глаза. Это сразу отрезвило его от охлынувшей злобы, и он смеющимися гла-
зами посмотрел на севшую рядом с ним секретаршу-стенографистку, которую
он дожидался целую минуту.
За синим костюмчиком, за шляпой колпачком, за внимательными глазами
соседки стояла перед взглядом Болтова сплошная зелень безвкусной гости-
ницы, в которой помещалась комиссия.
И потому, что они беспрепятственно оторвались от безвкусной зелени
стены и потому, что у двере по прежнему торчал один из неразнообразных
мадьяр, и потому, что беспокойно затрясло на "Форде", - Болтов спокойно
глядит в непроницаемую голубизну в небо, где кружится вражеский аэроп-
лан. У Болтова созревают планы.
Автомобиль с повадками старой брички, напоминает про сегодняшнюю
ночь, превратившуюся в сплошные подтяжки, Болтов смеется: под такой же
дребезг правого крыла и рявканья гудка, он вчера всю ночь ездил по квар-
тирам и гостиницам с обыском, и везде почему-то мужчины испуганно махали
подтяжками.
Аэроплан снижается к вокзалу и постреливает холостыми вспышками мото-
ра.
Стенографистка таращит глаза. Веки кажутся ей самой негнущимися и
ломкими, - она спала четыре часа, проработав вчера со 11-ти утра до 3-х
ночи, когда Болтов уехал на операции, а сегодня с 7-ми уже снова на но-
гах. И она удивляется, как Болтов может улыбаться. Еще больше удивляется
она тому, что не то попала в бред раннего детства, не то превратилась в
нерассуждающую осмысленную кем-то посторонним систему очень остроумных
рычагов.
Позавчера вечером т. Болтов затребовал себе секретаршу-стенографистку
от Губкомитета партии и вот, несмотря на то, что офицерский мятеж был
едва ликвидирован, а достать в городе стенографистку, да еще такую, ко-
торой можно было довериться, представлялось делом неодолимой трудности,
все-таки Губкомитет нашел ее, Анну Васильевну Седых, и она превращена в
память товарища Болтова.
Каждое слово, которое она теперь слышит, ей немедленно представляется
карандашными закорючками стенограммы.
В здании горсовета еще не улеглись пыль, дым и запах многочасового
заседания пленума, длившегося почти целые сутки: очевидно, сбившиеся с
ног сторожа не успели убрать комнаты.
Миновав винтовые зигзагообразные и еще как-то фантастически заверчен-
ные лестницы, Болтов проник в комнату Губкома.
Когда Калабухов был у сестры, в той клеточной комнате, куда было зак-
лючено разыгрывающееся солнце и непонятное Калабухову страдание, в это
самое время Силаевский передал Лысенко, председателю Губисполкома вместо
убитого Алпатьева, ультиматум Калабухова, на словах пояснив все, что
кратко было изложено в предложенной бумаге, сел верхом и уехал на вок-
зал, откуда он правил чрезвычайной пышностью Калабуховского налета.
В бумаге было следующее:
Председателю Губисполкома.
Требую:
1) Немедленно выдать мне на мое личное усмотрение всех виновников мя-
тежа, подавленного моими войсками.
2) Освободить товарища Северова.
3) Найти тело полковника Преображенского.
Предупреждаю, что невыполнение этих моих требований повлечет обстрел
города моей артиллерией. Устное объяснение готов дать.
Командарм 1-й Особой Революционной
Калабухов-Преображенский.
В этот день, газеты вышли только к 10-ти часам утра, наполненные по-
завчерашними тревогами. Так как связь с Москвой была нарушена, то чита-
тель будоражился местными лозунгами, восклицаниями и жирными шрифтами.
Лысенко, впрочем, как все должностные лица города, еще не спал с на-
чала тех страшных дней, после которых наступило мертвое успокоение, от-
того, что мертвое еще более страшное.
Прохожих на улице не было. Они только мерещились тем, кто прибыл с
воли, как Калабухов, который, мечась по городу в автомобиле, встретил
двух-трех ошарашенных людей и воображал, что он пугает тысячи. Для этой
же цели пускался на небо аэроплан.
Итак, т. Лысенко еще не спал почти. Он был обуреваем сухой отвлечен-
ной жаждой сна, которая сейчас позволила ему забыться необлегчающим, ни-
чего не разрешающим забвением на несколько минут, много на полчаса, пос-
ле чего он испуганно выскочил из насевшего на него стола, что-то крик-
нул, прокашливая сухость в горле и колотье в легких от беспрерывного ку-
рения.
На лбу у него ощутимо горело наспанное на кулаке красное пятно.
- Как? Уже? - крикнул он, проведя 30 минут за границей бодрствования
и взглянув на часы.
Загадочность требований, изложенных в записке Калабухова, заставляла
подозревать о их невыполнимости, их бесцельность - о невероятной сроч-
ности. Лысенко все это представлялось физически навязчивым.
Стол вместе с выросшей запиской опять поплыл на него и опять он оч-
нулся, крикнув:
- Уже?
Перед ним в дыму высинился Болтов.
- Я рад, - закричал Лысенко, - надеюсь, вы все знаете.
Болтов спокойно сел в кресло.
- Мало знаю, - ответил он, - я знаю только, что Калабухов с 7-ми ча-
сов утра на вокзале с матросской ротой... с матросской ротой... - он
позвонил.
Никто не явился.
- С матросской ротой...
Он позвонил еще раз и, не дождавшись никого, назвал крепким словом
царивший беспорядок, вышел из комнаты, подошел к лестнице и, повинуясь
беспорядку, крикнул вниз:
- Товарищ Седых!
Голос шаром скатился по перилам и заклокотал где-то внизу, в зале.
Болтов вернулся к безропотно ожидавшему его Лысенко.
- Я ничего еще не знаю. Знаю только, что у Калабухова два броневика,
батарея и аэроплан, значит он обнажил фронт. Удивительно, что он не ско-
ро действует, но он втрое опаснее мобилизованных, хотя и любит очки вте-
реть, пуская зря аэроплан.
- Да, да, - подхватил Лысенко, - вот он пишет... - и он показал за-
писку.
Болтов два раза прочитал ее и молча положил на стол перед собою.
- Пишите, - бросил он вошедшей стенографистке.
"Товарищу Козодоеву, командиру военного судна "Молния".
Дорогой братишка, возьми пяток своих ребят и гони ко мне в комиссию.
Жду к 12-ти дня".
Как бы в ответ на извиняющее словцо Лысенко, "долго что-то другие", в
комнату один за другим вошли секретарь Губкома т. Бархударьян, начальник
милиции Волков, комиссар Севкавокра Аленик. Заседание началось.
Все были в тревоге дикой разобщенности, раскалывавшей людей, которые
до мятежа успели сработаться. Аппарат власти напоминал механизм, из ко-
торого вылетело несколько колес, или гребенку без зубьев, которой нельзя
причесаться.
Товарищ Бархударьян выказал это ощущение, ни к селу ни к городу ска-
зав: "С людьми и умереть красно. Пословица". И протянул кавказское воп-
росительное "да-а!".
Болтов показал глазами стенографистке выход и начал.
- Обойдемся без загробного рыданья. Товарищи. - Он встал. - Калабухов
сделал мерзкое контр-революционное дело. Нам еще не известны размеры
несчастья на фронте, которое он вызвал своим преступным уходом. Здесь
же, товарищи, я категорически утверждаю, он неспособен ничего сделать,
смотрите:
Он подошел к телефону и вызвал:
Чрезвычайная Комиссия.
Кабинет Председателя.
- Копель - ты? Все благополучно? Пошли людей узнать, что делается в
Кремле? Что бы там ни делалось - шума не поднимайте.
- Все налаженные учреждения в городе работают. Калабухов не пытается
даже разоружить комиссию, главную вооруженную нашу силу, потому что ма-
ратовцы чорт их знает что думают. Его записка умалишенный бред. Я думаю,
что он освобождает своего милого дружка Северова. Очень хорошо, что т.
Лысенко его не расстрелял вчера еще, хотя он может и навредить, но у нас
есть время. Сегодня на ночь предлагаю назначить, товарищи, заседание со-
юза металлистов, вызвать на него всех рабочих завода сельско-хозяйствен-
ных машин. Калабухов, хоть он и с головой, своей контр-революции не по-
нимает, а его солдаты против рабочих не пойдут. Хорошо бы рабочих воору-
жить. Но мне нужно ехать. Шли.
У него был митинговый тон. У него был тон уполномоченного. Он ждал
исполнения. Вышел.
Его речь была принята как информационный доклад, и Лысенко только те-
перь начал соображать, что он настолько устал и отупел, что сам ни в чем
не разбирается, но за то понимает других с такой остротой, которая быва-
ет лишь во сне. Так он понял и Болтова. У Лысенко болела кожа по всей
голове и тяжело ныли, словно закипали или перекаляясь как в малярии, су-
хие глаза.
- У меня от милиции, - начал Волков, - осталось 17 человек, зато вер-
ных ребят. Их я сохраню. Но надо протянуть время и вступить в переговоры
с Калабуховым.
Это продолжалась линия Болтова.
- Товарищи, - сказал комиссар Севкавокра, - предлагаю послать т. Лы-
сенко на переговоры к Калабухову. Товарищ Бархударьян держит связь со
всеми. Но оружия у нас нет; так как все оно в Кремле и вывезти его отту-
да нельзя, то вооружить рабочих мы не можем.
Лысенко метался вокруг огромного стола для заседания.
- Я пойду, товарищи. Надо найти соглашение. Иначе что же будет? И где
он? Его надо немедленно найти. Кто его знает и кто его видел?
- Я его видел в штабе Севкавокра, - сказал т. Аленик, - а сейчас он
чортом носится на машине по городу. Поезжай к нему. Выпусти Северова и
пусть уезжает. Попадется.
Лысенко подхватил.
- Да, да. Пусть едет на фронт; я думаю, что его можно уговорить. Надо
было этого дурака Северова арестовывать! Я поеду. А где он?
- Позвони Болтову.
Всем было ясно, что разговор сводится к сумятице и междометиям и мо-
жет так продолжаться сколько угодно, как бульканье в кипящем сосуде, ес-
ли бы сознание участников заседания не было организуемо резвым пером т.
Бархударьяна, заносившего постановление в протокол.
- Вот какое дело, братва, - начал Болтов, когда матросы во главе с
Козодоевым заняли впятером весь его кабинет, аж синим окрасив белые леп-
ные двери и изразцы огромной голландки.
- Говорить некогда. Опять на нас навалилось несчастие. У Калабухова
главную силу составляют наши матросы черноморцы. Должно быть, из Бат-
кинских ударников. Они собираются громить город, ну и, конечно, погра-
бить. К ним надо пробраться и попробовать уговорить.
Эта густая синева из комнаты, по мнению Болтова, должна пойти и на
завокзальные пустыри, откуда жерла Калабуховских пушек смотрят свысока
на расклубившийся над ними город.
Матросы, как в бурю, как в шторм, готовятся стать по местам. Но сей-
час, когда места еще не определены, они, по долголетней дисциплине,
жмутся друг к другу и молчат. Они слышат, как работает тяжелый мозг мат-
роса Болтова в этом кабинете, кажущемся взнесенным поверх всех домов. От
необычности обстановки, в которой они слушают товарища, их прохватило
холодом сосредоточенности.
- Дьявол их знает, - говорит Болтов, - какие они, Калабуховские ребя-
та. Тут нужно подумать. Не дубьем, так рублем. Мекайте сами.
- Ладно, - отвечал Козодоев, - чорта ли они сделают. Свои. Может зна-
комые есть. Да, потом мы только поговорить пришли, - на куски не разор-
вут.
Стали подыматься, разговор считался конченным, разговаривать долго
здесь никто не приучен и места уже распределяются. Но Болтов сам приос-
тановил ход пущенной им машины.
- Тебя, Козодоев, хочу задержать. Я нынче требовал, чтобы вечером во-
оружили рабочих из союза металлистов. Но оружия сейчас нету, оно все в
Кремле, где наши коммунисты могут только удержать маратовцев, чтобы они
не переходили на сторону Калабухова. Оружием их можно раздражить.
Козодоев, от уха до уха, все лицо растянул в улыбку.
- Так у нас по всем трюмам винтовки и шпалеры. Мы еще ночью в Кремле
позабирали. Я еще в ту ночь на автомобилях оружие гнал на всякий случай.
- Клейно. Что же ты молчал?
- А когда ж говорить, когда меня не спрашивают. Так я приготовлю. -
Козодоев сам же прервал возможность дальнейших разговоров по этому воп-
росу.
- Ну, а вам, - обратился он к своим товарищам, - придется одним на
