падала звонкая пыль.
Северов прошел по сырому, проплеванному, овчинному коридору и увидал
часового.
- Ну, что, как дела? Здравствуйте.
Голос у него был деревянный, сонный. Красноармеец посмотрел на Севе-
рова с вялым недоумением.
- Что вы так смотрите? Для вас это все... будни.
Проворчав это, вышел на улицу, едва справившись с огромной дверью.
Город вставал за близким чахлым бурьяном, еще мерещившимся в темноте:
в темноте росли серые громады - очень далеко, но Северов не обманывался
(о, эта трезвость!): громады были серыми нахохленными домишками; до них
не было двух верст (Северов прекрасно помнил план города, он изучил его
в поезде) - Северов пошел по направлению к серым громадам: домишкам.
- Куда вы, товарищ командующий? Поранит.
Его догонял часовой, с которым он разговаривал у двери, в коридоре.
Он немедленно припомнил обязанности часового.
- Во-первых, не беспокойтесь. Во-вторых, извольте оставаться на пос-
ту. Белогвардейцы стреляют из рук вон плохо: по верхним стеклам.
Он не обернулся, он скрывался в темноте, темнота проглотила его ту-
манным, непроглядным горлом.
- Ну, вот. Я иду посмотреть, как братва окопалась. К утру пойдем в
атаку. А вы извольте оставаться на своем посту.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Окончив эти приготовления, наш гидальго решил тотчас же привести в
исполнение задуманное им, так как его угнетала мысль, что промедление
даст себя чувствовать миру, приняв в расчет все те обиды, которые он ду-
мал уничтожить, несправедливости - исправить, злоупотребления - искоре-
нить, ошибки - загладить и долги - уплатить.
"Дон-Кихот".
Это время зевыло: даешь
А судьба отвечала послушная: есть.
В. Хлебников.
[Пустая страница]
Первая.
Безлунная ночь, бесфонарный сон; в ночи и во сне потухли белые вспыхи
белогвардейского воззвания, над городом шелестели миллионы фиолетовых
занавесей: ими закончили трагедию измученных выстрелами часов, часов,
отягченных убийствами, пожарами и россказнями. Город покрылся наглухо
тучами: теплом пыхала мертвая зыбь к городу каждую ночь приближающегося
моря.
На пристани, что по Приречной улице, куда нынче днем подплыл пароход
с маратовцами, квохчет слабосильная динамо-машина, и по тому темному
движению, которое бесшумно кипит на дворе, чувствуется, что здесь дири-
жирует Дизель: все сосредоточено, осведомлено, как на фабрике. Гудит од-
нообразное брюхо парохода красноармейцами.
На Козьем Бугре, перед огромной туманной прорехой, в непроглядном на-
весе над за железнодорожными полями, как дождь каплет, усиливаясь и сла-
бея, перестрелка.
Но Козьим Бугром на пристани заняты мало: вторая очередь. Самое важ-
ное: белогвардейцы считают матросов нейтральными, почти союзниками, -
это на руку. Совместная воля направлена сейчас на Кремль, - не до
Козьего Бугра теперь; план выработан морской коллегией. Впереди всех
пойдут матросы: им задание - проникнуть в Кремль. Второй батальон мара-
товцев, прибывший на пароходе, сейчас же запрятанный в трюме, займет все
прилегающие к Кремлю улицы, разбившись для этого на патрули и постепен-
но, но быстро, стягиваясь к воротам Кремля.
Командиру матросской роты
товарищу БОЛТОВУ
войти с матросами в Кремль, снять белогвардейские караулы и ликвиди-
ровать главарей.
У одного тихо захваченного офицера перехватили пароль.
Пропуск: - ствол.
Отзыв: - Саранск.
Без шума: нужна западня, мышеловка... только шелест матросских клешей
и тенькает изредка винтовка.
Огромная однообразная мысль: с утра в Кремле будет западня, будут
тухнуть золотые погоны с шефскими коронами.
Маратовцы заливали улицы темной лавой.
- Хоть бы один патруль. Слабо, белая гвардия!
С этой мысли начиналась победа. Маратовцы сливались с темнотой, ста-
новясь повсеместными, как ночь, как темнота, и сужались улицы, запружен-
ные маратовцами.
Белый Кремль - ярче, ближе - белый: будто обглоданный жестокой пастью
синих ночных льдов он стоит, как скелет, не обмякая и не сплываясь.
За последний месяц большевики наладили на колокольне собора прожек-
тор; шестиверстный луч качался над городом, тычась в облака, грозя полям
и небу, и очень был внушителен этот широкий, всепроницающий - вплоть до
скрытых контр-революционных и вообще преступных намерений - меч, а вот
белогвардейцы не сумели наладить прожектор: молчит городская элект-
ро-станция.
И так же, как обыватели ругали большевиков за дезорганизацию и беспо-
рядок, так и матросы, пробиваясь сквозь плотную темноту, липнущую к си-
ним широченнейшим их бушлатам и клешам, ругали:
- Дезорганизация.
Кремлевские спят вповалку, тело к телу свалившись по всем углам, у
стен и в закоулках. В Кремле остались одни полушубки на запасливых ребя-
тах из деревень, - городские, местные, слободские мобилизованные разбре-
лись по городу.
Дыханье ли, шум ли далеких машин на пристанях, только кажется эта
ночь мощным цилиндром; мощным дыханием земля, как поршень, зыблет и наг-
нетает повсюду непроницаемую сырость, глушащую перестрелку, отдающуюся
каким-то резиновым поскрипыванием.
В темных кремлевских воротах на желтом зрачке двух керосиновых фона-
рей отразился караул, насаженный на винтовки.
Одно огромное сердце шумно бьется, работая над густой неповоротливой
кровью, одна пара глаз с зрачками в тарелку величиной бессонно глядит в
лампу у потолка, одно огромное тело свалено на пол, один костяной котел
ворочает густую ни с кем не поделенную мысль, синие губы вышептывают шо-
пот
общий! гауптвахта сжевала в слипшийся ком арестованных за день.
Советские, партийные, ответственные, стоящие на платформе...
Когда?
Сейчас, должно быть?
Мысль кажется столь же вещественной, сколь непроходимы и не одолимы
эти проплеванные стены, мысль формулируется в элементарнейшие, как резо-
люция, слова.
За часовней, у белой стены.
Там еще никого не расстреливали, но в этой комнате так решено, как
решено, что предвидеть во всех подробностях ближайший час - совершенно
обыкновенная вещь.
Приблизительно так поворачивается мысль, блестя глянцевитыми масляны-
ми стенами гауптвахты:
Черное небо над дымным потолком.
Холод проникает в мозг и в костях, как по трубам, гуляет холод.
Все падает в черный холод.
Там ничего нет. Не предвидится.
Одно тело, одна мысль. Здесь никто не молится. Не хочет. Не будет. Не
до того. Шепчет или молчит. И все - шепчет: когда же? Молчит - все рав-
но: когда же? Переливается мысль холодом по костям: все равно. В углу
хрипнуло, как мышь по бумаге. Дрожь общая.
У винтовок горячее дуло.
Горячее дуло - в лоб.
В лоб.
В грудь.
В меня.
Кто-то сказал ременным голосом, кожаным звуком, засмеялось в том уг-
лу, где хрипело. Может засмеяться все.
Опять лежит, глядя в до-красна закопченную лампу одной парой глаз.
Лампа качается, надо ловить, качается, как каюта, комната качается с
шумом, в голове стена. Мертвая зыбь пристальных глаз: не то сеть, не то
зыбь. Непонятно.
Хлоп дверь.
Звякают.
Как произошло, что несколько человек у двери вскочили?
- На допрос!
Раскололось тело, оказалось - люди. Стали отодвигаться, послышался
стон, сдвинули помятого сегодня утром товарища. Полный такой лежал в уг-
лу один, плакал, смеялся и похрипывал.
А сейчас?
Выстрелы?
Нет, не слыхать. Правда. Допрос.
Безразлично.
Темнела, сливалась комната в желтую закопченную сферу.
Молчат.
Молчит.
Точка в потолке над большим единым телом с одной мыслью, которая не
может сойти с ума.
Не может.
Не сойдет.
А только и надо лязгнуть зубом:
тогда сойдешь.
А вот не можешь, потому что сжаты челюсти, до боли, как у бульдога,
мертвой хваткой.
Молчат.
Черно.
Пятна на стене.
В пятнашки играть.
Не сойдешь.
Выжимают как серую тряпку
ДОПРОС.
В желтой комнате как желтые пчелы летает колющий керосиновый свет
"молнии". Синие пчелы роятся дымом.
Качаются до тошноты нелепые слова.
Тошнота.
- Прошу не плевать.
- Хам! - крикнул рыжий офицер сплюнувшему.
- Ваше имя?
- Должность, занимаемая при Советской власти?
- Член большевистской партии?
- Можете итти.
Все это известно. Все это для того, чтобы написать на серой графленой
бумаге:
РАССТРЕЛЯТЬ и пониже под этим криво
полк Преображенск
Когда вышли из желто-синего жужжащего улья в сырое обложение ночи, то
все почувствовали себя отдельными и необычайно единодушными. Когда один
тонко запел: "вихри враждебные веют над нами", - почему-то - это, - то
другие тоже тихо и тонко подхватили: "темные силы нас злобно гнетут", и
конвоировавшие офицеры промолчали, подумав: "молодцы", медленно довели
допрошенных до гауптвахты и вернулись передать, что "молодцы... не тру-
сят".
- Следующую партию!
- Погодите. Капитан Солоимов, проверьте караулы. Это мобилизованные
не солдаты, а навоз.
- Им через полчаса сменяться, господин полковник, до утра будут сто-
ять офицеры.
- Правильно. Очень хорошо. А все-таки пойдите.
- Слушаюсь.
Со шпор скатился расколовшийся по полу звон.
Полковник Преображенский усмехнулся дряхлой улыбкой.
- Какой вы бодрый человек, капитан, - сказал он и, обратясь к друго-
му, приказал:
- Поручик Голохвостов, выберите добровольцев для...
...экзекуции из господ офицеров. Приступите немедленно.
Вернулся капитан Солоимов и бодро прохрипел:
- Благополучно.
Полковник Преображенский потянул его за китель к себе и зашептал:
- Как Голохвостов - годится?..
Солоимов понял:
- Послать в штаб Духонина? Вполне!
- То-то, а у меня сорвалось как будто... Человек чувствуется.
Прошептав это, полковник резко оттолкнул капитана и распорядился уже
в пространство:
- Что на Козьем Бугре? Пошлите ординарца.
В зрачке ворот отразились матросы.
- Стой, кто идет!
- Свои.
- Пропуск.
- Ствол.
- Ствол. Где караульный начальник?
- В сторожке.
- Позови его.
- Сейчас.
- Мы вас сменять пришли.
- Вот он идет.
- Мы сменять.
- Отзыв?
- Саранск.
Человек двенадцать матросов вывалилось в темноту направо. За ними еще
партия.
- Ну, и солдаты!
- Дезорганизация.
- Ш-ш. -
Матросы продвигались к ожерелью освещенных окон.
- Там штаб.
- На дворе-то пусто.
Командовал тов. Болтов.
- Со мной идут десятеро. Вот эти. Остальные здесь. Услышите выстрелы,
бегите к нам помогать, а двое - Анощенко и Чистов - к воротам. Красноар-
мейцев сюда. Сразу занять все здания. Зря не палить.
- Везет. Даже караула при дверях нет.
- Некому.
Лестницей. Скрипит.
Он сорвался со стула, одутловатый и бледный, сверкнув погонами.
- Что надо?
Глянули. К столу прилипли трое во френчах, у двери из двоих серая
капля: арестованные:
допрос.
- Что вам надо?
Матросы пружинят; стали стальными; глаза округлились; у матросов зве-
нят мускулы.
- Кто здесь полковник Преображенский?
- Я.
- Мы... к вам.
Четверо офицеров. - Десять матросов.
Ворвался Болтов.
Лента затрепалась сзади.
Руку в карман.
- Вы - полковник? -
Схватился. -
- Да. - руку к кобуре.
- Нет!
Треск. Как щебень посыпалась комната.
- Нет!
Синий дымок на звякнувшей лампе.
Упал.
В пыльной свалке темно, только из соседней комнаты ринулся свет и со
светом закручивали троих загремевших было шашками, закрученные навали-
лись на полковничий труп.
- Болтов, списывай в расход! - рычал пыльный Козодоев.
Еще трое легли под жарким дулом, с затылка.
Еще есть. Много.
В воротах кричали: ура! - и как свет в темную комнату бежали в Кремль
маратовцы. Дежурный взвод офицеров - в архиерейском доме. Неразбредшиеся
мобилизованные, спящие вповалку по двору. Сыплется рваная перестрелка.
