переехать....
Тэмми не было на мосту ни через 15 минут, ни через 25. Я снова залез в
фольк и поехал к ее матери. Филберт грузил коробки в машину Тэмми. Меня он
не видел. Я остановился в полуквартале от дома.
Тэмми вышла и увидела мой фольксваген. Филберт садился к себе в машину.
У него тоже был фольк, только желтый. Тэмми помахала ему и сказала:
- Увидимся позже!
Потом зашагала по улице ко мне. Поравнявшись с моей машиной, она
растянулась на середине улицы и осталась лежать. Я ждал. Тогда она
поднялась, дошла до машины, влезла.
Я отъехал. Филберт сидел в машине. Я помахал ему, когда мы проезжали
мимо. Он не ответил. Глаза его были печальны. Для него вс это только
начиналось.
- Знаешь, - сказала Тэмми, - я сейчас с Филбертом.
Я рассмеялся. Непроизвольно вырвалось.
- Поехали побыстрее. Машинку могут купить.
- А почему ты не хочешь, чтобы Филберт купил тебе эту поеботину?
- Слушай, если не хочешь, то можешь просто остановиться и высадить меня!
Я остановил машину и распахнул дверцу.
- Слушай, сукин ты сын, ты же сам мне сказал, что купишь машинку! Если
не купишь, я сейчас начну орать и бить тебе стекла!
- Ладно. Машинка твоя.
Мы подъехали к тому месту. Машинку еще не продали.
- Всю свою жизнь до сегодняшнего дня эта машинка провела в приюте для
умалишенных, - сообщила нам дама.
- Она достатся как раз кому надо, - ответил я.
Я отдал даме двадцатку, и мы поехали назад. Филберта уже не было.
- Ты не хочешь зайти на минутку? - спросила Тэмми.
- Нет, мне надо ехать.
Она могла донести машинку и без моей помощи. Машинка была портативной.
72
Я пил всю следующую неделю. И ночью, и днем, и написал 25 или 30 скорбных
стихов об утраченной любви.
Телефон зазвонил в пятницу вечером. Это была Мерседес.
- Я вышла замуж, - сказала она, - за Маленького Джека. Ты с ним
познакомился на вечеринке, когда читал в Венеции. Он славный парень, и
деньги у него есть. Мы переезжаем в Долину.
- Хорошо, Мерседес, удачи тебе во всем.
- Но я скучаю по тому, как мы с тобой пили и разговаривали.
Ничего, если я сегодня заеду?
- Давай.
Она была у меня уже через 15 минут, забивала косяки и пила мое пиво.
- Маленький Джек - хороший парень. Мы счастливы вместе.
Я потягивал пиво.
- Я не хочу ебаться, - сказала она. - Я уже устала от абортов, я на
самом деле от абортов устала.
- Что-нибудь придумаем.
- Я хочу просто покурить, поболтать и попить.
- Мне этого недостаточно.
- Вам, парням, только и надо, что поебаться.
- Мне нравится.
- Ну, а я не могу ебаться, я не хочу ебаться.
- Расслабься.
Мы сидели на тахте. Не целовались. Мерседес разговаривать не умела. Она
неинтересна. Но у нее ноги, задница, волосы и молодость. Я встречал
интересных женщин, Бог тому свидетель, но Мерседес в их список не входила.
Пиво текло, косяки шли по кругу. Мерседес работала вс там же - в
Голливудском Институте Человеческих Отношений. У нее плохо бегала машина.
У Маленького Джека короткий жирный член. Она сейчас читает Грейпфрут
Йоко Оно. Она устала от абортов. В Долине жить можно, но она скучает по
Венеции. Ей не хватает велосипедных прогулок по набережной.
Не знаю, сколько мы разговаривали, вернее, она разговаривала, но уже
намного, намного позже она сказала, что слишком надралась, чтобы ехать
домой.
- Снимай одежду и марш в постель, - сказал ей я.
- Но только без ебли, - сказала она.
- Пизду твою я трогать не буду.
Она разделась и легла. Я тоже разделся и пошел в ванную. Она смотрела,
как я выхожу оттуда с банкой вазелина.
- Что ты собираешься делать?
- Не бери в голову, малышка, не бери в голову.
Я натер вазелином себе член. Затем выключил свет и залез в постель.
- Повернись спиной, - велел я.
Я просунул под нее одну руку и поиграл с одной грудью, другой рукой
обхватил ее сверху и поиграл со второй. Приятно лицом утыкаться ей в
волосы. Я отвердел и скользнул им ей в задницу. Схватил ее за талию и
притянул ее жопу поближе, жестко проскальзывая внутрь.
- Уууууухх, - сказала она.
Я заработал. Я вкапывался вс дальше. Ягодицы у нее большие и мягкие.
Вколачивая в нее, я начал потеть. Потом перевернул ее на живот и
погрузился еще глубже. Там становилось Нже. Я ткнулся в конец ее прямой
кишки, и она заорала.
- Заткнись! Черт бы тебя подрал!
Она очень туга. Я скользнул еще дальше внутрь. Хватка у нее там
невероятная. Пока я таранил ее, у меня вдруг закололо в боку, ужасной
жгучей болью, но я продолжал. Я разделывал ее напополам, по самому хребту.
Взревев безумцем, я кончил.
Потом я просто лежал на ней. Боль в боку меня просто убивала.
Мерседес плакала.
- Черт возьми, - спросил я ее, - чего ты ревешь? Я ведь не трогал твою
пизду.
Я скатился с нее.
Утром Меседес говорила очень мало, оделась и поехала на работу.
Ну что ж, подумал я, вот еще одна.
73
На следующей неделе пьянство мое притормозилось. Я ездил на бега за
свежим воздухом, солнышком и пешей ходьбой. Ночью пил, недоумевая, почему
до сих пор жив, как же этот механизм работает. Я думал о Кэтрин, о Лидии,
о Тэмми.
Мне было не очень хорошо.
Вечером в ту пятницу зазвонил телефон. Мерседес.
- Хэнк, мне бы хотелось заехать. Но просто поговорить, попить пива и
раскумариться. Ничего больше.
- Заезжай, если хочешь.
Мерседес приехала через полчаса. К моему удивлению, мне она показалась
очень хорошенькой. Я никогда не видел таких коротких мини-юбок, и ноги у
нее выглядели прекрасно. Я счастливо ее поцеловал. Она отстранилась.
- Я два дня ходить не могла после того последнего раза. Больше не
раздирай мне попку.
- Ладно, честное индейское, не буду.
Дальше вс было примерно так же. Мы сидели на кушетке со включенным
радио, разговаривали, пили пиво, курили. Я целовал ее снова и снова.
Не мог остановиться. Похоже, ей хотелось, однако, она настаивала, что
не может.
Маленький Джек любил ее, а любовь много значит в нашем мире.
- Конечно, много, - соглашался я.
- Ты меня не любишь.
- Ты - замужняя женщина.
- Я не люблю Маленького Джека, но он мне очень дорог, и он меня любит.
- Прекрасно звучит.
- Ты когда-нибудь был влюблен?
- Четыре раза.
- И что потом? Где они сегодня вечером?
- Одна умерла. Три остальных - с другими мужчинами.
Мы разговаривали долго в ту ночь и выкурили немеряно косяков.
Около 2 часов Мерседес сказала:
- Я слишком вторчала, домой не поеду. Только машину угроблю.
- Снимай одежду и ложись в постель.
- Ладно, но у меня есть идея.
- Типа?
- Я хочу посмотреть, как ты эту штуку отобьешь! Я хочу посмотреть, как
она брызнет!
- Хорошо, это честно. Договорились.
Мерседес разделась и легла. Я тоже разделся и встал рядом.
- Сядь, чтоб лучше видно было.
Мерседес села на край. Я плюнул на ладонь и начал тереть себе хуй.
- Ох, - сказала Мерседес, - он растет!
- У-гу....
- Он становится больше!
- У-гу....
- Ох, он весь лиловый и вены большие! Он бьется!
Какая гадость!
- Ага.
Продолжая дрочить, я приблизил хуй к ее лицу. Она наблюдала.
Когда я уже совсем был готов кончить, то остановился.
- Ох, - сказала она.
- Слушай, у меня есть мысль получше....
- Какая?
- Сама его отбей.
- Ладно.
Она приступила.
- Я правильно делаю?
- Немного жстче. И поплюй на ладонь. И три почти по всей длине, бЛльшую
часть, не только возле головки.
- Хорошо.... Ох, Господи, ты посмотри на него... Я хочу увидеть, как из
него брызнет сок!
- Дальше, Мерседес! ОХ, БОЖЕ МОЙ!
Я уже почти кончал. Я оторвал ее руку от своего хуя.
- Ох, пошел ты! - сказала Мерседес.
Она склонилась и взяла его в рот. Начала сосать и покусывать, проводя
языком по всей длине моего члена, всасываясь в него.
- Ох ты, сука!
Потом она оторвала свой рот.
- Давай! Давай! Прикончи меня!
- Нет!
- Ну так иди в пизду!
Я толкнул ее на спину, на постель, и прыгнул сверху. Яростно ее
поцеловал и вогнал хуй внутрь. Я работал неистово, качая и качая. Потом
застонал и кончил. Я вкачал в нее всю, чувствуя, как она входит, как она
устремляется в нее.
74
Мне нужно было лететь в Иллинойс, проводить чтения в Университете. Я
ненавидел чтения, но они помогали платить за квартиру и, возможно,
продавать книги. Они вытаскивали меня из восточного Голливуда, они
поднимали меня в воздух вместе с бизнесменами и стюардессами, с ледяными
напитками и маленькими салфеточками, с солеными орешками, чтоб изо рта не
воняло.
Меня должен был встречать поэт Уильям Кизинг, с которым я переписывался
с 1966 года. Впервые я увидел его работу на страницах Быка, который
редактировал Дуг Фаззик.То был один из первых мимеографированных журналов,
если вообще не вожак всей революции самиздата.
Никто из нас не был литературен в должном смысле: Фаззик работал на
резиновой фабрике, Кизинг раньше был морским пехотинцем в Корее, отсидел и
жил на деньги своей жены Сесилии. Я работал по 11 часов в ночь почтовым
служащим. К тому же, в то самое время на сцене возник Марвин со своими
странными стихами о демонах.
Марвин Вудман был самым лучшим чертовым демоническим писателем в
Америке. Может, в Испании и Перу - тоже. В тот период я подрубался по
письмам. Я писал всем 4-х и 5-страничные послания, дико раскрашивал
конверты и листы цветными карандашами.
Вот тогда-то я и начал писать Уильяму Кизингу, бывшему морпеху, бывшему
зэка, наркоману (он торчал, в основном, по кодеину).
Теперь, много лет спустя, Уильям Кизинг обеспечил себе временную работу
- преподавал в Университете. Умудрился заработать себе степень-другую в
перерывах между арестами и обысками. Я предупреждал его, что преподавание
- опасная работа для человека, желающего писать. Но, по крайней мере, он
учил свой класс многому из Чинаски.
Кизинг с женой ждали в аэропорту. У меня весь багаж был с собой,
поэтому мы сразу пошли к машине.
- Боже мой, - сказал Кизинг, - я никогда не видел, чтобы с самолета
сходили в таком виде.
На мне было пальто покойного отца, слишком большое. Штаны чересчур
длинны, отвороты спускались на башмаки до самой земли - и это хорошо,
поскольку носки у меня не совпадали, а каблуки сносились до основания. Я
терпеть не мог парикмахеров, поэтому стригся всегда сам, когда не мог
заставить какую-нибудь тетку. Мне не нравилось бриться, и длинные бороды
мне тоже не нравились, поэтому я подстригался ножницами раз в две-три
недели. Зрение у меня плохое, но я не любил очков, поэтому никогда их не
носил - только для чтения.
Зубы были свои - но не очень много. Лицо и нос покраснели от пьянства,
а свет резал глаза, поэтому я щурился сквозь крохотные щелочки. В любых
трущобах я сошел бы за своего.
Мы отъехали.
- Мы ожидали кого-нибудь не такого, - сказала Сесилия.
- О?
- То есть, голос у тебя такой тихий, и кажется, что ты человек мягкий.
Билл рассчитывал, что ты сойдешь с самолета пьяный, матерясь и приставая к
женщинам....
- Я никогда не бравирую своей вульгарностью. Я жду, пока она не придет
ко мне сама по себе.
- Чтения у тебя завтра вечером, - сказал Билл.
- Хорошо, сегодня повеселимся и про вс забудем.
Мы ехали дальше.
В тот вечер Кизинг был так же интересен, как его письма и стихи.
У него хватало здравого смысла не трогать литературу в нашем разговоре,
разве только изредка. Мы беседовали о другом. Мне не сильно везло на
личные встречи с большинством поэтов, даже если их стихи и письма были
хороши. С Дугласом Фаззиком я познакомился с менее чем очаровательным
исходом. Лучше всего держаться от других писателей подальше: просто
заниматься своим делом - или просто не заниматься своим делом.
Сесилия ушла спать рано. Утром ей нужно было ехать на работу.
- Сесилия со мной разводится, - рассказывал Билл. - Я ее не виню. Ей
осточертели мои наркотики, моя блевотина, вс мо. Она терпела много лет.
