил он. - У меня клевые ноги!
- У Хэнка ноги лучше, чем у вас, - сказала Тэмми.
Будучи известным своими ногами, я кивнул.
Морзе сел. Ткнул бутылкой пива в сторону Сэди.
- Она работает медсестрой. Она меня содержит. Но я когда-нибудь своего
добьюсь. Они обо мне еще услышат!
Морзе на чтениях никогда бы не понадобился микрофон.
Он взглянул на меня.
- Чинаски, ты один из двух или трех самых лучших поэтов, из еще
живущих. У тебя в самом деле вс получается. У тебя крутая строка. Но я
тоже тебя догоняю! Давай, я тебе свое говно почитаю. Сэди, подай мои стихи.
- Нет, - сказал я, - подожди! Я не хочу их слушать.
- Почему, чувак? Почему нет?
- Сегодня и так было слишком много поэзии, Морзе. Мне хочется просто
прилечь и забыть о ней.
- Ну, ладно... Слушай, ты никогда не отвечаешь на мои письма.
- Я не сноб, Морзе. Но мне приходит 75 писем в месяц. Если б я на них
отвечал, то больше ничем бы не занимался.
- Спорим, женщинам ты отвечаешь!
- Смотря какая женщина....
- Ладно, чувак, я не сержусь. Мне по-прежнему твои дела нравятся.
Может, я никогда не стану знаменитым, но мне кажется, я им стану, и ты
будешь рад, что знаком со мной. Давай, Сэди, пошли....
Я проводил их до двери. Морзе схватил меня за руку. Он не стал ее
пожимать, и ни он, ни я толком не взглянули друг на друга.
- Ты хороший, старина, - сказал он.
- Спасибо, Морзе....
И они ушли.
64
На следующее утро Тэмми нашла у себя в сумочке рецепт.
- Мне надо его отоварить, - сказала она. - Посмотри.
Он весь уже измялся, а чернила расплылись.
- В чем тут дело?
- Ну, ты же знаешь моего брата, он залип на колесах.
- Я знаю твоего брата. Он мне должен двадцать баксов.
- Ну вот, он хотел у меня его отобрать. Пытался меня задушить. Я
засунула рецепт в рот и проглотила. Вернее, сделала вид, что проглотила.
Он засомневался. Это было в тот раз, когда я тебе позвонила и попросила
приехать и вышибить из него все дерьмо. Он свалил. А рецепт по-прежнему у
меня во рту был. Я его еще не использовала. Но его можно отоварить тут.
Стоит попробовать.
- Ладно.
Мы спустились на лифте на улицу. Жарища стояла выше 100. Я едва
шевелился. Тэмми зашагала по тротуару, а я поплелся за ней - ее шкивало с
одного края на другой.
- Давай! - говорила она. - Не отставай.
Она сидела на чем-то - похоже, на транках. Как отмороженная.
Подошла к газетному киоску и начала рассматривать журнал. Кажется,
Варьете. Она вс стояла там и стояла. А я стоял с нею рядом. Скучно и
бессмысленно. Она просто таращилась на Варьете.
- Слушай, сестренка, либо покупай эту дрянь, либо шевели поршнями! - То
был человек из киоска.
Тэмми зашевелилась.
- Боже мой, Нью-Йорк - кошмарное место! Я просто хотела посмотреть,
напечатали что-нибудь про тебя или нет!
Тэмми двинулась дальше, виляя задом, заносясь с одного края тротуара на
