краю насыпи. На мгновение обернувшись, увидел вплотную за собой высокого
здорового парня в распахнутом, разорванном пиджаке, его широко открытый
рот, выпученные глаза. Взмахнув большим баулом, которым действовал как
тараном, парень забросил его на головы стоящих на подножке и вцепился в
кого-то. Все это Юра охватил взглядом в мгновение и тут же забыл о пар-
не. С трудом сохраняя равновесие, он стоял на самом краю насыпи и думал:
вот сейчас он не удержится и полетит под колеса. Теперь все одно, теперь
надо прыгать... Но куда? За что ухватиться?.. Юра весь сжался и в этот
момент увидел, как человек во френче, расталкивая стоящих в тамбуре лю-
дей, ринулся к подножке, свесился, протянул руку... Неужели ему?..
Стараясь умерить дыхание, Юра стоял в тамбуре против Кольцова, благо-
дарно и преданно смотрел ему в лицо карими продолговатыми глазами, губы
его, по-мальчишечьи припухлые и чуть-чуть обиженные, особенно яркие на
бледном узком лице, силились сложиться в улыбку.
- Благодарю вас, - сказал Юра. - Большое спасибо.
Голос его прерывался: ему никак не удавалось сладить с дыханием.
Кольцов ободряюще похлопал Юру по плечу, ласково заглянул ему в гла-
за.
- Я с мамой. Она очень больна. Я, правда, пойду. Спасибо вам. Спаси-
бо... - бормотал с радостной облегченностью мальчик, и в сердце его с
опозданием хлынул ужас: а что, если бы отстал?
В вагоне было все так же душно, но теперь этот спертый воздух не ка-
зался Юре таким противным, как в первые часы пути. И эти люди, пропахшие
махоркой, неопрятные, суматошные и крикливые, сейчас уже почему-то не
раздражали. Они были его попутчики, и он понемногу привыкал к их лицам,
к их то раздраженным, то крикливо-властным, то спокойным голосам. Там,
на насыпи, этот тесный, душный клочок мира ему представлялся чуть ли не
землей обетованной, обжитой и хоть как-то защищенной от человеческой су-
мятицы и неразберихи.
Когда Юра добрался до своего купе, он увидел, что мама его лежит не-
подвижно лицом вверх, с плотно сомкнутыми веками, но как только рука
мальчика легла на лоб, она шевельнулась, открыла глаза.
- Юра, - заговорила она, едва слышно, с паузами, трудно проговаривая
слова. - Юра, ты здесь... Никуда не уходи... - И слабой, сильно увлаж-
нившейся рукой попыталась сжать его руку.
- Мама, ты попей, вот я принес... Тебе станет легче, да? -
Юра осторожно приподнял ей голову, поднес к губам горлышко грелки.
Она тяжело, задыхаясь, сделала несколько глотков, хотела было улыб-
нуться, но не совладала с губами, прошептала:
- Хорошо... Мне сразу лучше... но я отдохну еще. Мне нужно отдохнуть,
- повторяла она, словно оправдываясь перед сыном за свое бессилие. И,
опять закрыв глаза, затихла.
Поезд набрал скорость. Торопливо стучали колеса, вагон покачивало,
что-то скрипело, дребезжало...
В купе, в котором ехал Юра с матерью, было немного просторней: на
верхних полках люди лежали по одному, на нижней сидели трое. Один из
них, мордатый, в поддевке, угрюмо сказал Юре:
- Слышь, барчук, надо бы вам сойти где-нибудь!
- Как сойти, почему? - встрепенулся Юра.
- Уж больно плохая твоя матушка, не довезешь, гляди! - сказал тот,
стараясь не глядеть мальчику в глаза.
Губы у Юры задрожали.
- Нам надо в Киев...
- Так сколько еще до того Киева? До Екатеринослава-то никак не дое-
дем! А она, сдается, у тебя тифует. Заразная.
- Не тронь мальчонку, без тебя ему тошно. - С верхней полки свесился
человек в форме железнодорожника. - С такой ряшкой тебе на фронте вое-
вать, а не тут с мальчонкой.
Юра вышел в коридор, встал возле соседнего купе. Там ехали военные.
Среди них Юра увидел и своего спасителя.
Высокий военный со смуглым, калмыцким лицом, щеголевато затянутый в
новенькие, поскрипывающие при каждом движении ремни, возбужденно расска-
зывал:
- Что и говорить, Шкуро мы прохлопали. Его конный корпус зашел к нам
в тыл и ударил по тринадцатой армии. И конечно, белые прорвались к Лу-
ганску...
"Наверно, красный командир, - с неприязнью подумал о нем Юра, - вон
как огорчается!"
- Это как же вас понимать, товарищ? - заинтересованно переспросил си-
девший против рассказчика человек с глубокими залысинами, и Юре показа-
лось, что слово "товарищ" он произнес с едва заметной иронией. - Выхо-
дит, красные... мы то есть... оставили Луганск?
- Да, позавчера там уже были деникинцы, - подтвердил человек с кал-
мыцким лицом, передернув плечами, отчего ремни на нем тонко заскрипели.
Юрин спаситель в разговор не вмешивался. Он встал, равнодушно потя-
нулся и полез на самую верхнюю, багажную, полку.
- А вы что же, товарищ Кольцов, решили поспать? - спросил все тот же,
с глубокими залысинами. И Юра вновь приметил, что слово "товарищ" теперь
прозвучало в иной тональности - в том круге людей, среди которых он жил
с родителями, так произносили слово "господин".
- Да, вздремну немного, - уже с полки ответил Кольцов.
В купе стало тихо. Юра отвернулся к окну, начал смотреть на пробегаю-
щую мимо степь...
Полотно железной дороги было перегорожено завалом из старых шпал.
Вокруг завала сновали люди. Одеты они были кто во что: в офицерские
френчи, кожаные куртки, зипуны, армяки, гимнастерки, сюртуки, в жилетки
поверх огненно-красных рубах. Мелькали среди них люди в бурках, в укоро-
ченных поповских рясах и даже в гусарских ментиках. Многие крест-накрест
перепоясаны пулеметными лентами, на широких ремнях и на поясных веревках
- рифленые гранаты, револьверы, у большинства в руках винтовочные обре-
зы. На головах картузы, бараньи шапки, шляпы и даже котелки.
Неподалеку, у больших дуплистых деревьев, было привязано десятка два
лошадей. Тут же стояла тачанка с впряженной в нее тройкой гнедых коней.
На задке тачанки косо прибита фанера с надписью: "Вей красных, пока не
побелеют! Бей белых, пока не покраснеют!" В тачанке рядом с пулеметом
стояла пишущая машинка. Над нею склонился огромный верзила, выполняющий
обязанности пишбарышнн. По другую сторону пулемета сидел сам батька Ан-
гел, в сером "зипуне - кряжистый мужик с темным угрюмым лицом и неухо-
женной старообрядческой бородой.
Ровным сумрачным голосом батька Ангел диктовал очередной приказ:
- А еще объявляю по армии, что Мишка Красавчик и Колька Филин, кото-
рые вчерась на хуторе Чумацком изъяли из сундука тамошнего селянина
двадцать золотых царской чеканки и утаили их от нашей денежной казны,
будут мной самолично биты плетью по двадцать раз каждый. По разу За каж-
дый золотой. Все. Точка. Стучи подпись. Командующий свободной анар-
хо-пролетарской армией мира и так далее...
Огромный детина печатал приказ на "Ундервуде" с такой легкостью и
быстротой, что самая первоклассная машинистка лопнула бы от зависти. При
этом он еще успевал грызть семечки, кучей насыпанные рядом с машинкой.
- Написал?.. Так... Пиши еще один приказ... Не, не приказ, а письмо.
Пиши. Разлюбезный нашему сердцу брат и соратник Нестор Иванович! Пишу
вам письмо из самой гущи боев за нашу анархо-пролетарскую государствен-
ность...
В это время возле тачанки возник на запаленном коне парень в залом-
ленной набок смушковой шапке.
- Батько, потяг подходит! - ликующе объявил он, и глаза у него бешено
заплясали под смушком.
- Ну, ладно. Опосля боя допишем, - сказал Ангел "машинистке" и, встав
на тачанке во весь рост, протяжно скомандовал: - Готовсь к бою!..
Бандиты забегали, засуетились. Дождались! Наконец добыча! Те, что по-
бойчей да порасторопней, повскакали на коней и, вытаптывая последние
хлеба, гикая и азартно выкрикивая матерную брань, помчались навстречу
приближающемуся поезду.
...Тревожно загудел паровоз, резко, толчками стал останавливаться. И
тотчас с двух сторон дробно застучали лошадиные копыта. Сухие щелчки
выстрелов смешались с конским ржанием, выкриками и разбойничьим посвис-
том.
Пассажиры повскакивали с мест, кинулись к окнам и увидели мчащихся к
вагонам пестро одетых всадников. Следом тряслись несколько бричек. А уж
за ними, изо всех сил волоча по пыли винтовки, бежали пешие.
Несколько пуль щелкнуло по крыше вагона. Со звоном разбилось стекло.
Пассажиры отхлынули от окон.
Первым к площадке вагона подскакал широкоплечий парень с развевающи-
мися соломенными волосами. У него было круглое благообразное лицо, прав-
да побитое оспой, - в другое время и в иной ситуации он бы скорее сошел
за добросовестного пахаря и примерного прихожанина, нежели за грабителя.
Лихо, прямо с седла он прыгнул на вагонную площадку. Следом, цепляясь
друг за друга оружием, в вагон ввалилось еще несколько человек.
В коридор навстречу бандитам выскочили командиры Красной Армии, за
ними - всполошенные гиканьем и выстрелами Волин и Дудицкий. Но от двери
в конце коридора неистово крикнули:
- Наза-ад! Не выходить!
Один из командиров поспешно отстегнул кобуру, рванул наган.
Светловолосый бандит кинулся всем корпусом вперед и, почти не целясь,
привычно, навскидку выстрелил - командир выронил наган и, недоуменно
прижимая руки к животу, рухнул на пол.
Остальные шарахнулись обратно на свои места.
- Молодец, Мирон! - похвалил светловолосого тот, что был в смушковой
шапке. Поигрывая плетками, они пошли по вагону.
- У кого еще пистоли есть?
Пассажиры подавленно молчали, отводя глаза в сторону: не дай бог
что-то во взгляде не понравится!
Светловолосый встал перед командирами Красной Армии. У него не было
передних зубов, и он нещадно шепелявил:
- Кто такие будете?
Командир с калмыцким лицом посмотрел на убитого товарища, зло отве-
тил:
- Не видишь, что ли? Командиры Красной Армии!.. А дальше что?
- Ты гляди, еще шебуршатся! - удивленно покачал головой бандит в
смушковой шапке. - А ну, выходь на свет божий! Там поглядим, что с вами
делать дальше!..
Командир с калмыцким лицом взглянул на еще одного своего, совсем юно-
го, товарища, и тот встал рядом с ним. Они молча вышли из вагона.
- Мирон! Как думаешь, в расход их или же батьке показать? - обернув-
шись к напарнику, спросил - ангеловец в смушковой шапке. Его так и рас-
пирало от сознания, что в руках столько людских жизней.
- Всех военных батько велел сперва ему показывать! - неохотно сказал
Мирон и уставился на поручика Дудицкого: - А ты почему не выходишь?
Вконец растерявшийся поручик сбивчиво заговорил:
- Видите ли, мы... мы с этими людьми ничего общего не имеем и к Крас-
ной Армии тоже... мы...
- Короче! - потребовал Мирон и недобрыми глазами посмотрел прямо в
переносье поручику, словно прикидывая, куда выстрелить.
Тогда Волин отстранил Дудицкого и сухим, официальным голосом сказал:
- Я так понимаю, что вы наши союзники в борьбе с красными?
- Чего? - не понял Мирон.
- Мы - офицеры. Офицеры белой армии, - пояснил Волин. - Я - ротмистр,
он - поручик, еще с нами...
- Беляки, значит? - криво ухмыльнулся Мирон. - К Деникину чесали?..
Ступайте туда же, до компании с красными!
- Нас что... расстреляют? - испуганно спросил Дудицкий.
- Може, расстреляют, а може, нет. Как батько решит! - ощерился Мирон,
наслаждаясь замешательством господ белогвардейцев.
- Какой еще батька? - не понял Волин.
Мирон с головы до ног смерил его удивленно-насмешливым взглядом, пре-
небрежительно сказал:
- На сто верст вокруг тут только один батько, Батько Ангел. Если он
пожелает, может, перед смертью будете иметь счастье побеседовать с
ним...
Затем ангеловцы согнали всех военных в одну группу. Кольцова среди
них не было.
Мирон угрюмо и деловито оглядел красных командиров и офицеров, словно
отыскивая, к чему придраться, задержал взгляд на начищенных до блеска
сапогах ротмистра Волина, отставив ногу вперед, спросил:
- Какой размер?
- Что? - Волин поднял на него глаза, в которых были одновременно и
