войска.
Чутье опытного тактика подсказывало генералу Ковалевскому: медлить
нельзя; Деникин хоть и выскочка, но прав, настаивая на незамедлительном
походе на Москву. Отчетливо проявилась мысль: прав прежде всего потому,
что всему белому движению надо дать конкретную, наиважнейшую цель.
Но он знал и другое: его армии противостоят те самые солдаты, которые
шли на штурм Карпат, те самые, что мечтали о земле и, получив ее в руки,
никому теперь не отдадут.
Владимир Зенонович Ковалевский был военным до мозга костей, более то-
го, он принадлежал к потомственным военным. Предки его по мужской линии
воевали под Нарвой и Полтавой, у стен Кунесдорфа и Кольберга, форсирова-
ли Ларгу и Кагул, брали штурмом Измаил и Сен-Готардский перевал, бились
на Бородинском поле и на бастионах Севастополя, гибли, обороняя Порт-Ар-
тур. В семье Ковалевского не было своего летописца, иначе историю русс-
кой армии он мог бы изучать не по трудам ученых, а прослеживая судьбы
своих дедов и прадедов.
Ратному делу Ковалевский был предан всей душой, гордился своей прос-
лавленной родословной и уже в кадетском корпусе стремился изучить доско-
нально военные науки - вот почему он вполне заслуженно считался в среде
офицерства авторитетом. И в то же время он, как и многие, равные ему по
положению, являл собой полное политическое невежество, совершенно не
разбираясь в программах существующих и сражающихся партий, сознательно
отстраняясь от этого понимания, считая всю эту возню пустопорожней бол-
товней, одной из досаднейших постоянных слабостей русской интеллигенции.
Ее болезнью. Ее бедой.
Значения происходящих в России после февраля событий Ковалевский не
понимал, лишь смотрел с ужасом, как отразились эти события на сражающей-
ся на германском фронте армии. Весь ее огромный организм, хоть и имевший
неполадки, но все же действующий и повинующийся, вдруг стал на глазах
разваливаться.
Уставшая до предела армия рвалась домой. Толпы дезертиров. Митинги.
Солдатские комитеты. Он жил тогда с ощущением неотвратимой катастрофы,
ибо то, на что он потратил всю свою жизнь, становилось бесцельным, не-
нужным.
Потом, после октября семнадцатого года, когда открылась возможность
снова действовать, он сделал выбор и до сих пор считал его правильным
хотя бы потому, что этот выбор являлся, по мнению Ковалевского,
единственным, ради чего стоило еще жить и бороться...
Задрожали зеркальные стекла салон-вагона. Два паровоза, почти скрыва-
ясь в облаке пара, протащили мимо тяжелый воинский состав. С тормозных
площадок с любопытством смотрели на окна часовые.
Расстегнув воротник мягкого кителя, Ковалевский сел за стол и начал
просматривать бумаги. Чем больше он вчитывался в них, тем еще больше
раздражался: в приемной опять напутали, подсунув командующему вместе с
безусловно важными документами какую-то малозначимую чепуху. Вначале он
с привычной тщательностью военного человека пытался вдумываться в ненуж-
ные письма и рапорты, но вскоре отбросил карандаш и позвонил.
Бесшумной тенью возник в салоне молодой подпоручик с адъютантскими
аксельбантами. Светло-зеленого офицерского сукна китель ладно охватывал
его фигуру. Поблескивали сапоги с модными острыми носками. Смешливое ли-
цо было по-юношески свежим.
- Слушаю, ваше превосходительство!
- Что вы принесли мне, Микки? - спросил Ковалевский, с трудом сдержи-
вая гнев. - Или полагаете, что дело командующего заниматься этим бумаж-
ным ворохом? - Он оттолкнул на край стола толстую папку с бумагами.
Покраснев от волнения, младший адъютант смотрел на своего генерала
глазами столь преданными и незамутненными раздумьем, что Ковалевскому
тут же и расхотелось продолжать разнос: как настойчивость дрессировщика
не превратит болонку в бульдога, так и начальственный гнев бессилен пе-
ред бестолковщиной младших адъютантов. За долгие годы своей военной жиз-
ни Ковалевский свыкся, что такие не в меру жизнерадостные, розовощекие
адъютанты являются неотъемлемой частью любого штаба, как мебель... "И
прозвища у них всегда какие-то уменьшительные, - подумал Ковалевский,
глядя на младшего адъютанта. - Микки... - И повторил про себя еще раз: -
Мик-ки!.. Черт знает что!"
И произнес вслух уже не грозно, а скорее ворчливо:
- Потрудитесь унести эти бумаги. Передайте их в штаб...
Еще четыре дня назад Ковалевский меньше всего задумывался о значимос-
ти хорошего адъютанта в своей работе. Он был доволен исполнительностью
неназойливого и умелого капитана Ростовцева. Но достаточно было этому
винтику выпасть из отлаженного штабного механизма, как отсутствие его
нарушило весь ход работы командующего.
Несколько дней назад Ростовцев и приезжавший в штаб полковник Львов
выехали за тридцать - верст в полк. С тех пор о них не было никаких из-
вестий.
Если отсутствие адъютанта причиняло Ковалевскому ряд видимых неу-
добств, то исчезновение полковника Львова тревожило его совсем по иной
причине. Ковалевский прикрыл глаза, и тут же встал пред ним, юноша с
тонкими чертами худощавого лица - надежный товарищ по юнкерскому училищу
Михаил Львов... Служебные дороги у них разошлись, жизнь, правда, сталки-
вала их иногда в своей круговерти, по тут же разбрасывала опять - до но-
вой встречи. Но независимо от этого они считали себя друзьями и, чем
дальше, тем охотнее встречались: наверное, это воспоминания о юношеских
днях - пусть наивные, но обязательно дорогие - тянули их друг к другу.
Но так было до тех пор, пока в восемнадцатом они не встретились в одной
армии. Постоянная близость притупила радость встреч. В суматохе будней
Ковалевский все реже и реже думал о нем... И вот теперь, когда угроза
потери товарища своей юности нависла со всей неотвратимостью, он понял,
как необходима была ему эта светлая дружба. Вдруг вспомнил, что никогда
не задумывался о причинах, изза которых отстал от него в чинах безуслов-
но одаренный Львов, и с запоздалым возмущением увидел в том огромную
несправедливость. Продолжая вспоминать о Львове, он, с великодушием ис-
тинно сильного человека, наделял друга теми многочисленными достоинства-
ми, какими тот, быть может, никогда и не обладал...
Нерешительное покашливание у двери прервало раздумья Ковалевского. Он
поднял глаза и увидел младшего адъютанта.
Забыл отпустить?..
- Идите, Микки! И вот что...
Стук в дверь прервал его.
- Разрешите, ваше превосходительство? - В салон, твердо ступая, вошел
подтянутый, выше среднего роста, с коротко подстриженной острой бородкой
на желтоватом лице, полковник Щукин.
- А я, представьте, только хотел просить вас. Проходите, садитесь,
Николай Григорьевич. - Ковалевский показал на кресло возле стола.
Неслышно притворив за собой дверь, исчез Микки. Проводив его взгля-
дом, Щукин неторопливо уселся на предложенное ему место.
- Что-нибудь узнали? - нетерпеливо спросил Ковалевский.
Щукин понял командующего.
- К сожалению, Владимир Зенонович, ничего нового сообщить не могу.
Последний раз полковника Львова и капитана Ростовцева видели возле Заре-
ченских хуторов. А после этого... - Щукин развел руками.
В жесте полковника Ковалевскому почудилось безразличие к судьбе про-
павших без вести, и он в сердцах сказал:
- Странное происшествие! О каком порядке вообще можем мы говорить,
если в ближайших наших тылах люди теряются, как иголка в стоге сена?!
- Ничего странного, Владимир Зенонович, - с прежней невозмутимостью
ответил Щукин. - Вашего адъютанта и полковника Львова предупреждали, что
нельзя ехать к линии фронта в сопровождении всего лишь двух ординарцев.
Ковалевский сидел за столом, сгорбившись, утомленный, повидимому, не
только жарой, но и этим разговором.
- Что же все-таки случилось? - спросил он, не адресуя уже свой вопрос
Щукину, а будто сам пытаясь разобраться в непонятном происшествии.
Ковалевский думал, что Щукин промолчит, но полковник ответил:
- Предполагаю, что на них наткнулся вражеский кавалерийский разъезд и
они либо погибли, либо захвачены в плен красными. - В глубине души Кова-
левский и сам так думал, но верить этому не хотелось. А Щукин, словно бы
догадываясь, о чем думает командующий, добавил: - Я поднял на ноги всех,
кого только можно было поднять. Поиски продолжаются, Владимир Зенонович.
Николай Григорьевич Щукин возглавлял в штабе Добровольческой армии
разведку и контрразведку. До этого он служил в петербургской контрраз-
ведке, с начала мировой войны занимался расследованием ряда дел по выяв-
лению германской агентуры.
Летом 1916 года, перед Брусиловским прорывом, Щукин был откомандиро-
ван со специальным заданием на Юго-Западный фронт, где и познакомился с
генералом Ковалевским...
Осенью восемнадцатого Ковалевский формировал штаб Добровольческой ар-
мии и вспомнил о деловых качествах полковника Щукина.
Щукин не обманул надежд командующего: человек трезвых взглядов, уме-
лый, энергичный, он повел порученный ему отдел уверенно и четко. Более
того, в короткий срок он стал правой рукой Ковалевского, который совето-
вался с ним по всем важным для армии вопросам.
За окнами салон-вагона грянула солдатская песня. Тщательно отбивая
шаг, мимо вагона промаршировала полурота, донеслись слова старой поход-
ной песни: "Соловей, соловей, пташечка! Канареечка жалобно поет..."
- Да-с... - протянул Ковалевский. - Вот именно, жалобно! - Он посмот-
рел на Щукина: - Вы что-то хотели сказать, Николай Григорьевич?
- Я получил чрезвычайно любопытную информацию, Владимир Зенопович. -
Щукин со значением добавил: - Из Киева, от Николая Николаевича.
Ковалевский оживился. Откинувшись на спинку кресла, с любопытством
смотрел, как Щукин достает из папки листы папиросной бумаги.
- Это - копии мобилизационных планов Киевского военного округа... са-
мые последние данные о численности восьмой и тринадцатой армий красных и
технической оснащенности... а это сведения о возможных направлениях
контрударов этих армий в полосе наступления наших войск, - начал докла-
дывать Щукин.
И Ковалевский сразу же понял, какие соблазнительные возможности отк-
рывают эти донесения перед его армией. Упредительные удары по противнику
там, где он их не ждет, если... Если только сведения правдоподобны!
- За достоверность информации я ручаюсь, - понял мысли командующего
Щукин. - Николая Николаевича я знаю лично. И давно. Человек сильный и
неподкупный. И работает он на нас по велению сердца.
- Он что же, входит в состав Киевского центра?
- Ни в коем случае, Владимир Зенонович! Ему категорически запрещено
устанавливать связь с Киевским центром, чтобы не подвергать себя излиш-
нему риску. Да и пост у красных он занимает такой, что все время на ви-
ду. Ну а в прошлом... - Щукин остро посмотрел на командующего. - Служил
в лейб-гвардии его императорского величества. Кавалер орденов Александра
Невского и Георгия 3-й и 4-й степеней...
- Не скрою, что даже такая короткая аттестация внушает уважение, - с
удовлетворением произнес Ковалевский.
В салон вошел Микки.
- Ваше превосходительство, извините? Вас к прямому проводу... Генерал
Белобородов сдал Луганск!..
- Что-о?
Ковалевский резко поднялся из-за стола.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Штаб батьки Ангела располагался верстах в тридцати от железной доро-
ги, в небольшом степном хуторке с ветряной мельницей на окраине. В этот
хуторок и пригнали пленных - Кольцова, ротмистра Волина, поручика Дудиц-
кого и двух командиров Красной Армии. Возле кирпичного амбара их остано-
вили. Мирон, не слезая с тяжело нагруженного узлами и чемоданами коня,
ногой постучал в массивную, обитую кованым железом дверь.
Прогремели засовы, и в проеме встал сонный, с соломинами в волосах,
верзила с обрезом в руке.
- Что, Семен, тех, что под Зареченскими хуторами взяли, еще не поре-
