презрение, и льстивость.
- Сапоги, спрашиваю, какого размеру? - бесцеремонно разглядывая выра-
жение волинского лица, бросил Мирон.
- Сорок второй.
- Павло, а Павло! - бросил ангеловец куда-то вдаль вагонов.
- Чего? - донеслось издалека.
- Погляди на сапоги, вроде получше моих будут! - выказал хозяйствен-
ную жилку Мирон и строго прикрикнул на Волина: - А ну, ваш благородь,
скидывайте сапоги! Все одно они вам уж больше не пригодятся... Да пожи-
вей, рас-тара-рах! Что за народ! А еще офицеры!
Волин нехотя сел на землю и стал снимать сапоги, губы у него дрожали
от обиды и бессилия.
Мирон насмешливо любовался унижением ротмистра, а когда ему это нас-
кучило, перевел взгляд своих беловатых глаз на Дудицкого, впавшего в
растерянную неподвижность. Из левого кармана кителя поручика свешивалась
цепочка. Мирон ловким движением потянул за цепочку, извлек часы и опус-
тил их себе за пазуху.
- Ах, лучше бы я их подарил Софье Николаевне! - невольно вырвалось у
поручика.
- Чего бормочешь? Ну, чего бормочешь, белогвардейская шкура! - лениво
ощетинился Мирон. Он уже утратил интерес к пленным и с безразличным ви-
дом отвернулся.
Несколько конных ангеловцев с карабинами на изготовку окружили плен-
ных военных и погнали их в сторону от железной дороги, напрямик через
степь.
А Мирон и Павло, сбыв пленных, заторопились обратно в вагон, где про-
должался грабеж, слышались истошные крики, бабья визгливые причитания,
униженные мольбы владельцев тучных узлов. Иногда раздавались гулкие оди-
ночные выстрелы.
Затравленно прижимаясь к больной матери, Юра расширенными от ужаса
глазами смотрел, как вооруженные люди стаскивали с полок чемоданы, швы-
ряли их на пол и разбивали, как тащили узлы, корзины с едой и скарбом и
бросали через окна вагонов.
Внезапно Юра почувствовал толчок в спину носком сапога. И кто-то над
его головой весело и зычно гаркнул:
- Мирон, я тут шубу нашел! В аккурат такая, как Оксана просила.
Юра обернулся, но увидел перед собой сапоги с тяжелыми подошвами,
длинные ноги в фасонистых галифе. Рядом, как змея, покачивалась ременная
плеть.
- Бери! - послышался другой голос.
- Так в ей человек!
Мирон возник рядом с Павлом как из-под земли. Хозяйски оглядел шубу,
которой была укрыта мать Юры, и даже не выдержал - погладил своей
большой рукой нежно струившийся мех.
- Хороша-а шуба-а! - медленно и удивленно протянул он, еще чувствуя
на ладони влажный холодок от прикосновения к меху.
Юра вскочил, глаза у него горели негодованием, он быстро заговорил,
запинаясь и размахивая руками:
- Не трогайте маму! Она больна. У нее температура!
- Смотри, слова-то какие знает! Господчик! - насмешливо сказал Павло
и выразительно поиграл плетью. У него было грубое скуластое лицо с крас-
новатыми, обветренными щеками, из-под заломленной смушковой шапки на лоб
ниспадали темные волосы.
- Живее, Павло! Торопись! - нетерпеливо приказал Мирон, жалея, что не
он первым обнаружил шубу.
- Не трогайте маму! - уже закричал Юра. - Слышите, вы!
Не тро...
Мирон схватил Юру за воротник. На миг взгляд Юры в упор уткнулся в
тусклые зрачки, в рябое лицо.
- Что, любишь мамочку? - Мирон поволок Юру к двери и с силой толкнул.
А сам торопливо вернулся к Павло, который - уже с шубой в руках - обыс-
кивал других, перепуганных насмерть пассажиров и старательно рассовывал
по оттопыренным карманам бумажники, кольца, часы.
- Так... здесь все чисто, - удовлетворенно сказал он.
Но тут его внимание привлекла толстая, аккуратно обернутая в газету
книга, лежавшая на полу. Он поднял ее, послюнявив палец, перевернул пер-
вую страницу и, медленно шевеля губами, прочитал по слогам:
- "Ка-ли-тал..." Ого! - восторженно удивился он. - Гляди, чего чита-
ют!
- Возьми, - посоветовал Мирон.
- Зачем? - удивленно взглянул на него Павло.
- Прочитаешь, будешь по-ученому капитал наживать, - наставительно
произнес Мирон.
Павло внимательно посмотрел на него, сунул книгу за пояс и пошел
дальше.
Мирону же что-то почудилось, легкий какой-то шорох наверху. Он встал
на лавку, затем на столик, потянулся к самой верхней полке. И уперся
глазами в черный ствол нагана, который направил на него Кольцов.
Павло, вышагивая по вагону, обернулся, издали полюбопытствовал:
- Ну что, есть там кто?
- Н-никого, - выдавил из себя Мирон и, повинуясь движению неумолимого
зрачка нагана, медленно, как лунатик, сполз вниз. Не оглядываясь, так же
медленно и осторожно, словно боясь задеть за что-нибудь хрупкое, вышел в
коридор, сделал несколько шагов. Остановился. И вдруг резко рванулся в
соседнее купе, выхватил кольт и разрядил всю обойму в верхнюю часть пе-
регородки. Полетели щепки.
Настороженно прислушался. Тишина.
- Ты чего? - спросил прибежавший с револьвером в руке Павло.
- А ну погляди, прикончил я того гада, что наверху? - приказал Мирон.
Павло боязливо привстал на столик и так же боязливо заглянул на полку
- там никого не было. Павло облегченно покачал головой.
...Юра еле-еле поднялся с насыпи. Болела шея, саднило локти, по всему
телу разливалась вязкая, ватная слабость, удушливый комок подступил к
горлу. Возле состава суматошно метались бандиты, тащили узлы, чемоданы,
по жнивью тряслась тачанка с пулеметом.
Поравнявшийся с вагоном всадник, бросив поводья на луку седла, с удо-
вольствием разглядывал новенькие "трофейные" сапоги. И вдруг что-то
большое, темное пронеслось мимо Юры, обрушилось на всадника. Бандит ох-
нул и выронив сапоги, по-
летел на землю. А в седле уже оказался другой человек. Вздыбив коня,
он повернул его в степь. Лицо всадника на мгновение открылось Юре - он
узнал Кольцова.
Раздались крики, кто-то выстрелил. И еще... Всадник скакал по жнивью.
И тут наперерез ему, круто развернувшись, помчалась тачанка.
Юре было хорошо видно, как здоровенный детина, прильнув к пулемету,
долго старательно целился - видимо, никак не мог поймать скачущего всад-
ника в рамку прицела.
- Живьем его! Живьем его берите! - услышал Юра чей-то хриплый, зло-
радный крик.
Резанули очереди - и конь рухнул на всем скаку. Всадник вылетел из
седла и кубарем покатился по земле. Затем торопливо вскочил, чтобы бе-
жать. Но к нему со всех сторон уже неслись ангеловцы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Юрина мама умерла тихо, не приходя в сознание.
Когда ангеловцы умчались в степь, когда их последняя, тяжело гружен-
ная награбленным добром бричка скрылась за горизонтом и за ней рассея-
лось рыжее облако ныли, людей покинуло оцепенение, они задвигались, за-
говорили, стали выходить из вагонов.
Вынесли убитых и уложили их рядышком на траву. Убитых было одиннад-
цать.
Двое мужчин подхватили легкое тело Юриной матери и тоже вынесли из
вагона, положили в ряд с убитыми.
Юра, натыкаясь на людей, как слепой, пошел следом, присел возле мате-
ри. Он не плакал - слезы где-то внутри его перегорели. Он отрешенно
смотрел на изменившееся, внезапно удлинившееся мамино лицо, как будто
она вдруг чему-то раз и навсегда удивилась...
С Юрой пытались разговаривать, но он не отвечал. Кто-то сердобольный
настойчиво пытался всунуть ему в руку вареное яйцо и пирожок с гороховой
начинкой. Он молча принял и бережно положил у изголовья матери, еще не
смея поверить в то, что она умерла. Все вокруг казалось Юре зыбким, не-
реальным.
Трое паровозников принесли лом и две лопаты. Стали долбить землю пря-
мо возле дороги. Но потом подошел еще кто-то и посоветовал копать
дальше, под деревьями. Земля там мягче, и место заметнее.
Наскоро вырыли неглубокую яму, стали переносить мертвых. Юра оглядел-
ся, увидел разрытую землю, людей, которые осторожно поднимали убитых...
Какая-то неясная, неоформившаяся мысль не давала ему покоя. Что-то он
должен был сделать для мамы. "Но что, что?" - не мог он сосредоточиться.
Юра погладил ее голову, лицо, непривычно холодное и отчужденное.
Рядом железнодорожники покрывали рогожей тело убитого. Юра всматри-
вался - это был тот здоровенный голубоглазый па - рень, который невольно
помог ему пробраться к поезду. "И он тоже? - вяло подумал Юра. - Только
что был живой, такой сильный, и вот нет его. И мамы нет... Сейчас ее
унесут, положат вместе со всеми..."
И вдруг понял, что должен сделать, беспокойно задвигался, отвернул
полу своей гимназической куртки, нащупал под подкладкой небольшой паке-
тик: это мама зашила ему, когда они собирались в дорогу. Там были два
колечка, сережки, еще какаято безделушка. Нетерпеливыми, непослушными
пальцами Юра пытался оторвать подкладку, но зашито было крепко, и тогда,
нагнувшись, он рванул ее зубами - вот он, пакетик. Вскочив, Юра напра-
вился к железнодорожникам, напряженно вглядываясь в их лица.
Потом он никак не мог вспомнить, что же говорил, как упросил их вы-
рыть для мамы отдельную могилу. Вначале его и слушать не хотели, а когда
он раскрыл ладонь с мамиными драгоценностями, самый старший из железно-
дорожников, еще больше посуровев лицом, решительно отодвинул его руку:
- Эх, баринок, не все купить можно, а ты... Убери, спрячь.
И Юра, испугавшись, что рассердил этих людей, что сам все испортил,
заговорил еще горячей, бессвязней. И его боль, его горе, видимо, и по-
могли. Тут же, рядом с общей могилой, железнодорожники выкопали еще од-
ну, совсем маленькую. И Юра копал вместе с ними, второпях, неумело, не
помогая ничуть, а скорее мешая, но никто не сказал ему об этом, никто не
отстранил. И вновь все звуки, все движения возле него ушли куда-то дале-
ко, прикрылись плотной пеленой.
К Юре подходили мужчины и женщины, говорили, что скоро уйдет поезд,
что ему нужно ехать, что маму не вернуть и следует подумать о себе.
Юра оцепенело сидел возле могилы, не поднимая головы, и единственное
желание владело им - чтобы все ушли, оставили его в покое. Ему нужно бы-
ло разобраться, понять происшедшее.
Потом несколько раз протяжно гудел паровоз. Заскрежетали, трогаясь с
места, вагоны. И вскоре все затихло...
Словно подчеркивая глубокую, степную тишину, где-то неподалеку от Юры
закричала перепелка: "пить-полоть!" Отозвалась другая. Взметнулись в не-
бо жаворонки. Жизнь продолжалась...
Только теперь, когда вокруг никого не было, Юра дал волю слезам. Он
плакал, прижав лицо к земле, не ощущая ее колючей сухости. И еще долго
лежал, прижавшись к могильному холмику. Видения прошлого вдруг встали
перед ним, и он так обрадовался, так жадно к ним потянулся, желая удер-
жать их как можно дольше, хотя бы мысленно побыть в той своей жизни, где
все было привычно, светло и защищено, в той жизни, которую так безжа-
лостно смяли грозные непонятные события последнего времени.
Он увидел большую комнату в их имении под Таганрогом, свою любимую
комнату с высокими зеркальными окнами, с камином, перед которым мог про-
сиживать часами, безотрывно следя за причудливой игрой огня, своей фан-
тазией оживляя страницы прочитанных книг. Описания путешествий стали са-
мым любимым чтением. Он жил как бы двойной жизнью - одна состояла из
ежедневных, привычных занятий: еды, уроков музыки, французского и немец-
кого языков, поездок в гости, позже этот ряд продолжили гимназия и до-
машние задания. В этой жизни он был по обязанности. Но вот, сидя перед
камином с книгой в руках, он вступал в иной мир, где было столько опас-
ностей, смены картин и лиц!
Бесконечно долго мог бродить Юра в этом выдуманном мире, и только го-
лос мамы и ласковые ее руки возвращали его к привычному теплу родного
дома.
На краю их огромного парка росли густо сплетенные кусты бузины, про-
бивавшаяся сквозь них тропинка вела к пруду. Здесь, среди тишины и пол-
ного безлюдья, были у Юры места не менее любимые, чем старое кресло у
камина. Возле пруда и разыскал его в тот летний день их старый садовник.
