из-за того, что они все равно не были бы востребованы - своим
временем...
По контрасту с повестью Фирсова, рассказ Сергея Другаля "Чу-
жие обычаи" - космическая НФ, написанная в виртуозном другалев-
ском стиле. Команда первооткрывателей высаживается на свеженькую
планету и принимаются устанавливать взаимопонимание с местным
первобытным населением. Судя по тому, как ребята это делают, ме-
тодология процедуры контакта на Земле еще не разработана. Контак-
теры просто развлекаются - и заодно развлекают читателя. Один ге-
рой, установив несоответствие обычаев планеты общечеловеческим
нормам, начинает активную прогрессорскую деятельность, за что и
получает. Другой, установив то же самое, принимает чужие обычаи
как данность и успешно (до полной потери гуманистической идеоло-
гии) вливается в первобытно-племенной коллектив. Резюме: в чужой
монастырь со своим уставом не суйся. Пожалуй, редко какой рас-
сказ я читал с большим удовольствием.
Помня, что время не стоит на месте - и авторы иногда тоже,- я
постарался забыть о разочаровании от "Охоты на Большую
Медведицу", первой повести Алексея Иванова, и приступил к его но-
вому программному произведению, которое называется "Корабли и Га-
лактика". И сразу же обрадовался - мне показалось, что у автора
появилось чувство юмора. Ну что еще я мог подумать, если с пер-
вых строк стало ясно, что я читаю классическую по форме космичес-
кую оперу, нарочито патетическую и выспренную, да еще и с велико-
лепными пародийными эпизодами - одно описание космической крепос-
ти с подъемным мостом, контрфорсами и краснокирпичными заплатами
чего стоит! В общем, читаю, радуюсь и думаю, что все хорошо,
только надо было автору для еще большего юмору тупо писать вооб-
ще все существительные с заглавной буквы - не только Корабли, Лю-
ди и Космос, а еще и, скажем, Пульт, Антенна и Сопло. И вдруг за-
мечаю - что-то не так. Кажется, автор все эти пародийные прелес-
ти использует как антураж для серьезной космической оперы - нас-
колько космическая опера вообще может быть серьезной. То есть,
это у Алексея Иванова эстетика такая - то, что я однозначно вос-
принимаю как хохму, он не менее однозначно воспринимает как
изыск. Вот ведь какая разница восприятий... И теперь меня мучает
и гложет вопрос: это у меня восприятие такое уродское - или гос-
подин автор не в состоянии адекватно подобрать инструментарий для
создания своих произведений? Впрочем, повторяю, читается все это
забавно и даже может сильно понравится младшим школьницам.
И закончить обзор я хочу упоминанием о повести москвича Алек-
сандра Громова "Наработка на отказ". Громов написал сильную и ди-
намичную вещь о Человечестве, которое обречено бесконечно повто-
рять свои ошибки, главная из которых - пренебрежение этичностью
средств, используемых для достижения поставленной цели. Это кос-
мическая фантастика - действие разворачивается на другой планете,
которую колонизируют сразу несколько держав. Каждая делает это
по-своему, но основное внимание автор обращает на одно поселение,
давно ставшее самодостаточным социумом. Социум этот быстро асси-
милирует новичков (тем самым сводя почти на нет влияние материн-
ского социума) и семимильными шагами движется от относительной
свободы к неприкрытому тоталитаризму.
В "Наработке на отказ" есть почти все, что я хотел бы видеть в
добротно сделанном произведении массовой коммерческой (что не
значит дурной) НФ - герой с ясно различимым характером, изобрета-
тельно написанный антураж, загадка. Несколько подкачал сюжет -
автору, кажется, не хватает пока дыхания на такие длинные дистан-
ции и он никак не может выдержать ритм. Впрочем, это могут быть
издержки технические - "Следопыт" напечатал повесть (роман?) в
журнальном варианте... А в общем, могу только порадоваться, что в
нашей фантастике появился новый многообещающий автор.
И в 1993, и в 1994 годах "Уральский следопыт" приходил в Сан-
кт-Петербург судорожно. К декабрю здесь появился только четвер-
тый номер. Увы. Обзор останавливается на полпути...
Как жизнь.
Василий ВЛАДИМИРСКИЙ
Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Избранные произведения. Том I. /
Нижний Новгород: "Флокс", 1994.- (Золотая полка фантастики).
Я люблю роман "Евангелие от Тимофея" и потому заранее прошу
простить меня за возможную пристрастность. На это есть свои при-
чины. Кому-нибудь может показаться, что мои оценки слишком
субъективны и эмоциональны, но... Простите.
Как известно, "Евангелие..." вместе с новым романом "Клинки
Максаров", первоначально напечатанном в значительно сокращенном
варианте в "Меге" #1 за 1994 год, составляют первую половину обе-
щанной тетралогии "Тропа". Стоит ли говорить, что вариант романа,
сокращенный в три раза за счет с кровью вырванных из текста кус-
ков, был весьма далек от совершенства. Однако мне кажется, что
"Евангелие...", в свое время почти обойденное вниманием критики,
заслуживает того, чтобы остановиться на нем отдельно.
"Евангелие от Тимофея" - очень умный и очень грустный роман.
Это роман-антиутопия, роман-гротеск, роман-притча. Притча о влас-
ти и о жизни, которая продолжается вопреки и несмотря на тупую
давящую силу этой власти. И если Лес в "Улитке на склоне" (вещи,
связь с которой в "Евангелии от Тимофея" прослеживается на уров-
не символов) является метафорой чужого и непонятного будущего, то
Вершень, Иззыбье и Бездна - достаточно прозрачная метафора нас-
тоящего, не менее таинственного и пугающего. И у Стругацких, и у
Брайдера и Чадовича власть как таковая - один из главных предме-
тов размышления. Уже в силу своей природы власть, как правило,
достается тому, для кого обладание ею служит достаточным вознаг-
раждением за любые издержки морального плана. Чем выше моральные
требования человека к себе, тем меньше шансов у него взобраться
на верхнюю ступеньку социальной лестницы. Так происходит в любом
обществе, не зависимо от того, чем регулируются отношения в нем -
Конституцией, Библейскими Заповедями или Письменами на полях ста-
рой поваренной книги. Так будет продолжаться до тех пор, пока бу-
дет существовать сама власть - или, по крайней мере, институты
власти.
Здесь таится и еще одно, принципиальное отличие "Улитки на
склоне" от "Евангелия от Тимофея": если взгляд Переца на полную
бытового абсурда жизнь Управления - это взгляд изнутри, то взгляд
Артема, главного героя дилогии, путешественника между мирами -
это взгляд стороннего наблюдателя, и среди кажущегося абсурда он
обнаруживает четкую систему, действующую с достаточно высокой
функциональностью, любое отступление от которой ведет к гло-
бальной катастрофе со сложно представимыми последствиями. Поэто-
му достигший вопреки всем социальным законам вершины власти
Артем, еще более беспомощен, чем Перец, занявший место Директора
Управления. Любое изменение, независимо от его целей, ведет
только к худшему - и это замыкает нового "Тимофея" в заколдован-
ный круг.
И поэтому Артем уходит. Все поручения, которые дают ему стран-
ные существа, живущие во многих мирах одновременно, всего лишь
служат предлогом. На самом деле ступить на Тропу его заставляет
бессилие что-либо изменить.
Мир - или, вернее, миры - "Клинков максаров" в основном еще
менее гостеприимны, чем мир "Евангелия..." И если Вершень закали-
ла и изменила душу и разум Артема, то мир максаров проделал тоже
самое с его телом и волей - лишив тем самым последнего, что род-
нило его с тем человеком, который когда-то покинул Землю через
межпространственную щель. Впрочем, здесь авторы уже не замахи-
ваются на глобальные проблемы философского или социального плана.
Главный вопрос "Клинков максаров" - вопрос о природе зла, но на
мой взгляд, сам образ абсолютного зла выполнен в этом романе не
совсем удачно. Социальные отношения в мире максаров на первый
взгляд прямо противоположны отношениям в "Евангелии...". Жесткая,
централизованная олигархическая власть там - и полная анархия,
где относительное затишье может существовать только благодаря па-
ритету сил воинственных, почти бессмертных максаров здесь. И
Артем, незванным вторгшийся в пределы страны максаров, оказывает-
ся именно той мелочью, которая разрушает это шаткое равновесие.
"Клинки максаров" четко доказывают, что склонность ко злу -
свойство не врожденное, а благоприобретенное. И даже максары по
рождению не чужды любви - а она, как это ни банально, сильнее не-
нависти и даже смерти. Зло в человеке, равно как и добро, всегда
индуцировано извне, но личности вне того и другого не существует.
Именно поэтому добро и зло неразделимы.
Путь Артема - не путь Воина, и поэтому он возвращается назад,
чтобы снова выйти на Дорогу, ведущему к Изначальному миру, через
миры и судьбы. Встретить самого себя на этой Тропе не проблема,
не говоря уж о друзьях, умерших многие годы назад.
Третье большое произведение сборника - "Стрелы Перуна с разде-
ляющимися боеголовками" прежде не публиковалось. Довольно мягкая
сатира на нынешнее положение дел в государстве, когда отдельные
субъекты в своем стремлении к автономии стремительно приближают-
ся по размерам и населенности к городам-государствам Древней Гре-
ции. Судьба Пряжкина, министра обороны Всея Роси и всех провин-
ций - судьба обыкновенного честного и в меру добросовестного ра-
ботника, маленького человека, попавшего в мясорубку Большой Поли-
тики. В общем-то говоря, именно этому и посвящен весь сборник
Брайдера и Чадовича - судьбам маленьких простых людей, против
своей воли втянутых в события глобального масштаба, людей, поло-
манных, пережеванных и выплюнутых эпохой - но тем не менее не по-
терявших того, что делает их симпатичными нам: самоиронии, мягко-
го скепсиса и сострадания к другим.
За это я и благодарен Ю.Брайдеру и Н.Чадовичу.
Геннадий ПРАШКЕВИЧ. Шпион против алхимиков: Сб.- Екатеринбург:
"Тезис", 1994.- (Иноземье).
Итак, наконец-то екатеринбургскому издательству "Тезис" приш-
ла в голову светлая мысль собрать под одной обложкой все девять
повестей сибирского писателя Генадия Прашкевича, так или иначе
относящихся к его широко известному циклу "Записки промышленного
шпиона". Примечательно, что все эти повести наконец выстроены в
соответствии с внутренней хронологией цикла и благодаря этому те-
перь жизнеописание Эла Миллера, гения промышленного шпионажа,
выглядит достаточно последовательным и детальным. Точнее сказать,
это описание перманентного грехопадения Миллера, ибо среди всех
повестей нету ни одной - ни одной! - где промышленными шпионами
не совершалось бы то или иное тяжкое преступление против всего
человечества.
Промышленный шпион не может быть глуп и недальновиден, и Эл
весьма умен в рамках своей профессии, но он живет в безжалостном,
жестоком мире, где знания смертельно опасны, ибо они означают
деньги, привилегии и власть. А поэтому лучше тихо делать свое де-
ло, и, выйдя за пределы Консультации, молчать, как рыба или наб-
равший в рот воды. Эл именно так и поступает, будь то информация
о экологической катастрофе, как в "Итаке - закрытом городе" или
"Человеке из морга", или о машине времени, как в "Шпионе в Юрском
периоде". Пожалуй, он слишком любит жизнь - и эта безумная жажда
жизни не только делает Миллера идеальным шпионом, но и придает
повестям неожиданную остроту психологического детектива. Прашке-
вич поступил мудро, противопоставив в последнее время Консульта-
ции, на которую работает Эл, тайную организацию "алхимиков" - еще
более глобальную и всеобъемлющую, цель которой - любыми средства-
ми заставить человечество двигаться по заранее немеченому ими пу-
ти. И хотя "алхимики" никогда не убивают своими руками, пугающая
загадочность и неясность их конечной цели как-то сразу делает
