Молодой и бесстрашный этот голос обладал какой-то притягательной и
опасной силой. Это был голос порыва. Голос вечной атаки.
- Кто это? - спросил Юра стоявшего рядом пожилого человека в очках.
- Щорс, молодой человек! Начдив Щорс! Приехал с фронта принимать по-
полнение! - уважительно отозвался этот человек и гордо повторил: - Сам
товарищ Щорс!
Юра не впервые слышал о Щорсе. В Киеве, кто восторженно, кто со стра-
хом, много говорили об этом неслыханно смелом и талантливом командире. В
восторженных рассказах простого люда имя его звучало, как легенда.
Вот над площадью прокатилось громкое, штормовое "ура", и оркестр за-
играл "Интернационал". Затем послышалась громкая, четкая команда:
- Справа звеньями, равнение на середину-у - рысью... марш-ма-арш!..
Пополнение прямо с Думской площади уходило на фронт. Мимо Юры проез-
жали всадники, похожие на тех, кого он видел в артиллерийском дивизионе:
на сурового командира дивизиона, на Красильникова. И Юра вдруг подумал,
что эти люди направляются туда, где его отец, что эти винтовки, эти шаш-
ки - против него. Но останавливаться на этой мысли было страшно. Выбира-
ясь из толпы, он стал думать об отце. Когда они встретятся? И какой бу-
дет эта встреча? Нет, надо было ему все же пробираться на фронт. Ведь
подумать только, он бы мог быть уже рядом с отцом, разделил бы с ним
опасности, помог в трудную минуту. Разыгравшееся воображение рисовало
одну картину за другой: вот он возвращается из разведки и приносит цен-
ные сведения. Генерал награждает его, и все спрашивают наперебой и бла-
гоговейно: "Кто он, этот юный герой?" А отец отвечает: "Это мой сын". И
смотрит на Юру ласково и лукаво, как умеет смотреть только он...
Трамвай долго и гулко тащился на Лукьяновку по бесконечной Львовской,
а потом по Дорогожицкой улицам. Возле Федоровской церкви Юра лихо спрыг-
нул с подножки трамвая и повернул в переулок, где жил Бинский. Возле ни-
зенького домика с подслеповатыми окнами он остановился и постучал в
дверь.
- Заходите! - приказал из-за двери скрипучий голос.
В темной прихожей Юра разглядел Бинского.
- Здравствуйте! - безрадостно произнес Юра.
- А, Юрий! Очень рад. Очень! Раздевайтесь, снимайте курточку, сейчас
будем пить чай! - засуетился Бинский.
- Благодарю, но я не хочу чая...
- Раздевайтесь, раздевайтесь. Без чая я вас не отпущу, - настаивал
Бинский, помогая Юре снять курточку и на ходу ощупывая ее. - Идемте в
комнату.
Здесь тоже было сумрачно, пахло сыростью и мышами. Посередине комнаты
с низким потолком стоял овальный стол, у одной стены - комод, возле дру-
гой - кушетка и тумба с граммофоном - хозяйство человека, которому от
жизни ничего больше не нужно.
- Садитесь, кадет! Я приготовлю чай, а вы пока послушайте Вяльцеву. -
Бинский опустил мембрану граммофона на пластинку и торопливо вышел.
Сколько раз уже Юра объяснял Бинскому, что никакой он не кадет, но,
похоже, Бинский специально каждый раз забывал об этом.
Вяльцева раскатисто пела о тройке, о пушистом снеге... Бинский принес
и поставил на стол стакан чаю, коробку с ландрином и опять озабоченно
вышел.
Из вежливости Юра отхлебнул глоток. Чай был холодный и какой-то лип-
кий. Мальчик отодвинул стакан.
Вскоре вернулся Бинский с небольшой корзинкой.
- Это - перловая крупа для вас, - показал он на кулек, который лежал
рядом с двумя бутылками мутноватой жидкости. - А это... это... э-э...
- Самогон? - попытался угадать Юра.
- Да-да. Это - самогон! - обрадованно и торопливо согласился Бинский.
- Жуткая гадость. Но люди пьют... Я вас прошу, дружок, сделайте мне
одолжение. Занесите этот... э-э... самогон одному моему знакомому. Вам,
правда, придется сделать крюк!
Но в виде одолжения... Ноги у вас молодые... - Бинский смотрел на Юру
просительными глазами, и, чтобы не выдать своей неприязни, Юра отвернул-
ся и пробормотал полусердито:
- Пожалуйста!
- Поедете на Подол... Деньги на трамвай у вас есть? - услужливо засу-
етился снова Бинский.
- Конечно, - ответил Юра, зная, что Бинский все равно денег не даст и
спрашивает о них единственно для проформы.
- Сразу возле Контрактовой площади увидите Ломакинские склады, спро-
сите весовщика Загладина... Запомнили? - напутствовал мальчика Бинскнй.
- Да.
- Скажете ему: "С добрым утром, Алексей Маркович". И вручите.
Юра кивнул.
Бинский снова на секунду-другую выскочил из комнаты, вернулся с кур-
точкой, помог Юре надеть ее. Хлопнул его по плечу, зачем-то подмигнул.
Он был весь словно на шарнирах.
- Счастливого пути, кадет! - прокричал он и, подталкивая Юру впереди
себя, проводил его на улицу.
Пересаживаясь с трамвая на трамвай, Юра доехал до Подола. Потом пеш-
ком пошел по булыжной Контрактовой площади, пыльной и грязной, со мно-
жеством замызганных харчевен и маленьких лавочек. Звонили к службе в
Братском монастыре, и толпа нищих в ожидании богомольцев плотно обступи-
ла монастырскую паперть.
Юра, не глядя ни на кого, быстро пересек площадь и вышел на улицу,
которая вела к Днепру. Всю правую сторону улицы занимали приземистые
складские помещения. На фасаде чернели огромные буквы: "Торговые склады
бр. Ломакиных". Склады были обнесены забором с колючей проволокой. У во-
рот прохаживался часовой - молоденький красноармеец с беспечным лицом.
Когда подошел Юра, был уже обеденный перерыв. Грузчики, стоя у ворот,
курили самокрутки, балагурили. Кто-то показал Юре Загладина. Это был вы-
сокий широкоплечий, в запорошенной мучной пылью брезентовой робе, мужчи-
на.
- С добрым утром, Алексей Маркович, - подойдя вплотную, сказал Юра.
- Долго почивать изволили, юноша, - с неожиданной суровостью ответил
Загладин и с опаской бросил взгляд по сторонам. - День уже.
Он взял Юру за руку, и они пошли за угол. Убедившись, что за ними
никто не наблюдает, Загладин требовательно протянул руки:
- Давай!
Обе бутылки он засунул в карманы брюк под широченный брезентовый пид-
жак.
- Ты к Бинскому или домой? - спросил Загладин.
Юра удивился: оказывается, Загладин уже знал о нем!
- Домой.
- Передашь дяде... - строгим голосом сказал Загладин, - Викентию Пав-
ловичу... что тетя Агафья приедет сегодня вечером. Если, конечно, придет
пароход. - Посмотрел мальчику в глаза и добавил: - Время-то сам знаешь
какое - пароходы ходят нерегулярно.
Дотронувшись рукой до козырька кепки, он небрежно повернулся и дело-
вито зашагал к складам мимо скучающего часового, бросив ему на ходу
что-то, по-видимому, веселое, потому что часовой отставил в сторону вин-
товку и засмеялся. А Загладин уже шел мимо открытых настежь огромных ла-
базов, в глубине которых высились бунты пшеницы, мимо высоких пирамид из
бочек, потом скрылся за горами обсыпанных мукою мешков, пыльных тюков,
лохматых кулей и ящиков, что возвышались на всей площади складов.
Юра торопился, потому что опаздывал к обеду. Своим ключом он отомкнул
калитку, вбежал в густую, вялую от зноя зелень палисадника и только хо-
тел подняться на крыльцо, как услышал через открытое настежь окно столо-
вой взволнованный голос Ксении Аристарховны:
- Не впутывай, слышишь, не впутывай Юру в свои дела. Он слишком мал!
- Перестань! - раздраженно отозвался Сперанский. - Ты думаешь, мне
самому легко? Но так надо.
"О чем это они?" - бегло подумал Юра, и неясная тревога коснулась его
сердца. Он, нарочито громко стуча каблуками по крыльцу, вошел в прихо-
жую.
Уже за столом под смущенные взгляды Сперанской он рассказал, что при-
нес крупу и что по просьбе Бинского ездил на Подол и поэтому задержался.
Слово в слово передал Викентию Павловичу то, что велел сказать Загладин.
- Ну и слава богу! - вздохнула Ксения Аристарховна. - Слава богу, что
все обошлось... Сперанский строго взглянул в ее сторону и тоже облегчен-
но вздохнул, обращаясь к Юре:
- А твоя тетя разволновалась и отругала меня. - Он притянул Юру к се-
бе, прижал его голову к своему жилету и непонятно почему сказал: - Ниче-
го, Юра, все образуется...
- Какие хорошие все-таки люди, - подумал о них у себя в комнате Юра,
- как они обо мне заботятся! Как переживают!" И все же в глубине души
шевелилось какое-то смутное предчувствие разочарования... "Что они скры-
вают от меня? Что не договаривают?"
А вечером над городом раскололись, как поздние громы, тревожные звуки
набата - такие громкие, что казалось, вот-вот с куполов посыплется позо-
лота. Им тотчас ответили гудки пароходов. По Никольской побежали встре-
воженные люди, на ходу растерянно перебрасывались между собой:
- Горит!
- Где горит-то?
- Кто-то сказал - на вокзале.
- Нет, на пристани.
- Что там?..
А кто-то также запальчиво утверждал.
- Белые идут!
- Откуда тут возьмутся белые? Петлюра возвертается! - возражал ему
кто-то. - Ясно одно! Красные сдают Киев. И видать, все сжигают.
Викетий Павлович стоял у окна, напряженно вслушивался во всполошность
колоколов и гул людских голосов.
- Что-нибудь случилось? - испуганно спросила его жена.
- Сейчас каждый день что-нибудь случается, - ответил Викентий Павло-
вич и, наспех накинув пиджак на плечи, вышел к калитке. Следом за ним
выбежал и Юра.
В конце улицы над домами медленно расползалось по небу огромное баг-
ровое зарево.
- А может, это тот самый пароход горит? - высказал робкое предположе-
ние Юра.
- Какой еще пароход? - с удивленной бессмысленностью посмотрел на Юру
Викентий Павлович.
- Ну... на котором тетя Агафья...
Эта фраза почему-то не понравилась Викентию Павловичу.
Он раздраженно сказал:
- Прекрати болтовню, Юрий! И вообще, марш в дом!
Юра медленно и неохотно побрел к крыльцу, не понимая, за что сейчас
на него накричали, и от обиды до боли закусил нижнюю губу.
А Викентий Павлович вышел на улицу, спросил у пробегавшего мимо рабо-
чего:
- Что там горит, товарищ?
- Ломакинские склады! - ответил тот, с горечью поглядывая вперед, на
дымы, что пластались над городом.
- Что вы говорите! - сочувственно сказал Викентий Павлович.
Охваченные огнем со всех сторон, полыхали склады. Горело зерно. Ярким
пламенем были охвачены кубы прессованного сена.
Коробились в огне сапоги, тысячи пар сапог. Звонко лопалась и разле-
талась в разные стороны черепица. Рушились и оседали к земле приземистые
лабазы. Черный дым затягивал купола церкви Братского монастыря, стлался
траурным покрывалом над улицами - и жирная, бархатистая копоть неслышно
опадала к ногам напуганных людей.
...К утру от складов ничего не осталось, кроме выжженной земли, кучи
золы да закопченных полуразрушенных стен. В Киев из поездки в прифронто-
вую зону Фролов вернулся на следующий день после пожара на Ломакинских
складах. Был поздний вечер. С вокзала он поехал прямо в гостиницу "Фран-
суа" - привести себя с дороги в порядок. А через час отравился на пло-
щадь Богдана Хмельницкого.
По широкой гулкой лестнице Фролов поднялся в свой кабинет и прочитал
там сводку Особого отдела. Она была тревожной: появились банды в районах
Новопетровцев, Вышгорода, Демидова, Горенок, Гостомеля. Они словно бы
кольцом окружали Киев. Отряд Зеленого, имеющий две с половиной тысячи
хорошо вооруженных бандитов, пулеметы и орудия, захватил Триполье и ряд
прилегающих к нему волостей. Обострилась обстановка и в самом Киеве:
участились перестрелки по ночам, убийства отдельных красноармейцев и со-
ветских работников, факты саботажа, диверсии...
Кончив читать сводку, Фролов позвонил дежурному, узнал, что Лацис еще
у себя, и отправился к нему.
Усталые глаза Мартина Яновича оживились при виде Фролова.
- Здравствуй. Садись. Рассказывай, - коротко попросил он.
Стараясь придерживаться только главного, Фролов доложил результаты
поездки. Потом заговорил о том, что тревожило больше всего. Начал прямо
