****************************************************************
Д В Е С Т И
_______________
Журнал под редакцией
Сергея БЕРЕЖНОГО и Андрея НИКОЛАЕВА
No A
август 1994
****************************************************************
0titul.200 Оглавление
1editors.200 Колонка редакторов
2bugrov.200 Памяти В.И.Бугрова
Сергей Бережной
Андрей Балабуха
Андрей Чертков
Борис Миловидов
3awards.200 АЭЛИТА-94
БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ-94
4lazarch.200 C.Бережной.
"Миры великой тоски"
(о творчестве А.Лазарчука)
5perumov.200 А.Николаев
"Кто скрывается под
псевдонимом "Ник.Перумов"
С.Переслегин
"Лефиафан", бывший "Фатерлянд",
или Повторение пройденного"
Н.Рязанова
"Мифы Четвертой Эпохи"
Н.Перумов
"Автор устами героя,
или Семь упреков госпожи Резановой"
6nebula.200 М.Бишоп
"Кому она нужна, эта "Небьюла"?"
7letter.200 "ИНТЕРПРЕССКОН-94" в откликах
Письма
Р.Арбитман (Саратов)
В.Окулов (Иваново)
Н.Горнов (Омск)
П.Вязников (Москва)
А.Лазарчук (Красноярск)
М.Успенский (Красноярск)
Э.Геворкян (Москва)
А.Больных (Екатеринбург)
Статьи
С.Логинов (Санкт-Петербург)
"Сор из избы, или История
бронзового пузыря"
В.Владимирский (Санкт-Петербург)
"Зверь пробуждается?..
Зверь умирает?.."
Н.Перумов (Санкт-Петербург)
"Исповедь аутсайдера"
В.Казаков (Саратов)
"Раз, два, три - солнышко, гори?"
Б.Штерн (Киев)
"Открытое письмо"
8dialog.200 "Пейзаж после битвы"
Диалог Б.Стругацкого и А.Столярова
9vopr.200 Анонс
"Чертова дюжина неудобных вопросов
Борису Натановичу Стругацкому,
члену жюри премии "Странник"
Редакция выражает искреннюю благодарность
Андрею Евгеньевичу Черткову
за неоценимую помощь в работе над журналом.
Покровители журнала:
издательство под руководством
Александра Викторовича Сидоровича
издательство под руководством
Николая Юрьевича Ютанова
КОЛОНКА РЕДАКТОРОВ
Сергей БЕРЕЖНОЙ
"Рок-н-рол мертв, а мы - еще нет..." БГ лукавит. Пока он держит в
руках гитару, рок-н-рол жив.
С фэндомом та же самая история. "Стаж-Птица" многократно заявляла о
смерти фэндома. Но пока она выходила, фэндом был жив. Он был жив хотя
бы тем, что читал "СП".
По-сути, именно "Страж-Птица" спасла российскому фэндому жизнь в ту
эпоху, когда с треском рвались связи между клубами, фэнами, авторами.
Фэнзины исчезали один за другим, для поездок на коны не было денег,
исчезновение почты стало не исключением, но правилом. Хуже того -
практически исчезла отечественная фантастика, фэнам оставалось только
перечитывать давно изданное - или пытаться удовлетворить сенсорный го-
лод изданной стотысячными тиражами фээлпешкой. Убогая замена, на мой
взгляд.
Фэндом не умер, потому что смеялся. Смеялся над собой, читая
"Страж-Птицу". Радостно хохотал, перечитывая "Понедельник начинается в
субботу". Издевательски ржал над идиотизмом переводчиков-дилетантов.
Он выжил. Дурные времена позади. Ушло в прошлое кошмарное ощущение
своего бессилия. Впервые я испытал его, когда мне не удалось оттиражи-
ровать тридцать второй "Оверсан-информ"... Жуткое чувство. Стена. Бе-
тон. Безнадега...
"I'm breaking the wall"... Каждый раз, когда я смотрю "Стену", я
вспоминаю тот ноябрь девяносто первого. Сначала я вспоминал его с ужа-
сом. Потом ужас потускнел, съежился и издох. Прошло почти три года.
Всего. Совсем немного, в общем-то... Но все изменилось.
Вы чувствуете, как все изменилось?.. Или для этого нужно два года
просидеть в Севастополе, отрезанным от всего, что ты любишь - от лю-
дей, книг, перемен,- от всего! - и лишь после этого, перебравшись в
грохочущий жизнью Питер, почувствовать руками то самое, настоящее СВОЕ
дело?..
А начав, так трудно остановиться... Поэтому я не боюсь, что наш с
Андреем новый журнал погибнет от облома. Когда-нибудь, конечно, он ис-
черпает себя. Но тогда непременно появится что-то новое...
Что? Поживем - увидим...
Андрей НИКОЛАЕВ
В марте 1988 года вышел первый номер фэнзина "Измерение Ф", кото-
рый издавали в Санкт-Петербурге (тогда еще Ленинграде) Андрей Нико-
лаев и Леонид Резник. Тогда же вышел первый номер "Оверсана", издавае-
мый в Севастополе Андреем Чертковым и Сергеем Бережным. В начале девя-
ностого года Леонид Резник эмигрировал в Израиль, а Чертков переселил-
ся в Питер. Николаев стал издавать "Сизиф", Бережной - "Фэнзор". В де-
кабре 1990 года Сергей Бережной гостил в Питере и как подарок Чертко-
ву Николаев и Бережной за ночь сделали "Оберхам" (никогда не забудем
ту ночь, когда мы безудержно смеялись, не давая людям спать). "Обер-
хам" предназначался для одного Черткова, но был размножен по просьбе
нашего давнего друга Сидоровича и разослан по городам и весям. Имел
успех. Вышло три-четыре номера и... И наступили новые времена. Умер
"Сизиф". Умер "Фэнзор". Бережной пытался выжить в самостийной Украине,
Николаев все внимание уделил "Интерпресскону". И вот весной 1994 года
Бережной вслед за Чертковым перебирается в Питер. И - "Сидоркон-94".
Как следствие - рождается журнал. Над названием голову не ломали. Но!
То, что мы хотели бы делать (и то, что сделали в том номере) не укла-
дывается в достаточно тесные рамки "Оберхама". И вот новый журнал -
наследник по прямой всех вышеназванных (вдобавок "Интеркомъ" - родной
дядя!).
И напоследок. Знали бы Вы, господа, как трудно, как невероятно
сложно в нашей стране, просто невыносимо - не издавать журнал. Как от-
вратительно вздыхать над каждым попадающим в руки прекрасным материа-
лом и откладывать его "до лучших времен". Это поистине тяжело. И как
счастливы мы теперь, вновь обретая голос. Все технические трудности
(если вдруг они возникнут) померкнут перед счастьем доставить Вам,
господа, несколько приятных минут.
ПАМЯТИ
ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА БУГРОВА
(14 мая 1935 - 24 июля 1994)
Сергей БЕРЕЖНОЙ
Я написал эту песню давно.
Она написалась сама собой, как обычно пишутся только лучшие песни.
Она написалась так, потому что я точно знал, для кого я ее пишу:
Настройтесь на свердловскую волну
И стрекот всех кузнечиков эфира
Пропустит вдруг: "Я жду тебя, мой милый..." -
И ты поймешь, что медлить ни к чему,
Что где-то далеко, в горе из малахита
Ждет именно тебя среди высоких круч
Хозяйка той горы колдунья Аэлита -
И только у тебя к ее богатствам ключ...
На моей второй "Аэлите" мне так и не удалось спеть ее в его присут-
ствии. Не получилось. Что ж, подумал я, успею.
Прошло пять лет. Мы встречались на Ефремовских Чтениях и "Интер-
прессконе" в Питере, на других съездах и конференциях - и под рукой
всегда не оказывалось гитары, или мешало еще что-то, или... Ладно, ду-
мал я, ладно, успею!
...Закон пути немыслимо суров:
Мы делим расстояние на скорость,
Высчитываем время, словно корысть,
Молитвами торопим бег часов.
Там где-то замок есть из теплого гранита,
И обвился кольцом вокруг стены дракон...
А в замке том грустит принцесса Аэлита -
Ей страшно без тебя в огромном замке том...
На этом "Интерпрессконе" я как-то в разговоре упомянул об этой пес-
не. Должен приехать Виталий Иванович, сказал я. У меня давно припасен
для него подарочек. Если он приедет, я на концерте специально для не-
го спою...
...Посадка. Самолет на полосе.
К перрону подкатил свердловский поезд.
Ямщик заткнул двугривенный за пояс
И звездолет в Кольцово мягко сел.
И вот - в конце пути - последняя молитва:
Прими нас и спаси от будничного сна,
Прекрасная, как жизнь, богиня Аэлита,
Распахнутая в мир свердловская весна!
Он так и не приехал...
Андрей БАЛАБУХА
ХОТЬ ЧТО-ТО ИЗ ТОГО, ЧТО НЕ УСПЕЛ СКАЗАТЬ...
Говорят, если, дожив до сорока, просыпаешься однажды и обнаружи-
ваешь, что у тебя ничего не болит, - значит, ты уже на том свете. Не
знаю, может, поборникам модного ныне здорового образа жизни и удается
отдалить этот рубеж. Но даже если так, не могу представить себе, что-
бы кому-то удалось избавиться от боли памяти. В разном возрасте вся-
кий из нас начинает вести собственный мартиролог - и чем позже, тем
лучше! - но все мы рано или поздно приходим к тому, что вес его на ду-
ше начинаешь ощущать постоянно, как некую неотъемлемую часть самого
себя. Как четки, перебираешь имена.
Дима Брускин, переводчик Лема, бессменный секретарь клуба фантас-
тов в "Звезде",- именно он и ввел меня туда в шестьдесят первом...
И Дед, Илья Иосифович Варшавский, постоянный председатель этого
клуба, а потом, уже в конце шестидесятых, первый руководитель семина-
ра молодых фантастов в Союзе писателей...
И Георгий Сергеевич Мартынов - трагически не реализовавший себя пи-
сатель и до конца реализованный человек.
Четки, четки...
Евгений Павлович Брандис и Владимир Иванович Дмитриевский. Лев Ва-
сильевич Успенский. Геннадий Самойлович Гор. Александр Мееров. Алек-
сандр Шалимов. Сергей Снегов. Дмитрий Биленкин и Роман Подольный. Олег
Соколов - эпоха "Искателя"... Витя Жилин, так и не успевший подержать
в руках собственной книги; нет ее по сей день...
Четки, четки... И не все ведь названы, а лишь малая часть, и о каж-
дом хочется сказать и рассказать, и каждый - по-своему - болит в памя-
ти, и с потерей каждого сжимается твой собственный мир, от которого
отсекаются все новые и новые части, и ничто не забывается, а лишь от-
ступает вглубь, и хоть рана со временем затягивается, но остаются руб-
цы, и ноющую их боль при всяком движении может заглушить лишь одно -
свежая рана.
И вот теперь - Виталик. Виталий Иванович Бугров.
Каких-то несколько дней назад говорили по телефону. Жалел, что не
сможет приехать на вручение Беляевской премии. Рассказывал об
"Аэлите". Строил планы. А теперь сидим мы с Володей Михайловым - и
вдруг звонок. "Виталий Иванович умер". Может, потому что своими глаза-
ми не видел - отказываюсь верить до сих пор. Что-то протестует внутри.
Не может и не хочет принять. Хотя умом и понимаю: факт. Непреложный и
неотменяемый. Какая там, к черту, расширяющаяся вселенная - сжимающая-
ся она. И с каждым разом - все больнее.
Друг о друге мы узнали тридцать с лишним лет назад. Не помню точно,
какой это был год - кажется, шестьдесят второй. "Уральский следопыт"
объявил тогда конкурс на лучший фантастический рассказ, и я решил рис-
кнуть. Написано было немного, да и посмотреть сейчас - сплошное дет-
ство: повесть - фантастико-историческая - об инках и несколько расска-
зов. И вот последний из них и послал. А Виталию - он не работал еще в
те поры в "Следопыте", даже не помышлял об этом, а сам грешил помалу
фантастикой, даже рассказ один опубликовал - поручили написать обзор
по итогам конкурса. И моему рассказу, оставшемуся, разумеется, неопуб-
ликованным (да и не стоил он того!) Виталий посвятил в своем обзоре
абзац. Чем-то ему неумелый этот опус приглянулся-таки. А потом, в шес-
тьдесят восьмом уже, встретились впервые, превратив заочное знаком-
ство в личное. Встретились здесь, в Питере, у меня дома, и проговори-
ли весь вечер и полночи, и было выпито немало кофе и не только кофе
(хотя кофе, все-таки, больше - по этой части Виталик уже тогда не знал
себе равных); и как-то сразу возникла взаимная симпатия, которая по-
том, годами, превращалась в переписке - встречи-то редки были, всю
жизнь так! - сперва в приятельство, а потом и в дружбу. Встречи! Да за
все время, если вести отсчет с шестьдесят восьмого, месяцев семь-во-
семь с трудом наберется - и это за четверть-то века... И месяц из них
- на том, первом, семьдесят шестого года Всесоюзном семинаре молодых
фантастов и приключенцев в Москве, в общаге Литинститута на проспекте
Добролюбова, где мы с Виталиком положили начало традиции, с тех пор
неукоснительно соблюдавшейся - на всех конвентах, семинарах, совеща-
ниях и так далее, куда мы попадали оба, селиться в одном номере (или,
если номера оказывались, по счастью, одноместными - рядом). Правда, в
тот раз Виталику здорово не подфартило: язва желудка, как ни пытался
заглушить ее, проклятую, поглощая фантастические порции мороженого,
все-таки привела его к Склифасовскому, и, возвращаясь в Питер, я оста-
вил его там. Больше того: увлеченный делами, даже не успел заехать
попрощаться - и потом много лет казнил себя за это, хотя сам Виталик
ни разу мне того лыка в строку не поставил...
А по другой традиции, ежегодно приезжая в Питер, Виталик всякий раз
останавливался у меня. И тогда начинался пир общения - на любые темы,
как правило, отнюдь не всухую да не натощак, но главным явством всег-
да были именно беседы: о литературе и о фантастике в частности, о фи-
лософии и психологии, политике и любви...
Кстати, о любви. Несовременный он человек, Виталий. К счастью. Ни-
когда не забуду одной его фразы: "Фантастика - самая целомудренная ли-
тература". Не всегда это, может, справедливо (не о Вилли Коне говорю -
и та НФ, что настоящая литература, отнюдь не всегда является пуритан-
ской). Но ведь и целомудрие - не привилегия евнухов и импотентов: да-
же самые пылкие любовные сцены можно писать воистину целомудренно - на
том и проверяется подлинный писательский талант. И вот что любопытно:
Виталик, человек мягчайший, образец толерантности, умница и врожден-
ный интеллигент, в этих вопросах умел проявлять удивительную твер-
дость. И когда готовил к публикации мой "Майский день" (так в "Следо-
пыте" и не появившийся, но в том не наша с ним вина), заставил-таки
меня убрать один фрагмент; потом его трижды выкидывали и в "Детгизе",
и в "Молодой гвардии", но если там я на редакторов злился, всякий раз
напоминая мееровские слова, оброненные как-то во время работы над "Ле-
тающими кочевниками": "Для "Костра", а не для кастратов!" - то на Ви-
талия обижаться мне и в голову не приходило. И не по дружбе, а потому,
что свои редакторские требования он умел всегда сформировать столь
тактично - если даже и не принимал их в душе, то уж горечи никакой не
оставалось. И вообще, редактором он был, что называется, милостью Бо-
жией.
Редакторское племя делится на три клана: таланты, активисты и лен-
тяи. Последние - самые безобидные, ибо никогда ни во что не вмешивают-
ся, но и проку с них нет, хотя из зол и являют они собой меньшее.
Страшен активист, который вмешивается во все подряд, перекрашивает
брюнеток в блондинок, потому что они ему больше нравятся, перекраи-
вает фразы на свой вкус - словом, избави Бог! Виталик был талантом. Он
находил автора и произведение. И потом уже не трогал без нужды. За все
мои "следопытовские" публикации он единственный раз позволил себе из-
менить в рассказе одно слово - и я ему благодарен за это до сих пор,
настолько точнее и емче стала фраза... Но все-таки двух-трех редакто-
ров такого класса я за свою жизнь встречал. Феномен же Бугрова - уни-
кален. Потому что этот литсотрудник провинциального журнала (заведу-
щим отделом и членом редколлегии он стал ох как поздно!) был нашим
отечественным Кемпбеллом-младшим; понятия Бугров и фантастика для на-
шего поколения стали неразделимы. Объективно: автор чуть ли не един-
ственного опубликованного рассказа; редактор, ведущий отдел фантасти-
ки в региональном юношеском журнале; библиограф, частично в одиночку,
частично вместе с Игорем Халымбаджой составивший лучшую на сегодня
библиографию отечественной НФ; критик, выпустивший две книги - "В
поисках завтрашнего дня" и "Тысяча ликов мечты"; наконец, составитель
многих сборников - последняя его работа, шеститомник Александра Грина,
стоит сейчас передо мной... Много это? Мало? Не берусь судить. Но Буг-
ров-то не только все это. Бугров - это эпоха. Это - призвание. Пред-
ставить себе не могу, какой была бы наша фантастика, лишись она этого
тихого, неприметного на первый взгляд человека. И это отнюдь не преу-
величение: Виталик был не единственным, разумеется, но одним из очень
и очень немногих китов, державших на своих спинах мир отечественной
НФ. И так - четверть века кряду.
Но не о том сейчас речь. Даст Бог, напишу еще о нем когда-нибудь
статью - и не для того лишь, чтобы сквитаться за предисловие к послед-
ней моей книге, а потому что роль Бугрова в истории нашей НФ и впрямь
нуждается в серьезном и пространном разговоре. И таком, что не под си-
лу кому-нибудь одному. И еще не для того, чтобы сказать в его адрес
все те добрые слова, что не успел (и всегда так бывает!) произнести
при его жизни. Именно не успел, а не забыл: слишком редко встречались,
слишком обо многом хотелось поговорить при каждой встрече, не до са-
мих себя было, об этом - все вскользь, вскользь... Хотя сказать все
равно хочется - и непременно скажу, хоть и страшно зарекаться: вот и
Виталик многое еще собирался сказать. Как там, в классике: не то пло-
хо, что человек смертен, а что он внезапно смертен...
И вот - умер. Уснул - и не проснулся. И, говорят, так и продолжал
улыбаться, никогда уже не узнать - чему.
Не знаю, правда ли, что такая смерть дается лишь праведникам.
Во-первых, никогда я не был человеком религиозным, чтобы толковать о
таком всерьез, да и Виталик к праведникам отнюдь не относился. Греш-
ным он был, слава Богу - и выпить любил, и соленым словцом в мужском
кругу не брезговал, и... Да что там говорить, нормальный живой человек.
И все-таки есть одно слово из того же ряда, что святые и праведники.
Подвижник.
И если бы мне предложили определить Виталика всего двумя словами,
более точного выражения, чем "незаметный подвижник" мне было бы не
сыскать.
И свидетелем его подвигу - все мое поколение нашей НФ. А сама она,
фантастика наша, такая, какая есть - в немалой мере итог и результат
его подвига.
Помню, на "Аэлите" девяносто второго мы смеялись - уж переименовы-
вать Свердловск, так в Екатеринбугр, да и журнал пора бы уже перекрес-
тить в "Бугральский следопыт"... а Виталик отмахивался, улыбался ти-
хонько да прикладывался втихую - чтобы жена не засекла - к рюмке. И
вот теперь только понимаю: никогда уже не будет того "Следопыта", ко-
торый моя alma mater - действительно был он "Бугральский". И в Екате-
ринбург, ехать страшно - другой это уже город. И не такой родной.
И все-таки...
И все-таки пока мы есть (кто знает, что после нас будет и как?) -
есть и тот "Следопыт". И Виталий есть. И все остальные. Надо просто
еще раз перебрать четки. И не бояться боли. Потому что боль - она и
есть жизнь. Которая пока продолжается.
Андрей ЧЕРТКОВ
ПАМЯТИ РЕДАКТОРА
Умер Виталий Иванович Бугров... Что еще добавить, чтобы передать
всю тяжесть этих слов? Потому, что умер человек, которого я бесконеч-
но уважаю, которого люблю, который во многом сделал меня таким, каков
я есть. За последние несколько лет это уже второй раз, когда я почув-
ствовал _это_ - проклятое давление времени, ставящее нас перед очевид-
ным, но от того не менее ненавистным фактом: кончилась целая эпоха.
_советская_ фантастика умерла.
_Аркадий Натанович Стругацкий..._ Братья Стругацкие всегда были для
меня больше чем писатели - они научили меня мыслить, помогли на всю
жизнь определиться со своими симпатиями и антипатиями, дали какие-то
ориентиры на будущее, показали, как надо жить в этом мире, пусть даже
он и не лучший из миров.
_Виталий Иванович Бугров..._Виталий Иванович помог мне найти свою
среду обитания - среди тех людей, которые мне приятны и интересны - и
не только потому, что они, как и я, любят фантастику.
Только не надо мне говорить о каких-то там табелях о рангах. С не-
которых пор они мне не очень-то интересны. К тому же, считал и считаю:
работа редактора хотя и менее заметна, но не менее важная, нужная,
сложная и творческая, чем работа писателя. В фантастике особенно - на
Западе целые литературные эпохи и направления названы не именами писа-
телей, но именами редакторов. И это, наверное, справедливо.
Как редактора Виталия Ивановича я, по-видимому, открыл для себя
(сам того еще не подозревая) где-то в середине 70-х - когда впервые
обратил внимание на "Уральский следопыт". Во всяком случае, в первый
раз этот журнал я выписал в 1976 году - и с тех пор выписывал его ре-
гулярно. Впрочем, поначалу я воспринял Виталия Ивановича скорее не как
редактора, а как любителя и знатока фантастики - его ежегодные викто-
рины и различные статьи о фантастике, подверстанные к рассказам и по-
вестям, быстро дали мне ощущение, что за человек их делает. В любом
случае, "Следопыт" в ту пору (да и много позже) был единственным мес-
том, где можно было найти подобные материалы. А потом Виталий Ивано-
вич начал потихоньку стимулировать новую волну в развитии советского
фэндома - статьями, публикациями писем, а затем и организацией "Аэли-
ты" - первого и до недавних пор самого главного праздника фантастики в
нашей стране. И я счастлив, что в той волне нашлось место и для меня,
и для моих друзей, из которых, увы, кое-кого тоже уже нет с нами.
Если говорить о личном знакомстве с Виталием Ивановичем, то оно
произошло много позже - в октябре 1983 года. Ростовские фэны во главе
с Мишей Якубовским организовали конвенцию, одну из первых в стране -
местные власти ее запретили, однако фэны все равно съехались, пусть и
не в том количестве, какое предполагалось. А из профессионалов приеха-
ли только двое - Виталий Иванович и Павел Амнуэль. И эта первая встре-
ча, наверное, так и останется для меня одним из самых приятных воспо-
минаний в жизни.
Позже мы встречались с Виталием Ивановичем довольно редко - пару
раз в Свердловске, когда я приезжал на "Аэлиту", несколько раз на дру-
гих конвенциях. Увы, со временем всегда была напряженка и поговорить
по душам редко когда удавалось.
А общаться с Виталием Ивановичем всегда было приятно. Уж очень че-
ловек он был такой необычный - мягкий, добрый, немножко стеснительный
- один из последних интеллигентов чеховского типа. Определение, может
быть, и неточное, однако среди моих знакомых в фантастике он был един-
ственный такой человек. Казалось, у такого человека не может быть вра-
гов - хотя таковые, наверное, были. Мало ли ходит по земле злобных
посредственностей, ненавидящих всех, кто умнее, добрее, сильнее их ду-
хом. Впрочем, не знаю и знать не хочу.
Помню последнюю нашу встречу - на "Интерпрессконе" 93-го года. Кон-
венция уже подходила к концу, но возможностей пообщаться с каждым, с
кем хочется, возникало не так уж и много. Как всегда, впрочем. Однако
так уж получилось, что Виталий Иванович из номера, где они жили с
Андреем Дмитриевичем Балабухой, заглянул в соседний - в котором, по
стечению обстоятельств, жили мы с Сашей Етоевым. Впрочем, Саша отсут-
ствовал, а у меня оставалась еще одна початая бутылка водки. И вот за
ней, родимой, разливая буквально по глотку, мы просидели добрых часа
четыре. Не так уж важно, о чем мы говорили конкретно. Виталий Ивано-
вич вспоминал различные случаи из своей богатой редакторской практики,
отвечал на мои каверзные вопросы о тех или иных случаях из истории
"Следопыта" (слухами земля полнится), с интересом выслушивал мои слег-
ка (надеюсь, что только слегка) хвастливые россказни о первых соб-
ственных опытах на редакторском поприще. Помню, когда мы решили, что,
наверное, пора уже и по домам, Виталий Иванович шутливо заметил, что
вот сидят здесь представители двух редакторских поколений - проблемы у
каждого свои, но, черт возьми, как много у нас общего. Или это я ска-
зал, а Виталий Иванович поддержал мою мысль? Не помню. Во всяком слу-
чае, "черт возьми" - это от меня: Виталий Иванович даже в приватном
разговоре избегал выражений, которые его собеседник мог посчитать бы
крепкими.
Не думал я тогда, что это последняя наша встреча. Просто в голову
такое прийти не могло. А затем вновь затянула нас всех рутина по са-
мые ноздри. Пару раз в году созванивались, но это были дежурные "но-
востевые" разговоры. Я надеялся, что Виталий Иванович вновь приедет на
"Интерпресскон". Но он не приехал. Может быть, по финансовым причинам,
а может быть - в преддверии очередной "Аэлиты" (в том, что эти два ко-
на почти совпали по времени, честное слово, не было никакого злого
умысла - просто стечение обстоятельств). Тем печальнее. На "Аэлиту" я
тоже поехать не сумел - удовольствие оказалось не по карману. Дима
Байкалов, с которым я встречался в Москве сразу после его возвращения
с "Аэлиты", говорил, что Виталий Иванович был весел, бодр - ничто не
предвещало того, что случилось какой-то месяц спустя.
Простите меня, Виталий Иванович. Я не знаю, что еще сказать. Да и
не хочется мне больше ничего говорить. Мы Вас помним. Мы Вас любим. Мы
Вам благодарны за все, что Вы сделали. Светлая Вам память.
Борис МИЛОВИДОВ
"ВСЮ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ И СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ..."
Нелепо... Никогда больше не увижу его худощавую фигуру, лицо, изре-
занное морщинами, добрую, как бы чуть виноватую улыбку, не услышу нег-
ромкий и приветливый голос... То, что все мы смертны - банальность. Но
почему Виталий Иванович? Пятьдесят девять - это же не старость, не
предел!
Полагаю, не только для меня, но и для большинства людей, более-ме-
нее тесно соприкасающихся с фантастикой, триада Бугров - "Следопыт" -
"Аэлита" составляют единое целое. Озабоченный Господь о трех лицах.
Добрый, - и потому печальный - Змей-Горыныч...
Ипостасей, конечно же, больше, но не стану об этом - пусть другие,
кто знал лучше...
Бугров - редактор! Достаточно того, что он чуть ли не тридцать лет
отбирал фантастику для "Уральского следопыта", опубликовал ряд первок-
лассных произведений, огромное количество вещей, заслуживающих внима-
ния... Доброта порой подводила его. Он сам говорил: да, конечно, эта
штучка у автора не слишком удачная, но ведь человек-то хороший, и ес-
ли не я, то кто его напечатает? И в самом деле - кто?
Куда проще кормить читателя романом зарубежного мэтра (пусть даже
изуродованным купюрами, сокращениями и поспешным переводом), чем про-
сеивать груду материалов, наплывающих от признанных и заслуженных гра-
фоманов, от гениев молодых и пока непризнанных... "Следопыт" (кроме
последнего времени) печатал исключительно отечественные произведения,
не ограничивая себя ни региональными рамками, ни "магией имен". Для
молодых место находилось - в разумном соотношении с "величинами". Не
знаю, как Бугров-редактор работал с писателем (человеком, рукописью),
но в молодые свои годы, когда я пытался активно заниматься литератур-
ной деятельностью, несколько отказов от него я получил. Отказы были
вежливы, тактичны и не снисходительны. Это крайне важно для начинающе-
го: _не снисходительны._
Редактор - должность благодарная лишь в тех случаях, когда ты спо-
койно, равнодушно, пусть даже и качественно, выполняешь работу, за ко-
торую тебе платят, или стараешься предугадать желания "тех, наверху",
- а значит и вещи отбираешь соответствующие. Но ты ведь искренне пре-
дан любимому жанру, ты стараешься печатать не то, что _нужно_, а то,
что _хорошо_. Каково тебе, чиновнику по положению, но фэну в душе? По-
лагаю - и не боюсь ошибиться - что Виталий Иванович был в первую оче-
редь Фэном. Фэном с заглавной буквы. Фэном - профессионалом высокого
уровня.
Бугров - и "Аэлита"? Прежде всего, "Аэлит" - две. Это официоз, и
это же - плохо управляемая фэновская вольница. Аэлита-первая: зал ши-
карного Дворца Культуры. В зале - прибывшие, на сцене - именитости.
Вручаются премии, лауреаты отвечают прочувствованными речами. Потом
сыплются записочки с вопросами, начинаются ответы на них. Бугрову за-
писок мало. Зачем: надо - так и без того подойдешь да спросишь! Это не
Булычев, к которому еще пробиться надо...
Аэлита-вторая. Несколько сотен фэнов, разногородних, а теперь и
разнонародних, расхаживают, говорят, жестикулируют, обмениваются, про-
дают-покупают, короче - активно общаются (иногда - излишне активно).
Сегодня - они тут хозяева. И изредка промелькивающий Бугров произво-
дит впечатление скорее смущенного, растерянного гостя из глубинки, но
никак не одного из устроителей этого пиршества "фэн-духа".
Не знаю, как "Аэлита" задумывалась. скорее всего, как очередное ме-
роприятие в рамках СП СССР. Есть же премии для поэтов, приключенцев,
реалистов и киносценаристов. Почему бы не отмечать фантастов? Где вру-
чать? А инициатива "Следопыта" (читай - Бугрова) - вот там пусть и
вручают. Вряд ли функционеры из СП могли хотя бы вообразить, во что
это выльется... Бугров стоял у колыбели новорожденной премии, старал-
ся, чтобы она попала в достойные руки. А это - споры, мучительные спо-
ры с людьми, фантастику не любящими, не знающими и не желающими знать,
зато обладающими правом _принимать решения_. Но даже когда соглашение
о лауреате достигнуто (нервы, нервы, нервы!), начинались организацион-
ные заботы. Праздник надо подготовить, о помещениях позаботиться,
приехавших разместить, накормить и спать уложить... Хлопоты и нервы,
нервы и хлопоты.
И еще одна ипостась Виталия Ивановича, наиболее мне близкая - биб-
лиография. Коллекционером книг, как я понимаю, Бугров был всегда. Но
если одни задерживаются на стадии тематического накопительства, то
другие становятся заметными специалистами в интересующей их области.
Бугров - из таких. Поэтому нет ничего странного, что собирание фантас-
тики вылилось и в ряд библиографических статей и заметок, и в чистый
библиографический поиск. Уже опубликованные работы (как самостоя-
тельные, так и выполненные с Игорем Халымбаджой) - лишь незначи-
тельная часть собранных и обработанных материалов. Работа исполинская!
Даже сейчас, когда компьютеры и множительная техника стали более дос-
тупны, труд библиографа, упростившись, не облегчился. Да, дискеты
вместо картотек и тематические распечатки вместо механического переби-
рания карточек. Да, не бегающие, часто слепые машинописные строчки, а
хороший ксерокс после хорошего принтера. Это прекрасно, но не это же
главное... Виталий Иванович был прирожденным библиографом - терпели-
вым, кропотливым, трудолюбивым - и всегда готовым поделиться своими
находками. В наше время, когда информация - те же деньги (хочешь
знать? - купи!), такое отношение может показаться архаичным и старо-
модным... Он не задумывался над этим. Он работал. У него было Дело.
Виталий Иванович...
Редактор отбирающий в океане рукописей то, что что может приго-
диться его журналу или пойти в сборники. Шелест страниц, болящие от
чтения глаза - работа, работа, работа... И нервотрепки, когда прихо-
дится доказывать очевидное, защищать, отстаивать, пробивать...
Один из устроителей торжественного празднества - худенький, скром-
ный и незаметный, радующийся за каждого лауреата, - пусть даже сам он
предлагал и отстаивал кандидатуру другого, более достойного...
Фэн среди фэнов, многие из которых и познакомились-то здесь, на
"Аэлите" - то есть, благодаря ему... И публикации в "Следопыте" клуб-
ных материалов... И викторины, с которых и начался наш фэндом...
Книголюб и книговед - в библиотеке, книгохранилище, архиве, час-
тной коллекции. И опять - работа, работа, работа...
И так всю жизнь, всю нашу проклятую и счастливую жизнь...
Все меньше и меньше их остается - уже даже не "дедов", а "отцов" и
"старших братьев" наших по фантастике. Все длиннее мартирологи.
Вот и еще одна строчка...
НОВЫЕ СТРОКИ ЛЕТОПИСИ
АЭЛИТА-94
C 20 по 22 мая в Екатеринбурге состоялся очередной фестиваль фан-
тастики "Аэлита-94".
Лауреатом премии "Аэлита" этого года стал Геннадий Мартович
ПРАШКЕВИЧ за цикл "Шпион", в который на настоящий момент входит пять
повестей, опубликованных в сборниках и журналах. Комментарии излишни.
Приз "Старт" за лучшую дебютную книгу на этот раз получил Андрей
ЩЕРБАК-ЖУКОВ за сборник "Сказки о странной любви". Впервые в истории
отечественных призов автор получает крупную литературную премию за
публикацию в любительском издании (книга вышла тиражом 510 экземпля-
ров).
Приз имени И.Ефремова в этом году не вручался -- не удалось найти
спонсора, который бы его профинансировал.
По сообщениям разных источников, во время "Аэлиты" были проведены
семинары фантастоведения, фэн-прессы, библиографии, ролевых игр и на-
чинающих авторов.
Все было, в общем-то, как в старые добрые времена... Только народу
заметно поменьше.
Инфляция...
БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ - 94
Владимир МИХАЙЛОВ (Москва)* - за трилогию "Капитан Ульдемир" (в
связи с выходом заключительного романа "Властелин");
Андрей ЛАЗАРЧУК (Красноярск)* - за сборник повестей и рассказов
"Священный месяц Ринь";
Александр ЩЕРБАКОВ (Санкт-Петербург) - за перевод романа Роберта
Хайнлайна "Луна жестко стелет";
Лев МИНЦ (Москва) - за научно-художественную "Индейскую книгу";
Юлий ДАНИЛОВ (Москва) - за перевод книги Георгия (Джорджа) Гамова
"Приключения мистера Томпкинса";
ИЗДАТЕЛЬСТВО "СЕВЕРО-ЗАПАД" - за серию отечественной фантастики.
ЖЮРИ: Андрей Балабуха, Александр Бранский, Анатолий Бритиков, Ле-
мир Маковкин, Борис Романовский.
* В этом году вручались две премии в категории отечественная фан-
тастика: так как было решено не присуждать премию по категории крити-
ка и публицистика ввиду отсутствия достойных кандидатов.
ПОСВЯЩЕНИЕ В АЛЬБОМ
Сергей БЕРЕЖНОЙ
МИРЫ ВЕЛИКОЙ ТОСКИ
Миры рождаются по-разному.
Одни возникают в затмевающей реальность грандиозной вспышке вдохно-
вения. Истинная их жизнь коротка - такой мир успевает лишь бросить
тусклый отблеск на бумагу - и погибает.
Другие миры строятся долго и старательно: от аксиом к теоремам, от
теорем - к их следствиям, загромождая бумагу гробами лишенных жизни
слов.
Третьи миры рождаются от великой тоски. Просто взлетает однажды
разрываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...
"Почему мир несовершенен, Господи?.."
Бог знает - почему; знает, но не говорит.
И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в тело, стоящее в
очереди за молоком.
Мир рождается в момент воссоединения души с телом. Мир, возможно,
еще менее совершенный, чем мир реальный. Пусть так. Но одному-един-
ственному человеку в нем дано не стать подонком. Или он может укло-
ниться от направленной в него пули. Или способен понять несовершен-
ство своего мира...
А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.
И так - до бесконечности.
Андрей Лазарчук вовсе не собирался становиться Создателем Несовер-
шенных Миров. Когда он писал "Тепло и свет", "Середину пути" и другие
притчи, - а это было адски давно, в начале восьмидесятых, - он лишь
выплескивал из себя скопившуюся в душе тягостную накипь обыденности.
Она была невероятно мерзка, эта накипь. Она заполняла, топила в себе
каждый созданный мир. Она чувствовала себя в своем праве.
Но в рожденном мире немедленно появлялся человек, к которому эта
мерзость не липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он не пытался вступить в
борьбу с накипью. Он просто был способен ее осознать, увидеть - и от-
делить от мира. И его мир не то чтобы очищался - он чувствовал себя
чище...
Невозможно возродить погибший в ядерном пламени сказочный мир
("Тепло и свет"), но можно создать в глубоком подземном убежище искус-
ственное Солнце, которое будет разгораться от любви одного человека к
другому. Разве для тех, кто остался в живых, мир не станет от этого
хоть немного прекраснее?
Человек не в силах преодолеть несовершенство мира. Провозглашение
этой цели - всегда ложь. Пусть прекрасная, как Царствие Небесное,
пусть логичная, как Утопия, пусть научная, как Коммунизм - но все-та-
ки ложь.
И не бороться с несовершенством мира - немыслимо. Антиутопии никог-
да не рисуют будущее - лишь настоящее. То настоящее, которое необходи-
мо свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом. То настоящее, с
несовершенством которого должно бороться. То настоящее, которое не
имеет будущего.
Андрей Лазарчук не писал ни утопий, ни дистопий. Это было для него
лишено интереса. Действие его рассказов всегда происходят между прош-
лым (которого нет у утопий) и будущим (которого лишены антиутопии), в
том настоящем, которое никогда не станет ни беззаветно светлым, ни
безнадежно мрачным.
Наше время. Много лет назад черное колдовство оживило мумифициро-
ванного Вождя. Мумия, не способная жить сама по себе, поддерживает
свое существование за счет жизненных сил детей, которых приводят в
кремлевский кабинет на экскурсии - обязательные и жуткие, как похороны.
Гротескна ли в этом настоящем фраза "Ленин и теперь живее всех жи-
вых"?
В этом мире властвует диктатура мертвенных суеверий. Поразительно,
но от той диктатуры, которая так долго царила в нашей реальности, она
отличается какими-то мелочами. Атрибутикой. Лексикой. Списком запре-
щенных книг. И все! Ужас несказанных слов - тот же. Голодный паек на
ребенка - тот же. Талант, скрываемый либо уничтоженный - тот же.
Страшно.
Но реальность страшнее.
В той реальности злое волшебство победило. Но в ней же существует и
волшебство доброе...
В нашей реальности чудес не бывает.
Никаких.
В нашей реальности все рационально. Рациональны радость, любовь,
рождение, смерть... Иррационален лишь страх темноты. Страх этот соб-
рался из боязни себя, ужаса перед слепотой и вечного испуга перед не-
ведомым. Мозг неспособен справиться с этим страхом, ибо мозг тоже ра-
ционален.
Жуткий водоворот иррационального страха втягивает в себя людей,
соединяет их, как пузырьки на поверхности воды. Слившись, как эти пу-
зырьки, в нечто единое, люди становятся вратами, через которые Ужас
прорывается в мир.
Выбирай.
Первое - смерть. У тебя не будет больше страха перед темнотой. Ты
сам станешь ее частью.
Второе - одиночество. Уничтожь свою любовь, забудь своих друзей,
живи один в ночи вечного, сводящего с ума кошмара.
Третье. Пропусти Ужас в мир. Освободись от него. Утешься тем, что
ты сделал это не один (один ты не смог бы сделать это) и живи дальше.
Тем более, что с ужасом, находящимся вне тебя, можно бороться.
Четвертое. Иного не дано.
В рассказе "Из темноты" герой принимает на себя одиночество. Он не
спас свой мир - Ужас нашел другой путь. Но теперь в Ужас можно было
стрелять, ибо Ужас стал рациональным.
Стоит ли бояться того, что можно понять?
По-настоящему страшна лишь темнота.
Государство изобрело гениально простой способ заставить себя
бояться: оно стало превращать привычное в иррациональное. Самые неве-
роятные кошмары, ворвавшиеся на страницы романов Дика из наркотическо-
го бреда, бледнеют перед искусством правительств превращать жизнь в
ад. Лишите быт человека логики - и его можно брать голыми руками.
Извратите его прошлое - и он готов стрелять в собственных детей. Ска-
жите, что мир построен на лжи - и он поверит вам.
Роман Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету" тоже построен на лжи.
Колдовской сад - мираж, Полярная Звезда - морок, правдива лишь вели-
кая ложь войны и смерти. В какую ложь верить? Идти ли вечно на Север,
прикрепив на бушприте Полярную Звезду, или рубить шашкой картонные
танки?
Что есть правда? Что есть вера? Правда ли то, во что можно верить?
Каждый пролет гомерического Моста можно потрогать руками, но если
само тело твое перестает существовать для пуль, взглядов и прикоснове-
ний - как верить своим ощущениям? Кинопленка беспристрастна и правди-
ва, пока она не проявлена и не смонтирована, но, извлеченная из каме-
ры, она немедленно начинает лгать.
Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь - необходимое
условие существования человека? Или - Государства?
Но мир сам по себе не знает лжи, а человек способен эту ложь рас-
познать - какая бы она ни была изощренная. Государство же существует
лишь благодаря лжи. То, что человек нуждается в опеке свыше - ложь;
отвергнув опеку Бога человек не нуждается больше ни в чьей. То, что
общество нуждается в упорядочении - ложь; Государство разрушает упоря-
доченность жизни, меняя законы по своему желанию.
Ложь - естественное состояние Государства.
В одном из миров, созданных Андреем Лазарчуком, существует Голем -
разум, порожденный Государством, ублюдочное дитя социальных потрясе-
ний двадцатого века. Он существует, но он не существо - это кибернети-
ческий разум, воплощенный не в металле и полупроводниках, но в колос-
сальной бюрократической системе.
Смыслом существования Голема является преобразование лжи бумаг в
ложь действительности. Начав свое существование в мире, где ложь была
безыскусна и наивна, он придал лжи глобальную стройность и монумен-
тальную величественность. Мир Голема превратился в мир тотальной лжи -
лжи мыслей, слов, поступков, лжи смерти и забвения. Мир диктатуры лжи,
где ложь в принципе невозможно обнаружить - ибо не на что опереться
при этом, кроме как на другую ложь. Человек, который не может сущес-
твовать, не определив для себя каких-то основополагающих истин, вынуж-
ден принимать в качестве таковых ложь.
И человек перестает быть человеком.
Или просто перестает быть.
Мы живем в Мире Великой Тоски.
В нем есть все - красота и порок, золото и смерть. В нем бездна не-
совершенства, которое - помните? - порождает такие же несовершенные
миры. Может быть, в нем есть Бог.
Но если он есть, то мир наш он создал не летая над бездною во тьме.
Он создал его, стоя в очереди за молоком.
Февраль 1992
НОВЫЙ ФАКТОР
Андрей НИКОЛАЕВ
КТО СКРЫВАЕТСЯ ПОД ПСЕВДОНИМОМ "НИК ПЕРУМОВ"?
Имя Ника Перумова в фэндоме прозвучало недавно - с момента выхода
его книги "Нисхождение Тьмы, или Средиземье триста лет спустя" сперва
в Ставрополе, а затем шикарным двухтомником в обкатанной "северо-за-
падной" серии под названием "Кольцо Тьмы" и завлекательной надписью на
обложке: "Свободное продолжение "Властелина колец". Собственно, инфор-
мация об этом труде в фэн-прессе появлялась и раньше, но пока книга не
вышла и говорить было не о чем.
Книга Перумова, бесспорно, привлекла к себе внимание. В значи-
тельной степени это обусловлено именем Толкина.
По разному можно относиться к трилогии известного английского писа-
теля: с восторгом, с интересом, полюбить раз и на всю жизнь. Можно
как, например я, - с полным безразличием. Мне не повезло, мне книга не
попалась в юности, а сейчас "Властелина Колец" читать невероятно скуч-
но.
И я ожидал, что к продолжателю отнесутся, как к подражателю. Будь
подписан текст именем Профессора - не сомневаюсь, он был бы принят
поклонниками с должным почтением. Но ДРУГОЙ посягнул на святыню. И ка-
чество текста уже не имело значения. Наш, отечественный автор, напи-
сал продолжение на сверхпопулярном материале. И - пусть сперва не
вслух,- всплывает определение - ПАРАЗИТИЗМ. И еще одна, не до конца
осознанная мысль, появившаяся у многих - что еще может написать такой
автор, вряд ли он способен на самостоятельное, оригинальное творчес-
тво...
Роман Перумова был включен в номинации на приз "Интерпресскон".
Включен, как мне кажется, заслуженно. Грамотная, профессиональная,
крепкая работа. По-моему, правда, скучно ничуть не меньше, чем у Тол-
кина. Но и не больше.
Уже само включение романа в номинации вызвало неоднозначную реак-
цию. Но еще больше разногласий и догадок вызвала личность автора.
Трудно было поверить, что такая красивая фамилия (для фантаста, тем
более специализирующего в жанре фэнтези) - настоящая. И вполне законо-
мерен вопрос - чей это псевдоним? С этим вопросом мне звонила, напри-
мер, Ольга Ларионова. Ответа мы не знали. "Северо-Запад" своего авто-
ра не расшифровывал. И начали рождаться догадки.
В переписке сетевиков-"фидошников" муссируется шутливая мысль, что
Перумов - это псевдоним Богуша.
По утверждению Димы Байкалова, Александр Больных из Екатеринбурга с
текстами в руках доказал, что роман Перумова не может принадлежать ни-
какому другому автору, кроме как Киру Булычеву.
Года полтора назад на секцию фантастики Санкт-Петербуржского отде-
ления Союза Писателей главный редактор "Северо-Запада" Вадим Назаров
привел пожилого человека, фамилии которого, естественно никто не за-
помнил. Запомнили непроходимую глупость и апломб, с которыми тот пред-
лагал авторам писать романы, действие в которых происходит в вымышлен-
ном им мире. Демонстрировались карты, назывались какие-то придуманные
факты из истории этого мира... Родился слух, будто именно этот пожи-
лой и есть Ник Перумов. И многие питерские писатели убеждены в этом до
сих пор.
Сидорович в приватной беседе мне сказал, что Перумов - местный,
санкт-петербуржский автор. "Пишет Перумов неплохо, но человек он...
мягко сказать не очень порядочный, подставил капитально Васю Звягинце-
ва, перепродавшись из-за больших денег "Северо-Западу".
Я передал через редактора "Северо-Запада" Геннадия Белова приглаше-
ние Перумову присутствовать на церемонии вручения премии "Интерпрес-
скона" (мы небезосновательно полагали, что премию могло получить
"Кольцо Тьмы"). Белов гарантировал мне присутствие Ника Перумова на
открытии "Интерпресскона".
Не приехали ни Белов, ни Перумов.
Собственно, все это меня лично мало бы касалось, если бы не одно
"но". На вручении Беляевской премии я познакомился с худощавым симпа-
тичным тридцатилетним парнем, который представился: "Коля Перумов". Я
не нашел ничего лучшего, как задать дурацкий вопрос: "Тот самый?".
Следующий мой вопрос был не менее дурацким: "Псевдоним ли Перумов?".
Представьте себе - настоящая фамилия! С ума сойти - везет же людям!
Что странно: у него, в свою очередь, были весьма извращенные поня-
тия о фэндоме вообще и об "Интерпрессконе" в частности - якобы там хо-
дили озверелые фэны с плакатами "Убьем гада Перумова!"... И приглаше-
ние на "Интерпресскон" Геннадий Белов из каких-то совершенно мне непо-
нятных соображений Николаю не передал. Ни словом не обмолвился, что
Перумова рады будут видеть, поговорить, задать вопросы. Нет, было ска-
зано - на "Сидорконе" чуть ли не звери собираются, кроме водки и про-
зы Стругацких ничего знать не желающих...
Я подарил Николаю "Оберхам" о "Сидорконе" и пригласил в гости на
чай. Он приехал. И мы вчетвером - плюс Сергей Бережной с очарова-
тельной супругой - провели прекрасный вечер. Николай оказался до-
вольно близким нам по взглядам. Прекрасно знает творчество Стругацких,
неплохо ориентируется в российской фантастике - произведения и имена
Штерна, Веллера, Рыбакова, Щеголева, Столярова, Лазарчука, Успенского
для него не пустой звук. Его кругозор отнюдь не замыкается на мире
Толкина...
Ну и конечно мы задали главный для нас вопрос: пишет ли он что-ли-
бо, кроме продолжения Толкина. Да. У него четыре (!) оригинальных ро-
мана в жанре фэнтези и еще один том по Толкину. И он активно работает
над следующим оригинальным романом.
Мы попросили почитать. В следующий выходной он принес стопку в
пятьсот страниц. Я прочитал - запоем. При всем моем равнодушии к все-
ми любимому Толкину в частности и к жанру фэнтези вообще. Роман Перу-
мова "Великий воин Тьмы" - это лихой боевик с традиционными мечами,
прекрасными принцессами и драконами... Но. В отличие от, например,
Муркока, роман навел меня на ряд интересных социальных вопросов. Впро-
чем, во время чтения думать над ними было некогда - они встали в пол-
ный рост, когда отложил последнюю страницу. Я попросил Колю принести
еще. И второй роман, "Победители богов", не разочаровал меня. Отнюдь.
Да, конечно, это не то, что пишут семинаристы Б.Н. Тексты Перумова
предназначены для продажи. Чтобы люди покупали - и получали за свои
кровнозаработанные оттяг в полном смысле слова. Во всех смыслах.
Николай не скрывается от фэндома, он с готовностью согласился напи-
сать для нас материал и ответить на все вопросы читателей, буде они
возникнут.
По разному можно относится к прозе Перумова, он сам не идеализи-
рует собственные творения, но нельзя не признать - в нашей фантастике
появился новый автор, новое явление. Настолько же явление, насколько
Столяров, Головачев, Щеголев... Плох или хорош писатель Перумов - каж-
дый решит для себя сам. Я написал все это лишь для того, чтобы раз-
веять нагроможденные вокруг его имени домыслы.
Да, забыл. По поводу "подставы" Васи Звягинцева... Но тут лучше
всего слово предоставить самому Николаю Данииловичу Перумову:
* * *
Андрей Николаев попросил написать меня - как вышло так, что я "пре-
дал" и "подставил" В.Д.Звягинцева? "В фэндоме тебя за это не любят" -
сказано было мне в кулуарах церемонии вручения Беляевской Премии-94.
Что ж, мне скрывать нечего. Желающий прочесть - да прочтет.
Весной 1991 года писавшийся исключительно для собственного удо-
вольствия, "в стол", роман "Кольцо Тьмы" был вчерне закончен. Он не
предназначался для публикации, сам я занимался наукой и не мечтал ког-
да-либо увидеть свое детище напечатанным. Однако мой друг как-то раз
сказал мне: "Есть небольшое издательство в Ставрополе. Я им рассказал
о тебе; они заинтересовались." Очень хорошо. Единственный экземпляр
книги был отправлен в редакционно-издательское товарищество "Кавказ-
ская библиотека", откуда где-то в мае пришла весть - "Нам нравится. Мы
хотим печатать".
Понятно, что у меня "в зобу от радости дыханье сперло". Ударными
темпами была завершена последняя, четвертая часть, отправлена, прочи-
тана, одобрена... И вот наконец - "Прилетайте заключать договор".
16 октября 1991 года я подписал четырехстраничный договор с "Кав-
казской Библиотекой". Рукопись была одобрена, для меня это было глав-
ное, а во всякие мелочи и набранные мелким шрифтом примечания я не
вникал. Книга будет издана! Я даже получил аванс - три тысячи рублей;
правда, две из них пришлось отдать художнику, которому я заказывал ил-
люстрации, но это неважно.
Итак, запомним дату: 16.10.1991. День, который я простодушно счи-
тал днем одобрения давно уже представленной рукописи - как выяснилось
впоследствии, совершенно напрасно.
До того, как подписать договор, я спросил - а что, если изда-
тельство не сможет выпустить книгу? "Нет проблем, - ответили мне, -
впишем специальный пункт!" И его действительно вписали. Вот он, дос-
ловно: "Если в течении года со дня одобрения рукописи она не будет
сдана в набор, автор вправе, не спрашивая согласия издательства "Кав-
казская Библиотека", передать данное произведение в другое изда-
тельство".
Таким образом я пребывал в полной убежденности, что после
16.10.1992 года могу сделать со своим трудом все, что захочу.
Однако любезные хозяева "Кавказской Библиотеки", подписывая со мной
договор и уверяя меня, что через год я вновь обрету право распоря-
жаться своим романом по собственному усмотрению, отчего-то умолчали о
том, что без официального "Акта одобрения", подписанного директором
издательства и снабженного круглой печатью, рукопись считается КАК БЫ
НЕ ОДОБРЕННОЙ! И только не то через два, не то через три года после
подписания договора, если я не получу письменного отказа - роман ста-
новится юридически "одобренным". Моя грубейшая ошибка состояла именно
в этом - не зная всех тонкостей, я и помыслить не мог о том, чтобы
требовать от своих благодетелей какие-то еще "Акты"!
Время шло, я названивал в Ставрополь. "Редактируем,"- отвечали мне
- и с каждым разом все менее и менее бодро. Так прошел целый год. Под
конец мне это надоело. "Очевидно, они ничего не сделают, - подумал я.
- Издательство бедное, слабое... Куда им в нынешнем хаосе!" Тем более,
что и сами ставропольцы все время говорили о значительных трудностях и
бесконечных препятствиях...
Потом я узнал, что "Кавказская Библиотека" предложила "Северо-Запа-
ду" сотрудничество в работе над моей книгой, однако соглашение заклю-
чено так и не было (хотя я в декабре 1992 года письменно просил дирек-
тора "Кавказской Библиотеки" найти компромисс). "Северо-Запад" предла-
гал крупные отступные, но...
Короче, к концу 1992 года я был твердо убежден, что дело с изда-
нием заглохло окончательно. Не изменил моего мнения и приезд в Петер-
бург В.Д.Звягинцева. Он лишь показал мне несколько сделанных художни-
ком неплохих иллюстраций, однако я не помню, чтобы Василий Дмитриевич
говорил что-то конкретное о перспективах. За собой я числю один-един-
ственный грех: во время этой встречи со Звягинцевым не расставил всех
точек над "i". И, когда он предупредил меня, чтобы я не обращался в
"Северо-Запад", я не нашел в себе сил сказать: "Нет, я свободный чело-
век и отдам рукопись туда, где ее издадут". Я кивнул. Я согласился. И
это - моя вина. Частично искупить ее я мог одним-единственным спосо-
бом - что и сделал впоследствии, не приняв денег от "Кавказской биб-
лиотеки". И 14 января 1993 года я отнес рукопись в "Северо-Запад". К
тому времени я даже бросил звонить в Ставрополь, и лишь много позже
узнал, что в те дни рукопись как раз готовилась к сдаче в набор; и она
была сдана - 17.01.93 года. Я об этом, повторюсь, в январе 93-го так и
не узнал.
Вот, собственно, и все. Сам Василий Дмитриевич укоряя меня, ставил
в вину лишь то, что я не предупредил его о своем решении передать ру-
копись в другое издательство. Возможно, в этом случае я и впрямь че-
ресчур уж придерживался текста договора, но это было продиктовано эмо-
циями. На мое письмо ответа так и не пришло, достоверной информации не
было. И я разозлился. "Не можете издать - и Бог с вами!" - решил я
тогда...
Конец истории известен. Сам Василий Дмитриевич в блистательной ре-
чи перед руководством "Северо-Запада" заявил, что я все равно не имел
никакого права никуда ничего передавать. Правда, формально я тоже мог
кое к чему придраться, к вещам типа отсутствия моего письменного одоб-
рения редактуры и оформления... Стороны договорились не судиться.
Пусть издания конкурируют между собой...
Такова истина. В заключение скажу лишь, повторяясь, что от предло-
женного мне в декабре 1993 года В.Д.Звягинцевым гонорара в один мил-
лион рублей за первый изданный ими том я отказался.
* * *
Кстати, о "сумасшедших деньгах", за которые Перумов перепродался
"Северо-Западу". У нас с Бережным челюсти отвисли, когда мы узнали
сумму гонорара за "Кольцо Тьмы".
Триста баксов за двухтомник объемом в шестьдесят четыре листа, с
визгом разошедшийся тиражом в сто тысяч...
Сергей ПЕРЕСЛЕГИН
"ЛЕФИАФАН", БЫВШИЙ "ФАТЕРЛАНД",
или ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
Перумов, Ник. Эльфийский клинок. Эпопея "Кольцо тьмы".
Том 1 - СПб.: Северо-Запад, 1993.- 736 с.
Перумов, Ник. Черное копье. Эпопея "Кольцо тьмы".
Том 2 - СПб.: Северо-Запад, 1993.- 896 с.
"Hа постройку гиганта пошло 34500 тонн стального проката,
2000 тонн отливок, 2000 тонн чугуна, 6500 тонн дерева. (...)
Эти могучие трехпалубные суда валовой вместимостью свыше
50.000 рег.т. подавляли своими размерами, массивностью, тя-
желовесностью и внешне напоминали каких-то допотопных дино-
завров."
С. Белкин. "Голубая лента Атлантики."
Знаменитые тексты Дж.Р.Р.Толкиена продолжают свои странствия в ин-
формационном пространстве России, порождая новые и новые толкования.
Вслед за песнями и стихами, играми и пародиями наступила очередь
Больших и Серьезных (по крайней мере, в представлении авторов) книг.
Роман H. Перумова "Нисхождение тьмы или Средиземье 300 лет спустя"
не только издан весьма известным издательством ("Северо-Запад"), но и
был включен в номинации премии "Интерпресскон": нашлись, следова-
тельно, люди, считающие эту книгу лучшим фантастическим произведением
1993 года. Так что, внимания это объемистое творение заслуживает.
Зачем пишутся продолжения?
Наверное, прежде всего из любви к исходному тексту, его миру и его
героям, из желания любимы средствами и почти любой ценой продлить им
жизнь. Жизнь - потому что, как правильно заметила Ольга Ларионова "Ко-
нец - это вовсе не обязательно трагическая развязка: пиф-пиф или де-
сертная ложка яду. Конец - это даже тогда, когда "они поженились и жи-
ли долго и счастливо". (Рассказ "Вернись за своим Стором". Сб. "Кольцо
обратного времени")
Увы, чаще всего это благое начинание приводит лишь к появлению убо-
гого Отражения исходного текста. Тени, в которой, как в зеркале Трол-
ля, исчезают все достоинства оригинала и вырастают до неправдоподоб-
ных размеров его недостатки.
Исключения бывают, когда удается найти совершенно новый взгляд, ра-
курс, иную сторону реальности. Hо люди, способные к этому, обычно,
создают оригиналы, а не подражания. (Хотя, в какой-то мере "Доверие"
В. Рыбакова можно рассматривать, как продолжение "Возвращения" и "Ту-
манности Андромеды", а "Рыцарей 40 островов" С. Лукьяненко, как про-
должение романов В. Крапивина.)
Поставим простой вопрос: что нового по сравнению с Дж.Р.Р.Т. ска-
зал H. Перумов в своем романе, вдвое превосходящем по объему отнюдь не
лаконичный текст профессора?
Толкиен создал мир Средиземья. Мир, в котором могут жить не только
литературные герои, но и реальные люди, мои друзья. Перумов развивает
и реконструирует этот мир. Бильбо вышел из Хоббитании в Эриадор. Фро-
до дошел до Ородруина. Арена деятельности Фолко - все Средиземье. И,
естественно, с увеличением размеров мира возникло новое качество... И
не одно.
Умный Оккам просил "не измышлять новых сущностей (структур) без
крайней на то необходимости". Перумов, однако, последовал не ему, а М.
Муркоку, который в "Хрониках Корума" всякий раз разрешал ситуационный
конфликт появлением новой Силы, превосходящей по своим возможностям
обе конфликтующие стороны.
Черные гномы, создавшие подземную технологическую цивилизацию, ря-
дом с которой могучие армии Олмера выглядят не более внушительно, чем
1100 ахейских кораблей под Троей рядом с ударным авианосцем. Середин-
ное королевство, собирающееся - "ради предотвращения Дагор-Дагората и
только поэтому" - объявить войну соединенным силам Валар и Мелькора.
Золотой Дракон. Неисчислимые множества перворожденных эльфов у вод
Пробуждения - некогда они в одиночку отбились от самого Темного Влас-
телина. Неужели Перумов не замечает, что так "развивая" толкиенский
мир, он вольно или невольно девальвирует подвиги и свершения не только
своих (это в конце-концов его дело), но и толкиенских героев?
Толкиен создал мир, в котором вели борьбу между собой Абсолютное
Зло и относительное Добро, мир, где мог существовать однозначный нрав-
ственный выбор. С тех пор прошло пятьдесят лет, и мы поняли, что Абсо-
лютное Зло - абстракция, столь же бессмысленная, как и абсолютное доб-
ро. Перумов действует в рамках этой - современной - этики. И это было
бы прекрасно, если бы нравственное чувство героев соответствовало хо-
тя бы толкиенским - устарелым! - стандартам.
Толкиен был противником всякого суперменства (о чем не вредно бы
вспомнить "толкиенутым" игровикам из числа любящих бить "врага" с раз-
маху, двуручным мечом и, желательно, в спину). Hе воины, такие как Бо-
ромир, Арагорн, или Эовин - Хранитель Фродо, почти не обнажающий меч,
становится главным героем трилогии.
Фолко же, повторяя "Кобру" С. Сталлоне мог бы воскликнуть: "Рэмбо
по сравнению со мной - щенок". Да и не трудно быть героем в "многохи-
товой" кольчуге "со знаками мифрильности". Вряд ли профессор был бы
доволен _таким_ развитием этики в своем Средиземье.
Далее. Миссией Фродо было уничтожение Кольца, символа и воплощения
Абсолютной Власти. Фолко получает приказ убить человека. Человека, ко-
торый лично ему не сделал ничего плохого. Уничтожить потому только,
что Радагаст почему-то посчитал его существование опасным для судеб
Средиземья. И этот приказ - в стиле Сарумана (он ведь в свое время
долго убеждал Гэндальфа, что цель оправдывает средства), если не Сау-
рона, Фолко исполняет, не испытывая ни страха, ни сомнения.
"Ты можешь лгать, ты можешь блудить,
Друзей предавать гуртом,
А то, что придется потом платить -
Так это, пойми, потом..."
Hи Фолко, ни Малыш, ни Торин не думают о расплате, потому что не
захотел думать об этом автор.
Так обстоят дела с достоинствами.
А вот недостатки толкиенского стиля Перумов воспроизвел с заслужи-
вающей лучшего применения добросовестностью.
Толкиен создавал историю мира, а не людей (носителей разума). Пото-
му психология героев у профессора выдумана, отношения между ними прак-
тически не развиваются (что проявляется, едва лишь герои пытаются
проявить какие-то чувства: в любви, например, они объясняются в стиле
Гирина из "Лезвия бритвы"), и уж совсем худо обстоит дело с женскими
образами; детей же, судя по всему, в Толкиенском Средиземье попросту
нет. И у Перумова - все то же самое, за тем лишь исключением, что
текст у него получился гораздо объемистее.
Так что, самостоятельной ценностью, выходящей за рамки исходного
текста, работа Перумова, на мой взгляд, не обладает. Имеем проект
"Толкиен УМ", где "М" - означает - "Модернизированный:, а "У" - анто-
ним к слову "Улучшенный".
Конечно, "Кольцо тьмы" не лишено достоинств. (Как-то один матема-
тик, взвесив на ладони Библию, сказал: "Даже по теории вероятности та-
кая толстая книга не может не содержать нескольких умных мыслей.) Хо-
рошо показана трагедия стран-победителей: Великий Гондор, творение
Арагорна, превращается в паразитическое, бестолково жестокое и бес-
сильное государство, живущее на проценты со своего прошлого; замыкает-
ся в себе Хоббитания; вновь становятся наемниками гордые гномы, приз-
раками, не способными защитить себя бродят по страницам романа эльфы
Запада. Все озабочены лишь сохранением существующего прозябания, так
что поневоле начинаешь сочувствовать олмеровским варварам: у них хоть
какое-то развитие происходит... Смотри, например, историю Франции пос-
ле Первой Мировой Войны. Или Советского Союза после Второй. Социоло-
гам это все хорошо известно, но в рамках "фэнтези" подобные историчес-
кие явления изображены, пожалуй, впервые.
Неплохо обрисованы боевые действия - в масштабе "батальона", "диви-
зии", "армии", "фронта". Hо и здесь не обошлось без ложки дегтя - пре-
тензии автора на то, что в тактике и стратегии он разбирается лучше
Толкиена, не кажутся мне основательными. (Так, например, с "непобеди-
мым" гномьим хирдом без особого труда разбираются семиклассники на за-
нятиях по военному искусству - для этого не обязательно читать
Сунь-Цзы. Впрочем, это разговор для "Бойцового Кота").
А главная заслуга H. Перумова и издательства "Северо-Запад" в том,
что теперь рыцари с деревянными мечами отстанут от милой пародии Сви-
ридова. У них появилась более крупная цель.
Июнь 1994 г.
Наталья РЕЗАНОВА
МИФЫ ЧЕТВЕРТОЙ ЭПОХИ
...И ты узнаешь, как хрустит плоть, когда же-
лезо входит пониже лопатки, как содрогается в
спазмах боли и ужаса все твое жалкое существо...
Н.Перумов
Не думайте, что Я пришел нарушить закон или
пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить.
От Матфея, 5, 17.
Запрещать продолжать "Властелина Колец" - дело бесполезное. Англий-
ские фэны дополняют и дописывают Дж.Р.Р. уже лет тридцать. Наверняка
тем же занимаются и в других странах. Только никто из них не выходил
за пределы и объемы малой прессы. А у нас - массовым тиражом! И в
объеме, едва ли не превышающем первоисточник!.. И сразу в двух изда-
тельствах, да под разными названиями. И опять мы впереди планеты
всей... Ну, что скажут наследники Толкина - не наше дело. Нам решать -
читать или нет. Известно, что в среде фэнов одни заведомо осуждают
"Кольцо Тьмы" как заведомое кощунство и принципиально отказываются его
читать, другие выдвигают на звание "Лучший роман года". Мое мнение -
читать нужно. Хотя бы, чтобы избежать стилистики типа "Я Пастернака не
читал, но осуждаю".
Общее впечатление - внутренняя, глубинная культура "ВК" подменяет-
ся внешней. Начитанностью. Эрудицией. В ход идет многоразличная мифо-
логия - от древнегреческой до новонемецкой, история Средних веков и
военного искусства. Узнаваемо проглядывают литературные источники. В
результате получается окрошка. Есть такое блюдо. Многим нравится.
Чтобы сразу сказать - есть нечто в романе Перумова, с чем нельзя не
согласиться - время не стоит на месте. Даже в Средиземье. Дж.Р.Р. на-
писал эпический (или, если угодно, псевдоэпический) роман. Перумов -
псевдоисторический. У Толкина действие происходит в эпоху, которую
традиционно именуют "героической", у Перумова в эпоху Высокого Средне-
вековья. Мы довольно мало узнаем из "ВК", скажем, о торговле в Среди-
земье, кроме того, что она там есть, о том, какая там денежная систе-
ма, о ремеслах и сельском хозяйстве. У Перумова мы находим описание
развитых товарно-денежных отношений, цеховой системы, городского уп-
равления и т.д. (правда, чтобы все это образовалось, потребно не трис-
та лет, а поболе. Но это ладно).
Есть еще одна интересная мысль, которую, как ни странно можно най-
ти в списке упреков. Вот он.
1. То, на что в первую очередь, вероятно, обратил бы внимание Тол-
кин. Перумов не любит хоббитов. Дж.Р.Р. хоть и подсмеивается все вре-
мя над ними, знает - мир восхищается Арагорнами, но держится на Фродо
и Сэмах - "маленьких человечках". У Перумова все хоббиты, кроме Фолко
- жадные тупые обыватели. Ох уж мне эти революционные романтики...
(А вот наиболее распространенного упрека в адрес Перумова - что
композиция его романа дублирует "ВК", не выдвигаю. По-моему, это прин-
цип. Не только композиция, но и ряд персонажей дублирует героев "ВК" -
Фолко - Фродо и Сэма, Рогволд - Арагорна, Радагаст - Гэндальфа, Сатти
- Эовин и т.д. Иногда почти механически - например, у Толкина Сэм до
середины романа не вспоминает, что у него дома осталась девушка - Ро-
зи, так же как перумовский Фолко про Миллисенту.)
2. Чисто читательский упрек. Использовано четыре перевода Толкина
(и похоже без учета оригинала) - неточный, но наиболее любимый наро-
дом Муравьева и Кистяковского, более точный, но суховатый - Григорье-
вой и Грушецкого, З.Бобырь - худший из известных, и вдобавок рахманов-
ский перевод "Хоббита". Имена и реалии черпаются из всех четырех пере-
водов, но не приводятся в систему. Добавим сюда еще разночтения в име-
нах и названиях в кавказском и питерском изданиях. В результате мы
имеем Брендизайков, но Бэггинсов, Лавра Наркисса, но Торина Оукен-
шильда, Арагорн был "ранжером" (может, рейнджером все-таки?), но Рог-
волд - ловчий и несть сему конца. От такого словесного раздрая просто
в глазах рябит.
3. Поскольку недостатки наши есть продолжение наших достоинств,
многие недостатки романа Перумова проистекают из его "историчности".
Поскольку роман "как бы" исторический, народам Средиземья подбираются
исторические аналоги, плавно сползающие в политические характеристики.
В результате люди Средиземья активно "скандинавизируется", гномы уси-
ленно "косят" под немцев, вдали обретаются истерлинги (в устоявшейся
традиции - вастаки) - братья-славяне, хорошие, в общем-то, ребята, но
закосневшие в поклонении отцу народов Саурону,- что, конечно, не отно-
сится к великороссам-дорвагам. Есть еще викинги - умбарцы, монголы -
хазги, нидинги - мерзкие по определению жидо-масоны, и еще куча всяко-
го народу, и все это слегка отдает черносотенством, но ведь это нынче
не считается дурным тоном, нес па?
4. Продолжение предыдущего. Толкин в своем эпосе следует эпической
традиции в отношении женских образов. Женщинам же в этой традиции от-
ведено только две роли - горделивая властительница либо служанка. То
же и у Профессора. Чудовище женского пола а-ля мать Гренделя - Шелоб -
он еще может описать, но как истый джентльмен не может плохо писать о
женщинах как таковых. Даже вредная старуха Лобелия оказывается способ-
на на благородство и бескорыстие. У Перумова отношение к женщине впол-
не отечественное - "бабы - стервы, без них было бы гораздо лучше".
(Мысль по ходу. А если Рогволд в какой-то степени "замещает" Ара-
горна, не есть ли его сварливая сожительница Оддрун умышленная паро-
дия на безупречную Арвен Ундомиэль, которая своей положительностью
действительно раздражает?)
5. ЗАМЕЧАНИЕ ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ. Роман Толкина не случайно заканчивает-
ся там, где заканчивается. Пришел к финалу не только роман, заверши-
лась эпоха. На смену эпическому времени должно прийти историческое, на
смену эльфам - люди... Но, судя по раскладке событий у Перумова, в
Средиземье ровным счетом ничего не изменилось. Ни эльфы никуда не де-
лись, ни маги, ни гномы, ни орки, да еще много всякой нечисти понабе-
жало, магические кольца - оставшиеся - силы своей не потеряли... И
тогда неожиданно злодей Олмер, борющийся за "самостояние человека",
против навязывания ему диктата высшей расы и высшей воли, получается
абсолютно прав! Или, по крайней мере, выглядит гораздо убедительнее
своих оппонентов, которые просто велеречивы и беспомощны. Но, помимо
того, что зло здесь предстает привлекательнее добра, как быть с пред-
сказаниями Гэндальфа и Галадриэли относительно коренного переустрой-
ства мира после гибели Кольца Всевластья? Об исчезновении магии, об
уходе эльфов? А вот так, отвечает Перумов. Ошибочка вышла... "Ошибают-
ся и великие"... Под "великими" автор подразумевает не только Галад-
риэль, но и Дж.Р.Р., явно ощущая себя создателем Нового Завета по от-
ношению к Ветхому. Но, во-первых, если бы Гэндальф и Галадриэль ошиба-
лись, роман "Властелин Колец" просто не имел бы права на существова-
ние. А во-вторых, исходя из общего контекста творчества Толкина, "ВК"
и есть Новый Завет по отношению к Ветхому ("Сильмариллион"). И Спаси-
тель, воплотившись в человеческий облик, уже приходил в мир.
Consummmatum est! А "Кольцо Тьмы" - обычный апокриф.
(Мысль по ходу. "Эльфы должны уйти", и в финале "ВК" мы это видим
воочию. Но орки, как мы знаем из "Сильмариллиона" - это "искаженные"
эльфы. Не значит ли это, что вместе с исходом эльфов должен каким-то
образом осуществиться исход орков?)
6. Замечание, самое важное для меня. Девиз старомодного Толкина -
"жалость и милосердие" заменяется более современным - "крутизна и чер-
нуха". В романе царит атмосфера общей жестокости - казни, пытки, чле-
новредительство... чем ближе к нам, тем дальше от Профессора. Причем
"добрые" ничем не уступают по этой части "злым", и даже порой превос-
ходят. С самого начала как обращаются "славные ребята" с пленным ни-
дингом, вина которого вполне гадательна? Герои Толкина с Горлумом, чья
вина была несомненна, ничего подобного не позволяли. А ведь в этой са-
дисткой акции преспокойно принимает участие Фолко, которого нам по-
дают как юношу с нежной и чувствительной душой. А вот когда ближе к
финалу один из главных героев романа - Малыш - оказывается "двойным
агентом", с ним ограничиваются краткой воспитательной беседой. Двой-
ная бухгалтерия по отношению к своим и чужим? О массовом геноциде ор-
ков я уж и не говорю. У Толкина, конечно, оных тоже косят пачками, но
в честном бою. И уж конечно, никто бы не помыслил об убийстве женщин и
детей. А уж хвастаться этим...
(Мысль по ходу. Толкин явно знал к тому же, что самое ужасное луч-
ше не описывать не только из этических, но из чисто литературных сооб-
ражений. А то страшно не будет. Пусть воображение работает. Поэтому, в
частности, нам так и не дано увидеть воочию Саурона. И лишь по реак-
ции персонажей догадываться, насколько он ужасен. А Олмер присут-
ствует в натуре с самого начала, так что читатель к нему привыкает, да
еще и сочувствовать начинает.)
7. Из мелочности. Автор иногда просто _не видит_ того, о чем он пи-
шет. Не могу избавиться от следующей сцены - Олмер ломает рукоять то-
пора Торина, а потом дарит ему свой посох на новое топорище. Эффектно,
конечно, но, милые мои, вы представляете себе, какой толщины должен
быть посох, если из него сделали рукоять боевого топора? А Олмер ведь
отнюдь не великан, напротив, внешне он человек вполне средних парамет-
ров. И таких примеров можно найти много...
Ну вот, скажете вы. На один пункт "за" - семь "против". Стоило ли
вообще разоряться? Стоило. Потому что запрещать продолжать "ВК"...
(см. первую строку). Но делать это должно не так. Без небрежности. С
пониманием замысла Толкина. Не нарушать заветы мастера, а исполнять
их. И не надо стремиться к актуальности. Иначе мировая мифология бу-
дет заменена мифами массового сознания российской постперестроечной
реальности. Они, конечно, тоже мифы, но при чем здесь Толкин? И выяс-
няется, что автор, при всей своей эрудиции, с избранной задачей не
справился. Ношу надо выбирать по плечу.
"Всем нам не следовало замахиваться на непосильное, помяните мои
слова - мрачно окончил он и замолчал окончательно." Ник. Перумов,
"Кольцо тьмы", т.2.
Николай ПЕРУМОВ
"АВТОР УСТАМИ ГЕРОЯ...",
или СЕМЬ УПРЕКОВ Н.РЕЗАНОВОЙ
Вообще-то не дело автора писать ответы своим критикам. Их статьи он
должен внимательно читать и мотать на ус - всегда полезно, когда
кто-то укажет тебе на твои же ошибки. Таким людям следует посылать
благодарственные письма; так почему же пишутся эти строки?
К сожалению, статью уважаемой г-жи Резановой при всем желании труд-
но назвать критической. О книге как о _литературном произведении_
(сейчас неважно, хорошем или отвратительном) не сказано почти ничего,
кроме разве что Упрека 2 - насчет расхождения в наименованиях. С него
и начнем, и скажем сразу - этот упрек в значительной мере справедлив.
Дело в том, что передо мной стояла дилемма - или воспользоваться цели-
ком системой существующей, или придумать свою собственную. Я пошел по
пути компиляции в значительной мере для того, чтобы любой читатель на-
шел бы в книге что-то знакомое, вне зависимости от того, что ему, чи-
тателю, попадалось в руки раньше - Кистяковский или Григорьева... По
себе знаю, как тяжело было "переключаться" на топонимику перевода Гру-
шецкого. В общем, хотел как лучше, но, наверное, ошибся и готов это
признать.
К сожалению, на этом конструктивный диалог с критической статьей
прекращается - и не по моей вине.
Оставим на совести Н.Резановой некоторую развязность тона; извес-
тно, что когда не хватает аргументов, их порой не без успеха пытаются
заменить хлесткостью формулировок. "И опять мы впереди планеты
всей..." - то ли скорбит Резанова, что гадкая книжонка гадкого писате-
ля увидела-таки свет, то ли над издателями смеется... Впрочем, пусть.
Брань, как известно, на вороту не виснет.
Итак, по порядку.
Упрек 1. "Перумов не любит хоббитов". Признаться, я сперва решил,
что почтеннейшая критикесса шутит. Это, бесспорно, могло бы быть не-
ким тезисом статьи - если у критика такое мнение - но как "упрек" это
просто абсурдно. Мне уже предписывают, кого любить!.. Черт возьми, лю-
бить и ненавидеть я буду кого вздумаю - с полным признанием оного же
права за г-жой Резановой, как впрочем, и за любым другим homo
sapience. Но даже если рассматривать этот смехотворный "упрек" хоть
сколько-нибудь всерьез, то нельзя будет не признать - хоббиты у меня
отнюдь не "тупые и жадные обыватели". О них примерно так говорит Фол-
ко - говорит субъективно, в запале... Фолко, а не автор! Это не одно и
то же! Уж сколько раз твердили миру - а воз и ныне там. "Автор устами
героя..."
И еще одно. Толкиновские хоббиты, если уж на то пошло, проспали
свою страну, оказавшись под властью милейшего Сарумана - и притом тут
же нашлись пошедшие на службу к оккупантам целые отряды ширрифов.
Интересно, а что было бы не вернись Фродо и остальные домой? "Жадные"
же и "тупые обыватели" в "Кольце Тьмы" ведут себя несколько по-иному.
Когда нужно драться, они дерутся, и притом насмерть. Так кто же тут
"не любит хоббитов"?
Упрек 3. Тут уже легкой словесной дуэлью дело не обойдется. Г-жа
Резанова пустила в ход надежное, никогда еще не дававшее ни у кого
сбоев оружие - автор обвинен в антисемитизме. Все! Печать Зверя на ру-
ку. Подобные обвинения опровергнуть почти невозможно. В сочетании с
загадочной "новонемецкой мифологией" ("Аннанэрбо" имела в виду г-жа
Резанова, что ли? Третий Рейх?) выстраивается эдакая милая линия - ав-
тор фашист, антисемит, короче, красно-коричневая сволочь.
Заявляю со всей ответственностью - отождествить нарочито карикатур-
ное сказочное племя с древним, мудрым, уникальным в мировой истории
народом может только человек с больным воображением. Так что на пред-
мет антисемитизма г-же Резановой в первую очередь надлежит оборо-
титься на себя, если ей в сказочных злыднях всюду мерещатся евреи...
Остальные положения этого Упрека 3 не лучше. Боже, знал бы Торин
сын Дарта, что невинная любовь его к пиву даст кое-кому повод увидеть
здесь "слабый закос под бундеса" (если уж пользоваться "феней" г-жи
Резановой). На чем еще основан ее вывод насчет гномов, убей Бог, не
знаю. Строй хирда разве что? Так ведь и он куда ближе к македонской
фаланге, нежели к знаменитой "свинье" тевтонцев...
И еще. Насколько я понял, г-жу Резанову не устраивает сам факт "а-
налогий". Тогда пусть кто-нибудь потрудится доказать мне, что Хоббита-
ния с ее обитателями не есть аналогия Англии! Что Рохан ну ни капли не
похож на населенную полукочевниками Венгрию конца IX века до битвы при
Лехе; что погибший Нуменор не имеет ничего общего с Атлантидой (хотя,
согласно Профессору, его название на эльфийском - "Атланте")?! И, на-
конец,- пусть мне докажут, что нижеследующий факт - исход войны Добра
со Злом был решен победой первого в великой битве, имевшей место у
стен почти взятого Злом, но все-таки устоявшего города в излучине Ве-
ликой Реки Континента, каковая битва была выиграна благодаря комбини-
рованному удару с севера и юга по флангам почти захватившего город
врага - что данный факт не имеет никаких аналогий с неким весьма из-
вестным событием зимы 1942-43 года?!
Упрек 4. Блистательный пример чисто женской логики. Из того, что в
"Кольце Тьмы" очень мало женских образов, делается вывод о гло-
бально-негативном отношении автора к прекрасной половине
человечества."Корова ушла, так и подойник оземь". Да, Оддрун сварлива.
Ну и что?! (Трагедия несчастной Сатти при этом игнорируется
полностью). Короче, опять "Автор устами героя..." (если герой кого-то
осуждает, автоматически считается, что так же думает автор). Не изоб-
разил в романе сногсшибательной красавицы, доброй, умной, по которой
страдают вся без исключения мужская часть персонажей - получи еще один
ярлык: "женоненавистник"!
Упрек 5. Тут можно было бы посоветовать внимательнее читать Профес-
сора. У него не сказано ничего определенного ни насчет эльфов Кирдэна,
ни насчет эльфов Трандуила. Ниоткуда не явствует, что увезший Храните-
ля корабль был "последним". Более того, по легенде Сэм, состарившись,
тоже уходит за Море! Из магов остался только один - Радагаст. (Сару-
ман не в счет, он лишен свободы воли.) Куда должны были "деться", сог-
ласно "ВК", гномы и орки я, признаться, тоже не понял. Впрочем, здесь
можно спорить...
Оставим на совести почтенной критикессы весьма любопытные пассажи
на тему, кем себя "ощущает" автор. И давайте вновь вспомним, что пред-
сказания Гэндальфа и Галадриэли - это их предсказания. "Автор устами
героя..." А то, что "ВК" не имеет права на существование в случае "о-
шибки великих" - это тоже просто бездоказательное положение.
И еще. Бессмысленно сопоставлять "Кольцо Тьмы" с "ВК" в частностях.
Один Великий Орлангур чего стоит! (Непонятно, кстати, почему мне не
попало еще и за него). Толкин написал абсолютно замкнутый роман. Кон-
фликт в нем исчерпан. Не описывать же благоденствие Арнора при короле
Элессаре да борьбу отличного с хорошим?..
Касательно "злодея" Олмера. Коренное отличие "Кольца Тьмы" от "ВК"
в том, что мир Толкина четко и однозначно поделен на белое и черное,
"наших" и "не наших". Полутона не допускаются. Унылый злодей Саурон
уныло сидит в Барад-Дуре, совершая один промах за другим, допуская в
ведении войны ошибки, которых избежал бы даже кадет Биглер. Ну не мо-
жет он додуматься до столь простой вещи, как поставить охрану, у _е-
динственного_ места, где может быть уничтожено Кольцо Всевластья, ну
никак не может! И назгулов отправить в бой всех разом, а не поодиноч-
ке - тоже не может! (Интересно, сколько продержался бы тогда Минас-Ти-
рит?) Чтобы отдать победу Добру, автору "ВК" пришлось оглупить Зло; а
победа над глупым Злом не обесценивается ли?
Олмер же - Зло умное, хитрое, которое не попадается в дешевые ло-
вушки. Однако самое главное - Олмер стал Настоящим Злом в тот миг,
когда для достижения человеческих целей пустил в ход нечеловеческие
средства. До того времени он - завоеватель, правитель, короче - пас-
сионарий; и дела его назвать однозначно добрыми или злыми трудно. И
если уж читая описание штурма Серой Гавани, уважаемая критикесса со-
чувствовала Олмеру, то... Мне остается только развести руками.
Упрек 6. "Чернуха и жестокость". Азбучная истина, что Средние Века
- жестокое время. А раз уж сама Н.Резанова назвала мое произведение
"псевдоисторическим" (чем я горжусь, ибо сам Толкин, по ее мнению,
создал "псевдоэпос") - то негоже мне отступать от исторической правды.
Или нам придется признать, что для "fantasy" нужны особые, выращенные
в условиях общей благолепности народы... Нет! Жизнь жестока - жестоки
и книги. Хотя, надо сказать, сам Профессор, говоря о войне гномов с
орками, говорит: "обе стороны были безжалостны..."
Что же до геноцида орков, то только слепой может не увидеть - ав-
тор его осуждает. Хвастается им Рогволд! (см. выше - "Автор устами ге-
роя...") И, кстати,- для тех, кто совсем ничего не понял - гибель
Арнора частично есть расплата именно за это...
Упрек 7. Совсем смешной. Уважаемые читатели, если не верите мне -
загляните в любой исторический труд по холодному оружию. Н.Резанова,
как я вижу, просто не в курсе. Рукоять боевого топора имеет круглое
сечение и диаметр примерно 2,5-4 см, что существенно тоньше рукояти
топора плотницкого. Толщина рукояти боевого топора примерно равна тол-
щине эфеса у мечей; их нельзя было делать слишком толстыми, потому что
толстые рукояти куда легче выворачиваются из пальцев... Ладонь должна
плотно обхватывать рукоять и большой палец при этом - доходить пример-
но до третьей фаланги указательного пальца. Так что этот упрек я не
принимаю категорически.
И еще. Уж раз на то пошло, Олмер не выходит к Фолко и Торину, опи-
раясь на впоследствии отданный гному посох. Олмер возит его (посох) с
собой!
Так стоило ли "разоряться" уважаемой Н.Резановой? Стоило. Однако
она могла бы написать о длиннотах в романе, неумело выстроенных сюжет-
ных линиях, огрехах стиля и т.д. К сожалению, также остался без объяс-
нений отмеченный самой же Н.Резановой факт - что книгу мою одни фэны
проклинают, а другие, напротив, выдвигают на звание "Лучший роман го-
да". Вот бы и разобраться, почему, чем же так задурила головы бедным
читателям эта отвратительная, фашистская, антисемитская, черносотен-
ная книжонка? Ну, почему проклинают, это нам объяснить попытались, а
вот что другие-то в ней нашли? Тут-то и забить Н.Резановой тревогу! Не
то нравится людям, куда как не то! Увы. Молчание лишь в ответ... И
тлетворный яд ужасного пасквиля продолжает отравлять неокрепшие чита-
тельские души...
Поверьте: я, автор, отношусь к собственному труду весьма и весьма
критически. Однако же Н.Резанова взялась спорить... даже не с идеоло-
гией. Она (по мнению Н.Резановой неверная) затронута, но по каса-
тельной. Уважаемая критикесса заканчивает статью весьма назидательным
абзацем - "как следует писать..." (продолжения Толкина, что ли?) Пони-
мание замысла Толкина - см. выше о замкнутости "ВК". Оставаясь полнос-
тью в пространстве Профессора, писать просто не о чем. Зло избыто! Не
нарушать заветы мастера - это о чем? Если это значит воспроизводить
его этическую систему, то... (см. выше). Не стремиться к актуальности?
Тут спорить не буду. Кому нравится поп, кому попадья, а кому и попова
дочка.
И наконец: с какой задачей не справился автор? Написать строго ка-
ноническое продолжение целиком в духе Профессора, без всякой отсебяти-
ны - да, не справился. Потому что такой задачи и не ставил. Так что,
согласно приговору, придется мне закопать машинку и идти грузить уголь.
Ношу-то надо выбирать по плечу...
ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ!
Майкл БИШОП
КОМУ ОНА НУЖНА, ЭТА "НЕБЬЮЛА"?
Наряду с премией "Хьюго", премия "Небьюла", присуждаемая с 1965 го-
да, является наиболее престижной премией за достижения в области фан-
тастики. Читатели (фэны) голосуют за лауреатов премии "Хьюго", писате-
ли - точнее, члены Ассоциации писателей-фантастов Америки (SFWA) -
присуждают премии "Небьюла".
Многие члены Ассоциации утверждают, что если "Хьюго" получают обыч-
но наиболее _популярные_ романы и рассказы года, то "Небьюлы" удостаи-
ваются произведения, наиболее гармонично сочетающие интересные фантас-
тические задумки и прекрасное литературное исполнение. Иначе говоря,
роман, награжденный "Небьюлой", может и не быть самым популярным сре-
ди читателей, однако достоинства его столь велики, что он безусловно
заслуживает высокой профессиональной оценки. В конце концов, эту пре-
мию присуждают сами писатели,- а кто, как не они, знают, какие качес-
тва должны быть присущи первоклассной фантастике?
Действительно, кто? В "Энциклопедии научной фантастики" Питера Ни-
колса о премии "Небьюла" говорится: "Некоторые критики утверждают, что
премия эта временами отражает политическую конъюнктуру в той же степе-
ни, в какой и литературную... И хотя "Небьюла" иногда присуждалась
значительно более спорным, экспериментальным произведениям, которые
никогда бы не получили "Хьюго", чаще всего между премиями не было и
нет существенной разницы. Можно было бы ожидать, что "Небьюла", при-
суждаемая в соответствии с мнениями писателей-профессионалов, отдает
должное высоким литературным достоинствам произведений, но совершенно
не очевидно, что это действительно так". И далее говорится, что мно-
гие рассматривают награждение премиями скорее как рекламное действо,
нежели как последовательную взвешенную оценку значимости тех или иных
произведений.
Даже Роберт Силверберг в своем предисловии к 18-му выпуску антоло-
гии "Премии "Небьюла" (1983) писал: "В целом ряде случаев вручение
премии именно тем произведениям, которые их получили, казалось иску-
шенному наблюдателю совершенно неожиданным и объяснимым только с точ-
ки зрения теории вероятностей".
Другие высказываются еще более прямо. В номере "Бюллетеня SFWA",
посвященном 21-му присуждению "Небьюлы", Норман Спинрад поместил плат-
ное рекламное объявление на целую полосу, озаглавленное "К вопросу о
литературных принципах и авторской гордости", которое содержало сле-
дующий драматический пассаж:
"ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ, что в течение долгого времени премии "Небью-
ла" присуждались как шедеврам, достойным преклонения, так и три-
виальной конъюнктурщине, не следуя никакому последовательному литера-
турному критерию, который я мог бы хотя бы понять, не говоря уже о
том, чтобы одобрить -
Я пришел к убеждению, что "Небьюла" это лишь часть проблемы, а не
часть ее решения.
И поэтому я заявляю, что снимаю все свои будущие работы с конкурса
на получение "Небьюлы".
На решение Спинрада решающее влияние оказало то, что его роман "Ди-
тя удачи" не дошел до финального голосования. Спинрад заявил, что "ли-
тературные стандарты Ассоциации в целом настолько сильно расходятся с
моими собственными, что принять в будущем "Небьюлу" было бы с моей
стороны проявлением циничного лицемерия".
Приносит ли "Небьюла" вред делу Ассоциации? (А именно - борьбе за
получение ее членами-писателями больших возможностей, уважения и де-
нег?) И не должна ли Ассоциация прекратить ходить вокруг да около и
просто отменить присуждение премии?
Давайте разберемся в этом вопросе.
О премиях спорят. Кандидаты, произведения которых не дошли до фи-
нального голосования, нападают на тех, кому удалось так или иначе про-
биться в финал. Проигравшие голосование нападают на тех, кто победил.
Не-кандидаты во время священного финального голосования обстреливают
всех вышеперечисленных или кричат, что весь процесс фальсифицирован и
отвергают его как лишенный смысла и корректности.
Премии провоцируют не просто споры, они порождают зависть, злобу,
неспособность мыслить, приводят к крушению надежд, рождают жажду мес-
ти, неудовлетворенность и головную боль. Кроме всего прочего, премии
сеют несправедливость. Снова и снова они напоминают нам, что Вселен-
ная - и даже ее малая часть, которой, как считается, мы в состоянии
управлять - вовсе не обязательно улыбается тем, кого мы считаем талан-
тливыми, смелыми, достойными. Каждый, кто не увенчан лаврами - проиг-
равший, а проигравший.... это проигравший. Вселенная издевается над
ним. Зрители хихикают. А победители - черт бы их побрал! - тайно зло-
радствуют. (Или мы подозреваем их в этом).
Почему же тогда мы так держимся за присуждении премий? С точки зре-
ния психологии ответ очень прост, и он состоит из двух частей. Во-пер-
вых, люди эгоцентричны, они жаждут самоутвердиться. Во-вторых, люди
испытывают необходимость овеществить это самоутверждение. В результа-
те появляются премии. Нобелевские. Пулитцеровские. "Оскары". "Тони".
"Эмми". И так далее, до бесконечности. (Может быть даже - до тошноты).
Плохо у тебя с логикой, может сказать противник разыгрывания лите-
ратурных призов. Ты же не будешь оправдывать необоснованное посвяще-
ние в рыцари на том основании, что все равно нужно кого-нибудь посвя-
щать. Если ты все-таки собираешься раздавать премии, надо делать это
справедливо. И, вдобавок к тому, ты не рвался бы защищать любые призы
- и, в частности, эти премии,- если бы тебе хоть раз самому не посчас-
тливилось выиграть пару роскошных дверных пружин...
Само собой. Было бы неискренне утверждать обратное. К тому же, тем,
кто не получил приза, легче этот приз высмеивать. И, безусловно, про-
цесс соревнования должен быть справедливым, насколько это возможно. То
есть:
1. Критерии присуждения премии должны быть четко определены и по-
нятны. Нобелевская премия по стрельбе из сарбакана не должна присуж-
даться тому, кто палит из гранатомета.
2. Те, кто присуждает премии, должны хоть немного разбираться в об-
ласти, в которой они работают. Парашютисты не должны выносить сужде-
ния о спелеологах - по крайней мере, не о замечательных достижениях в
этой области - и наоборот.
3. Все участвующие в конкурсе работы должны превосходить некоторый
минимальный уровень, чтобы их могли заметить те, кто будет потом при-
суждать премии.
Роман, не опубликованный из-за того, что его автор не в состоянии
написать законченное предложение, не должен претендовать на премию за
смелый авангардизм наравне с произведениями типа "Пробуждения Финнега-
на" Джойса или "Очереди" Владимира Сорокина.
Все это понятно и ежу. Камнем преткновения обычно является другая
составляющая уравнения: литературный вкус членов жюри.
А вкус у всех судей разный. Он зависит от того, каких авторы ходят
у них в друзьях, от умения одеваться, воспитания, образования и, в не-
которой степени, от физического и эмоционального состояния в день го-
лосования (с похмелья, в замешательстве, в хандре, в тревоге или в
приподнятом настроении). И если судьи демонстрируют вкус отличающийся
от вашего достаточно часто, чтобы возбудить вашу злобу, в один прек-
расный день вы, как Норман Спинрад в своей рекламе, объявите премию не
заслуживающими доверия - и, следовательно, бессмысленной.
Однако, на тот случай, если вы желаете каким-то образом довести до
конца борьбу за премию, вы посылаете на предсказуемо безвкусный заклю-
чительный банкет клоуна, который мог бы принять премию в том малове-
роятном случае, если болваны из жюри на сей раз проголосовали пра-
вильно и дали вам эту идиотскую премию, которую вы одновременно заслу-
жили и не заслужили - заслужили, потому что вас так много раз оставля-
ли без внимания, а не заслужили, потому что борьба за лавры в искус-
стве всегда несостоятельна. Это хорошо знает каждый, кто хотя бы раз
оставался вне списка лауреатов из-за того, что его произведению удели-
ли недостаточное внимание или отвергнуто в пользу другого, менее дос-
тойного.
Если вы вдруг выигрываете, посланный вами клоун сможет прилюдно от-
казаться от приза и выразить свое пренебрежение всем процессом.
А если вы проигрываете? Что ж, оказав честь церемонии награждения
своим присутствием, вы - или ваш представитель,- можете отправиться в
ближайший бар и переваривать там ваш зеленый виноград в окружении при-
держивающихся того же мнения другими клоунами. Ваше поражение одноз-
начно подчеркнет обоснованность вашего презрения.
Но давайте будем откровенны. Как и многие другие, я несколько раз
представлял себя в этой шутовской роли. Не часто. Но несколько раз -
да, было, и когда это происходило, я всегда чувствовал, что такое пуб-
личное проявление моей возвышенной эстетики и бескомпромиссной чес-
тности будет так же полезно, как погасший маяк, для всех тех, кто за-
нимается самообманом и верит, что их премии чего-нибудь стоят.
В самом деле, просматривая список лауреатов премии "Небьюла" пос-
ледних лет, я вижу десяток романов, за которые я не голосовал и, на-
верно, в три раза больше рассказов, которые премии не получили, но
произвели на меня не меньшее впечатление, чем из более удачливые кон-
куренты.
В 1975 году я голосовал за "334" Томаса М.Диша, а не за "Обездолен-
ных" Урсулы Ле Гуин. Мне очень нравится Ле Гуин, но я уверен, что нас-
тоящий профессионал убедительно доказал бы, что из этих двух произве-
дений "334" Диша является более фундаментальным, сложным, волнующим и
новаторским, и если бы члены SFWA признали его лучшим романом, они ед-
ва ли имели бы основания стыдиться.
Что ж, это было давно. А как насчет более поздних лауреатов? Не по-
лучилось ли так, что присоединив почти 700 новых членов, SFWA снизила
общей уровень компетентности? Разве не похоже, что с некоторых пор
фактор "воинствующей бездарности" начал влиять на присуждение премии?
В моменты раздражения, признаюсь, я сам передавал этот отврати-
тельный слух. Как корпорация, члены SFWA неизменно голосуют за произ-
ведение, которое их наиболее глубоко задевает,- либо потому, что ав-
тор заслужил большое уважение, требующее всеобщего признания,- либо
потому, что само произведение добросовестно разрушает основы.
Роберт Силверберг в течение 5-6 лет создавал настолько хорошие ра-
боты, что Ассоциация была вынуждена признать его заслуги и в 1971 го-
ду он получил премию за роман "Время перемен",- который, по мнению
многих, уступает другим достойным упоминания работам Силверберга это-
го периода. И я бы назвал роман Урсулы Ле Гуин "Левая рука Тьмы" как
пример произведения, которое было удостоено премии за его бесспорные
литературные достоинства.
Первый пример, возможно, демонстрирует уязвимое место в процессе
присуждения премий. Не должна ли книга выигрывать только вследствие
присущих ей достоинств, а не репутации ее автора? Хотя я бы все же не
согласился, что это слабое место является смертельным для признания
правомерности присуждения премий. Кроме того, если бы какая-нибудь вы-
дающаяся работа появилась в то время, чтобы бросить вызов равнодушно-
му Силвербергу, она могла бы победить. (Я тогда выбрал, между прочим,
"Оселок небес" Урсулы Ле Гуин, но в этом романе, как бы он не был хо-
рош, ясно видны переклички с некоторыми темами и методами Филипа К.Ди-
ка).
Утверждаю ли я, что ошибки никогда не совершаются и новаторским ра-
ботам всегда воздают должное, когда они рассматриваются на соискание
"Небьюлы"?
Нет. Награждение - это процесс, совершаемый людьми, он может приво-
дить к ошибкам и злоупотреблениям. Тем не менее, "Небьюла" всегда от-
ражает вкусы значительной части SFWA. Если выигрывает плохая книга или
уступающий другим рассказ, почти немедленно начинается процесс самоис-
правления. Люди кричат об одурачивании. Пишут письма. Начинаются деба-
ты. Появляются обзоры, печатаются статьи с анализом. В наиболее эк-
стремальных случаях несколько членов SFWA публично заявляют о том, что
навсегда бойкотируют присуждение премий. (Так поступил Норман Спинрад,
и я испытываю к нему симпатию за пренебрежение знаками почета и завис-
тливое восхищение дерзостью, которую он продемонстрировал своим плат-
ным объявлением).
Лауреаты - это "жестяные утки". По живописному наблюдению одного из
победителей 1988 года, их вытаскивают в "зону обстрела", где они пры-
гают голые у всех на виду - во всей красе своих морщин, шрамов, скла-
док, двойных подбородков (и, конечно, бесспорных достоинств), увели-
ченные в десять, сто, тысячу раз. Если победившее произведение дей-
ствительно никуда не годится,- по крайней мере, по одному из возмож-
ных критериев,- можете быть уверены, что вы услышите о его недостат-
ках во всех самых сокрушительных подробностях.
Между прочим, чтобы действительно замечательные работы не проходи-
ли незамеченными, SFWA создала жюри премии "Небьюла". Семь его членов
стараются оценить столько, сколько могут, произведений, вышедших в
данном году. Жюри может добавить для финального голосования по одному
произведению в каждой из четырех категорий. Оно довольно часто так и
делает, чтобы исправить несправедливость с позиций эстетики, возникаю-
щую иногда из-за выбора, основанного на широкой популярности.
Помешать достойному произведению попасть в список для голосования
может помешать многое. Ограниченная доступность изданий в твердой об-
ложке. Национальность автора. "Мрачность" темы. Стиль.
Единственными неамериканцами, удостоенными "Небьюлы", были британ-
цы Брайн Олдисс, Майкл Муркок и Артур Кларк. Большинство членов SFWA
считают Кларка почетным американцем - благодаря его раннему появлению
в наших журналах фантастики, его интернациональному статусу, как уче-
ного, и его роли в производстве фильма "Космическая одиссея 2001" (ки-
но - это такое же американское явление, как бейсбол, яблочный пирог и
кража со взломом). Олдисс и Муркок стали лауреатами "Небьюлы" более 20
лет назад.
Почему Станислав Лем не получил "Небьюлу"? Почему не получил ее
Борхес? Братья Стругацкие? Итало Кальвино? Йозеф Несвадба? Анджела
Картер? Возможно, из-за ограниченной доступности произведений этих ав-
торов, но скорее потому, что многие члены SFWA редко понимают вещи,
написанные в традициях, отличных от привычной фантастики, мало читают
что-то кроме стандартного круга произведений (ежемесячные американ-
ские журналы и пейпербэки) и откровенно не любят "непонятную чепуху",
которую пишут писателями иностранного происхождения. Это оглуши-
тельный удар по SFWA. То, что наша организация называется Ассоциацией
писателей-фантастов Америки, не сильно нас извиняет,- в особенности
потому, что мы получаем членские взносы от писателей из более чем де-
сяти стран.
Летом 1986 года Чарльз Шеффилд опубликовал в "Бюллетене SFWA" эссе,
в котором перечислил все когда-либо услышанные им причины отменить
премию "Небьюла". Выглядел этот список так:
1) "Небьюла" не нужна, потому что в фантастике и так уже чересчур
много премий.
2) У настоящих писателей нет времени, чтобы много читать и рекомен-
довать в номинации произведения других авторов.
3) Передовые писатели считают эти премии "золотыми медалями спе-
циальной олимпиады в литературе" (моя любимая придирка).
4) Премии "Небьюла" не удается представить настоящие достижения в
своей области.
5) Риторический вопрос Шеффилда: "Если бы этой премии не существо-
вало, нужно ли было бы ее придумывать?"
Шеффилд небезосновательно отметает всю эту критику: "Нам нужна
"Небьюла" по одной простой причине: нет ни одной другой награды (вклю-
чая Мемориальный приз Джона Кэмпбелла), которая присуждалась бы за ли-
тературные достоинства научно-фантастического произведения не ма-
ленькой группой отдельных судей, а организацией писателей-фантастов,
включающей семьсот (а теперь и всю тысячу) членов. И этот факт переве-
шивает все возражения, которые есть против этой премии".
И как я всюду говорил, "Небьюла" представляют из себя то, что из
нее делают члены SFWA. Мы должны обвинять себя, если она нас разочаро-
вывает. Мы должны благодарить себя, если мы горды ее лауреатами. Каж-
дый писатель, даже наиболее плодотворно работающий, обязан либо бо-
роться за их отмену, либо работать для достижения очень маловероятной,
очевидно безнадежной цели - их усовершенствования. Я все же верю в
это, и хотя я начинаю думать, что, может быть, SFWA должна спонсиро-
вать два комплекта премий - прежний (за научно-фантастические произве-
дения) и второй (за фэнтези), при этом писатели сами решают, в какую
группу следует отнести их произведения,- меня, в общем-то, устраивает
и существующая система.
В заключение расскажу одну правдивую историю. Весной 1974 года две
моих повести должны были участвовать в финальном голосовании. Я печа-
тал рассказы в течение неполных четырех лет, и выдвижение моих работ
на конкурс заставило меня витать в облаках.
В это время я преподавал композицию и литературу в университете
Джорджии в Афинах, а один из моих друзей учился на юридическом фа-
культете. Я, светясь простодушной гордостью, рассказал ему, что два
моих рассказа претендуют на получение премии "Небьюла". "Небус?" - пе-
респросил он. "Небьюла",- ответил я и детально объяснил, что из себя
представляет эта премия и почему это так важно.
Мой друг уставился на меня. Лицо его начало подергиваться. У него
начались приступы громкого смеха. Каждый раз, когда он перехватывал
мой взгляд, приступ смеха, если он начинал затихать, овладевал им сно-
ва. Я смотрел на него с изумлением. Наконец я понял смысл и причины
его смешливости и тоже начал смеяться. Он не имел в виду, что "Небью-
ла" - это "золотая медаль специальной олимпиады в литературе". Просто
перед лицом вечности моя забота о шансах двух моих безвестных расска-
зов выглядела... комично.
Пер. по изд.: Amazing Stories, April 1989
Публикуется со значительныыми сокращениями
Перевод (C) Андрей Чертков, 1994
СИДОРКОН'94: ПОДСТУПЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ
Роман АРБИТМАН (Саратов):
Здравствуйте, Сергей и Андрей!
Спасибо за "Оберхам". Прочитал в тот же день. Мне кажется, что ма-
териал под названием "Стенограмма заседания" очень плох и не заслужи-
вает включения куда бы то ни было. Не смешно и, главное, не к месту.
Что касается всего остального...
Дневник Николаева, занявший центральное место в номере, бесспорно,
заслуживает внимания. Но. При чтении меня не оставляла мысль, что я
читаю личное письмо Андрея Николаева, не предназначенное мне. Было не-
которое чувство неловкости, словно я заглянул тебе за спину в тот мо-
мент, когда ты делился со своим другом впечатлениями о прошедшем.
Если ты, Андрей, это ощущение читателя запланировал, то тогда твой
замысел вполне удался. Мне кажется, что ты весьма верно (хотя и в нес-
кольких местах поверхностно - скорость, скорость...) передал общую ат-
мосферу кона. Тебе даже удалось изобразить меня человеком пьющим, что
сильно повышает мои акции в глазах фэндома.
И еще (чтобы больше не касаться). О "Страннике". Мне кажется, что
сейчас любые споры об этой премии (голоса "против" или даже агитация
"за") роняют наш корпоративный престиж. Премия есть. Занимает она та-
кое-то определенное место. Все обиды или оправдания низводят фантасти-
ческое дело, которому мы служим (прошу простить за высокий штиль!), до
уровня окололитературной тусовки. И мне, как критику, становится душ-
но в этой атмосфере мелких обид и упреков и хочется въехать куда-ни-
будь в нефантастическую область и всю оставшуюся жизнь писать, напри-
мер, о постсоветском детективе, или о любовном романе. Или _только_ о
творчестве моего любимого Вити Пелевина, чей неприезд (в контексте
всех этих споров) делает его позицию выигрышной необычайно.
Не надо нам самим казаться хуже, чем мы есть на самом деле. Мы луч-
ше на самом деле. Ведь ясно же, что мы работаем не для того, чтобы по-
лучить из рук хороших людей несколько сот грамм качественной бронзы.
Не надо путать причину и следствие. "Я вас умоляю" (цитата, не помню
только из кого. Кажется, из монтера Мечникова. Или из Хасбулатова).
Теперь снова об "Оберхаме".
Статья А.Легостаева "Дельный совет". Вы, товарищ Легостаев, убеди-
тельно доказали, что писания отечественных авторов, получивших "Улит-
ку", имеют отношение к сов.действительности. Этим-де и чрезвычайно по-
хожи друг на друга. Предлагаю еще один критерий сходства: все авторы
произведений-лауреатов когда-нибудь ели огурцы. Свежие или соленые.
Статья А.Привалова о голосовании на "Интерпрессконе". Меня в А.При-
валове (как и его друге из г.Москвы А.Свиридове) подкупает незатейли-
во-снисходительное отношение к публике на "Интерпрессконе". Отношение
очень в духе советских вождей, которые считали народ безмозглым объек-
том пропаганды, и были уверены, что эту бестолочь легко загипнотизиро-
вать _чем_ угодно. Возможно, я пристрастен. Но мне кажется величайшей
космической глупостью ставить в упрек авторам нормальное желание, что-
бы читатели прочитали их творения и САМИ сделали вывод, хороши они или
плохи. Или, по мнению А.Привалова и А.Свиридова, человек, получивший в
руки книжечку в светло-синей (или там разноцветной) обложке, уже был
обречен (загипнотизирован, зомбирован, принужден?) остановить свой вы-
бор именно на этом произведении? Особенно восхитили меня суждения уже
упомянутого А.Свиридова в No 4 (кажется) "Фэн-Гиль-Дона" по поводу
д-ра Р.С.Каца. Оставим в стороне хамский и бестактный намек на кончи-
ну профессора (слухи о смерти которого, разумеется, сильно преувеличе-
ны!). Свиридов довел дурноватые суждения А.Привалова до абсурда, обви-
нив вашего покорного слугу в том, что любой желающий мог получить у
меня книгу, включенную в список. Правильнее, конечно же, было читате-
лям книг вовсе не давать, предполагая, что на них сойдет каким-то об-
разом дух святой и они сами, без чтения, все сообразят. По принципу:
"Я книги товарища Каца не читал, но скажу..."
М-да, господа Привалов и Свиридов - большого ума мужчины. Впрочем,
и с моей стороны, разумеется, не многим умнее сейчас писать все эти
строки. Безумие подобных господ тем и ужасно, что затягивает. И ты
уже, сам того не замечая, начинаешь оправдываться в том, что никогда в
жизни не ел мыла и не служил в гестапо. Бррр. Кретиниссимо. Вроде бы
плевать: пусть, если хотят, считают, что угодно. Но дурацкие чувства
(собственного достоинства или что-то вроде этого) вынуждают вступать в
дурацкий спор. Или, может быть, авторы подобных суждений полагают, что
честное нормальное соперничество как бы бесчестно априори? Если в этом
есть какая-то сермяжная правда, то согласен в следующий раз вообще от-
казаться от борьбы - от "беззастенчивого рекламного прессинга" и вооб-
ще просить номинационную комиссию не включать моих статей в список.
Иначе в самом деле может сложиться идиотское впечатление, будто я за-
нимаюсь своим делом "для дяди". Хотя, как известно, я этим занимаюсь
для денег.
Роман Арбитман
Валерий ОКУЛОВ (Иваново):
"ИНТЕРПРЕССКОН": ЧАСТИЦА "ИНОЙ ЖИЗНИ"...
"...А все же странным было это действо, донельзя, до фантасмагорич-
ности странным..."
Так начинает свою статью "Интерпресскон, Странник, Бронзовая Улит-
ка..." ("КО", 24.05.94) Людмила Нукневич из Риги. А затем задает воп-
рос "Что останется в активе конференции? Если оставить безумно доро-
гую по нынешним временам возможность творческого общения...и прият-
ность акции парада награждения победителей?"
"- ...Не знаю..."
Но вот Андрея Анатольевича (для тех, кто не понял - Николаева) ни-
какие сомнения не тревожат:
"Сколько прекрасных людей вокруг... Предстоит провести вечер в
приятных беседах... Прекрасная все-таки штука "Интерпресскон", я без
устали молюсь за Сидоровича... Сколько любимых лиц, сколько прекрас-
ных встреч и содержательных разговоров... Встречаются старые
знакомые... Реализуются три месяца напряженной работы, мечтаний, тща-
тельного планирования мероприятий..."
Э-эх, господа, мне бы ваши заботы!
Позволите ли вы мне, любителю фантастики из "глубинки" России, ска-
зать пару слов о "Сидорконе", "Страннике", да еще пару слов о жизни
вообще!..
Понимаете ли вы, как все изменилось вокруг? Или в своем узком кру-
гу "иной жизни" даже не замечаете изменений, приводящих в ужас тех,
кого они непосредственно касаются?
Саше Сидоровичу, проводящему кон за свой счет, действительно будут
не совсем понятны заботы инженеришки по добыванию всего-то пятидесяти
долларов (а ведь это его месячный доход...)
Но "Интерпресскон" - для профессионалов! Но и тут: печатающийся ре-
гулярно Андрей Михайлович не поймет забот какого-то (не только провин-
циального, а даже и питерского) "писателишки", пытающегося пристроить
свой (быть может, даже и неплохой) рассказик...
Господа, вы же видите, что на прилавках и лотках (даже у вас, в Пи-
тере)... А у нас же российской фантастики нет (почти нет!).
Журналы трудно найти даже в библиотеках, да и ходить туда просто
некогда...
Любящий фантастику до благородного безумия, но не умеющий на ней
заработать, я так и не прочел до сих пор ни "Гравилет...", ни "Иное
небо", ни "Историю советской фантастики". Где и как их взять? Это не
раньше, теперь и других забот хватает...
Меняются времена....
Читаем американцев! Да уж лучше их, чем "Монахов под луной"!
Три года назад я восхищался рассказами Андрея Столярова! Амбициоз-
ный Андрей Михайлович, претендующий на роль мэтра и судьи последней
инстанции, мне не интересен... Пусть он получает "Странников" хоть
каждый год!..
Что до призывов к войне, так видно вам, господа, хорошо, но скучно-
вато живется, если хочется чего-то "остренького"!
"Мир российской фантастики", создаваемый А.М. и Кo "Ведущие фантас-
ты России", настораживает... Я бы "неторжественно" пожал руку Саше Ще-
голеву, высказавшему свои опасения в прениях. Только вот боюсь, Алек-
сандр руки какому-то "любителишке" НФ так просто не подаст...
Э-эх, господа, оставьте вы ваши игры"! Пишите! Больше да лучше! И
как можно оригинальнее, не равняясь даже на "Живого Бога, всеми без
исключения признаваемого таковым"!!!
Валерий Окулов
Николай ГОРНОВ (Омск):
Привет, Сережа! Привет, Андрюша!
Ребята, я слишком люблю вас (в хорошем смысле слова), чтобы не
отозваться на вторую молодость фэнзин-динозавров. Но вот писать очень
не хотелось. И дело даже не в отсутствии времени, а в невозможности
сформулировать что-либо достойное публикации даже двухсотенным тира-
жом. Не хочется обманывать своих бывших читателей, которым "Страж-Пти-
ца" приносила немало приятных минут.
Но все же несколько нелицеприятных мыслей я затаил. Пусть будет
правда-матка. Этак, по-старинке. С оттяжкой, с плеча. Как в старой
доброй "Страж-Птице".
Итак, мнение. Сначала о журнале. Прекрасный, слов нет. Говорю со
всей ответственностью, как коллега по цеху. А фотомонтаж вообще мечта.
Пальчики оближешь! Я, как идиот, открываю на любом месте и балдею.
Просто слюнки сглатываю. Завидую - страшно! Мне бы три года назад ком-
пьютер и видеокамеру... Все бы поиздыхали! Да что там говорить... меч-
ты идиота. А ведь сколько интересного безвозвратно потеряно! Я когда
смотрю видеоматериал с прежних "Сидорконов", желудок сводит от злости
- не то они снимали, уроды, не то! Так можно конкурс Чайковского сни-
мать, но не Сидоркон.
В общем, ребята, как на духу: красивый сделали журнал, но почти
бестолковый.
А знаете почему? Знаете, но не хотите в этом сознаваться. Говорите,
что затронули много животрепещущих тем. Да, согласен. Вы даже сделае-
те второй номер... И им закроете все эти темы. По-хорошему, все можно
закрыть одной аналитической статьей в каком-нибудь "Интеркоме". Да и
этот материал хорошо бы вписался туда же. Отдельным блоком. Если ко-
нечно выбросить процентов сорок попутного материала (статья Арбитмана
и подобное).
Согласен, Сидоркон - мощный импульс. После него хочется оставить
свой след в фэн-прессе. Сам этим грешил. Но по собственному опыту знаю
- после такого запойного творческого полета приходит похмелье. А да-
лее - пустота. "Оберхам" первого созыва умер после четвертого номера.
"Второй созыв" торжественно скончается на магической цифре "два". И не
надо со мной спорить. Я знаю, что говорю. Конечно, будет еще
Сидоркон-95, а с ним (чем черт не шутит!) еще один "Обер" "нового по-
коления". Ребята, у нас уже есть один перманентно живущий журнал (не
будем тыкать пальцем). Тогда уж пусть хоть название будет другое. А
еще лучше - ежегодник. А что, клево! Оберхам представляет Сидоркон-95,
96, 97... Далее по обстановке.
Настроен я, как видите, весьма критически. Может, это просто сегод-
ня, а завтра буду думать несколько иначе. Бог весть, но я не со зла.
Пишу, что думаю. Уж очень неоднозначные мысли приходят по поводу тем,
поднятых в номере, да и по поводу самого кона. Дистанция растет и все
видится уже несколько в ином свете.
Мне, кстати, очень понравился твоя статья, Андрюша. Цепляет как-то.
Своеобразный личностный подход. Почти интимная подача материала. Слов-
но сидим с тобой за рюмкой чая, и ты рассказываешь. Клево! Буду пере-
читывать. Вспоминать.
Остальная часть (за исключением статистики по премиям) - пинки по
мертвому ослу, то бишь по "Страннику". А стоит ли? Помните, что ска-
зал небезызвестный Пелевин Б.Стругацкому, когда последний представлял
его своему семинару на Сидорконе-92? "Пусть мертвые сами хоронят своих
мертвых, а я буду копать в другую сторону". Витя злой, циничный, но
очень умный человек. Теперь-то даже мы почувствовали этот трупный за-
пах. Пусть они хоронят себя сами. Но, вообще говоря, доклад Столярова
опубликовать стоило. А под статьей "контры" Щеголева я бы подписался и
сам. ("Здорово, смело, жалко что один!" Фадеев, "Молодая гвардия").
Что же касается пресловутого "Странника", то время покажет и расста-
вит. Не будем торопиться - у нас впереди вечность. Пока же это напоми-
нает мне акт коллективной мастурбации "группы товарищей". Причем с
примесью эксгибиционизма. Чтоб и публика посмотрела на этот акт самоу-
довлетворения. И пусть извинит меня уважаемый Борис Натанович. От то-
го, что он участвовал, я не стал его уважать меньше. Да и более того,
тот самый Андрей Михайлович, которого фэны могут сделать в ближайшее
время жупелом кондового реваншизма и мишенью лубочно-дебильного ос-
троумия в духе "Фэн-Гиль-Дона", по-прежнему мной любим и уважаем. Он,
во всяком случае, честен и последователен в своих действиях. Остальные
идут на поводу. Писатели они или нет - опять же рассудит время. Я лич-
но читаю с удовольствием произведения всех членов жюри "Странника" и
впредь буду читать все новые вещи, до каковых дотянутся руки.
Вот такое мое мнение. Это не примирительный пассаж - "ребята, да-
вайте жить дружно!" - это призыв не принимать все так близко к сердцу.
Что же до самого "Сидоркона", который раньше тоже был "частицей
моей жизни"... Я долго анализировал свои впечатления и понял наконец:
я умер. После смерти "Страж-Птицы"* во мне умерло все, что было с ней
связано - Саша Диденко, Николаев (город), моя котельная, где писалась
"СП", фэндом с его "кипучей" жизнью. И там же, на том берегу реки
Стикс, остался Сидоркон. Мое нынешнее состояние можно назвать "после-
жизнь". Она не лучше и не хуже. Она просто другая. Обратного хода нет.
"Харон обратно не перевозит" (С.Стульник). Поэтому все, что было в Пи-
тере, для меня как deja vu. Как сон. А сон он и есть сон. Впрочем, не
я один такой. Там таких зомби была ровно половина. Смотр ходячих тру-
пов. Герои эпохи расцвета фэндома в период ранней перестройки. Сбори-
ще моральных и физических калек. Одна группа "Федоров, Завгородний,
Цицаркин" стоит целой кучи поминальных свечей. Какие люди, какие ха-
рактеры - просто легенды! А Чертков? Это же надо видеть своими глаза-
ми! Один несознательный журналист в середине восьмидесятых назвал его
"гадким утенком". Мы посмеялись над точностью аллегории и были увере-
ны, что из него-то точно вырастет прекрасная гордая птица-лебедь. И
вот результат. Только, увы, не лебедь. Скорее уж птица-секретарь. Са-
мовлюбленная, напыщенная, важная. Можете процитировать ему эти строки.
Авось еще не все мозги Ютанову на хранение отдал. Может, задумается.
Хотя вряд-ли. Скорее, руки больше не подаст. А жаль. Хороший был па-
рень Андрюша Чертков.
Я, вообще говоря, о многих могу написать, но зачем? Думаю, пора
закругляться. Общую мысль, надеюсь, поняли.
В общем, успеха, господа редакторы,
искренне и без злобы, навеки ваш
Колька Горнов
* По поводу очередной кончины "Страж-Птицы". Во-первых, начиная где-то
с десятого номера "СП" нам регулярно сообщают о ее скоропостижной
смерти. Некоторые все надеются: "Неужели действительно умерла?!" Не
дождетесь! Колька в очередной раз вешает всем лапшу на уши. Дезинфор-
мацию наводит, чтоб заинтересованные лица потеряли бдительность. Вот
подождите - "птичка" оклемается после перелета в северные края и вновь
нагадит вам на голову. Dura lex, sed lex - Харон птиц на тот берег не
возит. Крылья есть. Интересно, какая "Страж-Птица" долетит до середи-
ны Стикса? А во-вторых, в середине июля мы получили из Николаева 27-й
номер "Страж-Птицы"... Спасибо, Коля! АО "МММ"! - Прим. ред.
Павел ВЯЗНИКОВ (Москва):
Дорогие Сергей и Андрей,
Большое спасибо за "Оберхам", прочел с интересом. По содержанию у
меня n>2 мыслей:
1) Никак не могу понять бурных восторгов по поводу неполучения Пе-
румовым премии. Во-первых, судя по всему, что я слышал (и о чем про-
чел в "Оберхаме"), раздача слонов в этот раз выглядела как-то нехоро-
шо; хотя они и достались, в общем и целом, по заслугам, но где Кац,
там и Перумов, да и вообще неприятное что-то было во всех процедурах.
Про Перумова долго и много говорили. Я вначале и читать-то его не
хотел, но потом разобрало любопытство: как же, столько ругани в его
адрес! Неужели он хуже Петухова-Медведева-Головачева? Отыскал на лот-
ке бракованный экземпляр (чтоб подешевле), и купил.
И нашел, что ничего страшного. Да, не Толкин, да, не Столяров (и
это, кстати, хорошо). Но и не Петухов. Вполне добротно сколоченная
развлекашка, и зря "Фэн-Гиль-Дон" говорит, что кило колбасы лучше. Я
прочел Перумова не без удовольствия (да, и пусть первым бросит в меня
камень тот, кто никогда не смотрел и не читал подобное). Перечитывать
вряд ли стану, но и книжку не выкинул, а таки поставил на полочку.
Пусть стоит. Рядом с Толкиным. Эй, Столяров! Ату меня!
Просто Перумов, выбрав себе средиземский антураж, замахнулся на
большее, чем мог осилить. И нет в том ни вины его, ни даже беды. Напи-
ши он все это не о хоббитах, а о каких-нибудь шмендриках, никто бы не
обратил особого внимания, а то еще и отметили бы благосклонно: ну, еще
одна фэнтези, причем, что радует, не похождения космической проститут-
ки и не чья-нибудь звездная месть кровожадным вампирам. Чего копья-то
ломать? Ради чего такой ажиотаж?
2) Во-вторых огорчило присуждение премии Р.Кацу. Арбитман - хоро-
ший критик, но за то, что он хороший критик вообще, премию давать не
стоит. А премированное сочинение не есть критика/публицистика, не есть
художественное произведение и не есть вообще что-либо, кроме как
сильно распухшая в объеме фэнская фэнька. Примочка, прикол, прибамбас.
На втором месте у вас - блистательный Переслегин. Значит ли это, что
"Принцип обреченности" _хуже_ "Истории советской фантастики"? Верится
с трудом. А если хуже, то зачем эта работа вообще вынесена на рассмот-
рение? И если не нашлось ничего лучше "Истории..." - то не было бы
лучше совсем не присуждать приз по этой категории?
(А Переслегин... Вот у меня лежат маленькие такие книжки Лазарчука
и Столярова. Так я их держу только ради переслегинских послесловий,
потому что Лазарчук у меня есть в другом издании).
3) Сильнее же всего возмутила меня столяровская статья-выступление.
Значит, ежели фантастика не с переподвывертом и ее можно прочесть не
будучи академиком-философом-психологом-филологом, то ее уж и читать не
стоит? И мы, стал-быть, Великие Мастера, будем вас, деревню сермяжную,
учить, чтоб не милорда глупого - а только Столярова бы с базара вы
несли? Откуда такое могучее презрение к подавляющему большинству фан-
тастов, как наших, так и зарубежных? И меня пытаются убедить, что че-
ловек, который в "Левой руке тьмы" нашел только историю "про то, как
некий инопланетянин попеременно является то мужчиной, то женщиной", (а
может он плохой перевод прочел и ничего не понял? так подлинники
есть!) способен чему-то такому меня научить? Что он прошел "дальше" и
"не сможет вернуться" (_на уровень У.Ле Гуин_)? Увы. Не верю. А вижу я
перед собой слова человека, который понял уже, что не написать, никог-
да не написать ему "Левую руку тьмы" или даже "Запад Эдема" и потому
пытающегося притвориться, что для него эти вещи недостаточно (за)умны.
Далее, он ссылается на Стругацкого, который учит-де конкурировать не с
Гаррисоном и Кларком, а с Маркесом и Булгаковым. А что, Михаил Афа-
насьевич не писал никогда фарсового "Ивана Васильевича" с продолже-
нием и решительно масскультурные (не "масскультные", г-н Столяров:
культ - одно, а культура - иное!) "Роковые яйца"? Конечно, можно
встать на дыбы и закричать, что в "Яйцах"-де сокрыт глубокий смысл и
подтекст. А можно просто признать их за то, что они есть - типичное
сочинение из серии "Смертоносный луч профессора Иванова" или "Удиви-
тельные похождения великого детектива Ната Пинкертона". С пародией
именно на этот род сочинительства, конечно, и с политической сатирой.
По таланту своему М.А.Булгаков, разумеется, не мог написать совершен-
ную макулатуру - но он прицельно делал вещь именно для масскультурли-
тературы. И не считал, думаю, это зазорным.
И в остальных вещах Булгакова есть все необходимое: сюжет со всеми
завязками-развязками, прекрасный язык, все легко читается даже учени-
ком средней школы - хотя _прочитывается_ и понимается куда как не
просто, вона критики и литературоведы сколько вокруг понаписали, чис-
то как толкователи Кун-Цзы. И все же можно прочесть того же "Мастера и
Маргариту" просто как роман с завлекательным сюжетом, "элементами мис-
тики" и даже со стрельбой и шпионами. В таком прочтении роман досту-
пен практически всем, и Булгакову не пришлось для этого отказываться
от содержания, как, по мнению уважаемого А.М.Столярова, это необходи-
мо для общедоступности. Просто роман можно читать на разных уровнях, и
на каждом он будет интересен: хочешь - следи за развеселыми похожде-
ниями кота Бегемота и любуйся очень нравящимися девочкам-подросткам
сценами бала у Сатаны, хочешь - изучай нюансы вроде того, был ли Ие-
шуа последователем греческих "медикос", при чем тут альбигойцы, где
был Сатурн в момент смерти Берлиоза, кто выведен под маской председа-
теля Акустической комиссии, почему не завезли нарзан в киоск на Пат-
риарших, и кто из евангелистов и комментаторов Писания ближе автору
романа. Булгакову просто не нужен "квалифицированный читатель": кто
как сумел, тот так и прочел, причем кто прочел, тот перечтет, а кто
перечтет, тот поймет что-то еще...
Кстати же и Стругацкие, на которых Столяров якобы равняется, никог-
да не позволяли себе писать заумно. Умно - да, заумно - нет. И всегда
очень даже развлекательно. Самое что ни на есть общедоступное чтение.
Теперь возьмем стратега литературной войны. Честно и положа руку на
сердце: сколько людей взахлеб прочтут "Монахов под луной" и сколько из
них захочет перечитать роман? Ах, мэтр, вы пишите только для квалифи-
цированного читателя? И кто же, по-Вашему, достаточно квалифицирован?
Уж не в единственном ли числе он существует?.. Далее смотри пятый
пункт выступления г-на Столярова - предпоследний абзац...
Пусть Столяров не обижается: я НЕ считаю его плохим писателем. Но
претензии у него все-таки не по росту, апломб оскорбителен, высокоме-
рие отталкивающе. А сочинения все-таки темны, как у Ленского. Я, упа-
си Бог, не призываю скинуть Столярова с какого-нибудь корабля или при-
числить к врагам кого/чего-нибудь, не требую осудить... но так нельзя.
Книги бывают, как Столяров сам пишет, художественные и нехудожес-
твенные (в смысле - нелитературные, а не критико-публицистические).
Художественные книги обычно интересны и часто общедоступны. Нехудожес-
твенные просто нехудожественны. Интересную книгу всякий прочтет и, ес-
ли она сложная, постарается понять (если этот "всякий" не совсем пень,
в таком случае автор, будь он семижды семи пядей во лбу, бессилен), а
неинтересную этот всякий отложит, сколько бы глубокого смысла в нее не
вкладывал автор.
Даже научное исследование, по моему убеждению, должно быть интерес-
ным для чтения ("Золотая ветвь", "Зулус Чака", "Этногенез и биосфера
Земли", например). Да, многие книги требуют определенной подготовки.
Но гордиться тем, что твоя книга неудобопонятна?! Вот так достоинство!
А еще и призывать писать для какого-то там особенного читателя -
по-моему, это дело для того, кто не может написать для всех и тщится
замаскировать таковую неспособность филиппикой на тему "зелен виног-
рад". А ты, братец, напиши сначала простенькую космическую оперу, да и
вложи в нее столько смысла, сколько потянешь. Чтоб мальчик Петя потом
пересказывал другу Васе - "клевая книжка, знаешь, он там ка-ак...",- а
серьезный и лысый литературовед Петр Соломоныч накатал толстенный том
комментариев или монографию "Взаимодействие дзенского и раннехристиан-
ского мировоззрения в повести А.М.Плотникова "Космический мятеж". Я,
понятно, утрирую. Но не угодно ли принять вызов, а не становиться в
позу - мол, я выше этого и до уровня общедоступности спуститься не мо-
гу?.. Выше он. Мэтр с кэпкой.
И совершенно диким представляется мне "механизм художественной
оценки", когда Девять Хороших (а их кто оценивал?) Писателей скажет
читателю - вот это, масенький, ляля, а это - бяка. Миленькие, да нас
так семь десятков лет учили, до сих пор мы "Вишневый сад" ставим как
трагедию, а про Катерину знаем, что она была лучом света. Не довольно
ли? Я, батюшка, сам как-нибудь разберусь, в меру своего вкуса и спо-
собностей. Уж какие есть. Хотите воспитать меня как читателя - Бога
ради, только, прошу, не насильно. Пишите хорошо - доступно и умно, вот
я и воспитаюсь.
А помните, была такая отличная подростковая приключенщина - "Дом
скитальца" Мирера? Все, наверно, в школьном возрасте читали. А что из
нее сделали при экранизации - когда задумали кино "а-ля-Тарковский"?
Вот что бывает от излишнего умствования. Заумствования. А какой мог бы
быть фильм!
И порадовал меня А.Щеголев. Хорошо сказал.
Между прочим, он умеет писать интересно.
Даже для детей - а сложнее, чем писать для детей, ничего нету. Вот
вы, дяденька Столяров, возьмите заезженную тему - тот же "вещизм", ны-
не почти исключенный из лексики, кроме разве лексики "Трудовой
России". Возьмите и соорудите из заезженной темы такую повесть, чтоб
дети друг у друга ее почитать просили (как просят у моих племянников
их приятели тюрин-щеголевскую "Клетку для буйных"). Иначе получается
некрасиво. Иначе получается - "наша" фантастика и "не наша" фантасти-
ка. Иначе получается высокомерие. Иначе появляется Совет Девяти, кото-
рый станет литовать произведения штампами "МАССКУЛЬТУРА", "ЧТИВО",
"ГЕНИАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ".
И ни к чему мессианское: нам, мол, великороссам, выпало нести свет
духовности погрязшему во тьме Западу и вообще миру. Эти песни мы уже
знаем, и не к лицу приличному человеку повторять их. Непристойно. Ко-
ли ты в самом деле светоч духовности, так ты себя не хвали, а просто
пиши. Похвалить найдется кому. Лев вон Николаевич себя небось так-то в
пример не ставил. Хотя и учил других жизни. Однако нашлись, похвалили.
Кино сняли даже. В Оксфорде изучают. В Дели вон улицу назвали - "Тол-
стой-марг". И кого ни спроси - всяк скажет: светоч. Духовность и все
такое. Даже кто сам не читал. И это единственный способ.
Я увлекся. Но это потому, что разозлился. А разозлился потому, что
безобразие.
Да! Кстати! Не любопытно ли, как потеснила "альтернативная история"
все прочие темы, даже утопию типа "dark future"? См. итоги голосова-
ния по "Интерпресскону" и др.
А вообще прочел "Оберхам" с интересом и удовольствием.
Остаюсь уважающий вас, "Оберхам" и, между прочим и несмотря ни на
что, Столярова,
Павел Вязников
13 июля 1994 г
Андрей ЛАЗАРЧУК (Красноярск):
Дорогие Сергей и Андрей!
Да, я хотел отмолчаться. Я не люблю скандалов вообще, а скандалов
со своим участием в особенности. Тем более что у оппонентов на руках
был бы козырь: "Ему статую сунули, вот и отрабатывает..." Я надеялся,
что страсти улягутся и можно будет вместе посмеяться друг над другом.
К сожалению, этого не произошло, да и произойти не могло - но часто в
то, что понимаешь умом, верить не хочется.
(Существует распространенное заблуждение: якобы чем больше фактов
человек знает, тем объективнее оценивает события. В действительности
же событие вначале оценивается - внутренне, подсознательно, - а затем
под эту оценку интерпретируются факты. Поэтому так называемая рацио-
нальная переоценка - изменение точки зрения под воздействием новой ин-
формации - встречается достаточно редко. Но встречается.)
Итак, я не буду пытаться никого переубедить, и да воздастся каждо-
му по вере его. Я просто расскажу то, что знаю, попытаюсь возразить на
наиболее острые обвинения (не только по своему адресу) и поделюсь
своим мнением о ситуации в целом. Заранее заявляю: я не хочу никого
обидеть, и если кто-то узрит какой-то нехороший намек, пусть знает -
это аберрация восприятия.
* * *
Многие наши неприятности - из-за излишней эмоциональной окрашеннос-
ти слов русского языка. Что божественно хорошо для художественной про-
зы и поэзии - оказывается серьезной помехой в делах житейских. Крайне
трудно оказывается найти нейтрально окрашенные выражения, а встретив-
шись с военной терминологией (часто употребляемой по причине четкости,
ясности смысла и лаконизма), не затрубить в трубу и не заозираться:
где он, супостат, где? А, вот он! Ну, иди сюда... Но попробуйте в
пресловутом докладе поменять военную терминологию на спортивную - и
кровь перестанет застилать глаза.
Врагов у писателя нет. По крайней мере, сегодня. Литературная вой-
на - такая же война, как "Зарница" или шахматы. За поражения в ней не
расплачиваются ни жизнями, ни городами. И оценивается в ней, как пра-
вило, не результат, а метод.
"МГ" действительно проиграла, но не потому, что "они" писали плохо,
а потому, что использовали в качестве основного оружия политические
доносы. И то, что авторы "МГ" продолжают издаваться, не свиде-
тельствует о победе или даже выживании этого монстрика: авторы есть,
коробка стоит, машины работают - а "МГ" нет. У нее исчезло главное:
Большая Круглая Печать.
То же самое произошло и с ВТО, которое могло существовать лишь во
времена, когда одним можно, и даром, а другим нельзя даже за деньги.
Вы можете себе представить ВТО сегодня?
Короче, так называемая победа свободной (давайте не будем использо-
вать термин "демократической") литературы обусловлена тем, что ее вра-
ги скончались из-за смены климата. Мышь победила динозавра.
Если она смогла это сделать - значит, время динозавров кончилось.
И теперь мыши могут затрахаться до полного самоистирания, но ново-
го динозавра родить не сумеют.
Хотя с динозаврами, как мы помним, было привычнее. Вот мы, а вот
они, и наше дело правое...
Главный тезис, с которым выступали как критики доклада Столярова,
так и обвинители по делу "Странника", был такой: Столяров хочет захва-
тить власть в фантастике. Здесь я понимаю три первых слова, но дальше
идет какой-то оксюморончик. В чем должна выражаться подобная власть в
отсутствие политической цензуры, принудительной редактуры, директив-
ных органов и советской власти? Пусть, кто знает, ответит. Я - пас.
Формирование некоей властной структуры невозможно принципиально, и
предупреждать общественность о возможности и даже явной неизбежности
оного, бить в рельсу и верещать - занятие яркое, но проистекающее ли-
бо от неполномыслия, либо... Либо.
Второй пункт обвинения примерно такой: Столяров придумал "Странни-
ка", чтобы награждать им себя. Имею возразить: Столяров "Странника" не
придумывал и подключился к разработке значительно позже. Авторство
принадлежит квартету: Яна Ашмарина, Ник. Ютанов, Сергей Иванов и я.
Как видите, отнюдь не все "отцы-основатели" сумели отхватить себе по
бронзовой статуэтке. Это связано с тем, что очень много усилий было
приложено к тому, чтобы сделать премию как можно более
"неуправляемой". Впрочем, об этом уже было сказано. Добавлю, что был
бы благодарен любому оппоненту, который сумел бы подсказать способ эф-
фективно воздействовать на мнение жюри и исход голосования (примитив-
ные меры наподобие всеобщего подкупа не предлагать).
Пункт третий: "ТФ" учредила приз, который сама же жадно захватила.
Путем тенденциозного подбора членов жюри, подкупа их... Допустим... Но
подкуп осуществлялся методом издания книг русских авторов - а для че-
го еще существуют издательства и за что еще им давать призы? Если
кто-то другой подкупит жюри таким способом - оно с радостью за него
проголосует, причем без всяких угрызений совести.
Пожалуй, других претензий не было - просто эти же высказывались в
гораздо более хамской форме. Но о форме мы говорить не станем, нет.
А вот по существу - сколько угодно. Уважаемый умный Бережной вдруг
пригрозил писателям отлучением от фэндома. Я прочел - не поверил гла-
зам. Прочел еще раз. Все верно - угрожает. Причем - постоянно путая
причины со следствиями. Ну, отлучат меня от фэндома. Забудут, как Ге-
рострата. Кому будет хуже? Мне, что ли? И не замечу. Буду писать как
писал, печататься как печатаюсь. Не зависит писатель от фэндома абсо-
лютно, и самомнение фэнов есть ошибка.
Заметка Легостаева в целом верна, и со многим я согласен: действи-
тельно, "Улитка" имеет значительный социальный крен; ну и что? Покажи-
те мне произведение последних лет, в котором так или иначе не затраги-
вались бы дела сегодняшние и чуть-чуть вчерашние. Но одна фразочка ре-
занула неприятно: о мертвом льве и обязательности, даже ритуальности
лягания его. Во-первых, практически все премированные на сегодняшний
день произведения были написаны, а отчасти и опубликованы при льве жи-
вом и рыкающем. А во-вторых, и мертвый-то, он похоронен, похоже, на
кладбище домашних животных.
И, наконец, рассыпанные по всему "Оберхаму" противопоставления
"Странника" - постыдного, проституированного, купленного и тут же про-
данного - честному и безукоризненному "ИПК" и авторитетной "Улитке".
Позвольте порассуждать на эту тему.
На мой взгляд, присуждение литературных премий вообще - не слишком
этичное дело. Любой автор в своей системе координат всегда бесспорный
лидер. Вместе с тем вся история литературы - это история литературных
состязаний. До сих пор не изобретена система, которая не давала бы по-
вода для критики. В процессе, однако, выработалось три равноправных
схемы выявления "самого-самого". Во-первых, все претенденты собирают-
ся и решают этот вопрос между собой. Во-вторых, они могут обратиться к
некоему авторитету. В-третьих, апеллировать к читателям (зрителям,
слушателям). Разумеется, каждая из схем имеет подсхемы, могут возни-
кать смешанные варианты; наконец, не так уж трудно придумать нечто
четвертое: например, прибегнуть к жребию или вручать премии только
юбилярам... Но всерьез принимаются лишь первые три схемы. Понятно, что
"Странник" сформатирован по "схеме 1" с элементами "схемы 2". "Улитка"
- "схема 2" в чистом виде, "ИПК" и "Великое кольцо" - "схема 3". гово-
рить о том, что одна из этих проверенных тысячелетиями схем лучше, чем
другие - нелепо. Все имеют достоинства и недостатки. Так, например,
"самый ясный и демократичный" "ИПК" чрезвычайно легко управляем (я не
утверждаю, что манипуляции производились, но они возможны), причем без
нарушений правил голосования. "Демократические выборы" здесь произво-
дятся прошедшей предварительный отбор коллегией выборщиков, и отбор
осуществляет очень ограниченный круг лиц. По сути, работает "схема 2",
замаскированная под "схему 2". Ну и что? Стоит ли отказываться на этом
основании от ставшей уже вполне престижной премии? Если мы доверяем
учредителям - то прощаются любые огрехи. Если не доверяем... тогда ка-
кого черта вы нас читаете?
К чему я все это? Да к тому, наверное, что скандал на "ИПК-94" не
имеет никакого рационального объяснения. Просто фэндом, выросший на
перманентном конфликте с властью, "МГ" и ВТО, мирную жизнь восприни-
мает с тревогой: чего-то не хватает. И обиды писателей, волею судьбы
оказавшихся вне клуба "странников", пали на изголодавшуюся почву.
А Щеголева жаль. Когда талантливый человек ставит на своей судьбе
такой жирный крест - это печально. Но что делать - ставит-то он его
своей недрогнувшей рукой, трижды подряд... Бог ему судья.
Впрочем, руки я ему действительно не подам.
* * *
А кон был великолепный, чего уж тут.
А.Лазарчук
Михаил УСПЕНСКИЙ (Красноярск):
ОБИЖЕННЫХ ВЕДЬ УКЛАДЫВАЮТ СПАТЬ ПОД НАРАМИ, НЕ ПРАВДА ЛИ?
Как хорошо, что во время "Интерпресскона" я не особенно врубился в
скандалы последнего дня и сохранил самые светлые воспоминания! "Но вы-
пуск "Оберхама", оправдывая свое название, повернул меня лицом к гру-
бой и ни фига не женственной действительности.
Что ж, все претензии к "Страннику" вполне понятны и вполне уклады-
ваются в картину общей атаки на "шестидесятников", предпринятой рядом
столичных литераторов следующего поколения. Да, именно к "шестидесят-
никам" относится ныне действующий состав жюри - от Б.Н.Стругацкого до
А.Лазарчука - по идеям, по образу мышления и методу воплощения. И с
этим ничего не поделаешь. "Других писателей у меня нет", - говорил в
таких случаях один известный дяденька.
В предыдущие годы автор и фэндом нуждались друг в друге, составляя,
как мнилось им, спецотряд духовной элиты, оппонирующей тоталитарному
режиму. Авторы были попами, фэны - адекватным приходом. Эта параллель
не случайна: в церкви сейчас наблюдается то же самое, а паства шара-
хается то в кришнаиты, то в бахаисты, то в дьяволопоклонничество.
Свобода печати (равно как и свобода совести) разрушила это един-
ство. Что ж, за все нужно платить. И писатель, подобно герою "Велико-
лепной семерки", подводит итог литературной борьбы: "Врагов нет. Жи-
вых врагов" (Медведева как не бымши, В.Щербаков публикует плодотвор-
ные результаты своих личных встреч с Богоматерью, библиотеки завалены
невостребованными сочинениями Петухова). А недавно я видел на прилав-
ке Одиссея, который покидал Итаку всего за четыреста двадцать рублей.
Теперь выясняется, что друзей тоже нет. То есть пока еще имеются,
но уже начинают властно предъявлять права на авторские свободы, дикто-
вать автору стиль поведения и показывать ему, как Галилею, орудия пыт-
ки: "Исход этого конфликта, буде он все-таки возникнет, практически
предрешен: кому нужны подробности, спросите у Александра Бушкова"
(С.Бережной).
Вот конфликт и возник, и отнюдь не по вине писателей, которые все-
го-то и хотели, что учредить свою профессиональную премию, организо-
ванную, кстати, по образу и подобию забугорной "Небьюлы".
"Как мы назовем автора, которого не интересует мнение читателей?" -
спрашивает Бережной. Да как угодно. Сократ, не написавший ни одной
строчки. Рембо, забывший свои стихи. Кафка, завещавший сжечь все, им
написанное. Хлебников, таскавший рукописи в грязной наволочке. Да те
же нынешние российские постмодернисты, вообще забившие на читателя болт
- и даже не простой, но анкерный.
А Пушкин, отец наш, чему учил? "Не дорожи любовию народной", "Поди-
те прочь, сейчас не ночь" и т.д.
Фэндом не мог реально повлиять на Госкомиздат в прошлом, не указ он
и нынешнему издателю, разве что издатель сам из фэндома родом. Да и то
над ним тяготеет сальдо-бульдо. И "товарного" Бушкова он предпочтет
"нетоварному" гению с безукоризненной репутацией.
Иное дело, что в прошлых мытарствах родилась "новая социальная об-
щность людей, симпатичных друг другу, сомыслящих и сопереживающих, яв-
ляющих собой ту самую "соборность", о которой бесплодно мечтают
нью-патриоты. Вот ее бы как раз и беречь в мире исчезающих ценностей.
Что, скучно стало, повоевать не с кем?
Вообще весь этот джаз не укладывается в мои буколистические провин-
циальные мозги. Это, господа, ваши столичные игры, вроде обороны Бело-
го дома.
Еще одна претензия к пишущим и оценивающим в реплике А.Легостаева
насчет "Улитки": "...чтобы вырвать заветный приз из рук компетентного
жюри, необходимо обязательно лягнуть мертвого льва", сиречь советское
государство. Ну, чтоб вы так были здоровы, как этот лев мертв...
И, наконец, отповедь Щеголева на доклад Столярова. Щеголев искрен-
не полагает, что "лишился и чаши на пире отцов, и веселья, и чести
своей". Не знаю, как насчет чаши и веселья, но третьим компонентом он
здорово рискнул. Потому что все его выпады очень легко МОГУТ быть
объяснены одной-единственной причиной - завистью (независимо от дей-
ствительных, сколь угодно благородных, побуждений). А у нас ведь прос-
то: если МОГУТ, то наверняка и БУДУТ объяснены именно так. Сам вино-
ват, подставился.
Но подставился и Столяров, имевший наглость напомнить высокому соб-
ранию, что талант отпускается не равными пайками, что Бог и леса не
сровнял. "Несносный наблюдатель! Знал бы про себя: многие того и не
заметили б..." Такие вещи не прощаются, Андрей Михайлович, в этом и
причина всех революций.
А кабы к "Страннику" прилагалась еще куча баксов? Стрельбу бы ус-
троили?
"Странник" - дело цеховое. Надоел вам гамбургский трактир - из-
вольте другую аллегорию. Подмастерье претендует на звание действи-
тельного члена гильдии пивоваров. Варит пиво и выливает его на лавку,
куда садятся члены жюри в кожаных штанах. Если штаны прилипли - пиво
доброе. Но определяют его качество сами пивовары, а не завсегдатаи
пивнушек, иные из которых не в состоянии отличить "Левенбрау" от "Гин-
неса".
Кто-то обиделся? А мне и другим членам жюри не обидно видеть ухмыл-
ки и слышать шепот насчет того, что, мол, свои договорились? Если не
доверяете, так незачем тогда и коны конать, деньги тратить. Кстати,
московские писатели из-за "Букера" уже друг с дружкой и не здоровают-
ся. У нас этого, к счастью, почти не произошло.
Впрочем, в упразднение "Интерпресскона" я не верю. Уж на что фут-
больные фанаты материли, и за дело, тренера сборной России, а ведь по-
тащились, кто мог, за океан. Так что давайте держаться вместе, как в
худшие времена.
Иначе будете на следующем коне сидеть по номерам, петь хором, об-
суждать последний роман необоснованно похороненного Желязны и ждать,
когда с вахты прибежит заполошная баба, вопия: "Господа фэны, господа
фэны! К вам Герберт Уэллс приехали!"
Михаил Успенский
Эдуард ГЕВОРКЯН (Москва):
Уважаемые Сергей Валерьевич и Андрей Анатольевич!
Спасибо за "Оберхам". Получил массу удовольствий. Ваши предположе-
ния относительно скрежета зубовного и сжатых кулаков разделить не мо-
гу, поскольку ничего, кроме фактов и субъективных мнений в книжке не
обнаружил, а против фактов не попрешь, на личные же изгибы ума оби-
жаться и тем более скрежетать вставными челюстями глупо.
Честно говоря, нынешний выпуск "Обера" получился (по сравнению с
теми, карманного формата) не в пример мягче. Я бы даже сказал - бур-
жуазнее. Впрочем, находка с драконами просто гениальная, тому, кто
придумал ставлю бутылку.
Теперь по существу. То, что вручение бронзовых цацок ознаменова-
лось скандалом - просто великолепно. Скажу больше - если бы скандала
не было, его надо было бы спровоцировать. Скандалы, как известно, бы-
вают лишь в благородных собраниях (либо семействах), тогда как в сбо-
рищах неблагородного свойства имеют место склоки, драки и иные формы
рукоприкладства. Так что скандал - своего рода знак качества Сидоркона.
Что же касается обиженных, то без них никак нельзя. Если все будут
довольны, то нарушится вселенское равновесие и наступит конец света.
Вызывает недоумение возмущение группы товарищей относительно
"Странника". Никто ведь не катил бочку на фэнов за их выбор (хотя в
прошлые разы были преудивительнейшие фигуранты). Никто ведь не мешал
им учредить еще пару (а то и десяток) призов. Зачем же навязывать свое
мнение писателям, решившим скромно поучаствовать на этом празднике
жизни. Да и не в обиду фэнам будет вопрошено - ребята, а где, соб-
ственно говоря, ваши призы? "Улитка" придумана Натанычем,* "Великое
кольцо" приказало долго награждать, об "Аэлите" и говорить нечего!
СНОСКА: * - Уважаемый Эдуард Вачаганович ошибается. "Бронзовую
улитку" придумали, продумали и обеспечили Александр Сидорович и Андрей
Николаев. Борис Натанович Стругацкий же любезно согласился стать един-
ственным членом жюри. Это исторический факт. (Прим. ред.)
Разговоры о том, что "Странник" создавался под издательство госпо-
дина Ютанова не имеют смысла. Из восьми пунктов только один питерский
писатель, один издатель и один переводчик!
Фэнам грех жаловаться - где еще они вкусили бы в полной мере тако-
го зрелища, как разборку среди "небожителей"? Так что за свое "уплоче-
но" они получили сполна. Хотя среди фэнов и ходит почти ритуальная
фраза "мы в ваши дела и междусобойчики не лезем", любопытствующие
глазки все же поблескивают в сумраке.
Я уверен, что если бы писатели без шума, помпы и полуголых девиц
тихонько собрались где-нибудь на квартире и провели голосование по
"Страннику" с немедленным же вручением - кайфу у призантов было бы не
меньше. Не исключено, что финансовые обстоятельства вынудят пойти
именно по пути локализации наших славных мероприятий. И тут уже, вы
понимаете, гости будут приглашаться в зависимости от симпатий и анти-
патий, без лицемерных разговоров о справедливости и т.п. Вот тогда и
будет истинный гамбургер. Кстати, миф о гамбургском трактире придумал
Виктор Шкловский. На самом деле никакого сборища борцов в трактире не
было и быть не могло - только на организацию подобной бессмысленной
затеи ушло бы несколько лет. Да и зачем борцам-актерам выяснять, кто
из них физически сильнее? Впрочем, это я придираюсь.
Говоря о мифах, не могу, благородные доны, не упомянуть о новой
эпопее, возникшей на "Сидорконе". Странная история с Рыбаковым, будто
бы спьяну покусившегося... ну, сами понимаете на кого, уже стала ми-
фом, а мифы неистребимы. Забавно, что никто так и не вспомнил, кем и
при каких обстоятельствах были произнесены сии роковые измышления. Не
могу не признаться, что был невольным очевидцем этого происшествия, но
логика развития мифа заставляет меня дать обет молчания. Поэтому, хоть
я и знаю, кто на Рыбакова напраслину возвел, тайну сию унесу в могилу.
Реакция аудитории на выступление Столярова доказывает, что содержа-
ние доклада Андрей Михалыча, увы, злободневно и истинно до последней
запятой. В смысле - точки.
Относительно организационных проблем. В будущем, если все будет
нормально, может быть имеет смысл с приглашенных брать до двадцати пя-
ти процентов взноса за месяц-два до начала. Тогда будет меньше проко-
лов с неприехавшими, да и убытку поубавится.
А так - все было прекрасно. Сидоровичу - бронзовый бюст на гранит-
ном постаменте в виде головы Ютанова.
Всем привет!
Эдуард Геворкян
Александр БОЛЬНЫХ (Екатеринбург):
ЗАПОЗДАЛЫЕ СОЖАЛЕНИЯ
Эту заметку вполне можно было бы озаглавить канонически: "Письмо
издалека" и начать в том же незабвенном стиле: "Меня там не было, но
как всякий честный человек..." Что поделаешь, если на последнем
"Интерпрессконе" меня действительно не было. Все, что мне хочется ска-
зать следовало бы сказать гораздо раньше. Не думаю, что это изменило
бы хоть что-то, но все же... Заметны дурные тенденции стали после пер-
вого же кона, однако легче всего обмануть того, кто сам жаждет быть
обманутым, и их не замечали. А для меня немного истерические нотки
"Оберхама" не стали неожиданностью, что может подтвердить сам Андрей
Николаев, он должен помнить наш телефонный разговор. Более того, все
это высказывалось мною год назад, так что просьба не считать эту
статью пинанием дохлого льва, хотя сам лев себя покойником не считает.
Я же призываю простить ему это небольшое заблуждение.
Итак, берем быка за рога...
И год, и два назад меня поразило, точнее неприятно резануло бар-
ски-хамское отношение со стороны питерского "рафинэ" ко всем в него не
вхожим. Очень ясно давалось понять, что святое таинство литературы
творится исключительно в Питере, где-то слегка в Москве, а все ос-
тальное - жалкие потуги, не достойные даже осмеяния. Правда, по бли-
жайшему рассмотрению оказывалось, что и Питер в целом здесь как-то не
при чем, зато _семинар_... О, это святая святых. Отчасти можно было
понять подобные резкости, шла война с "МГ", с ВТО. Но зачем оплевы-
вать друзей? Или врагов не хватало? Прошло время, сгинули и ВТО, и са-
ма "МГ", но грохот канонады никак не утихает. Похоже, слишком много
боеприпасов накопилось, так не пропадать же добру. Господин Столяров
честно заявил, что война в разгаре. Заявил очень знакомыми медведев-
ско-пищенскими словами. Крайности смыкаются, мы в этом лишний раз убе-
дились. Кое-кто высказал изумление, как, мол, Столяров рискнул, пос-
мел... Полно вам, наивные, он обязан был так выступить. Бесплатных пи-
рожных не бывает!
Так, переведем дух и приступим к самой рискованной части заметки.
На меня не подействует мягкое напоминание о судьбе Бушкова. Придется
все-таки упомянуть всуе священные имена. Ибо по моему твердому убежде-
нию у Столярова на языке оказалось то, что было на уме у Бориса Ната-
новича, но мэтр не пожелал это высказывать лично. По крайней мере на
всю страну. На заседаниях семинара он был более откровенен.
Мне посчастливилось побывать на нескольких из них. Посчастливилось,
говорю это совершенно без иронии, потому что высочайший литературный
уровень семинара будет отрицать лишь безумец. Но странным, противоес-
тественным образом с этим уровнем сочетаются самые грязные, самые
скверные нравы совковой коммуналки. Борис Натанович мастерски ссорил
семинаристов, всячески выпячивая и превознося "господ драбантов" и
втаптывая в грязь всех остальных. Прямо и недвусмысленно давалось по-
нять, что существует высокое, святое (см. выше), и прочее. Я до сих
пор поражаюсь долготерпению Славы Логинова, употребленные в его адрес
эпитеты я не простил бы никому. Борис Натанович, вы хотите меня опро-
вергнуть? Но стенограммы семинаров публикуются вашими восторженными
почитателями, хотя в данном случае это медвежья услуга. Не знаю уж,
зачем понадобилось переносить это на российскую фантастику в целом. Не
по-ни-ма-ю! Ведь действительно, при засилии западной макулатуры сле-
дует думать о выживании. Или предполагается, что ареал настолько узок,
что требуется насильственный отстрел конкурентов? Или литературный та-
лант, даже самый незаурядный, отнюдь не предполагает таланта челове-
ческого?
Единственное, что мне хочется добавить: замкнутая немногочисленная
популяция неизбежно вырождается, и мы еще увидим таких чудищ, что не
приведи... Хорошо, пока в нее включены действительно незаурядные лич-
ности, но законы генетики не обмануть даже литературному гению. Не
лучше ли вовремя остановиться? С кем и зачем сейчас воевать?! С "Аэли-
той"!? Она умерла, но лишь недавно со смертью Виталия Ивановича Бугро-
ва, а отнюдь не тогда, когда нас пытались уверить раздраженные неполу-
чением призов великие авторы. Что же касается "Странника" и "Улиток"
разного калибра, я повторю свой вопрос, на который мне так и не отве-
тили: их будет получать всякий, кто не поленится приехать на "Интер-
пресскон"? С учетом, разумеется, принадлежности к "всему прогрессивно-
му человечеству".
20.07.1994
P.S. Должен опровергнуть злобную клевету на себя (Речь идет о пуб-
ликации в "Оберхаме" анекдота o том, что якобы на "Волгаконе" после
парохода Александра Больных внесли в лифт и поставили на голову, ка-
ким образом он и доехал до девятого этажа. - Прим. редакции). Не было
этого и не могло быть! Потому что я улетел до заплыва на пароходе. Вот
после казачьего куреня... Тут вопрос сложный, не берусь опровергать.
Может и грешен. Но на пароходе не плавал!
Святослав ЛОГИНОВ
СОР ИЗ ИЗБЫ,
или ИСТОРИЯ БРОНЗОВОГО ПУЗЫРЯ
Взялся я писать о премии "Странник". Глядь: пишу, вроде, о "Стран-
нике", а получается, почему-то, о Столярове. Против судьбы не попрешь,
буду писать о Столярове, а "Странник", может быть, в конце статьи ми-
моходом лягну.
Можно было бы, признавшись в нелюбви к г-ну Столярову, взять затем
ножницы и отстричь начало статьи, оставив лишь заметку о "Страннике".
Но я не стану делать этого. Слишком плотно все окололитературные дряз-
ги последних лет завязаны на этого человека. Серый кардинал незаметно
начинает подтачивать авторитет Стругацких, и с этим я мириться не же-
лаю. Дутые авторитеты следует развенчивать, даже рискуя прослыть нехо-
рошим человеком, использующим "маргинальные методы".
Итак, г. Столяров возжелал именоваться великим писателем. Ничего
зазорного в таком желании нет, хотя дело это хлопотное и неблагодар-
ное. Пишешь-пишешь, а тебя не только что в классики не зачисляют, но и
вовсе читать отказываются. Но, как говорится, "нет дорог непроходимых
для доблести". Сообщаем рецепт: "Как стать классиком".
Рецепт прост как мычание и состоит всего из двух ингредиентов: а)
активное участие в литературной борьбе (дабы унизить соперников); б)
хорошо поставленная рекламная компания (дабы возвысить себя). И, ко-
нечно же, надо иметь хотя бы минимальный начальный капитал. Впрочем,
десять лет назад заработать его было несложно - пара рассказов в пе-
риодике, и тебя уже заметили.
В начале пути рекламная компания г-на Столярова состояла из безу-
держного самовосхваления, а литературная борьба - из хамства по отно-
шению к тем, кого он считал своим противником. Здесь г. Столяров не
оригинален. Говорят, Бушков вел себя так же. Вот только в недруги се-
бе он выбрал Стругацких и в результате оказался в положении небезыз-
вестной Моськи. Г. Столяров поступил умнее. Он хамил только когда чув-
ствовал, что это можно делать безнаказанно. Я не люблю г-на Столярова
именно с тех пор и молчал прежде только потому, что обещал Борису На-
тановичу не выносить сора из избы. Извините, Борис Натанович, но сора
теперь накопилось столько, что он лезет в окна. Лучше говорить все
прямо, чем за спиной. Писатели деликатничают, и в результате дела у
г-на Столярова идут блестяще.
Диалог:
- С кем Б.Н. захочет свести счеты, на того он натравливает мальчи-
ков из своего семинара.
- Кого? Назовите имена!
- Столяров.
- Столяров еще не весь Семинар. Вы говорили во множественном числе.
- Хватит и одного Столярова.
Результат: в глазах одних брошена тень на Стругацких, нанесен удар
по их авторитету (Бушкову этого не удалось), в глазах других Столяров
есть вернейший прозелит мэтров, можно сказать - законный наследник.
Что и требовалось доказать.
А потом наступил звездный час нашего героя. Обстоятельства этого
дела широко известны, повторяться не стоит. Скажу лишь, что в некото-
ром роде Медведев и Бушков создали Столярова и, следует признать, это
была самая удачная их диверсия. В глазах незнающего большинства семи-
нар Стругацких стал ассоциироваться с бескомпромиссным бойцом Столяро-
вым.
На моей памяти уже бывали случаи, когда кто-то из членов семинара
пытался сесть на семинар верхом и помчаться к собственной цели. Каж-
дый раз из этого ничего не выходило. Однажды по Великому Кольцу даже
была передана информация за подписью Б.Н., гласящая, что всякий, пы-
тающийся говорить от имени семинара, должен быть немедленно дезавуиро-
ван.
Наученный опытом павших, г. Столяров никогда не выступал от имени
семинара. Обычно он говорит от имени "большой литературы", а семинар
проходит как бы в качестве бесплатного приложения.
В результате, стоит отъехать от Петербурга на пару сотен километ-
ров в любую сторону и повстречаться с любым представителем фэндома,
как с фатальной неизбежностью происходит один и тот же разговор:
Диалог 2:
- Как ты только можешь ходить на ваш семинар? Это же собрание аг-
рессивных бездарностей, паразитирующих на Стругацком. Ни у кого там
нет ни своих мыслей, ни тем, ни слов, зато гонору хоть отбавляй!
- Это кто же, позвольте спросить? Имена!
- Столяров!
- Еще.
- ...
- Может быть, Рыбаков?
- Да нет, Рыбаков человек умный, но ведь он не пишет почти.
- Измайлов?
- Измайлов не фантаст. Он боевики пишет.
- Тогда, Щеголев?
- А разве Щеголев - член семинара? Его же Столяров исключил...
Так-то, Борис Натанович! Теперь понятно, кто тут у нас Ленин? Мы
говорим Стругацкий, подразумеваем Столяров. Да, конечно, Столяров
сильно косит под Стругацких, учителю это должно быть приятно. Вспомни-
те, как Крапивин проталкивает никакого отношения к литературе не имею-
щего Ив. Тяглова. Подражатель всегда милее продолжателя. А результат?
Уже ходит, шепотком передаваемый каламбурчик: "Если так долго стру-
гать - станешь столяровым".
Я нарочно не называю имен, по той только причине, что немалое чис-
ло народу, заглазно обещающего набить Столярову морду, при личной
встрече уважительно пожимает ему ручку, ежели бывает до барской руки
допущено.
Таковы плоды первой части программы "Как стать классиком".
Однако, одной политической деятельностью карьеру писательскую нын-
че не составишь. Нужна реклама. Г. Столяров понимает это как никто
другой. Забавно смотреть, как принимается он вытанцовывать при виде
телевидения, как стремится попасть в кадр, очутиться перед микрофоном.
Впрочем, все это вполне невинно. Я тоже не стану стыдливо прикры-
ваться ладошкой от голубого глаза. Но есть и иная реклама. Уже не
столь безобидная и, кстати, весьма опасная.
Делается она следующим образом:
Выбирается группа верных людей и через них в фэндом запускается ин-
формация, что мол писатель такой-то пишет (написал) великое произведе-
ние (название прилагается). Результат: никто этого романа не читал, но
все уже хвалят, поскольку каждому приятно показать свою информирован-
ность и причастность к великим мира сего.
Столяров пользовался этим приемом неоднократно и в результате жес-
токо погорел. Ведь рано или поздно хваленый роман увидит свет и, еже-
ли он не так хорош как было обещано, то у читателя срабатывает син-
дром обманутого ожидания. А романы г-на Столярова, мягко говоря, до
нужного уровня не дотягивают. Мастеровитость? Да, это у него есть.
Профессионализм? Сколько угодно! Но за искусно сделанной фразой прог-
лядывает холодное равнодушие. А читатель, настоящий читатель, такого
не прощает.
И вот в номинациях Интерпресскона произведения г-на Столярова по-
ползли вниз. Многохваленое "Послание к коринфянам" получило семь голо-
сов из 106-и возможных. Всю эту семерку нетрудно выявить и, смею ут-
верждать, что в ней нет ни одного просто читателя.
Кто же виноват: писатель, не умеющий писать, или читатель, желаю-
щий читать то, что интересно? Для г-на Столярова здесь вопроса нет.
Отсюда и начинается ссора г-на Столярова с фэндомом.
Но вот беда, великий писатель должен купаться в лучах славы, в том
числе - получать премии. "Интерпресскон" скомпрометировал себя в гла-
зах гения, а "Улитка" присуждается Б.Н. и, значит, неуправляема. Се-
годня шеф тебя любит, а завтра? И тогда на свет появляется "Странник"
- приз созданный специально для г-на Столярова.
Здесь въедливый читатель вправе крикнуть: "Стоп!"
В жюри "Странника" входят прекрасные писатели и честные люди. При-
думана сложная система подсчета баллов, которые считает толстый ком-
пьютер и проверяет неподкупный Михаил Успенский. Какие могут быть пре-
тензии? И все-таки, смею утверждать, что в настоящем виде премия
"Странник" полностью контролируется и обречена на присуждение именно
г-ну Столярову.
Чтобы доказать это утверждение, придется сделать небольшой экскурс
в область эстетики.
Давно известно, что существует две школы фантастики. С некоторым
приближением их можно назвать "школа Стругацких" и "школа Медведева".
На самом деле это не школы, а два эстетических течения, охватывающих
всю литературу и, возможно, все искусство. Не Стругацкими придумано их
направление. И не на Медведеве кончится "школа Медведева". И, разу-
меется, основная масса беллетристики болтается где-то посредине между
двумя полюсами, не умея примкнуть ни к одному. Но сейчас рассмотрим
крайние случаи.
Оставим в стороне всяческие ярлыки типа: "хорошая литература - пло-
хая литература", "настоящее искусство - псевдоискусство". Кто кроме
Столярова возьмется решать, что истинно, а что нет? Раньше мы надея-
лись, что рынок расставит все на свои места: хорошее будут покупать,
плохое - нет. Г. Столяров пребывает в этом заблуждении до сегодняшне-
го дня. Но как верно сказал Александр Щеголев, книги Малышева, Гуля-
ковского, Головачева расхватываются со свистом. И даже Петухов с Ка-
занцевым расходятся лучше великого Столярова. Как же быть?
Есть, кажется, единственный критерий определить художественность
фантастического произведения, и то для этого требуются годы. Метод
предельно прост. В юности 90% людей читают фантастику. Так вот, чело-
век, выросший на фантастике одного направления, впоследствии либо не
поднимается в своих пристрастиях выше "Анжелики", либо уже никогда не
вернется к фантастике, справедливо почитая ее низкопробным чтивом. Че-
ловек, выросший на Стругацких, с удовольствием читает Достоевского и
так же легко вновь переходит к фантастике. Исключения, конечно, есть,
но их подавляющее меньшинство.
Пара предположений, отчего так происходит.
Писатель, даже плохой, все-таки, как правило, образованней и умнее
основной массы читателей, хотя бы потому, что знает, как пишется сло-
во "карова", и что такое "экзистенцианализьм". Но при этом он может
либо опускаться до уровня восприятия упомянутой "основной массы", ли-
бо, в меру сил и таланта, пытаться поднять читателя на свой уровень.
Это касается стиля ("сделайте нам красиво!"), образов ("белокурые
друзья и рыжие враги"), построения сюжета, проблем, авторской сверхза-
дачи etc. Здесь и скрыта разница между двумя эстетиками, а фразы типа:
"плохой - хороший" - от лукавого.
Есть и еще один вид эстетики: автор, которому глубоко плевать на
читателя, автор пишущий для самого себя или для очень узкого круга
приятелей. В крайнем случае такой автор вообще не является писателем,
поскольку писателя без читателей не существует. Порой, правда, слу-
чается, что "узкий круг" - это те люди, которые присуждают премии.
Тогда вместо "Неписателя" является, по выражению Сартра, "карманный
писатель" - бронзовый пузырь. Не будем указывать пальцем, а то еще
лопнет прежде времени.
Но, вернемся к нашим лауреатам, а вернее, к премии "Странник".
Было бы странно и даже подозрительно, если бы жюри всерьез рассмат-
ривало произведения, написанные в чуждом эстетическом ключе. Как гово-
рится, г-д медведевых просят не беспокоиться.
Если бы это было единственное ограничение, к премии не было бы ни-
каких претензий. Но...
Внутри каждого течения есть еще множество тонких струек. И из них
устроители выбрали одну-единственную. Это политически ангажированные
произведения, написанные в духе неприятия нашего недавнего прошлого.
Такая узость определена самим составом жюри, но, если сменить жюри, то
это будет уже совсем другая премия. Единственный дезангажированный ав-
тор среди Странников - Женя Лукин, ничего не может изменить. Рыбаков,
с его обостренным чувством справедливости, Успенский, привыкший безжа-
лостно и насмешливо анализировать все и вся, чувствуют узость своих
позиций, но, будучи авторами ангажированными, честно голосуют за то,
что считают лучшим в любимом жанре. Остальные и вовсе предельно
серьезны и не понимают, в какую дыру сами себя загнали. (О Б.Н. я
умолчу, ибо неисповедимы пути его).
А поскольку в столь узкой области не может подвизаться много при-
личных писателей, то премия действительно обречена на присуждения са-
мим членам жюри, и то не всем. Никогда не получат "Странника" Лукины,
Кудрявцев, Филенко. Также не видать премии Льву Вершинину - автору
сильному (недаром же Аркадий Натанович написал предисловие к его кни-
ге) и политически ангажированному, но... не в ту сторону. А если заг-
лянуть в недавнее прошлое, то можно ли представить, как получают
"Странника" лирические рассказы Колупаева или повести Крапивина, ла-
рионовская "Чакра Кентавра", штерновская "Чья планета?", шефнеровский
"Человек с пятью не"? Пять раз - нет!
Будь в уставе премии честно написано, за что она присуждается, к
ней не было бы никаких претензий. Никого ведь не возмутило, когда Пе-
левину присудили "Золотого Остапа". И если бы самая раздетая из юта-
новских девочек вручила кому-нибудь обещанный "Осиновый кол" - уверен
- зал бы радостно аплодировал.
С другой стороны, если бы этот, узкой тусовкой присуждаемый приз,
вручался приватно, скажем на квартире у одного из членов жюри, как де-
лает награждающий сам себя Никитин, то прочие посмеялись бы над амби-
циями устроителей, и никто не чувствовал бы себя оскорбленным. Просто
карманный писатель Столяров вручает себе карманную премию. Но вруче-
ние было вынесено на самый многолюдный и самый уважаемый из нынешних
конов. В результате - обиды, скандал...
Вот и все, что я хотел сказать. С г-ном Столяровым, вроде бы все
ясно, а что касается "Странника"... Если премия изменит свой статус -
дело одно, ежели останется прежней, то ей предстоит стать самой пом-
пезной и самой неуважаемой из всех премий такого рода. Как изменить
статус "Странника" - не знаю и, к тому же, побаиваюсь, что большин-
ство жюри и лично г. Столяров не пожелают никаких изменений.
Именно поэтому я заранее и прилюдно отказался от сомнительной чес-
ти когда-либо получить ее.
Василий ВЛАДИМИРСКИЙ
ЗВЕРЬ ПРОБУЖДАЕТСЯ?.. ЗВЕРЬ УМИРАЕТ?..
Всегда грустно, когда талантливый и умный че-
ловек вместо того, чтобы хорошие книжки пи-
сать, начинает просвещать человечество отно-
сительно пути, коим ему, человечеству, сле-
дует идти.
Сергей Бережной
Я не собираюсь обсуждать здесь полиграфические и композиционные
достоинства и недостатки "Оберхама" (замечу только, что фотомонтаж вы-
полнен выше всяких похвал). Мне хотелось бы коснуться некоторых более
серьезных проблем, затронутых в посвященном "Сидоркону" номере.
Возможно, кому-то Проблемой Номер Один может показаться проблема
"Странника" - самого справедливого, самого профессионального, самого
объективного, и, само собой, самого беспристрастного приза, вручаемо-
го самыми скромными писателями из самого доброжелательного жюри. По
моему, говорить на эту тему - значит попусту тратить те драгоценные
мгновения жизни, которых так не хватает Андрею Столярову. Собственно,
дело со "Странником" обстоит проще некуда: определенная группа писате-
лей, объединенных по принципу близости эстетических взглядов, исходя
из личных симпатий и антипатий (не только и не столько литературных),
оделяет в разной степени заслуженными премиями наиболее влиятельных и
значительных членов своей группировки. Как обычно. Излишний апломб при
вручении подобного приза вреден для здоровья вручающих, но это, в кон-
це концов, их проблемы.
На мой взгляд, главным и узловым моментом нынешнего "Сидоркона"
стал заключительный (он же этапный и судьбоносный) доклад А.М.Столяро-
ва "Правила игры без правил (Опыт литературной войны)". Я могу выде-
лить три наиболее распространенные реакции публики на доклад, а имен-
но: 1) реакция ругательно-полемическая; 2) реакция задумчиво-аналити-
ческая: 3) реакция нормального человека (примерно такая же, как на
сообщение Арбитмана о том, что И.А.Ефремов был английским шпионом -
только доклад Арбитмана выглядит несколько более профессиональным и
художественным).
Вообще-то отличная полемическая статья Александра Щеголева в купе с
полным текстом произнесенного А.М.Столяровым доклада, где отдельные
положения полностью аннулируют друг друга, представляется мне исчерпы-
вающим ответом на почти все вопросы, затронутые в этом докладе.
Остается разве что придраться кое к каким обидным мелочам и расста-
вить все точки над "i".
Прежде всего, пару слов о том, что "отечественный фантаст не может
написать ничего подобного "Миру реки" или "Левой руки тьмы"" ("Ты Мед-
ведицу не трожь!" - сказал на это Столярову Геворкян). К счастью, тут
А.М. прав на все сто процентов. Да, до уровня Ле Гуин нашим "ведущим"
фантастам семь верст - и все лесом. В том числе и по части литератур-
ного мастерства. Это элементарное самоутверждение за счет обгаживания
авторитета того, кто, с одной стороны, пользуется значительным и впол-
не заслуженным уважением, а с другой стороны находится слишком далеко,
чтобы перекрыть в ответ кислород прозаику Столярову. Увы, и Столяров и
А.Г.Лазарчук, говорящий в одном из интервью что, по его глубокому
убеждению, "мы" пишем гораздо лучше всех этих Хайнлайнов да Эллисонов,
глубоко заблуждаются. И дело даже не в каких-то "идеях" или мифичес-
ком "высоком художественном уровне", присутствующем у ораторов, и, ра-
зумеется, начисто отсутствующем у всех оппонентов. Блестящие рассказы
Эллисона хороши сами по себе, они хороши и в Америке, и в Австралии, и
даже в дикой варварской России - но для того, чтобы с удовольствием
читать произведения наших "ведущих фантастов", надо родиться и вырас-
ти именно в этой стране и в строго определенный исторический период.
Да, мы предпочтем отечественного автора американскому, но вовсе не по-
тому, что он пишет "лучше", а потому, что он пишет о нас. И это вовсе
не следствие некого "высокого вкуса", а всего лишь наработанный реф-
лекс - как у той несчастной собаки Павлова. С Маркесом Столярову бес-
полезно соревноваться по той же причине. Маркес это все-таки "прогрес-
сивный" латино-американский писатель, а Столяров -... А вот в том, как
"похудожественнее" "пнуть мертвого льва" мы все изрядные доки.
Насчет "дребедени". Зря Андрей Михайлович убивается, что никто из,
так сказать, "признанных гениев" не пишет литературу, рассчитанную на
дешевую популярность и лишенную "яркого художественного открытия".
Вот, например, "Монахи под луной" - роман, где даже по выражению так-
тичного Бережного "форма задавила содержание". Увы, трудно задавить
то, чего никогда не было. Ибо кроме укладывающегося в десятистранич-
ный подробный пересказ затасканного сюжета и атрибутов, халтурно по-
заимствованных из бульварной литературы "ужастей" (черное одеяло, же-
лезная дева, младенец и т.п.), которые автор тщетно пытается выдать за
метафорическое восприятие героем бытия, и достаточно изящной, но на-
чисто лишенной какого-либо идейного или эмоционального содержания
"формы" в романе я не увидел НИЧЕГО. Сколько драгоценных месяцев, ин-
тересно, потратил на сии упражнения текст-процессором Андрей Михайло-
вич?
(Интересно, что в интервью "МЕГЕ" Столяров, практически, и сам соз-
нается в правомочности такого отношения к его книгам:
"МЕГА": В "Малом апокрифе" читатель может забыть сюжеты, имена ге-
роев, ключевые детали, фантастические ходы...
СТОЛЯРОВ: Спасибо на добром слове...)
Еще одно довольно распространенное заблуждение наших фантастов - о
том, что нечто, с огромным пиететом именуемое Большой Литературой, бу-
дет выделять и перманентно присваивать лучшее из созданного ими.
Реально же на сегодняшний день самые благодатные и доброжелательные
читатели для подобной литературы - исключительно фэны. Поясняю.
Во-первых, так называемый "широкий читатель" для Пелевина, Столярова и
других потерян из-за посредственного знания законов прикладной (не от
слова "приклад") психологии и слабого владения определенными приемами
мастерства. Во-вторых, рафинированный "высоколобый" читатель, напоров-
шись на четвертую-пятую фактическую ошибку или стилистическую небреж-
ность, которыми произведения "ведущих фантастов" нашпигованы достаточ-
но щедро, отложит эту галиматью в сторону и больше никогда к ней не
притронется. В конечном счете, их произведения рассчитаны на некий до-
вольно узкий слой читателей, с одной стороны - терпеливых и любозна-
тельных, чтобы добить эти тексты до конца, с другой стороны - доста-
точно всеядных, чтобы проглотить "религии, вытеснившие магию", "взво-
ды химической обороны" и "древнерусских матрешек", и с третьей - знаю-
щих и любящих фантастику в достаточной мере, чтобы принцессы-автогон-
щицы, "кольца Мариколя", "кодоны", "гравилеты" и прочий подобный анту-
раж не вызывал резких аллергических реакций. Короче, это рассчитано
только и исключительно на фэнов, и, наверное, даже не на всех. Так что
портить отношения с этим читателем Андрею Михайловичу не след.
Пример из жизни.
Недавно я дал почитать книгу "Омон Ра" одному профессору, профес-
сиональному философу (который, кстати, имени Пелевина раньше не слы-
шал, хотя толстые журналы читает исправно) как пример современного
отечественного постмодернизма. Честно говоря, я ожидал любой реакции,
кроме той, которая последовала. "Ну, прочитал я вашу книжку, - сказал
философ. - И долго смеялся - до того там все на физиологическом уров-
не". Прошу заметить, что это мнение человека без особых предрассудков,
знающего и Борхеса с Маркесом, и Камю с Сартром, и философов-постмо-
дернистов тоньше и глубже, чем биолог Столяров, медик Лазарчук и инже-
нер Пелевин вместе взятые.
Это тезисы для тех, у кого есть желание и силы полемизировать со
Столяровым или с его докладом. Однако давно доказано, что в спорах
рождается что угодно, только не истина. При желании эти положения мож-
но развивать либо оспаривать - у меня, в любом случае, такого желания
нет. Тем паче, что подход номер два кажется мне значительно более вер-
ным и прогрессивным. Итак, попытаемся проанализировать и понять, что
именно заставило глубокоуважаемого Андрея Михайловича произносить
столь абсурдные и несправедливые слова с такой высокой трибуны.
Как человек, лично присутствовавший на этом докладе, могу сказать
следующее: Столяров не пытался что-либо доказать аудитории. Он вещал,
пророчествовал и проповедовал - но только не убеждал. Его харизмати-
ческая речь, представляющая собой, на мой взгляд, смесь банальностей,
резких фраз и беззастенчивого - хотя во многом и справедливого - вос-
хваления себя со товарищи, была совершенно самодостаточна. Она не ос-
тавляла места для каких-либо вопросов или дополнений. Даже со "злоб-
ным Вершининым" спорил не Столяров, а Б.Н. Если Щеголев пытался донес-
ти до слушателей не только свои выводы, но и то, каким путем он "до-
шел до жизни такой", то столяровский доклад был направлен на одно -
вызвать у публики как можно более сильные, хотя бы и негативные эмо-
ции. Провокация удалась на славу. Аудитория не обратила внимания на
вопиющую алогичность положений доклада, полностью сконцентрировавшись
на эпатирующем тоне. А зря.
Ах, что это были за положения! Цитировать Столярова легко и прият-
но - а посмотрите, как великолепно дополняют и раскрывают друг друга
отдельные фразы доклада, поставленные в один ряд! Отложите Фрейда и
вслушайтесь в эту музыку: "Плохой писатель тем и отличается от хороше-
го, что он никогда не скажет себе: я не умею писать..." - "...Дистан-
ция между нами и литературой посредственной должна им (читателем -
В.В.) подсознательно ощущаться." - "Если книги такого писателя не по-
лучат признания, значит, виноваты в этом другие. Виновата литератур-
ная мафия, захватившая якобы власть в фантастике, виноваты конкретные
люди, мешающие писателю, виновата сама фантастика, движущаяся, по мне-
нию автора, не туда." - "Речь, по сути дела, идет о выживании нынеш-
них российских фантастов. Стало совершенно понятным, что конкуриро-
вать с англоязычной фантастикой мы просто не в состоянии". (В данном
случае логика проста до идиотизма: Почему мы не можем конкурировать с
иностранцами? Поскольку мы, априори, писатели если не гениальные, то
сверхталантливые, значит они все - бездари. Следовательно, читатели,
которые любят их и терпят нас, люди с низким вкусом - "непрофессиона-
лы", одним словом. Ату их, ребята!)
Можем ли мы назвать реальную, конкретную цель доклада о "литератур-
ных войнах"? По крайней мере, сам Столяров этой цели не раскрыл. Сей-
час, когда единственная реальная проблема автора, это проблема публи-
каций, для большинства писателей "демократические игры" вокруг бронзо-
вого сувенира - отнюдь не главное. Я, по крайней мере, не могу наз-
вать ни одного произведения отечественных фантастов, из вышедших в
прошлом году, написанного хуже, чем на хорошем среднем профессио-
нальном уровне (см. номинации на "Бронзовую улитку" и "Великое
кольцо") - кроме имен совсем уж одиозных. В то же время, из произведе-
ний так называемого "реалистического" направления нечитаема (по причи-
не беспросветной убогости) как минимум треть. Другое дело, что реалис-
ты пишут больше и печатаются чаще. Что же касается переводной фантас-
тики, то с ней бороться и вовсе глупо - во-первых, на нынешнем этапе
это бесполезно, а во-вторых, конкуренция среди переводной литературы и
так уже оттирает на периферию читательского интереса наименее интерес-
ные и значительные переводы.
Я далек от мысли, что таким образом Андрей Михайлович пытался свес-
ти личные счеты с кем-то из сидящих в зале писателей или читателей
(хотя и это, в конечном счете, не исключено). Возможно так же, что его
доклад был одним из заранее намеченных неудачных элементов шоу - вро-
де конферансье в пижаме и с бабочкой. Однако наиболее правдоподобной
представляется версия, что доклад этот был призван не столько дока-
зать что-то сидящим в зале, сколько успокоить самого Андрея Михайлови-
ча, встревоженного невосторженной реакцией публики на его последние
произведения вообще и на вручение "Странника" в частности. Не секрет,
что из всех книг издательства "Terra Fantastika", именно второй том
Столярова расходится хуже всего - отчасти из-за ужасного оформления,
отчасти из-за неудачного дизайна, а в основном - из-за специфичности
включенных в него произведений. Такое положение вполне закономерно,
ибо из всех вещей Столярова эти - тренировочно-экспериментальные - на
мой взгляд наименее гармоничны. Ничего нет странного, что эта книга
покупается лишь теми, кого Столяров интересует либо с профессио-
нальной точки зрения - как одно из явлений текущего литературного про-
цесса (что маловероятно), либо как своеобразная творческая личность,
еще находящаяся в развитии, а потому имеющая право на отдельные чуда-
чества. Вероятно, подсознательно ощущая некоторую однобокость своих
произведений, Столяров и попытался доказать самому себе, что виноваты
во всем непонявшие и неоценившие его гениальность читатели. Похоже,
что даже ругая американскую фантастику, Столяров отчасти осознавал:
хотя последние его вещи в чем-то и превосходят некоторые произведения
вышеперечисленных авторов, они значительно уступают им по другим пара-
метрам. И тогда он решил доказать миру, что главное в литературе -
именно то, что удается ему довольно виртуозно. Отсюда - сумбурность и
отсутствие внятных аргументов в докладе.
Я присутствовал в зале, и, сидя на первых рядах, мог лично наблю-
дать, как мучительно наливаясь кровью и покрываясь испариной читает
свой доклад Андрей Михайлович. Я склонен считать, что все его выступ-
ление было ни чем иным, как попыткой успокоить расшатавшиеся нервы пу-
тем самовнушения, этаким публичным аутотренингом. В таком случае, мы
едва ли вправе спорить со Столяровым или пытаться разубедить его.
Единственная ошибка докладчика в том, что столь интимный процесс он
вынес на всеобщее обозрение. По крайней мере, надеюсь, Столярову уда-
лось убедить себя в том, в чем он и хотел себя убедить. Я всегда зави-
довал людям, которые на полном серьезе безаппеляционно уверены в не-
заурядности своего таланта.
Третий вариант подхода к данной проблеме я назвал бы подходом здра-
вомыслящего человека. Именно такой взгляд, слегка отстраненный и скеп-
тический, кажется мне наиболее рациональным. Самоочевиден факт, что
никаких реальных оргвыводов, как в благословенные "брежние" времена из
речи Столярова последовать не может - к счастью или к несчастью, но
сегодня спрос диктуется потребителем, а не "компетентными органами",
которые всегда лучше меня знают, что мне читать, что смотреть, что но-
сить и с кем спать. Больше всего это напоминает мне вычерпывание воды
решетом или толчение воды же в ступе. Серьезно к такому толковищу мо-
жет относиться только тот, у кого, подобно некоторым ведущим фантас-
там России, отсутствует хотя бы зачаточное, по-армейски непритяза-
тельное, чувство юмора и меры. Нормальный, здравомыслящий человек,
глядя на сию безобразную свару, случись он ненароком на "Сидорконе",
задал бы лишь один вопрос: вы что, ребята, статуэтки не поделили? - и
был бы, между прочим, совершенно прав.
Напоследок хотелось бы добавить несколько слов по поводу теологи-
ческих изысканий Александра Щеголева. Мне нравится его метафора, но
должен сказать, что большинство фэнов являются по природе своей
все-таки политеистами, язычниками, а не монотеистами. Как один из ини-
циаторов так запомнившегося Александру пожимания рук, я хотел бы заме-
тить, что дело тут скорее не в чьих-то претензиях на место Бога № 2, а
в попытке одного из божеств пантеона узурпировать глубоко чуждые ему
функции у других богов - не столь, может быть, значимых, но настолько
же необходимых и значительно более умелых в своих областях, чем любой
превысивший предел своих возможностей нувориш. Так, Б.Н. - принци-
пиально не вездесущ, не всеведущ и не всемогущ, за что мы его и любим.
"Никому нельзя объять необъятное". Не стоит об этом забывать.
28.06.94
Н.ПЕРУМОВ
ИСПОВЕДЬ АУТСАЙДЕРА
"Какой мудак включил в номинацию роман Перумо-
ва?!" (Леша Керзин; цитата по Андрею Николаеву
"Интерпресскон: частица жизни". "Оберхам", но-
мер, посвященный Сидоркону-94)
Я никогда не получу премии Интерпресскона. И "Странника" не получу
тоже, не говоря уж о "Бронзовой улитке". Я не знаю никого из тех, кто
был "за" или "против" меня (за исключением Сидоровича и Николаева). И
потому мне терять совершенно нечего. И "Ведущие Фантасты России", бу-
де даже у них возникнет такое желание, не смогут подать или не подать
мне руку - я никого из них не знаю, не видел, и, Бог даст, никогда не
увижу. Я абсолютно свободен. Не принадлежал, не принадлежу и не буду
принадлежать ни к какой из группировок (да и какая из них решится-то
принять меня - с Каиновой печатью человека, "предавшего" любимого фэн-
домом Васю Звягинцева?!). Однако, благодаря всему вышеизложенному, я
могу писать совершенно открыто, без умолчаний и стыдливых недомолвок.
Эдакие "заметки постороннего".
Итак, "Интерпресскон-94" каким он предстает после прочтения посвя-
щенного ему "Оберхама". Зрелище печальное. Заранее обречено все, напи-
санное не под влиянием Стругацких. Оставим пока в стороне элитарные
"Улитку" и "Странника". Они создавались для "своих" и "своим" вручают-
ся. Это нормально (не понимаю, отчего негодует Щеголев!). Писатели
_одного_ направления выбирают из своего неширокого круга лучшего.
Имеют полное право - заявляю без всякой иронии.
Поговорим об "Интерпрессконе" - самой демократической на сегодняш-
ний день премии, присуждаемой всеобщим голосованием. Вот только воп-
рос - _кого_? Насколько я понял - любителей не просто фантастики,
science fiction, а лишь ее "социального" крыла, созданного целиком и
полностью гением братьев Стругацких. Этот мой умозрительный на первый
взгляд вывод подтверждается тем, что в номинации не попали такие креп-
кие, профессионально сколоченные произведения, как романы Гуляковско-
го, Головачева, или, скажем, "Талисман для Стюардессы" Яцкевича. Мож-
но как угодно относиться к авторам, но оцениваем-то мы не их мо-
ральный облик, а их книги!
Замечу также, что в 93 году в номинациях не было вообще _ни одной_
вещи в жанре "Fantasy". И не надо убеждать меня, что конкурировать
между собой могут любые произведения, главное-де, мол, их "художес-
твенные достоинства". По моему глубокому убеждению, "fantasy" должно
оцениваться совершенно отдельно. Хотя бы потому, что построено по
принципиально иным, нежели SF, законам, один из которых - повторение
четких, устоявшихся в читательском сознании архетипов, перекочевавших
из старой доброй волшебной сказки. Пример: что за русская сказка без
Бабы-Яги и Кащея Бессмертного, равно как и без Ивана-Царевича?
Мы еще не доросли до Америки. Там "Хьюго" действительно выявляется
массовым голосованием солидного по численности читательского электора-
та. У нас "fantasy" делает еще только первые шаги. И, насколько мне
известно, корпуса читателей SF и "fantasy" пересекаются лишь частично.
На мой взгляд, уместно было бы выделять достойные произведения в жан-
ре "fantasy" в отдельную номинацию. Если же фэны их не читали - то не
ставить на голосование вообще. В идеале, конечно, должна быть спе-
циальная премия "fantasy" - наподобие "Меча в камне", предложенного
оргкомитетом "Странника".
В 1994 году мой несчастный "проклятый всеми четырьмя официальными
церквями Империи" роман _абсолютно_ неожиданно для меня, единственный
в жанре "fantasy", угодил-таки в списки, да еще и ухитрился получить
четыре голоса! Да еще и два высокопоставленных, насколько я понял,
члена интерпрессконовского братства специально потратили время и силы
на агитацию "против" "Кольца Тьмы"! Так что для меня эти четыре голо-
са - большая и приятная неожиданность.
Пишу это не для того, чтобы сказать - мол, не с теми меня сравнива-
ли, вот и оказался в хвосте, а так бы... "Кольцу Тьмы", естественно,
присущи очень многие недостатки. Роман сыроват. Получивший же премию
"Гравилет "Цесаревич" Рыбакова - произведение просто выдающееся. Не
пойму, как могло на равных конкурировать с ним "Иное небо"? По спра-
ведливости, на мой взгляд, роман Рыбакова должен был собрать _все_
премии - и "Странника" в том числе, причем с неоспоримым преимущес-
твом, не говоря уж о Беляевской премии!
25.06.1994
Вадим КАЗАКОВ
РАЗ, ДВА, ТРИ - СОЛНЫШКО, ГОРИ?
И полетели головы - и это
Была вполне весомая примета,
Что новые настали времена!
А.Галич
Говорить об _этом_ необходимо.
Можно понять тех, кто из наилучших побуждений призывает не разду-
вать скандальчик вокруг вручения премии "Странник" и доклада Андрея
Столярова о литературных войнах - хотя бы для того, чтобы не отяго-
щать зловредными миазмами жизнь и здоровье причастных к полемике ува-
жаемых людей, в первую очередь Бориса Натановича. Боюсь, однако, что
призывы эти безнадежно запоздали - конфронтация обозначилась четко,
позиции сторон непримиримы, а значение происходящего далеко выходит за
рамки мелкой окололитературной разборки. От сокрытия конфликта не ста-
нет лучше никому. Нужно не замалчивать ситуацию, а хотя бы обсудить ее
откровенно. Посему - позвольте высказаться.
Начать придется с доклада уважаемого Андрея Михайловича. Замечу
сразу же, что на обсуждении в Репино не присутствовал, из возражений
докладчику располагаю только текстом Александра Щеголева (с которым
практически во всем согласен), так что ежели по незнанию кого-то пов-
торю - прошу извинить.
Число погрешностей докладчика против истины и логики неприятно
удивляет. Возражать хочется с первых же строк и безостановочно. Разу-
меется, нынешнее право каждого литератора "издавать все, что хочет" -
отнюдь не _возможность_ издаваться. ("Я духов вызывать могу из бездны!
- И я могу, и каждый это может. Вопрос лишь, явятся ль они на зов?").
Разумеется, Великое Противостояние литературной фантастики и функцио-
неров "Молодой гвардии" продолжалось не "почти тридцать лет", а менее
двадцати (с 1974 года по 1991) и завершилось не творческим разгромом,
а тем, что редакцию В.Щербакова попросту выставили за ворота свои же
при внутрииздательской дележке комсомольского наследства (лишенное же
благодатной пуповины ВТО МПФ к самостоятельному существованию оказа-
лось неспособно). Разумеется, результаты нашествия англоязычного "цу-
нами" коснулись ВСЕХ отечественных фантастов, а вот выплыть на рыноч-
ную поверхность первыми смогли именно специалисты по примитиву, либо
отладившие новые механизмы "самсебяиздата", либо прижившиеся в книж-
ных сериях, составители которых не могли или не желали отличать, пар-
дон, незабудку от дерьма.
Столь же уязвим и анализ нынешней ситуации. Заявляется, допустим,
что "конкурировать с англоязычной фантастикой мы просто не в состоя-
нии". Кто это "мы", с какой именно фантастикой? А неважно - кто. Поня-
тие же "англоязычной фантастики" тут же подменяется совсем иным -
"массовая фантастика США", после чего утверждается, что конкурировать
с каким-то там Гаррисоном российскому писателю нечего и пытаться:
во-первых, невозможно технически, во-вторых, срамно. А если не с Гар-
рисоном? А если с Брэдбери, Боллардом, Воннегутом, Ле Гуин? Ах, вино-
ват, с Ле Гуин нельзя: это же "дребедень", это же та, у которой "не-
кий инопланетянин попеременно является то мужчиной, то женщиной". О
том ли роман "Левая рука Тьмы" - вопрос отдельный. Но категоричность!
Но самомнение! Но методология - оценка художественной книги по ее те-
матике! "Нет повода для художественного высказывания" - и все тут. А
ежели у кого есть? Но слово уже сказано, единичное мнение возведено в
абсолют, обжалование программой мероприятия не предусмотрено. (В
"Правде о Бармалеевке" было еще круче. Это где про "Сагу о Тимофееве"
Е.Филенко: "Столяров сказал, что читать книгу с таким названием не мо-
жет. И не читал." И по сей день, кстати, не собирается. Впрочем, здесь
перед нами, кажется, юмористический жанр.)
Какие из всего этого делаются выводы? Российским писателям-фантас-
там (разумеется, только _настоящим_!) следует организованно и без па-
ники покинуть массовый книжный рынок, отдав его на растерзание амери-
канским халтурщикам, и двинуться прямой дорогой в Большую Литературу.
Это где читателей будет не в пример меньше, но зато можешь считать,
что конкурируешь с Маркесом. С заграницей на скорую руку разобрались,
пора теперь в собственном доме навести порядок. А для начала - прочув-
ствовать разницу между талантом и бездарью.
"Если мы сохраним эту разницу, если море посредственной литературы
не растворит нас одного за другим, если мы, как ныне говорят, дистан-
цируемся - по крайней мере, в сознании квалифицированного читателя -
от бурды, которой сейчас завалены лотки и прилавки, то мы выживем и
вместе и по отдельности". Поправьте меня, если чего не понял, но ка-
кой к свиньям может быть квалифицированный читатель, если он уже сей-
час, сам, без принятия специальных мер не способен дистанцировать Сто-
лярова с Лазарчуком от Гуляковского с Головачевым? А если он способен
это сделать - тогда к чему весь набор императивов: "он должен знать...
выбирать он должен... дистанция должна им подсознательно ощущаться"?
Ну так он вроде бы и так ощущает и выбирает. Потому что читает и ду-
мает. Читает - по возможности литературно доброкачественную с его точ-
ки зрения продукцию (а для ее увеличения надо осваивать рынок, а не
шарахаться от него). Думает - по возможности своей головой и без ди-
рективных усилий извне. Или я не прав?
Теперь о механизме дистанцирования. "Это соответствующие критичес-
кие статьи..., это выступления и интервью... и, конечно, это, в пер-
вую очередь (! - В.К.), литературные премии, выделяющие того или ино-
го автора из безликой среды". Вообще-то с расстановкой приоритетов
здесь можно было бы и поспорить. А некий молодогвардейский деятель
как-то изрек, что Брэдбери-де посредственный писателишка именно пото-
му, что ни разу не получал всяких там "Хьюго" С "Небьюлами". Но нам
заграница с "МГ" не указ, так что продолжим.
Очень важно, говорится в докладе, кто конкретно, при какой автори-
тетности жюри, каким способом и по каким критериям вручает что-нибудь
почетное. Ошибка недопустима, ибо, "присуждая премию, мы как бы гово-
рим своим читателям: это хорошо. Это - лучшее, что есть в российской
фантастике". Здесь Андрей Михайлович завершил фразу, между тем как хо-
чется уточнить после запятой: "с точки зрения нас - людей, присуждаю-
щих именно эту премию". Это, господа мои, очень принципиальная поправ-
ка, иначе мы имеем дело с претензиями на почти божественную непогреши-
мость. Иначе придется дистанцироваться также (уж извините!) от логики
известных киплинговских персонажей: "Мы велики! Мы свободны! Мы дос-
тойны восхищения! Достойны восхищения, как ни один народ в джунглях!
Мы все так говорим, значит, это правда!"
И вновь докладчик призывает к ответственности. Конечно, с неквали-
фицированным читателем проще: ежели он не смог с ходу осилить что-ни-
будь из лучших образцов российской фантастики - не беда, пусть продол-
жает развиваться духовно, а пока читает "Анжелику". А вот квалифициро-
ванного (видимо, способного прочесть текст любой сложности без ущерба
для здоровья) читателя подводить нельзя. Жуткая картина: он открывает
сочинение какого-нибудь лауреата и обнаруживает, что оно "вторично,
серо, затянуто,...пережевано не то чтобы даже Стругацкими, а еще Би-
ленкиным и Днепровым, я уже не говорю про англоязычных фантастов". (А
хорош этот регрессивный ряд!) И вот чтобы с читателем такой конфуз не
вышел, надо разобраться с существующими фантастическими премиями, до-
полнив их еще всего одной - но зато окончательной и единственно верной.
Собственно, здесь начинается самая главная часть доклада - объясне-
ние, почему профессиональная литературная премия "Странник" самая луч-
шая. (В моем восприятии весь доклад и получился развернутой деклара-
цией на эту тему). Итак, кульминация. Как сделать премию _самой_ глав-
ной, _самой_ лучшей, _самой_ престижной? Соберем экспертный совет из
десятка хороших писателей. (Кто решает, что писатель хороший? Навер-
ное, другой хороший писатель? А кто... Ну хватит, хватит. Мнение та-
кое возникает в профессиональной среде, понятно?) Так вот если эти де-
сять писателей дружно назовут некую вещь хорошей - тогда ура и чепчи-
ки в воздух. А если плохой назовут - тогда катафалк к подъезду и пять
минут на сборы. Просто и изящно. А если мнения разойдутся? О, и это
учтено: "Споры возникают лишь в тех редких случаях, когда книга оказы-
вается в интервале, отделяющем художественную литературу от посред-
ственной. Но само наличие книги в этом интервале несомненно уже свиде-
тельствует о ее литературной локализации". Сколько голосов достаточно,
чтобы отправить чей-то текст в эту полосу отчуждения вокруг магистра-
ли Настоящей Литературы? Бог весть. Может статься, и одного хватит.
Писатель-то высказывается хороший? Знамо дело, другим дорога в экспер-
ты заказана. Недоволен? Да, вот что-то не глянулось. Тема там, скажем,
не восхитила или название показалось недостаточно художественным. Ну
что ж, быть по сему. Проводить в интервал, пальто не подавать!
(Вообще-то понятно, что методики спасения отечественной литератур-
ной фантастики, изложенные в докладе, могут при буквальном их соблюде-
нии привести разве что к катастрофической потере читательской аудито-
рии и к оскудению многообразия самой фантастики. Я не говорю уже о
проблемах издательских. К счастью, на практике дело выглядит нес-
колько иначе, так что не будем терзаться о судьбах фантастики, а пого-
ворим вновь о премии "Странник" - там отступлений от установок докла-
да вроде бы не возникло. Но сначала - о предшественниках этой премии.)
Вспомним, что все более или менее известные и сколь-либо весомые
фантастические премии можно разделить на читательские и писательские.
Кроме того, существует такая особая премия всего одного читателя и пи-
сателя, как "Бронзовая улитка" Б.Н.Стругацкого. Читательские премии
(на май 1994 года): "Интерпресскон", "Великое кольцо", "Старт". Писа-
тельские (кроме "Странника"): "Аэлита" и Беляевская. Некоторые из них
вполне благополучны, некоторые переживают скверные времена. Различен
престиж организаторов и степень известности премий. Но нечто единое
можно выделить без труда: готовность к сосуществованию с другими и от-
сутствие изначально заданной конфронтационности. Здесь успела, видимо,
сложиться некая добрая традиция: представление "своей" премии не как
отрицания прочих, а как части единой системы, как одной из многих, си-
ла которых - во взаимном дополнении. Считаться родовитостью и богат-
ством (по крайней мере открыто, принародно) было вроде бы как-то не
принято. Конечно, господа писатели народ особенный, среди них вполне
могла сложиться определенная "табель о рангах" и вряд ли вручения-нев-
ручения "того", а не "этого", воспринимались совсем уж безболезненно.
Но я сейчас прежде всего говорю о читательском восприятии. О квалифи-
цированных читателях.
Именно отсутствие выпендрежа и тяги к противостоянию вызывало, по-
мимо всего прочего, у опытных фэнов достаточно лояльное отношение к
премии "Аэлита". И это при том, что ни одно (_ни одно_!) награждение
не оставляло, по-моему, пресловутого "чувства глубокого удовлетворе-
ния": тем дали вовремя, но не в той компании, тем - вроде бы пра-
вильно, но совершенно не за то, а тем и вовсе не следовало бы... Все
помнят такие разговоры. Но людей с чьим именем связывалось само сущес-
твование премии, любили и уважали - их авторитетом и жила "Аэлита".
(Не в престижности здесь было дело - вручение премии было лишь частью
единого нашего ПРАЗДНИКА. Очевидные недочеты не хотелось замечать, по-
тому что был праздник, была атмосфера взаимной приязни, была необходи-
мость "снова побывать у Бугрова, "Следопыту" поклон передать". Была...
светлая вам память, Виталий Иванович.)
И авторитет писателей определялся не по числу всевозможных статуэ-
ток. Мы ценили их книги задолго до того, как авторам вручали что-ни-
будь эдакое. Мы продолжали их ценить, если ничего не вручалось вовсе.
Разве возносили до небес хоть одного литератора только из-за одного
факта обладания той или иной премией? Не было этого. Да, конечно, все
эти отличия позволяли говорить о симпатиях, делать выводы, подтвер-
ждать достижения, поддерживать, ободрять. Но разве братья Стругацкие,
скажем, стали более великими от множества полученных премий? Нет, это
премиям была оказана великая честь, это их статус мог от этого под-
няться. Именно так - а не наоборот!
Кроме того - так ли уж много (если не касаться "Аэлиты") было при-
меров неудовольствия лауреатскими списками? Да вспомним хотя бы пер-
вых лауреатов премии "Старт"! (Это потом, гораздо позже, иссяк поток
запоздавших "дебютов" зрелых авторов). А много ли претензий вызывают
имена лауреатов "Великого Кольца", "Интерпресскона" или менее извес-
тной Беляевской премии? Впрочем, да, конечно - Василий Звягинцев. Три
премии в прошлом году плюс, кажется, еще что-то заграничное. Позор
джунглям! А пытался ли кто-нибудь основательно проанализировать фено-
мен этих присуждений (весьма разными людьми и по разным методикам
выявления лауреатов), вместо того, чтобы искать упрощенные ответы,
клеймя дурновкусие жюри Беляевской премии и "Аэлиты" и списывая итоги
голосования по "Интерпресскону-93" на лихой бандитский рейд некоей по-
лумифической тусовки отпетых фанатов Звягинцева? Но это тема отдельно-
го разговора.
Так вот, если оставить в покое казус со Звягинцевым (в возможность
дубля я не верю), если признать, что многолетняя история свердлов-
ско-екатеринбургских премий на наших глазах, увы, прекращает течение
свое, то где сейчас кроется опасность для настоящей фантастики? От ка-
ких премий, от каких имен в номинациях и жюри надлежит дистанциро-
ваться? Не от известных же всем реликтов "Молодой гвардии"? В итого-
вых списках названных премий - сплошь и рядом свои. Четвертое поколе-
ние. Малеевка-Дубулты. Новая фантастика в различных ее проявлениях.
Или - попадаются и НЕ СОВСЕМ свои? Теперь уже бывшие свои. Не облечен-
ные доверием свои. Не молодогвардейцы, нет - социально близкие, но не
элита, не обитатели Олимпа. Это с ними теперь надо разбираться?
Легко и приятно говорить, что никто из этих людей "никогда не бу-
дет стоять в первом ряду российских фантастов", что они неконкурентос-
пособны по определению. А ну как кое-кто из проскрипционных списков
попытается пробиться в номинационные, сможет серьезно конкурировать и
- страшно сказать - _обойти_? Нет уж, вручатели имевшихся премий -
обычные слабые люди, ненадежные и склонные к ошибкам. Но вот "Странни-
ка" сомнительные литераторы (а в их числе локализованные в
"интервале") не должны получить ни в какую. Потому что "Странник" есть
- по изначальной задумке (не всеми, кажется, понятой) - премия высше-
го сорта и непостижимой безупречности. Потому что с появлением этой
награды все прочие до единой автоматически низводятся до положения
второстепенно-вспомогательных (если их вообще, конечно, собираются
терпеть). А чего спорить: лишь одному солнцу надлежит светить на небе!
Вот на "Интерпрессконе-94" мы и наблюдали плановый пуск этого солныш-
ка...
Будем откровенны: весомость этой премии для мира реалистической ли-
тературы (писатели-нефантасты, издатели, критики, читатели) не стоит
преувеличивать. Задача реабилитации жанра "ан масс" давно снята с по-
вестки дня. Разливанное море халтуры (нашей или импортной) нисколько
не обмелеет от самой неистовой рекламы самых высокохудожественных
(хоть по целям, хоть по результатам) премий. Как влияет наличие спе-
циальных фантастических премий на прохождение в солидных общелитера-
турных изданиях текстов Рыбакова, Пелевина или Столярова? Подозреваю,
что никак. Они просто печатаются и помаленьку конкурируют если и не с
Маркесом и Булгаковым, то с коллегами-реалистами. Госпремия Рыбакова и
"Малый Букер" Пелевина при этом хотя бы называются. А остальные рега-
лии?
Авторитетное жюри? Да будь оно для знатоков и ценителей фантастики
и в сто раз авторитетнее - кого из той же девятки жюри "Странника"
сочтут вне фантастики безусловным авторитетом? Ну, скажем, Бориса На-
тановича. Еще кандидатуры есть?
Для изготовителей и потребителей внелитературных опусов итоги голо-
сования по "Страннику" - тоже не критерий. (Это мы уже проходили по
опыту с "Молодой гвардией").
Значит, до признания премии (не книг, не личностей писателей, а
_премии_!) еще идти и идти, если мы говорим о Большой Литературе. О
низкой литературе речи нет вообще. Так что сколько ни говори, а в
обозримом будущем премия и ее лауреаты будут значимы все для тех же
квалифицированных читателей фантастики.
А между тем квалифицированный читатель плохо воспринимает навязыва-
ние чего бы то ни было - даже если навязывание это прикрывается репу-
тацией Больших Мастеров. Этот читатель знаком с традициями присужде-
ния иных премий и способен определиться в оценке престижа награды.
Этот читатель знает, что авторитет премии достигается многолетним тру-
дом, а не простым желанием ее создателей. Он, читатель, никогда не
сочтет истиной в последней инстанции коллективное мнение жюри, пусть и
состоящего из безусловных лидеров отечественной фантастики и людей бе-
зупречных моральных качеств (надо все же помнить о неполном совпаде-
нии специфики читательского и писательского восприятия, об уязвимости
критериев оценки, о сложных отношениях между школами фантастики и от-
дельными личностями, о многих и многих нюансах).
Я не собираюсь подвергать сомнению конкретные итоги присуждения
"Странников", разве что еще раз скажу: коллизию с так называемым "са-
монаграждением" хорошего и уважаемого мною издательства надо было
предвидеть и предотвратить. Это, увы, не единственный просчет - и де-
ло не в них. Речь не должна идти об итогах. Речь должна идти об _отно-
шении_ к мероприятию и к тем, кто на него пришел. (Мысль эта не моя,
но я целиком с нею согласен).
Когда аудитория воспринималась (возможно, даже без ясного осозна-
ния этого) лишь как статисты, призванные заполнить зал, когда статус
премии, напротив, воспринимался с непомерной серьезностью, могло полу-
читься лишь то, что получилось. Вдобавок ко всему из рук вон плохо бы-
ла подготовлена вся режиссура представления. Торжественное включение
нового светила не удалось. Произошла элементарная реакция отторжения -
еще и потому, между прочим, что происходящее действо смогло нарушить
уже сформировавшуюся атмосферу, если угодно - ауру "Интерпресскона",
но не смогло ее заменить собой и вытеснить вовсе. Только и осталось
ощущение огромной бестактности, совершившейся на наших глазах. Мероп-
риятие пытались ДОЖАТЬ, публика дожиматься не желала, и в результате
избыточного напора в механизме акции что-то треснуло и обломилось.
Чувство меры подвело. А честно пытавшихся выправить положение писате-
лей было жалко. Даже неиссякаемого, казалось бы, дара убеждения Бори-
са Натановича оказалось недостаточно. Он-то пытался разъяснить, поче-
му "Странник" - _хорошая_ премия, а нам представляли _самую лучшую_...
Ощущать себя эдаким Властелином Солнца, наверное, очень приятно. Но
и очень ответственно. Заранее уготовив "Страннику" королевские рега-
лии, его создатели приняли на себя и непомерную ответственность. Лю-
бые просчеты - от технических до этических - представали стократно
увеличенными, а ошибки - не прощались. (Хотя называться могли совсем
не те ошибки, о которых действительно бы следовало говорить). А ведь
большей их части можно было избежать. Увы...
А на следующий день (и хорошо еще, что _после_, а не _до_) мощным
финальным аккордом упомянутого отношения прозвучал доклад Андрея Ми-
хайловича Столярова о литературной войне. Создание репутации заверши-
лось. Следует ли говорить, что планировалась совсем _не та_ репутация?
Видимо, нужно хотя бы коротко сказать о мотивах моего выхода из но-
минационной комиссии "Странника" (Кстати, малоприличная опечаточка,
приходящаяся в "Оберхаме" аккурат на мою реплику о выходе, принадле-
жит, естественно, не мне. Это вроде уже знаменитого: "Сучно жить на
этом свете, господа!" Но поговорим о серьезном.)
Я вовсе не имел целью оказывать на кого-то моральное давление, яв-
лять пример или производить впечатление. Просто желание работать в ко-
миссии пропало. Да я и числился там номинально, не приняв в формирова-
нии списков никакого участия, хотя неоднократно пытался это сделать.
То ли времени на всяческую координацию не хватило, то ли серьезность
премии действительно исключает на практике заочное участие. Не знаю,
да и неважно это. А еще были у меня претензии по Положению о "Странни-
ке" (материалы мне Андрей Чертков предоставил, хотя и не все). Скажем,
о степени влияния жюри на работу номинационной комиссии или о целе-
сообразности Верховного Суда Странников. Но, как оказалось, все давно
уже было решено, согласовано и принято. А между тем и сейчас об этих
документах, как мне кажется, нелишне спорить, причем не только по ор-
ганизационной части, но и по методике собственно подсчетов. (Кто мне
объяснит, как соотносится с нормами этики то, что член жюри вправе да-
вать двум авторам равное число баллов и одновременно - разные места?)
Вот тогда уже появилась мысль: не зря ли я занимаю место в этой комис-
сии? Ну, а процедура вручения и то, чего я наслушался после нее (кро-
ме, повторяю, доклада А.Столярова и прочих официальных событий того
дня), укрепили эту мысль окончательно. Есть простая этическая норма:
если можешь выйти из структуры, принципы которой не разделяешь и не
можешь изменить - сделай это.
Вот, собственно, и почти все. То есть, конечно, можно и дальше пре-
парировать всяческие слова и действия тех дней, но главное, по-моему,
и так ясно. Кроме одного: что нам теперь делать?
Влезать в эту войну или удерживать всех от драки? На полную мощь
запускать "механизм этического дистанцирования" или призывать хороших
писателей опомниться и заняться вместо организации акций и кампаний
основной своей работой? Подвергать укоризне вновь созданную премию (а
заодно уж - до кучи - и соответствующее издательство) или попытаться
кому следует внушить, что гордыня - смертный грех и что от разборок
читателей с писателями (как, впрочем, и с издателями) не выиграет ник-
то?
Я не знаю. В конфликт вовлечено столько безусловно уважаемых мною
(да и только ли мною?) людей, что поддерживать любое однозначное реше-
ние - все равно резать по живому.
Надо думать. Надо спорить. Надо выслушивать всех, кто имеет что
сказать. А еще надо помнить простенькую формулу одного из героев Стру-
гацких:
"Главное в нашем положении - не совершать поступки, которых мы по-
том будем стыдиться".
8 июля 1994
Борис ШТЕРН
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Уважаемые оберхамовцы!
Как говорится, первый раз пишу в стенгазету и очень волнуюсь - а
вдруг не напечатаете?
Прочитал "Оберхам" о "Сидорконе-94". Бережной и Николаев попросили
высказаться: мол, твое мнение, которое, и все такое. У меня нет ника-
кого желание участвовать в литературных разборках, я уже один раз
участвовал в заочной дискуссии с "молодогвардейцами", которую органи-
зовал Андрей Лубенский лет десять назад. Ощущение: "Лучше уж от водки
умереть, чем от скуки". Но сейчас высказаться придется, все-таки мои
друзья и хорошие знакомые чего-то делят, а я в стороне. Надо чего-то
сказать.
Доклад Андрея Столярова не пришелся мне по душе. Война с "Молодой
гвардией" закончилась. И совсем не "нашей" победой - прав Щеголев -
просто вопрос оказался исперчен. "Молодая гвардия" вдруг надулась,
превратилась в ВТО, еще надулась, еще... и лопнула. Что дальше? Нач-
нем бить друг друга? Не хочу. Я вне схватки. Не "под", не "над", а
"вне". Тезис о главенстве "художественности" неубедителен. Что в этом
термине? Искренность, раскованность, фантазия, писательское мастер-
ство - слишком много чего в этом термине, он очень размыт, чтобы та-
щить его в краеугольные камни. Столяров это прекрасно понимает, де-
лает оговорку, что он это прекрасно понимает, и все-таки тащит в фун-
дамент вместо камня этот кусок художественного льда. Вода польется.
Толстой говорил о главенстве в искусстве "религиозности" - не в смыс-
ле церковных верований, а в том, что писателю хорошо бы "иметь бога в
животе". А Пушкин что-то еще говорил про "чувства добрые он лирой про-
буждал". Еще писателю должны быть присущи "человечность" и "порядоч-
ность". Зачем пинать многострадальную "Аэлиту", остающуюся-таки глав-
ным российским призом (пусть и не без проколов), и зная тех хороших
людей из "Уральского следопыта", которые так много сделали для россий-
ской фантастики? Запальчивая фраза "плохой писатель - как правило,
плохой человек" - не добрая, не писательская, не юмористическая, не
художественная. Не игроцкая. Оскорбление Щеголеву из той же оперы.
Вот что еще. Посмотрел я зимой по ТВ заседание питерского семинара.
Позвонил мне Боря Сидюк, - включи, говорит, телевизор. Включил и стал
с приятностью обозревать знакомые все лица. И вдруг снизошло на меня
какое-то отрезвление (хотя я больше года уже не пью).
- Ребята! - сказал я в телевизор. - Посмотрите на себя! Седые боро-
ды и лысины, всем за тридцать, под сорок, за сорок, если не под
пятьдесят... О чем вы?! Поэт в России больше или меньше чем поэт? Сты-
доба, господа! Вы уже сложившиеся писатели, что вас так тянет на эти
семинары, учебы, лекции, обсуждения, выяснения? Вообще-то, оно бывает
интересно, на кухне есть о чем поговорить, но... сцены, трибуны, пре-
зидиумы... а тут еще по ящику, привселюдно!
Я это сказал, но меня конечно не услышали.
Уместен в той передаче был лишь Борис Натанович - он вел семинар,
был при деле, работа у него такая была в тот момент, кадры из его
фильма показывали; но и к Борнатанычу вопрос возник: а есть ли смысл в
таком вот семинарстве для взрослых умудренных людей? Может быть, приг-
ласить молодых красивых двадцатилетних, которым ой как нужно посемина-
рить, людей послушать, себя почитать. Если же молодежный семинар Стру-
гацкого семидесятых годов трансформировался в клуб (пусть элитарный
клуб), то так и назваться - клуб. Опять же, мельканье в ящике противо-
показано даже элитарным клубам, даже членам ПЕН-Клуба - вспомните за-
седание Битова, Пьецуха, Искандера и какого-то толстожопого официанта
в белых перчатках с какими-то ананасами. Куда-то эта передача исчезла.
Ну-с, показались по телевизору, теперь будем призы делить. А как их
делить - гамбургский счет в литературе невозможен (прав Бережной),
борцовское сравнение Виктора Шкловского неудачно, потому что борцы,
приезжая в Гамбург, именно _боролись_ между собой и выявляли сильней-
шего; а писателям что ж делать? Выявляют все-таки читатели (критики
для этого тож существуют - уроды). Вот и создается бюрократическое,
нехудожественное "Положение о профессиональной литературной премии
"Странник" - семь разделов с оговорками, пояснениями и системой опре-
деления лидеров с логарифмической таблицей. Я не смог осилить. Навер-
ное, положения о сталинских премиях писались веселее.
Не знаю, не знаю... Что-то я разворчался, разбрюзжался. В одной ли-
тературной дискуссии один дискуссер сказал, что "литература - важное
государственное дело", другой тут же возразил: "литература - дело глу-
боко личное". Я полностью на стороне второго оратора. Вообще, что нуж-
но писателю, который придерживается этой точки зрения? Не очень много
- достаточно одной удачной страницы в день (а это трудно). Чтоб писа-
лось. Еще нужна своя комната - плохо, если негде писать. У меня есть.
Нужно каждый день обедать и ужинать (я могу без завтрака). Это, в об-
щем, решаемо. Что еще нужно для такого личного дела как литература?..
Общение с друзьями - на кухне. Вот что еще: нормальный персональный
компьютер! (У меня есть, хотя и ненормальный и неперсональный). Вот
минимальные личные писательские заботы. Да, конечно, морока с издате-
лями тоже входит в писательство - уроды, ненавижу! Все издатели - уро-
ды; кроме красивых женщин. Ну что ж, надо годами искать и находить
своего издателя (лучше, чтобы издатель был пьющий и непишущий).
А вот семинары, комиссии, доклады, президиумы - это все от лукавой
общественно-государственной деятельности. Что заботит Андрея Столяро-
ва? Исходя из его доклада, самые начальные строки, вступление: "завер-
шился романтический деструктивный этап развития российской
фантастики", "начался новый этап конструктивного реализма", "возни-
кает новый мир фантастики", "зависит не только будущее фантастики, но
и во многом творческая судьба каждого автора" - Столярова заботит
_развитие фантастики и творческая судьба каждого автора._ Я правильно
процитировал, правильно понял? Это и есть государственный подход, го-
сударственные слова: развитие, завершился, этап, будущее. Столяров го-
ворит" "надо развивать фантастику", я говорю: "не надо ее развивать,
сама как-нибудь". Столярова заботит творческая судьба каждого автора -
ну, я тоже не людоед, и всегда рад помочь чем могу хорошему автору, но
считаю, что творческая судьба автора - дело рук самого автора, никто
за него ничего не напишет. (Помогать автору надо как-то конкретно, ин-
дивидуально, на бытовом кухонном уровне - лекарств принести, трояк
(?!) одолжить, доброе слово замолвить. Как ветшают слова: привычный
фразеологизм "одолжить трояк" давно в прошлом!")
Вот разница в позициях. Государственный подход к литературе ведет к
группировкам, дракам, ссорам и к сжиганию чучел. Личный подход - помо-
гает избегать все вышеперечисленное.
Вот свежий поучительный случай для "Оберхама". Три года назад в
Украине демократы ввели ежегодную премию (очень небольшую, но все же)
для лучшего "русскоязычного" писателя. Комиссия была самая демократи-
ческая, себе не присуждали. Первый раз премию присудили Феликсу Криви-
ну. Понятно. Второй год - покойному Виктору Некрасову (правда, возни-
кает некий трансцендентальный вопрос: а что скажет кремирова... изви-
няюсь, премированный? - но ладно), потом собрались было присудить Чи-
чибабину и Владимиру Савченко (все понятно), как вдруг состав комис-
сии изменился, демократам надоело комиссарить, пришли другие люди и
выбрали лауреатами следующих писателей: Югова, Омельченко и Губина.
Кто-нибудь из вас слышал о таких писателях - не то, чтобы читал, но
слышал ли? Кто они? Как кто! - отвечу я, - именно писатели Югов,
Омельченко и Губин и вошли в эту новую номинационную комиссию; то бишь
сами себе премии и присудили.
Чтобы завершить эту неприятную тему, скажу, что, ни в коем случае
не ссорясь с номинационной комиссией и жюри премии "Странник" (Лазар-
чук, Рыбаков, Геворкян, Лукин, Успенский - друзья; Стругацкий, Булы-
чев, Михайлов - уважаемые мэтры), я заранее отказываюсь от возможного
внесения моих произведений в номинационные списки "Странника" - не хо-
чу участвовать в общественно-государственной деятельности. Можно ска-
зать и так: "А тебя в эти списки никто и не вносит". Что ж, можно ска-
зать и так. В этом смысле я хорошо понимаю Вадима Казакова - он вышел,
я не вошел, а позиция у нас одна: "Все в той же позицьи на камне си-
дим" (Козьма Прутков). Привет, Вадим!
Теперь о более интересном. Предлагаю всей номинационной комиссии
"Странника", а также Николаеву и Бережному, а также пожелавшим присое-
диниться писателям - всем, кого редакторы "Оберхама" решат пригласить
- принять участие в буриме, которое я незамедлительно начинаю:
"ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА"
(название рабочее)
1. НАЕДИНЕ С МУЖЧИНОЙ
Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка Ольга Ла-
рионова с двумя полными хозяйственными сумками стояла на остановке ав-
тобуса, чтобы ехать в Дом ленинградских писателей, что на улице Шпа-
лерной-17. Там должен был состояться а-ля фуршет по поводу вручения
Станиславу Лему Нобелевской премии. Подошел автобус ненужного ей мар-
шрута, и Ольга услышала крик. Оглянулась. К ней бежал невысокий мужчи-
на в пальтишке, с тортом на вытянутых руках и с бутылкой водки в кар-
мане, за ним гнались два офицера милиции и кричали:
- Задержите его, задержите!
Близорукая Ольга конечно не хотела вмешиваться в погоню за преступ-
ником, но человек с тортом был так похож на Чикатило, что Ольга
все-таки исполнила свой гражданский долг - подставила ему ножку. Прес-
тупник упал прямо в грязь, где шляпа, где ноги, где торт - можно себе
представить. Подбежавшие милиционеры дико взглянули на Ольгу и успели
вскочить в отходящий автобус.
Автобус уехал.
Ольга осталась наедине с мужчиной.
2. КИЕВСКИЙ ТОРТ
Ольга осталась наедине с мужчиной.
Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в луже свои
очки, со второй облизывал размазанный "Киевский торт". Ольге было
очень неудобно, очень смешно и очень страшно - мужчина вполне имел
право дать ей пощечину за такие дела, а удрать от мужчины с двумя пол-
ными сумками не было никакой возможности. Наконец мужчина нашел очки,
выбрался из лужи и, сжимая кулаки, посмотрел на Ольгу. Конечно, это
был не Чикатило, но Ольге он поразительно напоминал кого-то.
- Пся крёв!!! - грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с ужа-
сом узнала в нем самого Станислава Лема, нобелевского лауреата, на
встречу с которым она направлялась в Дом Писателей с двумя хозяйствен-
ными сумками, в которых была всякая всячина для а-ля фуршета - тот же
"Киевский торт", водка, закуска и так далее, - все это покупалось в
складчину между советскими фантастами по десять долларов с рыла. Ольга
начала извиняться и счищать с Лема остатки "Киевского торта". Оставим
Ольгу Ларионову наедине со Станиславом Лемом, и последуем за милицио-
нерами.
3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЛИЦИОНЕРОВ
Эти милиционеры были не совсем чтобы милиционерами. Это были приез-
жие милиционеры - один из Москвы, другой из Минска, их звали Борис Ру-
денко и Юрий Брайдер, один - майор, другой - капитан милиции. Дело в
том, что они тоже писали фантастику и тоже спешили на Шпалерную-17,
чтобы принять участие в чествовании Станислава Лема, но случайно вско-
чили не в тот автобус. Упавшего в лужу пана Станислава они не узнали,
но женщина, подставившая ему ножку, показалась им знакомой...
- Вроде, тетка из наших... - сказал Руденко.
- Похожа на Людмилу Козинец, - согласился Брайдер.- Зачем она под-
ставила ему ножку?
- Но ты же сам кричал ей: "Задержите, задержите!"
- Ты тоже кричал.
- Я имел в виду "Задержать автобус".
- Я тоже имел в виду автобус.
- Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец. Люд-
милу я хорошо знаю. Это Ариадна Громова.
Так они гадали и не замечали, что едут не на Шпалерную-17, а де-
лают круг на конечной остановке и возвращаются обратно - туда, где ос-
тались Лем и Ларионова.
4. ПАН СТАНИСЛАВ
Лем, как известно, по происхождению никакой не поляк, а наш львов-
ский еврей, похожий на одессита Бабеля или на Романа Подольного. Поэ-
тому Ольга моментально нашла с ним общий язык...
И так далее.
Итак: написано три главы, начата четвертая. С этого момента "Обер-
хам", если захочет, может продолжать нескончаемый фантастический ро-
ман о нобелевском лауреате Станиславе Леме, о фантастах, о фенах, о
фантастике и так далее. Темп, тон, ритм заданы в этих коротких главах.
Два непременных условия: бог в животе и чувства добрые. Да, забыл про
художественность! Художественность обязательна! Время действия - анох-
роническое. Сюжетные направления - разнообразные. Три небольшие глав-
ки от каждого автора - работа небольшая. После окончания романа все
соавторы получают призы "Оберхама" - например, опечатанную ориги-
нальной сургучной печатью бутылку водки с принтерной наклейкой в виде
именного диплома. Роман первопубликуется в "Оберхаме". Редакция "Обер-
хама" осуществляет контакты с соавторами, утрясает, направляет, орга-
низовывает творческий процесс, очередность и т.д. Предлагаю пригла-
сить _всех_ писателей-фантастов, с которыми "Оберхам" имеет контакты и
которым симпатизирует. Предлагаю также пригласить пишущих ребят из
фэндома - Бережного, Черткова, Казакова, доктора Каца, других. (Кста-
ти, кто такой доктор Кац? Папа Ромы Арбитмана?.. Шучу, шучу, я знаю
кто это. Это псевдоним Абрама Терца).
Те, кто не согласятся, естественно, останутся как и были "хорошими
писателями и хорошими людьми".
Если идея реализуется, то для окончательной редактуры-подгонки-шли-
фовки-концовки текст буриме передать одному из авторов. Хотя бы и мне.
Можно и не мне.
Номинационная комиссия буриме - Бережной, Николаев, Штерн -
(зиц-председатель). Да, пригласите в номинационную комиссию Вадима Ка-
закова, обязательно! У нас будет строго, у нас вкалывать надо без вся-
ких премий, ему понравится.
Оценили идею? Чем драться, лучше сообща буриме написать - там все и
выясним.
Жму руку! Ваш
Штерн
18 июля 1994 года,
Киев
БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ
ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ
(C) Андрей Столяров, 1994
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Борис Натанович! Ситуация в российской фан-
тастике просто катастрофическая. Несколько лет назад мощный по-
ток англо-американской литературы - в основном плохо изданной и
еще хуже переведенной - смел буквально все. Все погребено, все,
что было у нас, уничтожено. Читатель российской литературы не
знает. Как вы полагаете, можно ли в такой ситуации говорить о ка-
ком-то существовании отечественной фантастики?
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: За те 30 - 35 лет, которые прошли с тех пор,
как я впервые вообще задумался над положением дел в тогдашней со-
ветской, а ныне российской фантастике, мне приходится отвечать на
этот вопрос не в первый раз. Уже неоднократно говорилось и о кри-
зисе нашей фантастики, и о катастрофе, которая с ней произошла, и
о бесперспективности фантастики в целом. Я с этим и раньше не был
согласен, не согласен я с этим и сейчас. Я всегда говорил: рос-
сийская фантастика существует и имеет перспективу до тех пор, по-
ка живут и здравствуют талантливые российские фантасты. Слава Бо-
гу, они всегда у нас были, слава Богу, они есть у нас и теперь.
Поэтому ни о какой катастрофе в российской фантастике и речи быть
не может. Тот процесс, который вы так красочно описали, действи-
тельно имеет место. И действительно российским фантастам сейчас
очень трудно публиковаться. Когда писателям трудно писать - это
естественно. Это грустно, но это естественно. А вот когда им
трудно публиковаться - это уже не просто плохо, это неестествен-
но. Должен вам сказать, что российские фантасты находились в та-
ком положении всегда. Лет десять назад опубликовать по-настояще-
му талантливое произведение мешала цензура. Сегодня опубликовать
талантливое произведение нам мешает рыночная ситуация, когда воп-
рос об издании решают по сути дела коммерческие структуры. Имен-
но коммерческие структуры уверены в том, что они точно знают чи-
тательский спрос, именно они заявляют, что русскоязычную литера-
туру покупать и читать сейчас никто не будет, именно поэтому вал
названной вами англоязычной фантастики и захлестнул наши прилав-
ки. Между прочим, то обстоятельство, что вал этот возник и обру-
шился, имеет отнюдь не только отрицательную сторону. Не забывай-
те, что благодаря именно решительному вторжению рынка в книгоиз-
дательство наш читатель, наконец, познакомился с теми произведе-
ниями и с теми авторами, о которых он раньше знал только понас-
лышке и с которыми он встречался ранее только в самопальных, са-
миздатовских, зачастую бездарных "студенческих" переводах. А сей-
час мы познакомились наконец с Орвеллом, мы прочитали полного
Уиндема, мы знаем теперь неурезанного Шекли. Всего лишь десять
лет назад ни о чем подобном и мечтать не приходилось. Но, разу-
меется, нет добра без худа - это общий закон природы, и пос-
кольку, согласно Старджону, 90% всего на свете - дерьмо, то и 90%
публикуемой у нас сейчас, издаваемой и продаваемой англоязычной
фантастики - это явное барахло. Но зато и оставшиеся 10% чита-
тель имеет возможность получить и - читает. Конечно, положение
российского писателя сейчас не веселое. Однако же так было всег-
да. Надо потерпеть. У меня такое впечатление, что нынешний чита-
тель иностранщиной уже объелся. У меня такое впечатление, что
вот-вот должен наступить перелом, и книгоиздатели, наконец, пой-
мут, что англоязычная проза, основную массу которой составляет
явное барахло, уже надоела. И вот тогда наступит черед россий-
ских фантастов. Самое главное, чтобы были писатели и чтобы они не
прекращали работу. До тех пор, пока они существуют, до тех пор,
пока есть у нас Вячеслав Рыбаков и Андрей Столяров, пока пишут
Виктор Пелевин, Борис Штерн, Михаил Веллер и еще многие-многие
любимые мною, талантливые, сравнительно молодые наши писатели --
до тех пор российская фантастика жива.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Хорошо. Предположим, что российские фантасты
действительно существуют. Предположим, что они пишут новые книги.
Однако, у англо-американской литературы есть громадное преимущес-
тво перед нами: они много лет сознательно и интуитивно вырабаты-
вали способы написания таких произведений, которые нравятся мас-
совому читателю. Написание таких произведений технически не очень
трудно, их поэтому можно тиражировать в громадных количествах,
лишь немного варьируя идеи, сюжет, антураж. Это - массовый, не-
вообразимый поток. Российские же писатели никогда перед собой та-
кую задачу на ставили. Смогут ли они в нынешней ситуации - вот
то, что они делают, - конкурировать с американской фантастикой?
Даже, если российских авторов начнут печатать. Не захотят ли чи-
татели совершенно другого - именно того, чего хотят они во всем
мире? Русскоязычные авторы предлагают то, чего нет у других.
Однако, нужно ли это читателю?
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Это интересный вопрос. Дело в том, что у
российских писателей, в том числе у фантастов, традиции россий-
ской литературы. Грубо говоря, всякий русский писатель, работая
за письменным столом, так сказать, сгорает, светя другим. Рабо-
тая и создавая новую вещь, он отдает ей себя целиком - все свои
чувства, все свои страхи, все свои радости, надежды и страсти он
вкладывает в эту вещь. Для российского писателя характерно стрем-
ление создавать произведения, которые служат не просто и не
только чтивом, не просто и не только средством уйти от жизненных
проблем в обитель грез, не просто средством развеивания скуки, но
в какой-то степени и учебником жизни, и возбудителем сопережива-
ния читателя, и личной исповедью. Короче говоря, у российских пи-
сателей - я, разумеется, имею в виду серьезных российских писате-
лей - всегда была, есть и, я надеюсь, всегда будет некая сверхза-
дача. У них нет той коммерческой ловкости, которая так прекрасно
отработана даже у самых хороших иностранных авторов - в первую
очередь фантастов и детективщиков. У меня впечатление, что когда
западный автор работает над романом, он ставит перед собою, глав-
ным образом, одну задачу - прежде всего создать произведение ком-
мерческое. Это и хорошо, и плохо, как это часто бывает в жизни.
Это плохо, потому что сплошь и рядом в силу такой постановки за-
дачи из-под пера автора выходят произведения легковесные и желто-
ватые. Это хорошо, потому очень многие из их произведений стано-
вятся достоянием самого широкого читательского внимания и, следо-
вательно, получают преимущественное право на существование, ибо
книга, которую никто не читает, права на существование не имеет
вообще. И вот эту работу - создание произведений одновременно и
серьезных, и увлекательных - западные авторы выполняют превосход-
но. Вы правы: перед российским писателем сейчас стоит задача за-
воевания, - а вернее, не завоевания, а отвоевания рынка. Эта за-
дача может показаться кому-то низкой. Но это не так, потому что,
повторяю, не тот писатель, кто пишет, а тот писатель, кого чи-
тают. Настоящий писатель должен все время идти по некоему лезвию:
слева у него - пропасть бульварщины, низкопробщины, "желтого"
вкуса, справа у него - пропасть элитарщины, пропасть ничуть не
мельче и ничем не почетнее, пропасть, в которой гибнут зачастую
самые лучшие замыслы и "начинанья, вознесшиеся мощно", - просто
потому, что они оказываются невостребованными. Вот по этому лез-
вию и должны пройти наши авторы. Я уверен, во-первых, что этот
путь, хоть и узкий, но существует, и, во-вторых, - очень-очень
многие из наших писателей вполне способны пройти этот путь, не
свалившись ни в пропасть бульварщины, не в бездну элитарщины. Так
что я в этом плане, исполнен определенного оптимизма.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: То, что делали до сих пор и делают сейчас
российские авторы, как мне кажется, и есть узкий путь, "путь
бритвы". С одной стороны, они не скатываются в явно элитарную ли-
тературу, а с другой стороны, лидирующая группа российских фан-
тастов не съезжает и к чисто коммерческому развлекательному шир-
потребу. Но на фантастике, и у нас, и на Западе, изначально ви-
сит этикетка - "коммерческая литература". Не считаете ли вы, что
то ценное - то, что, может быть, и является сутью российской фан-
тастики - на проверку оказывается сложнее того, что ждет от нее
рядовой читатель. Рядовой читатель ждет легкого развлекательного
чтения, а ему предлагают сложную художественную литературу. Имен-
но поэтому современный читатель может отшатнуться от российской
фантастики. Если бы произведения наших фантастов шли под маркой
"просто литература", то громадный пласт читателей, который еще
остался и который читает литературу, но не читает фантастику, об-
ратил бы внимание на наши книги. Однако, книги представлены имен-
но как фантастика. То есть, мы отсекаем квалифицированного чита-
теля, который мог бы такую литературу воспринимать, а читатель,
которому она как бы жанрово адресована, воспринять ее просто не в
состоянии. Это, видимо, одна из главных трудностей российской
фантастики. Вячеслава Рыбакова не слишком легко воспринять. А тем
более Лазарчука - Андрея Лазарчука, красноярского фантаста, кото-
рый пишет гораздо сложнее любого из наших американских коллег.
Разве простой любитель фантастики его осилит? По-моему, нет.
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, Андрей, вы правы, и вы неправы.
Ситуация, о которой вы говорите, во-первых, существовала у нас в
России всегда, а во-вторых, надо сказать, что она существует и на
Западе тоже. Там ведь не только Роджер Желязны и какой-нибудь
Кристофер Прист, там существуют Курт Воннегут и Рэй Брэдбери, там
же признан, между прочим, и пан Станислав Лем, то есть, авторы в
высшей степени серьезные и значительные. Дело тут вот в чем. Су-
ществует литература, рассчитанная на миллионы, и существует лите-
ратура, рассчитанная на тысячи читателей. Та литература, которую
любим мы с вами, та литература, которую мы с вами пытаемся де-
лать, та литература, которая только и заслуживает названия лите-
ратуры - она, будем честны, рассчитана в лучшем случае на сотни
тысяч читателей, но уж никак не на миллионы. И аналогичное поло-
жение - в любом жанре, виде, типе литературы. К сожалению, я не
могу привести примеры из нынешнего коммерческого потока, я за ним
не слежу, но если обратиться к старым писателям, если взять Алек-
сандра Беляева, Сергея Беляева, если взять какого-нибудь Зуе-
ва-Ордынца или, скажем, Обручева, то они работали именно на мил-
лионы читателей. Они делали литературу, если можно так выра-
зиться, облегченную. Именно они и создали еще в 20-е годы имидж
фантастической литературы как литературы легкого чтения - для де-
тей и подростков. Но одновременно ведь существовали и такие тита-
ны, как, скажем, Уэллс, которого никак не назвать производителем
легкого чтения. Или Чапек. Или Замятин. Это была серьезная лите-
ратура. В конце концов, уже в наши дни существовал, скажем, Иван
Ефремов, о чьем творчестве можно спорить и можно высказывать раз-
ные точки зрения, но ведь "Лезвие бритвы" не отнесешь к легкой,
коммерческой литературе. И мне приходилось слышать еще в те вре-
мена весьма нелестные отзывы об этой огромной книге, созданной
большим эрудитом, отзывы именно тех людей, которые ждали от нее
легкого чтения, ждали фантастических приключений и вдруг встрети-
лись с громадой некоего философского, если угодно, творения. Мне
кажется, что сама установка писать для миллионов, не может соче-
таться с представлениями о высокой литературе. Высокая литерату-
ра - это всегда литература для тысяч. Мы должны это отчетливо по-
нимать. Это не хорошо, и это не плохо. Это - так. У вас никогда
не будет десятимиллионных тиражей. Об этом забудьте! Бестселле-
ров в западном смысле этого слова ни Лазарчуку, ни Рыбакову, ни
Столярову, ни Веллеру, ни Щеголеву не написать. _Вы сами не захо-
тите их писать_. Максимальные ваши тиражи никогда не превысят ста
тысяч. А если исходить из реальной ситуации в нынешнем книгоизда-
нии, то, наверное, это будут десяти-пятидесятитысячные тиражи, и
не более того. Повторяю: это и не хорошо, и не плохо. Настоящий
писатель должен соревноваться с Воннегутом и с Брэдбери, но ни в
коем случае не с десятками и десятками увлекательных, но легко-
весных авторов, поставляющих основную массу западной книгопродук-
ции.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Но тогда получается, что отвоевание рынка у
американских фантастов - Реконкиста - у нас не получится, потому
что американцы, англоязычная фантастика вообще, будет держать 95%
всего рынка, в том числе и российского. И литература, российская
литература, никогда не составит серьезной конкуренции западной.
Посмотрите, кто на Западе считается хорошим писателем. Вы назва-
ли Воннегута. Воннегут не входит даже в первую десятку американ-
ских фантастов. И, я думаю, он не входит, даже в первую их трид-
цатку. Брэдбери - здесь я с вами согласен - Брэдбери очень извес-
тный фантаст. Но, по-моему, это тот единичный случай, когда явно
талантливый человек обладает к тому же еще и способностью писать
очень просто. Такое случается. Бывает - редчайшее совпадение об-
стоятельств. Но большая четверка англоязычных фантастов: Кларк,
Азимов, Ван Вогт и еще кто-то, не помню, на мой взгляд, пишут го-
раздо хуже большой четверки российских фантастов. Вместе с тем,
ориентация рынка пойдет по американским канонам. И здесь ничего
не сделать. Этим способом мы читателя не отвоюем. Единственный
путь, как мне кажется, дающий надежду, - это создать ситуацию,
при которой фантастика - лучшая часть ее - будет признана литера-
турой, художественной литературой, когда она получит того читате-
ля, коий в принципе коммерческого чтива не употребляет. В России
таких читателей много - это интеллигенция. Она, в общем, читает
художественную литературу, она просто не читает фантастику - по-
тому что на фантастике висит ярлычок: "второго сорта". Как вы ду-
маете, может быть, этот путь более перспективен: путь художес-
твенной литературы, конкуренция не с американской фантастикой, а
с серьезной российской прозой?
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Безусловно, Андрей, я с вами абсолютно сог-
ласен и хочу лишь расставить некоторые акценты. Никогда высокая
литература не победит в конкурентной борьбе литературу второго
сорта. Эта формула годится для любых разновидностей литературы -
будь она фантастическая или реалистическая, проза или драматур-
гия... На рынке искусство всегда проигрывает ширпотребу. Мы дол-
жны это ясно понимать. И фантастика - я имею в виду настоящую ли-
тературу, то, что ваше поколение называет "турбо-реализмом", а
наше - реалистической фантастикой или магическим реализмом - под-
линная фантастика должна лишь отвоевать свою нишу в конкурентной
борьбе с коммерческой литературой. И она имеет для этого все воз-
можности. Потому что в России - сотни тысяч квалифицированных чи-
тателей, и они способны оценить, повторяю: Андрея Лазарчука, Вя-
чеслава Рыбакова, Андрея Столярова, Михаила Успенского. И еще
добрую дюжину современных российских фантастов. Вот как ставится
сегодняшняя задача. Ворваться же, вклиниться в ряды реалистичес-
кой литературы - это старинная мечта братьев Стругацких. Когда мы
начинали работать лет 25 - 30 назад, мы ставили перед собой имен-
но такую задачу: своими произведениями, своей публицистикой дока-
зать, что фантастика способна подняться на уровень высококачес-
твенной, в каком-то смысле даже элитарной художественной литера-
туры. Четверть века мы угрохали на решение этой задачи - продви-
нулись, признаюсь, очень мало, но все же продвинулись. И я думаю,
что сейчас, когда не идеологические инстанции и не цензура опре-
деляют, чему быть на прилавках, когда это в конечном итоге ре-
шает читательский спрос, как бы трудно нам всем сейчас ни было,
наступает именно наше время. И когда схлынет мутный вал коммер-
ческой литературы, когда установится новая стабильность, тогда
появятся книгопродавцы и книгоиздатели, понимающие, что квалифи-
цированный читатель, исчисляемый не миллионами, а сотнями тысяч,
- это самый стабильный и надежный источник дохода, вот тогда на-
ше время наступит по-настоящему - ваше время, если выражаться
точнее, время нынешнего поколения российских фантастов.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Писатель существует, как мне кажется, в двух
ипостасях. Ипостась первая - для читателей, то есть как беллет-
рист. Ипостась вторая - писатель как явление литературы, то есть,
то, что замечено, описано и включено в общий культурный поток.
Если с первой частью - читаемостью - мы еще как-то справляемся,
потому что это зависит от нас самих: здесь достаточно писать хо-
рошо, чтоб читатель, в конце концов, обратил на твои книги внима-
ние, то вот со второй ипостасью - включением российской фантасти-
ки в мировой литературный процесс - дело обстоит значительно ху-
же. Российских фантастов не замечают ни мировая, ни собственно
российская литературы. Как явление в литературе мы просто отсут-
ствуем. И когда я спрашиваю: существует российская фантастика, я
имею в виду еще и это.
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Я вас понимаю. Речь по сути идет о наболев-
шем вопросе, который я задаю себе уже давно: почему наша критика
в упор не видит фантастики? Откровенно говоря, на этот вопрос су-
ществует много ответов. Может быть, дело в традиции. Общий взгляд
на фантастику как на литературу второго сорта сделался традицион-
ным. Тогда наше положение безнадежно, потому что нет ничего бо-
лее устойчивого, нет ничего более безнадежного, нежели традиция,
в частности, литературоведческая. Сюда, конечно, нельзя не отнес-
ти и общее для нашего менталитета положение, когда "любить умеют
только мертвых", когда с большим удовольствием и охотой, многос-
ловно и увлекательно разбирают, например, Замятина, но в упор не
видят того же Вячеслава Рыбакова. Честно говоря, я не вижу
сколько-нибудь простого выхода из этой ситуации. Сам я писал об
этом неоднократно, и неоднократно говорил, и, дойдя до определен-
ной ступени отчаяния, как вы, может быть, слышали, призывал к то-
му, чтобы писатели, работающие в жанре фантастики, воспитывали
собственную литературоведческую элиту - какие-то успехи в этой
области, согласитесь, есть: все-таки у нас появились очень
серьезные, на мой взгляд, критики и литературоведы, - и Роман
Арбитман, и Сергей Переслегин - но, конечно, их пока очень мало
и, конечно, они не имеют такого веса в официальном литературове-
дении, какой нужен для того, чтобы фантастика получила заслужен-
ное признание. Это один из самых больных вопросов нашей литерату-
ры. Честно говоря, я с годами смирился с таким положением дел, и
сейчас мне порой кажется, что уже того лишь факта, что писатель,
работающий в жанре фантастики, существует в глазах читателей,
достаточно. И не так уж важно, в конце концов, существует ли он в
глазах высокого литературоведения.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Борис Натанович! Предположим, что с завоева-
нием рынка мы справимся. Полагаю, что справимся...
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Я думаю, что мы просто отвоюем свою нишу. Мы
не завоюем рынок. Российские фантасты никогда не составят 90%
книжного рынка, точно так же, как французские не составят 90%
книжного рынка во Франции, а немецкие 90% - в Германии. Массовая
англоязычная фантастика победила во всемирном масштабе, и на-
деяться, что внутри России нам удастся поменяться с нею местами,
не надо. Я считаю, что если нам удастся отвоевать 20 - 30% назва-
ний, это будет большой успех.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Я нисколько не сомневаюсь, что фантастика как
жанр выживет. Ясно, что она выживет. Ясно, что в российской фан-
тастике, безусловно выживет та ее часть, которую мы называем но-
вой фантастикой, магическим реализмом - по-разному. То есть, та
составляющая, которая является художественной литературой. Но вот
выживет ли само поколение современных российских писателей? Ведь
оно возникло на отрицании! Если вы вспомните книги, изданные уже
сейчас, если вы вспомните рукописи, которые вы недавно читали, то
вы, наверное, обратите внимание, что вся новая волна российской
фантастики поднялась на отторжении советской реальности. Никако-
го позитива она предложить не может. Даже намека на позитив нет.
Но ведь время отрицания кончилось. Это ощущается по политике, по
экономике, по настроению общества. Тем не менее, фантастика зани-
мается отрицанием. Есть ли здесь какая-либо надежда?
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Знаете, Андрей, вы опять с одной стороны
правы, а с другой стороны, мне просится на язык вопрос: а худо-
жественная литература высокого уровня вообще способна базиро-
ваться на чем-нибудь, кроме как на отрицании?
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Конечно!
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Например?
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Ну, если брать чисто формально...
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Да!
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ:...то большая литература время от времени
предлагает некий позитив.
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: А именно?
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Как правило, это религия. Вспомните "Преступ-
ление и наказание" - Раскольников открывает Библию. Вспомните Ле-
вина из "Анны Карениной"...
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Я понимаю, что вы хотите сказать, но согла-
ситься с вами я не могу...
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Я не говорю, что я разделяю эту точку
зрения...
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Дело в том, что сила "Преступления и наказа-
ния" заключается вовсе не в том позитиве, который там содержится.
Сила этой вещи состоит именно в отрицании той страшной, унижаю-
щей и убивающей человека реальности, которую мы в мире этого ро-
мана наблюдаем. И согласитесь, что пафос отрицания в этом романе
вечен и всеобщ, в то время как пафос утверждения - Библия, нрав-
ственное исправление, - вечным назвать не получится, уже просто
по той причине, что для очень и очень многих читателей этот поло-
жительный пафос выглядит некоей формальностью. Он как бы мертве-
нен. Особенно - сегодня. И если все Собрание сочинений, например,
Льва Толстого зиждется на отрицании, сильно именно отрицанием, то
ни в коем случае нельзя сбалансировать это отрицание тем томом,
где содержатся сказки писателя, попытавшегося дать чистый нрав-
ственный позитив. У меня такое чувство, что отрицание есть плоть
любого высокого художественного произведения. Позитивная же его
часть есть дух - она представляет собой не что иное как отпеча-
ток нравственности автора.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Честно говоря, я и раньше это подозревал, а
вот сейчас, пожалуй, понял это достаточно ясно - что, оказывает-
ся, литература - вся, целиком - базируется на отрицании. Она не
предлагает ничего позитивного. Она не предлагает программы. Пози-
тивную программу дает только религия и, по-видимому, именно этим
она принципиально отличается от литературы.
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Причем я хотел бы подчеркнуть ту часть ва-
шей фразы, где вы говорите о всей литературе, в том числе и о
фантастическом реализме, и о турбо-реализме новых фантастов. Это
касается и их тоже. Литература - всегда отрицание. Это понятно,
потому что мир наш - это мир зла. Жизнь наша - это борьба со
злом. Всегда! Только та литература имеет право на существование,
где эта борьба со злом происходит и находится в самом центре вни-
мания. Причем, добро - заметьте! - как правило лишь подразуме-
вается в тексте, повторяю: это нравственность автора, и в явном
виде оно может и не появиться вовсе. Упоминания о добре может да-
же не быть. Добро присутствует незримо. Но только в том случае,
когда ты видишь, что герой, сражающийся со злом, удовлетворяет
определенным критериям нравственности, только тогда ты ощущаешь
подлинное сопереживание этому герою, а в этом - СУТЬ чтения. Что
же касается позитивной программы, то весь опыт литературы, я бы
сказал, мировой, показывает, что как только автор ставит перед
собою цель сделать свою книгу Библией - сводом нравственных пра-
вил, сводом, если угодно, образцовых поступков, "учебником жизни"
прямого действия - одна лишь попытка такого рода книгу - уничто-
жает. Вот почему, между прочим, не могли существовать в литерату-
ре произведения в духе социалистического реализма, если автор
стремился добросовестно следовать всем канонам этого идеологичес-
кого учения. Потому что один из важнейших канонов был - непосред-
ственная демонстрация добра. Добру недостаточно было присутство-
вать в подтексте, в духе произведения, - добро обязано было хо-
дить по страницам книги во плоти, например, в виде секретаря об-
кома, носителя и произносителя окончательных исторических, со-
циальных, политических и нравственных истин. Добро должно было
присутствовать явно, грубо, зримо, и оно присутствовало, и - раз-
рывало художественную ткань повествования, а само произведение
превращало в месиво литературных отбросов. А вот, скажем, так на-
зываемый критический реализм - вот он - вечен. В этой манере пи-
шут сейчас и будут писать всегда, потому что всегда жизнь челове-
ческая - это борьба зла и добра. Причем зло - явно, конкретно,
зримо, а добро - неосязаемо, неуловимо, _сакрально_, как сама
нравственность, как душа, понимаете? Так, видимо, это и будет
происходить всегда - и в жизни, и, следовательно, в литературе.
АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Значит, Библию написать нельзя?
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Библию написать нельзя. Эта книга уже напи-
сана. Раз и навсегда. Но вот... Апокалипсис написать - можно!
АНОНС
ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ "ДВЕСТИ":
ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ
БОРИСУ НАТАНОВИЧУ СТРУГАЦКОМУ,
ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК"
1. Почему в Ваших выступлениях относительно "Интерпресскона"
неоднократно звучала мысль о том, что фэндом должен иметь к
"Интерпресскону" как можно меньшее отношение? Что Вы, в таком
случае, понимаете под термином "фэндом"?
2. Значительное число участников "Интерпресскона" однозначно
восприняло публичные выступления Андрея Михайловича Столярова как
изложение им Вашей точки зрения. Это мнение опиралось также на
то, что Вы, выступая в прениях, солидаризировались с позицией
Столярова, негативно воспринимаемой значительной частью аудито-
рии. Насколько верно то, что Андрей Столяров в большинстве слу-
чаев высказывает мнение Бориса Натановича Стругацкого?
...4. Как Вы относитесь к тому, что Александр Щеголев в своей
статье озвучил давно существующее в фэндоме мнение: Андрей Столя-
ров считает себя фигурой номер один в отечественной фантастике и
воздвигает себе пьедестал на литературном авторитете Стругацких?
5. Борис Натанович, расставьте, пожалуйста, перечисленные в
алфавитном порядке литературные премии в области фантастики в по-
рядке убывания их престижности - на Ваш взгляд, конечно:
"Аэлита", "Беляевская премия", "Бронзовая улитка", "Великое
кольцо", "Интерпресскон", "Странник". Поделитесь своим мнением о
каждой из них.
6. Насколько обоснованы, с Вашей точки зрения, высказывания о
том, что премия "Странник" наиболее объективно отражает литера-
турную значимость номинируемых произведений? Как, в этом контек-
сте, выглядит неучастие романа Вячеслава Рыбакова "Гравилет "Це-
саревич", лауреата "Бронзовой Улитки" и "Интерпресскона", в фи-
нальном голосовании по "Страннику"?
...8. Если декларируется, что "Странник" - наиболее престиж-
ная премия в Российской фантастике, причем вручается она только
авторам, пишущим в строго определенной манере, то не является ли
это прямой попыткой объявить это направление в фантастике гене-
ральным и наиболее приоритетным - и косвенной попыткой заставить
и других авторов писать в той же манере? И нельзя ли это расце-
нить как подавление свободы творчества?
...13. Юрий Флейшман публично заявил, что воспринимает вруче-
ние премии "Странник" как намеренное оскорбление фэндома и лично
его, как фэна. Не опасаетесь ли Вы, что это мнение разделяет зна-
чительная часть активного фэндома? Признаете ли Вы факт намерен-
ного оскорбления читателей фантастики со стороны жюри и учредите-
лей премии "Странник"?
ОН СКАЗАЛ, ЧТО ОТВЕТИТ!!!
°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°°°° °° °°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °°°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °° °°
°° °° °°°°°° °°°°°° °° °° °° °° °°
°°°°°°°° °° °° °° °° °° °°°° °°
°° °° °°°°°°° °°°°°° °°°°°° °° °°° °°
ЖУРНАЛ ПОД РЕДАКЦИЕЙ СЕРГЕЯ БЕРЕЖНОГО И АНДРЕЯ НИКОЛАЕВА
No Б
Октябрь 1994
Журнал "ДВЕСТИ" посвящен вопросам теории, истории и нынешнего состояния
русскоязычной фантастики.
Адрес редакции: 192242, Санкт-Петербург, А/я 153
Телефоны -- С.Бережной: дом. (812) 245 40 64, раб. (812) 310 60 07
А.Николаев (812) 174 96 77
Публикация в журнале приравнивается по статусу к журнальной публикации.
Мнение редакции может не совпадать с мнениями авторов публикуемых материа-
лов. Присланные рукописи не рецензируются и не возвращаются. Гонорары ав-
торам не выплачиваются. Авторские права на опубликованные материалы, если
это не оговорено особо, принадлежат редакции. № ДВЕСТИ 1994. Тираж 200 экз.
Покровители журнала:
издательство под руководством Александра Викторовича Сидоровича
фирма под руководством Михаила Сергеевича Шавшина
издательство под руководством Николая Юрьевича Ютанова
***************************************************************************
СОДЕРЖАНИЕ
А/Я 153
Письма А.Бачило, А.Кубатиева, В.Звягинцева, А.Олексенко, Н.Рома-
нецкого,Е.Филенко,Н.Резановой,Л.Вершинина,А.Николаева,Б.Завгороднего
ГАЛЕРЕЯ ГЕРЦОГА БОФОРА
ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ
Ответы А.Черткова, А.Столярова, А.Лазарчука, В.Рыбакова, Е.Лукина,
Э.Геворкяна, И.Можейко и Б.Стругацкого
ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТРАНИЦЫ
В.Казаков "Полет над гнездом лягушки"
БАРОМЕТР
Рецензии С.Бережного
ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ!
Н.Перумов "Монахи под луной" - взгляд неангажированного.
Н.Резанова "Сделай книгу сам, или Болезнь Сиквела"
ВЕЧНЫЙ ДУМАТЕЛЬ
А.Тюрин "Фантастика -- это вам не балет, тут думать надо!"
В.Рыбаков "Идея межзвездных коммуникаций в современной фантастике"
ПОСПОРРИТЬ С АРБИТМАНОМ
БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ
Б.Стругацкий: "Я написал роман"
ОСТРОПЕРЫ ВСЕХ СТРАН ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ!
"Правдивые истории от Змея Горыныча" (Буриме: Б.Штерн, А.Щеголев,
М.Успенский)
***************************************************************************
***************************************************************************
***************************************************************************
КОЛОНКА РЕДАКТОРА
Сергей БЕРЕЖНОЙ є А.НИКОЛАЕВ:
є
Ну и трабабах вызвали материа- є Тут со мной такая история
лы, напечатанные в предыдущем номе- є произошла. Звонит один читатель
ре! Радуется душа профессионально- є после "Оберхама", посвященного "Си-
го провокатора. Страсти кипят. Пуб- є доркону", и спрашивает: А откуда
лика шкворчит, как кусок колбасы на є Арбитман узнал всю правду о Казан-
сковороде. Соперники раскупают є цеве? Поясняю: хохма. А мне и гово-
пневматические карабины, ибо лег- є рят: если настоящий Казанцев пошел
кие не в состоянии выдержать такой є ради другого на тюрьмы-лагеря, при-
темп взаимного оплевывания. Впро- є чина может быть только одна - лю-
чем, слюны пока хватает. Как это у є бовь к Шапиро! Ну, - отвечаю, - на
классика: є старого человека еще и такое обви-
Соперники на поле брани! є нение вешать, чересчур!.. К чему я
Не знайте мира меж собой, є это? Тот же самый читатель, только
Несите мрачной славе дани - є узнав, что его имя помянули в од-
И упивайтеся враждой!.. є ном из материалов "Двести-А" страш-
Нельзя не отметить, что кое в є но возмутился. Я говорю: Вы почи-
чем эмоции перехлестывают через є тайте. А мне в ответ: Я эту па-
край стакана. Некоторые избрали для є кость в руки не возьму. Длинные
дискуссии неверный тон ("Ты убил є гудки. Разговор закончен и, похоже,
кассира!"). Некоторые - неверный є навсегда.
адрес ("Все из-за Бережного и Нико- є Мы по натуре мирные люди. Но
лаева, если бы не они, все бы дав- є взялись делать журнал, потому что
но помирились"). Некоторые предпо- є бурлит в груди. Не нами придуманы
читают хранить гордое молчание, є проблемы, которые мы пытаемся об-
изображая повышенную оскорбляе- є суждать. И порой трудно пройти по
мость организма и в тайне надеясь є острию, не оступившись. В устах од-
под это дело проигнорировать аргу- є ного автора слова "скверный чело-
ментацию оппонентов ("Нет ее, и не є век" в отношении другого являются
было никогда..."). Как сказал дру- є определением, но по его понятиям
гой классик, в свой час своя поэ- є такое же определение в собственный
зия в природе. є адрес является недопустимым оскор-
О чем то бишь это я? О культу- є блением.
ре полемики. Хотелось бы, например, є И все всегда правы. Кроме ре-
чтобы противоблизлежащие стороны не є дакторов. Так, наверное, и должно
подразумевали друг за другом ковар- є быть.
ных помыслов и кровососных замашек. є Но, может быть, стоит поду-
Все мы желаем друг другу публико- є мать: если не хочется, чтобы тебя
ваться как можно больше - или я че- є называли дураком, то и самому не
го-то не понимаю? Да - и, конечно, є стоит никого дураком называть?
не за счет других. Вот и все пред- є Извините за резкость, с уваже-
лагаемые постулаты. А если ваш ар- є нием и искренне ваш.
гумент проигнорировали, так его и є
повторить недолго. С язвительным є
намеком: нечем крыть, мол... є
И всем желаю,чтоб было чем крыть! є
*** А/Я 153 ***************************************************************
Александр БАЧИЛО (Новосибирск):
Уважаемые Сергей и Андрей!
Большое спасибо за журнал, всей душой жажду получать его и впредь.
Давно уже не попадалось столь бодрящего чтения - как, однако, профессио-
нально удалось Вам зацепить за живое братьев-литераторов! В какой-то мо-
мент мне и самому захотелось снять ржавую саблю со стены, разбежаться на
цыпочках и рубануть по предыдущему оратору. Но, во-первых, спектр выражен-
ных мнений и без того достаточно широк, а во-вторых, определенную сдержан-
ность внушает тот факт, что по мере развития дискуссии стремительно растет
число возмущенных друг другом писателей. Доходит до того, что кто-то ко-
му-то уже обещает руки не подать.
Зря это, ей Богу. Полемика на страницах журнала, безусловно, нужна.
Споры о вкусах, столкновение амбиций - все это очень мило и увлекательно,
но часто, в самый разгар литературной борьбы, хочется выкрикнуть с места:
"И животноводство!"
Потому что несерьезно. Какая там литературная борьба? В чем механизм
борьбы? Во взаимной ругани? В бесплодных попытках подвергнуть оппонента
окастризму? Никогда из этого ничего не выходило и не выйдет. Конкуренция
тоже не метод. Никто из отечественных фантастов не был побежден другими
отечественными фантастами в ходе конкурентной борьбы. Никто, включая авто-
ров ВТО. Кто, когда и какими произведениями победил Лукиных, Логинова, Вер-
шинина, того же Леньку Кудрявцева? Просто Виталий Пищенко выбрал сейчас
иную форму процветания, вероятно, менее хлопотную, чем его предыдущее пер-
сональное детище - ВТО. А захочет тряхнуть стариной, поиздавать отечествен-
ных авторов, и я вас уверяю - будет вам опять ВТО. Разумеется, ему не побе-
дить Столярова в конкурентной борьбе - Андрея Михайловича читает народ. Я
сам читаю. А вот Эдгар Райс Берроуз может завалить и того и другого. И Гар-
ри Гаррисон выкашивает немало издательских площадей. Но с этими ссориться
неинтересно - переругиваться трудно. Впрочем, о них уже писали и до меня.
Теперь серьезно. Я за дискуссию. Я за споры до хрипоты и ругань с при-
бавлением бранных эпитетов. Но я против смертельных обид друг на друга.
Против, если угодно, чрезмерно серьезного отношения к этой дискуссии. Не
корову ведь проигрываем. Никакие премии, даже самые престижные, не стоят
того, чтобы из-за них передрались хорошие писатели (или, например, хорошие
с плохими - это уж будет вовсе избиение младенцев).
Особую осторожность должен проявить здесь печатный орган - рупор об-
щественности. Обычно литераторы, издатели и фэны съезжаются на очередной
кон, успев изрядно соскучиться друг без друга, забыв прошлогодние ссоры.
Нельзя, чтобы журнальная полемика заочно делала их врагами или удерживала в
состоянии вражды.
Поэтому я прежде всего желаю Вашему журналу скорее помочь, чем поме-
шать писателям, издателям, фэнам - всем людям нашего круга - подать руку
друг другу.
С уважением, А.Бачило. 27.9.94
* * *
Алан Кубатиев (Бешкек):
Дорогой Сергей! Дорогой Андрей!
Прежде всего хочу сказать, что, очевидно, со старостью приходит неп-
риязнь ко всякого рода фэнским буйствам и шумствам, неуместному винопий-
ству (уместное одобряю), да и никогда я фэнов не любил. Именно поэтому
"Интерпресскон-94" меня согрел и обласкал: я, скажу честно, не верил, что
вещей, на которые в 93-ем терпеливо закрывались глаза, в 94-ом может прос-
то не быть. Понимая, какая работа и какие затраты стоят за этим, приношу
всем глубокую благодарность и веру в успех.
Теперь к главному. Мне кажется, что акцент на главное все же сделан не
был. Мы практически не вспоминали о том, что фантастика - это ЛИТЕРАТУРА и
развивается она по законам литературы. Аркадий Натаныч, мир его праху, на
одной из Малеевок сказал, что наша литература - это лучшее, что мы имеем.
Но литература - это, к сожалению, еще и читатель. Боже, как хорошо было бы
без него! Поэтому как бы ни прекрасны были "Бронзовая улитка" и "Странник",
премия "Интерпресскона" мне кажется важнее всех прочих - пока. Мне кажется,
что голосование определяет не все. Мне кажется, что многие вещи оказывают-
ся вне голосования или набирают малое количество баллов по очень простой
причине: ИХ НЕ ПРОЧИТАЛИ.
Многие из тех, кто голосуют на конах, уже не первый раз попадают туда
и знают, что попадут снова. Сейчас я обращаюсь к ним:
Господа соратники, вас для того и пригласили, чтобы вы оценили все или
почти все, что произошло в литературе нашего вида за этот год! Любой ценой
найдите и прочтите и задумайтесь над тем, с какой точки зрения вы все это
оцените. Приятен вам или неприятен автор, скучно или не скучно его читать -
прекрасная позиция, удобная и необременительная. Но есть и более серьезный
и квалифицированный подход: ЧТО СДЕЛАНО НОВОГО? ОТЧЕГО ЭТО ЛУЧШЕ?
Я не надеюсь подойти к будущему кону достаточно готовым и буду в жут-
кой спешке доставать все перед самой баллотировкой (приеду если даже не
пригласят!!!), но сделаю это обязательно. А ведь в России это куда легче...
То, что Рома Арбитман щедро раскидывает свои продукты и плоды перед
голосованием, имеет большее значение для победы, чем его несомненный та-
лант - люблю Арбитмана, но не люблю его стремление получить медальку.
Очень хорошо, что устроена дискуссия перед баллотировкой. Плохо, что
она такая беспомощная.
Очень хорошо, что премий стало больше. Со временем одна из них все
равно станет главной, как "Хьюго" или "Небьюла". А пока пусть борются.
Не совсем понимаю пока, что такое "Странник", но рад, что не был сви-
детелем скандала и неудовольствий. Жалею, что на манекенщиц не посмотрел;
но хочу сказать, что музыку заказывает тот, кто платит. Мы все как-то не
научимся помнить, что если учредитель дает премию, то у него есть такое
право и смешно тут пускать фонтаны. Такое же право у литераторов сражаться
за идеалы - хотя по мне лучше хорошо писать и тем самым доказывать, что
твои идеалы, сопряженные с талантом, действеннее прочих. Не надо спорить по
личностям - надо спорить по существу. Меня уже успели обозвать "миротвор-
цем" - да, я миротворец. Мне больно видеть, после того, как я пересеку нес-
колько границ и сменю несколько валют, что милые моему сердцу люди, кото-
рых мне увидеть дорого обходится, сварятся по маловажным и неумным поводам.
Кроме того, советую помнить, что именно "Миротворцем" называлась первая мо-
дель кольта.
Мне совершенно все равно, по какой системе совершается голосование. Но
мне было неприятно видеть, как Б.Н. оправдывался перед залом и математичес-
ки подробно рассказывал, как это делается - он, а не счетчик. Величавый
Б.Н. народу нужнее. Зуб даю.
Еще раз напомню - больше о литературе!!! Правильно сказал один из чле-
нов жюри "Странника": "Ребята, вы тут делитесь, ругаетесь, а я вас всех
утешаю, потому что знаю - я-то писатель номер раз!.." Чем больше мы будем
заняты литературой, тем меньше останется времени на глупости. Очень много-
му в статье Саши Щеголева я сочувствую, но хочу напомнить - чужое место за-
нять нельзя. Если человек может заместить бога живого, значит, так тому и
быть. Если не может - сидя поскользнется.
Лучше всех был Андрей Карапетян - ни с кем не ссорился, радовался жиз-
ни и замечательно рисует. Вот и все. Спасибо вам, ребята, что вы держитесь,
помните меня и набираете рейтинг.
Всегда ваш Алан Кубатиев.
* * *
Василий ЗВЯГИНЦЕВ (Ставрополь):
Здравствуйте, Андрей и Сергей!
В отношении "Странника", не будучи очевидцем и соучастником, скорее
готов присоединиться к "диссидентам". Не ставя под сомнение субъективную
честность учредителей и номенаторов, не могу преодолеть в себе ощущение то-
го, что такие вещи должны делаться иначе. Либо расширить круг жюри до гра-
ниц, исключающих упреки в групповщине, либо... А иначе никак не избавиться
от видения: "Л.И.Брежнев вручает себе очередную Звезду". И, как я понял,
такого же мнения ряд других товарищей. Мне кажется, моральный ущерб лауреа-
тов здесь серьезнее, чем удовольствие от статуэтки. Но, в конце концов, мо-
гу стать и на вашу точку зрения: "А что делать то?" Если уж так вышло. Сам
пью, сам гуляю.
Вполне точно и метко обрисовал ситуацию с "Улиткой" А.Легостаев. Опре-
деленная картинка складывается, и никуда от этого не деться. Мэтр есть
мэтр, и что сказать, ежели его питомцы являются и единомышленниками, эти-
ческими и эстетическими? Опять же сослагательное наклонение, а вот ежели бы
Аркадий Натанович в сем деле участвовал, результат мог быть и другим. Я то
его хорошо знал, в то время как с Б.Н. практически не знаком...
Не увлекаясь подробно разбором доклада Столярова (хотя сказать есть
что) отмечу, что почти полностью согласен с точкой зрения Щеголева. Дей-
ствительно, с первого знакомства со Столяровым я в нем заметил и непомер-
ное самомнение, и некое мессианство. И читая время от времени его разгла-
гольствования типа интервью в "МЕГЕ", удивлялся, насколько легко он упот-
ребляет в собственный адрес превосходные степени. Даже в большевистские
времена не каждый литгенерал столь бесцеремонно брал на себя роль "руково-
дящей и направляющей". Жаль, что не слышал выступления Л.Вершинина, но до-
гадываюсь, что он мог сказать. Сколь бы высоко ты не ценил себя сам и близ-
кое к тебе окружение, декларации подобного рода звучат некрасиво, и не-
вольно начинаешь думать, слишком ли непроходима грань между теми, кто пи-
шет "высокохудожественно" и теми, кто заведомо заклеймен.
По крайней мере, даже на семинарах ВТО столь категоричных заявлений я
не слышал. А Щеголев, соответственно, молодец, в той обстановке сказать ему
то, что он сказал, было явно непросто.
Остальные два ставропольских фантаста, Панаско и Пидоренко, считают
так же. Хотя для нас здесь эти столичные игры столь же абстрактны, как
раньше московские "битвы титанов". Но в случае чего...
В заключение передаю свой привет Сидоровичу лично. Напрасно он так се-
бя изводит. Даже столь ответственное мероприятие как "Интерпресскон" надо
проводить так, чтобы уж если звонить по двухзначному номеру, то лучше "02"
чем "03".
Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении.
Василий Звягинцев.
* * *
Александр ОЛЕКСЕНКО (Санкт-Петербург)
АНДРЕЮ НИКОЛАЕВУ
(редактору и человеку)
Предельно открытое письмо
Уважаемый А.Николаев!
Принимая во внимание высокий идейно-политический уровень Ваших изда-
ний, считаю своим долгом указать на совершенно недопустимую, но все же до-
пущенную Вами небрежность технического характера (спокойно, Андрюша, я не
об этом),
а именно:
повсеместное употребление знакосочетаний г. и г-н (а также г-на, г-ну
etc).
Поскольку основы мировосприятия формируются в детстве, каковой период
у большинства Ваших читателей пришелся на эру господства "товарища", как
выражения господствовавшей же большевистской идеологии,
а также вспомнив те, как правило тяжелые, бытовые условия и зачастую
неблагополучный социальный климат, сопровождавшие упомянутое формирование
(что сплошь и рядом влекло за собой близкое и подробное знакомство с весьма
специфическими формами обращения к собеседнику),
следует откровенно признать - да, пока еще не успела совсем недавно
наставшая эпоха торжества новой (обновленной? хорошо забытой старой?) мора-
ли вытравить из нашего отягощенного комплексами подсознания все пережитки
мрачного прошлого
и внедрить туда здоровые ростки нового, доброго "завтра", находящего
всеобъемлющее отражение в прекрасном, благородном слове "господин", издав-
на принятом во всем цивилизованном мире как неотъемлемая составляющая
культурного и уважительного общения.
И можно только приветствовать стремление подавляющего числа пишущих
Вам и для Вас именно так обращаться к своим оппонентам; но все же необходи-
мо сознавать, что
может, может сыскаться некий мерзкий тип, коему - в силу ли дефектов
психики, обусловленных дурной наследственностью, разнузданной ли фантазии,
воспитанной худшими образчиками бульварной литературы, или же благоприобре-
тенной привычки во всем усматривать мерзости, возникшей вследствие непрек-
ращающегося похмелья, -
коему (учитывая к тому же острополемическую направленность, характер-
ную для большинства Ваших материалов) при виде "г." и "г-н" непременно при-
дут в голову совершенно другие слова, нежели имел в виду автор.
Не могу удержаться от того, чтобы не привести уже полюбившуюся многим
цитату из А.Столярова: "...им должна подсознательно ощущаться..."
(Особенно обидно за второе сокращение еще и потому, что столь кощун-
ственная его трактовка возможна лишь из-за неверного изначально, но, к со-
жалению, устоявшегося прочтения соответствующего термина иностранного
происхождения.)
В то же время по поводу "г-жи", пожалуй, спасует и куда более изощрен-
ная фантазия, чем, скажем, моя, хотя и здесь есть, наверное, о чем поду-
мать...
Но при этом, однако, хочу обратить Ваше внимание на тот факт, что всех
этих проблем можно заведомо избежать, причем без особых усилий, путем то-
тальной замены всех сокращений такого рода на исходные, не допускающие ка-
ких бы то ни было разночтений слова - средствами любого текстового редакто-
ра, каковые, по достоверным сведениям, в Вашем распоряжении имеются, -
предотвратив тем самым всякую (даже гипотетическую) возможность внесе-
ния элемента коммунально-кухонной склоки в и без того исключительно острую
борьбу умов.
Всецело Ваш покорный слуга
Шура Олексенко
P.S.
Аналогичные соображения я в свое время собирался предложить вниманию
глубоко уважаемого мною (г-на) Черткова, редактора широко известного
"ИНТЕРКОМЪ'а",
(в котором на меня особенно сильное впечатление - с точки зрения вы-
шеизложенного - производили ответы на письма читателей),
но, к несчастью, сей почтенный журнал тихо хлопнул штиблетами, и пото-
му данным заметкам (и некоторым другим, имеющим менее общий характер) не
суждено увидеть свет на его страницах;
надеюсь все же, что с Вашей, милостивый государь, помощью со скромны-
ми плодами моих раздумий сможет ознакомиться и дражайший А.Чертков, и не
только он.
* * *
НИКОЛАЙ РОМАНЕЦКИЙ (Санкт-Петербург):
ГОЛОС ИЗ БОЛОТА
Полезно все-таки, черт возьми, знакомиться с материалами, посвященны-
ми кону, на котором ты имел честь оказаться в режиме урезанного присутствия.
Ведь то время, в течение которого тебя там терпят - а на стартовый
взнос, чтобы оказаться законным порядком, кишка тонка, - хочется потратить
на общение с людьми, которых не видел целый год. Да и не увидишь столько же
- если допустят в следующий раз... Так что за этот день надо успеть и на
вручении "Улитки" побывать, и пообедать на халяву, и на концерте авторской
песни посидеть, и с охранниками не сцепиться, когда тебя не пропускают без
"ошейника" в корпус. И времени на то, чтобы выпить со старыми друзьями, ос-
тается не так уж и много. А тут еще Андрей Николаев пристает - надо, види-
те ли, еще и на докладе отметиться, явку организаторам обеспечить. Вот и
говоришь Николаеву: извини, мол, Андрюша, в гробу я видел ваши доклады,
пусть на них идут те, кто здесь всю неделю проведет, а если будет там
что-либо интересное, все равно потом расскажут, в общем ты меня понимаешь...
Так и получилось, что о начале новой литературной войны я узнал только
из номера "Оберхама", посвященного "Сидоркону-94", прочитав тезисы доклада
Андрея Столярова "Правила игры без правил (опыт литературной войны)" и от-
клик на них Александра Щеголева "Против - значит "контра" (майские тезисы)".
Впрочем, пролетать мимо объявления боевых действий автору не впервой.
Помнится, еще в конце 1988-начале 1989 года на одном из семинаров Юра Флей-
шман дал мне прочитать те самые абзацы из того самого "Протея" того самого
Медведева. Я добросовестно прочел, ничего не понял (дурак!), но на всякий
случай глубокомысленно произнес: "Ничего себе..." Чуть позже мне все объяс-
нили (я тоже был тогда свой, ибо ходил в опекуемых у Андрея Михайловича
Столярова) и предложили стать в строй. Но я терпеть не мог строя еще со
времен учебы на военной кафедре родного политеха, да и боевых действий не
люблю. И осмелился тогда остаться на своей собственной стороне... Наверное,
поэтому и появляюсь в членах "Сидоркона" только на один день.
Так что меня не удивляет то, что заинтересованные лица уже не подают
Саше Щеголеву руки. Не удивляет и то, что "начата работа по распростране-
нию слухов". Я и сам в свое время с удивлением узнал, что мне приписывает-
ся крылатая фраза: "Семинаров много, а жизнь одна" - фраза, которую я, с
моим вечным желанием оставаться в стороне от любых баталий, никак не мог
произнести. Значит, кто-то произнес ее за меня.
Впрочем, хватит о себе. Обратимся к тезисам уважаемого докладчика (да-
бы не занимать печатную площадь, буду излагать лишь возражения).
Во-первых, мне кажется, что ВТО проиграло битву отнюдь не потому, что
сделало ставку на серость. В сборниках ВТО печатались произведения немало-
го количества авторов, не имеющих никакого отношения к молодогвардейскому
направлению. Это и Лукины, и Даля Трускиновская, и Людмила Козинец, и Сер-
гей Иванов, и Брайдер с Чадовичем, и Леонид Кудрявцев - список можно про-
должить. Во-вторых, ВТО рухнуло исключительно по двум причинам: а) его ру-
ководству не хватило гибкости, когда региональные филиалы организации потя-
нулись к определенной деловой самостоятельности; б) на беду ВТО распался
СССР.
Кстати, такая мощная издательская компания как минский "Эридан" в не-
котором смысле зародилась в недрах ВТО и выросла на обломках его западного
регионального отделения.
Теперь о том, что "война - нормальное состояние литературы". Здесь я
должен согласиться с уважаемым докладчиком, но, на мой взгляд, дело здесь
вовсе не в художественности и серости. Источник любой войны - это присущее
человеку стремление к господству, будь то экономическому, будь то полити-
ческому, будь то интеллектуальному. А нынешнее положение в постсоветской
фантастике обусловлено еще и социальным состоянием общества. Старые влас-
тные литературные структуры сгинули, и на их место неизбежно (таковы зако-
ны общественного развития - пустота всегда гибельна) должны прийти другие.
А стало быть, найдутся и желающие - свято место пусто не бывает. И ни к че-
му лукавые разговоры о художественности и литературном дистанцировании.
Тем более, что представления автора о художественности (по крайней ме-
ре, исходя из текста доклада) кажутся весьма странными. Конечно, если счи-
тать высокохудожественным исключительно описание переживаний "нашего", ко-
торого притесняют "не наши", то куда уж до них чувствам и эмоциям Терема
Харта рем ир Эстравена, обреченного судьбой любить то по-женски, то по-муж-
ски! Побывать бы докладчику в шкуре тех несчастных, что несмотря на любые
преграды меняют свой пол.
Кстати, в старом добром XIX веке жил достаточно авторитетный компози-
тор, называвший П.И.Чайковского серостью и халтурщиком, но кто теперь хотя
бы слышал имя того композитора?.. И ничего удивительного: писатель - зва-
ние посмертное, никому из нас (как бы мы ни старались) не дано знать даже
собственной судьбы, не говоря уж о судьбе наших произведений.
Ну и как же уважаемый Андрей Михайлович предлагает отличать хорошее
произведение от плохого? Ага, метод независимой экспертизы, ага, авторитет-
ный Экспертный совет. И тут же предлагает в качестве такого Экспертного со-
вета жюри премии "Странник", даже не заметив, что этим предложением он под-
ставляется. Можно по-разному относиться к членам жюри (я, например, уважаю
всех этих литераторов и их творчество), но членов жюри (в большинстве
своем) ни в коем случае не назовешь независимыми. А стало быть, это мнение
группы, представляющей только одно направление в фантастике, и мнение это
не может претендовать на всеобъемлемость, как не может претендовать на
всеобъемлемость и сама премия.
Далее следуют тезисы о неизбежности литературной войны. Нечто подоб-
ное внушали мне еще в те времена, когда я, будучи зеленым новичком, с вос-
торгом смотрел в рот всякому, кто имел хотя бы одну публикацию. Потом я
поехал в Дубулты и с удивлением обнаружил, что никто не подкладывает мне
мин в постель и не сыплет яд в рассольник, а с представителем главной вра-
жеской армии москвичом Антоном Молчановым (Ант Скаландис) мы даже мирно
прогуливались по мерзлому бесснежному пляжу Юрмалы. Много позже, в неожи-
данно заваленной снегом Ялте, я убедился, что и "матерый вэ-тэ-ошник" Бачи-
ло - вполне приятный в общении человек. И понял я тогда, что военные дей-
ствия неизбежны между теми, кто стремится к власти, а все остальные учас-
твуют в этих схватках либо по глупости, либо следуя зигзагам судьбы. Впро-
чем, несколько позже до меня дошло и то, что войны бывают освободительными
(видите ли, автор прогулял соответствующие лекции по диамату. Или это из
истмата?), каковой и являлась война новой фантастики с "Молодой гвардией".
Но с кем же собирается воевать за свободу уважаемый докладчик сейчас? А ес-
ли не за свободу, то и нечего пудрить мозги фэндому - лично я, например,
врагов в округе не вижу. Да и в отдалении - тоже. Плохие люди есть. Плохие
писатели - тоже. Но прямой зависимости между двумя этими понятиями я не
улавливаю. А потому - мне бы не понравилось, если бы меня вели вперед пло-
хие писатели. Но еще больше мне бы не понравилось, если бы в моих поводы-
рях оказались плохие люди.
Кстати, а кто будет делить людей на хороших и плохих? Если тот, кому
ничего не стоит походя оскорбить человека, то я лучше буду дружить с "пло-
хими": в худшем случае врежут по пьянке, зато на утро сами же извиняться
прибегут, а повинную голову, как известно, и меч не сечет.
И потом - за что драться? Во времена соцреализма дрались за привиле-
гии. Нам же (пока, во всяком случае) остается лишь биться за печатные пло-
щади с англоязычными диками да дишами. Но, видно, с ними драться - у нас
кишка тонка. Со своими проще - и близко, и таланта особого не требуется.
Так что, господа литературные ястребы, ради Бога, не зовите меня в
окопы.
Впрочем, если смотреть на жизнь с большевистской точки зрения, то
главное - создать ВЧК. Хотя бы на всякий случай. Контра-то всегда найдется.
Знаю, что таких, как я, в политике называют "болотом". Знаю и то, что
среди "болота" числятся готовые вступить в схватку, но не выбравшие еще на
чьей стороне воевать. Не спешите выбирать, давайте останемся в "болоте".
На заключительных пунктах доклада Андрея Михайловича я останавли-
ваться не буду - они вытекают из тезиса о неизбежности литературной войны.
Хочу только сказать, что не понимаю, в чем мы должны конкурировать с реа-
листической литературой. В реалистичности характеров? Но без этого хорошей
фантастики и так не бывает. Или пытаться отобрать у реалистической литера-
туры ее премии?.. А нужны ли они нам? Разве не секрет, что эти премии за-
частую присуждаются по сугубо политическим соображениям? Давайте лучше бу-
дем заботиться о престиже и репутации собственных - как старых, так и но-
вых - премий. И организуя очередные литературные баталии за власть, пом-
нить, что побеждают в них генералы, но гибнут солдаты. А то как бы победа
не стала пирровой!
Прочитал написанное выше и смутился: слишком уж фантастичны желания,
чтобы осуществиться. И верно...
Чу!.. Вновь жадно дышат запаленные кони, вновь стучат по исстрадавше-
муся асфальту стальные копыта. Это скачут большевистские чугунные всадники,
намереваясь поднять меня на новый литературный междусобойчик. Не встану?..
02.07.94 Санкт-Петербург
Ник. Романецкий
* * *
Евгений ФИЛЕНКО (Пермь):
Уважаемые господа.
Надеюсь, никого всерьез не интересует мое мнение о последнем скан-
дальце. Тем более, что более писучие и менее ленивые мои коллеги уже прак-
тически все сказали. Да я и не знаю столько умных слов, сколько обе втяну-
тые в междоусобицу высокие стороны. К тому же, я весьма мало озабочен проб-
лемами типа: кто кому за что и чего даст, а также кто кому и чего не пож-
мет на очной ставке. Очевидно, я давно и далеко ушел от насущных забот и
интересов фэндома, так что наблюдать и читать обо всем происходящем могу
лишь с любопытством естествоиспытателя.
Могу лишь сказать, что ранее знал г-на Столярова, как неважного писа-
теля. Как воспоследовало из его тронной речи, он также обделен и
сколько-нибудь значительным умом. Увы, для народного трибуна сейчас это
скорее достоинство.
Имею также заметить, что половина всегда меньше целого. И, как все ци-
вилизованное человечество, выросший и вспоенный на творчестве А. и Б.Стру-
гацких, не могу также не отметить благотворное воздействие на мое - да и
всего вышеупомянутого человечества! - становление как человека и граждани-
на таких бессмертных произведений, как "Доктор Айболит" и "Курочка-ряба".
Из чего не следует, что сии произведения следует немедленно канонизировать
в форме евангелий. А их авторов причислять к святым и тем более к божес-
твам во плоти. Зевс, если помните, воплощался как правило в домашнюю скоти-
ну и портил крестьянок. Ангелы нисходили на землю примерно за тем же.
Поэтому меня не удивляет, а скорее печалит то открытие, что а) я уже
безнадежно вырос из книжек моего детства, не исключая и любимых "Гадких ле-
бедей"; б) если целое (А.Н.+Б.Н.) спасали российскую фантастику как вообще,
так и в частности - и мою первую книгу в том числе, то половина (Б.Н.) пы-
тается ее, фантастику, кастрировать овечьими ножницами и тем самым лишить
способности к самовоспроизводству. Может быть, и Бог ему, Борису-то Натано-
вичу, судья. Но мне, свидетелю низвержения стольких кумиров, конкретно за
этого отдельно взятого кумира было бы обидно.
Что же до собственно призов, то, проникнутый белой завистью к госпо-
дам увенчанным и удостоенным, сей же час я учредил и вручил лично себе гло-
бальный приз за лучшее произведение всех времен и народов в жанре фантасти-
ки (названия не помню), имевший вещественную форму бутылки пива. Каковую
немедленно и выпил. Чего и всем желаю.
Искренне Ваш Евгений Филенко. 16.09.1994
* * *
Н.Резанова (Н.Новгород):
Н.ПЕРУМОВ, Я К ВАМ РАВНОДУШНА
"Мой роман следует сравнивать... с "Тошнит от колец"
Н.Перумов. Письмо к Н.Резановой, июнь 1994 г.
"...мы нарываемся на драку и хотим ее."
А.Николаев. Письмо к Н.Резановой, июнь 1994 г.
Не уверена, будет ли сие послание опубликовано. Более того, не увере-
на, СТОИТ ли его публиковать. Но: в начале лета сего года Н.Перумов теле-
фонно пригрозил мне скандалом, буде я не смягчу своего отзыва о нем. Чего я
не сделала. И вот минуют месяц за месяцем, а скандала все нет, и я начинаю
думать, что все эти наезды были розыгрышем со стороны господ Бережного и
Николаева. Или прикажете публикацию в "Двести-А" и прочие домашние радости
считать скандалом? Но - в любом случае нельзя лишать мальчиков иллюзий.
Когда разразилась вся эта история, реакция Н.Перумова показалась мне
несколько неадекватной. По весне моя рецензия существовала в двух машино-
писных экземплярах, а роман Перумова издан сколькитосоттысячным тиражом и
обласкан официозной прессой. Ничто не угрожало его дальнейшим публикациям,
не говоря уж о прочем. Однако, к сведению любителя гладиаторских боев А.Ни-
колаева, подумавши, я тоже считаю - НАШИ СИЛЫ ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО РАВНЫ.
Н.Перумов (если это все же он, а не переодетый Николаев) разразился
двумя вариантами ответа. Один - сокращенный - опубликован. Другой, развер-
нутый, адресован мне лично. И очень жаль, что "Двести" не опубликовали пол-
ного варианта. Это очень интересный документ. Предназначен скорее для пси-
хоаналитика. Ибо свидетельствует, что Н.Перумов (если это опять же он, а не
переодетый Бережной) не любит себя гораздо больше, чем я его. Что называет-
ся, выраженный пример мортидо, направленного внутрь.
Например, объясняет он мне, темной бабе-провинциалке, что его роман
вовсе не продолжение "ВК" (позвольте, а как же подзаголовок?), а созна-
тельная с ним полемика, и сравнивать его надо не со "Скарлетт" (при чем
тут...), а с "Тошнит от колец". Бедное мое сердце! Умри, Н.Перумов, лучше
не напишешь! Я бы такого в самом крутом запале не сказала. И "ужасный пас-
квиль" - это не я о нем, это он о себе...
Бедненький! За что ж он себя так?
Утешьтесь! Я не считаю ваш роман ужасным пасквилем. А считаю я его
нормальным коммерческим опусом. Даже лучше Головачева.
Но это не все. Среди беспрестанных наездов господин Перумов дважды
повторяет мысль, что они, мол, не должны мешать нашему дальнейшему сотруд-
ничеству (в качестве редактора, надо полагать.) Но, если я такая гадина,
какой он меня считает, то неужели не представляет он, что я натворю с его
текстами? А если представляет, стало быть, он этого хочет?
К счастью, надо признать, что мортидо господина Перумова имеет свои
границы. Откликов на его сочинение было много, но истеризировать он принял-
ся только по поводу статьи, написанной женщиной. И вовсе не из-за женоне-
вистничества, а из обычного самосохранения. А.Свиридов за подобные пенки
может и фэйсом об тейбл приложить, - он мужик крепкий. А у меня весовая ка-
тегория не та. Так что Н.Перумов все-таки выбрал задачу себе по плечу. С
чем его искренне поздравляет Н.Резанова.
---------------------------------------------------------------------------
ОТ РЕДАКЦИИ: Уважаемая Наталья Владимировна! У вас превратные понятия о
мужской вежливости и чести. Мы всегда полагали, что дамам отвечать надо
обязательно, в то время как оппоненту-мужчине можно ответить и гордым мол-
чанием. Полагаем, что как воспитанный человек, Н.Перумов (к слову, бронзо-
вый призер России по рукопашному бою) на ближайшем "Интерпрессконе", усту-
пая вашим желаниям, должен вызвать на дуэль А.Свиридова и дать себя побить.
Или не дать - как он посчитает необходимым.
* * *
ЛЕВ ВЕРШИНИН (Одесса):
Совсем не умею писать письма. Но первый номер "Двухсот" не оставляет
возможности промолчать, даже если вместо письма-мнения получится нечто, по-
хожее на статью.
1. ПРОБЛЕМА ПЕРУМОВА
Для меня никакой проблемы нет. В российской литературе появился
сильный, самобытный автор, создавший умную и крайне небезынтересную книгу,
воздвигший мир, кое-в чем более интересный и сложный, нежели мир Толкина,
ибо Профессор, как ни крути, мифологист, а любой миф эмоционально схемати-
чен.
Неприятие иными фэнами и писателями дилогии "Кольцо Тьмы", думаю, про-
диктовано либо дешевым снобизмом ("Фи, на что замахнулся!"), либо заведо-
мым, жлобским недоверием к человеку ("Ишь, кого продолжает, смерд!"). Пер-
вое - попросту неумно. Пользуясь случаем, приношу извинения Николаю Дании-
ловичу: и сам грешил, долго откладывая на потом прочтение "КЦ". Что ж, не
люблю жанр "продолжений", даже свободных, не доверяю им - и рад, что в дан-
ном случае ошибся. Что же до "как посмел Самого продолжать" - то авторы по-
добных сентенций пусть вспомнят историю с "Отягощенными Злом"... и нишкнут.
Основным доводом в пользу того, что "КЦ" вещь талантливая и заслужи-
вающая внимания является, по моему мнению, сама несостоятельность критики в
его адрес со стороны профессионалов. И это при том, что редакторами "Двух-
сот" были, несомненно, отобраны лучшие из критических материалов!
Я, естественно, говорю не о вздорной, злой и откровенно глупенькой
статейке Н.Резановой. Отнюдь! Критикесса оказалась настолько недобросовес-
тна, что опровергать ее - труд невеликий и малопочтенный, все равно, как
ударить "Дауна". Сам Николай Даниилович прилюдно и пребольно посек сию да-
му. И поделом.
Иное дело - статья Переслегина. Я убежден, что Сергей - не столько да-
же критик, сколько блистательный литературовед-социокультуролог. Его ана-
лиз текста, как правило, полон и всеобъемлющ, а в силу этого - достаточно
пространен. Обычно. Но не в данном случае.
Здесь Сергей краток. Ясно, что романом он не очарован. Но система до-
казательств тут много слабее, нежели в любой другой его работе. Подчас да-
же создается ощущение эдакой "арбитмановщинки": подмены довода и аргумента
хлесткой фразой и удачным образом. Просматривается некоторая изначальная
заданность позиции рецензента. Впрочем, Переслегин достаточно профессиона-
лен и честен, чтобы не дать субъективности возобладать. И в результате -
заметка его, вопреки обыкновению, коротка, почти бездоказательна и написа-
на, как говорится, "без души".
Но задумаемся: если уж ПЕРЕСЛЕГИН не смог убедительно доказать, что
книга нехороша, то нельзя не признать, что мы действительно имеем дело с
Явлением в нашей литературе...
2. ПРОБЛЕМА "СТРАННИКА"
"Двести-А", в первую очередь - исчерпывающий монолог Славы Логинова,
во многом закрыл эту тему. Да, безусловно, "карманная премия", учреждена
конкретным спонсором в интересах конкретного лица при опоре на авторитет
конкретного же кружка. И, разумеется, ни грана общего с "Небьюлой", ибо та
присуждается ШИРОКИМ кругом профессионалов и отнюдь не на деньги щедрого,
но и своенравного спонсора.
В общем-то, платящий деньги, вправе распоряжаться, да! Но ведь жюри
"Странника", вполне сознавая ущербность "кулуарной премийки", немногим от-
личающейся от давних молодогвардейских и нынешних никитинских самонагражде-
ний, попробовало освятить цацку ореолом "Сидоркона", неявно подписав к меж-
дусобойчику тех, для кого ЛЮБОВЬ К ФАНТАСТИКЕ стала уже и самой жизнью. По-
добных вещей нормальный человек не прощает. Отсюда и шквал неприятия.
Но! Гораздо страшнее - другое!
Отстаивая "корпоративный", а точнее - клановый, престиж, на защиту
сомнительной премии встали люди, упрекнуть которых в отсутствии ума или по-
рядочности не поднимется язык ни у кого. Это отличные ребята, чистые, чес-
тные, талантливые. Но раздался сигнал: "Наших бьют!" - и вот они уже взле-
тают в седла, готовые рубить без пощады. А кого рубить? За дело ли? - воп-
росы излишни.
И невнятность цели добавляет гнильцы в средства.
К примеру, умный и ироничный Миша Успенский, пытаясь доказывать недо-
казуемое, поневоле и сам того не желая, прибегает к передергиваниям. И вер-
но. Ведь недоказуемое, не передергивая, не докажешь.
ЦИТИРУЮ: "Как мы назовем автора, которого не интересует мнение читате-
лей? - спрашивает Бережной. Да как угодно. Сократ, не написавший ни строч-
ки. Рембо, забывший свои стихи. Кафка, завещавший сжечь все, им
написанное..." ("Двести-А", с.41)
Там Михаилом помянуты еще Хлебников с наволочкой стихов и нынешние
постмодернисты. Что до Хлебникова, так использование наволочки в качестве
портфеля говорит разве что о специфике характера поэта, о равнодушии к бла-
гам, об отсутствии портфеля, наконец, но никак не о безразличии к мнению
читателей. А нынешние постмодернисты... ну, знаете ли, пена сойдет, а чита-
тель останется. И болт, тем паче анкерный, ему в хозяйстве пригодится зна-
чительно больше, нежели вся эта кратковременно-модная постмодернистская га-
лиматья.
А вот насчет остального... Есть смысл подумать!
а). СОКРАТ. Да, не написал ни строчки. Во-первых, писателем он не был.
Был философом, был педагогом-перипатетиком - из тех, кто обучал, неспешно
прогуливаясь. Как правило, у таких есть ученики, запоминающие мысли настав-
ника и уже после, по памяти, записывающие. Иисус из Назарета, собственно,
тоже не написал ни строчки - ученики постарались. Ибо в данном случае слу-
шатель идентичен читателю. А кто посмеет утверждать, что Сократу безразлич-
но было мнение Ксенофонта и Платона? Что Назаретянину плевать было на мне-
ние апостолов?..
б). РЕМБО. Да, забыл свои стихи. Но ведь забыл-то, уйдя с головой в
коммерцию, забросив грехи молодости и даже стесняясь их. Зачем удачливому
работорговцу (лоточнику, акционеру и пр.) помнить свои стишки, не принес-
шие ему ни су? Зрелому Рембо-негоцианту читатель, действительно, был на фиг
не нужен, он плюнул на него, как и на собственную поэзию. Но готов ли
кто-нибудь из потенциальных лауреатов "Странника" открыто признать: да, не
интересно мне мнение читателей, поскольку я ушел в лоточную торговлю и до
фени мне всяческая писанина, коей раньше баловался по глупости да по моло-
дости?..
в). КАФКА. Да, завещал сжечь. Но! - именно потому, что усомнился пе-
ред смертью в их уровне и заподозрил, умирая (зря, конечно!), что читатель
не поймет. Зачем же сравнивать эту гипертрофированную деликатность и уваже-
ние к читательскому мнению с самодовольной псевдоэлитарщиной, декларируе-
мой А.Столяровым?.. Не думаю, что А.М. способен заявить: сожгите, друзья,
мой двухтомник, ибо кажется мне, что все написанное мною - дерьмо. Нет-с,
никак не способен...
Такова аргументация Успенского. Еще дальше идет Эдик Геворкян: "Никто
ведь не мешал, - пишет он, - учредить еще пару, а то и десяток призов. За-
чем же навязывать свое мнение писателям, решившим скромно поучаствовать на
этом празднике жизни?" ("Двести-А", с.43).
Разумно. И страшно. Потому что не писатели "решили", а спонсор с пре-
мией нашелся. Для узенького, пусть и достойного кружка. Но ведь пьянка в
одной отдельно взятой квартире не есть праздник всего человечества; в дан-
ном случае, не фэны НАВЯЗЫВАЮТ ПИСАТЕЛЯМ своем мнение, а как раз ГРУППА
ПИСАТЕЛЕЙ НАВЯЗЫВАЕТ фэнам свое мнение, буквально заставляя их - не мытьем,
так катаньем - а соучаствовать (хотя бы присутствием в зале) в процедуре.
Естественно, люди протестуют. Ибо не хотят быть тупым стадом, имеющим пра-
во лишь на поддакивание и подблеивание непостижимо-высоким решениям мэтров.
Эх, "Странник", "Странник"... сколько же славных, милых, талантливых
людей повязал ты по рукам и ногам, втравил в бестолковую драчку за честь
деревянного, неумелым столяром сработанного бушлатика...
Но даже и это не все!
В защиту "Странника" выступают ТОЛЬКО члены жюри. И в череде их аргу-
ментов нет-нет да и мелькнет гаденькая мысль: бранят, ибо завидуют. И вот
уже порядочнейший Лазарчук собирается не подавать Щеголеву руки за то, что
посмел Щеголев свое суждение при себе не держать. И - апофеозом! - идет на-
мек на то, что всему виной интриги и "обиды писателей, волею судьбы оказав-
шихся вне клуба "Странников"..."
Обиды писателей? Ну-ну.
Я, Лев Вершинин, торжественно заявляю: приятно получать премии. Само-
любие они, конечно, чешут. Но если уж получать, то так, как получил я
"Еврокон-93", узнав об этом факте гораздо позже самого голосования. Не нуж-
но, коллеги, ни интриговать, ни хвалить себя. Достаточно попросту писать.
Умно, честно и ПОНЯТНО. Премии приложатся.
И, коль уж на то пошло, то есть нечто и превыше премий. Не был я ни-
когда, слава Богу, ни "драбантом", ни "семинаристом", и не сиживал в жюри.
Но когда мне, пацану с улицы, судьба подарила счастье знакомства с Арка-
дием Натанычем, я показал ему свои повести, и смел ли ждать, что они понра-
вятся ему? Мог ли я надеяться, что он сам, без просьбы (да и разве решился
бы я?) предложит написать предисловие? Не мог. А Он - предложил. И это бы-
ло честью, превыше всяких премий.
И я, удостоенный этой чести, просто не могу - даже желая того - зави-
довать лауреатам "Странника", ни уже состоявшимся (о великая честь!), ни
предполагаемым (о суровая неизбежность!). Хотя бы потому, что к заслугам,
скажем, Рыбакова или Лукина данная статуя ровно ничего не добавит; заслуги
эти и так известны. Как не подновит кусок бронзы поблекшую позолоту галу-
нов престарелого вундеркинда, вечного "драбанта" при известной Персоне. И,
вовсе уж кстати, так ли велика принципиальная разница между "драбантами" и
солдатами иной Гвардии, допустим - Молодой и далеко не всегда - наполеонов-
ской?..
Субординация - она ведь, вообще-то, признак казармы. И фельдфебель,
рвущийся в Вольтеры - явление, увы, не новое для России.
3. ПРОБЛЕМА СОСТРАДАНИЯ
Но что же ХОРОШО и что такое ПЛОХО? В отличие от хрестоматийного кро-
хи, имевшего возможность получить точные указания от мудрого отца, так вот,
в отличие от Андрея Михайловича Столярова, я не знаю ответа. Но порассуж-
дать - могу.
Думаю, что принципиальное отличие русской (российской) литературы от
литературы западной кроется в том, что наша литература всегда была состра-
дающей, кричащей, зовущей на помощь и аппелирующей к Совести. Беллетристи-
ка же Европы - прежде всего анализ, размышление, формальный изыск и - не в
последнюю очередь - развлекательность. Иными словами: здесь - ДУША, там -
РАЗУМ.
Истоки, вероятно, в различии католического и православного мироощуще-
ния. Католическая схема: "Бог есть, ибо я РАЗУМОМ СОЗНАЮ, что его не может
не быть" (Фома Аквинский). Отсюда и рационализм. Не зря именно из католи-
ческих монастырей вышли естественные науки, и еретик Бруно старался поз-
нать Вселенную как раз в попытке приблизиться к постижению Бога. Ну, прав-
да, коллеги недопоняли...
Православная же схема: "Бог есть, ибо СЕРДЦЕМ ОЩУЩАЮ Его" (Сергей Ра-
донежский) породила тончайшую российскую философию, протянувшуюся из монас-
тырских келий на уровень быта и отраженную там в вечных вопросах: "Что де-
лать?" и "Кто виноват?".
Со-страдая и со-чувствуя развивалась российская литература; единой
болью болели и Аввакум Петров, и Михаил Булгакова, и Вячеслав Рыбаков. А
вот что категорически отвергалось ею, так это холодная, рационально-равно-
душная метода, лишенная эмоций, но стоящая на филигранном мастерстве.
Вот в чем суть противостояния, ПРОТИВОСТОЯНИЯ А.СТОЛЯРОВА РОССИЙСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ, КАК ТАКОВОЙ, ее ценностям и целям. Живи А.М. где-нибудь в Евро-
пах, он, умелый цеховой мастер, был бы вполне на своем месте. Там, при дол-
жной сноровке и удаче, он - глядишь! - сумел бы добраться до одного ряда с
Джойсом или, скажем, Прустом, был бы читаем и чтим тремя-четырьмя тысячами
сверхэстетов, хвалим в томно элитарных кружках, увенчан спецпремиями для
игроков в бисер... и, наверное, был бы счастлив.
Но здесь-то нельзя быть счастливым, если в тебе не видят гуру!
Среда накладывает отпечаток; потребность российского литератора быть
пастырем сродни потребности организма дышать. Но смешно смотреть, как хо-
лодная рассудочность стремится навязать свое мироощущение, свою эстетику
тем граням словесности, которые изначально замешаны на эмоциональном вос-
приятии и эмоциональной же отдаче. Читатель ясно ощущает чужеродность но-
воявленного пророка и отвергает его. Пророк же, искренне недоумевая, ре-
шает, что бараны зарвались - и стоит пустить глупому стаду немножко крови...
Вот первая слагаемая прозвучавшего призыва к войне!
Ну что ж, разумом можно много расставить по полочкам. Но не дано разу-
мом, и только им, постичь боль, которая и есть жизнь. И конечно же, искус-
ственные, пластиково-бумажные цветы, имеют право на существование. Если
только не мешают жить живому...
4. ПРОБЛЕМА СОПРОТИВЛЕНИЯ
Впрочем, сказанным не исчерпывается суть вопроса.
Так уж вышло, что государственная машина России последнего полутысяче-
летия, унаследовав традиции Орды и Византии, была основана на тотальной
несвободе личности. Это общеизвестно. В Европе возможность противоборства с
системой была достаточно широка (для дворянина - шпагой, для негоцианта -
кошельком, для черни - эмиграцией или ересью). В России же единственным
способом (кроме коротких и бессмысленных бунтов) протеста оставалось СЛОВО.
И потому российская литература изначально была литературой сопротивления -
пусть шепотком, пусть в салонной беседе или осторожной эпиграмме, но она
боролась с тотальной, а потому и тупой Властью. И зачастую погибала. В от-
личие от той же Европы. ТАМ, положим, Бальзак печально и уютно констатиро-
вал, что общество не лишено язв, а ЗДЕСЬ писатель, коли желал оставаться
самим собою, не мог не лезть на рожон. Что толку приводить примеры? Несть
им числа. И общеизвестно, что примирение с Властью (тем паче, интеграция в
нее) означало гибель - безусловно, нравственную, а зачастую и физическую
(Фадеев...).
До самых последних лет история нашей литературы была историей борьбы
Совести с Бесстыдством. Ныне шкала координат рухнула...
И что же? Осторожные фрондеры-шестидесятники вволю поплясали на издох-
шем драконе, но... не пожелали увидеть, как из чрева монстра растет новое
чудовище - стократ более опасное, сверкающее чешуей лозунгов и великолепно
адаптированное к новой действительности.
Дракон остался драконом, сменив лишь расцветку. Но этого, новоофор-
мленного дракона с видимой охотой стали поддерживать былые фрондеры, люди,
достаточно искушенные и умные, хорошо знающие истинную ценность лозунгов,
написанных от пасти до хвоста. Поддержали. Подперли. И стали певцами и ад-
вокатами торжествующего, наглого бесстыдства, тупого и грязного насилия...
Новый дракон ярок и цветаст, он - в отличие от старого, замшелого -
имеет млекообильное вымя, и следовательно... он прав. И значит, можно все
оправдать.
Можно оправдать тех, кто топчет конституцию, а потом требует соблюде-
ния законности от собственных жертв. Можно поддержать тех, кто расстрели-
вает собственный парламент, а затем призывает растоптанных к гражданскому
миру. Можно освящать своим авторитетом продажные средства массовой информа-
ции, соучаствуя в тотальной лжи...
Отчего бы и нет? Можно все! - да только тем самым вчерашние идолы и
светочи, властители дум превращаются в собственные противоположности. Встав
на сторону сытой, наглой и беспринципной клики, они предают и свои идеалы,
и свято верящих их слову читателей...
Вдумайтесь же! В среде столбовой российской интеллигенции появились
люди, зовущие к расстрелам и арестам, люди, способные, оттопырив измазан-
ную икоркой губу, вальяжно именовать "временными неизбежностями" резню на
окраинах, потоки беженцев, стариков, пасущихся под мусорными баками...
Впервые за века трупные пятна пошли по телу российской литературы, да
что там! - культуры вообще; танк и лоток сделались символами нашего завтра.
Но ведь не все же скурвились? Не все припали к сосцам дракона?
Нет. Однако же качнулась земля и под ногами тех чистейших, что дра-
лись с махиной византийщины, не щадя себя. Жизнь потеряла смысл; без врага
неуютно. Вместо болевого центра - ноющая каверна...
Если борьба стала сутью жизни, вошла в плоть и кровь, значит шоу
ДОЛЖНО продолжаться. Но с кем же сразиться? С гнусной действительностью?
Нельзя. Новый-то дракон, при всех минусах, все-таки поверг предыдущего, лю-
то ненавистного, а значит - в известной степени "социально близок". А
во-вторых и в-главных... поднимешь меч на него - и тебя, чего доброго, тот-
час запишут в "красно-коричневые" или, скажем, в "антисемиты" - сие вообще
ярлык уникальный. Методика клеймения отработана, набор ярлыков утвержден
свыше, а услужливое ТВ легко и быстро превращает наклейку в несмываемую та-
туировку...
Да, бессмысленно и глупо пинать старого монстра. Он - мертв.
Да, опасно и непривычно пинать нового монстра. Он - непонятен.
И учиться новым приемам борьбы поздновато. Увы, годы...
Вот и сбиваются в стайки бывалые бойцы, вспоминают минувшие дни, ку-
сая длинный ус, лаурируют потихоньку друг дружку - и мечтают о том дне,
когда вновь начнется борьба.
Вот вторая слагаемая призыва к войне.
Но против чего? Ужели против скотской, свинской власти?
Нет-с. Против "плохой" литературы, каковую "плохую" назначают сами.
Тоже ведь дело. Ничем не хуже, скажем, онанизма в узком кругу.
И, увы, не всем дан ярчайший, невероятный талант Славы Рыбакова, су-
мевшего-таки вырваться из петли - и вопреки всему написать "Цесаревича".
Ну, а на случай, ежели затоскует все же душа, имеется непременная от-
говорка, ссылка на Божество, чьи пути неисповедимы, а мы-де всего лишь про-
роки Его. На Божество, которое думает за всех и освобождает верных адептов
своих от химеры, именуемой сомнением...
5. ПРОБЛЕМА БОЖЕСТВА.
Впервые на моей памяти на страницах НФ-журнала помянут в таком контек-
сте Б.Н. Кто-то осмелился на это почтительно и обтекаемо (Логинов), кто-то
сорвался в резкость (Больных). Но - слово сказано...
Что ж, мне неведомы кулуарные тонкости Семинара. И ни на миг не забы-
ваю я, что все мы вышли из шинели Стругацких и слишком многим обязаны им.
Но помню и другое: творец и человек, сосуществуя в одном теле, далеко не
всегда во всем подобны один другому.
Немало сентенций Божества слышал я. Немало заметок Божества о сегод-
няшней жизни нашей читал за последний год. И много чего хотелось бы и мог-
лось сказать Божеству.
Но.
Огромным счастьем моей жизни было личное знакомство с А.Н.
И потому - в память о СТАРШЕМ - ни слова не скажу о МЕНЬШЕМ...
Лев Вершинин
16 сентября 1994 года
* * *
А.НИКОЛАЕВ (Санкт-Петербург):
Так получается, что дела прошедших дней не забываются, заставляют ду-
мать и страдать. Но - только потому, что от осмысления прошедшего зависит
будущее. Потому я взялся за эти строки,- поэтому, а не чтобы оправдаться.
Несколько раз упоминалось в разных местах, что Николаев на "Интерпрес-
сконе-94" заставлял всех голосовать за "Гравилет...", чуть ли не ходил по
номерам и с ножом у горла требовал...
Не отрицаю - говорил, пытался убеждать. Но - убеждать. Каждый волен
был убеждать кого угодно голосовать за нравящийся ему текст. Я думал, что
тоже вправе. Теперь понимаю - ошибался. Я, Николаев Андрей Анатольевич, от-
ветственный секретарь "Интерпресскона" - не мог. Смешно, но почему не мог -
пояснил мне гораздо позже Б.Н. Потому, что я, как должностное лицо, вроде
как бы ПОНУЖДАЮ, мои слова воспринимаются чуть ли не как ДИРЕКТИВА к обяза-
тельному исполнению.
Будь все проклято, я по молодости и наивности даже не предполагал, что
могу кем-то восприниматься, как должностное лицо.
Вот примерный ход моих мыслей: "Гравилет" лично мне нравится? Безумно.
Желаю ли я, чтобы он получил "Интерпресскон"? Не то, что желаю, не могу
представить, что он его не получит, это будет катастрофой для выстраданной
Сидором и мной премии. Имею ли я право убеждать? Да. Потому что никакими
служебными-финансовыми делами лично с Рыбаковым не связан - просто хорошие
человеческие отношения. Опять же: любые подтасовки неприемлемы. Я не сомне-
вался в себе, но и технически все сделал так, чтобы отвести любые возмож-
ные подозрения (о, а если бы я был в счетной комиссии, чтобы потом говори-
ли?).
Я и сейчас убежден, что заставить кого-либо встать на точку зрения
другого против воли невозможно. Вот если бы я проверял у голосующих бюлле-
тени - того ли они зачеркнули, то да! Но ведь сколько я не убеждал Арбитма-
на (около часа спорили), не сомневаюсь - он голосовал за труд доктора Каца.
И Свиридова я убеждал голосовать за "Гравилет" - он спорил, доказывал, и я
доказывал. Я не знаю, за что он голосовал, скорее всего, я его не убедил,
но разве это хоть чуть-чуть изменило что-то в наших отношениях?
"Гравилет" получил премию исключительно потому, что заслужил ее, ника-
кие интриги не были тому причиной. Может быть я двоих-троих (пусть даже пя-
терых) переубедил в своей правоте. Но ведь не запрещено никому было убеж-
дать и против "Гравилета" - даже специальные официальные часы мы этому от-
вели.
Я понимаю, что Андрей Геннадиевич Лазарчук может затаить на меня оби-
ду - разница в голосах оказалась очень невелика (но ведь можно сказать, что
Бережной убедил всех присутствовавших на агитации, а то бы они...). Более
того, не ощущая за собой вины, я чувствую себя виноватым перед Лазарчуком.
Я дважды перечитывал "Иное небо" - классная вещь, еще неоднократно буду пе-
речитывать, слов нет. Но ведь перевернул-то все в моей душе и заставил
страдать не понарошку "Гравилет "Цесаревич", черт побери!
Естественно, мне очень бы хотелось, чтобы премия "Интерпресскона"
процветала, чтобы ничто не марало ее репутацию. Мы с Сидором понимаем, что
она еще не совершенна (мягко сказано), но понимаем, что СОВЕРШЕННОЙ И
НАИБОЛЕЕ ПРЕСТИЖНОЙ ни одна премия родиться не может. Надо работать и нара-
батывать. Поэтому я очень благодарен всем, кто что-то предлагает по улучше-
нию той же системы подсчета - надо думать и менять. Поэтому я взываю вслед
за Аланом Кубатиевым: пусть каждый начнет с себя и прочитывает номинируе-
мые произведения, раз недрожащей рукой берет списки для голосования.
Но я принимаю, все упреки в свой адрес. Виноват. И очень сожалею, что
все так получилось. Нет, не что "Гравилет" победил, так и должно было быть.
Но лучше бы было, если бы все сами прочитали, и не надо было бы ничего ни-
кому разъяснять.
В любом случае, дабы не повторялось подобное, я торжественно обещаю:
ни по одному из произведений списка во время "Интерпресскона" никто от ме-
ня ни слова не услышит, даже если очень попросит. Естественно, как чита-
тель я не собираюсь отказываться от душевной потребности обсуждать прочи-
танное на кухне с друзьями - но, как частное лицо. Более того, чтобы на
страницах "Двести" печатать обсуждения и по возможности произведения спис-
ка, я вышел из номинационной комиссии.
Мне как-то все непросто привыкнуть к мысли, что меня рассматривают как
должностное лицо, имеющее власть. Недавно оргкомитет "Интерпресскона" засе-
дал, образовали Совет, куда вошли Сидорович, Б.Н. и ваш покорный слуга. И
сразу был задан вопрос: кто будет обладать властью приглашать или не приг-
лашать на "Интерпресскон". Да, эти трое. Да, у меня появилась с Сидором та-
кая власть. Но я не стремился к ней. И видит бог, я никогда никому не отка-
зывал, если кто-то искренне работает на фантастику. Все, кто каким-то обра-
зом вышли на нас Сидоровичем ПРИГЛАШЕНИЯ ПОЛУЧИЛИ. Не вижу, почему это дол-
жно измениться.
А "Гравилет "Цесаревич" - лучшее из прочитанного мною не только в
прошлом году, но и в прошлой пятилетке. Вот только когда Вячеслав Михайло-
вич, следующее произведение напишет? - тоскует душа поклонника.
Андрей Николаев, 5 октября 1994 г.
* * *
БОРИС ЗАВГОРОДНИЙ (Волгоград):
Даже не знаю с чего начать. Наверное с главного - и любимого и больно-
го, и интересного, и надоевшего.
МАЛЬВИНА: Итак, начинаем урок. У вас два яблока. Предположим, что вы
отдали одно яблоко Некто. Сколько у вас осталось яблок?
БУРАТИНО: Два.
МАЛЬВИНА: Почему же два? Ведь вы же отдали одно яблоко Некто.
БУРАТИНО: А я не отдам одно яблоко Некто, хоть он дерись!
Комментарии, по-моему, излишни. Хотя именно как комментарии и коммен-
тарии к комментариям я и задумывал свой ответ "Интерпресскону", а точнее,
"Сидоркону-Оберхаму" и "Двести". "Сидоркон-Оберхам" удалось прочесть буду-
чи, на Комариной Плеши, а "Двести" прямо в гранках на квартире у Николаева.
Сережа, Андрей, вы бы видели, как все рвали ваш журнал из рук друг
друга - АТАС! Читали запоем (как не всякой "Массандре" приснится) и спори-
ли-спорили, ругая кого нужно, хваля кого не нужно. Вполне адекватно, коро-
че. И даже забыли на время споры по свежим номерам "Черного Баклана", так
кто-то образно назвал на Плеши "Страж-Птицу".
Мои же комментарии ко всему происходящему и описанному в журналах,
просты и незатейливы: больше премий. И хороших и разных. И пусть никто не
уйдет обиженным! Литературная война? Как интере-е-есно! Но небольшой логи-
ческо-фантастический экскурс в будущее и старый лозунг: "Есть человек, есть
проблема..."
Неохота...
А в общем-то, в литературном мире это всегда было, есть и будет,
только не столь эпатажно называется: дискуссии, конференции, открытые
письма и так далее. Интересно, право! Война! Она конечно приносит и славу и
почет и награды, но ведь бывает и наоборот?! А бывает и ваще смешно. Ты
воюешь, а с тобой - нет. Каково? Но в любом случае интересно - задевает,
бодрит, кровь горячит. Интересно-то как жить, братцы!
Кстати, неприятное известие всем тем, кто похоронил ВТО. ВТО жив! И
именно сейчас проводит свой семинар. И книги издают мал-мала. Так что слу-
хи, как обычно, преувеличены. Все очень просто и слава Богу. Они перестали
быть первыми и единственными и книги ихние сейчас равные среди равных, за-
терялись в книжных развалах. Но если так хочется, ищите и обрящете. Если
хочется.
Приятно было узнать о Нике Перумове - человеке и писателе. Я-то по
простоте душевной тоже думал, не человек это - псевдоним. А он - экую глы-
бищу наваял! Кстати, Коля (можно так? если нет - срочно пиши в номер), вот
тебе анекдот: Стоим этак мы в Киеве на книжном рынке, немного торгуем-спе-
кулируем НФ, клиент как обычно не идет, а значит - треплемся о ней, НФ ро-
димой. В частности, о романе Перумова - какое, мол, издание лучше: Ставро-
польское, или "Северо-Западное", почему они так отличаются и не ранняя ли
версия опубликована в одном из этих изданий? Как вдруг некто из толпы влез
в наш разговор и эдак безапелляционно заявляет: "Ну это-то как раз понятно,
почему тексты издания отличаются - разные переводы, разные переводчики..."
Смеялись долго. При расставании же сказали многозначительно: "Эх, серота,
мы-то знаем кто за этим апсердонимом скрывается". Что же касается обвине-
ния покушения на Святыню, то был у меня один интересный случай. Познакомил-
ся с Таисией Иосифовной Ефремовой (давно мечтал), сижу пью чай. Беседую.
Сидят двое каких-то членов из комиссии по литературному наследию Ивана
Антоновича. И вдруг - открывается дверь и заходит роскошный такой котяра.
Усы торчком, хвост трубой. Класс! Я ему "кис-кис" - ноль эмоций. Ничтоже
сумнящеся беру его за шкирку и к себе на колени. Ноль эмоций! Кот - стоик!
Но как зашипели на меня члены по литературному и так далее... Боже! Как вы
можете?! Ведь это кот, которого знал и любил Иван Антонович! Святыня! И то-
му подобное... Испугался я. Задумался. Что же я сделал на самом деле не
так? Вопросил взглядом Таисию Иосифовну, не высказанный вопрос и просьба
простить были в моих глазах. А Таисия Иосифовна добро улыбнулась, этак неб-
режно махнула ладошкой в сторону членов комиссии и сказала: "Ах,
оставьте!". Но кот-то, кот - молодчага, так и лежал на моих коленях и даже,
мнится мне, мурлыкал. Так что люди, как и коты - разные бывают. Вот Саша
Силецкий как-то рассказывал: Давно это было. Проснулся на сеновале и гла-
зам не верит. Раннее утро, луг, а по нему бегут и в росе ноги мочат голые
девушки. Догнал, спросил. Оказывается - последовательницы учения Ефремова.
Не знаю, до сих пор ли они там и бегают. Скорее всего нет - давно это было,
очень давно.
Наталье Резановой: окрошка - это хорошо и вкусно. Был в Болгарии, уго-
щали тараторкой. Это болгарские огурцы, порезанные естественно, и залитые
ихним же болгарским кефиром. Неплохо, точно. Но колбасы не хватает! И яиц!
И лука! Было бы вкуснее.
Вадиму Казакову: у Жени Лукина есть стихотворение. Все не помню. Нача-
ло, да: "Беспощаден и короток суд, убиенную книгу несут, эпилогом
вперед..." А, в общем, ты, Вадим, прав. Публика все это действие восприня-
ла излишне серьезно, как известную картину "Закат солнца вручную". А мне
понравилось. И девушки были хороши - только излишне одеты, и премия хороша
- большая, увесистая. И мой "мерзавчик" хоть и мал, но я им горжусь и всем
показываю.
Всем: письма интересные, читал с удовольствием. Иногда излишне резкие,
но не судья я. Понравились сравнения, эпитеты в "Двести": "Жук-короед",
"дуб идеальный". Свежо! Или "тэйблом по рангам". "Ква-ква-лифицированный
читатель". Или "волны в фантастике". Скажем: "ментовская волна фантастики".
Не верите? Решайте сами: Брайдер, Руденко, Синякин, Першанин, Темнов...
И еще. Было так: Пью предпоследнюю стопку, гляжу в окно - прощаясь с
Родиной, жму Гришке (это - рыбка) плавник и отдаю ей последний кусочек кол-
баски. И приходит Лукин. И вручает тринадцать неудобных ответов редакторам
журнала "Двести". Ведь я снова еду в Питер - это не почта, это надежней.
Женя зачитывает неудобные вопросы и свои неудобные ответы. Выпиваем, заку-
сываем, смеемся. Даже Гришка (поверьте - правда) своими, ей доступными спо-
собами солидарна с нами - то встанет свечкой, то наоборот, красота! Серьез-
ная рыба Гришка - и воспитана в строгости и любви к фантастам! А я уже еду
- две длинных ночи и долгий день - в Питер. И думаю, думаю над тринадцатью
неудобными вопросами: Что такое Фэндом? Ну, Сережа, Андрюша, право - более
неудобного вопроса трудно придумать! Не знаю! Это я, это мои друзья, это
книги, это моя Гришка наконец! И это моя жизнь! Вот привез я в Питер, в на-
дежде найти доброго переводчика, одну (только одну!) книгу написанную док-
тором медицины и называемую "Мир фэнзинов". А ведь таких книг тьмы и тьмы!
Может быть там есть ответ?
Эк как закручены второй, третий и четвертый вопросы! Подобно "Веревка,
есть вервие простое!" Но ответ уже звучал, и звучал он так: "Есть два мне-
ния - мое и неправильное". Просто всеми как-то забывается, что "непра-
вильное" мнение - это тоже мнение. Со своей философией, позицией, последо-
вателями и т.д. И уж совсем почему-то никем не помнится, что одного не бы-
вает без другого, как севера без юга. Ребята, бейте свои яйца с любого кон-
ца, но зачем из-за этого ссориться. Меня тоже вот по какой-то причине смеш-
ной называют Фэном Nо 1. Уже не отрицаю, лишь добавляю - номер: один из
многих.
Пятый вопрос ух нравится мне! Щас я вас расставлю. Лучше всех, конеч-
но, "Великое Кольцо"! Нет сомнений! В далеком восемьдесят первом счастли-
вом году, я - молодой, зеленый фэн, приехал на "Аэлиту" и сразу начал дока-
зывать абсолютно доказуемое: нужна нам своя, советская "Хьюга". И все спо-
рили со мной ужасно. Нужна, говорили, нужна. А споры закончились для меня
неожиданно - ты предложил, ты и делай. И 81, 82, 83 года я так и делал. Пи-
сал письма, получал ответы, вычерчивал графики, получал результаты, изго-
тавливал дипломы, покупал призы. И в 1983 году влип в ситуацию двенадцато-
го вопроса - изготовив диплом, подписав его, купив статуэтку и вручив его
некоему Завгороднему Б.А. - по категории "За вклад в Фантастику". Смешно,
но что же мне нужно было делать заранее? Внести предложение, чтобы мне, как
проводящему голосование, приза не присуждали? Представляю реакцию! Ах, так
ты так уверен, что за тебя проголосуют люди?! Ну, получи...
Итак, "Великое Кольцо" - потому, что в голосовании может принять учас-
тие каждый желающий. Сделать бы его еще повесомей, золотым, скажем, или из
денег - представляете: денежное кольцо! И в этом что-то есть!
Затем премия "Интерпресскон" - в ней участвуют все приехавшие. Очень
демократично!
Затем "Аэлита" и "Улитка". Обе из-за дорогих моему сердцу людей.
"Странник". К сожалению, нашей "Туманности" из него не получилось, но,
наверное, так и было задумано. Но в весомости этой премии, нельзя сомне-
ваться. Экая глыбища! Мне, правда, подарили этакого недомерка - "мерзавчи-
ка", как его тут же метко окрестил народ, но все равно хорошо! Произведе-
ние искусства! А без шуток ежели, то "Странник" - коллективное мнение де-
сятка и более всеми нами уважаемых людей. Как же я могу не считаться с этой
премией?! И не уважать ее?
"Беляевская премия" - интересно, да! Но что я о ней знаю? Практически
ничего, как и большинство из вас. На первый взгляд, кажется искусственным
образованием... Но поживем - увидим.
Но, Андрей и Сережа, есть ведь еще много других премий - украинский
"Чумацкий шлях", например, "Ригей! - пермского клуба, и призы хабаровского
КЛФ, уже, к сожалению, не вручающиеся. Винницкий новорожденный "Одномуд" -
это уже антипремия, сродни "Гриадному Крокодилу". И уж совсем смешная наша
волгоградская, ежегодная бесплатная подписка на журнал "Гельминтология".
Эх, было дело, было! Вручали! А что говорить о других, ненаших премиях, ко-
торые нам достаются - Еврокона, Всемирной НФ организации. А ведь уже близ-
ко то время, когда наши люди получат и "Хьюго" и "Небьюлу". Уверен! Но по-
ка премий мало. Нужны новые - придет время, так и будет. И снова будет так
- довольные, недовольные, скандалы. Короче, интересно будет.
Шестой вопрос: ох, неудобен! Ответить бы просто - а вот настолько! Но
это в стиле Лукина. Честно говоря, не знаю. Но знаю одно - "Странник отра-
жает коллективное мнение людей его присудивших. А что касается Рыбаковско-
го "Гравилета" - то машина ведь она дура! Не даром старые компутерщики, их
(машин) называют железом. А с железа какой спрос - у-у, планета Шелезяка!
Но самое смешное, господа - было времечко, читал раньше произведения Рыба-
кова, а сейчас вот увы, год ищу где бы прочесть "Гравилет" - не найду! Мо-
жет, автор даст почитать?
Седьмой вопрос: Наверное реальность мала, вы правы. Но год-другой по-
кажет, что-почем и зачем - наверняка. Давайте подождем.
Восьмой вопрос: Ну, ребята, что это за творчество, которое так легко
можно подавить, и тем более "Странником", каким бы он увесистым не был. Уж
я не писатель, и то знаю - как пишется, так пишется, и с этим ничего не по-
делаешь. В конце концов перечитайте "Гадких лебедей", там об этом сказано
до предела откровенно.
Девятый: "Небьюлу" тоже присуждают писатели-фантасты, пишущие в раз-
ных направлениях - однако, какое-то единое мнение вырабатывается, и вот уже
тридцать лет подряд премия вручается. Дай Бог нашему "Страннику" столько
прожить! И еще столько! Я не знаю, мне кажется вы, друзья, полностью забы-
ли тот весьма немаловажный факт, что писатели-фантасты тоже люди. Едят,
спят, любят, просто любят, как и мы, их читатели, читают книги и делают это
не сверяясь со своими эстетическими принципами. И даже наоборот - их прин-
ципы выходят из вышесказанного. А в вашем вопросе выходит так, что они (пи-
сатели-фантасты) жизнь делают сверяясь с эстетическими принципами.
Десятый вопрос: Расцениваю! Именно так! И литературные, и конъюнктур-
ные, и политические! И ежели я бы делал свою премию, и мне нужно было бы
авторитетное жюри - именно с этих позиций я бы начал его собирать. Человек
что-то значит, чего-то достиг в жизни - следовательно его мнение ценно, его
совет значим. А как иначе?
Одиннадцатый: Насколько я наслышан и начитан Игорь Всеволодович не
приехал по одной, до обидного простой причине - у него сгорела дача, где
был его рабочий кабинет, хранились рукописи. Пожар, конечно, был не случай-
ным, ибо трудно назвать случайностью "коктейль Молотова", но к "Страннику"
это никакого отношения не имеет. И в будущем году, уверен, мы все встретим-
ся с нашим уважаемым фантастом Киром Булычевым.
И последний тринадцатый вопрос (на двенадцатый уже ответил). Божечки ж
ты мой, ах, какие мы обидчивые. Впрочем, мне всегда казалось, что у Юры
Флейшмана с юмором туго. А может быть я не въезжаю? Совершенно не вижу при-
чин, почему бы одним благородным донам не вручать другим благородным донам
призы. Кому от этого плохо? Почему я себя должен чувствовать обиженным? Ро-
ман Лазарчука прочел - понравился. Столярова - прочел, "Ослик" и "Послание"
хороши (особенно "Ослик" - наша вещь и про нас!). А "Монахов" прочел - сов-
сем не понял, не понравилось. Но это моя личная маленькая трагедия, навер-
ное, не дорос. Хотя вот "Улисса" прочел - не понял, но понравилось, буду
читать еще раз. Но в чем здесь оскорбление - никак не въеду, милостивые го-
судари. Конечно, что тут скрывать, такое мнение я слышал не только от Флей-
шмана, а и от других, также уважаемых мною людей - на несмотря на разъясне-
ния, так ничего и не понял. Странно люди мыслят, какими-то такими катего-
риями, уровнями... мне совсем недоступными. Немножко даже завидно. Пред-
ставляете, как было бы здорово - вручили, скажем Урсуле (да, да, той самой,
с левой рукой) "Хьюгу" и "Небьюлу" разом - а я взял, да и заявил: это смер-
тельная обида мне лично и всему мировому Фэндому! Скандал-блеск - ваще ма-
разм! Не, ребята, я конечно повторяюсь, но давайте жить дружно! Дружно и
весело! А то я учрежу свою премию и как вручу...!
Значит, все пожалуй, а точнее - Дикси!
*** ГАЛЕРЕЯ ГЕРЦОГА БОФОРА ************************************************
М.Успенский: Кстати, идея насчет галереи герцога Бофора весьма плодот-
ворна, но только в ней отнюдь не должно быть рисунков, а одни подписи к
картинам, как полагается у Дюма. Предлагаю следующие:
ЪДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¬
¦ ¦
ЪДґ ¦
¦ ¦ ¦
ЪДґ ¦ ¦
¦ ¦ ¦ ¦
¦ ¦ ¦ "Братья Стругацкие, разбуженные первым криком младенца ¦
¦ ¦ ¦ Столярова, садятся писать "Страну Багровых Туч". ¦
¦ ¦ АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДВДЩ
¦ ¦ "В.Рыбаков читает латышским феминисткам доклад на тему ¦
¦ ¦"Эпистемология понятий "Сунь" и "Вынь" в философии Лао-Цзы". ГДДД¬
¦ АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДВДЩ ¦
¦ "Кир Булычев, И.Можейко и И.Всеволодов позируют ¦ ¦
¦ Андрею Рублеву". ¦ ¦
АВДВДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДЩ ¦
ЪДДДґ ¦ "Майор Звягин огнем и маневром прикрывает переход М.Веллера ¦
¦ ¦ ¦ через эстонско-российскую границу". ¦
¦ ¦ АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДВДДЩ
¦ ¦ "Д-р Кац в трактире "Золотого льва" угощает Р.Арбитмана ¦
¦ ¦ вином "Дар Изоры". ¦
¦ АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДВДВЩ
¦ "А.Щеголев бросает в лицо А.Столярову суровую правду и ¦ ¦
¦ другие тупые тяжелые предметы". ¦ ¦
АДДДВДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДЩ ¦
¦ "В.Звягинцев открывает Гомеру глаза на существенные ¦
¦ недостатки "Одиссеи". ¦
АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДЩ
***************************************************************************
*********** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ ЧЛЕНАМ ЖЮРИ, *************
******* УЧРЕДИТЕЛЮ И ОТВЕТСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ ПРЕМИИ "СТРАННИК" *********
1. Что Вы понимаете под термином "фэндом"? Какое значение имеет фэн-
дом для Вас, как писателя-фантаста - и как директора издательства?
(Вариант для Б.Н.Стругацкого: Почему в Ваших выступлениях относи-
тельно "Интерпресскона" неоднократно звучала мысль о том, что фэндом дол-
жен иметь к "Интерпресскону" как можно меньшее отношение? Что Вы, в таком
случае, понимаете под термином "фэндом"?)
2. Значительное число участников "Интерпресскона" однозначно восприня-
ло публичные выступления Андрея Михайловича Столярова как изложение им Ва-
шей точки зрения. Это мнение опиралось также на то, что Вы, выступая в пре-
ниях, солидаризировались с позицией Столярова, негативно воспринимаемой
значительной частью аудитории. Насколько верно то, что Андрей Столяров в
большинстве случаев высказывает мнение Бориса Натановича Стругацкого?
(Вариант для И.В.Можейко: Как Вы относитесь к вручению книге доктора
Каца большинства возможных премий по критике? Ваше собственное отношение к
этой книге?)
3. Не следует ли из предыдущего вопроса, что Борис Натанович Стругац-
кий, как правило, принимает точку зрения Андрея Михайловича Столярова?
(Вариант для И.В.Можейко: Вы высказывали серьезные претензии к работе
номинационных комиссий премий "Бронзовая улитка", "Интерпресскон" и "Стран-
ник" относительно того, что "Река Хронос" попала в номинации, а "Любимец" -
нет. Не могли бы Вы повторить Вашу аргументацию для читателей нашего журна-
ла?)
4. Как Вы относитесь к тому, что Александр Щеголев в своей статье оз-
вучил давно существующее в фэндоме мнение: Андрей Столяров считает себя фи-
гурой номер один в отечественной фантастике и воздвигает себе пьедестал на
литературном авторитете Стругацких?
5. Расставьте, пожалуйста, перечисленные в алфавитном порядке литера-
турные премии в области фантастики в порядке убывания их престижности - на
Ваш взгляд, конечно: "Аэлита", "Беляевская премия", "Бронзовая улитка",
"Великое кольцо", "Интерпресскон", "Странник". Поделитесь своим мнением о
каждой из них.
6. Насколько обоснованы, с Вашей точки зрения, высказывания о том, что
премия "Странник" наиболее объективно отражает литературную значимость но-
минируемых произведений? Как, в этом контексте, выглядит неучастие романа
Вячеслава Рыбакова "Гравилет "Цесаревич", лауреата "Бронзовой Улитки" и
"Интерпресскона", в финальном голосовании по "Страннику"?
7. Насколько, на Ваш взгляд, реальна возможность того, что премию
"Странник" получат авторы, пишущие фантастику на иных эстетических принци-
пах, нежели Столяров и Лазарчук? Например: Логинов, Щеголев, Тюрин, Сергей
Иванов, Штерн, Брайдер и Чадович, Лукьяненко, Вершинин - те авторы, произ-
ведения которых вызывают устойчивый интерес у читателей?
8. Если декларируется, что "Странник" - наиболее престижная премия в
Российской фантастике, причем вручается она только авторам, пишущим в стро-
го определенной манере, то не является ли это прямой попыткой объявить это
направление в фантастике генеральным и наиболее приоритетным - и косвенной
попыткой заставить и других авторов писать в той же манере? И нельзя ли это
расценить как подавление свободы творчества?
9. В жюри премии "Странник" входят авторы, пишущие в диаметрально про-
тивоположных направлениях - достаточно сравнить прозу Столярова и Лукиных,
прозу Успенского и Рыбакова, чтобы в этом не осталось никаких сомнений. При
этом "Странник" провозглашается премией совершенно конкретного направления
в фантастике - направления, отождествляемого обычно с работами Столярова.
Не кажется ли Вам, что создалась парадоксальная ситуация: писатели вынужде-
ны оценивать произведения, исходя из чуждых им эстетических принципов?
10. Расцениваете ли Вы приглашение в жюри премии "Странник" как приз-
нание Ваших литературных заслуг - либо же оно вызвано иными (конъюнктурны-
ми или политическими) соображениями?
(Вариант для Б.Н.Стругацкого: Насколько совместимо, с Вашей точки зре-
ния, Ваше участие в жюри двух совершенно разных премий в области фантасти-
ки - ведь Вы попадаете в ситуацию, когда Вы вынуждены отдавать голос за два
совершенно разных произведения, определяя в каждом случае лучшее, с Вашей
точки зрения, произведение года? И какая из двух Ваших ипостасей - члена
жюри "Странника" или члена жюри "Бронзовой улитки" - наиболее точно отра-
жает Ваше мнение?)
(Вариант для А.Е.Черткова: Андрей Евгеньевич, почему в бюллетене, вы-
данном члену жюри премии "Странник" Борису Натановичу Стругацкому, не была
вычеркнута повесть С. Ярославцева "Дьявол среди людей", к написанию кото-
рой Борис Стругацкий имеет непосредственное отношение - хотя это и запреще-
но Положением о премии?)
(Вариант для Н.Ю.Ютанова: По каким принципам приглашались члены жюри
премии "Странник": по литературным заслугам, по конъюнктурным соображениям,
по личным пристрастиям? По каким причинам не вошли в жюри Михаил Веллер,
Борис Штерн, Виктор Пелевин, Ольга Ларионова, Евгений Войскунский, Владис-
лав Крапивин, Владимир Покровский, другие авторитетные авторы?)
11. Почему, как Вы полагаете, на церемонию присуждения и вручения
"Странника" не приехал такой чувствительный к этическим нюансам человек,
как Кир Булычев? И это при том, что его участие в разработке Положения о
премии и подготовке к ее присуждению было достаточно весомым: так, именно
он предложил, чтобы в бюллетене для голосования, выдаваемом члену жюри, бы-
ли вычеркнуты произведения самого этого члена жюри - и он настоял на
этом... Вы полагаете, что его неприезд - случайность?
12. Как лично Вы относитесь к тому, что учредитель премии "Странник"
издательство "Terra Fantastica" получило премию как лучшее издательство?
Насколько, по-вашему, этична такая ситуация? Не следовало ли издательству
"Terra Fantastica" отказаться от включения себя в номинации?
13. Юрий Флейшман публично заявил, что воспринимает вручение премии
"Странник" как намеренное оскорбление фэндома и лично его, как фэна. Не
опасаетесь ли Вы, что это мнение разделяет значительная часть активного
фэндома? Признаете ли Вы факт намеренного оскорбления читателей фантастики
со стороны жюри и учредителей премии "Странник"?
************************** Андрей ЧЕРТКОВ *****************************
ПЯТНАДЦАТЬ ОТВЕТОВ НА ТРИНАДЦАТЬ "НЕУДОБНЫХ"
ВОПРОСОВ, ВКЛЮЧАЯ ДВА ЛИРИЧЕСКИХ ОТСТУПЛЕНИЯ И НЕ СЧИТАЯ
СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНОГО ЭПИГРАФА
"Отсюда - и ощущение Апокалипсиса
всякий раз после очередного поглощения
тьмой кумира. Так было после смерти Пуш-
кина ("Солнце русской поэзии
закатилось..." Это при живых-то Жуков-
ском, Боратынском, не говоря уж о Лер-
монтове, Тютчеве!). Достоевского, кото-
рого хоронили как последнего пророка,
Толстого ("Вот умрет Толстой, и все пой-
дет к черту"). И кто говорил? Не
Чертков какой-нибудь, а Чехов! Впро-
чем, действительно "все пошло к черту",
но не потому, что умер Толстой, а пото-
му, что у нас не было великой нацио-
нальной культуры - были лишь великие пи-
сатели".
Борис Сушков. "Наш рок - феноме-
нальность". ("Литературная газета",
24.08.1994, с.10. Выделение мое - А.Ч.)
Прежде чем перейти к ответам на ваши "неудобные" вопросы, многоуважае-
мые господа редакторы "Двести" (не обессудьте, хлопцы, что обращаюсь к вам
столь напыщенно - правила игры, сами понимаете), я хочу - а точнее, просто
обязан, - сделать два, надеюсь, не очень больших лирических отступления.
Без этого ответы мои, как мне кажется, будут читаться не совсем так, как
должны бы читаться.
Лирическое отступление первое, длинное.
Признаюсь откровенно: я человек недалекий. Там, где другие видят ко-
варный заговор, я вижу лишь дурацкое стечение обстоятельств. Где другие ви-
дят злой умысел, я вижу лишь досадную оплошность. Именно поэтому я считаю,
что конфликт, возникший на "Интерпрессконе" вокруг премии "Странник" и док-
лада Андрея Столярова и который вот-вот может перерасти в настоящую войну,
на самом деле не имеет под собой никакого идеологического, мировоззренчес-
кого основания, которое могло бы эту войну оправдать. Кстати, именно это
обстоятельство и отличает нынешний конфликт от той "войны", которая велась
несколько лет назад между нами - фэндомом и писателями "стругацковского"
направления - и так называемыми "молодогвардейцами". Та война была одной из
форм сопротивления тоталитарному строю, ибо противоположная сторона барри-
кады была одним из оплотов "империи зла": мало того, что была представлена
плохой, бездарной фантастикой, так еще и впрямую ассоциировалась с КПСС,
КГБ, цензурой и другими атрибутами режима.
Впрочем, та война давно закончилась - и закончилась она не так, как
обычно заканчиваются все войны - не победой одной из сторон с выплатой
соответствующих контрибуций другой, и не временным перемирием, дабы сторо-
ны могли произвести перегруппировку сил. Нет, она закончилась ничем, прос-
то пшиком - вчерашние противники волею судеб оказались в разных измерениях,
и теперь каждый имеет полное право считать, что это именно он потерпел по-
беду - или одержал поражение. То, что по-прежнему издаются и, возможно,
раскупаются (сие мне неизвестно: нет точных цифр - следовательно, нет дока-
зательств) книги Павлова, Гуляковского, Щербакова и таких графоманов ново-
го разлива, как Петухов и Малышев (которых тоже почему-то причисляют к "мо-
лодогвардейцам") для меня ровным счетом ничего не значит. Пусть их, как го-
ворится - на вкус и цвет читателей нет, а графоманов и неумных издателей на
наш век хватит.
К сожалению, кое-кто из коллег-писателей и коллег-фэнов, бывших ранее
(и всегда) по эту сторону баррикады, никак не может остановиться в своей
воинственной инерции. Если реальный враг исчез бесследно в другом измере-
нии - что ж, найдем себе нового врага - в нашем. И находят.
Ладно, не будем засорять себе голову художественными образами, а пе-
рейдем к самой что ни на есть суровой правде жизни. Попытаюсь описать си-
туацию так, как вижу ее я, человек недалекий и совсем не драчливый. Однако,
прошу прощения, конкретные фамилии при этом называть воздержусь. Еще побьют.
Итак, один хороший писатель (и, кстати, мой хороший друг) делает на
"Интерпрессконе" доклад о том, что такое плохая литература и что такое ли-
тература хорошая - и почему между ними не может быть вечного мира. Доклад,
на мой взгляд, содержит в равной степени как положения спорные, так и бес-
спорные - однако дело, в общем, не в нем самом, а в сопутствующих обстоя-
тельствах. Обстоятельства эти таковы, что накануне автор доклада получил
некую литературную премию, при вручении которой произошел целый ряд досад-
ных - и, видимо, неприятных для многих из присутствующих - накладок и недо-
разумений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что во время прений по
докладу другой хороший писатель (и тоже мой хороший друг), который премии
не получил и почему-то уверовал, что не получит ее никогда, выступает с
резким возражением, что доклад в корне неверен и вообще - если все это так,
то он, имярек, - писатель плохой. Или, точнее - посредственный (такая, ка-
жется, была формулировка). Наконец, третий хороший писатель (и опять-таки
мой хороший друг) начинает откровенно переходить на личности, поминая при
этом всуе семинар, в котором состоят оба ранее выступавших писателя и кото-
рым руководит ведущий заседание мэтр. После чего заваривается веселая ку-
терьма, в которой торты и оплеухи летают уже по поводу и без повода, но ко-
торая в отличие от стародавних чаплиновских комедий воспринимается отнюдь
без гомерического хохота.
Ладно. "Интерпресскон" заканчивается, однако конфликт на этом не ис-
черпывается. Два хороших, талантливых редактора (и оба мои хорошие друзья)
выпускают один за другим два номера толстого и прекрасно сделанного журна-
ла (только под разными названиями), в котором не наговорившиеся устно поле-
мисты получают полную возможность покидаться друг в друга тортами письмен-
но - во имя свободы слова и на благо будущим историческим исследователям
нашего грязного белья. В результате наезды всех на всех приобретают хаоти-
ческий характер, среди тортов начинается эволюция сродни той, что была опи-
сана в рассказе А.Днепрова "Крабы идут по острову", а в некоторых тортах
начинают обнаруживаться разной величины булыжники, а также кассетные ядер-
ные боеголовки с блоком самонаведения. В частности, в дискуссию включается
четвертый хороший писатель (и снова, черт возьми, мой хороший друг), кото-
рый пригвождает к позорному столбу не спорные положения пресловутого докла-
да и не результаты присуждения пресловутой премии, а самого докладчика и
лауреата, именуя последнего не иначе как "серый кардинал", "хам" и "карман-
ный писатель с карманной премией" (извините, если слегка напутал в формули-
ровках).
Так вот, с моей сугубо личной точки зрения все это выглядит достаточ-
но неприглядно. И поэтому мне совсем не хочется разбираться, кто прав, кто
виноват, и включаться в боевые действия на любой из сторон. Повторю еще раз
раз: данный конфликт никакого идеологического стержня в себе не содержит и
проистекает главным образом из-за накопившихся личных неприязней, несовпа-
дения личных вкусов и столкновения личных амбиций. Более того - если кон-
фликтующие стороны не наступят на горло собственным песням (и самолюбиям) и
будут продолжать в том же духе, вовлекая в свои разборки все новых и новых
бойцов, последствия окажутся весьма малоприятные. Не буду вдаваться в под-
робности - ситуация экстраполируется элементарно. Одно могу сказать навер-
няка - победителей не будет.
И еще несколько слов о моей собственной позиции. Пользуясь случаем,
хочу проинформировать читателей "Двести" о том, что в начале сентября я
сложил с себя обязанности ответственного секретаря премии "Странник", а
также вышел из состава обеих номинационных комиссий - и "Странника", и
"Бронзовой Улитки". Сделал я это не столько из-за того, что так уж сильно
повлияла на меня вся эта драчка (хотя и не без того, конечно); главная при-
чина, однако, в том, что со следующего года "Интеркомъ" наконец начинает
выходить регулярно - в виде автономного критико-информационного раздела в
московском журнале "Если". Для него - и для меня - это означает куда более
широкую аудиторию, нежели ранее; следовательно, чтобы объективно освещать
события, происходящие сейчас в фантастике, я просто обязан дистанциро-
ваться от любых официальных и полуофициальных организаций, которые эти со-
бытия производят. Элементарная журналистская этика, не более того.
Лирическое отступление второе, короткое.
Готовя свои ответы, я перечитал еще раз письма в "А"-номере журнала
"Двести" и обратил внимание на одно обстоятельство, которое раньше от меня
ускользнуло, а теперь буквально бросилось в глаза. И именно это обстоя-
тельство, как мне кажется, сильно повлияло на раздувание нынешнего конфлик-
та. Ведь какое письмо ни возьми - вовсе не о "Страннике" оно и не о Столя-
рове. Это лишь повод. Авторы писем, говоря вроде бы о проблемах фантастики,
на самом деле просто стравливают пар, сбрасывают напряжение, накопившееся
от нашей нынешней дурацкой жизни со всеми ее такими неуютными проблемами. К
сожалению, напряжение свое они сбрасывают не куда-нибудь на сторону, в бе-
зопасное место, а друг на друга. Именно поэтому Р.Арбитман наезжает на
А.Свиридова с А.Приваловым, П.Вязников и С.Логинов - на А.Столярова,
А.Больных - на Б.Н.Стругацкого, В.Казаков - на премию "Странник", Б.Штерн -
на коллег из бывшей метрополии, В.Окулов - на столичных фэнов, А.Лазарчук -
на фэндом в целом, а Н.Горнов - на А.Черткова.
На последнем наезде вынужден остановиться особо - понятное дело, поче-
му. Хотя скажу честно - не очень мне этого хочется. Не вижу смысла поды-
мать брошенную на пол перчатку на потеху охочей до скандалов публики. И в
то же время - оставлять ее без внимания вовсе, наверное, тоже неправильно.
Поэтому в двух словах.
Я думаю, нынешнее черное состояние души Николая Горнова объясняется
просто. Вернувшись из Николаева в свой родной Омск, он с ходу погрузился в
удушливые пучины бизнеса, унаследованного им от Павлова-младшего - со все-
ми его долгами, просроченными кредитами и бандитскими наездами. Это вам не
"Страж-птицу" выпускать. Естественно, что Коля попытался найти точку опору,
чтобы перевернуть Землю - прежде всего среди друзей-фэнов. Звонил он и мне:
не может ли "TF" разместить какие-нибудь из своих заказов в омских типогра-
фиях? Я обещал выяснить ситуацию. Но ничего положительного для Горнова не
выяснил. И Коля, видимо, обиделся: Чертков, мол, мэн крутой, в Питере проч-
но обосновался, кучу книг издал, миллионами, должно быть, ворочает, а ста-
рому товарищу помочь не хочет. Ну как ты ему объяснишь, что никаких миллио-
нов я и в глаза не видел, особого влияния на финансово-производственную
деятельность фирмы не имею, а живу на достаточно скромную зарплату, кото-
рую получаю за то, что работаю с текстами и их авторами? Не более того.
Фирма же наша в данный момент не имеет возможность размещать какие-либо за-
казы в Сибири. И устраивать вокруг этого обстоятельства мальчишеские обиды
("руки подам - не подам") не только не имеет смысла, но просто глупо.
Короче, скажу так. Я надеюсь, что судьба будет к Николаю благосклонна,
и он сумеет разобраться со всеми своими проблемами. И у меня дела, даст
Бог, наладятся. И встретимся мы через год-другой-третий, с улыбкой вспом-
ним о том, какими дураками мы были, и больше не будет, надеюсь, у нас пово-
да заявлять с обидой в пространство: "Хороший был парень Колька (Андрюшка)
...ов!"
Ты понял меня, Николай?
На этом, считаю, с лирическими отступлениями покончено. Могу перехо-
дить к ответам на неудобные вопросы.
1. Вопрос, казалось бы, простой. Потому что как еще я могу относиться
к фэндому, если отдал ему добрых полтора десятка лет своей жизни? Если
только благодаря ему я стал, как вы выразились, "профессиональным редакто-
ром фантастики"? Однако - не все так просто. Ибо в подтексте вопрос звучит
совсем не так, как в тексте. Ведь не о том вы спрашиваете, ребята, как я -
лично я - отношусь к фэндому. А спрашиваете вы о том, какое влияние он,
фэндом, оказывает на меня. А также: влияют ли на меня мнения и настроения,
которые им продуцируются. Вот, скажем, есть такое мнение, что премия
"Странник" - это прямое оскорбление всех честных советских фэнов. Или еще:
в лице издательства "Terra Fantastica" мы имеем новую "Молодую гвардию",
стремящуюся узурпировать власть в отечественной фантастике. А у меня вдруг
странное ощущение - словно перенесся я на десять лет назад, в царство клас-
совой черно-белой логики ("кто не с нами, тот против нас").
Что ж, господа хорошие, на сформулированный в подтексте вопрос отвечу
прямо. Я действительно люблю и уважаю фэндом, более того - по-прежнему счи-
таю себя его частью. Тем не менее, нынешние настроения, сложившиеся здесь,
в этой среде, не разделяю и разделять не собираюсь. И потому, что работаю в
пресловутом издательстве "Terra Fantastica" и уходить из него не планирую
(если, конечно, самого оттуда не попрут). И потому, что знаю, какой ценой
даются нам наши книги, которые вы читаете и которые вы - возможно, справед-
ливо - критикуете. А также потому, друзья и коллеги, что фэндома, о кото-
ром вы так много говорите в последнее время, на самом деле давно не сущес-
твует. Фэндом, по определению, это МАССОВОЕ движение ЛЮБИТЕЛЕЙ фантастики.
Ну так и где оно? Где все те клубы, что составляли некогда Великое Кольцо?
Где многолюдные конвенции, куда мог приехать любой неофэн и полной грудью
вдохнуть в себя радость общения с себе подобными? Где фэнзины, выходившие
ранее едва ли не в каждой деревне (и даже в Москве)? Ничего этого более
нет. Прежний советский фэндом умер. А новый не возник - условий для этого
пока не сложилось. То же, что мы по привычке именуем "фэндомом" - лишь не-
большая тусовка из старых "профессиональных фэнов" - бывших завсегдатаев
конвенций, председателей клубов и прочих фэн-активистов, которые слишком
крепко сошлись друг с дружкой и слишком сильно любят фантастику (а также
быть при фантастике), чтобы разбегаться по своим углам. К тому же, выраже-
ние "профессиональный фэн" нынче не выглядит простой фигурой речи. Потому
что большинство из них (из нас) является реальными профессионалами - если
не в роли редакторов и издателей, то уж, как минимум, книготорговцев. Одна-
ко вот что странно: претендуя по старой памяти на статус фэна, фэновским
энтузиазмом иные из них (из нас) не очень-то и горят. Например, один мой
хороший приятель (и это именно так - подчеркиваю!) признался мне как-то,
что он с большим кайфом покупает все книжки российских фантастов, выпущен-
ные "TF" - для себя лично, однако как сотрудник книготорговой фирмы связы-
ваться с их реализацией не хочет - хлопот больше, а финансовая отдача сов-
сем не та, чем в случае с западным "верняком". Что ж, я его понимаю - одна-
ко в этом случае имею полное право задать вопрос: а кто же тогда больший
фэн - издатель, выпускающий хорошие книги отечественных авторов себе в убы-
ток, или торговец, который эти книги с удовольствием читает, а работать с
ними - тем самым помогая выжить российской фантастике - отказывается?
Ну и как мне прикажете относиться к черной кошке в темной комнате? Тем
более, что там ее, видимо, нет.
2. Значит, так: на выступлении Андрея Михайловича я, к сожалению, не
присутствовал - в тот момент, закруглив все дела по "Страннику" и изрядно
от этого утомившись, я ощутил острую потребность очутиться где-нибудь в
другом, менее официальном месте. Каковую потребность с успехом и осущес-
твил. Можете спросить об этом у... А, впрочем, не надо. Так что с докладом
я знаком только в его письменном варианте. О том же, что происходило на за-
седании и что говорил уважаемый Борис Натанович, я знаю только по показа-
ниям очевидцев, а это, согласитесь, не одно и то же, что собственные впе-
чатления. В любом случае, не думаю, что тезисы Андрея Михайловича можно
охарактеризовать как изложение точки зрения Бориса Натановича. Разумеется,
определенное созвучие есть. Но иначе, наверное, и быть не может. Борис На-
танович - руководитель семинара. Что означает - педагог. Было бы странно,
если бы ученики не перенимали мысли и идеи своего Учителя, особенно если
Учитель - Личность. Читайте об этом у тех же Стругацких - например, в "Пол-
дне" или в "Отягощенных злом". И это касается не только Андрея Михайловича,
но и многих других членов семинара. Меня тоже, наверное, можно обвинить в
том, что если не в большинстве случаев (все-таки в семинаре я не столь дав-
но), то уж в некоторых наверняка я высказываю мнение Бориса Натановича.
Впрочем, ученики тоже бывают разные - одни все больше отмалчиваются, даже
когда у доски, а другим и на месте не усидеть - им есть что сказать! Гово-
рю об этом по собственному опыту: когда я работал в школе, у меня тоже бы-
ли такие ребята, о которых до сих пор нет-нет да и вспомню. Однако лучшие
ученики - не те, которые только повторяют за учителем, а те, которые, от-
талкиваясь от чужих мыслей, чужих идей, могут отправиться дальше - своей
дорогой. И по опыту своего общения с Борисом Натановичем и Андреем Михайло-
вичем (как на семинаре, так и вовне его) могу уверенно сказать, что на са-
мом деле Столяров в своих идеях уже давно и во многом не совпадает со Стру-
гацким. Быть может, именно поэтому Борис Натанович с таким вниманием отно-
сится к его идеям?
3. Этот вопрос действительно следует из предыдущего. Равно как и мой
ответ - см. выше.
4. Наверное, я и в самом деле давно оторвался от фэндома, раз о быто-
вании такого рода мнения мне до сих пор известно не было. Отвечу так. Писа-
тели - люди в большинстве своем откровенно честолюбивые (как, впрочем, и
другие творческие люди). Это и не хорошо, и не плохо - это природа. Столя-
ров может считать себя фигурой номер один в отечественной фантастике. Его
право. Однако то же самое - и не без основания - может считать о себе Рыба-
ков. Интересно, а что думает про себя Щеголев? Неужели и в самом деле, что
он посредственный писатель? Чушь! Не верю! Однако главное не то, что ты ду-
маешь о себе сам - главное, чтобы это же думали о тебе другие. Я вот тоже
считаю, что я лучший редактор в стране. Увы, члены жюри "Странника" со мной
не согласились и выбрали в лучшие редакторы страны Ефима Шура - наверное,
справедливо. А я вообще оказался на четвертом месте - после Гены Белова из
"Северо-Запада". Ничего не поделаешь - значит, мало работал. Кроме того,
есть еще один нюанс, который ставит под сомнение упомянутое в вашем вопро-
се "мнение". Дело в том, что Столяров не считает, что он пишет фантастику -
он считает, что пишет этакую "пограничную" современную прозу. Что ж, счи-
тать так - его право, однако все же первыми его заметили и признали именно
любители фантастики. А что касается пьедестала, то это, право, несерьезно.
Ни один уважающий себя писатель никогда не будет претендовать на пьедестал
своих великих предшественников. Он будет строить собственный. Так вот:
Андрей Михайлович себя уважает.
5. Помнится, в детстве меня волновал вопрос: а кто сильнее - слон или
кит? Когда я стал постарше, этот вопрос меня занимать перестал. Потому что
я понял: не имеет смысла сравнивать то, что сравнивать смысла не имеет.
Когда я был простым фэном (ну ладно - простым фэнзинером), я тоже любил по-
разглагольствовать о премиях: эта премия хорошая, потому что за нее голо-
суют фэны, а та - г..., потому что ее присуждают за закрытыми дверями дяди
в замшевых пиджаках, причем исходят не из художественных соображений, а из
каких-то своих, нам непонятных. Например, всем сестрам по серьгам. Но с тех
пор я стал чуть-чуть постарше (то есть - если и фэнзинером, то непростым) и
перестал задаваться подобными вопросами. Точнее - они перестали меня волно-
вать. Потому что каждая премия должна оцениваться исходя из тех задач, ра-
ди которых она учреждалась. И в этом плане все вышеуказанные премии: а)
прекрасно дополняют друг друга; б) дают возможность всем, кто достоин, "не
уйти обиженным"; в) предоставляют мне как журналисту массу материала для
различного рода выводов и комментариев. Кстати, последний пункт имеет отно-
шение и к тем премиям, которые вы почему-то в свой список включить постес-
нялись - скажем, "Золотой Змей". С другой стороны, раз "Золотого Змея" в
списке нет, то это еще одно свидетельство того, что премии, в список попав-
шие, по-настоящему престижны.
6. Художественную значимость литературных произведений может опреде-
лить только время. Пройдет десять-двадцать лет - что-то останется, а что-то
умрет. И вполне допускаю, что останется произведение, которое не было в
свое время удостоено лауреатской медали. В конце концов, ни Рэй Брэдбери,
ни Курт Воннегут ни разу не получали "Хьюго". А кто сейчас, кроме специа-
листов (даже там, у них), помнит роман Марка Клифтона и Фрэнка Рили "Види-
мо, они были правы" ("Хьюго-55")? И кстати, если бы уже тогда, в 50-х, аме-
риканцы имели "Небьюлу", Брэдбери и Воннегут могли бы и не остаться без
заслуженных ими наград. Впрочем, не уверен. Потому что премии в первую оче-
редь ориентированы не на шедевры (шедевр редко удостаивается признания сра-
зу), а на текущую литературную конъюнктуру. Они оперируют понятиями относи-
тельного, а не абсолютного. Кроме того, каждая премия имеет свой механизм
присуждения, в который заложена большая или меньшая степень лотерейности.
Скажем, степень лотерейности Беляевской премии довольно невелика. Это не
значит, что Беляевская премия плоха или необъективна - просто у нее такой
механизм. А вот у "Странника" степень лотерейности весьма высокая, что,
кстати, подтвердили присуждения этого года (например, по категории "худож-
ник" - я чуть со стула не упал). Причем, как мне кажется, не менее высокая,
нежели у премии "Интерпресскон". И в этом плане "Гравилету" просто не по-
везло. Тем, что "Гравилет" не попал в финальный список, я был расстроен
нисколько не меньше, чем Вячеслав Михайлович. Быть может, даже больше - тем
более, что Булычев (чей роман "Река Хронос" я тоже оцениваю весьма высоко)
приехать на "Интерпресскон" не соизволил (подробнее об этом - в ответе на
11 вопрос), а Рыбаков - вот он, здесь, злой и расстроенный. И я очень рад,
что Слава получил "Бронзовую Улитку" и "Интерпресскон". Но это, опять-таки,
не значит, что премия "Странник" менее объективна, чем те, которых был
удостоен "Гравилет "Цесаревич". Потому что абсолютно объективных премий в
природе не существует.
7. На мой взгляд, такая возможность совершенно реальна.
Во-первых потому, что ни механизм присуждения "Странника", ни состав
жюри не представляют из себя некую железобетонную глыбу, придавившую своей
тяжестью нежные молодые ростки. И механизм будет дорабатываться, и состав
жюри расширяться - причем в первую очередь за счет тех авторов, которых вы
перечислили. Во всяком случае, именно эти фамилии назывались в кулуарах жю-
ри - и не только до того, как начался известный конфликт, но и много после.
Следовательно, не стоит придавать проблемам чисто технического плана (а
именно они сейчас наиболее сложны, уж мне поверьте) статус идеологических
или эстетических разногласий.
Во-вторых, нет вещи более изменчивой, нежели эстетические предпочте-
ния. Да, на коне сегодня турбореализм - то есть то направление, которое
олицетворяют собой Лазарчук и Столяров (а также, отчасти, Пелевин). Это
верно. Но назовите мне другие вещи последних двух лет, которые, будучи пос-
троены на иных эстетических принципах, были бы не просто отдельными вещами
в себе, а укладывались бы в некое новое, отчетливо сформировавшееся направ-
ление. Я, например, такое направление назвать не могу. Но не исключаю, что
оно вскоре появится. И если оно предложит нам новый взгляд на окружающий
мир, или новую оригинальную литературную технику, то, думаю, его поддержат
не только читатели, но и жюри "Странника". Включая и Столярова с Лазарчуком.
И, наконец, в-последних. Все упомянутые вами авторы - люди талантли-
вые. Единственное, с чем у них проблема - не успели вовремя попасть в изда-
тельскую струю. Или выпали из этой струи по не зависящим от них причинам.
Проблема Публикации - это действительно Проблема. Однако нынешняя черная
полоса, я уверен, пройдет; не может не пройти. А вот тогда преимущество бу-
дет у тех, кто не только талантлив, но и пишет, пишет, пишет, несмотря ни
на что - пусть даже и в ящик стола. И в этом плане, как мне кажется, наибо-
лее предпочтительные шансы у Тюрина, Иванова и Лукьяненко. Потому что они
пишут. И пишут много. А вот Логинов, скажем, смастерив два года назад хоро-
ший роман (то, что он до сих пор не вышел - просто тотальное невезение, с
давних пор преследующее Славу), с той поры, насколько мне известно, почти
ничего не написал. Или Щеголев - взяв пример с Измайлова, он переключился
на боевики. Дело тоже хорошее, но стоит ли тогда рассчитывать на премии по
фантастике? Далее, что делает Штерн, я просто не в курсе. Зато в курсе, что
делает Вершинин - большую политику на Малой Арнаутской. Лучше бы он делал
малую прозу. Хоть на Большой Арнаутской, хоть на Дерибасовской. Поэтому -
какие тут к черту эстетические принципы...
8. И опять, господа, вы передергиваете карты. Кто сказал, что "Стран-
ник" - самая престижная премия в российской фантастике? Столяров? Так ему
просто хочется так считать. Точно так же, как Николаеву хочется считать
(хотя по присущей ему скромности он этого ПУБЛИЧНО не говорит), что самые
престижные премии - это "Бронзовая Улитка" и "Интерпресскон" - то есть те
премии, которые придумал и которые организовывает он, Николаев. Причем
"Улитка", присуждаемая лично Борисом Натановичем, по своим результатам
весьма близка к "Страннику" - не означает ли это, что и она поддерживает
вышеупомянутое литературное направление в его желании быть генеральным? Ах
да, вы сошлетесь на "Гравилет" Рыбакова. Да ни о чем этот пример не свиде-
тельствует! "Странник", в отличие от "Улитки", присуждался пока один только
раз. Вот когда он три-четыре года подряд будет присуждаться Столярову, Ла-
зарчуку и другим очень похожим на них авторам (таковых я, кстати, не знаю),
тогда и можно будет делать оргвыводы. А пока лучше обойтись без таких гром-
ких слов, как "подавление свободы творчества". КГБ столько лет не мог ее
подавить, а Столяров со товарищи - раз-два и подавят? Право слово, на мес-
те Андрея Михайловича я бы возгордился до небес.
(Написал все это и вдруг подумал, что шансы у Столярова и Лазарчука и
на следующий год весьма высоки - у них вышло по роману в "толстых" журна-
лах, а что могут им противопоставить другие претенденты? Ох уж эта Пробле-
ма Публикации!).
9. Опять двадцать пять за рыбу деньги. Когда-то у меня было историчес-
кое образование. Правда, с упором на марксизм. И хотя ни от того, ни от
другого в памяти почти ничего не осталось, кое-что я все же помню. Напри-
мер, то, что не стоит делать далекоидущих выводов, опираясь на недостаточ-
ный набор фактов. Во-первых, повторюсь, премия вручалась один только раз.
Во-вторых, я имел дело со всеми членами жюри и знаю, что голосовали они ис-
ходя не из каких-то чуждых или нечуждых им эстетических принципов, а из то-
го, какая пятка зачесалась у них в этот момент - правая или левая. И из то-
го, сколько рюмок коньяка было принято ими накануне. Я, естественно, утри-
рую, но, право слово, странно слышать, как из уважаемого Андрея Михайлови-
ча пытаются сотворить Сергея Владимировича Образцова, а из остальных ува-
жаемых членов жюри - Образцово-Показательный Краснознаменный Кукольный
Театр Для Детей и Взрослых Всея Руси.
10. Наконец-то вопрос по существу. Поясняю. Борису Натановичу Стругац-
кому бюллетени для голосования были выданы первому - на несколько дней
раньше, чем другим членам жюри. Просто так уж получилось. И вот в эти-то
несколько дней с подачи Булычева (весьма щепетильного в вопросах этики че-
ловека) и было принято решение, что произведения членов жюри в выдаваемых
им бланках будут вычеркиваться секретарем - пусть даже это несколько осла-
бит тайну голосования. Так что остальным членам жюри бланки я выдавал уже
почерканные. А Борису Натановичу я отзвонил (или спросил при личной встре-
че - уже не помню): как мы будем поступать с повестью Ярославцева? Он ска-
зал, что поскольку его участия в этой вещи почти что не было - процентов
пять или десять, то он считает себя вправе голосовать за нее на равных ос-
нованиях. Впрочем, он еще подумает. И я оставил этот вопрос на его усмотре-
ние. Тем более, что случай этот не просто сложный - уникальный случай. Та-
кое, увы, уже вряд ли когда-нибудь повторится.
11. Игорь Всеволодович не приехал потому, что ему, наверное, не
очень-то хотелось на "Интерпресскон". Я звонил ему до последнего момента,
даже билет на поезд ему заказал. Но он сослался на сложные семейные обстоя-
тельства - и не приехал. Не спорю, семейные обстоятельства тоже имели мес-
то, однако причина все же, наверное, была в другом - и это самая моя сущес-
твенная недоработка по линии "Странника". Так уж случилось, что Булычев
оказался единственный, кому я не сумел доставить все необходимые тексты из
номинационного списка. Предполагалось, что он получит тексты от Владимира
Дмитриевича Михайлова, которому их в свою очередь организуют московские ре-
бята (я слезно просил их об этом одолжении, ибо с текстами завал был пол-
нейший, да к тому же ведь это еще и другой город). Однако что-то там не
сложилось, и до Булычева тексты своевременно не дошли. По номинационному
списку он проголосовал по телефону (тайну голосования обеспечивал Борис На-
танович - он же и провел подсчеты по первому туру), при этом лакун в его
бланках было действительно немало. Что же до финального голосования...
"Андрей, ну как я могу голосовать за произведения, которые я не читал?" -
сказал мне Игорь Всеволодович за два дня до "Интерпресскона" - и был совер-
шенно прав. Так что неприезд Булычева - вина моя и только моя. Но никаких
других этических нюансов, подразумеваемых в формулировке вопроса, я думаю,
не было.
12. Честно говоря, я не был стопроцентно уверен, что премию получит
"TF". Как ни странно, серьезные шансы были у "Текста", хотя это изда-
тельство успело насолить многим из членов жюри (в подробности вдаваться не
имею права, да и не очень я в курсе). Кроме того, члены жюри в силу чисто
этических соображений могли отдать предпочтение вообще кому-нибудь третье-
му - например, "Северо-Западу" или "Миру". Если бы я был стопроцентно уве-
рен, что эта лотерея беспроигрышная, то я сказал бы об этом Ютанову, и он,
уверен, снял бы "TF" из номинационного списка. С другой стороны, просто
обидно - впервые появляется премия (пусть даже и нами придуманная), в кото-
рой имеется такая категория, а мы что - в стороне? Ведь что-то такое для
фантастики мы сделали за эти два года, не правда ли? Причем не денег ради -
если бы мы работали лишь из-за денег, то и книжки гнали бы совсем другие,
да и о премии этой речь бы, наверное, и не зашла. Никакая это не реклама на
самом-то деле (по крайней мере, сейчас), а лишь сплошная морока и огромные
траты. А в общем-то, черт с ним со всем - что вышло, то вышло. Каждый мо-
жет иметь по этому поводу собственное мнение, я же, наверное, не имею ника-
кого. Можете меня за это повесить.
13. Вы знаете, мне не очень хочется обсуждать, что заявил Юра Флей-
шман. Во-первых, он мой старый знакомый, с которым у меня всегда были если
и не идеальные, то достаточно ровные отношения. Во-вторых, я уже высказал-
ся по поводу фэндома и фэнов-книготорговцев. В-третьих, никто никого наме-
ренно оскорбить не пытался. И если кто-то решил оскорбиться, то это, изви-
ните, его личное горе. На обиженных воду возят. И вообще: недовольные были,
есть и будут всегда - так, может, вообще делать ничего не будем, дабы нико-
го ненароком не оскорбить?
Все, хватит, ставлю точку. И так написал столько, сколько давно не пи-
сал - даже для гонорара. Так что с вас, имейте в виду, стакан. В крайнем
случае можно чаю. Идет?
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ АНДРЕЮ СТОЛЯРОВУ, *************
****************** ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК" *************************
1. До сих пор я считал, что фэндом - это совокупность всех тех, кто
любит фантастику, то есть, некое объединение фэнов России и СНГ, однако
Сергей Бережной объяснил мне, что это не так. Фэндом - это объединение лиц
"переизлучающих" информацию о фантастике. Понятней не стало. Лично я пола-
гаю, что сейчас никакого фэндома нет, он фактически растворился в событиях
предшествующего десятилетия, есть лишь разные группы людей, объединенных
"Интерпрессконом". Причем, каждая группа считает, что она-то и есть настоя-
щий фэндом. Пусть так. Вероятно, в будущем, когда фэновское движение возро-
дится и возникнет гигантская шоу-машина, раскручивающая тиражи, тогда фэн-
дом появится как механизм этой машины - создавая литературное мнение и фор-
мируя читательский спрос. Пока этого нет. Никакого влияния как на писателя
фэндом на меня не оказывает. Вообще, вероятно, следует иметь в виду, что
писатели разделяются на фэндом-зависимых, чье литературное имя создается
исключительно фэндомом, изнутри и которые сознательно или интуитивно это
учитывают, и писателей, чьи литературные интересы, в том числе, лежат и за
пределами мира фантастики. Это и не плохо и не хорошо, это - факт, и, на-
верное, относится к этому нужно именно как к реальному факту, то есть, при-
нимая в расчет, но - без каких-либо негативных эмоций.
2. Сразу видно, что автор вопроса представления не имеет о действи-
тельных отношениях в профессиональной среде. Мы расходимся с Борисом Ната-
новичем по многим принципиальным моментам. Эта дискуссия началась примерно
в 1983 году и без перерыва продолжается по настоящее время. Причем соб-
ственные позиции сторон сблизились очень мало. Например, Б.Н.Стругацкий
считает, что написать хорошую фэнтези вообще нельзя: рыцари и драконы - это
заведомое ремесленничество, я же полагаю, что фэнтези - перспективный жанр,
надо лишь создавать ее средствами реалистической литературы. Эстетические
различия, как видите, очень значительные. Преодолеть их, по-видимому, не-
возможно. Другое дело, что в каких-то элементарных вещах наши точки зрения
практически совпадают. Впрочем, как совпадают они, на мой взгляд, и у мно-
гих активно работающих писателей. Но здесь речь идет именно об элементар-
ных вопросах. Фэндом, видимо, должен знать, что любой из пишущих ревниво
оберегает свою независимость, и поэтому расхождений в среде писателей зна-
чительно больше, чем сходства. В этом сила и слабость писателей одновремен-
но. Причем, так, вероятно, будет всегда, потому что несогласие - один из
побудителей творчества.
3. Это абсолютно дикое предположение. Как я только что объяснил, мы
расходимся с Борисом Натановичем по целому ряду вопросов. Взять хотя бы
доклад, прочитанный мною на "Интерпрессконе". Там довольно много дискус-
сионных моментов. Однако, те два оппонента, которые при обсуждении задали
тон, выступали в настолько нелепой и даже оскорбительной форме, что Борис
Натанович был просто вынужден им ответить - выделяя при этом, конечно, сог-
ласие, а не расхождения. То была, по-моему, мера педагогическая. Я надеюсь,
что все присутствующие это заметили. И я надеюсь, что все присутствующие
также правильно поняли суть прочитанного доклада: существует конфликт меж-
ду литературой и имитацией под нее, конфликт этот вечен, исключить его из
литературной жизни нельзя, надо лишь придать ему, по возможности, цивилизо-
ванный облик: дистанцирование художественное и этическое, вероятно, позво-
лит избавиться от войны как формы конфликта. Все это демонстрировалось на
примере известного противостояния с молодогвардейской фантастикой, никого
из наличествующих в аудитории автор не подразумевал, и, наверное, надо бы-
ло иметь очень сильное желание воевать, чтобы увидеть в докладе нечто со-
вершенно иное. Оба названных оппонента, по-видимому, таким желанием облада-
ли и своими выступлениями проиллюстрировали доклад - лучше, чем это рис-
кнул сделать сам автор.
4. Если данное мнение существует, то, наверное, разделяют его только
полные идиоты. За редчайшими исключениями в литературе не бывает "фигуры
номер один". Таковыми могут являться лишь Лев Толстой или, например, Солже-
ницын. А в пределах фантастики, разумеется, братья Стругацкие. Это, однако,
гении, возникающие с непредсказуемой частотой, остальные довольствуются
"первым рядом литературы". Причем, литература не спорт, в ней существует
несколько первых мест, и поэтому неправильно вопрошать: кто первый, Хемин-
гуэй или Фолкнер? Они оба - первые. Точно такая же ситуация и в фантастике.
Здесь, по-моему, около десятка лидирующих имен. И я хотел бы сразу же под-
черкнуть, что в самом желании быть среди первых нет особого криминала. Это-
го хочет любой из пишущих, - в том числе и упомянутый Вами "озвучиватель".
Собственно, он потому и взялся "озвучивать", что такое желание возобладало
у него над всем остальным. Это чрезвычайно важный момент. Жажду первенства
следует переплавлять исключительно в литературу. Но как только автору начи-
нает казаться, что ему кто-то мешает - персонально ли кто-то, литературная
мафия или мировой сионизм - сразу следует сказать себе: "нет". Потому что
дальше начинается зависть, а она, если дать ей волю, сожрет любого автора с
потрохами - как она уже пожирает "озвучивателя" и как сожрет еще многих из
тех, кто не смог сказать вовремя "нет" самому себе.
5. Мне как автору наиболее близки "Улитка" и Странник", потому что они
выражают мнение профессиональных писателей. Мнение читателей, конечно, не
менее важно, и, однако, читатель сегодня восхищается книгой, а завтра - ее
забыл. Мнение же писателей говорит о литературном качестве произведения:
обладает ли оно какой-нибудь ценностью, кроме коммерческой, или нет, то
есть, здесь речь идет о длительности художественного существования. А к то-
му же, премии "Улитка" и "Странник", на мой взгляд, обладают наиболее внят-
ными механизмами присуждения: эстетически независимыми и не подверженными
случайным эксцессам.
На второе место я поставил бы "Великое кольцо" и "Интерпресскон".
Странное дело: и по замыслу (премия фэнов) и по исполнению (обширная выбор-
ка) премия "Великое кольцо", вероятно, могла быть стать одной из самых
престижных премий. А вот почему-то (на мой взгляд, конечно), не стала. Мо-
жет быть, ей не хватает какого-то антуража? Внешний блеск для премии не ме-
нее важен, чем внутренний. Премия же, которую вручает "Интерпресскон", к
сожалению, рыхловата и слишком уязвима для критики: эстетическая непоследо-
вательность (странная пара Звягинцев - Рыбаков), явное доминирование орга-
низационных случайностей (в прошлый раз приехали десятка два человек неиз-
вестно откуда и премию получил "Одиссей", в этот раз они не приехали, и
всплыл "Гравилет "Цесаревич". А приехали бы - глядишь, и проголосовали бы
за Перумова). Здесь возможно простое и непосредственное воздействие: стоит
группе из 10-15 человек сговориться и проголосовать нужным образом, как она
может выдернуть на поверхность довольно посредственного фантаста. Или, ска-
жем, наоборот - "утопить" талантливое произведение. И, наконец, я лично не
понимаю: и в 93 и в 94 годах эту премию получили произведения, набравшие
лишь треть голосов "Интерпресскона", то есть, две трети участников, вероят-
но, не считали их лучшими в истекшем году, тем не менее, вручается премия
от имени всей конвенции. Это явное противоречие, и, вероятно, организато-
рам "Интерпресскона" следовало бы его как-то преодолеть. Впрочем, если
"Интерпресскон" это не беспокоит, то меня - тем более.
"Аэлита" же потускнела, превратившись в премию провинциального ранга.
Видимо, как к таковой, к ней и следует относиться.
А "Беляевская премия", по-моему, мертворожденная. Слишком уж непонят-
ны действия, предпринимаемые вокруг нее, и уж слишком непредставительны ее
литературные инициаторы. Вероятно, на эту премию надо махнуть рукой.
6. Прежде всего следует уяснить: мнение "Странников" и не должно сов-
падать с мнением "Интерпресскона". Это вполне естественно. Потому что
"Интерпресскон" отражает читательскую "вкусность" произведения, а литера-
турная премия "Странник" - его художественные особенности. Если бы оба мне-
ния совпадали, то и премия "Странник", наверное, бы не понадобилась. "Гра-
вилет" не вошел в финал из-за ничтожной разницы в баллах, то есть, "Стран-
ники" оценили это произведение достаточно высоко. Ну а что касается соб-
ственно финального результата, то мне лично кажется, что Вячеслав Рыбаков
до сих пор не сумел преодолеть некоторую литературную "подростковость".
Юношеский пафос, с которым написан "Гравилет "Цесаревич", разумеется, нра-
вится фэнам и девушкам, что хорошо, потому что существенно увеличивает круг
читателей, но одновременно приводит и к явной поверхностности повествова-
ния, что, наверное, и сказалось в голосовании по премии "Странник". А вооб-
ще, за Рыбакова волноваться не следует: он, наверное, будет одним из самых
читаемых авторов в нашей стране - вероятно, гораздо более популярным, чем
Лазарчук или, например, Столяров.
7. Не надо иллюзий: все указанные вами авторы работают в той же эсте-
тике, что и Лазарчук-Столяров. Разве что за исключением Александра Тюрина.
Тюрин - да. Тюрин - это совершенно особое направление. Что ему, между про-
чим, одновременно и способствует и мешает. Но жюри премии "Странник" сос-
тавлялось именно так, чтобы "перекрыть" все имеющиеся течения в российской
фантастике. И мне очень жаль, например, что по чисто техническим обстоя-
тельствам невозможно было включить в жюри Михаила Веллера и Бориса Штерна.
Но как только Эстония немного цивилизуется и как только у Киева перестанут
возникать искусственные проблемы с Москвой, как они оба получат соответ-
ствующие приглашения. Я во всяком случае на это надеюсь. А вообще на одном
из майских заседаний жюри была принята концепция "медленного расширения":
все талантливые писатели по мере выхода книг будут получать приглашения в
жюри премии "Странник". И при этом в качестве реальных кандидатур называ-
лось большинство перечисленных Вами авторов. Только не надо спешить: демок-
ратия в литературе имеет и негативные характеристики. И еще раз для тех,
кто не понял: мнение "Интерпресскона" и "Странника" могут не совпадать, как
не совпадают зачастую "Хьюго" и "Небьюла". Это - реальность: премии сущес-
твуют в разных художественных координатах.
8. О подобных предположениях можно сказать: "маразм крепчает". Я вам
тоже задам вопрос. Если декларируется, что "Интерпресскон" - наиболее прес-
тижная премия в Российской фантастике, причем вручается она только авторам,
пишущим в строго определенной манере, то не является ли это прямой попыт-
кой объявить это направление в фантастике генеральным и наиболее приоритет-
ным - и косвенной попыткой заставить и других авторов писать в той же мане-
ре? И нельзя ли это расценить как подавление свободы творчества?
Всякая премия - это известного рода давление, потому что, вручая пре-
мию, мы как бы говорим и сами себе и другим: "Вот это лучшее", - что естес-
твенным образом сказывается на литературных приоритетах. "Странник" не ис-
ключение. "Странник", собственно, потому и был вызван к жизни, чтоб уравно-
весить давление читательских премий. Хотим мы этого или не хотим, но в ли-
тературе всегда будут присутствовать направления "хлеба" и "сникерса".
Удручающие результаты некоторых премий фантастики позволяют считать, что
читатель тяготеет все-таки к "сникерсу". "Сникерс", конечно, вкуснее, но
при без "сникерса" жить, в общем, можно, а без "хлеба" нельзя. Профессио-
нальная премия "Странник" представляет собой отстаивание "хлеба" в фантас-
тике. От нас требуют "сникерсов", от нас явно или неявно ждут сугубо раз-
влекательной литературы. И вот тут "Странник" должен сказать твердое "нет".
Пусть читателю нравятся только "сникерсы", пусть он склонен безудержно пог-
лощать лишь не очень качественный шоколад, пусть обертка конфеты красивее,
чем подгорелая корка, но в литературе должен существовать и "хлеб", потому
что без "хлеба" не будет ни "сникерсов", ни литературы.
9. Тем, кто слышал, что "Странник" "провозглашается премией совершен-
но конкретного направления - направления, отождествляемого обычно с работа-
ми Столярова", я советую обратиться к врачу: у них слуховые галлюцинации.
Лишь клинический кретинизм оправдывает подобные заявления. Никакой реальной
основы они под собой не имеют. Если мы рассмотрим жюри премии "Странник" по
направлениям, то литературно оно, по-видимому, распределяется так: Гевор-
кян-Лукин-Михайлов - одно направление, Рыбаков-Стругацкие - как мне кажет-
ся, совершенно другое, Лазарчук-Столяров - направление третье. И особняком
стоят Булычев и Успенский, представляющие собой совершенно самостоятельные
явления в современной фантастике. Доминирования какого-либо одного направ-
ления нет. И хотя другие члены жюри, вероятно, распределили бы авторов
по-другому, но представленный в "Страннике" спектр очень широк и, по-моему,
отражает почти весь спектр российской фантастики. И вообще вся критика
"Странника" сводится лишь к одному: Как они (писатели) это посмели? (Поче-
му не посоветовались со мной, я лучше всех разбираюсь в литературе?). Гро-
могласные критики "Странника", вероятно, не чувствуют, что они фактически
отстаивают диктат одного (а именно, своего) литературного мнения, своего
монопольного безоговорочного права решать, абсолют приватного вкуса в худ-
ших его проявлениях - и что все аргументы, которые они так страстно выска-
зывают, могут быть обращены против них. Вероятно, им следует уяснить неко-
торые элементарные вещи: их мнение не единственное, и их вкусы не есть
окончательные и бесповоротные. Писатель - не игрушка в руках читателей, у
писателей - может быть и свое литературное мнение и свое безусловное право
это мнение высказать. Вот, что требуется понять критикам "Странника", и как
только это будет понято, так все сразу же встанет на свои места.
10. При создании жюри премии "Странник" принимались в расчет только
литературные соображения: член жюри должен был существовать в литературе
давно, обладать значительным количеством опубликованных произведений и
иметь - пусть большую, пусть меньшую - устойчивую писательскую репутацию.
Никакие иные критерии при этом не фигурировали. Было бы, наверное, проще
всего взять в жюри одного из нынешних критиков "Странника", например, того
же уже упоминавшегося "озвучивателя" - я уверен, что из яростного оппонен-
та премии он немедленно превратился бы в ее не менее яростного защитника.
Но вот это как раз было бы решение политическое. А вообще, создавать жюри
премии "Странник" было легко: за прошедшие десять лет стало ясно, кто чего
стоит - кто писал рассказы, повести и романы, а кто делал карьеру или жало-
вался на трудности. Список предлагаемого жюри составился сам собой, и, как
я понимаю, серьезных претензий не вызывает. Наиболее ценным, с моей точки
зрения, здесь является сугубая личная независимость: как бы хорошо ни отно-
сился ко мне Рыбаков, но голосовать он все равно будет так, как считает
необходимым, и как я, в свою очередь, ни уважал бы Лазарчука, но уж если
произведение не понравится, то голосовать буду против. Тот, кто лично знает
членов жюри, тот, наверное, согласится, что здесь невозможны ни сговор, ни
групповщина. Личная честность каждого обеспечивает коллективную честность
жюри, и не видеть этого, по-моему, может лишь тот, кто заведомо не хочет
этого видеть.
Я надеюсь, что "Странник" и дальше останется на твердых литературных
позициях, что в жюри сохранится взаимное уважение друг к другу и что не
смотря ни на какое давление со стороны эстетическая независимость "Странни-
ка" останется непоколебленной. Потому что в противном случае его ждет неза-
видная участь - участь тех рыхлых премий, что сейчас агонизируют у всех на
глазах.
11. Дня за два до "Интерпресскона" я звонил Игорю Всеволодовичу, и он
объяснил мне, что сейчас у него, к сожалению, сложные семейные обстоя-
тельства. Если он сможет, то он, конечно, приедет. Обстоятельства, вероят-
но, сложились так, что приехать Кир Булычев не имел возможности. Мне очень
жаль. И, однако, никакие "этические нюансы" при этом не обсуждались. Не
высказывал их Кир Булычев и впоследствии. Чего не было, того не было. И не
стоит поэтому создавать ложных сущностей. Вероятно, не стоит домысливать за
человека то, чего он не говорил. Это попросту неприлично. Повторяю: мне
очень жаль, что Кир Булычев не приехал, но, признаться, я временами даже
испытывал некоторое облегчение. Потому что иначе мне было бы стыдно перед
ним за тот грубый "наезд", что во всем безобразии выплеснулся на "Интер-
прессконе". И не важно, что орали (другого слова не подобрать) всего пять
или семь человек - их желание не разобраться, а затоптать, было вполне оче-
видным. И мне, видимо, пришлось бы тогда извиняться перед Игорем Всеволодо-
вичем, как пришлось извиняться перед другими попавшими сюда впервые людьми,
объясняя, что народ у нас, в общем-то, неплохой, но, простите, у пары чело-
век "крыша съехала". И пускай этих "съехавших" действительно было очень
немного. Атмосфера "орущей толпы", которую они создавали, все равно неп-
риемлема. Разумеется, я понимаю, что руки чешутся, а врагов уже нет. Разу-
меется, я понимаю, что гораздо интересней ругать "Странников", чем Пищенко
или Медведева. Разумеется, я понимаю, что желание быть на виду, вероятно,
может иметь и самые экзотические очертания. Но "непримиримой оппозиции"
следует, вероятно, учесть: если девять российских фантастов предпринимают
какие-то действия, то, наверное, за этим скрываются весьма серьезные об-
стоятельства. И, наверное, следовало бы сначала эти обстоятельства прояс-
нить, следовало бы прояснить мотивы и намерения этих писателей, следовало,
наконец, хотя бы подумать - может быть, тогда часть вопросов исчезла бы са-
ма собой. Но чего уж точно делать не следовало, так это сразу же швырять
кирпичи, взбаламучивая "Интерпресскон", по которому сейчас судят о россий-
ской фантастике.
12. В Положении о литературной премии "Странник сказано: "Литератур-
ное жюри премии "Странник" не отчитывается перед учредителем ни по процеду-
ре, ни по результатам присуждения премии "Странник". Было бы наивно предпо-
лагать, что раз "Terra Fantastica" финансирует премию, то за нее и проголо-
суют. Это абсолютная чепуха. Жюри "Странника" независимо. Спонсор деньги
предоставляет, но он не может повлиять на результаты голосования. Это сле-
дует до конца понять всем: фэнам, спонсорам, читателям, участникам "Интер-
пресскона". И, наверное, следует также иметь в виду, что сама премия
"Странник" присуждается издательствам российскими авторами. Издательство
может выпустить пятьсот книг Гаррисона и премию не получить, но оно может
издать пять книг российских фантастов и претендовать на получение премии.
Разумеется, "Terra Fantastica" сделала меньше, чем от нее ожидали, но она
она все же сделала в отличие от других - только-только сейчас начинающих
интересоваться российской фантастикой.
13. Извините за правду, но делать мне больше нечего, как сидеть и ду-
мать, что именно могло задеть Юрия Флейшмана? Откуда я знаю? Может быть ему
не понравились девушки в шоу "Странника". Может быть, он считает, что они
были одеты слишком легко, что, наверное, и задело Ю. Флейшмана, известного
своим целомудрием. Извините, но Флейшман - еще не фэндом. Извините меня, но
только идиот может предполагать, что Булычев, Геворкян, Лазарчук, Лукин,
Михайлов, Рыбаков, Стругацкий, Столяров и Успенский сговорились и решили
намеренно оскорбить фэндом и фэнов. Это же какую тупую башку надо иметь,
чтобы такое высказывать. Ну - не понимает товарищ Флейшман. Ну - объясните
ему, пожалуйста, что он - не понимает. Только сделайте это самостоятельно,
не привлекая писателей. Жалко времени, которое тратишь на подобную чушь. И
вообще я должен сказать, что вопросы, которые здесь поставлены, совершенно
напрасно названы "неудобными". Неудобства тут никакого: вопросы просто ду-
рацкие. Очень трудно поверить, что кто-нибудь задает их всерьез, и еще
труднее понять, зачем потребовались ответы писателей. Почему серьезные лю-
ди должны анализировать бред - может быть, и прорывающийся у кого-то, но не
имеющий реального содержания. Меня не слишком удивляют лживые до кретиниз-
ма статьи Логинова и Больных, я давно знаю Логинова, как человека глупого,
подлого и продажного. Вероятно под стать ему и его приятели, но меня удив-
ляет другое: почему никто не сказал о позитиве, который наработан "Интер-
прессконом"? Ведь в конце концов, был проведен лучший кон за последние го-
ды - и блестяще организованный, в чем заслуга команды А.Сидоровича, и имею-
щий литературное содержание, которое очевидно, и продемонстрировавший внеш-
ний блеск, что для кона, как для литературного шоу достаточно важно. Рабо-
та была проделана колоссальная, был создан базис на котором можно строить
мир новой фантастики. На "разборе полетов" после "Интерпресскона" кто-то
сказал: Ничего, все в порядке, работаем дальше. Я уже не помню, кто именно
так сказал, но, по-видимому, - это самое правильное решение.
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ АНДРЕЮ ГЕННАДЬЕВИЧУ **********
**************** ЛАЗАРЧУКУ, ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК" ****************
Ребята!
Ваши вопросы действительно оказались неудобными - в том смысле, что
мне было неудобно, неловко отвечать на них, причем, что характерно, не за
себя мне было неловко, нет. Поэтому то, что я наотвечал, я отправлять не
стал. Это было скучно, занудно и глупо (впрочем, каков вопрос - таков от-
вет). Но и оставить все так, как есть - недостойно. Поэтому позвольте прой-
тись еще раз не вполне по пунктам и не вполне по темам.
1. Я сам родом из фэндома, а потому не хочу обсуждать эту тему.
2,3. Я не имею никакого мнения на этот счет - потому что мне это
АБСОЛЮТНО НЕИНТЕРЕСНО.
4. Я, как и Щеголев, крайне возмущен, что Столяров считает фигурой но-
мер один себя, а не меня. Что же касается фэндома, то в нем, насколько я
знаю, существуют одновременно все возможные мнения.
5,6. Говорить о сравнительной престижности еще рано, подождем лет над-
цать. С точки зрения четкости критериев отбора для меня сомнительны "Аэли-
та" и "Беляевская". Обе профессиональные премии, на мой взгляд, технически
безукоризненны (почти, но об этом в другой раз); из читательских "Великое
Кольцо" мне кажется более продуманным и взвешенным. Что касается "ИПК", то
он, повторяюсь, присуждается очень ограниченным кругом фэнской элиты, пер-
сонально приглашенной на мероприятие; клубный принцип неплох - но почему
члены этого клуба так злобно нападают на членов другого клуба, писательско-
го? Почему никто не увидел абсолютной схожести в принципах формирования жю-
ри "Странника" и "ИПК"? Или, как водится, сучок заметнее бревна? Далее:
обидное для Рыбакова неучастие его романа в финальной схватке вовсе не сви-
детельствует о том, что принципы "Странника" никуда не годятся. Если во-
семь писателей, работающих в жанре и имеющих имя, поместили некое произве-
дение четвертым в списке (при этом не совещаясь друг с другом, не испыты-
вая ни информационного, ни эмоционального давления со стороны, поскольку
первый этап голосования был заочным) - это о чем-то говорит. Поймите: писа-
тели оценивают вещь еще и с изнанки: не только КАК ПОЛУЧИЛОСЬ, но и КАК
ДЕЛАЛОСЬ. И с писательской точки зрения нелюбимый читателями роман Столяро-
ва СДЕЛАН ЛУЧШЕ. Я так не смогу, даже если очень захочу, - вот один из кри-
териев оценки. Понятно, что читатели с такой меркой не подходят - поэтому
разногласия будут всегда (как будут - изредка - совпадения взглядов). И
еще: раз уж неудобные вопросы, вот вам неудобный ответ: после голосования
по "ИПК" ко мне трижды подходили и говорили так: извините, ваша вещь мне
нравится больше, но Николаев ходил по номерам и душу вынимал - требовал,
чтобы голосовали за Рыбакова. Замечу, что в системе "Странника" такая си-
туация невозможна в принципе. Да и неинтересно это, поймите.
7,8,9. Симптоматично, что среди потенциальных неполученцев "Странника"
вы упомянули одного из его создателей: Сергея Иванова. Согласитесь, что это
говорит об ошибочности вашей исходной позиции: что "Странник" "вручается
только авторам, пишущим в строго определенной манере", "направлении, отож-
дествляемым обычно с работами Столярова". С чего вы это взяли? Кем это бы-
ло провозглашено? Или вы смешали тезисы доклада Андрея Михайловича с поло-
жением о премии? Нет уж, пожалуйста: суп отдельно, мухи отдельно. Прочтите
начало вопроса 9: там уже есть ответ.
Странные вы ребята: навыдумываете сами черт знает чего, а потом тре-
буете ответа с других.
10. С кого-то же надо было начинать.
11. Если обещать и не приехать - это проявление исключительной этичес-
кой тонкости, то... н-да. Что касается поправок Булычева к Положению, то,
на мой взгляд, они не улучшили, а ухудшили его - именно с этической сторо-
ны. Ведь исчезла анонимность бюллетеней. Я буду настаивать на своем вариан-
те: автор автоматически ставит себе высший балл, но при подсчете самая вы-
сокая оценка не засчитывается.
12. Я полностью с вами согласен: да, это было бы красивым жестом. Но
тогда первое место занял бы "Северо-Запад", который мало того, что выпус-
тил меньше книг русских авторов вообще и лауреатов различных премий в час-
тности (это основной критерий работы издательства), но после истории с Пе-
румовым вообще заслуживает обструкции.
13. Значит, так: первоначально такого намерения, разумеется, не было.
Но чем дальше, тем больше оно возникает. Пусть желающие быть оскорбленными
- будут оскорблены. В лучшем из их чувств: чувстве собственной значимости.
Кстати, кто такой этот Флейшман?
0. И без протокола: в статье г-на Владимирского мелькнули слова: "ди-
кая варварская Россия". Вот это настоящее оскорбление, без обиняков. Пацан,
который тащит, по богатству ума, оккультную беллетристику на рецензию фило-
софу-марксисту (а другим просто степеней не присваивали, а то и сажали) - и
ничуть не удивляется, что тот освоил лишь "физиологический уровень", -
вполне может так думать. Да, для него существует лишь физиологический уро-
вень "Омон Ра", десять страничек пересказа "Монахов под луной", групповой
междусобойчик зазнавшихся писателишек при дележе бронзовых статуэток - че-
ловек стаи просто органически не может представить, что люди могут стре-
миться не урвать себе, а дать другому. Смердяков в чистом виде - даже лек-
сика та же.
29.09. 94. А.Лазарчук
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА ИСКРЕННИХ ОТВЕТОВ ВЯЧЕСЛАВА РЫБАКОВА ************
1. Как я себе представляю, фэндом в нынешнем смысле этого слова начал
складываться лет десять-пятнадцать назад и алкал, главным образом, фантас-
тики, альтернативной тому чтиву, которое гнала "Молодая гвардия" в застой-
ные и пост-застойные времена. Он жаждал читать, жаждал перечитывать, жаж-
дал переводить то, что официальные структуры не печатали и не переводили,
жаждал смотреть тогда еще редкие видики, жаждал обмениваться неофициальной
продукцией... Трудно переоценить его тогдашнюю культуртрегерскую роль. Фэн-
дом был единственной референтной группой, более того, основной питательной
средой для фантастов, отторгавшихся ороговелой структурой официальных изда-
тельств. Он был коллективным пропагандистом и агитатором. Из него постепен-
но начали вырастать профессиональные писатели, профессиональные переводчи-
ки, профессиональные критики, профессиональные литагенты, профессиональные
издатели. И, как только пали тяжкие оковы, эти начавшие вырастать сразу
взяли да и выросли - в людей, профессионально делающих какое-либо связан-
ное с фантастикой дело. А те, кто не выросли и не стали делать дело, стали
просто первым и самым близким кругом потребителей данного вида литературы.
Стали просто читателями. В самом благородном, отнюдь не уничижительном
смысле этого слова. Они наверняка делают какое-то другое дело - конструи-
руют, торгуют, воруют, учат, заседают в парламентах, стреляют... Но с НФ их
дело не связано, с нею связаны лишь они сами, как читатели.
Какое значение имеет фэндом для фантаста? Простите, но почему мы в
своем ракетно-гоблинском гетто все время лезем открывать велосипед, да еще,
как правило, со спицей вместо седла? Какое значение имеют читатели для пи-
сателя - кому пришло бы в голову ставить вопрос в такой форме? Какое значе-
ние имеют слушатели для музыканта? Да, два профессиональных композитора мо-
гут в молчании и тишине, сдержанно поцокивая языками, наслаждаться партиту-
рами друг друга - но потом эти партитуры все же звучат! Должны звучать в
залах, на дисках, на площадях. Целые оркестры их лабают! Какое значение, в
конце концов, имеет воздух для птицы? Вода для рыбы? Такая переформулиров-
ка выглядит совсем уж шизофренично, правда? Ежели кто не знает ответов на
эти вопросы, советую вот что: поймайте рыбку, положите на бережку метрах в
двадцати от полосы прибоя и понаблюдайте за нею минут ...цать или чуть
больше. Словом, пока рыбец не скиснет. Когда завоняет тухлятиной, можно
воскликнуть: "Эврика! теперь знаю!"
Но еще более шизофреничной является ситуация, когда вода говорит рыбе:
"Слушай, ты тут без году неделя плаваешь, а я вечная. Я таких, как ты,
мильон перевидала. Рыба Урсула всегда плавала то с мужского плавника, то с
женского. Рыба Фармер дрыгала хвостом в ритме бигармонических колебаний:
сдох-воскрес, сдох-воскрес... А рыба Булычев столько икры наметала, что те-
бе, хоть лопни, не догнать. Но все-таки попробуй все делать, как они, не
выпендривайся".
Возводить свою высокую для партнера по дуальной системе значимость в
ранг права диктовать ему свои требования всегда фатально для обоих. Крес-
тьяне, сознававшие, что без их хлеба город помрет, предложили, как извес-
тно, Сталину сплясать: дескать, тогда сдадим зернишко. Сталин сплясал -
коллективизацию. Мерли и в городах, и в деревнях, только в Кремле жратвы
хватало. Надо вам этого?
Никто и никогда не сможет лишить читателя права и, в сущности, неиз-
бежного состояния любить одни произведения и не любить другие, принимать
тех авторов и не принимать этих, за что-то платить, а мимо чего-то идти,
даже глаз не скосив на однообразно цветастую обложку. Это есть нормальное
срабатывание обратных связей, без которого искусство никогда не будет поня-
то народом и никогда не будет понятно народу. Но если читатель накоротке
начинает откручивать писателю пуговицу, приговаривая: "Старик, ты тут на-
портачил. Я бы на твоем месте вместо кибердвойника сразу ввел...", то пусть
не обижается, услышав в ответ: "Иди вводи. Вон, девочки скучают".
2-3. Долго не мог понять, почему фраза кажется мне смутно знакомой, и
наконец вспомнил. "Все кошки смертны. Сократ смертен. Следовательно, Сок-
рат - кошка". Примерно на этом уровне логика в пункте 2.
Насколько мне известно, Андрею Михайловичу Столярову надо очень сильно
приплатить, чтобы он высказал не свое, а чье-то чужое мнение, да и то неиз-
вестно, согласится ли он. Насколько мне известно, Борис Натанович Стругац-
кий тоже не любитель петь с чужого голоса. Вероятно, он может говорить не
то, что думает и не говорить того, что думает - как и любой человек, между
прочим - но он будет говорить то, что в данный момент хочет сказать именно
он. Я не исключаю, что по многим вопросам позиции Стругацкого и Столярова
действительно совпадают. Я не исключаю, что Стругацкий, увидев в Столярове
человека, способного не только доверять бумаге свои скорби, но и делать де-
ло, старается, насколько это возможно, поддерживать его в его усилиях. Я не
исключаю, что Стругацкий верит, будто "Терра Фантастика" со временем ста-
нет не то, чтобы могучим, но чрезвычайно авторитетным издательством, публи-
кующим фантастику, принципиально отличную от развлекательно-коммерческой, и
при каждом удобном случае старается поддерживать своим авторитетом именно
издательство; а уж так звезды расположились, что для стороннего наблюдате-
ля "Терра Фантастика" ассоциируется прежде всего с парой Ютанов-Столяров.
То, что подобная позиция чревата изоляцией издательства - особенно в усло-
виях уменьшения числа публикуемых этим издательством книг - по-видимому,
упускается из виду всеми тремя или, по крайней мере, не воспринимается ими
как серьезная опасность. Но, возможно, неправ здесь как раз я; поживем -
увидим. Во всяком случае, публиковал Ютанов и роман Лукьяненко, и повести
Иванова - когда имел такую возможность.
4. Я считаю Андрея Михайловича своим другом, и совершенно не намерен
прилюдно обсуждать черты его характера. Полагаю, Столяров действительно
считает, что его место в строю фантастов расположен где-то между 1 и 1,5.
И, если это так, то считает он это небезосновательно. Во всяком случае, по
деловой хватке, профессиональной требовательности к себе и работоспособнос-
ти найти фигуру, сопоставимую со Столяровым, затруднительно. Касательно же
того, что именно и как именно он пишет... Мне, например, кажется, что со
страниц многих его последних произведений буквально веет арктической пусты-
ней. Что он, как Кай, все пытается выложить из льдинок слово "вечность" в
надежде получить наконец от Снежной Королевы долгожданные коньки. Он об
этом моем мнении прекрасно осведомлен. И плевать ему на него. И правильно.
Значит, он художник, а не ремесленник, работающий на заказ - пусть даже
неявный.
Относительно пьедестала. Почему-то ни у Медведева, ни у Пищенко, ни у
Суркиса, ни у многих других воздвигнуться на Стругацком не получилось. Ни
путем разрушения пьедестала, ни путем заползания на него. Уже само по себе
это должно наводить на размышления. Стругацкий, пардон, еще не в маразме,
чтобы подставлять свой пьедестал не тому, кого он, Стругацкий, на этом пье-
дестале хочет.
А по большому счету, вся эта пьедестальная коллизия вообще представ-
ляется мне плодом паранойи.
Я разделяю многие тезисы Щеголева. В частности, я согласен с тем, что
никого "новая волна" не победила и победить не могла и не может, ибо так
называемая война происходит тут между белыми шахматными фигурами и бубен-
ной карточной мастью, да еще и на кегельбане. Я согласен с тем, что гово-
рить о несоздании структур, создавая структуры, выглядит фарисейством. Что
же касается обмена непарламентскими выражениями - честное слово, дуболом-
ная безаппеляционность Столярова вызывает во мне большее уважение, чем ко-
кетство Щеголева своей беспомощностью, болезненностью и малым чином. Явно
имеет место фатальная психическая несовместимость. Столяров-то точно, пофа-
мильно знает, кто бездарен, и был вполне уверен, что так же точно это знают
остальные; ему и в голову не пришло, что против дистанцирования от бездар-
ностей может выступить кто-то из тех, от кого Столяров дистанцироваться
вовсе не собирался. А Щеголеву в голову не пришло, что, если кого-то назы-
вают посредственным, то это не о нем. Обоюдные комплексы сработали; класси-
ческий вариант беседы телефона для глухих с сетью для бедных. И мы еще меч-
таем о контактах с иными цивилизациями!
Помню, Щеголев, бывший когда-то моим опекаемым - помните институт "о-
пекунства" в семинаре? - и постоянно в ту пору мною хвалимый наперекор мно-
гим (уж очень он, даже в ранних своих вещах, был мне эмоционально близок,
куда ближе Столярова), выпустил наконец книжку. В ответ на мою шутливую
реплику: "Когда подаришь?" (к тому времени я ее уже, кажется, сам купил)
Саша растерянно захлопал глазами и, похоже, всерьез почувствовав себя вино-
ватым, пробормотал: "Ох, мне для нужных-то людей экземпляров не хватает..."
Мне стало смешно и немножко жалко Сашу. Но, будь на моем месте Столяров,
реакция, вероятно, была бы иной. "Так я уже не считаюсь нужным?
Колесовать!" Что ж, это оборотная сторона напористости, деловитости и це-
леустремленности.
5. Престижность премии зависит от очень многих факторов. Тут и дли-
тельность ее существования, и степень уважения и доверия к членам жюри, и
состав награжденных (выражает ли жюри мнение народных масс, или нет), и ма-
териальная составляющая премии, и многое другое. Дольше всех, насколько мне
помнится, существует "Аэлита", ей бы и быть самоглавнеющей - но второй и
третий пункты не оставили от ее престижности камня на камне. По четвертой
позиции самой престижной может оказаться "Беляевская премия", но некоторые
аспекты ее появления на свет до сих пор вызывают кривотолки и, кроме того,
в глазах многих она безнадежно скомпрометировала себя, отдавшись Звягинце-
ву. Однако короткий срок ее существования репрезентативных выборок сделать
пока не позволяет. И уж совсем от горшка два вершка мосластому "Страннику",
который покинул материнское чрево с таким чугунным лязгом, что невольно
вспоминается долго смешившая малеевцев начальная фраза из повести какой-то
девочки: "Заскрежетало входное отверстие. Как же так, - недоумевает герои-
ня, - ведь я его смазывала всего лишь месяц назад!" За этим скрежетом не
услыхать было ни одного разумного, спокойного слова. Хотя из-за чего, соб-
ственно, скрежет? Ведь те же самые вещи Столярова в прошлые годы получали и
"Улиток", и, если не ошибаюсь, "Интерпрессконы" - и небеса не рушились. Что
же теперь произошло? А вот что: дали. Но и не Стругацкий, и не мы. А кто?
Да писатели какие-то... И сразу: ограничение свободы творчества, навязыва-
ние приоритетного направления в литературе...
А вообще-то, конечно, самыми престижными в этом году были "Улитка" и
"Интерпресскон" по большой форме. Потому что их получил я.
6. Не может быть абсолютно объективной премии, и поэтому не может быть
самой престижной премии, как не может быть самого престижного жанра литера-
туры и самого престижного направления в литературе. Каждое направление дол-
жно иметь свою премию, и это будет только способствовать кристаллизации
направлений и расширению их спектра. Что же до меня - дескать, "как выгля-
дит неучастие "Гравилета" в финальном списке..." - то смотрите сами, как
оно выглядит. Я поясню лишь вот что.
Чертков, который накануне "Интерпресскона" позвонил мне и предупредил,
что я даже в кандидаты рожей не вышел, был, похоже, огорчен этим обстоя-
тельством куда сильнее меня. Меня же сей факт не столько уязвил, сколько
заставил на некоторое время заподозрить, что, сам того не заметив, я укло-
нился от столбовой дороги развития отечественной словесности в какие-то ар-
хаичные слюняво-сопливые буераки, и среди пишущих настоящую прозу настоя-
щих мужчин мне не место. О чем я и сделал соответствующее представление
Стругацкому в первый же вечер в Репино. Попытавшись переубедить меня и не
преуспев, Борис Натанович попросил меня потерпеть с выходом из жюри "Стран-
ника" хотя бы до окончания кона хотя бы из уважения к нему, Борису Натано-
вичу, и к его здоровью. Безусловно, именно так я и поступил - хотя подоб-
ная постановка вопроса не могла не сказаться, в свою очередь, уже на моем
собственном здоровье.
Однако, наблюдая, как развивались события дальше и, в частности, зас-
лышав чудовищные и реально ничем не подкрепленные обвинения жюри "Странни-
ка" в пристрастии, жульничестве, продажности и коррумпированности, поняв,
что мой уход будет воспринят не как акт личного художественного выбора, но
как доказательство мафиозности остальных Странников, я счел, что взрывать
изнутри "Странника" и сложившиеся вокруг него структуры будет делом куда
более недостойным, нежели просто оставаться в этих структурах в постоянном
меньшинстве. Нас - это слово каждый понимает по-своему, но все же понима-
ния эти в изрядной степени совпадают - так вот нас и так немного. И если
одни из нас будут ломать то, что удалось создать другим из нас, грош нам
всем цена. Я говорю уже не только о "Страннике".
7. Мала вероятность, мала. А вероятность того, что Лазарчук получит
Нобелевку, велика? А вероятность того, что Столяров еще раз получит Беляев-
ку, велика? Что же им, прекращать писать, если не велика? Вы просто с ума
посходили с этими премиями! А вероятность того, что тридцатитрехлетний шкет
Рыбаков поручкается с тов. Воротниковым и навечно станет самым молодым лау-
реатом Госпремии РСФСР (навечно - ибо страны с таким названием уже нет) бы-
ла велика? Ну, получил. Лучше стал после этого, что ли? Выше ростом, краше
ликом, умней умом? "Роман-газета" его публиковать начала?
Конечно, премии и связанная с ними реклама добавляют весу. Правда,
иногда и убавляют, но это особая статья. В определенной степени премии сти-
мулируют творчество. Но почему премию, задуманную как стимулятор некоего
направления - пусть даже так, хотя и это не факт - обязательно нужно пере-
ломить и приспособить к более близкому тебе направлению? Кто тут кого стре-
мится подавить?
8-9. Хватит. Пишите, как нравится - какую-нибудь премию да получите,
если уж так взяло за живое. Премий уже шесть, а то и семь, а приличных фан-
тастов человек двадцать от силы. Через три года все там будем.
10. Приглашение в жюри "Странника" я расцениваю как признание своих
литературных заслуг, которые "Терра" отнюдь не склонна была отдать в
пользование какой-либо иной группировке, а желала тихо утилизировать и ней-
трализовать в кругу, как сказал бы Тюрин, друзей.
11. У меня нет мнения по этому вопросу.
12. Плоховато отношусь. Но, опять-таки, добрее надо быть, терпимее.
"Терра" издает книг все меньше, и когда удастся переломить эту тенденцию,
никто не ведает. Не исключено, что для учредившего премию издательства это
был единственный шанс получить собственную премию, потом уже было бы не за
что. Поймем - и простим. Ведь издательство-то хорошее, премии всяко достой-
ное! Почему все об этом вдруг забыли?
13. Это уже на уровне бреда. А вручение без разрешения Флейшмана
"Оскара" или "Небьюлы" его, Флейшмана, не оскорбляет? Или тоже оскорбляет?
Чего он, Флейшман, собственно, ждал? Что каждый документ страннического жю-
ри будут носить ему на подпись? Что на каждой бумажке будет жирно красо-
ваться виза "Утверждаю. Флейшман" или, даже скорее, "Не утверждаю. Флей-
шман"? Как могут несколько человек, приняв то или иное решение, оскорбить
им других людей, не имевших к процессу выработки данного решения ни малей-
шего касательства? А то, что ускорение свободного падения возле поверхнос-
ти земли оказалось равно 1 "жэ" без согласия фэндома, фэндом как-нибудь пе-
ретерпит? Столяров в пылу полемики долго доказывал, что лишь тот у нас в
стране писатель, кто Страннику давно приятель - но это почти все слова,
цепляться за которые могут лишь те, кто нарочно желает поскандалить. А ес-
ли взять по сути? Представим семью, члены которой, пощелкав кнопками прог-
рамм, утихомирились наконец у телевизора - правда, дед и внук, презрев
трансляцию, плюнули и пошли на кухню пить чай с вареньем; и вдруг - тара-
рам в дверь, соседи сверху. "Вы что, "Сталкера" смотрите? Да Стругац-
кие-Тарковские вас купили, верняк! Да по второй российской "Молчание ягнят"
крутят! А ну, шкуры продажные, переключайтесь живо!"
Вопрос на засыпку: кто в этой ситуации кого оскорбил?
***** ТРИНАДЦАТЬ НЕУДОБНЫХ ОТВЕТОВ ЕВГЕНИЯ ЛУКИНА ЖУРНАЛУ "ДВЕСТИ" ******
Ребятушечки!
Вы что там у себя в Питере совсем с ума стряхнулись. Вы же засушили
скандал на корню. Или в рекламе из вас никто не работал? Один бы только
слух о том, что Столяров собирается рвануть "Жигуль" начиненный динамитом у
подъезда Щеголева, привлек бы внимание публики (что бы не сказать - народа)
к отечественной фантастике. А вы о каких-то идеях, концепциях, точках зре-
ния... Стыдно господа! Можно подумать не было такого грандиозного шоу, как
штурм Белого Дома. Пусть часть фэндома попытается линчевать Столярова пе-
ред Эрмитажем, а другая его (не Столярова, естественно) часть, в камуфле и
с демократизаторами, с трудом его (опять таки не Эрмитаж) отобьет. Только
чтобы отбили смотрите!
Ладно. Хоть вы и коришневато скушные, но на вопросы отвечу.
1. Под термином "Фэндом" я, как правило, понимаю квартиру Бориса Зав-
городнего. Значение имеет большое.
2. Если Андрей Столяров, призывая к литературной войне (например), в
самом деле высказал точку зрения Бориса Стругацкого, то прошу считать меня
озадаченным.
3. Если Андрей Столяров внушил Борису Стругацкому идею той же, скажем,
литературной войны, то за каким позвольте дьяволом он излагал ее сам? В ус-
тах мэтра она прозвучала бы куда солиднее.
4. Объявив, что Андрей Столяров полагает себя фигурой номер один,
Александр Щеголев невольно отвел себе (в рамках данного скандала, разумеет-
ся) как минимум второе место. Ну куда же им теперь друг без друга! Публика
ждет.
5. Видимо все-таки наиболее престижно "Великое Кольцо". Лукиным оно
присуждалось четырежды. А все остальное - так, шелупень.
6. Не иначе, Столяров подпустил в компьютер вирус, заранее натаскан-
ный на Рыбакова.
7. На столько вот.
8. Если творчество можно подавить, то какое он к черту творчество?
9. Иными словами вы намекаете, что я выставлял баллы не совсем чисто-
сердечно? Милостивые государи, фильтруйте базар!
10. Литературных заслуг за собой не числю. В жюри вошел за крупную
взятку.
11. А такой чувствительный к этическим нюансам, как Кир Булычев, не
приехал потому, что мало, подозреваю, предложили.
12. Еще бы я вам не голосовал за "Терру Фантастику", если они как раз
готовили к печати сборник Лукиных! Я ж не знал тогда, что надуют!
13. Милостивый государь, Юрий Флейшман! Спешу известить, что дуэли в
Волгограде производятся следующим образом: ловишь противника, засовываешь в
контейнер и топишь в Волге. О количестве секундантов прошу сообщить зара-
нее, ибо необходимо уточнить габариты емкости.
Ваш покорный слуга Евгений Лукин.
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ ЭДУАРДУ ВАЧАГАНОВИЧУ *********
************* ГЕВОРКЯНУ, ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК" *******************
ГОСПОДА РЕДАКТОРЫ!
Премного благодарен за первый номер Вашего журнала. С большим удо-
вольствием стал бы его регулярным читателем, а при случае и автором.
Что касается замечаний по оформлению и содержанию, то их нет. Оформле-
но по средствам. О содержании и говорить не приходиться, вполне добротная
канистра коктейля "Molotoff", огня и дыма хватит надолго. Я всегда подозре-
вал, что за добродушным обликом Николаева скрывается если и не кардинал Ри-
шелье, то уж Е.Ф.Азеф (в лучшем смысле этого слова) всенепременно. Когда
будет учреждена премия имени Хулио Хуренито, то первым титул Великого Про-
вокатора должен получить именно он. Так что с меня уже две бутылки.
Я всегда говорил, что такие скандалы, разборки и другие мелкие и круп-
ные встряски жизненно необходимы любой творческой и околотворческой компа-
нии. Иначе в тиши и благолепии мы заплывем салом, а в наших извилинах заве-
дутся белые пауки.
Однако, выпустив эскадрон джиннов из всех емкостей, будьте готовы к
тому, что и ваши головы обильно станут посыпать пеплом и поливать помоями.
(Правильный ответ - "Всегда готовы!").
Теперь перейдем к вопросам Большого Жюри. Хотелось бы, конечно, пос-
мотреть список присяжных на предмет отвода особо одиозных фигур, но тут уж
полагаюсь на вашу порядочность.
А БЫЛ ЛИ ФЭНДОМ?
Вопрос первый. На вопрос о фэндоме однозначного ответа у меня нет. В
свое время я дал определение ИНТЕЛЛИГЕНТА, КАК КУЛЬТУРНОГО ПОТРЕБИТЕЛЯ
КУЛЬТУРЫ. Можно было бы по этой матрице определить ФЭНА, КАК
ФАНТАСТИЧЕСКОГО ПОТРЕБИТЕЛЯ ФАНТАСТИКИ, но это слишком просто, а значит не-
верно. Сказать, что я ничего не понимаю под термином "фэндом" - кокетство.
Меня давно интересовали неформальные, маргинальные и миедиминоральные груп-
пы молодежи (и не только молодежи). Так вот, фэндом не входит ни в одну из
этих групп, а ведь они, казалось бы, перекрывают почти все внеструктурные
страты. Загадка фэндома должна быть разгадана, поскольку предположить, что
фэндом - это клуб персонажей из "Коллекционера" Фаулза и "Мизери" Кинга,
значит обеспечить себе одну или две приличные фобии.
Можно, конечно, сделать обидное допущение о фэндоме, как о своеобраз-
ном отстойнике интравертов-эскапистов, но тогда возникает вопрос - а са-
ми-то мы что там делаем? Фэндом - как клуб? Скучно. Фэндом - как некий эм-
брион будущих социокультурных образований? Слишком хитро. Да и не тянут фэ-
ны на карбонариев, этаких фантмасонов.
Тут вот ведь какая заковыка получается. Я мог бы много и со вкусом по-
рассуждать на эти темы, но у меня нет уверенности, что буду адекватно вос-
принят. Поскольку был свидетелем и участником рождения, взлета и падения
фэн-движения, то мог бы с наставительно подъятым пальцем учить жизни моло-
дых. Но не хочется. Повторяю, нет гарантии, что правильно поймут. Прецеден-
ты были. Напишешь, бывалыча, статью о семиозисе поведения в локально-фази-
рованных псевдоизолятах, а потом иди доказывай по клубам, что это не трак-
тат на тему "О скотской сущности фэна"! Впрочем, дело давнее и практически
забытое.
Фэндом для меня имеет значение как любая хорошая компания для нор-
мального (смею надеяться) человека. В творческом плане - не знаю. Фэны -
это не только читатели и, в первую голову, не читатели. Знавал я фэнов, ко-
торые вообще ничего не читали, и фантастику тоже. Для них важен был сам
факт тусовки. Против таких я ничего не имел, они даже чем-то были симпатич-
ны (не умничают, выслушивают любой бред с открытым ртом, не судят, а пото-
му и не судимы будут). Впрочем, такие либо вымерли, либо разбежались по
другим тусовкам и, вероятно, сейчас где-то в лесах близ Верхнезадрищенска
деревянными мечами защищают родную Хоббитанщину. Дело благородное, безобид-
ное, все лучше, чем в рэкетиры...
Кстати, пока я отвечал на этот вопрос, меня посетила ужасная мысль - а
есть ли фэндом? С кем я общался в Репино - с издателями (пусть даже тонких
журналов с сотенным тиражом), книжными реализаторами (мягко говоря), па-
рой-тройкой критиков, дюжиной предпринимателей, чертовой уймой писателей...
А фэны-то, фэны-то где, я спрашиваю! Был там один, да и то на костылях.
Правда, чудотворный ветер с дамбы вскоре его исцелил, и он, как известный
персонаж известной истории, встал и пошел. Впрочем, вру, какой к черту Зав-
гар фэн, он перекинулся не то в издатели, не то в книгопродавцы. Хуже,
правда, от этого не стал, но некоторая лилейность одежд утеряна.
Наверно, был среди нас все же один фэн, и,наверное, все происходящее
казалось ему тяжелым сном. Но об этом в самом конце вопросника (в смысле -
ответника).
СУЕТА ВОКРУГ А.М.С
Вопросы второй, третий и четвертый. Проблемы специфики восприятия фэ-
нов могут свести в могилу два или три поколения психоаналитиков, если, ко-
нечно, означенные психоаналитики будут оперировать понятиями добрых старых
Фрейда, Юнга и иже с ними, а не реалиями мадридского двора. Это надо же та-
кое придумать - Столяров, как клеврет Стругацкого. Почему-то факт солидари-
зации Б.Н. с А.М. воспринимают как угодно, но не как просто-напросто право-
ту НЕКОТОРЫХ тезисов А.М. А с чего это Натанычу возражать, ежели отрок ис-
тину речет?
Предположение, что А.М.С. в большинстве случаев высказывает мнение
Б.Н. и, наоборот (см. вопрос No 3), суть бред собачий на почве несварения
желудка. Достаточно послушать их разговоры (на людях - имею в виду семинар,
или в узком кругу - чему был свидетель), то все эти домыслы рассыпаются в
прах. Вот уж давно я не встречал парочки, где несхожесть мыслей, творчес-
кой аксиоматики и иных предметов была столь явна. В главном они, конечно,
схожи, как и все мы - в определении добра и зла и прочих нехитрых вещей.
Относительно выпадов и выкриков Щеголева скажу только одно. Если вы,
голубец мой ненаглядный, не считаете себя лучшим, первым и единственным
среди всех, кто когда-то брал, берет или возьмет перо в руки, то какого ле-
шего вообще сунулись в литературу в частности, а в творчество вообще? Лю-
бой уважающий себя "производитель товара" должен запрограммироваться на ус-
пех, внушать себе с утра до вечера, что именно он и только он... И так да-
лее. В противном случае мерзость обыденности сжует его и выплюнет. Что,
собственно говоря, со Щеголевым и произошло. Птичку, конечно, жалко, надеж-
ды подавала, но зачем же гадить в собственном гнезде?
Что касается того, разделяет большинство в фэндоме взгляды вышеупомя-
нутого Щеголева, то статистика мне неизвестна, да и не верю я в нее. А то,
можно подумать, не было написано на хоругви фэндома "Я не провокатор, но я
бы не стерпел". Провокаторы, провокаторы, ребята, и не надо обижаться, это
я в лучшем смысле этого слова.
И чтобы закрыть тему А.М.С., скажу напоследок - если бы я был на его
месте, то за такую грамотную, точно сработавшую и весьма эффективную рекла-
му поставил бы всему фэндому выпивки на три или четыре белые горячки.
Сколько бы сейчас не ерзали столяровоненавистники - дело сделано! Андрей
Михалычу вы обеспечили функциональное бессмертие. Вы слепили такой образ
демона, что только пальчики оближешь. А в наши демонические времена это
именно то, без чего не обойтись. Увы, в сени рыночных кущ вся пишущая бра-
тия вынуждена пускаться во все тяжкие, лишь бы рейтинг не падал. Если вый-
ти из жанра, то сравнить А.М.С. можно с Дали или с Лимоновым. Вне прочих
качеств, это образцы правильно сработанного скандала, волны, шумихи и т.п.
В чем я не вполне согласен с А.М.С. Дело в том, что войны нет и не
ожидается. Война давно проиграна. Как сказано в одном романе, "пока мы в
крови и соплях боролись за каждую пядь земли, теряя друзей и врагов, в на-
ших тылах хозяйничали мародеры". Мы точим шпаги и рапиры, отливаем пули для
мушкетов, а на наших улицах давно стоят танки. Что же нам делать - вести
метафизическую герилью? Наверное, это единственное, на что мы способны.
Впрочем, на эти темы лучше написать что-нибудь отдельное и художес-
твенное.
ЧТО ЕСТЬ ОБЪЕКТИВНОСТЬ?
Вопросы с пятого по десятый. Вот тут, судари мои, у вас пошли загибы,
причем один другого круче. В алфавитном, стало быть, порядке! Каково, а!
Делать что ли нечего, как бессонными ночами размышлять о месте, весе и
престижности премий и наград. По мне - гори они синим пламенем, лишь бы
книжки издавались. Другое дело - повод для встреч, приятный разговор в хо-
рошей компании и так далее. Ну и, разумеется, лучшая премия это та, кото-
рой тебя наградили. Исходя из этого, полагаю лучшей "Великое кольцо" (хотя
до сих пор не знаю, было ли в восемьдесят третьем году голосование, или
Завгар вручил по доброте душевной от себя лично). Мнением делиться смысла
не имеет - это будут либо высокопарное рассуждения, либо хохмочки. Доста-
точно задуматься о карнавализации культуры эпохи распада любой империи - и
все станет ясно. И, собственно говоря, в такие времена нет разницы между
королем на троне и королем карнавала.
Что же касается "Странника", как "наиболее объективно отражающего" и
так далее... Не заставляйте меня прибегать к парламентским выражениям! Что
это за премия, если она не самопровозглашается самой-самой?! Так уж от ве-
ку повелось, и не нам против традиции переть. А чего ждали - поклонов и
приседаний? О неучастии же тех или иных произведений столько было сказано,
что и просто добавить нечего. Ну, не повезло, ну, гениев много, а бронзы
мало, ну, в следующий раз отстегнется... Ну, пусть даже интриги! И если уж
стали поминать конкретные имена и вещи - а получил бы "Гравилет" свои не-
сомненно заслуженные награды, если бы попал-таки в финал? И не надо зали-
вать про объективную оценку, vox populi и прочую чепуху. Из всех способов
оценки демократический - самый худший. Не могу не вспомнить разговор в ба-
ре двух изрядно накачавшихся участников "Сидоркона", оживленно обсуждавших
вопрос, сработал ли в оценке "Гравилета" так называемый "фактор Ельцина",
или, наоборот, "фактор Горбачева"? Иными словами, то ли поддержали обижен-
ного, то ли голосовали в пику ненавистному. Что обидно, никакого отношения
к литературным достоинствам романа (причем, романа гениального, не побоюсь
этого слова), все эти "кулуры" и т.п. не имеют никакого отношения. Но кто
сказал, что все происходящее вообще имело какое-то отношение к литературе?
Страдальческие лики и скорбные вопли типа "я никогда не получу этой
дурацкой статуэтки" отношу к комплексам, о которых высказался по вопросам
2-4. Лично я полагаю, что Логинов, Иванов, Штерн, Брайдер и Чадович, Верши-
нин и др. вполне имеют шансы получить "Странника", причем, именно больше
всех горячившийся Левушка Вершинин больше всех и имеет. Я давно наблюдаю за
его ростом и вижу, что рывки он делает весьма значительные. Другое дело,
непредсказуемость подсчета баллов делает все это чем-то похожим на лотерею.
В этом есть своя прелесть. Предвижу упреки: у одних, мол, на руках выигрыш-
ные билеты, а других даже не допустили к участию. Но, во-первых, это не
так, доступ к "телу" свободен, а что касается условий, то устроители "лоте-
реи" устанавливают свои правила. Кому не нравится - пардон!
Тезис относительно "приоритетных направлений", "генеральных линий" и
"подавления свободы творчества" отношу к последствиям дурной закуси, круто-
го бодуна, а в лучшем случае - тонкого стеба.
Разговорчики по-поводу творческого единообразия членов жюри, эстети-
ческих догм - см. предыдущий абзац. Единственный принцип оценки - нравится,
не нравится. И тут уж моему нраву не перечь! Хотел бы я посмотреть на "вы-
нудителя", побуждающего голосовать, исходя из его "эстетических принципов"!
Несколько забегая вперед, скажу, что намеки на зависимость ряда членов жю-
ри от издательства ТF свидетельствуют о моральных, не говоря уж об эстети-
ческих принципов авторов сиих намеков. Скажу сразу - задолго до "Сидоркона"
многие члены жюри знали, что в обозримом тысячелетии их книги в изда-
тельстве господина Ютанова не выйдут (по причинам, не зависящим от господи-
на же Ютанова).
Как оценивать мотивы приглашения в жюри? Ребята, по-моему вы пытае-
тесь разбудить во мне штурмбанфюрера СС. Вежливость не позволяет ответить в
духе "Оберхаму-оберхамово" или "ступайте на кухню, там вас накормят".
Оскорбительность вопроса, причем, прошу заметить, многослойная оскорби-
тельность, не позволяет на него отвечать ни в какой форме. Вопрос из разря-
да "продолжаете ли вы по пятницам пить кровь убиенных вами же фэнов?" За-
сим перейдем к следующим...
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Вопрос одиннадцатый. Наверно, я просто зверею от вопроса к вопросу, но
тут уж ничего не поделаешь. Почему бы вам самим не спросить у Булычева, от-
чего он не приехал? Даже если бы я знал (а я знаю!), то все равно бы не
сказал. Случайность его неприезд или неслучайность, решайте сами. Имея при
этом в виду, что одновременно со всем у него сгорела дача, возникла горя-
щая поездка в Лондон и т.п.
БЕЗ НАЗВАНИЯ-2
Вопрос двенадцатый. Относительно TF я уже сказал несколько слов, но
могу и добавить. Издательство - это не богодельня, а коммерческое предприя-
тие. Обладание премией - фактор равно коммерческий, связанный с рекламой и
т.п. Исключать себя из номинации - равносильно признанию в слабоумии. Этич-
ность хороша дома, а не на базаре, пардон, книжном рынке. Как раз TF и
страдает из-за чрезмерной этичности, в то время как ряд других издательств,
бесстыдно загребающих бабки на откровенном дерьме, и копейки не дал бы на
проведение Сидоркона. Пусть скажут спасибо, что вообще включили некоторые
из них. Впрочем, знакомая картина. Не могу не вспомнить свою микропьесу
двадцатилетней давности.
ПРОМЕТЕЙ
(драма)
Действующие лица:
Прометей,
Голос из толпы.
Акт первый и единственный
Прометей: - Люди, я принес вам огонь!
Голос из толпы (мрачно): - Ливер береги!
Занавес.
Но это так, к слову пришлось. Я думаю, что каждый из членов жюри мо-
жет обосновать свой выбор по всем позициям, если, конечно, захочет это сде-
лать.
СОН ФЛЕЙШМАНА РОЖДАЕТ ФЭНДОМ
А вот теперь настало время сказать, как все было на самом деле. На са-
мом деле не было никакого "на самом деле". Не было никакого "Интерпресско-
на", не было никаких "Улиток", а уж так называемого Столярова и вообще не
предполагалось. Никакой фантастики не существует, как не существует ничего,
кроме некоего существа, одно из имен которого - Флейшман. То ли вселенские
флюктуации сдвинули равновесие мыслетоков, то ли непостижимые и роковые
предначертания тому причина и повод, но снится этому существу Земля, стра-
на, люди и странные персонажи среди людей. Что-то все время происходит, все
эти фигуранты как бы перемещаются, возникают и пропадают. Мерцают дома и
улицы, а вернее, то, что ему снится как дома и улицы, слова и звуки, прият-
ные и раздражающие... Все тает, струится, исчезает. Возникает быстрокрылый
воробей... Впрочем, это из другой оперы. Вот проснется Флейшман, и все сги-
нет, как не было вовсе...
Это я пошутил. А на самом деле все гораздо серьезнее. Дело в том, что
Флейшман, сам того не подозревая, наступил на очень больную мозоль (не пу-
тать с мозолью Больных). Он не знает, что является ключевой фигурой в не-
кой крупной межгалактической игре, ставка в которой больше, чем жизнь мил-
лиона обитаемых планет. Все эти "фантасты", "фэны" и пр. - либо хорошо за-
конспирированные участники, либо декорации, на которые и внимания обращать
не надо. Игра с Флейшманом ведется тонкая, на грани реальности. Задача-ми-
нимум - вывести его из состояния равновесия. Попросту говоря - свести с
ума. Для того составляются хитроумные заговоры, разыгрываются масштабные
спектакли - коны, с привлечением массы хорошо оплачиваемых статистов. Зада-
ча-максимум - разбудить Флейшмана! Вот проснется Флейшман...
16 сентября первого года до пробуждения Флейшмана
P.S. Скучно живем, господа...
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ ИГОРЮ ВСЕВОЛОДОВИЧУ **********
********* МОЖЕЙКО (КИРУ БУЛЫЧЕВУ), ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК" *********
Дорогие Андрей и Сергей!
Вы хотите, чтобы я ответил на самом деле или вежливо?
Я отвечу как сам все понимаю, то есть невежливо, а вы делайте те купю-
ры, которые сочтете нужными для того, чтобы не нарушить образа вашего зна-
комого дедушки.
Журнал сам по себе нужен и вашу деятельность я ценю. Хотя от номера
сильно веяло провинциальностью - не географической, а психологической. Это
журнал-тусовка, журнал-разборка, а не журнал-размышление. Места для обобще-
ния нету - все спешат побалзать. От этого глупеют даже такие умные люди,
как Боря Штерн или Миша Успенский. Это неизбежно. Ввязываясь в разборку,
начинаю заранее глупеть и я.
Честно говоря, я не понимаю разницы между премиями, о которых вы пиши-
те в своем журнале. Я все думал, что есть какая-то одна с плавучим назва-
нием, которую на паях сделали издательство "Терра Фантастика" и окружение
Бориса Стругацкого, чтобы получить себе по премии. С самого начала для ме-
ня все это звучало стыдно. Но я, как человек глубоко почитающий Бориса
Стругацкого, не мог переубедить его в том, что участие в жюри аморально.
Даже наверное в самом антиутопическом романе не придумаешь премии, которую
члены жюри присуждают друг дружке. Но Борис и вы, затоптали меня ногами,
утверждая, что в Питере соберутся агнцы, вершины чистоты и альтруизма. Кро-
ме того, я не имел возможности прочесть то, что должен был судить. О чем и
сказал Борису, надеясь, что он меня пожалеет и отпустит мою душу на покая-
ние. Борис не пожалел и оставил меня в членах жюри, так как нужен был ка-
кой-то московский писатель и вся эта история не превращалась бы в абсолют-
ный междусобойчик. Когда же я пытался в телефонных разговорах уверять, что
помимо заранее покорных членов жюри в России есть другие писатели, Чертков
доказывал мне, что их достать невозможно и т.д. Дальнейшее мое участие в
этой истории было бы совсем уж непристойным. Представляете, приехал я в Пи-
тер, хожу по кулуарам и мне вслед разумные люди говорят: "Это один из чле-
нов жюри, которые съехались сюда выгрызать себе по премии". Ну выгрызли, и
слава Богу.
Теперь еще замечания (по пунктам, которые вы мне прислали).
7. Кто будет в жюри, тот и получит премию, при условии, что он примет
участие в решающем заседании.
8. Сам по себе пункт тусовочный. На уровне пионерских размышлений: а
если наша пионервожатая любит мальчиков-блондинов, то значит ли это, что
брюнетов больше в лагерь брать не будут?
То же касается и пункта 9. А ты не тусуйся, ты плюнь на трепотню и пи-
ши, что хочешь. Неужели не обойдешься без премии, которую придумали не для
тебя?
На пункт 10 я уже ответил. Нужен был дополнительный шкаф, вот и сдви-
нули.
Пункт 11 я тоже уже объяснил - нельзя приезжать было, если ты себя
хоть чуточку уважаешь. Нельзя участвовать в мероприятиях, имеющих некий
этически сомнительный оттенок. Ах, как вы боролись в свое время с амо-
ральной "Молодой гвардией"!
Пункт 12 также исходит из всего, что я сказал - издательство платило
за пряники не бескорыстно. Ему понадобилась медаль на шею "За усердие". Я
клевещу? Ответ на это заключается в вашем вопросе.
Пункт 13. Не имею чести знать гиганта отечественной мысли по имени
Флейшман. Наверное это какая-то ваша местная тусовочная фигура? Простите,
виноват.
Последнее, что я хочу сказать, касается пункта 2 вашего вопросника.
Книгу Каца (и как мне стало известно - Арбитмана) я прочел только на
днях. Раньше не попадалась. Я знаю, что Арбитман по каким-то своим причи-
нам меня не любит. Это его дело. Я его тоже не люблю. Это мое дело. Но ес-
ли бы я знал в то время, когда мне позвонил Борис Стругацкий и пригласил в
жюри, что в этой тусовке будет участвовать Арбитман-Кац, я бы вообще разго-
варивать не стал. Как известно, я лишен чувства юмора и мне книга Каца не
кажется смешной, а кажется бездарной. По той же причине я полагаю ее оскор-
бительной для меня и выходящей за пределы порядочности. И не в том даже де-
ло, что в книге под собственными именами обосраны лишь два писателя (Влади-
мир Щербаков и я), но дело в одной хорошо известной Арбитману детали, кото-
рая среди порядочных людей недопустима: я умирал от инфаркта, но пока что
отложил это дело. Арбитман же написал, что я умер от инфаркта и указал пра-
вильную дату моей болезни. Если вам и тем, кто давал премии книге Каца, это
кажется смешным, то тогда у меня совсем другое отношение к юмору. Мне на-
доело отвечать на телефонные звонки (и я не шучу), в которых люди, видев-
шие книгу Арбитмана и знают мою фамилию по моим книгам, звонят мне домой и
выражают соболезнование моим близким. Это мне тоже не смешно.
Что же касается моего дальнейшего участия в каких-либо жюри, или раз-
решения выдвигать на премии какие бы то ни было мои работы, то я категори-
чески заявляю, что не согласен, не буду, не участвую, не состою и не яв-
ляюсь.
Извините за невежливость.
Ваш Игорь Можейко. Москва 20 сентября, 1994 года.
******** ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ БОРИСУ НАТАНОВИЧУ ************
************* СТРУГАЦКОМУ, ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК" *****************
1. Здесь, как я понял совсем недавно, имеет (имело) место недоразуме-
ние. Дело в том, что изначально я под словом "фэндом" понимал все фэнство,
то есть многотысячную толпу фанатов от фантастики, читателей, потребителей
духовной пищи под названием "фантастика", причем потребителей в большин-
стве своем (закон Старджона!) неприхотливых и неразборчивых.
При всем моем уважении к этой многоликой толпе (а я действительно от-
ношусь КО ВСЕМ ЧИТАТЕЛЯМ с должным уважением: в конце концов, это же они
платят мне за мою работу), при всем моем к ним уважении я, тем не менее,
никак не находил им места в структуре "Интерпресскона", который виделся мне
прежде всего как СОБРАНИЕ ПРОФЕССИОНАЛОВ. Профессионалов-писателей, профес-
сионалов-издателей, художников, книгопродавцов, киношников, литературных
критиков и т.д. - то есть не просто людей, которые ловят кайф от общения с
фантастикой, а которые занимаются ею профессионально, для которых она ста-
ла существенной частью жизни и областью приложения творческих сил. Именно
эти люди, по моим понятиям, должны были ежегодно встречаться на "Интерпрес-
сконе", чтобы обменяться информацией, обсудить конъюнктуру, поговорить об
Искусстве и о Вселенной, подвести итоги года и наградить достойнейших.
Только совсем недавно (прежде всего благодаря терпеливым объяснениям
издателей "Оберхама") я понял, что ФЭНДОМ в современном понимании этого
слова как раз и есть сообщество людей, сделавших фантастику частью своей
жизни, не просто читающих ее, но - изучающих, анализирующих, публично об-
суждающих ее, а также торгующих ею, переводящих ее и даже ее издающих.
ТАКОЙ фэндом просто обязан быть частью "Интерпресскона", да он и является
уже его частью - это видно невооруженным глазом.
2-4. Давайте расставим все точки над "i".
С глубоким и искренним уважением отношусь я к Андрею Михайловичу Сто-
лярову, высоко ценю его литературный талант, не могу не отдать должного и
его замечательным организаторским способностям. Мне безусловно близка и по-
нятна его творческая манера, хотя при обсуждении общелитературных вопросов
мы с ним зачастую остаемся, как говорится, каждый при своем мнении. Среди
лучших произведений нашей фантастики последнего десятилетия на мой взгляд
без всякого сомнения навсегда останутся и "Изгнание беса", и "Послание к
коринфянам", - как образцы литературы самого высокого класса.
С глубоким и искренним уважением отношусь я и к Александру Геннадиеви-
чу Щеголеву, какового рассматриваю (уже давно) как самого, может быть, мно-
гообещающего представителя последней волны нашей фантастики. Всегда с удо-
вольствием читаю новые его вещи, всегда с интересом слушаю его нестандар-
тные выступления на семинаре, всегда считал, что "Любовь зверя" и "Кто звал
меня?" - среди лучших из лучших фантастических произведений последнего вре-
мени и способны составить доброе имя любому автору.
Оба уважаемых автора уже давно и безусловно состоялись как писатели,
никаких ЭСТЕТИЧЕСКИХ различий между ними я просто не вижу, и главное (мо-
жет быть, единственное) преимущество Столярова над Щеголевым есть преиму-
щество большей опытности - преимущество, разумеется, существенное, но, сог-
ласитесь, преходящее.
Сказанным выше я хочу подчеркнуть, что ни в коем случае не намерен
принимать чью-то сторону в возникшей (излишне резкой) полемике, ибо оба по-
лемиста мне близки и дороги ОДИНАКОВО.
Я специально перечитал сейчас оба доклада (в "Оберхамовском" изложе-
нии). Как и раньше, я согласен с большинством тезисов Столярова.
Да, в литературе существует только ДВА вкуса: хороший и плохой ("мой"
и "не мой"). Ни о какой "объективности" в литературе и речи быть не может.
Да, имеют право называться ЛИТЕРАТУРОЙ только книги о человеке и о его
судьбе в обществе (по сути именно это Столяров и называет "художественнос-
тью").
Да, плохой писатель ОЧЕНЬ ЧАСТО оказывается и плохим человеком однов-
ременно (не место здесь обсуждать эту любопытную корреляцию, горькую и
опасную, но она есть "наблюдательный факт", как сказал бы естественнонауч-
ник).
Да, престиж фантастики, как равноправного вида настоящей литературы,
принижен и продолжает систематически принижаться тем обстоятельством, что
В.Рыбаков пишет фантастику - и Петухов пишет фантастику, М.Веллер пишет
фантастику - и Ю.Медведев тоже пишет ФАНТАСТИКУ...
Перечень совпадений наших со Столяровым точек зрения можно было бы и
продолжить. Не из этого ли обстоятельства проистекает странное предположе-
ние о том, что Столяров просто "озвучивает" Стругацкого, и еще более стран-
ное предположение, что Стругацкий "принимает точку зрения" Столярова (надо
понимать - за неимением своей собственной)?
Однако любому непредубежденному и достаточно компетентному читателю
ясно, что изложенные тезисы не есть что-то принципиально новое, что обо
всем этом мы - все! - неоднократно уже говорили (на семинаре, в частности)
и писали - в незапамятные времена, и десять, и даже двадцать лет назад.
Что же произошло? Почему доклад Столярова (резкий доклад, жесткий, я
бы сказал, даже - беспощадный) вызвал такую волну протеста? Ведь по сути,
ничего в нем не содержалось, кроме констатации новой реальности и призыва
ко всем писателям демократического направления дистанцироваться от халтур-
щиков, бездарей и политических прощелыг - дистанцироваться и эстетически, и
этически!
Разумеется, в докладе есть утверждения, на мой взгляд, далеко небес-
спорные и даже просто неверные. Например, идея о том, что "хорошую" литера-
туру можно отграничить от "плохой" с помощью некоего Экспертного совета,
представляется мне совершенно ошибочной. (Я сразу представил себе Экспер-
тный совет, составленный из величайших светил кулинарии и дегустации, кото-
рый объявит мне, что овсянка есть вкуснейший и полезнейший продукт питания
- амброзия и нектар богов! Я даже и спорить с ними не стану, для меня эта
проблема не существует: я овсянку НЕНАВИЖУ, у меня к ней идиосинкразия, я
не мог заставить себя есть ее даже во-время блокады!) Соответственно, ни на
чем совершенно не основано представление Столярова, будто жюри премии
"Странник" (или любое другое жюри) способно ОДНОЗНАЧНО отделить плевелы от
злаков и агнцев от козлищ. "Если десять хороших писателей говорят, что кни-
га хорошая - значит она хорошая." Какое заблуждение! Это значит только, что
она соответствует литературным вкусам ЭТОЙ десятки, и ничего более. И я бе-
русь в любом конкретном случае набрать десятку не менее хороших писателей,
которые, так сказать, "не любят овсянку" - пшенку любят, а овсянку нет (хо-
тя охотно готовы признать ее замечательные питательные и даже вкусовые ка-
чества - лишь бы их не заставляли ее есть).
Нет, я полагаю, острая реакция на доклад Столярова возникла не из от-
дельных спорных (или неверных) его утверждений, хотя многие без сомнения
обиделись за своих любимых Гаррисона и Урсулу Ле Гуин, к которым Столяров
был совершенно неоправданно беспощаден.
Из нервного, кровью сердца написанного, контрдоклада Александра Щего-
лева, содержащего больше эмоций, нежели идей (и живо напомнившего мне пред-
смертный крик Гоголевского Остапа: "Батько, где ты? Слышишь ли ты?"), из-
влек я лишь один ясно очерченный тезис, достойный рассмотрения. Это тезис
об угрозе нынешней фантастики со стороны "новых большевиков", захвативших
власть и стремящихся подгрести под себя все и, в первую голову, право "раз-
решать и вязать". И захотелось мне a la Тарас Бульба вскричать: "Слышу,
сынку!" - слышу, но не вижу, а главное - НИЧЕГО не понимаю... Какая угроза?
Какие большевики? Власть - над чем? Или - над кем?..
Неужели непонятно, что в нынешних условиях ВСЕ решает "сладкая пароч-
ка" - тандем ИЗДАТЕЛЬ-КНИГОТОРГОВЕЦ? И есть лишь один критерий оценки кни-
ги: РАСКУПЯТ - НЕ РАСКУПЯТ? И это положение будет существовать до тех пор,
пока не появятся разбогатевшие, сытые, самоуверенные издатели, которые -
наконец-то! - позволят себе быть меценатами и издавать книгу, исходя из ка-
ких-то иных критериев, кроме критерия прибыльности? Неужели же это не оче-
видно?
И неужели же не следует отсюда, что никакие группировки, интриги, об-
ходные льстивые маневры, никакие премии, статьи и телепередачи не способны
изменить этого чугунного миропорядка? Неужели же до сих пор не умер этот
чисто СОВЕТСКИЙ миф, будто бы в литературу можно прорваться хорошо сколо-
ченной группой - как в киношку на вечерний сеанс, без билета, "на
протырку"! Да, такое бывало в прежние времена, но даже и тогда это было ис-
ключением, ибо правилом были: ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЧИСТОТА и БЛАГОСКЛОННОСТЬ
НАЧАЛЬСТВА. А что сегодня мне толку от благосклонности многоуважаемого
Н.Ютанова, если у него нет денег, чтобы издать мою книгу?..
Решительно не понимаю опасений Александра Геннадиевича. Решительно не
понимаю опасений сочувствующих ему участников Интерпресскона. Литература -
дело тихое, индивидуальное, изначально - совершаемое в одиночку. Писатель
по определению - ВСЕГДА ОДИН. Никто ему не поможет, никто его не продвинет,
никто его не возвысит. Кроме единственного движителя, имя коему Дар Божий.
И может быть именно поэтому, чтобы он мог хоть ненадолго сбросить цепеня-
щий груз этого одиночества, чтобы отдохнуть ему от этого проклятого одино-
чества - и следует для него устраивать такие вот сборища, как
ИНТЕРПРЕССКОН. И организовывать премии - для него. И провозглашать здравицы
- в его честь. Чтобы знал он: одиночество его велико, но небезгранично.
Все же прочее - группировки, интриги, "обеспечение прессы", обещания
"устроить", угрозы "не пропустить" - все это от лукавого, и никакой,
сколько-нибудь существенной, роли не играют. (Попробуйте "устроить" книгу,
которая сулит издателю прогар; попробуйте "не пропустить" у него же руко-
пись очевидного бестселлера!).
Допускаю, эта позиция кому-то покажется высокомерной, элитарной, не-
жизненной - возможно. Но это - итог без малого сорокалетнего варения в кот-
ле страстей, именуемом "литературной жизнью". Сорок лет проб и ошибок. И
поимейте наблюдение: дурак учится на своих ошибках, умный - на чужих.
5. Давайте сразу договоримся: престижность премии определяется ТОЛЬКО
ОДНИМ фактором - устойчивостью высокого литературного критерия. Если из го-
да в год, на протяжении многих лет, данная премия вручается за произведе-
ния высокого класса - эта премия обречена быть престижной. Но стоит жюри
засбоить, ошибиться раз, другой и - все: от престижа в мгновение ока ос-
таются лишь рожки да ножки. Так случилось с "Аэлитой". По крайней мере В
МОИХ ГЛАЗАХ она НАПОЛОВИНУ потеряла свой престиж немедленно, сразу же, как
только жюри пошло на поводу у начальства и покривило душой. Еще один или
два аналогичных прокола доканали эту премию (в моих глазах!) окончательно.
То же, к сожалению, произошло и с Беляевской премией: она дала сбой прямо
на старте, и теперь надо ждать, что с нею будет дальше. "Интерпресскон",
надо признаться, сильно подпортил свой авторитет, отдав предпочтение одно-
му вполне посредственному роману. Премия "Великое кольцо", насколько я мо-
гу сейчас вспомнить, ни разу не удивила и не раздражила меня - что само по
себе замечательно, если учесть разнородность состава "жюри", вдобавок еще и
меняющегося от года к году. (Это лишь снова доказывает нам, что "хорошее
всегда хорошо"). О "Страннике" говорить, наверное, еще рано, хотя первый
набор лауреатов устроил меня вполне - премию получили не все хорошие произ-
ведения, но ТОЛЬКО хорошие. О "Бронзовой Улитке" мне судить невместно, но я
тешу себя надеждой, что до сих пор не совершил пока еще ни одной ошибки, во
всяком случае - грубой.
Существует, однако, и принципиально другая точка зрения: престиж пре-
мии есть прежде всего - престиж жюри. Эта точка зрения мне понятна, но при-
нять ее я никак не могу. Как же быть тогда, если жюри вообще анонимно (Но-
белевская премия)? Если жюри состоит из людей, мало МНЕ приятных, но пре-
мии раздает при этом в ПОЛНОМ соответствии с МОИМИ представлениями?.. Если
члены жюри - люди приятнейшие, а представления о литературе у них - ну,
хоть святых выноси?!..
Прошу обратить внимание на то, что до сих пор я рассуждал о премиях с
точки зрения, так сказать, наблюдателя - члена и участника
"Интерпресскона". Но ведь существует еще и точка зрения АВТОРА, - потен-
циального получателя премии! Здесь уж начинают работать факторы, вообще не
поддающиеся учету и даже анализу. Разве что путем анонимного опроса можно
установить отношение ПИСАТЕЛЕЙ к названным премиям (кстати, интересная
мысль, вам не кажется?), и боюсь, после этого картина, и без того достаточ-
но запутанная, запутается вовсе.
Не проще ли нам, дорогие мои, исходить из самого демократического и
самого общего принципа: "Больше премий - хороших и разных"? Пусть к услу-
гам каждого из нас будет премия, которую он считает высокопрестижной, и
(помните анекдот?) премия, которую он не желает признавать вообще.
Я воспользовался случаем, чтобы изложить свое понимание проблемы, сде-
лавшейся вдруг скандально-актуальной. Что же касается расстановки премий по
ранжиру, то я не хотел бы этим заниматься. Это то же самое, как Чубайсу от-
вечать, куда он вложил свой ваучер. Могу сказать только, что самыми желан-
ными премиями на свете являются для меня две - Нобелевская и "Бронзовая
улитка". И знаете, почему? Правильно. Именно поэтому.
6. Никакого "объективного отражения литературной значимости" не сущес-
твует в природе ВООБЩЕ! Существует сугубо СУБЪЕКТИВНАЯ оценка произведения,
причем характерная только и именно для данной группы ценителей. Чем больше
группа, тем для большего числа читателей ее оценка будет казаться "верной".
(Например, премия ИНТЕРПРЕССКОНа кажется широким читательским массам безус-
ловно более "правильной", нежели "Странник" или "Улитка", несмотря на час-
тичные пересечения результатов). Чем однороднее группа (в идеале - все чле-
ны жюри имеют одинаковый литературный вкус), тем меньше ошибка среднего
балла для каждого из оцениваемых произведений, но ТЕМ БОЛЬШЕ читателей ока-
жутся оценкой недовольны (так элитарная критика высоко ценит Г.Гессе и
Т.Манна, к которым основная масса читателей остается вполне равнодушной).
Каждая оценка литературного произведения характеризует одновременно и
данное произведение, и литературный вкус ценителей. Отделить одно от друго-
го невозможно В ПРИНЦИПЕ. Каждый раз, ставя оценку писателю ты ОБЯЗАТЕЛЬНО,
хотя и не сознавая этого, ставишь оценку своему собственному литературному
вкусу.
Практически все социологические опросы показывают: с точки зрения
ЛЮБОЙ оценивающей аудитории (жюри) все оцениваемые произведения делятся на
три довольно ясно выраженные группы: "хорошие", "средние" и "плохие" (вер-
хняя, средняя и нижняя треть итогового списка оцениваемых произведений).
Жюри могут отличаться по своему составу очень сильно (например - жюри, сос-
тоящее из профессиональных литкритиков, с одной стороны, и жюри, состоящее
из школьников старших классов, - с другой), соответственно сильно отличают-
ся оценки одного и того же произведения в баллах, но - что характерно! -
произведения "средние" и "плохие" могут меняться местами в итоговых спис-
ках разных жюри, произведения же "хорошие" всегда оцениваются как хорошие
(остаются в верхней трети списка) ВСЕМИ жюри. "Хорошее всегда хорошо, но
плохое, оказывается, не всегда плохо".
Давайте посмотрим, как работало жюри "Странника" с произведениями
большой формы в 1994 году на первом этапе - отбор финалистов.
СРЕДНИЙ БАЛЛ
Булычев РЕКА ХРОНОС 7.86 0.59
Лазарчук ИНОЕ НЕБО 7.38 0.84
Рыбаков ГРАВИЛЕТ... 7.29 0.61
Столяров МОНАХИ... 7.13 0.61
Михайлов ВЛАСТЕЛИН.. 5.57 0.65
Лукьяненко РЫЦАРИ... 5.38 0.68
Тюрин КАМЕННЫЙ ВЕК 4.63 0.94
Здесь: каждое произведение каждый член жюри оценивает в баллах по
10-балльной системе; предпоследний столбец - средний балл по каждому из
произведений; последний столбец - соответствующая средне-квадратическая
ошибка среднего балла.
Перед жюри стояла на данном этапе ограниченная задача: отобрать ТРИ
кандидатуры для финального этапа. Однако, легко видеть, что пользуясь
ТОЛЬКО 10-балльной системой оценок это сделать невозможно. ОШИБКИ
ПЕРЕКРЫВАЮТ РАЗЛИЧИЯ МЕЖДУ СРЕДНИМИ БАЛЛАМИ. С точки зрения математики (и
здравого смысла) первые четыре произведения имеют ОДИН И ТОТ ЖЕ СРЕДНИЙ
БАЛЛ, различия между оценками носят СЛУЧАЙНЫЙ характер. Поставленная зада-
ча решения не имеет - разве что жребий тянуть. И здесь на помощь приходит
скэйтинг-система.
Члены жюри не только оценивали произведения в баллах, они обязаны бы-
ли еще и распределить их по местам - от I до VII.
Вот как выглядит это распределение:
ЪДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДВДДДВДДДВДДДВДДДВДДДВДДДВДДД¬
¦ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ МЕСТ ¦ I ¦II ¦III¦IV ¦ V ¦VI ¦VII¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Булычев "Река Хронос" ¦ 2 ¦ 1 ¦ 2 ¦ 1 ¦ 1 ¦ * ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Лазарчук "Иное небо" ¦ 2 ¦ 4 ¦ * ¦ 2 ¦ * ¦ * ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Рыбаков "Гравилет "Цесаревич" ¦ 2 ¦ 1 ¦ 1 ¦ 3 ¦ * ¦ * ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Столяров "Монахи под луной" ¦ 2 ¦ 1 ¦ 3 ¦ 2 ¦ * ¦ * ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Михайлов "Властелин" ¦ 1 ¦ 1 ¦ 1 ¦ 1 ¦ 2 ¦ 1 ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Лукьяненко "Рыцари сорока островов" ¦ * ¦ 1 ¦ 1 ¦ * ¦ 3 ¦ 3 ¦ * ¦
ГДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДД†ДДДґ
¦Тюрин "Каменный век" ¦ * ¦ * ¦ 1 ¦ 1 ¦ 1 ¦ 2 ¦ 3 ¦
АДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДБДДДБДДДБДДДБДДДБДДДБДДДБДДДЩ
В таблице можно видеть, сколько именно мест данного номера получило
каждое произведение - например, роман Булычева получил 2 первых места, 1
второе, 2 третьих, 1 четвертое и 1 пятое место.
Мы видим теперь, что вся первая четверка набрала ОДИНАКОВОЕ число пер-
вых мест - по два, и опять же не можем пока сделать выбор. Анализируя чис-
ло вторых мест, мы видим, что в финал выходит пока один только Лазарчук - у
него 4 вторых места, остальные же три претендента набрали опять же одинако-
вое число вторых мест - по одному. И только "с точностью до третьего поряд-
ка малости" мы устанавливаем финалистов: Столяров набрал 3 третьих места,
Булычев - 2 - они и выходят в финал.
Означает ли полученный результат, что Лазарчук написал более мощный
роман, чем Столяров, а Булычев достиг больших творческих успехов, нежели
Рыбаков? Да ни в коем случае! Даже если говорить не о мифической
ОБЪЕКТИВНОЙ ценности данных произведений, а только лишь о СУБЪЕКТИВНОЙ
оценке этих произведений с точки зрения этой, И ТОЛЬКО ЭТОЙ, группы читате-
лей - даже и в этом весьма и весьма узком смысле слова можно сказать лишь
одно: по мнению данного жюри Лазарчук, Столяров, Булычев и Рыбаков написа-
ли ОДИНАКОВО ХОРОШИЕ романы, достигнув относительного успеха в сравнении с
остальными членами семерки. ВСЕ. Больше никакой ЗДРАВОЙ оценки полученных
результатов НЕТ.
Скэйтинг-система слепа, глуха, безразлична к доводам разума и чувства,
ей все равно, с чем иметь дело - с романами или с фигурным катанием, но она
решает очень важную задачу: она ВСЕГДА и ОДНОЗНАЧНО распределяет претенден-
тов по местам. ЧТО НАМ ВСЕМ И ТРЕБОВАЛОСЬ В ДАН- НОМ СЛУЧАЕ.
Давайте не будем путать МАНЕРУ писателя с его ЭСТЕТИЧЕСКИМИ ПРИНЦИПАМИ. Все
названные здесь авторы обладают своей и только своей манерой: Щеголева не
спутаешь с Логиновым, а Тюрина с Сергеем Ивановым. Однако эстетические
принципы у них - общие. Все они работают в рамках фантастического реализма,
то есть для них достоверность описываемого - превыше всего. Они опираются
на "реальную" реальность - жест (может быть, и непристойный), который они
наблюдали в институтской столовке, слово (возможно, грубое), которое услы-
шали на пароме в Верхнедвинске, чувство (не слишком, может быть, благород-
ное и даже вовсе низкое), которое испытали сами в какую-то не лучшую мину-
ту своей жизни... Они выдумывают миры, но НЕ выдумывают реальности, а пото-
му и миры их - реальны и объемны.
Адепты же ДРУГОЙ эстетики исповедуют диаметрально противоположный
принцип: "фантастика должна быть фантастична". Они убеждены, что реальному
миру нечего делать в фантастическом произведении, они обожают твердить о
"специфике фантастики". В своей работе они опираются на выдуманный (ими же)
мир, на мир "каким он должен быть", на мир, не существующий в реальности и,
более того, - не способный в реальности существовать. Они - "выдумывают
психологию". Именно поэтому их герои ходульны и плакатны, их приключения -
назидательны, а творческие манеры так монотонно-дидактичны. Они - учат. Они
- воспитывают. Они - несут миру истину. Со всеми, вытекающими отсюда пос-
ледствиями.
(Долгое время я думал, что они просто не умеют писать, и мне два де-
сятка лет понадобилось, чтобы понять: нет, это их эстетика, это их литера-
турный принцип, они НЕ ХОТЯТ иначе. "Глупость - это тоже ум, только
другой"...)
Не надо заблуждаться: "Странник", по идее, вручается вовсе не авторам,
пишущим в определенной манере - нет! Это приз для писателей, которые ос-
таются в фантастике - РЕАЛИСТАМИ. Поэтому у меня лично нет ни малейших сом-
нений, что и Штерн, и Щеголев, и Логинов, и Тюрин, и еще многие и многие,
любимые мною и с радостью читаемые, БЕЗУСЛОВНО могут, и более того -
ДОЛЖНЫ, ОБЯЗАНЫ претендовать на этот приз! Господи, да ведь приведенный ва-
ми список - это список лучших наших писателей. Побойтесь Бога! Как могли у
вас возникнуть хоть малейшие сомнения на этот счет? Как рука у вас не дрог-
нула противопоставлять Столярова - Лукиным, Успенского - Рыбакову, Штерна,
Щеголева, Лукьяненко - всему нынешнему составу жюри "Странника"? Или, мо-
жет быть, вы готовы с той же жестокой легкостью противопоставить Ильфа-Пет-
рова - Виктору Некрасову, а Платонова - Василию Аксенову? Льва Толстого -
Булгакову? Левый край спектра - правому?
Я вовсе не придерживаюсь мнения, что "Странник" - наиболее престижная
премия в Российской фантастике. Все заявления такого рода представляются
мне полемическими издержками прошлых, настоящих и будущих дискуссий. Только
время и общественное мнение способны расположить все премии по рангам (да и
то, честно говоря, для каждого отдельного человека, если он мыслит самос-
тоятельно, никакое общественное мнение - не указ). То же обстоятельство,
что премия эта может быть присуждена (и теоретически, и, я думаю, практи-
чески) только представителям эстетики РЕАЛИСТИЧЕСКОЙ, вовсе не представ-
ляется мне подавлением свободы творчества. Поощрение определенной тенден-
ции - да, несомненно, но почему вдруг "подавление"? Вот если бы жюри смер-
тные приговоры выносило бы представителям противоположной эстетики, вот
тогда, конечно...
10. Я не испытываю по этому поводу никакого дискомфорта. Наоборот, я
как бы получил дополнительную степень свободы. В 93-м я должен был мучи-
тельно выбирать между "Омоном Ра" и "Посланием к коринфянам". В этом году
"Омон Ра" в тройку финалистов не попал, и я с радостью, ничем не омрачен-
ной, проголосовал за Столяровскую повесть, которую очень люблю,
11. Игорь Всеволодович не приехал потому, что так уж у него получи-
лось. Не он один, к сожалению. И Пелевин не приехал, и Мирер, а ведь соби-
рались. Не хочу гадать, случайности все это или некие жесты. Хотелось бы
верить, что случайности.
12. Я был категорически ПРОТИВ исключения "Терры Фантастики" из номи-
национного списка, когда этот вопрос поднимался. Как? Одно из лучших изда-
тельств России не включается в номинации только потому, видите ли, что нас
волнует, "что станет говорить княгиня Марья Алексевна?" Вздор какой! При-
чем тут этика? Вот если бы ТФ была дерьмовым издательством и спонсировала
бы премию, дабы как-то себя выпятить, - вот тут надлежало бы номинационной
комиссии проявить твердость именно из этических соображений... Что за чер-
товщина? Почему этика должна входить в противоречие со здравым смыслом? Они
что - противоположны? И не приводите мне, пожалуйста, пример с "Бронзовой
Улиткой" и С.Ярославцевым. Это же совсем другое дело. Вот если бы Ютанов
определял призера В ОДИНОЧКУ, тогда да, тогда разговор об этике имел бы
смысл. И я уверен, между прочим, что в этой ситуации Ютанов НИ ЗА ЧТО не
присудил бы приза ТФ.
13. Юрий Флейшман безусловно погорячился. Не только НАМЕРЕННОГО, но и
вообще НИКАКОГО оскорбления кого бы то ни было жюри, разумеется, не допус-
тило. Сама постановка вопроса кажется мне настолько странной и неожиданной,
что я, право, теряюсь. Обычно в таких случаях я пытаюсь найти подоплеку,
скрытые причины обиды и раздражения, которые самому раздраженному, может
быть, не ясны, но в данном случае у меня просто ничего не получается. Я НЕ
ПОНИМАЮ.
Собралась группа писателей, нашла спонсора... Вернее, все было наобо-
рот: нашелся спонсор, собрал группу писателей. Вместе разработали статут
премии, проголосовали, вручили... В чем криминал? Кто, кого и как обидел?
Писатели, члены жюри, - все, согласитесь, очень и очень недурные. Спонсор -
порядочнейший человек. Призеры - достойнейшие и всеми (или, скажем, - мно-
гими) ценимые авторы... В чем дело? Почему ломаются шпаги и летят по возду-
ху швыряемые неведомому оскорбителю перчатки? Ничего не понимаю. Вспоми-
нается только знаменитый диалог между Сент-Эньяном и блистательным Порто-
сом, который привез ничего не понимающему царедворцу вызов виконта де Бра-
желона. "...Подумать только! Переезд, люк и портрет! Но, друг мой, и одно-
го из этих оснований достаточно, чтобы все дворяне Франции и Испании пере-
резали друг другу глотки..." Кто не помнит этот эпизод из Дюма-пера, пере-
читайте - и вы поймете, почему я чувствую себя полнейшим Сент-Эньяном.
Нелепо все это. Вот поссорились Столяров и Щеголев. Сильные слова
произнесены, и каждый считает себя правым. Горько. Я люблю их обоих, и на-
деюсь только, что холод, их окутавший, не распространится и на меня. Глупо
же! Я СОВЕРШЕННО ТОЧНО ЗНАЮ, что не хотел и в мыслях своих не имел Столя-
ров обидеть кого-нибудь из "нашего лагеря", а тем более - Щеголева, которо-
го ценил всегда высоко и как писателя, и как полемиста. Я-то знаю, а как
передать мне это мое знание Александру Геннадиевичу? А ведь он уже (под
благовидным предлогом, разумеется) и в отставку решительно подал с поста
старосты семинара...
Друзья вы мои дорогие! Давайте жить дружно. Давайте учиться жить в
свободном мире. Это при тоталитаризме мы все были одинаковые. Теперь мы все
разные, и каждый заявляет о себе по-своему, и каждый сам себе Зоил. Раньше
у нас у всех был один враг - режим. Теперь, нам кажется, врагов у нас ста-
ло много. Это неправда. У каждого писателя - один единственный враг, он же
- лучший друг: исчирканный (или хуже того - чистый) лист бумаги. Все ос-
тальное - глюки, миражи и томление духа.
Давайте объединяться. Но не для того, чтобы "пробиться", и не для то-
го, чтобы кого-то "свалить", а для того лишь, чтобы найти способ помочь
друг другу, поддержать друг друга (пусть даже только морально), вкусить
"роскоши человеческого общения".
Давайте ругаться, но - не ссориться при этом.
Давайте спорить, но - помнить, что в споре рождается (или даже пусть -
гибнет) истина, но не должен в споре рождаться враг или гибнуть друг.
Давайте учиться признавать за всеми другими те же самые права, кото-
рые отвоевали для себя.
И давайте исходить из того, что все мы - хорошие люди, честные, неглу-
пые и устремленные к добру.
***************************************************************************
*********************** ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТРАНИЦЫ ***************************
Вадим КАЗАКОВ
ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ ЛЯГУШКИ
---------------------------------------------------------------------------
Рецензия на книгу:
Вандерер Т. Всплеск в тишине. - Ольденбург: Сирена, 2231. - 240 с.
---------------------------------------------------------------------------
Книга "Всплеск в тишине", подписанная несколько претенциозным псевдо-
нимом "Тим Вандерер", вышла в свет мизерным тиражом полгода назад и тихо
разошлась среди любителей квазиисторических реконструкций и эсхатологичес-
ких сочинений, практически не получив откликов в прессе. Единственное из-
вестное мне исключение - нервная реплика представителя группы "Людены"
Института исследований космической истории: указанная группа, дескать, не
желает тратить свои квалифицированные усилия на опровержение очередной че-
пухи вокруг давно утратившей всяческую привлекательность проблемы "прогрес-
сорской деятельности Странников", ибо у нее, группы, были и есть дела по-
серьезнее и поважнее.
Спору нет: спекуляции насчет Странников воспринимаются ныне, разве
что, как некий неприличный анахронизм вроде пропаганды флогистона или миро-
вого эфира. Тема эта изрядно обесценилась в массовом сознании после бес-
славного финала "дела Абалкина" и окончательно скатилась ниже уровня крити-
ческого обсуждения во времена Большого Откровения, начисто вытесненная за-
ботами о куда более домашних делах. Автор, впрочем, прекрасно об этом осве-
домлен. Само название книги - строчка из старинной хокку Басе про тихий
омут и прыгнувшую лягушку. Очень похоже, что это прямой намек на популяр-
ный афоризм, будто мы представляем для Странников не больший интерес, чем
сообщество лягушек в тихом пруду - для строителей близрасположенной плотины.
Да, избранная автором тема одиозна. И тем не менее, есть в этой книге
нечто, заставляющее хотя бы на время чтения ослабить столь успешно приви-
тый нам иммунитет к разговорам о влиянии Странников на Землю. Во всяком
случае, со мной произошло именно так.
О себе автор не сообщает ровным счетом ничего. (Замечу, что и мои по-
пытки прояснить личность Тима Вандерера ни к чему не привели.) Тексту пред-
послан (без указания источника) эпиграф: "Суть в том, что никто, кроме нас,
не знал, где здесь выход, и даже мы не знали, где вход". В преамбуле свое-
го сочинения Т.Вандерер довольно бегло перечисляет кое-какие апокрифы прош-
лых веков, могущие относиться к Странникам, однако ценность подобных источ-
ников для автора не слишком велика. Разумеется, пишет Тим Вандерер, в нед-
рах городского архива какого-нибудь заштатного Ташлинска можно при желании
обнаружить в сомнительных мемуарах давно перезабывших все очевидцев или в
косноязычных реляциях древних силовых ведомств подтверждение чему угодно,
от путешествий по Времени до подготовки нового Армагеддона. Конкретика ин-
терпретаций зависит в немалой степени от исходных предубеждений, вкусов и
темперамента исследователей, и уже поэтому отделить зерна от плевел крайне
затруднительно. Насколько серьезно можно (если можно вообще) говорить, нап-
ример, о влиянии Странников на становление ислама на том лишь основании,
что некий загадочный клеврет некоего аравийского лжепророка якобы осущес-
твлял контакт своего патрона с высшими космическими силами и звался при
этом Раххалем, то есть Странником?
Не задерживается автор подробно и на казусах прошлого века (вроде ис-
тории Саула Репнина), хотя и могущих иметь некое касательство к теме Стран-
ников, но не подпадающих под понятие их МАССОВЫХ акций. Он начинает свое
основное повествование с событий столетней давности, предшествовавших соз-
данию Совета Галактической Безопасности.
Прежде чем последовать за Т.Вандерером, я хотел бы сделать пару заме-
чаний. "Всплеск в тишине" выгодно отличается от подобных "реконструкций"
отсутствием той внешней надрывной сенсационности, в которую случалось впа-
дать еще патриарху этого жанра А.Бромбергу. Автор не злоупотребляет повы-
шенной лексикой, избегает хлестких эпитетов и памфлетных передержек: текст
книги довольно близок к нормированному языку рядового научного сообщения.
Значительную часть "Всплеска в тишине" занимают необходимые для автора, но
вряд ли очень увлекательные для массового читателя (которого, впрочем, кни-
га не имеет) цепочки логических построений. Построения эти (порой, на мой
взгляд, очень остроумные, порой же уныло-тривиальные) призваны увязать но-
вые интерпретации давно и хорошо известных фактов с трактовками фактов ма-
лоизвестных, но все же имевших место, а также с информацией, доступной
только автору. Тим Вандерер, впрочем, без обиняков дает понять, что дело
объясняется не столько всеобщим равнодушием и предубеждением к теме его
поисков. Тем не менее ссылки на источники подобной информации сплошь и ря-
дом делаются автором либо невнятными, либо нарочито неубедительными: чего
стоит хотя бы упоминание некоей кристаллокопии некоего секретного меморан-
дума, ошибочно выданной через БВИ совершенно постороннему адресату!
Не буду, однако, много говорить об огрехах (невольных или умышленных)
авторской аргументации - пусть доброкачественность ее оценивают специалис-
ты. В конце концов, самое важное и интересное в книге - выводы из проведен-
ного "расследования", итоговые реконструкции, ради которых, собственно,
"Всплеск в тишине" и следует читать. Я попытаюсь конспективно изложить
фрагменты тех событий, которые, как утверждает Тим Вандерер, происходили в
течение последнего столетия ,которые существенно повлияли на новейшую исто-
рию нескольких обитаемых миров и которые - как знать? - могут еще неожидан-
но и грозно отозваться для человечества Земли в будущем.
Итак, как же все это было на самом деле?
К началу 30-х годов 22-го века проблема Странников занимала, пожалуй,
лишь энтузиастов астроархеологии да восторженных подростков - любителей
приключенческой литературы. Специалисты полагали, что эта древняя и могу-
чая цивилизация покинула пределы нашей Галактики (а возможно, и Вселенной)
сотни тысяч лет назад, оставив за собой в десятке планетных систем (вклю-
чая Солнечную) некое число предметов материальной культуры. Покинутые горо-
да и спутники были прилежно обследованы, обнаруженные артефакты - в меру
сил описаны, более или менее удачно объяснены и сданы в Музей Внеземных
Культур. Никаких сенсаций не ожидалось .
В ноябре 32 года руководство КОМКОНа-1 получило экстренное сообщение
Вениамина Дурова, руководителя миссии землян на Тагоре. Этому безусловно
незаурядному человеку посвящено немало книг и фильмов, он был одно время по
своей популярности сравним с Горбовским, но лишь узкому кругу специалистов
стала известна "Записка о Странниках", засекреченная немедленно по получе-
нии Землей. Произведя тщательный анализ информации из множества независи-
мых тагорянских источников, резидент Земли заявил, что некоторые устойчи-
вые представления КОМКОНа-1 о Странниках ошибочны и более того - опасны.
Есть все основания, писал Дуров, считать Странников и по сей день активно
действующей во Вселенной, хотя и претерпевшей значительную эволюцию расой.
Одна из целей Странников может быть определена как пополнение рядов своего
сообщества за счет обитателей разумных миров без их, обитателей, на то ве-
дома и согласия.
Земля приняла меры. На два года (с 33 по 35) на Тагору отбыла спе-
циальная многоцелевая группа Комиссии по контактам, в которую вошли, среди
прочих, выдающийся звездолетчик и Следопыт Леонид Горбовский и восходящая
звезда ксенологии Геннадий Комов. Команда землян работала на Тагоре много и
плодотворно, но в отчетах КОМКОНа-1 не нашлось места некоторым специфичес-
ким подробностям, составившим отдельный меморандум высшей степени конфиден-
циальности. Информация Дурова была перепроверена и полностью подтверждена.
После переговоров с тагорянами возникло некое соглашение о координации дей-
ствий Земли и Тагоры по защите планет от неконтролируемого вмешательства
извне. Создание Совета Галактической Безопасности стало прямым следствием
этого соглашения, хотя официально цели и задачи новой организации формули-
ровались куда более прозаично.
Автор не без иронии замечает, что созданию дымовой завесы вокруг глав-
ной цели СГБ весьма помогло вмешательство в дела других планет самих же
землян. Именно в ту пору развернул свою работу на отсталых гуманоидных пла-
нетах Институт Экспериментальной Истории,именно тогда стали формироваться
основы Прогрессорства. В общественном же сознании сотрудники Галактической
Безопасности и экспериментальные историки быстро слились в нечто неразличи-
мо-родственное, а названия этих организаций несведущие люди искренне счита-
ли синонимами. Разумеется, Рудольф Сикорски, ставший руководителем СГБ и
сохранивший за собой пост председателя Комиссии по контролю, бороться с
этой неразберихой не собирался: она только укрепляла режим секретности вок-
руг работы его нового детища.
А без работы Галактическая Безопасность оставалась недолго. Еще в 20-е
годы сотрудники Института Физики Пространств в содружестве с ридерами пыта-
лись обнаружить гипотетическое "поле связи" - необходимый компонент новей-
шей Теории Взаимопроникающих Пространств. Надежда на успех укрепилась к се-
редине 30-х с появлением когорты особо мощных ридеров с успехами Яна Нев-
струева с сотрудниками в исследовании соседствующих пространств. В 35 году
искомое поле было, наконец, зафиксировано. И тогда, как утверждает автор,
слишком буквально подтвердилась старая догадка о близости "поля связи" пси-
ходинамическому полю человеческого мозга: одна из составляющихся вновь от-
крытого поля была определена экспертами СГБ как биологическая по природе,
инициируемая нечеловеческим разумом и содержащая некий устойчивый, хотя и
лишенный видимого значения мыслеобраз.
В Галактической Безопасности просто не могли не подумать о Странниках
и о тех, кому могла быть адресована передача. Были основания считать
реальностью и обратную передачу с Земли вовне, а значит - существовал шанс
точно установить объекты повышенного внимания Странников. Рудольф Сикорски
вошел в руководство Мирового Совета с рекомендациями по подготовке так на-
зываемой операции "Зеркало": совместными усилиями ридеров и физиков-прос-
транственников предполагалось выявить конкретных индивидуумов, поддерживаю-
щих межпространственную связь. Подготовка этой грандиозной акции велась в
полнейшей тайне: были даже приняты меры по сокрытию целей операции от риде-
ров. Физики, тоже не представлявшие до конца, чем они, собственно, зани-
маются, обещали в самом скором времени подготовить надежный и компактный
детектор нового поля.
Операция еще не успела развернуться, когда в мае 36 года в институте
Физики Пространств произошла катастрофа, причины которой расследовать так и
не удалось. Разработчики детектора - сам Невструев, его жена Хельга Яшмаа и
вся научная группа в полном составе то ли погибли, то ли бесследно исчезли,
а все уже созданное оборудование было уничтожено полностью. Почти одновре-
менно в Галактической Безопасности узнали,что биологическая составляющая
"поля связи" ридерами более не определяется. Первый раунд противостояния,
резюмирует Тим Вандерер, завершился вничью.
В том же году случился и катаклизм на Радуге. В позднейших сообщениях
за человеческими трагедиями, за драматическими деталями эвакуации и восста-
новления как-то незаметно потерялся вопрос: почему, собственно, грозная и
неодолимая Волна остановилась и самоуничтожилась, лишь немного не дойдя до
экватора планеты? Да отчего бы и нет? - воскликнет любой непредубежденный
землянин и немедленно сошлется то ли на непроходимые дебри тогдашней
нуль-теории, то ли на самое банальное, но вполне допустимое чудо, о физи-
ческом механизме которого задумываться недосуг. Но вот Леонид Горбовский и
известный многим Камилл уже тогда, полагает автор, не верили ни в издержки
физических теорий, ни в причуды везения. Правда, Леонид Андреевич не слиш-
ком спешил делиться своими сомнениями, а аргументация Камилла, даже если он
до нее и снисходил, оставалась понятной лишь самому Камиллу.
37 год ознаменован находкой на Сауле и началом дела "подкидышей". Со-
бытия на Сауле интересуют Т.Вандерера не в прогрессорском аспекте и даже не
в связи с загадкой Саула Репнина, но исключительно из-за обнаруженных там
группой Прянишникова нуль-переходов и связывающего их шоссе с машинами.
Собственно, никаких данных о пригодности всей этой техники для каких-либо
экспериментов над аборигенами земляне собрать попросту не успели, удалось
лишь подтвердить эмпирическое предположение первооткрывателей о принадлеж-
ности объектов Странникам. Буквально на глазах наблюдателей из специальной
группы Следопытов и Прогрессоров система прекратила работу, оставив после
себя две глубоких (но отнюдь не бездонных) воронки да пустое шоссе между
ними. Было ли это отключение плановым или аварийным, вызывалось ли местны-
ми или глобальными причинами, способствовало ли ему появление землян или
стрельба из музейного скорчера - мы не знаем и вряд ли когда-либо узнаем. В
качестве курьеза автор сообщает еще, что местный царек, спесиво именовав-
шийся "живущим, пока не исчезнут машины", скоропостижно скончался от сер-
дечного приступа, едва услышал о пропаже. Страна после этого надолго пог-
рязла в кровавых династических распрях, а новые властители решили, что от-
ныне безопаснее зваться "живущими до второго пришествия машин"...
Обстоятельства дела "подкидышей" после шумных разбирательств конца
70-х получили достаточную известность, поэтому автор рассуждает лишь о не-
которых лично ему интересных аспектах. Так, касаясь предназначения пресло-
вутых "детонаторов", Тим Вандерер скрупулезно рассматривает достоинства и
недостатки уже имевших хождение версий, добавляем еще две оригинальные ги-
потезы, сам же убедительно доказывает их несостоятельность и неожиданно
заявляет, что в конце концов все это не так уж важно, ибо "детонаторы" вы-
полнили всего одну, зато важнейшую функцию: спровоцировали отставку Ру-
дольфа Сикорски, прекращение работы Совета Галактической Безопасности и
полнейшую дискредитацию самой темы "борьбы со Странниками" в массовом соз-
нании.
Более любопытен рассказ о разрыве и последующем возобновлении отноше-
ний с тагорянами, Объяснение разрыва кажется автору тривиальным и выводит-
ся напрямую из ранее заключенного спецслужбами Земли и Тагоры "оборони-
тельного пакта" против Странников. Очевидно, пишет Т.Вандерер, что недоста-
точная по тагорянским меркам жесткость землян в отношении потенциальной
агентуры Странников была истолкована тагорянами как фактический отказ от
соблюдения договора. До принятия следующих из этого дополнительных мер бе-
зопасности отношения с ненадежным союзником следовало прекратить, а Землю
полагать возможным плацдармом для вторжения Странников. Самое большее, че-
го смог добиться тогда Леонид Горбовский, это возможность пересмотра реше-
ния через 25 лет.
Как известно, в 63 году тагоряне действительно пересмотрели свое реше-
ние, хотя ни о каком совместном отражении Странников с тех пор не велось и
речи. Но ПОЧЕМУ решение было пересмотрено? Все существовавшие в офи-
циальном обиходе версии на сей счет (вроде того, что Тагора уверилась в по-
нимании Землей всей серьезности проблемы после событий на Надежде) автор
объявляет не выдерживающими критики. Причина была совсем иной, заявляет
он:тагоряне просто посчитали свою собственную систему безопасности доведен-
ной до необходимого совершенства. Ими, в частности, была к тому времени
разработана и успешно апробирована технология, позволяющая безошибочно и на
любой стадии метаморфоза подтверждать превращение тагорянина в Странника.
Однако с точки зрения землян технология эта имела как минимум один неустра-
нимый недостаток: положительный результат теста определялся смертью испы-
туемого. Теперь Тагора могла гораздо спокойнее реагировать на любые земные
потрясения. Именно поэтому события 78 и даже 99 года не вызвали с тагор-
ской стороны никаких особых демаршей. Человечеству Земли была попросту пре-
доставлена возможность улаживать свои дела со Странниками в одиночку...
Вернемся, однако, вслед за автором в конец 30-х. Все в том же 37 году,
когда Сикорски еще не ведал о надвигающемся на него деле "подкидышей", а
Горбовский, обостренно чувствовавший опасность, кое-что, кое-что уже знав-
ший и о многом подозревавший, метался по планетам Периферии в поисках че-
го-то СТРАННОГО, НЕОБЫЧНОГО, на Пандоре было поручено решающее, как пола-
гает Т.Вандерер, подтверждение предостережениям Дурова и тагорян. В пандо-
рианских джунглях в состоянии крайнего нервного истощения был неожиданно
найден биолог Михаил Сидоров, пропавший без вести за три года до этого. По-
надобилось немало времени, прежде чем Сидоров восстановил психическое рав-
новесие, проанализировал пережитое и убедился в достоверности своих воспо-
минаний. Только четыре года спустя Совету Галактической Безопасности был
представлен официальный рапорт о событиях на Пандоре, о судьбе ее абориге-
нов и о виновниках этой судьбы.
На Пандоре, писал Сидоров, идет непрерывная биологическая война, кото-
рую земные наблюдатели как войну не воспринимают, а по существу не заме-
чают вовсе. Но сама эта война - результат еще более серьезных событий. Нес-
колько десятилетий назад, еще до появления на Пандоре землян, тамошнее че-
ловечество было искусственно разделено некоей внешней силой на несколько
совершенно не похожих теперь друг на друга рас. Для отбора решающей оказа-
лась половая принадлежность. Большая часть мужских особей, подвергнувшись
некоему воздействию, достаточно быстро трансформировалась в нечто совершен-
но нечеловеческое (предположительно - в Странников) и навсегда покинула
планету в неизвестном направлении. Женские особи после обработки претерпе-
ли совсем иные изменения: оставшись на планете и сохранив внешнее человеко-
подобие, они приобрели целый комплекс немыслимых свойств и способностей,
перешли на партеногенетический путь размножения, подчинили себе обширные
участки джунглей и по существу создали совершенно новую, биологическую ци-
вилизацию. Сейчас эти существа (Сидоров назвал их "амазонками") успели раз-
делиться на несколько противоборствующих групп и ведут между собой самую
настоящую (хотя и очень странную с точки зрения землянина) истребительную
войну.
Не прошедшие по разным причинам метаморфоз продолжали вести примитив-
ный образ жизни в глухих лесных селениях. Но "амазонки" не оставили в по-
кое и эти жалкие остатки прежнего населения: женщин с помощью специальных
биороботов планомерно изымали из общин и превращали в "амазонок", а всех
детей мужского пола во время столь же планомерной ликвидации деревень заби-
рали неизвестно куда какие-то "ночные работники". Понятно, что при слажен-
ной работе "амазонок"и сохраняющих над ними контроль Странников исконная
цивилизация Пандоры была обречена.
(Автор касается и прочих частей доклада, не имеющих прямого отношения
к Странникам. Замечательно, считает он, что хотя отголоски этой истории
вышли все же за пределы СГБ, в устных и печатных рассказах о похождениях
отважного биолога на страшной планете не назывались ни Михаил Сидоров, ни
Пандора, ни уж тем более Странники.)
Меры, принятые Галактической Безопасностью на Пандоре, почти ничего не
дали. По целому ряду причин осуществить полный карантин планеты было невоз-
можно, оставались паллиативы в виде попыток закрыть знаменитый заповедник
или хотя бы существенно ограничить территорию охотничьих угодий. Безуспеш-
ными были и попытки спасти остатки коренного населения. Сейчас взрослых
аборигенов мужского на Пандоре наверняка не не осталось, пишет автор
"Всплеска в тишине".
Именно тогда, а не в написанном много позже "Меморандуме Бромберга",
прозвучал в документах СГБ вывод о неизбежном разделении на несколько час-
тей всякого человечества, оказавшегося на пути Странников и не сумевшего им
противодействовать. Конкретика же (процент "уходящих" и "остающихся", сцеп-
ленность с полом и так далее) была отнесена к частностям, зависящим не от
замыслов Странников, а от биолого-генетических особенностей каждой конкрет-
ной цивилизации.
Все эти предположения еще раз подтвердились в конце 49 года, когда Си-
корски только-только начал приходить в себя после инцидента с "детонатора-
ми". Случившееся, однако, заставило шефа Галактической Безопасности надол-
го забыть о покое и даже на какое-то время отвлечься от дела "подкидышей.
...Прогрессоры Земли пришли на Саракш в начале 40-х и среди множества
тяжких проблем этой планеты столкнулись с тягчайшей - башнями в Стране
Отцов. Система башен работала уже не менее десятка лет, у абсолютного
большинства жителей страны успело развиться что-то вроде наркотической за-
висимости от излучения. Сил и средств для борьбы с массовым лучевым голода-
нием у Прогрессоров не было, да и существующие доктрины не допускали столь
масштабного вмешательства. Резидентам Земли оставалось лишь наблюдать и ис-
кать надежную защиту от излучения. В поисках такой защиты - по собственным
мотивам - была заинтересована и правящая элита страны.
...По прошествии нескольких лет некий трижды проверенный и безусловно
лояльный техник (он же - сотрудник Галактической Безопасности) был, нако-
нец, в виде особого доверия допущен в святая святых - к профилактическому
ремонту сменных генераторов поля. О подробностях дальнейшего Тим Вандерер,
по его словам, слышал разное, но одно совпадало: оказалось, сто некоторые
основные части генераторов заведомо не могли быть изготовлены на Саракше ни
по материалу своему, ни по свойствам (например, способности к регенерации).
Между тем вся периферия системы и передвижные излучатели не содержали в се-
бе ничего необычного, оставаясь произведением сугубо местной технической
мысли.
Тщательное расследование СГБ так и не выявило, кто же персонально ос-
частливил когда-то Саракш прототипом нынешних генераторов. Зато удалось ус-
тановить, что теперешняя функция установок (создание поля Белого, Черного и
прочих излучений) возникла после переделки уже имевшихся генераторов. Име-
на "рационализаторов", создавших, кстати, и передвижные излучатели, были
выяснены, но людей этих,конечно, давно уже не было в живых.
Итак, для чего предназначалась исходная аппаратура, по многим призна-
кам принадлежавшая все тем же Странникам? Если учесть, что и в переналажен-
ном виде генераторы давали четкую дисперсию реакций на некое воздействие в
соотношении примерно сто "нормальных" к одному "выродку", то о целях такой
техники можно было догадаться. Другое дело, что ни провести должным обра-
зом селекцию, ни воспользоваться ее плодами хозяева установок элементарно
не успели - на Саракше началась тотальная атомная бойня...
Кажется, впервые у Рудольфа Сикорски появился реальный шанс встре-
титься с противником лицом к лицу. Была надежда, хотя и слабая, что ка-
кая-то часть первично-инициированных смогла пережить войну, разруху и реп-
рессии, пребывая ныне либо в коридорах власти, либо в числе легальных "вы-
родков", либо в подполье, либо вообще за пределами контролируемой Неизвес-
тными Отцами территории (например, в стране мутантов на Юге). Было предпо-
ложение, что Странники могут еще вернуться и возобновить работу. Как бы там
ни было, но Сикорски настоял, чтобы вся деятельность землян на Саракше,
формально оставаясь в ведении Комиссии по Контактам, на деле была подчине-
на Галактической Безопасности. Здесь, увы, не обошлось без накладок: сведе-
ния о планете, например, были засекречены непоследовательно, что и привело
в конце концов к утечке информации - молодой сотрудник ГСП Максим Каммерер
не обнаружил в каталоге планет запретительного знака, посчитал этот мир
необитаемым и надумал его посетить...
Это, впрочем, случилось позже. А в конце 52 года Рудольф Сикорски от-
правился на Саракш лично. Сначала он всего лишь хотел разобраться в ситуа-
ции на месте, однако разбирательство это затянулось на добрый десяток лет.
Прогрессоры действительно мало чем могли помочь пережившей ядерную войну
планете, здесь требовались соединенные усилия многих ведомств Земли при од-
новременном сохранении режима секретности. Сикорски взял на себя работу по
координации этих усилий. Он боролся с надвигающимся голодом, помогал отра-
жать десанты подводных флотов обнаглевшей сверх меры Островной Империи, де-
лал еще тысячу дел - и ждал. Он ждал, что может быть когда-нибудь некто по-
пытается пробраться к генераторам и вернуть их к первоначальному режиму. И
вот тогда...
Ловушку надлежало разместить как можно ближе к генераторам - значит,
следовало войти в ближайшее окружение властителей страны, а в идеале взять
под контроль все разработки, связанные с излучением. Сикорски смог - не без
труда и не вдруг - решить эту задачу. Впрочем, и работу в Комиссии по Кон-
тролю он не оставил, время от времени появляясь на Земле. Официально, кста-
ти, Рудольф Сикорски Землю как бы и не покидал, а на Саракше трудился
скромный Прогрессор Карл-Людвиг Вайзель...
(У него вообще было много имен - и до, и после этих событий. Но неожи-
данной и мрачной издевкой казалось ему, наверное, то, что в сложившейся при
Неизвестных Отцах "табели и рангах" посту Сикорски в тамошней иерархии
соответствовала не какая-нибудь иная кличка, но Странник. Именно СТРАННИК.)
Он не дождался на Саракше эмиссара Странников. Зато в 57 году до
планеты добрался неофит ГСП Каммерер, который вскоре стал решать проблему
башен отнюдь не в духе планов Галактической Безопасности. Впрочем, эта ис-
тория хорошо известна. Теперь, задним числом, можно даже догадываться, за
КОГО вполне мог сначала, еще не располагая всей информацией, принять этого
необычного по здешним меркам и неуязвимого молодого человека Сикорски, уже
предельно утомленный постоянной готовностью к контрудару. Впрочем, и при-
бывший инкогнито инспектор мирового Совета (появлялась, по слухам, такая
странная версия) едва ли сильно обрадовал бы шефа СГБ: делами на Саракше он
заправлял круто, не считаясь ни с сантиментами, ни с прогрессорскими кано-
нами, а лишь со своей совестью да мерой лежащей на плечах
ответственности...
Сидение Рудольфа Сикорски на Саракше еще продолжалось (после уничтоже-
ния Каммерером генераторов там хватало забот и без Странников), его помощ-
ники на Земле в меру сил надзирали за разбросанными по планетам Периферии
"подкидышами", Горбовский спорил с Комовым о пределах компетенции Галакти-
ческой Безопасности, а между тем, пишет автор, в начале 60-х Странники
вновь занялись земным человечеством. Действовали они, однако, предельно ти-
хо и аккуратно, не потревожив бдительного покоя СГБ. Причины такой тишины и
аккуратности заключались не только в нежелании беспокоить ведомство Сикор-
ски - перед Странниками на какой-то срок возникли и технологические труд-
ности.
С конца 30-х существовавшие ранее раздельно процедуры биоблокады (при-
вивки вакцины "бактерии жизни") и фукамизации (растормаживания гипоталаму-
са) волею Мирового Совета были объединены в одну, причем обязательную для
выполнения. . Все фукамизированные по новой схеме на длительное время ока-
зались непригодны для целей Странников, потенциальный контингент которых
могли теперь составлять лишь рожденный до 38 года включительно. Но от цели
своей Странники не отступились, хотя им и пришлось менять тактику. В нача-
ле 60-х , как это теперь известно, были осторожно активизированы первые
несколько десятков так называемых "люденов", в их числе и будущий герой
Большого Откровения Даниил Логовенко.
В 63 году Сикорски Вернулся на Землю. Находка двумя годами раньше ох-
ранного спутника Странников над Ковчегом привлекла, естественно, внимание
Галактической Безопасности, но куда больше Рудольфа Сикорски обеспокоили
события на Надежде. Исследователи и интерпретаторы могли вволю спорить о
целях, ради которых Странники осуществили почти полную эвакуацию населения
планеты, а затем устроили изощренную охоту на уцелевших детишек - работни-
кам СГБ это было знакомо еще с Пандоры. Конечно, были и особенности: попыт-
ка Странников провести селекцию то ли еще больше подхлестнула уже начавшую-
ся пандемию "генного бешенства", то ли сама эту пандемию и вызвала.
Можно предположить, пишет Т.Вандерер, что процент пригодных для мета-
морфоза людей оказался чрезвычайно высок. Поэтому Странники, не располагая
уже из-за всепланетной катастрофы временем на борьбу с болезнью, пошли на
отчаянный шаг - тотальную, без разбора, эвакуацию населения в прежнем,
неизмененном облике. Может быть, несчастным аборигенам пообещали здоровую и
долгую жизнь в ином, куда более совершенном теле. Может быть, им посулили
поголовное исцеление в некоем исполинском космическом госпитале. Детали ис-
хода противоречивы и до конца неясны, судьба же немногих оставшихся на пла-
нете столь же незавидна, как у их собратьев по несчастью с Пандоры.
Собственно говоря, в уже знакомую СГБ схему действий Странников те-
перь добавлялись детали, существенно не меняющие главного принципа. Подоб-
но тому, как земные Прогрессоры пытались поднять как можно большее число
несовершенных гуманоидных рас до социального уровня Земли, Странники дол-
жны были ощущать неодолимую потребность поднять максимальное число носите-
лей разума до их, Странников, биосоциальной стадии.
Сходство с земным Прогрессорством выглядело чисто внешним (недаром ав-
тор считает нонсенсом само понятие "прогрессорская деятельность Странни-
ков"): там - ускорение и облегчение естественно текущей социальной эволю-
ции, здесь же - не только крутой поворот биологической эволюции вида, но по
сути уже начало НОВОЙ эволюции, имеющей с прежней разве что видимость при-
чинно-следственной связи. Для Рудольфа Сикорски это было равноценно на-
сильственному прекращению течения человеческой истории, прекращению самого
существования человечества, чью безопасность он был призван отстаивать.
Возвратившись домой, Сикорски стал укреплять именно земные службы, в
первую очередь Комиссию по Контролю: главных событий он ждал теперь не в
космических далях, а здесь, рядом. Вскоре в КОМКОНе-2 оказался Максим Кам-
мерер, доставивший когда-то Сикорски столько хлопот, а затем ставший надеж-
ным (хотя и не посвященным во ВСЕ тайны) помощником. Чуть позже в эту орга-
низацию перешел и Михаил Сидоров, еще тридцать лет назад пообещавший доб-
раться когда-нибудь до хозяев "амазонок" не со скальпелем, а с чем-нибудь
посущественнее. Отныне все внимание Сикорски было приковано прежде всего в
Земле.
Но следующие без малого пятнадцать лет оказались временем затишья. Но-
вых видимых опасностей не прибавилось, достоверной информации о вмеша-
тельстве Странников в земные дела не поступало. Сотрудники Сикорски занима-
лись рутинными делами по контролю научных исследований да обработкой преж-
них данных. А сам Сикорски все ждал подвоха, ловушки, заранее спровоциро-
ванной случайности - и не спускал глаз с "подкидышей". Впрочем, как теперь
известно, и Леонид Горбовский не оставлял своих мечтаний в поисках источни-
ка будущих потрясений, которые - он был почему-то в этом убежден - просто
не могли миновать человечество Земли.
...Потом был июнь 78 года - развязка затянувшегося ожидания, конец
профессиональной карьеры Рудольфа Сикорски , конец его детища - Совета Га-
лактической Безопасности, а заодно и начало конца Прогрессорства, по кото-
рому рикошетом ударило общественное мнение, старательно подогретое Айзеком
Бромбергом и лихими журналистами. Сикорски, которому официальные и неофи-
циальные расследователи припомнили очень многое, добровольно ушел со всех
постов и провел остаток жизни сугубо частным лицом, никогда более не пы-
таясь выступать в профессиональном качестве. (Тем не менее, по свиде-
тельствам Каммерера и других, экс-руководитель КОМКОНа-2 и СГБ до конца
жизни своей частенько возвращался мыслями к угрозе, которую он даже иногда
начинал считать сознательной и хитроумной провокацией противника, увенчав-
шейся полнейшим успехом.)
Сохранившиеся "детонаторы" перешли,как утверждали данные проверки, в
стойкое латентное состояние, а уцелевшие "подкидыши" так никогда и не проя-
вили каких-либо свойств, выходящих за рамки сугубо человеческих представле-
ний. Для общественного мнения теперь, после разоблачения "синдрома Сикор-
ски", проблема Странников окончательно перекочевала в область исторических
анекдотов и случаев из психиатрической практики. Желающих всерьез разраба-
тывать эту тему не находилось более даже среди самих комконовцев, а если
кто-то из них и думал иначе - он молчал.
Так Земля встретила начало 80-х.
Все дальнейшие события принадлежат, собственно говоря, уже истории
Большого Откровения и в основном достаточно изучены. Автор, разумеется, не
упускает случая заметить, что первые пятнадцать лет (до 95 года) грандиоз-
ные игрища могучих космических сил на Земле и вокруг нее совершались не
только абсолютно беспрепятственно, но и при полнейшем пренебрежении к ним
со стороны всех служб, призванных заботиться о благополучии и безопасности
землян. Получить диагноз "синдром Сикорски" по-прежнему не хотелось, как
видно, никому.
Перечисляя происшествия тех лет, Тим Вандерер называет и самоубийство
Камилла. Авторская версия основана на факте, не привлекшем в ту пору ника-
кого специального внимания. Незадолго до гибели Камилл для чего-то озабо-
тился снять ментограмму, которую затем без всяких пояснений переслал старо-
му своему знакомому - Горбовскому. Выяснить смысл непонятного подарка Лео-
ниду Андреевичу было уже не у кого. Он честно сообщил о странном случае
сотрудникам КОМКОНа-2, на чем, собственно дело и закончилось. Дальнейшая
судьба ментограммы не вполне ясна, однако автор утверждает, что в числе
прочих экзотических и аномальных деталей имел быть и пресловутый зубец Т.
Можно допустить, пишет Т.Вандерер, что мощнейший интеллект Камилла сумел
правильно интерпретировать все происходящее вокруг, а затем и понять смысл
ментограммы. Киборгизированный организм, естественно, никакой трансформа-
ции в Странника не подлежал. Видимо, это и стало последней каплей...
Так вышло, что осторожно повернуть (пусть даже частично) работу
КОМКОНа-2 к некоторым прежним задачам ученики покойного Сикорски Михаил Си-
доров и Максим Каммерер решились только в середине 90-х, в тот самый мо-
мент, когда в организацию пришел новый сотрудник - Тойво Глумов. Все, что
произошло затем и окончательно похоронило интерес к Странникам, описано и
рассказано несчетное число раз. Тима Вандерера интересует вовсе не Глумов
(которого автор считает таким же непонятным героем-одиночкой, как Сикорски
и его ближайшие соратники по СГБ) и не инсинуации вокруг имени Глумова (оп-
ровергать которые автор полагает ниже своего достоинства), а совсем иные
персонажи истории Большого Откровения.
В книге очень обстоятельно рассматриваются детали знаменитого собесе-
дования Комова и Горбовского с Даниилом Логовенко 14 мая 99 года. Как из-
вестно, стенограмма этой встречи стала решающим аргументом при определении
политики руководства Земли в отношении так называемых люденов (которых ав-
тор "Всплеска в тишине" считает, разумеется, просто очередным частным
проявлением все тех же Странников). Если раньше, пишет Т.Вандерер, у Генна-
дия Комова и Леонида Горбовского и были еще какие-то сомнения и колебания,
то в ходе исторической встречи места для них не осталось. Непроверенные ра-
порты, сомнительные гипотезы и туманные легенды получили теперь решающее
подтверждение: Странники находились на Земле и действовали.
Полностью скрыть от общества свершившийся факт было уже немыслимо -
времена Галактической Безопасности миновали. Человечество находилось меньше
чем в одном шаге от небывалого унижения, от осознания полнейшей своей бес-
помощности перед неизбежным, от гигантского психологического шока, от бла-
гоприобретенного комплекса лабораторного животного, внезапно открывшего что
всю жизнь обитало в вольере. (Наверное, в те минуты Леонид Андреевич вспом-
нил, каково ему было когда-то, много лет назад, хотя бы ненадолго почув-
ствовать себя таким вот подопытным существом, сделавшись источником непо-
нятных радиосигналов.)
Никакого удовлетворительного решения, казалось, не существовало. Но
решение нужно было находить, и тогда Леонид Горбовский вдруг очень осторож-
но, сам еще до конца не поняв деталей, попытался сформулировать некое пред-
ложение. После недолгого размышления идею уточнил Геннадий Комов и счел
приемлемой Даниил Логовенко. Коль скоро факт нельзя было скрыть, остава-
лось еще его интерпретация. Короче говоря, высокие стороны договорились
представить происходящее неким сугубо внутренним делом Земли, а несколько
сотен отобранных к тому моменту Странников - закономерным (пусть и не для
всех приятным) результатом естественной эволюции вида Хомо Сапиенс. Учас-
тники совещания полагали (и как потом выяснилось, вполне справедливо), что
в условиях упадка интереса к проблеме Странников новейшие события просто не
увяжутся без специальной подсказки с этим именем и что вопросы типа "У ко-
го учился первый люден?" не станут занимать озабоченное куда более сущес-
твенными делами человечество.
Так впервые прозвучала официальная версия Большого Откровения, приду-
манная ради высших интересов Земли. Так с помощью Логовенко и по настоянию
двух членов Мирового Совета в записи беседы образовались лакуны, призван-
ные скрыть опасные намеки и подробности. Кстати, Логовенко позаботился,
чтобы впредь Комов и Горбовский могли не опасаться ни ридеров, ни сколь
угодно глубокого ментоскопирования, запомнив из беседы ровно столько,
сколько требовалось для пользы дела...
У читателя, видимо, давно уже вертится на языке вопрос об истоках
столь поразительной осведомленности автора. Впрочем, последний эпизод Тим
Вандерер откровенно признает реконструкцией, основанной на логике всех
предшествующих событий и на достаточном числе косвенных доказательств. Что
ж, возможно это и так. Сам я не берусь судить об этом. Теперь уже - не бе-
русь. С какого-то момента магия авторской логики подчиняет читающего себе и
незаметно заставляет поверить - хотя бы пока книга перед глазами - в то,
что поначалу выглядело не более чем псевдодокументальными "страшилками".
Поэтому и к финалу "Всплеска в тишине" хочется отнестись без лишнего легко-
мыслия.
Людены покинули Землю, пишет Т.Вандерер. По крайней мере, так принято
сейчас считать. Человечество пережило несколько не самых приятных для свое-
го самолюбия лет. Но в конце концов беда оказалась не такой уж страшной,
беспокойство - не таким уж обоснованным, а последствия не такими уж неп-
риятными, как это виделись вначале. Человечество узнало о люденах, расста-
лось с ними - и уцелело. В сущности, иначе и быть не могло, пишет автор:
обитатели тихого водоема вряд ли станут долго убиваться о своей участи
из-за одной покинувшей пруд лягушки, пусть и наделенной многими новыми
свойствами и умениями. А если кого-то такая аналогия задевает, то можно
сформулировать то же самое по-иному: сотни и даже тысячи люденов со всеми
своими сверхъестественными возможностями - сила, слишком несоизмеримая с
мощью многомиллиардного человечества.
Все в прядке. Людены ушли. Человечество осталось.
Но ведь и Странники остались тоже!
Пропорция отбора оказалась невероятно удачной для нас, землян: число
обладающих третьей импульсной системой безмерно далеко даже от одного про-
цента потенциальных Странников на Саракше, не говоря уж о подавляющем
большинстве социума Пандоры или Надежды. Оставшихся настолько много, что
уходящие почти незаметны. Но не рано ли забыли мы о дремлющих в наших орга-
низмах других системах, терпеливо ждущих, когда их активирует... Что? Или
кто? Естественный ход эволюции человека? Непредсказуемая цепь взрывных му-
таций? Или нам снова раз за разом предстоит еще проходить через умело под-
готовленное кем-то сито?
Этими вопросами без ответов заканчивается книга. Читатель, осиливший
"Всплеск в тишине" до конца, остается в некоторой растерянности. Что перед
ним? Крепко сколоченная мистификация? Своеобразная притча о последствиях
равнодушия и нелюбопытства? Или все же рассказ о действительных событиях и
реальных тревогах? Я не могу ответить уверенно - мне попросту не хватает ни
знаний, ни доступной информации.
А впрочем, надежда получить точный ответ есть. В следующем году, как
это положено делать через сто лет, должна быть предана гласности вся инфор-
мация КОМКОНа-1 по Тагоре, затем придет черед и других старых архивов с ис-
текшим сроком секретности. И если реконструкции найдут подтверждение...
Если решатся заговорить оставшиеся в живых бывшие сотрудники Галактической
Безопасности...Что ж, тогда мы, возможно, узнаем наверняка. Правда, еще до
этих пор в любой момент подтвердить сказанное в книге могут ее главные дей-
ствующие лица - Странники.
Кстати, совсем забыл пояснить: по-английски псевдоним автора тоже оз-
начает "Странник"...
Сентябрь - декабрь 93
******************************* БАРОМЕТР ********************************
РЕЦЕНЗИИ С.БЕРЕЖНОГО:
---------------------------------------------------------------------------
Сергей Казменко. ЗНАК ДРАКОНА: Повести и рассказы. / СПб: АОЗТ
"ЛитерА", ИЧП "Интерпресссервис", 1993.- 448 с., ил.
---------------------------------------------------------------------------
Книгу эту предполагалось выпустить в 1992 году. Вышла она только ле-
том 1994-го. А вошедшие в этот сборник произведения написаны были гораздо
раньше...
Четыре повести. Два рассказа.
...Есть на земном шаре страны, которые обречены. Посланные туда между-
народные миссии пытаются бороться с эпидемиями, тщатся прекратить междоусо-
бицы, спасают хотя бы детей - потому что человек не может иначе. И над всем
этим дамокловым мечом висит проклятие обреченности. Можно спасти лишь ми-
зерную часть тех, кто мог бы жить - жить, если бы два (три, четыре...) де-
сятилетия назад те, кто принимал тогда судьбоносные решения, думали о буду-
щем. За эти десятилетия страна помпезно разграблена (или исподтишка разво-
рована), народ привык автоматически (или сознательно) следовать очередной
"генеральной линии", а будущего просто не стало. И тех, кто приходит спа-
сать страну, встречают автоматными очередями - встречают те, кого пришли
спасать...
Действие рассказа "До четырнадцатого колена" разворачивается в такой
стране-зомби. Это не государство, это его смердящий труп, гангренозное об-
наженное мясо. А трупы нужно зарывать,- иначе плохо придется живым. И че-
рез взломанные границы идут колонны танков, бронетранспортеров, санитарных
машин, фургонов с консервами...
Это не война. Это похоронная процессия...
Это солнце, безнадежно восходящее над отравленной землей, солнце, на
скорбном лике которого начертано: "Цель оправдывает средства".
...Власть не применяет понятия "истина" и "ложь". Власть просто опери-
рует информацией - точно так же, как она оперирует войсками и налогами. К
инструменту нельзя подходить с меркой "этично - не этично". Этичен ли топор
- один и тот же в руках толстовского отца Сергия и в руках Родиона Рас-
кольникова?
Монополия на информацию - единственный инструмент, который должен быть
запрещен, отвергнут и проклят. Оружие это эффективнее и страшнее атомной
бомбы. Кому бы не принадлежала эта монополия, само ее существование ведет к
катастрофе.
"Повелитель марионеток" - так называется одна из повестей сборника.
Грандиозная космическая империя владеет монополией на связь между тысячами
планет. На каждой из планет установлена одна Станция Связи, которую обслу-
живает один Офицер Связи, человек, обученный оперировать информацией в ин-
тересах государства. "Повелитель марионеток" - это повесть о том, как один
из Офицеров взялся оперировать информацией с совершенно другими целями...
Это повесть о человеке, который стал вершителем судеб, демиургом, о челове-
ке, в руках которого правда и ложь, люди и планеты спекались в сухие и хо-
лодные комья - безжизненные, как данные о содержании солей свинца в горной
породе. Это повесть о человеке, который взялся творить историю и сотворил
ее до конца.
А еще в этом сборнике есть великолепная повесть "Знак Дракона" - фило-
софская негероическая фэнтези. Причем "негероическая" принципиально. Город,
которому предречена скорая гибель, может быть спасен - если хотя бы один
его житель возьмет на себя бремя его спасения. Найдись такой, и ему будет
дана сила противостоять Дракону. Нужен даже не герой - нужен человек, спо-
собный на поступок, который может изменить всю его жизнь... Но таких нет в
городе. Чиновник и нищий, купец и солдат, ученый и палач, кузнец и мэр -
десятки жизней, не способных вырваться из накатанной ими же самими колеи -
каждый из своей - даже перед лицом смерти...
На шмуцтитуле этой книги есть портрет Сергея Казменко. Та же самая фо-
тография, что в феврале девяносто первого года висела в фойе Дома творчес-
тва кинематографистов в Репино, когда там проходил очередной "Интерпрес-
скон". Только тот снимок пересекала траурная лента...
---------------------------------------------------------------------------
Борис ШТЕРН. Сказки Змея Горыныча. / Худ. А.Бондаренко. - Кировоград:
ОНУЛ, 1993 (Отечественная фантастика). - ISBN - 320 с., ил.; 35
т.э.; ТП; 84х108/32.
---------------------------------------------------------------------------
Дождались!!!
Наконец-то нашлись люди, догадавшиеся выпустить сборник Бориса Штерна
в нормальном переплете. Все (две) предыдущие его авторские книжки выходили
в мягких обложках и на долгую жизнь (в отличие от рассказов Бориса Гедалье-
вича) явно не претендовали. И вот - третий заход.
Сборник составили два цикла ("Сказки Змея Горыныча" и "Приключения Бел
Амора") и отдельно взятый шедевр "Безумный король". В цикл о Бел Аморе по
вполне понятным причинам не вошел рассказ "Досмотр-2", остальные же четыре
вещи ("Чья планета?", "Досмотр", "Спасать человека" и "Кто там?") в сборни-
ках Штерна уже выходили - как, впрочем, и "Безумный король". Если меня не
подводит память, Штерн сделал в большинстве текстов косметические поправки
- не кардинальные, но заметные. Рассказам это не повредило.
В "Сказки Змея Горыныча" включен знаменитый и очень любимый массами (и
мною в том числе) "Горыныч", а также пять вещей, в книгах доселе не появ-
лявшиеся. Именно на этой пятерке и стоит остановиться подробнее.
"Кащей Бессмертный - поэт бесов". Прекрасный рассказ-притча о том, как
официально признанный бездарным поэт Кащей за талантом ходил. Рассказ напи-
сан заметно более тяжелым слогом, чем сходный по подходу к теме "Горыныч" -
жаль, конечно, но что поделать: иные времена, иные тексты. В "Горыныче"
(1976) даже чернуха пахла черемухой, в "Кащее" же (1990) нужником благоу-
хает абсолютно все. Возможно, пессимизм Штерна и далее будет возрастать об-
ратно пропорционально курсу украинского карбованца - лично я могу об этом
только сожалеть.
"Иван-Дурак, или Последний из КГБ (из исторических сказок Змея Горыны-
ча)" относится, на мой взгляд, к повестям, которые очень интересно читать и
абсолютно неинтересно перечитывать. В повести масса увязок на реалии пред-
последнего (августовского) российского путча, на чисто фэнские и околофан-
тастические обстоятельства (кто не знает - не поймет) и угрызания извес-
тных исторических деятелей (типа Якова Бронштейна). Написано все по-штер-
новски блистательно, читается навылет - и не более того. Шикарная форма при
содержании, близком к абсолютному нулю. Безусловно, такие вещи тоже нужно
публиковать - хотя бы за тем, чтобы у автора впоследствии не возникло жела-
ния написать нечто подобное...
А вот "Реквием по Сальери (Из музыкальных опусов Змея Горыныча)" меня
здорово порадовал. Великолепная, тонкая и очень точная сатира на новое по-
коление администраторов от искусства, сменивших в руководящих креслах соц-
реалистических монстров. Как написано! Какие краски! Какая, черт побери,
музыка!.. И ложка густого дегтя в финале: снова путч, танки, стрельба, вы-
нос тел. Зачем? Бог весть. Неужели Штерн не нашел более достойного способа
закруглить отлично задуманный сюжет?
Миниатюрка "Остров Змеиный, или Флот не подведет!" - еще один один об-
разчик злободневного штерновского юмора. Мишенью его на этот раз послужила
страсть военно-морских сил всех стран черноморского бассейна (и еще США)
занимать стратегические рубежи бывшего СССР. На мой взгляд, мелковато для
Штерна. Хотя, опять же, читается навылет и с большим удовольствием.
Рассказик "Туман в десантном ботинке (из лирических сказок Змея Горы-
ныча)" мне просто не понравился. Вымученно и неинтересно. И, в отличие от
прочих вещей, совершенно без изюма.
Честно говоря, меня весьма беспокоит курс, которым дрейфует Штерн: все
больше упор на собственно текст, все меньше внимания содержанию. Пока что
его вывозит то, что собственно текст у него, как правило, выше всяческих
похвал, но надолго ли Бориса Гедальевича хватит - лепить красивые, но пус-
тые горшки? Не надоест ли через годик-другой? Вспомним: нечто подобное
произошло с Александром Силецким - сначала пошли пустые словесные выкрута-
сы, потом и злобная банальщина в "Достойном градоописании" за содержание
сошла, а потом?.. Дальнейшее - молчанье.
Смотрите, Борис Гедальевич! Вы никогда не шли по чужим путям - не сту-
пите же и на этот ненароком...
---------------------------------------------------------------------------
Юлий БУРКИН. "Бабочка и Василиск." / Предисл. А.Кубатиева; Худ.
С.Алексеев. - Алматы: Экспресс-книга, 1994 (Б-ка журнала <Миры)." - ISBN
5-7239-0003-X. - 416 с., ил.; 5100 э.; ТП; 84х108/32. + Юлий БУРКИН. LP
"Vanessa io". / Худ. С.Алексеев. - Запись-1992; выпуск-1994. - R90 01961.
---------------------------------------------------------------------------
Дебютный сборник томича Юлия Буркина вызывает немедленный интерес уже
хотя бы тем, что выпущен "един в двух лицах": одно лицо - книга повестей,
другое - аудиодиск с песнями того же автора, написанными по мотивам или по
ассоциации с вошедшими в книгу произведениями. Поразительно уже то, что
проект этот удалось воплотить в нечто материальное - дело, по нашим време-
нам, неслыханное.
Несомненно, обозрение сего книжно-пластиночного "януса" следует на-
чать с книги.
В сборник, получивший название "Бабочка и Василиск", вошли повести и
рассказы, публиковавшиеся доселе в разнообразных НФ-журналах - "Молодежь и
фантастика" (Днепропетровск), "Парус" и "Фантакрим-MEGA" (Минск), а также в
местных и региональных газетах и книжных антологиях. Авторская книга Бурки-
на дает возможность окинуть взглядом весь корпус его самых значительных ра-
бот. И надо сказать, что "Буркин в целом" разительно отличается от "Бурки-
на в частности".
Во-первых, по сборнику ясно видно, что Юлий Буркин пишет ни что иное,
как "horror". Фантастику ужасов. Возможно, такое заключение удивит его са-
мого. И - тем не менее. Безусловно, в его повестях нет дышащей спорами пле-
сени готики, нет в них и монстров-переростков, самозабвенно топчущих пен-
сионеров и трудовую интеллигенцию. Скорее, это хоррор в духе Кинга или Кун-
ца: современные страшные истории, круто замешанные на НФ или фэнтези. Срав-
нение, как вы понимаете, достаточно условное: Кинг и Кунц пишут бестселле-
ры; Буркин же вряд ли рассчитывает на то, что книга принесет ему большой
доход. Его цель предельно традиционна для российской фантастики: осмысле-
ние современности, поиски места в нем для человека вообще и конкретного че-
ловека в частности. При этом следует учесть, что даты написания вошедших в
сборник повестей, большей частью, толпятся между 1989 и 1992 годами... сле-
довательно, читатель должен быть готов к тому, что Буркин покажется ему не-
современным. Увы.
Итак, приступим к собственно публикациям.
"Королева полтергейста" - история девушки, случайно обретшей способ-
ность делать себя невидимой для каких-то конкретных людей. Делается это пу-
тем телепатического удара по сознанию реципиента - приблизительно так же в
"Воспламеняющей взглядом" действовал дар папочки главной героини. Деви-
ца-невидимка вляпывается в неприятную историю и начинает работать на мес-
тную банду. Ее предают, она начинает мстить. Мщение сверхчеловека - давняя
и хорошо разработанная в коммерческой литературе тема.
Вторая повесть - "Бабочка и Василиск" - о том, как человек, предавший
спасшего его друга, был наказан за предательство и как он это преда-
тельство искупил. Страшная сказочка со значительными элементами фэнтези.
Весьма и весьма красивая...
Нечто одновременно и старое, и новое на нашем небосклоне - повесть
"Рок-н-ролл мертв". Чисто "хорроровые" заморочки (ожившие трупы-зомби) на
современном фоне. Фон: популярная группа тяжелого рока дома и на гастролях.
Рассказу "Автобиография" вполне соответствует его подзаголовок ("Ска-
зочка"). Притчеобразная баллада с сильным сатирическим и философским заря-
дом. Единственная вещь, заметно выбивающаяся из сборника.
Повесть "Командировочка" - социальная фантастика ужасов. Никаких мум-
бо-юмбо - ситуация, в которую попадают герои, страшна сама по себе: их ни
за что ни про что сажают за колючую проволоку и стараются как можно беспо-
щаднее притеснять - но без членовредительства. Для чего? Чтобы разозлились
как следует и родили каждый по концептуальному прорыву.
Повесть "Ежики в ночи" - еще одна заморочистая вещь, трактующая о за-
рождении и развитии надчеловеческого сознания, осуществленного с помощью
машины. Осуществленное сознание получается, само собой, гнусным и пакос-
тным, что и приводит к ряду детективно-хорроровых закруток.
И последняя повесть - "Вика в электрическом мире". Роль мумбо-юмбо
здесь играет экстрасенсорика - не банальное ясновидение, которым может пох-
вастаться даже герой "Мертвой зоны" уже поминавшегося Кинга. Бур-Кинг изоб-
ражает в этой вещи профессионала-экстрасенса, способного подселяться в чу-
жие разумы (читали ли вы "Нехорошее место" Кунца?), толковать по душам с
иными мирами и создавать своих матрикатов. Талантливый мужик, которого гу-
бят непомерные амбиции.
Достоинства перечисленных работ Буркина несомненны: он строит доста-
точно глубокие характеры, умеет при случае пофилософствовать, любит устраи-
вать своим героям погони со стрельбой и без нее. В таких местах автор обыч-
но увлекается и читать его становится на редкость интересно. Несомненно, он
способен писать нестандартным языком - к сожалению, заметно это, в основ-
ном, в сказочке "Автобиография", - не чужд ему и юмор (оцените, например:
"Государственность должна быть безопасной" - с.193).
К сожалению, хватает у Буркина и недостатков. Во-первых, герои его
склонны в самом неподходящем месте излагать теории и философии, а то и рас-
сказывать друг другу (явно имея в виду читателя) свои анкетные данные. Для
иллюстрации можете взглянуть на с.141 или 180 ("Рок-н-ролл мертв"). Такое
впечатление, что автор, выписывая все это, стремиться слегка "подумнить"
текст. А надо ли? У меня сложилось стойкое мнение, что Буркину просто ну-
жен хороший редактор - не черкать рукописи (Боже упаси!), но отмечать сла-
бые места, дабы автор обратил на них специальное внимание. Вот уж что Бур-
кину не повредит - так это такого рода советы.
Кроме художественной прозы, в книге есть авторское послесловие "Как
это делалось" - об истории возникновения и воплощения в жизнь идеи автор-
ского комплекта книга-пластинка. Весьма занятное чтение, должен сказать.
Завершают сборник тексты песенного альбома Юлия Буркина. Альбом назы-
вается "Vanessa io" и сделан в духе бард-рока (я не крутой спец в музы-
кальных направлениях, но здесь, кажется, не ошибся). Несомненно, предвари-
тельное знакомство с книгой поможет слушателю "въехать" в песни. Но на дис-
ке есть две композиции, которые хватают за душу и сами по себе. Прежде все-
го, это "Василиск" - очень красивая маршевая баллада, динамичная и запоми-
нающаяся. Несколько хуже "Колокол" - прекрасно сбалансированный философ-
ский зонг. Остальные песни более или менее верно иллюстрируют книгу и/или
добавляют прозе Буркина своеобразное музыкальное измерение. Что касается
пластинки в целом, то мне не очень понравился вокал - мягкий голос вокалис-
та Владимира Дворникова мало соответствует настроению и стилю песен, я
предпочел бы нечто более весомое. Во многих песнях ("Королева
полтергейста", "Рок-малютка-Дженни-ролл") очень к месту был бы могучий
драйв - увы, чего нет, того нет...
Тем не менее, я очень рад, что Буркину удался его эксперимент. Да пос-
лужит его опыт примером для тех, кто пока не решается двинуться по его сле-
дам!
---------------------------------------------------------------------------
"Сумерки мира." / Сост. Д.Громов, О.Ладыженский; Худ. А.Печенежский. -
Харьков: Основа, 1993 (Перекресток; 6). - ISBN 5-1100-1122-2. - 478 с.,
ил.; 50 т.э.; ТП; 60х90/16.
----------------------------------------------------------------------------
Производственные пертурбации издательств приводят к массе недоразуме-
ний. Шестой том харьковской серии "Перекресток" появился раньше второго,
третьего, четвертого и пятого. Впрочем, в данном конкретном случае читате-
лю еще повезло: в этом томе нет вторых и третьих частей эпических циклов -
по крайней мере, прямых продолжений.
Впрочем...
Открывает антологию заглавный роман Г.Л.Олди (под этим "зарубежным"
псевдонимом работают Д.Громов и О.Ладыженский; маски нынче падают чуть ли
не сами - достаточно заглянуть в копирайт "Сумерек мира"). Действие романа
происходит, если не ошибаюсь, в том же стилевом пространстве, что и дей-
ствие повести "Живущий в последний раз", опубликованной в первом томе се-
рии. Мир этот прикрывают те же тучи, что висят над конановской Киммерией -
мрачное очарование зарниц над обреченным миром, сталь во взорах всех без
исключения персонажей, эпичность, заставляющая авторов забыть о герое-чело-
веке и возлюбить героя-Историю.
Хотя, отечественные авторы не были бы таковыми, если бы только этим и
ограничивались.
Итак, вечный бой с нечистью. В красном углу ринга - Многократные, жи-
вущие девять жизней, неутомимые охотники за Перевертышами, злобными оборот-
нями. В синем углу ринга - Изменчивые, могущие принимать облик зверя, доб-
лестные бойцы с Мертвителями (как читатель уже догадался, под этим именем
выступают Многократные). Зрительный зал заполнен простым народом, который
живет один раз и в зверюг превращаться не умеет.
Начало у романа славное. Что ценно - динамика. Пробежка - бой - заса-
да - западня. Дух перевести некогда. Но вот первая глава кончается и начи-
нается литература. Детство, отрочество, юность героев. Первая любовь. Пер-
вая кровь. Первые размышления на тему "почему мир устроен еще хреновее, чем
я думал?". На этом вечном вопросе литература кончается и начинается новое
мышление. Появляется третья сила - варки, воплощенная не-жизнь. И Многок-
ратные, и Изменчивые, столкнувшись с ними, понимают, что драться друг с
другом нехорошо, и что гораздо интереснее драться с варками, наносящими,
конечно, огромный вред народному хозяйству. Увы, драться с ними не полу-
чается - мертвых не прирежешь. Тогда обе команды отправляют делегации к
таинственным Отцам, чтобы узнать, каким дустом травят эту заразу...
Остановимся: дальнейшее читатель при желании найдет в книге. Здесь же
имеет смысл сказать, что авторам удалось создать достаточно эстетически од-
нородное фэнтези на весьма толстой философской платформе. К сожалению, за-
данного в первой части романа ритма они не выдержали. Если в начале рома-
на читателю просто некогда думать о том, скучно ему или нет - он вылетает
из пролога, как снаряд из гаубицы, - то ближе к концу этот снаряд движется
уже по инерции и все с большим трудом преодолевает сопротивление текста.
Конечно, здесь нет ничего особенного (этим грешат даже самые лучшие книги),
но тут важно, чтобы авторы правильно "прицелились". Увы, Громов и Ладыжен-
ский слегка перестарались и снаряд-читатель "падает", заметно не дотянув до
слова "Конец".
Два рассказа Г.Панченко произвели на меня диаметрально противополож-
ные впечатления. "Псы и убийцы" - добротная НФ: средневековый антураж, бое-
вые псы-телепаты, психологические коллизии вокруг абстрактного гуманизма и
исторической необходимости массовой резни. В принципе, коллизия не нова, но
написан рассказ очень неплохо. А вот "Птенцы дерева"... Средневековая (?)
диктатура, урановая роща, где вручную производят половинки ядерных бомб...
Дети-мутанты... Притча на четыре странички, железная, кубическая, пра-
вильная по форме, но сравнимая по банальности разве что с тем же железным
кубиком. Ну, положишь его на стол. Ну, уронишь на пол. Можешь молотком по
нему постучать... Что называется, ни уму, ни сердцу.
Роман А.Дашкова "Отступник" - первый в серии. Ну очень похоже на Мур-
кока. Фэнтези в духе "Корумовского цикла", хотя и на порядок умнее. Да не
примет это автор за комплимент: по моему мнению, умнее переводчиков Мурко-
ка (оригиналов я, увы, не читал) быть не трудно.
Мир, в котором мечется Сенор Холодный Затылок, Незавершенный, напоми-
нает более всего пузырь, болтающийся в мироздании: город и три деревеньки,
ограниченные Завесой Мрака. Миров таких, видимо, много. В течение всего ро-
мана герой намеревается по ним прогуляться, но благоразумно оставляет это
развлечение на вторую серию. В первой серии развлечений хватает и так. Ге-
рой, например, с чисто тактической целью покидает собственное тело и берет
напрокат женское. Он встревает в интриги Великих Магов, Повелителей Башни,
вынужден бежать, подвергается репрессиям со стороны обезглавленного им Слу-
ги Башни, встречается с тутошним аналогом Волшебника Блуждающей Башни (мур-
ковка!), и прочая, и прочая. Воображение, с которым все это описано, де-
лает автору честь. С философией и психологией несколько хуже, но нельзя же
бить чечетку сразу на обеих сторонах большого барабана.
Надо признать, что цели своей автор добился: мне уже хочется прочи-
тать продолжение. Муркоку это не удалось: вторую трилогию о Коруме я чи-
тать не собираюсь (разве что из садистских соображений: говорят, там его,
наконец, убивают).
Рассказ Лу Мэна (Е.Мановой) "Колодец" трактует о проблеме контакта. На
этот раз речь идет о мире, где человечество медленно вымирает от радиоак-
тивного заражения. Протагонист (любопытной Варваре нос оторвали) лезет в
деревенский колодец, попадает в подземелье и встречает разумных существ со-
вершенно нечеловеческой расы. Налаживание контакта и последующие события
вскрывают глубокую общность социального мышления человека и подземных мон-
стров. Рассказ написан легко и читается с интересом.
Завершают сборник пять миниатюр Ф.Чешко, которые можно отнести, ско-
рее, к жанру ужасов. "Час прошлой веры" и "Перекресток" повествуют о воз-
действии богов древних религий на современного человека. "Проклятый" - ис-
торическая зарисовка о временах опричнины. "Бестии" произвели на меня до-
вольно тягостное впечатление общей атрофией сюжета (в лесу завелись мон-
стры - ново до отпадения челюсти). Последний рассказ, "Давние сны", посвя-
щен пророческим снам мальчика, которому предстоит погибнуть, защищая Рос-
сию от заразы большевизма.
По отдельности рассказы Ф.Чешко выглядят достаточно тускло, чтобы выз-
вать какой-то особый интерес, но в контексте сборника они сильно выигры-
вают. Странным образом авторы сборника схожи эстетикой мировосприятия. Нес-
мотря на то, что в книгу вошли ну просто оч-чень разные - и по форме, и по
содержанию - вещи, сборник воспринимается как плотно сбитый и уравновешен-
ный. Пожалуй, это следует отнести на счет именно общности мировосприятия
авторов. Имеет смысл говорить даже о появлении "харьковской школы фантасти-
ки" - не более, не менее. Конечно, школа эта страдает многими болезнями
совковой литературы (в частности, обожает открывать Америки и нести заум-
ную чушь), но объединяет весьма небездарных людей, вполне способных спра-
виться с болезнями роста.
Чур, чур! Не сглазить бы...
---------------------------------------------------------------------------
Г. Л. Олди. "Войти в образ": Романы.- Харьков: "Второй блин", 1994.-
352 с., ил.- (Серия "Бенефис", т.1)
---------------------------------------------------------------------------
За каких-то два года Г.Л.Олди (он же Дмитрий Громов плюс Олег Ладыжен-
ский) стал одним из самых издаваемых украинских (то есть, живущих на Украи-
не) авторов. И дело здесь, видимо, не только в том, что этот дуэт сам ак-
тивно занимается издательской деятельностью ("Войти в образ" - третья кни-
га отечественной фантастики на их счету, а сделанных с их участием перево-
дов и литобработок вышло на порядок больше), хотя это сильно поспособство-
вало публикации произведений как самого Олди, так и ребят из харьковского
литобъединения "Второй блин". Задуманный и частично осуществленный проект
серии антологий "Перекресток" (вышли первый и шестой тома) ясно дал понять,
что в фантастике появилась новая группа сильных авторов. Безусловно, дале-
ко не все члены группы равно талантливы (и, следовательно, равно заметны) -
и Г.Л.Олди явно стоит среди них особняком.
Итак, чем же сумел этот автор так выделиться? Пишет он эпически-герои-
ческое фэнтези, в котором вообще трудно изобрести что-то новое. К его фэн-
тези вполне клеится ярлык "темное" (во всяком случае, оно мрачноватое), что
тоже трудно назвать нововведением. То, что романы Олди выстраиваются в цикл
(впрочем, часто не по сюжету или общности мира, но общности
мировосприятия), конечно, привлекательно для читателя, но и этого сейчас
навалом. Сюжет? Как правило, не особенно динамичный. Герой? Местами есть,
местами нет. Антураж? Быстро надоедает. Стиль? Цветисто, частенько даже
слишком...
В целом, проза Олди занимает экологическую нишу где-то посредине меж-
ду безнадежно коммерческой и безнадежно интеллектуальной фантастикой, соче-
тая в равной мере как достоинства, так и недостатки того и другого. Видимо,
именно такая двойственность и привлекает читателей, донельзя умученных ана-
цефалами с двуручными мечами из американо-английской фэнтези и до крайнос-
ти этизированными героями отечественных "интеллектуйных" "магических реа-
листов".
Герои Олди удачно сочетают способность: а - не рефлексировать по пово-
ду каждого прибитого ими противника, и бе - задавать осмысленные вопросы.
Согласитесь, редкое сочетание.
Три романа (по размеру и построению, скорее, повести), составившие ре-
цензируемый сборник, иллюстрируют это достаточно наглядно.
Все три входят в цикл "Бездна голодных глаз". Действие романа "Страх"
разворачивается на очень близком к Земле Отражении в средневековом Городе,
где оседают странники чуть ли не со всех континентов и всех времен. Некото-
рых из них настигает внезапная и необъяснимая смерть. Герой романа, ле-
карь-итальянец Якоб Генуэзо, ищет разгадку преступления. Поиски уводят его
прочь от города, в заброшенный языческий храм, где лежит на алтаре книга с
чистыми страницами - Книга Небытия, в которую каждый человек может вписать
то, что умерло в его душе, добавить пригоршню мрака в Бездну Голодных Глаз
- и зачерпнуть из нее полной горстью единственное, что у нее есть - Голод...
"Витражи Патриархов" начинаются как чуть ли как science fiction: пат-
рульный корабль, на котором летел герой, терпит крушение на неизвестной
планете (во весь рост - тень Максима Ростиславского). Единожды упомянутый,
этот факт более не всплывает. Авторам это, мягко говоря, по барабану. В
созданный ими мир помещен герой, ничего об этом мире не знающий - и какая
разница, как он туда попал? Они осознанно создали однозначно искусственную
ситуацию (у героя, например, никаких проблем с местным языком) - и на этой
основе выстраивают все остальное.
А остальное - концептуальное фэнтези. В мире "Витражей..." Слово имеет
почти неограниченную силу, владение Словом здесь равнозначно власти над ми-
ром. И магия Слова доступна здесь каждому, но настоящую силу обретает она в
устах человека, умеющего плести Витражи - создавать то, что в нашем мире
называется поэзией... И человек, владеющий поэтическими сокровищами земной
культуры, оказывается могущественным магом, не способным сознательно приме-
нять свою власть...
"Войти в образ" - прямое продолжение "Витражей..." Прошло несколько
десятилетий. Мир теряет магию Витражей, но - свято место пусто не бывает,
на смену этой магии грядет иная... Какая? Кем она порождена - Бездной Го-
лодных Глаз или человеческим духом? Это зависит только от того, кто выхо-
дит на помост. На подмостки. На сцену. И - "зачем" выходит... Открывает ли
он путь Бездне к душам зрителей - или, напротив, пытается совершить немыс-
лимое - заполнить Бездну этими душами?
Г. Л. Олди. "Дорога": Роман, рассказы.- Харьков: "Второй блин", 1994.-
320 с., ил.- (Серия "Бенефис", т.2)
Прозе Олди свойственны некоторые странности. Скажем, огромное количес-
тво прямых и косвенных цитат из классики. Как правило, цитаты привинчены к
тексту достаточно плотно, но с таким расчетом, чтобы "слышащий да услышал".
Попадается вдруг эдакое... "Мне скучно, бес..." Пишу на полях:
"А.С.Пушкин". "...зелень лавра, доходящая до дрожи..." На полях: "И.Брод-
ский". Заметно это было и в других книгах серии, но в "Дороге" это стало
для читателей проклятием.
Другой странностью романов Олди являются вставные номера. В "Дороге"
их на два порядка больше, чем нужно. Такое впечатление, что авторы сделали
этот роман кладбищем своих ранних несерийных рассказов. Рассказы выстроены
таким образом, что создают видимость пунктирно намеченного "надсюжета" -
процесса образования на нашей планете Некросферы. Впечатления вся эта шат-
кая конструкция на меня не произвела. Отдельные рассказы, впрочем, хороши -
именно как отдельные рассказы.
Прочие блоки, из которых собран роман, смотрятся не менее эклектично,
хотя и написаны специально для него. Эпизод с историей бессмертного Марцел-
ла из Согда хорош, но в более поздних "Сумерках мира" отрывок из него смот-
релся куда как более к месту. Кстати, в "Сумерках мира" огромное количес-
тво отсылок к описанным в "Дороге" событиям и реалиям - и у читателя не
возникает абсолютно никакого желания узнать, кто же такие упомянутые "Пор-
ченные Жрецы" и что общего у Пустотников с Некросферой. Захватывает сам ро-
ман. "Дорога" же в этом контексте смотрится как комментарии к "Сумеркам ми-
ра",- комментарии, в которых читатель, в общем-то, не нуждается.
(Сразу следует отметить, что сам я прочитал сначала именно "Сумерки
мира", а уже после - "Дорогу". Случись наоборот, я, скорее всего, написал
бы здесь, что "Сумерки..." - неожиданно сильное продолжение очевидно слабо-
го романа...)
Впрочем, одну коллизию "Дорога" мне все-таки прояснила. Читая "Сумер-
ки...", я никак не мог взять в толк, какого черта авторы вставили в текст
такое количество аллюзий (Марцелл, Согд, Даймон - все это из истории и
культуры нашего мира), почему бессмертный цитирует русские былины и вспоми-
нает подвиги Геракла и так далее. В "Дороге" связь мира "Сумерек" и нашего
мира выволакивается на свет божий и предъявляется читателю. И оказывается,
что все это менее интересно, чем... чем то, что читатель ожидал.
Пожалуй, самый большой интерес во всем романе представляет очень кра-
сивый и вполне эстетически завершенный фрагмент о Зале Ржавой Подписи. Это
то, ради чего "Дорогу" стоит читать. Рекомендую.
На чем позвольте откланяться.
---------------------------------------------------------------------------
Александр БОРЯНСКИЙ. "Змея, кусающая свой хвост." / Худ. А.Близнюк. -
Кировоград: ОНУЛ, 1993 (Отечественная фантастика). - ISBN 5-7707-1727-0. -
320 с., ил.; 35 т.э.; ТП; 84х108/32.
---------------------------------------------------------------------------
Дебютный сборник одесского автора Александра Борянского составили три
повести, две из которых являются фантастическими (в той или иной степени),
третья же фантастической не является ни с какого боку, а является, наобо-
рот, эротикой средней крутизны.
Начнем, естественно, с эротики.
Повесть "Теннис в недавнем прошлом" рассказывает о чувственных удо-
вольствиях, которым предавались в 1979 году дочка второго секретаря обкома
и сын проректора интститута. Написано все это со вкусом, со знанием дела и
не без психологических тонкостей. Читал я повесть с удовольствием (чув-
ственным). Не будучи близко знаком ни с одним шедевром мировой эротической
литературы (на мой взгляд, хорошая фантастика интереснее, а реальный секс
дает большее удовлетворение), я не берусь определить для повести Борянско-
го достойное место среди "Эммануэлей" и "Машин любви". Я ее просто рекомен-
дую вниманию читателей обоих полов - не разочаруетесь.
Нуте-с, а теперь перейдем непосредственно к фантастике.
Заглавная повесть сборника посвящена... м-м-м... восточным единобор-
ствам. Главный герой (рядовой такой студент без особенных комплексов) вдруг
узнает, что он, возможно, новое земное воплощение величайшего мастера кун-
г-фу, погибшего триста лет назад при таинственных обстоятельствах. Мастер
этот обитал в сокрытой от внешнего мира части Тибета (см. "Шамбала"), где
процветала всяческая восточная философия совместно с боевыми искусствами
(какая же без них, в самом деле, может быть философия). После исчезновения
Мастера в Шамбале царят разброд и шатание. Герою предстоит "вспомнить" свои
прежние навыки и вернуть таинственной стране спокойствие духа.
Повесть местами сильно напоминает фильмы о ниндзя, хотя Борянский все-
ми силами уклоняется от черно-белой логики карате-фильмов (очень хороший
парень против очень плохого) - все-таки, на уровне "янь-ин" философию Вос-
тока он знает. Получается это у него средне. Чувствуется, что герою проще
дается тоби-маваши, чем созерцание гармонии сфер. Кстати, для приведения
Шамбалы к исходному умиротворенному состоянию тоби-маваши оказывается го-
раздо более эффективным средством, нежели всяческие созерцания.
Если смотреть на эту повесть как на несложный боевик, то она заслужи-
вает оценки "нич-чо". При прочих способах осмотра до таких высот восприя-
тия подняться трудно.
Зато следующая повесть, которая называется "Еще раз потерянный рай",
сделана в совершенно другом ключе.
Неведомая катастрофа уничтожает большую часть человечества. Главный
герой переживает холокост в подземном бункере, где он на многие годы впе-
ред обеспечен пищей телесной и духовной. Там, в бункере, он и вырастает во
вполне интеллигентного хранителя погибшей культуры. Сюжет повести постепен-
но ускоряется - длиннющая статичная экспозиция переходит постепенно в дина-
мичный приключенческий финал, впрочем, все это весьма органично, к месту и
в полной гармонии с философией вещи. По ходу дела герой пишет рассказ - со-
вершенную по замыслу и исполнению психологическую притчу, прекрасно вписы-
вающуюся в повесть, но великолепно смотрящуюся и вне ее контекста. Пожалуй,
именно этот рассказ я назвал бы самым удачным произведением сборника.
Сборник в целом выглядит достаточно небанально и я искренне рад, что в
русскоязычной литературе появился еще один дебютант, достойный заинтересо-
ванного внимания читателей.
************************ ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ! *****************************
Н.ПЕРУМОВ
"Монахи под луной" - взгляд неангажированного
Заранее прошу прощения у читателей, что взялся не за свое дело и заве-
ряю, что автор сиих строк никак не помышлял о том, чтобы втиснуться в ряды
славной когорты признанных фэндомом критиков, отпихнув одним плечом докто-
ра Каца, а другим - Р.Арбитмана. Напротив...
Это - взгляд человека, пишущего фантастику, но при этом не имеющем ни
малейшего представления о том, как ее, фантастику, следует критиковать. Хо-
телось бы, однако, возразить тем, кто стал огульно обвинять вещи А.М.Столя-
рова в "нечитабельности", притом призывая Андрея Михайловича написать "кос-
мическую оперу со скрытым смыслом". Позвольте, господа фэндом, неужто вы
забыли "Ворона", "Альбом идиота", "Изгнание беса" или "Третий Вавилон"? Не
говоря уж о "Мечте Пандоры"! Так что я бы поостерегся утверждать с такой
категоричностью, что А.М.С. "не может" конкурировать с англо-американской
"сюжетной" фантастикой. Может, и даже очень. Когда захочет. А "Изгнание бе-
са", по-моему, одинаково хорошо будет читаться и в России, и в Австралии...
Или я что-то не понял?
Обидно стало за "Монахов под луной". Да, вещь не из разряда "легкого
чтения". Да, почти бессюжетная. Но сюжета от нее, по моему, в данном слу-
чае и не требуется. Пусть, эт-та, значить, сюжеты на сию тему авторы "Бан-
ды" или "Срока для Бешеного" измысливают. То-то в тех произведениях "психо-
логизьму" - море! Утонуть можно. (Это наезд!) Странно, что критики "Мона-
хов" не заметили, на мой взгляд, очевидного - Столяров берет навязший как
будто в зубах сюжет - крах тоталитарного социализма - и несколькими мазка-
ми уверенного импрессиониста (или постимпрессиониста - кому что нравится)
превращает банальную историю в невероятное буйство красок, образов,
ритмов...
Очень может быть, что "Монахов" я понял неправильно. Очень может быть,
что я в них вообще ничего не понял и авторский замысел остался для меня
тайной за семью печатями. Но мне, видите ли, не слишком-то интересно иг-
рать в игру под названием "угадай, что хотел сказать "Монахами" Андрей Сто-
ляров?". Я читаю книгу - и у меня возникает свое собственное мнение, вос-
приятие, ощущение... Даже "точка сборки" (как учит Карлос Иванович Кастане-
да) смещается. Вот только крыша не едет. Крепко, видать, приколочена... И
как я могу пройти мимо необычайно плотного, упругого слога, коротких, энер-
гичных - но притом не кургузых и не рубленных по живому - фраз! Мимо пред-
ложений, каждое из которых - рассказ-картинка в миниатюре, готовый "имаж"!
Мариенгоф, полагаю, без колебаний записал бы Столярова в союзники - "образ-
ноживопись" в "Монахах" выдержана в лучших традициях российского имажиниз-
ма. Столяров возводил "Монахов", словно мозаичную башню. Или - снимал, точ-
но кинокартину. В романе мне оказались интересны именно образы, а не сюжет.
Какового сюжета там, по-моему, минимальная доза - и это хорошо. Я следил за
судьбой плавно перетекающих друг в друга изображений, каждое из которых -
ожившая узнаваемая деталь нашего недавнего быта, но переродившаяся, прошед-
шая некое магическое горнило и зажившее своей собственной жизнью.
Вспомните бессмертный "Сталкер" Тарковского. Вспомните, но отнюдь не
для того, чтобы сравнивать с ним Столярова и его "Монахов". В "Сталкере"
важен был, по-моему, не сюжет (который поместится на одну страницу) - а
именно те неподражаемые образы, образы, донесшие до нас нечеловеческое ды-
хание Зоны. У меня на "Сталкере" кровь леденела в жилах. И притом куда
сильнее, чем от каких-нибудь "Кошмаров на улице Вязов - Х", где "Х" стре-
мится к бесконечности. И, главное - хорошо известно, что после очень и
очень многие режиссеры стали преспокойно "цитировать" Андрея Арсентьевича.
Кадры из его работ растасканы по десяткам, если не сотням, фильмов. Один
его знаменитый пол, залитый водой, чего стоит!
Я пишу это к тому, что всегда были и будут вещи (и в кино, и в литера-
туре), где НОВОЕ сгущено, стянуто в точку до предела. Часто, очень часто
подобные произведения остаются непонятыми и непризнанными. Непонятное в них
шокирует, раздражает ("Он что же, гад, думает, что умнее меня?! На
осину!"), вызывает кое у кого неподдельную зевоту. Вспомните, сколько лю-
дей уходило с сеансов, когда показывали "Сталкера"! Сам видел, не спорьте.
Но!
Сила "Монахов" - именно в густоте, плотности сделавшихся осязаемыми
видений. Это вам не раскрытие тайн золота партии или интимной жизни вождей.
Это мчащийся поток сознания человека, запертого в клетку совковой жизни.
Быть может - горячечный бред доведенного до умоисступления. Видения вспыхи-
вают одно за другим, выстраиваются в причудливые ряды, вызывая неожиданные
ассоциации... И я не сомневаюсь - многие из этих образов будут подхвачены.
Нет, не читателями - братьями-писателями, подобно тому, как братья-режиссе-
ры заимствовали у Тарковского, Феллини, Вендерса, Фосса... Это отнюдь не
лесть в адрес Столярова и не попытка поставить его на какой-то пьедестал. Я
говорю сейчас о принципе, самом принципе заимствования. Сейчас трудно ска-
зать, что именно будет почерпнуто из "Монахов", но так произойдет. Несом-
ненно.
(Тут меня могут упрекнуть в отсутствии аргументации. Увы, все вышеиз-
ложенное - лишь мое субъективное мнение. Чем подтвердить интуитивную догад-
ку?)
И еще одно. Мне не показалось, что А.М.С., как пишет В.Владимирский в
"Двести-А", "халтурно заимствовал атрибуты бульварной литературы "ужастей".
Уважаемый В.Владимирский, на мой взгляд, ошибается. Упомянутые им Младенец,
Железная Дева, Черное Одеяло, не упомянутые Красные Волосы - пришли отнюдь
не из Лавкрафта или Кинга. Они - из памяти каждого. Это атрибуты детского
"страшного" фольклора, знаменитых "страшилок", от которых каждый из нас
дрожал в детстве. Появление именно этих структур в контексте романа совер-
шенно понятно и оправданно. Детские страхи не покидают нас и, когда начи-
нают рушиться скреплявшие Реальность скобы, поток сознания поднимает на по-
верхность именно эти, таящиеся в укромных уголках души, почти забытые вос-
поминания. Мир "Монахов" распадается - и почетным караулом вдоль дороги во
тьму выстраиваются они, пугавшие нас в детстве, и наконец-то обретшие сво-
боду...
А теперь - "мораль, свежая и оригинальная". Буду ли я часто перечиты-
вать роман А.М.Столярова? Признаюсь, что нет. Вкусы у меня примитивные
(почти как у Феликса Сорокина - "инфантильный милитаризм" называются). Я
люблю фэнтэзи, мечи, магию, драконов и прочее. Но порой, когда нужно дать
хорошего пинка застоявшемуся воображению, когда нужно ощутить на губах вкус
живого слова - я сниму с полки "Монахов под луной"...
---------------------------------------------------------------------------
Н.Резанова
СДЕЛАЙ КНИГУ САМ, или БОЛЕЗНЬ СИКВЕЛА
Нынешнее состояние книжного рынка заставляет предположить, что ориги-
нальная литература куда-то исчезла, остались одни продолжения. Продолжает-
ся все, сколько-нибудь известное от мировых классиков до мексиканских теле-
сериалов. Причем у последних - в двух-трех вариантах. На тему же под - и по
истории "Унесенных ветром" автор уже опасается острить. Каждая дикая хохма
мигом обращается былью.
А поэтому, по-моему, пришла пора поговорить о природе подобных продол-
жений. Причем собственно авторские продолжения останутся вне сферы нашего
внимания. Рассмотрим продолжения, написанные другими лицами. А чтобы отли-
чать их от авторских продолжений (сериалов), примем на вооружение англий-
ский термин "siquil". Но, несмотря на это, не будем останавливаться на за-
падных примерах, ибо там история сиквелов традиционна, развивается давно и
под угрозой авторского права вынуждена сохранять какой-никакой цивилизован-
ный вид. Все же, что сейчас захлестнуло прилавки, за исключением "Скарлетт"
- изделия вполне отечественные. Не дожидаюсь, пока в меня ткнут пальцем -
сама, мол, не без греха! Mea culpa, mea maxima culpa. Но как же понять при-
роду греха, как не поддавшись ему?
Оговоримся, что большинство этих самопальных сиквелов к фантастике от-
ношения не имеют (к литературе, впрочем, тоже. Если бы существовал термин
"чтение для неграмотных", я бы им воспользовалась. А если нет, его следует
выдумать.). Но вы помните, как все начиналось? Именно с фантастики.
Еще в далекие восьмидесятые годы загуляли в списках по стране само-
пальные продолжения "Трилогии о Максиме" Стругацких. Одно из них даже анон-
сировал - но не издал - Борис Завгородний. Причем интерес к ним поддержи-
вался постоянными разговорами о том, что, мол, вот-вот выйдет "настоящее
продолжение", уж тогда сравним. Не остался без продолжателей и другой оте-
чественный мэтр - Кир Булычев. На излете восьмидесятых в известном альмана-
хе "Бойцовый кот" была напечатана повесть Всеволода Мартыненко "Мир под ос-
трым углом", продолжающая булычевскую повесть "Перпендикулярный мир". Это,
кстати, единственный известный мне сиквел, который по свои достоинствам не
только равен оригиналу, но даже кое в чем превосходит его. Но тут вообще
особая статья - автор не скрывался, публикация была в фэн-прессе, и, нас-
колько я знаю, "добро" на нее дал сам Кир Булычев. Что же касается сикве-
лов западников, то более всего известна история с самопальным продолжением
"Королевы Солнца", которое неграмотные пираты-издатели уже в иную эпоху
тискали, приняв за натуральную Нортон.
А дальше - оковы рухнули... и понеслось. Правда, как уже говорилось,
впереди всех сочинители дамских и приключенческих сиквелов. Но, тем не ме-
нее, кругом мы видим "Чужих", о которых слыхом не слыхал Алан Дин Фостер, и
"Горцев", не виданных в Голливуде. "Северо-Запад" и его дочерние фирмы ле-
пят Ричарда Блейда отечественного разлива, хотя о нем и в оригинале-то чи-
тать тошно. А, оттянувшись на масскульте, можно приняться и за великих. И
вот уже издан сиквел "Мастера и Маргариты". Сразу два - "Властелина колец"
(и Н.Перумов явно не намерен останавливаться на достигнутом). А сколько их
еще ходит среди фэнов (и некоторые гораздо лучше опубликованных)! И послед-
няя новость с издательского фронта - вышел сиквел беляевского "Человека-ам-
фибии". Впрочем, оного мне не жалко. Причем я вовсе не хочу сказать, что
ВСЕ перечисленные здесь книги плохи (но большинство). Вопрос, а точнее, два
вопроса, напрашиваются следующие: В чем причина? И что будет дальше?
Позвольте ответить на них в обратном порядке.
1. Обсиживание классики пойдет по возрастающей. Уже появились сиквелы
"Тихого Дона" и "Бравого солдата Швейка". Я с интересом жду выхода объяв-
ленного продолжения "Войны и мира" (хотя читать не собираюсь - я не самоу-
бийца). Вон, в Англии уже спохватились и нацарапали сиквел "Доктора
Живаго". Правда, наследники Пастернака пока держат круговую оборону и не
допускают публикации, но у нас-то этот номер не сработает!
Возможно, все будет не столь примитивно, и вместо сиквелов - внимание!
- появятся "альтернативные варианты" классических произведений под девизом
"не так это все было, совсем не так". И в фантастике, наряду с "альтерна-
тивной историей" появится жанр "альтернативная (или "параллельная") класси-
ка". Меня лично после последней американской экранизации "Трех мушкетеров"
уже никакими альтернативными вариантами Дюма не испугаешь.
2. Почему? Проще всего ответить - это болезнь. Заразная и носящая об-
вальный эпидемический характер. Можно даже присвоить ей умное научное наз-
вание "болезнь Сиквела".
Рискуя навлечь на себя всяческие обвинения (нам не привыкать стать),
можно предположить и другое объяснение. Создателей сиквелов формирует то
же, что и революционеров. Ведь что нам твердили бородатые дяди-теоретики?
Главное - изменить мир. Писатель - это творец в первоначальном смысле это-
го слова, создатель реального собственного мира. Продолжатель имеет дело с
реальностью уже сотворенной. Причем чем выше талант творца, тем достовер-
нее реальность - и тем сильнее соблазн в эту реальность вмешаться. Создает-
ся иллюзия влияния на реально существующий мир. Можно, конечно, назвать это
и бегством от реальности. Но - рискну предположить - войдя в чужую
реальность и подчиняя ее своей воле, продолжатель испытывает чувства, сход-
ные с чувствами завоевателя, политического реформатора, революционного дея-
теля... А для государства безопаснее, когда человек с подобным темперамен-
том строит не баррикады, а - пусть не самоценные - книги. И для нас с вами,
в конечном счете, тоже...
Если же это болезнь - что ж, только переболев ею, мы сможем приобрес-
ти к ней иммунитет.
************************** ВЕЧНЫЙ ДУМАТЕЛЬ ******************************
Александр ТЮРИН
ФАНТАСТИКА - ЭТО ВАМ НЕ БАЛЕТ, ТУТ ДУМАТЬ НАДО
(манифест доморощенного киберпанка)
Ко времени кончины СССР наша родная фантастика лежала в бреду и пере-
межала конвульсии с трупным окоченением. Как впрочем и другие отрасли и от-
ветвления народного хозяйства: индустрия, агрикультура и такое прочее. (Все
эти объекты и субъекты относились к разряду вурдалаков, которые много лет
экстенсивно объедали имеющиеся демографические, природные, информационные
ресурсы, оставляя после себя лишь кучи кала. Естественно, что у вурдалак-
ского правила были свои исключения, коих сейчас перечислять не будем.) И
вот, как выяснилось при третьем крике петуха, не имели наши "неживые-немер-
твые" собственной жизненной силы. Окидывая просторы родины даже неприс-
тальным взглядом, мы до сих пор видим многочисленные смертные одра, вокруг
которых толпятся то ли плакальщики, то ли падальщики, то ли кормилицы и пы-
таются реанимировать дорогие полутрупы, вливая добытые где-то на стороне
порции "свежей крови".
Отечественная фантастика находится именно в том же состоянии, что
ВПК-АПК с их тракторами-циклопами и танками. Ушла по уши в дерьмо "дважды
краснознаменная" литература, та самая, которая заселяла Коммунистическое
Завтра грядущими беспорочными партийцами в белых одеждах, беспокоилась те-
лесным воскрешением почивших вождей, а также происками галактической бур-
жуазии, закладывающей разнообразные мины под всеобщее братство-сестрин-
ство-отцовство-материнство, социальный и всяческий другой прогресс. Не спа-
сали "дважды советскую" номенклатурные связи, прихват типографских мощнос-
тей и запасов бумаги. Поэтому перестала она пользоваться на космических
просторах тремя составными членами марксизма и начала перенимать лихие
приемчики из американских видюшек. В конце концов научилась даже варить
крутую бузу из всяких бластерных перестрелок и нуль-пространственных переп-
рыгов. Однако, как и прежде, делает то без добавления ума и совести, на ко-
торые никогда не распространялся известный призыв "учиться, учиться и
учиться".
Впрочем, и фрондирующей ветви советской фантастики немногим легче.
Вроде не боролась она с межпланетными вредителями, а напротив эзоповым язы-
ком клеймила грязные подштанники "великого и могучего" Советского Союза, а
также живописала убожество, лживость и неработоспособность ржавой государ-
ственной машины. Соответственно была любима народом за вскрываемые полит-
гнойники и выдавливаемый соцгной. Ей привилось официальное имя - фантасти-
ческий реализм, но практически это - "фантастика сегодняшнего дня".
Многое осталось из того, с чем она боролась, но сделалось более изощ-
ренным, сокрытым, менее поддающимся иносказанию. В отсутствие ЦК КПСС нет
ясного антимаяка, от которого надо плыть, и заболталась фантастика сегод-
няшнего дня в изматывающей болтанке нынешней бестолковой реальности.
Естественно, это мало кого устраивает, и фантастический реализм пы-
тается выйти из кризиса за счет ужесточения сюжета, огрубления героев, ок-
вадратнивания их нижней челюсти, отрывистости авторского языка, бранности
прямой речи, простоты фантастических допущений. Но по-прежнему, нет ориен-
тиров, руля и ветрила, нет замаха на перспективу, нет, если хотите, общес-
твенно-полезной нагрузки. А есть скатывание в сторону триллеровидного мэй-
нстрима - до полного растворения в нем без пузырей и осадка.
Так вот, я смею утверждать, что фантастика сильна лишь когда в ней
проглядывается мессианское, или по крайней мере, квазимессианское начало.
А время, в которое мы живем, вполне мессианское, ведь нашу страну дол-
жны омыть три социально-технологические волны, символами которых выступают
массовый автомобиль, массовый компьютер и глобальные компьютерные сети. И в
эти волны мы, благодаря стараниям товарищей большевиков, так и не нырнули,
оставшись на уровне 1917 года.
В любом случае к началу следующего века период нынешнего одичания
страны закончится, власть устаканится, рубль укрепится, Крым приплывет об-
ратно, и массовое интеллигентное сознание врежется в проблемы постиндус-
триального и постколлективистского общества. Тогда и понадобится принци-
пиально иная литература.
Усадьба рождает одного писателя (и читателя), коммуналка - другого.
Соответственно, третьего писателя (и читателя), требует себе искусственная
среда, синтезированный мир, состоящий из синтезированных ощущений, технос-
фера, живущая по своим мудреным законам. Причем эта грядущая техносфера
нуждается во внимании уже сейчас. Ведь синтетический мир доведет часть
граждан до состояния управляемых или даже совершенно анархичных дегенера-
тов, другую часть превратит в крутейших суперменов (сканнеров, капитанов
пауэров, скайуокеров). Кстати, дебилов уже сейчас хватает, они вам у знаме-
нитого забора Гостинки объяснят, что компьютеризация есть иудейская ересь
(цитирую дословно), а девичьи фамилии всех программистов - Финкельштейн и
Канторович.
Именно для того, чтобы дегенератов оказалось поменее, а в населении
численно преобладали супермены, и должна возникнуть "фантастика завтрашне-
го дня". Другие жанры будут, конечно же существовать и плодить произведе-
ния, возможно, более значимые в эстетическом, гуманистическом, атавистичес-
ком и прочих планах. Только вот спасения от техносферных ужасов они не при-
несут.
Фантастику завтрашнего дня я обозначаю словом "киберпанк" за неиме-
нием другого подходящего термина и используя название во многом аналогично-
го американского течения (да сменят гнев на милость строгие
киберпанковеды). Собственно, cyperpunk состоит из двух иноязычных корней,
означающих соответственно - умение (знание) и свободу выражения. Да-да,
термином "панк" на древнехеттском обзывалась толпа, занимающаяся демократи-
ческим волеизъявлением.
Конечно же, невозможно писать на русском языке таким же макаром, что
Гибсон со Стерлингом на своем английском. У них нет традиций литературного
авангарда, Платонова, Хармса, Заболоцкого, Введенского, и Саши Соколова, у
нас нет хаккерского жаргона и нью-йоркского (ванкуверского, остинского)
слэнга. Короче, английский и русский - это, как говорят в Одессе, две
большие разницы.
Общее с заморскими братьями по разуму может быть в другом - в изоби-
лии достоверных фантастических идей. Этим, кстати, киберпанк отличается от
НФ, где, как правило, имеется лишь одна фантастическая "ось", вокруг кото-
рой вертится, пытаясь приноровится или сломать ее, обычная жизнь. [Доста-
точно вспомнить "Города в полете" старика Блиша - у него с помощью антигра-
витации отправляются куда-нибудь на Бетельгейзе целые сталелитейные заводы
с мартеновскими печами и бессемеровскими ковшами. Жалко только, что мавзо-
лей Ильича никуда не летит.) В киберпанке осей много, они образуют, спле-
таясь, целую жизненную ткань. Измененная психология, физиология, - там да-
же справить малую нужду по-простецки нельзя, - принципиально иной антураж,
непривычный язык героев. В отличии от нынешнего фантреализма, который рас-
кладывает пасьянсы из известных аксиом, знакомых ярлыков и готовых схем,
киберпанку приходится гораздо больше доказывать и тщательнее обрисовывать.
К тому же он часто выступает в роди Джека-Потрошителя, раскурочивая челове-
ческую натуру до последнего гормона, чем другие жанры предусмотрительно не
занимаются, дабы не вызвать у публики чувства омерзения.
Киберпанк требует более плотного языка автора (что иногда раздражает
не столько читателей, сколько критиков и издателей). Плотность эта - от
большей, чем в других жанрах, информационной насыщенности текста, что, как
правило, связано с новаторством темы и принципиальной новизной создаваемо-
го мира.
Да, доморощенный киберпанк еще вызывает ненависть так называемых гума-
нистов с большой буквы "Гэ", ему делают подсечки, его пытаются утопить лег-
ким нажатием в область темечка, его пытаются выдавить из писателя.
Да, отечественный киберпанк еще не накачал мускулы настолько, чтобы
засиять боди-билдерскими рельефами.
Но!..
Р.S. Господам критикам, несмотря на их гуманитарное образование, я бы
все-таки предложил хоть немного аргументировать свои доводы. Тогда, возмож-
но, появится тема для оживленной полемики. Нужны разумные аргументы, лите-
ратурный и концептуальный анализ, а не выкрики типа "вообще ни в какие во-
рота не лезет", "бред", "дрожь в коленках", "Господи". Такого сорта стилис-
тика нам досталась от Ульянова-Ленина - кто не верит, прошу приложиться к
сочинениям вышеуказанного товарища, особенно обратить внимание на так назы-
ваемые "философские" работы. Впрочем, будем оптимистами. Слабая начитан-
ность, недостаточная эрудиция, узкие культурные ассоциации, отсутствие на-
выков логического мышления, догматизм, все эти качества весьма пригодились
бы некоторым педагогам для тесного и плодотворного сотрудничества с г.Про-
хановым.
Александр Тюрин, приват-доцент
---------------------------------------------------------------------------
Вячеслав РЫБАКОВ
ИДЕЯ МЕЖЗВЕЗДНЫХ КОММУНИКАЦИЙ В СОВРЕМЕННОЙ ФАНТАСТИКЕ
Популяризаторская функция научной фантастике была оправданной и важ-
ной на определенных этапах развития общества. Потребность в популяризации
основ научных представлений, уже общепризнанных и не являющихся предметом
научных дискуссий, возникает, когда культурный уровень большинства населе-
ния еще чудовищно низок, практически - феодален, но нужды промышленной ре-
волюции уже подталкивают это большинство к начаткам естественных знаний, к
минимальной тренировке ума. Для Франции, например, этот период пришелся на
вторую четверть XIX века (классическим примером писателя, удовлетворившего
этот никем не названный, но не менее от этого ощутимый социальный заказ,
является Жюль Верн), для России - на начало XX века и, главным образом,
время первых пятилеток, то есть конец 20-х - начало 30-х годов.
Главными героями таких произведений становятся не люди (хотя Жюль Вер-
ну или Александру Беляеву в своих наиболее художественных произведениях
удавалось создавать запоминающиеся человеческие образы), но много-много
разрозненных научных и технических данных. Сюжеты и персонажи диктуются не
человековедческой, а науковедческой задачей, и являются лишь средствами
сшить эти разрозненные данные воедино, продемонстрировать их полезность для
бытовой жизни, их прагматическую ценность, результативность. В этих усло-
виях громадную роль начинает играть фактор занимательности, развлека-
тельности сюжета - он должен пробуждать интерес к этим разрозненным данным,
обеспечить их облегченное усвоение умом нетренированным, непривычным к
скучному процессу чтения, неспособным хоть ненадолго отрешиться от сиюми-
нутных бытовых проблем.
Как только совершается культурная революция, популяризаторская роль
научной фантастики отмирает. Строго говоря, она остается нужной только
младшим школьникам, да и то не в той мере, что прежде, да и то наиболее ле-
нивым из них - тем, кому скучно читать настоящую популяризаторскую литера-
туру.
Дело в том, что, во-первых, увеличивается грамотность населения, и оно
начинает нуждаться уже в более подробных и квалифицированных сведениях, ко-
торые никак не втиснуть в беллетристику. Во-вторых, удовлетворяя эту нужду,
расцветает специальная научно-популярная литература, и надобность в фантас-
тическом локомотиве для паровоза в ум читателя научных вагончиков отпадает.
В-третьих, развивается и сама наука, так что ее материалы становятся все
более абстрактными, сложными, обширными, и поэтому не влезают под литера-
турные обложки.
Когда-то, много веков назад, бытописательская литература, уделяя мини-
мальное внимание психологии людей (да и сама психология была много проще,
без рефлексий), практически сводилась к описанию нарядов, обрядов, насечек
на рукоятках мечей и узоров на попонах - но закономернейшим образом пере-
росла эти рамки, как только возросли и трансформировались духовные потреб-
ности общества. Точно также фантастика переросла популяризацию, которая, в
сущности, призвала ее на свет в модификации "научной фантастики". Это прои-
зошло исторически недавно, и сейчас фантастика еще ищет себя, ищет свое но-
вое место в культуре. Этот процесс, как и всякий процесс отыскания нового,
проходит не гладко. Но спекулировать на этих "не-гладкостях" и, тем более,
усугублять их, пытаясь вновь вогнать НФ в роль "пробудителя желания посту-
пать во втузы" - все равно, что, скажем, всю литературу загонять в рамки
этнографических зарисовок. Тогда от "Анны Карениной", тряся неумолимыми и
никем не контролируемыми редакторскими ножницами, пришлось бы требовать,
чтобы она не с одним Вронским изменила своему старику, а проехалась бы, ме-
няя любовников, по всей России, дабы занимательный сюжет дал возможность
неназойливо ознакомить читателя с бытом и нравом русского народа в различ-
ных губерниях, в столице и в глубинке...
Фантастические сюжеты, в которых отыгрывались полеты внутри Солнечной
Системы, пришлись в русской фантастике на период, когда популяризаторская
НФ еще была актуальна. Выход на межзвездные просторы пришелся на момент на-
чала поисков НФ пути в Большую Литературу.
Таким образом, ученому теперь уже окончательно не приходится ждать от
фантастики конкретных подсказок, а массовому читателю - конкретных техни-
ческих сведений. Фантастика, взамен этого, в состоянии формулировать дос-
рочные социальные заказы науке и создавать образы, раскрепощающие фантазию
читателя.
Крайне существенно, что и то и другое, однако, писатель - если он пи-
сатель, а не ремесленник - делает совершенно непроизвольно, как бы походя,
попутно, исходя из своих чисто художественных задач. Более того, чем меньше
он останавливается на этих двух параметрах, чем больше они для него являют-
ся вспомогательным средством для достижения основного - художественной дос-
товерности, тем лучших показателей он, так сказать, по этим параметрам до-
бивается.
Желая заострить какую-то этическую проблему, туже скрутить коллизии
сюжета, заставить людей проявиться в экстремальных обстоятельствах, писа-
тель неизбежно будет стараться придумать какую-то реально представимую за-
дачу, вставшую перед обществом, и противопоставить ей минимально необходи-
мые для ее разрешения социально-технические средства (причем обязательно -
минимально необходимые, иначе ситуация потеряет остроту, общество окажется
вялым, расслабленным, и в значительной степени будет утрачен смысл примене-
ния фантастического приема). Но при закреплении связи "задача - средства
решения" в уме читателя дело непроизвольно примет иной оборот, последова-
тельность окажется прямо противоположной: общество, достигнувшее такой-то и
такой-то стадии общественного и индустриального развития, неизбежно будет
ставить перед собою такие-то и такие-то задачи, и поэтому для их выполне-
ния понадобятся такие-то и такие-то технические средства. Если общество
выглядит достоверно, а задача, стоящая перед ним - не надуманно и не облег-
ченно, это и будет формулированием долгосрочного социального заказа, кото-
рый современное автору общество предъявляет науке с указанием необходимого,
пусть сколь угодно отдаленного, срока исполнения.
Прибегая к субсветовой и суперсветовой технологии, автор волей-нево-
лей должен для создания достоверной среды давать и авторской речи некие об-
разы, а в речи героев - некие реплики, относящиеся к этой технологии. Если
писатель добросовестен и не безграмотен, эти образы и эти реплики должны
удовлетворять двум условиям. Во-первых, они не должны прямо противоречить
существующим на момент написания текста научным данным. Во-вторых, они дол-
жны более или менее относиться к затрагиваемой научной проблеме. Если ка-
кое-либо из этих условий не соблюдается, художественная достоверность не
может быть достигнута. Даже не слишком искушенный читатель всегда почув-
ствует, где фантастический реализм, а где - абракадабра; а к абракадабре
нельзя относиться всерьез, и к тому, что происходит в связи с нею - тоже.
Но именно так и создается благотворнейшим образом действующий на способ-
ность фантазировать "белый шум". Он и представляет собою ни что иное, как
эмоционально убедительное и притягательное произвольное комбинирование ши-
рокого набора малосвязанных данных и, что самое важное, намеков на данные.
При чтении любой склонный к аналитическому мышлению ум волей-неволей начи-
нает пытаться привести эти намеки в систему и, что самое важное, пытаться
заполнить недостающие звенья. А тут уже недалеко до нестандартных решений,
до выхода за пределы устоявшихся и тесных представлений. Короче, недалеко
до открытий. Но этот "белый шум" возникает побочно. Сам автор ставит перед
собою задачи совершенно иного порядка.
Интересно, что на первых порах, когда всплеск НФ конца 50-х - начала
60-х только набирал силу, субсветовая технология с ее удивительным парадок-
сом сокращения времени использовалась в основном как аналог машин времени
анизотропного действия, то есть способных перемещать пассажира только из
прошлого в будущее. Сама экспедиция, как правило, оставалась более или ме-
нее за кадром. "Парадокс близнецов" заменил употреблявшиеся в фантастике
XIX века спонтанные временные смещения - герой заснул, например, на сто
лет, проснулся, а вокруг будущее: спонтанные же смещения во времени, в свою
очередь, тоже были заменой еще более раннего литературного приема спонтан-
ного перемещения в пространстве, неожиданного попадания в место, которого
нет - утопия. Цель у всех трех приемов оставалась одной и той же - экскур-
сия современного автору текста человека по миру, основанному на идеальных,
с точки зрения автора, социальных и политических принципах. Показательным
примером такого рода может служить начатый в 1951 г. роман Мартынова "Гость
из бездны", где в развитое коммунистическое будущее люди XX века попадают
одновременно двумя путями: один просто воскрешен через 2000 лет после смер-
ти, другие жили все это время в фотонном звездолете и состарились лет на
семь.
Однако фантасты быстро поняли, что игра среди межзвездных декораций
дает им возможность решать куда более интересные художественные задачи, не-
жели прямое иллюстрирование социальных идеалов путем более или менее инте-
ресно описанной экскурсии.
В целом эти задачи можно подразделить на две большие подгруппы: на-
чальную - перемещение, продвинутую - соприкосновение.
В первой группе основной сценой для моделирования этических проблем
служит сам процесс полета. Конфликты здесь разыгрываются между землянами и
землянами же, и гиперболизирующим фактором служат тяготы рейса, встречи с
Неведомым, преодоление безликих сил природы, на которых, как на оселке,
проверяются характеры людей. Конфликты, как правило, и элементарны, и веч-
ны одновременно: мужество - трусость, способность и неспособность к позна-
нию и жертвам ради него. Фактически это литература о борьбе с природой, с
черной Энтропией, как выразился бы Ефремов, но, поскольку дело происходит в
относительно недалеком будущем, то борются с ней наши недалекие по времен-
ному расстоянию потомки - люди, по нашим представлениям, еще плоть от пло-
ти нашей, но в большинстве своем уже максимально честные, преданные делу,
бескорыстные, не пьющие и не курящие. Субсветовая релятивистская космога-
ция давала широчайшие возможности для проверки их идейно-политической под-
готовки. Тут и героизм релятивистов, уходящих из жизни на века ради знаний
и ради будущего процветания, тут и беспредельное одиночество межзвездных
просторов, тут и масса природных препятствий, тут и яростные споры просто
хороших людей XXI века с потрясающе хорошими людьми - словом, все возмож-
ности для моделирования конфликтов "добра и добра", на которые была ориен-
тирована культура начала 60-х годов.
Например, у Ефремова субсветовые перемещения занимают значительную
часть "Туманности Андромеды". Это слаборелятивистские полеты со скоростями
5/6 и 6/7 "цэ", при которой эффект сокращения времени еще малозаметен, и
космонавты возвращаются практически в свой мир после своих путешествий.
Дальность полетов не более восьми парсек (около 31 светового года). Разгон
обеспечивается элементарной реактивной тягой, возникающей в результате
реакции распада особого синтетического вещества - анамезона. Космогация
инерционная, прямолинейная. После разгона коррекция курса невозможна без
предварительного торможения, так как силы инерции на скоростях, порядка
двух третей световой приведут к разрушению корабля при малейшем отклонении
от прямой. Полет длится для экипажа, как и для Земли, много-много лет.
Ясно, что такая техника не может дать людям ничего, кроме трудностей,
которые они будут бесстрашно преодолевать. Ни о каком широкомасштабном
практическом применении не может быть и речи. Ефремов это понимал и сам, и
уже в "Туманности Андромеды", параллельно с героизмом первопроходцев "Пару-
са", "Тантры", "Лебедя", выходящих в бесконечность на утлых скорлупках, жи-
вописует героизм иного рода. Он первым дал - как ни близка ему была роман-
тика дальних плаваний - наметки дальнейшего хода вперед.
В отличие от Ефремова Стругацкие удовлетворили свою страсть покорять
космическую природу, как следует помучив при этом покорителей, еще в эпоху
позднего социализма, внутри Солнечной системы (и сами же иронизировали по
поводу этой страсти в "Стажерах", когда Юра Бородин смотрит стереофильм
"Первооткрыватели"). Средствами перемещения служили в ту пору квазифотон-
ные планетолеты типа "Хиус" и "Тахмасиб" со скоростями до 10000 км/сек.
Движитель - термоядерный; в фокусе зеркала из напыленного мезовещества
происходит непрерывная реакция водородно-гелиевого синтеза, и отражение па-
раболоидом выделяющейся лучистой энергии обеспечивает тягу.
На планетолетах этой серии Стругацкие попытались выйти за пределы Сол-
нечной системы, в так называемую зону Абсолютно Свободного Полета (АСП).
Первые выходы такого рода преследовали только экспериментальные цели.
Эксперименты дали двоякие результаты. С одной стороны, субсветовых скорос-
тей удалось достичь, причем более высоких, чем на анамезонных кораблях
Ефремова ("Таймыр" в "Возвращении" шел перед катастрофой на скорости 0,957
"цэ"). С другой стороны, "Таймыр" исчез, был переброшен на целое столетие и
вообще, судя по всему, оказался малоуправляемым. Это, однако, не останови-
ло развития межзвездной космонавтики. Насколько нам известно, в середине
XXI века Стругацкими были предприняты по крайней мере три релятивистские
звездные экспедиции: под командованием Быкова-младшего (которая исчезла и
была забыта, вероятно, по недосмотру самих Стругацких), под командованием
Горбовского (которому суждена была в XXII веке Стругацких исключительно
крупная судьба) и третья, под командованием Валентина Петрова, которая, хо-
тя и была впоследствии несправедливо забыта, сыграла выдающуюся роль в раз-
витии досветовой космонавтики Стругацких.
Дело в том, что писатели уже начали ощущать непригодность релятивис-
тской космонавтики для своих задач, а следовательно, и для задач человечес-
тва. С другой стороны, доминанта идеи перемещения еще сказывалась на их
творчестве. И Стругацкие придумывают изящный паллиатив, который оставляет
квантовый предел в целости-сохранности, но в то же время позволяет, путем
превозмогания еще больших трудностей, чем прежде, избежать ухода на века и
возвращения к далеким потомкам. Рассказ "Частные предположения" специально
посвящен полету "Муромца" - первого прямоточного, то есть не ограниченного
запасами горючего, аннигиляционного звездолета. Шесть героев во главе с
Петровым в течение 17 лет бороздили Вселенную с постоянной 7-8-кратной пе-
регрузкой, достигли двух звездных систем за один рейс и вернулись через
полгода по земному времени.
В этой идее есть, или по крайней мере было четверть века развития нау-
ки назад, некое благородное безумие. Действительно, ни частная, ни общая
теория относительности не дают четкого ответа, как будет течь локальное
время при мощных и варьируемых длительных ускорениях. Эксперименты такого
рода поставить не представлялось возможным. Но, во всяком случае, ускоряю-
щиеся системы координат кардинально отличаются от инерциальных систем, а
все формулы лоренцевских сокращений, в том числе и сокращения времени, рас-
считаны на инерциальные системы. Эта ситуация дает благоприятные условия
для создания "белого шума" относительно метрики пространственно-временного
континуума и деформации геодезических линий в неравномерно ускоряющихся
системах координат. Эта деформация может приводить и к их распрямлению от-
носительно искривленного пути света (по Эйнштейну метрика пространства
всегда искривлена), что будет вызывать самые неожиданные временные парадок-
сы.
Вся досветовая космонавтика Стругацких оказалась затем построена на
этом принципе. "Муромец" явно переборщил: перегрузки были зверскими, но по-
лет по локальному времени длился в 34 раза дольше, чем по земному. Возник
шанс уравнять оба времени и снять все релятивистские эффекты. И это сделал
так называемый Д-принцип, обеспечивавший межзвездные коммуникации Стругац-
ких в "Возвращении", "Далекой Радуге" и других вещах этого периода. "Вся-
кое тело у светового барьера, - разъясняют Стругацкие в "Возвращении", -
чрезвычайно сильно искажает форму мировых линий и как бы прокалывает рима-
ново пространство". Д-принцип обеспечивал перемещение на дистанцию до 12
парсек (расстояние от Земли до Владиславы, как замечает Горбовский, "почти
на пределе") за полгода эквивалентного локально-земного времени.
На этом паллиативе построены все последние произведения Стругацких,
относящиеся в той или иной степени к группе "перемещение". Здесь еще есть и
героизм первопроходцев в его чистом, пионерском варианте, но ставятся воп-
росы и более высокого порядка, вопросы углубленной этики, вынужденной фун-
кционировать в подчас экстремальных, а подчас просто странных ситуациях.
Есть аналогичная вещь и у Ефремова - "Сердце Змеи". Характерно и, ви-
димо, не случайно, что она также построена на сочетании коллизий покорения
космоса с коллизиями начинающего проникать одновременно и в "Возвращении"
Стругацких, и в "Сердце Змеи" контакта - соприкосновения. И крайне интерес-
но, что эта промежуточная вещь так же, как промежуточная вещь Стругацких,
потребовала от Ефремова создания хотя и более совершенных, но паллиативных
средств перемещения. Налицо очевидная закономерность.
Перемещение осуществляется все еще в пределах физики классического че-
тырехмерного пространства. Несмотря на это, дальность действия качественно
возрастает как по сравнению с анамезонными звездолетами типа "Тантра", так
и по сравнению с Д-звездолетами типа "Тариэль". Первый пульсационный звез-
долет "Теллур" отправлен в рейс дальностью 110 парсек, или 350 светолет.
Космогация продолжает оставаться прямолинейной и, в силу этого, дискретной.
В момент пульсации звездолет неуправляем, люди в бессознательном состоянии,
и для них пульсация проходит мгновенно. После выхода из пульсации проводит-
ся корректирующий расчет следующего скачка, парсек на 25-40, затем - снова
пульсация. "Пульсационные корабли действовали по принципу сжатия времени,-
объясняет Ефремов,- и были в тысячи раз быстрее анамезонных." Однако цифру,
приведенную в цитате, следует относить не к абсолютной скорости звездолета,
а к его локальному времени, к сроку, который успевают прожить космонавты за
время рейса. Этот срок исчисляется, действительно, не годами, а неделями,
причем расходуется только в периоды коррекции курса между пульсациями и во
время работы по месту назначения. Для стороннего же наблюдателя рейс длит-
ся 350 лет с неделями в один конец, то есть от старта до финиша на Земле
проходит 7 веков. Таким образом, "Теллур" за один независимый год проходит
один световой год; перемещение во время пульсации происходит со скоростью
света, ни больше и ни меньше. Квантовый предел достигнут, но не преодолен.
Понятно, почему по собственному времени корабля пульсация проходит мгновен-
но: при скорости, равной "цэ", вполне по Эйнштейну время обращается в ноль.
В то же время ЕФремов указывает, что перемещение "Теллура" происходит
в нуль-пространстве. Природу этого противоречия объясняет еще Рен Боз в
"Туманности Андромеды": "Если поле тяготения и электромагнитное поле - это
две стороны одного и того же свойства материи, если пространство есть фун-
кция гравитации, то функция электромагнитного поля - антипространство. Пе-
реход между ними дает векториальную теневую функцию 0-пространства, кото-
рое известно в просторечии, как скорость света."
Надо оговориться, что здесь Ефремов, кажется, допускает некоторое про-
тиворечие с самим собой или, во всяком случае, некорректность формулировок.
Мгновенный пробой пространства между Землей и неизвестной планетой системы
Эпсилон Тукана, осуществленный Мвеном Масом и Реном Бозом, он тоже назы-
вает нуль-пространством. Скорость света, таким образом, нуль-пространством
являться не может, а является скорее именно теневой функцией нуль-простран-
ства, опущенным в наш четырехмерный мир следствием проходящих в нуль-прос-
транстве процессов. Из реплик Рена Боза явно следует, что понятие
нуль-пространства связано с новой метрикой, выходящей за рамки эйнштейнов-
ского континуума. Четвертую ось этого континуума, ось временную, Рен Боз
называет, грубо говоря, пространственной координатой, причем стремящейся к
нулю, поскольку она абсолютно прямолинейна, а не искривлена, как все миро-
вые линии гравитационной вселенной. Здесь уже недалеко до идеи перемещения
по прямому Лучу, осуществленному десять лет спустя звездолетом Ефремова
"Темное Пламя" в "Часе Быка". "Теллур" же остался паллиативом, он переме-
щался в обычном пространстве с предельно для данного пространства скорос-
тью - скорость света - но с локальным временем, стремящимся к нулю. От
мгновений, внепространственной переброски материальных тел пульсационный
принцип столь же далек, сколь и анамезонно-реактивный, и деритринитацион-
ный (Стругацких).
Происшедший в конце первой половины 60-х годов быстрый переход от при-
митивной реактивной космонавтики к разработке способов пространственных пе-
ремещений в чистом виде был просто необходим. Этого требовали растущие, ус-
ложняющиеся социальные задачи, которые ставила перед собой фантастика. Тех-
ническая сторона дела напрашивалась сама собой. Если скорость света являет-
ся предельной в эйнштейновском пространстве, но зато само это пространство
являет собою буквально конгломерат загадок, от физики его до метрики его,
самым простым было попытаться, не плодя лишних сущностей, заняться прос-
транством, как таковым. Поэтому вскоре все мало-мальски серьезные перелеты
оказались связаны с эксплуатацией свойств пространства, и в первую очередь
- его свойства менять кривизну. Если предположить наличие в макромире су-
ществование более чем трех пространственных измерений (а на эту мысль про-
воцировало уже то, что для микромира математика строит миры со сколь угод-
но большим числом пространственных измерений), то возникает соблазни-
тельная возможность. Как плоскость можно сложить через третье измерение, и
таким образом совместить две точки, расположенные в двухмерном простран-
стве сколь угодно далеко друг от друга, так, наращивая кривизну эн-мерного
пространства, можно совмещать объекты весьма далекие друг от друга в прос-
транстве трехмерном.
Наметки этого пути дал Ефремов в "Туманности Андромеды", но там так и
осталось непонятным, удалось ли инверторам Рена Боза пробить нуль-канал,
или видение Эпсилона Тукана было романтическим бредом Мвена Маса.
Стругацкие с присущим им практицизмом быстро поставили дело на индус-
триальные рельсы. Трагические события на Далекой Радуге, сопровождавшие
разработку нуль-транспортировки, не помешали им уже к 63 году наладить мас-
совый выпуск бытовых нуль-кораблей для широких масс населения.
В "Попытке к бегству" дается непревзойденное по простоте и образности
описание внемеханического, чисто геометрического (вернее, космометрическо-
го) звездного перелета. "Пространство вокруг Корабля скручивалось все туже.
...Стрелка остановилась. Эпсилон-деритринитация закончилась, и Корабль пе-
решел в состояние Подпространства. С точки зрения земного наблюдателя он
был сейчас "размазан" на протяжении всех полутораста парсеков от Солнца до
ЕН 7031. Теперь предстоял обратный переход."
Кстати сказать, частичное совпадение терминов, описывающих операцию
перемещения (сигма-деритринитация в "Возвращении" и эпсилон-деритринитация
в "Попытке к бегству") лишний раз указывает, что Д-принцип также был осно-
ван на эксплуатации свойств метрики пространства, но на досветовом уровне.
Дальность в 150 парсеков, как явствует из текста, является почти пре-
дельной для звездолетов этого типа. Впрочем, можно предположить, что это
предельная дальность лишь для одного, отдельного шага (аналог пульсации).
Вспомогательный привод, обеспечивающий взлет и посадку на планеты, надо по-
лагать, гравигенный; перегрузок нет, нет никаких явлений, сопровождающих
реактивное движение, герметичность на старте не требуется, и даже люк Антон
просит закрыть лишь потому, что в рубке сквозняк. Ясно, что вести такой
звездолет не сложнее, чем в наше время - автомобиль. Профессиональная кос-
монавтика с ее романтикой преодоления чисто физических и моральных перегру-
зок отмирает. С этого момента у Стругацких развязаны руки для серьезной ли-
тературы. Они получили все возможности для моделирования этических проблем,
возникающих при соприкосновении людей коммунистического общества (читай:
людьми, которые все проблемы решают по совести и с умом) с рассыпанными по
Галактике социумами различных типов. Это проблемы как первого рода - возни-
кающие непосредственно при контакте, так и второго - возникающие как след-
ствие контакта в самом человеческом обществе Земли. Но развитие транспор-
тных средств, обеспечивающих соприкосновения, с этого момента у Стругацких
замирает.
Романтичный и слегка высокопарный Ефремов рисует, в общем-то, анало-
гичный акт с мрачноватой грандиозностью. Он не мог расстаться с мыслью о
том, что полет - уже сам по себе героизм и требует от человека предельной
концентрации физических и моральных сил. Правда, зато в отличие от свер-
хсветовой мотоциклетки Стругацких каравелла Прямого Луча у Ефремова в один
переход преодолела несколько тысяч световых лет.
В "Часе Быка" на перемещение "Темного Пламени" вновь сказывается
сильнейшее влияние милый сердцу Ефремова образ скольжения по лезвию бритвы,
между двумя крайностями, которых равно следует избегать. Ефремов резко ус-
ложняет структуру пространства. С его высот домашний космос Стругацких выг-
лядит инфантильным примитивом.
Пространство, по Ефремову, не просто искривлено. Оно имеет спиралевид-
ную структуру. Путь светлого луча искривлен в трехмерном пространстве не
только вблизи больших масс и не только относительно ускоренных систем коор-
динат; прямого в обычном пространстве нет вообще, а то, что мы восприни-
маем, как прямое, является на самом деле спиралью, причем скрученной весьма
туго. Свет от источника уходит, разматываясь по этой спирали. Подобная
структура обусловлена взаимопроникновением и взаимодействием, взаимоперех-
лестыванием мира и антимира (Шакти и Тамаса, по терминологии Ефремова). По
"Туманности Андромеды", один из них является функцией гравитационного, дру-
гой - функцией электромагнитного поля. Нуль-пространство есть граница меж-
ду мирами, где взаимно уравновешены и нейтрализованы полярные точки прос-
транства, времени и энергии. Звездолет, проникший в нуль-пространство, как
бы проворачивает вокруг себя мировую спираль. "...Звездолет прямого луча
идет не по спиральному ходу света, а как бы поперек его, по продольной оси
улитки, используя анизотропию пространства. Кроме того, звездолет в отноше-
нии времени как бы стоит на месте,- разъясняет Ефремов, а вся спираль мира
вращается вокруг него..."
Если попытаться дальше осмыслить метафору Ефремова и снять бесконеч-
ные "как бы" в приведенном разъяснении, придется предположить, что
нуль-пространство есть точка оси эн-мерного вращения биполярного космоса;
трехмерные проекции расстояния от этой точки до любой точки Вселенной (и
антивселенной, естественно) равны, причем равны нулю. Тогда придется пред-
положить, что перемещение в нуль-пространстве просто невозможно; попасть в
него можно из любой точки пространства, а точка выхода определяется не дви-
жением, а лишь сверхточной ориентацией замершего на оси мира ("размазанно-
го", пользуясь выражением Стругацких, уже не на расстоянии между двумя
объектами, а по всем двум вселенным сразу) звездолета в эн-мерном
нуль-пространстве. Косвенно на последний факт указывает одна фраза из того
же "Часа Быка": "Звездолет скользил в нуль-пространстве лишь короткое вре-
мя, затраченное на повороты после выхода и на выходе." Таким образом, в еф-
ремовском нуль-пространстве движения нет, но есть ориентация.
Она сопряжена со смертельным риском. Бесконечное множество направле-
ний, ведущих в бесконечное множество точек гравитационной Вселенной, само
по себе достаточно осложняет космогацию, но оно, вдобавок, произвольно пе-
ремешано с бесконечным множеством направлений, ведущих ведущих в бесконеч-
ное множество точек вселенной электромагнитной. Соскальзывание в мир Тамас
было необратимым и безвозвратным; для Тамаса Ефремов вводит понятие "абсо-
лютно мертвого вещества". "Точность расчета,- объясняет Ефремов,- для нави-
гации подобного рода превосходила всякое воображение и не так давно еще
считалась недоступной."
Теперь и для Ефремова проблема межзвездных перелетов отпала. Короткое
напряжение - и можно целиком сосредоточиться на проблемах ранга "соприкос-
новения", которые в "Сердце Змеи" играли еще чисто вспомогательную роль,
гуманизирующую перемещение, а в "Часе Быка" уверенно выдвинулись на первый
план. Как и у Стругацких, проблематика соприкосновения определяется кон-
фликтом людей коммунизма с альтернативным социумом.
Интересно, что у обоих классиков, заложивших основы семантики фантас-
тического мира, можно проследить поразительное сходство между уровнем раз-
вития межзвездных коммуникаций и уровнем развития общества. Причины этого
разъяснились ранее, когда речь шла о функции фантастики как выразителя дол-
госрочных социальных заказов, выразителя непроизвольного, но от этого еще
более объективного. В зависимости от того, хочет ли писатель сосредото-
читься на проблеме перемещения или соприкосновения, он выбирает менее со-
вершенный или более совершенный корабль; в менее совершенном корабле кон-
фликты будут происходить между членами экипажа, значит, если они способны
конфликтовать из-за трудностей перемещения, общество, породившее их, еще не
вполне совершенно; в более совершенном корабле конфликты будут происходить
между экипажем и альтернативным социумом, и чтобы их сделать как можно бо-
лее рельефными, общество, породившее экипаж, должно быть как можно более
совершенным. Однако мотивация писателя, его "кухня", его задачи выпадают из
поля зрения, и остается лишь жесткая зависимость. Субсветовая релятивис-
тская космонавтика - ранняя фаза развития коммунизма, возможно, даже внеп-
ланетного. Паллиативная космонавтика - промежуточная фаза развитого комму-
низма, цели полетов из естественно-научных становятся социально-этическими,
происходят первые контакты с альтернативными социумами, пока еще весьма по-
верхностные. Абсолютная (надпространственная) космонавтика - предельно
воображаемый расцвет коммунизма и коммунистической этики, серьезные и кон-
фликтные контакты с альтернативными социумами, приводящие к этическим проб-
лемам первого и второго рода.
Ясно, повторяю, что для писателя последовательность была противополож-
ной. В зависимости от того, до какой проблематики он "дозрел", он выбирал
себе коммуникативный антураж. Однако устойчивость связей между антуражем и
проблематикой и их одинаковость у обоих корифеев привели к тому, что анту-
раж этот приобрел знаковый характер. Уровень развития межзвездных коммуни-
каций стал для последующей НФ однозначной характеристикой уровня и состоя-
ния общества.
Например, по тургеневской фразе "имел деревеньку в душ 70" любой ма-
ло-мальский образованный читатель сразу может понять, что речь идет,
во-первых, о России, во-вторых, о России дореформенной, а, в-третьих, ско-
рее всего и Крымская кампания еще не началась. Точно также по одной фразе,
например, Рыбакова "Гжесь ушел в первую Звездную" любой читатель НФ сразу
чисто инстинктивно соображает, что речь идет скорее о начале второй полови-
ны XXI века, общество еще не совершенно, пестрит родимыми пятнами социализ-
ма и даже, возможно, капитализма. А по одной фразе, скажем, Балабухи: "они
вышли из аутспайса и потянули на планетарных" тот же читатель столь же неп-
роизвольно решает, что дело происходит по меньшей мере в веке XXII, все лю-
ди один другого благороднее и назревает конфликт лучшего с еще более лучшим.
Пожалуй, наиболее интересную попытку вырваться из этого двускатного
ущелья предпринял еще в 60-х годах Сергей Снегов. Но у него были на то осо-
бые причины; к чести его, попытка была предпринята отнюдь не со спе-
циальной целью придумать нечто такое, что до него не было. Замечательно то,
что, как и должно быть в по-настоящему художественном произведении, принци-
пиально новый тип сверхсветового корабля возник непроизвольно (хотя, когда
идея возникает, нет ничего приятнее, чем продумывать ее, подбирать обеспе-
чивающую "белый шум" терминологию и т.д.), просто потому, что перед писате-
лем стояла принципиально новая художественная задача. Во-первых, нужна бы-
ла сверхсветовая космонавтика, близкая к абсолютной. Во-вторых, нужно было,
чтобы сверхсветовой корабль перемещался в обычном пространстве, чтобы было
движение, а не космометрическое перемещение, чтобы метрика пространства не
менялась (впоследствии этот корабль сам должен был оказаться бессильным
против машин метрики пространства). В-третьих, он должен был служить не
просто средством перемещения или соприкосновения, но средством активного,
силового воздействия на окружающий мир, средством реконструкции трехмерной
Вселенной. В-четвертых, поскольку ему предстояло оказаться вовлеченным в
грандиозные боевые действия, а от людей развитого коммунизма трудно ожи-
дать, чтобы они вооружали свои корабли каким-либо специально придуманным
сверхоружием, движитель корабля, будучи средством реконструкции Вселенной,
должен был иметь возможность попутно стать мощным оружием. И в-пятых, как
мне кажется, у Снегова была своя, отличная и от бытовой стругацковской, и
от мореходной ефремовской, эстетика перемещения. Чего стоят, например, фра-
за из первого тома романа "Люди как боги": "Тонкой пылевой стежкой вьется в
Персее след нашего звездолета"!
Так возникли аннигиляторы Танева, способные уничтожить пространство,
превращая его в вещество, и наоборот.
Скорость света, по Снегову, действительно является предельной скорос-
тью, возможной в физическом пространстве. Но если пространство перед кораб-
лем вычерпывается достаточно быстро, корабль будет проваливаться в откры-
вающийся канал быстрее, чем свет.
В этой идее, видимо, нет ничего, прямо противоречащего современному
состоянию науки. Концепция материальности пространства ведет свою генеало-
гию еще от эфира. Дирак предполагал возникновение элементарных частиц из
абсолютного вакуума, являющегося их нейтральным скоплением. Наконец, Хойл,
стремясь объяснить постоянную плотность Вселенной в ситуации разбегания Га-
лактик, вводил понятие спонтанного творения вещества пространством (в "од-
ном ведре пространства" создается один атом водорода в 20 млрд. лет). Та-
ким образом, перекачка впереди лежащего пространства назад в форме вещес-
тва не является вопиющим абсурдом.
Симптоматично другое. Двигатель Снегова, призванный активно воздей-
ствовать на космос, а не просто перемещать экипаж и грузы, впервые в исто-
рии русской межзвездной космонавтики оказался экологически настораживающим.
Писатель, разумеется, вовсе этого не имел в виду и не хотел. Напротив, воз-
можность создавать вещество где угодно и перекраивать планетные системы
так, как это нужно людям, творить планеты там, где в них возникла необходи-
мость - это большой плюс по сравнению с чистым перемещением. Но это же и
минус. Здесь мы видим в чистейшем, безукоризненным и всеохватывающем, как
элементарная алгебраическая формула, виде тот факт, что всякое воздействие,
придуманное с благороднейшими побуждениями (если придумано оно объективно,
не придумано, а продумано во всей совокупности действий своего механизма),
есть палка о двух концах. Оно принципиально не может воздействовать только
положительно. Можно указать много негативных последствий запыления прос-
транства и его "выедания" аннигиляторами Танева при массовых рейсах, но
достаточно сказать об одном-единственном: раньше или позже сами рейсы по
наиболее общеупотребительным трассам станут невозможны, так как количество
вещества в пространстве, заглатываемом аннигиляторами, превысят предельно
допустимую плотность, и аннигиляторы просто начнут захлебываться, "да-
виться" пылью. Назреет необходимость в очистных кораблях, которые будут
барражировать трассы и превращать пыль обратно в пространство.
Эксперимент Снегова, несмотря на это, закончился стопроцентной удачей.
Но только для него самого.
Эффект трансформации пространства в вещество и обратно именно в силу
комплекса следствий, обязательно вытекающих из него, во многом определял
сюжет. Но повторять специфический сюжет Снегова, к счастью, никто из эпиго-
нов не решился. Перемещение в гиперпространстве может совершаться с какой
угодно целью, оно не накладывает никаких обязательств на перемещаемых; по-
лет на "пространственном инверторе", который может быть средством рекон-
струкции, может быть оружием, и вдобавок обладает конечной, хоть и в тыся-
чи раз превышающей световую, скорость, накладывает на последующее поведе-
ние летящих массу обязательств; они должны пользоваться им как оружием,
должны пользоваться как средством реконструкции, должны лететь долго и
что-то делать, о чем-то думать и говорить во время полета. Если эти обяза-
тельства не исполняются, подобное средство передвижения просто не нужно,
экономичнее и проще вернуться к традиционному гиперпространству, ничего не
требующему от космонавтов. Поэтому полифункциональный аннигилятор Танева
устойчивой семантической единицей мира фантастики не стал.
Подытоживая, можно сказать, что с массовым переходом НФ от проблем пе-
ремещения на проблемы соприкосновения развития средств галактического тран-
спорта прекратилось. Образная и функциональная системы коммуникативного ан-
туража сложились, и не следует думать, что новые типы кораблей не появляют-
ся потому, что фантасты стали меньше интересоваться наукой. Во-первых, нау-
ка с 60-х годов не подсказала практически никаких принципиально новых хо-
дов. Во-вторых, даже если такие подсказки будут возникать, их услышат лишь
тогда, когда они окажутся в состоянии обеспечить написание не новой техни-
ки, а нового образа перемещения, и услышат лишь те, кому в силу их ка-
кой-либо специфической художественной задачи понадобится именно этот новый
образ.
***************************************************************************
********************** ПОСПОРИТЬ С АРБИТМАНОМ: ***************************
Роман АРБИТМАН:
Дорогие Сергей и Андрей!
Спасибо за журнал "Двести". Надеюсь, что со временем он преобразуется
в журнал "Сто тысяч" и придет в каждый дом.
Правда, лично мне казалось, что окололитературные дискуссии, - после
которых одни хорошие фантасты обязуются не подавать руки другим хорошим
фантастам, а те вторые рассчитывают при встрече пощупать лица первых, - де-
ло глубоко неконструктивное. И продолжать их - все равно, что уподобляться
известным персонажам известного анекдота, которые на спор бесплатно говно
ели.
Давайте лучше подискутируем о фантастике. Без личностей (желательно) и
без мордобоя (обязательно). Лично я готов с кем-нибудь о чем-нибудь поспо-
рить.
Всех Благ!
Роман Арбитман. 04.09.94
Андрей ИЗМАЙЛОВ: (с присущей ему мягкой интеллигентной улыбкой)
ЭПИГРАФ: "Автор сборника "Время ненави-
деть" погорел и выпал в осадок после первого
же внутреннего монолога, скроенного из несоб-
ственно-прямой речи. Будь это лишь случайный
дефект композиции, читателя еще можно было бы
взять на понт, замотивировав такую туфту спе-
цификой преамбулы. Однако, скомпоновав всю
повесть из подобных внутренних монологов,
Андрей Измайлов фраернулся капитально.
...Молодого петербуржского писателя сгу-
били переизбыток интеллигентского снобизма,
нежелание даже на сто страниц похерить свой
богато организованный внутренний мир, чуть
более ловко внедрить авторское "я" в тради-
ционную структуру криминальной повести."
Роман Арбитман. "Идентификация фраера".
Газета "Сегодня".
Молодой саратовский критик Рома Арбитман, прочтя треть книги "Время
ненавидеть", публично выразился в том смысле, что автор "капитально фраер-
нулся", мол, он, автор, излишне интеллигентен для создания бандитских бое-
виков-триллеров.
Что ж, придется при встрече с молодым саратовским критиком публично
дать по хлебалу - по-нашенски, по-боевиковски - чтоб не заблуждался на
предмет того, кто, собственно, фраер, проидентифицировать, так сказать.
***************************************************************************
*************************** БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ *****************************
БОРИС СТРУГАЦКИЙ: "Я НАПИСАЛ РОМАН"
ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОЕ У БОРИСА НАТАНОВИЧА СТРУГАЦКОГО 15 сентября 1994 го-
да Сергеем Бережным и Андреем Николаевым
Эксклюзивное интервью для журнала "Двести".
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, прежде всего, насколько верна самая горя-
чая новость, что Борис Стругацкий написал новый роман.
СТРУГАЦКИЙ: Написал.
БЕРЕЖНОЙ: Нам хотелось бы немножко более подробно - опять же, нас-
колько вы сочтете возможным, не нарушающим ваши интересы - разгласить эту
информацию.
СТРУГАЦКИЙ: Информация... Сережа, к сожалению, тут есть некий нюанс.
Поскольку роман идет под псевдонимом, элементарное чувство порядочности не
позволяет все-таки мне раскрывать этот псевдоним. Даже тиражом в двести эк-
земпляров. Я очень мало могу сказать вам. Я не могу даже сказать ни псевдо-
нима, под которым идет этот роман, ни названия этого романа, поскольку это
будет раскрытием псевдонима.
НИКОЛАЕВ: Все равно уже все раскрыто, Борис Натанович.
СТРУГАЦКИЙ: Возможно, но не мной. Я не отвечаю за действия иностран-
ных разведок. Но лично я храню тайну. Я обязан это делать, если уважаю за-
коны, которые сам же и устанавливаю. Могу сказать, что роман получился
большой: восемнадцать с половиной авторских листов. Могу сказать, что я ни-
когда в жизни не был так счастлив, как когда закончил этот роман. Потому
что я изначально не был уверен в том, что сумею его закончить. Могу также
сказать, что этот роман написан в манере поздних Стругацких и у меня нет ни
малейших сомнений, что любой читатель, знакомый с творчеством этих авторов,
если не отгадает немедленно автора, то уж во всяком случае сильно заподоз-
рит, кто скрывается под псевдонимом. Я могу сказать, что передал этот текст
в журнал "Звезда" и они обещают первые две части (в романе четыре части)
опубликовать в десятом номере, который выйдет в декабре этого года, а
третья и четвертая части должны быть опубликованы где-то в начале следующе-
го. Я могу сказать, что передал текст этого романа еще в два издательства,
но, поскольку договора не подписаны, я не хотел бы называть их...
Ну, что я могу вам еще сказать... Хотя и понимаю, что этот роман не
лишен недостатков, я тем не менее доволен, потому что для меня самым глав-
ным было самому себе доказать, что я способен работать один. А это совер-
шенно не тривиальный факт. Факт, который ниоткуда не следует, и соотноше-
ние "могу-не могу", как мне казалось, было даже не "фифти-фифти", а гораз-
до хуже, и не в мою пользу. И то, что мне вообще удалось закончить эту ра-
боту, худо-бедно, но удалось, для меня большое событие. И я себя ощущаю,
(я, кажется, уже кому-то это говорил) роженицей, которая вот мучилась де-
вять месяцев, потом мучилась рожала, а потом, наконец, появился ребенок.
Она еще не знает, кто вырастет из этого ребенка - академик Сахаров или
Адольф Гитлер, она ничего этого заранее сказать не может, но - ребенок ро-
дился, уже свершился некий факт, а там уже как бог даст. Вот примерно та-
кие ощущения я испытываю.
Писал роман долго, очень долго... Я начал писать его в 1992 г., то ли
в январе, то ли в феврале, точно не помню. Окончил вот в начале августа
1994 г. Это сколько? Больше двух лет.
БЕРЕЖНОЙ: То есть, насколько я понял, это фантастика в духе поздних
Стругацких? Концентрированная, реалистическая, без иных миров, а что-ни-
будь в духе реалистической части "Отягощенных злом".
СТРУГАЦКИЙ: Да, это на мой взгляд, классический фантастический реа-
лизм, как я себе его представляю или реалистическая фантастика, если вам
будет угодно. То есть, это по сути дела, реалистическая повесть, пронизан-
ная фантастическими элементами.
БЕРЕЖНОЙ: Нельзя конкретнее хотя бы тему назвать? Или намеком опреде-
лить какие-то границы фантастичности, реалистичности - в чем именно они
заключаются? И вообще рассказать о романе более конкретно, чем вы сделали
это?
СТРУГАЦКИЙ: Дорогой Сережа, давайте поступим таким образом. Когда ро-
ман выйдет, мы встретимся с вами и вы мне зададите вопросы, которые касают-
ся романа имярек под названием таким-то, который вот вышел в журнале "Звез-
да". Что я думаю по поводу этого романа, как читатель? И мы тогда сможем
затронуть многие вопросы, которые вас интересуют. Одновременно будет соблю-
дена и форма и не пострадает содержание.
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, насколько я вас знаю, то это соблюдение
псевдонима вы сможете выдержать только до следующего "Интерпресскона", по-
тому что роман наверняка пойдет в номинации на "Бронзовую Улитку", а само-
му себе вы ее давать не будете.
СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, Сережа, это кажущийся казус, потому что труд-
ность возникнет только в том случае, если, по-моему мнению, этот роман ока-
жется действительно лучшим за год.
БЕРЕЖНОЙ: Ну, вообще хорошее положение... Может появиться что-то луч-
шее?
СТРУГАЦКИЙ: Если кто-то, по-моему мнению, напишет более сильное произ-
ведение, я не дрогнувшей рукой дам премию ему...
НИКОЛАЕВ: Мне кажется, что нельзя вставлять ваш роман в список, ведь
вы единственный член жюри... Дабы не подвергать вас никаким возможным упре-
кам, даже чтобы повода не подавать...
СТРУГАЦКИЙ: Ни в коем случае МОЙ роман вставлять нельзя, но роман Ива-
нова, Петрова, Водкина почему же же не вставить в список?
НИКОЛАЕВ: Нет, Борис Натанович, я тут какое-то несоответствие четко
вижу. Если это ваш роман, то вы не должны его оценивать. Даже если он под
псевдонимом.
СТРУГАЦКИЙ: Как вы хороши! Значит, роман, написанный Аркадием Натано-
вичем под псевдонимом, можно было вставлять в список?
НИКОЛАЕВ: Да, конечно. А вас спрашивали между прочим. Потому что у нас
были списки одни - и по "Бронзовой улитке" и по "Интерпресскону". Теперь по
спискам для "Интерпресскона" ваш роман под каким бы то ни было псевдонимом
наверняка будет вставлен, к сожалению я еще не читал романа чтобы быть аб-
солютно уверенным. А вот в номинации по "Бронзовой улитке" ваш роман прос-
то не должен вставляться. Потому что для автора свой роман самый лучший без
всяких вариантов, всегда.
СТРУГАЦКИЙ: Это глубокое заблуждение.
НИКОЛАЕВ: Для настоящего Автора, мне кажется, так должно быть всегда,
и только так.
СТРУГАЦКИЙ: Вы ошибаетесь, Андрей.
НИКОЛАЕВ: Я не ошибаюсь, и вы это подтвердили на прошлом "Интерпрес-
сконе". Свое оно всегда лучше, чем чужое. Объективно так. Лучше.
СТРУГАЦКИЙ: Не правда. Я никогда так не говорил, просто потому что я
не мог этого говорить. Это неправда.
НИКОЛАЕВ: Я не говорю, что вы это говорили.
СТРУГАЦКИЙ: Вы сказали, что я это подтвердил. Я не подтвердил этого.
НИКОЛАЕВ: Вы подтвердили не словами, а поступками.
СТРУГАЦКИЙ: Какими?
НИКОЛАЕВ: Да тем, что не дали премию самому себе. Сказали, что по-
весть Ярославцева лучше остальных повестей в номинациях. Конечно же лучше -
для вас.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я видимо не ясно выразился. Я попытаюсь выразится
ясно. Может быть еще кто-то понял меня так же неверно, как и вы. Я отказал-
ся давать награду Ярославцеву, не только потому, что как бы кровно заинте-
ресован в этой вещи, не потому, что эта вещь на столько-то процентов моя, а
на столько-то - Аркадия Натановича, а потому что она оказалась лучшей. Она
оказалась лучшей в том списке, который вы представили. Поймите, что если бы
там были "Омон-Ра" или "Послание к коринфянам" я бы спокойно дал "Улитку"
одному из этих произведений.
НИКОЛАЕВ: Вы уверены?
СТРУГАЦКИЙ: На сто процентов. Здесь для меня нет никакой проблемы. Ва-
ше представление о том, что всякий нормальный автор считает свое произведе-
ние лучше всех других, есть просто заблуждение.
НИКОЛАЕВ: Не всех других вообще в мировой литературе. А в данном теку-
щем моменте среди определенного круга авторов, безусловно...
СТРУГАЦКИЙ: Совершенно необязательно.
НИКОЛАЕВ: А для чего тогда писать, если ты не хочешь написать лучше
других?
СТРУГАЦКИЙ: Не правильно поставлен вопрос. Не "для чего?", вы можете
спросить, а "почему?". Я отвечу. Потому что лучше не получается. Я и рад бы
написать лучше, но не получается. Ну не могу я написать лучше Рыбакова. Что
мне остается теперь делать: застрелиться, повеситься?
НИКОЛАЕВ: Стараться написать лучше.
СТРУГАЦКИЙ: Обязательно надо стараться. Данный роман не получился луч-
ше, надо делать новые попытки.
НИКОЛАЕВ: А если сам автор доволен своим романом, ведь автор в
большинстве случаев доволен своим произведением, то тогда наверняка счи-
тает, что написал лучше остальных. Вот, например, можно сравнивать "Монахи
под Луной" и "Гравилет Цесаревича"... Так вот для Столярова "Монахи..." од-
нозначно лучше, чем "Гравилет...", а для Рыбакова - наоборот. И взять лю-
бых равных авторов, каждый свое произведение будет считать лучшим.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей! Во-первых вы говорите от имени Рыбакова и Столяро-
ва, что неверно.
НИКОЛАЕВ: Я образно сказал. Я мог сказать: писатели X и Y...
СТРУГАЦКИЙ: И это неверно. Вы просто думаете, что если кто-то вымучил
роман или повесть, то он считает это лучше всего, что по крайней мере напи-
сано было в обозримое время. Это неправильно. Ведь, если я больше всех на
свете люблю своего сына, то это ведь не означает, что я считаю его лучше
всех остальных молодых людей его возраста, которые меня окружают. Вовсе
нет, хотя люблю я его больше всех. Вы не чувствуете сходства?
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, я уже думал на эту тему. Да, вот, мои дети
очень красивы и для меня, подчеркиваю - для меня, они всегда будут лучше. И
если передо мной поставят десять мальчиков и нужно будет дать приз моего
имени самому лучшему, то как вы думаете кому я его дам? И тут тоже самое,
ставят десять лучших мальчиков, десять произведений. И просят вручить пре-
мию самому лучшему...
СТРУГАЦКИЙ: Да неправильно вы ставите вопрос. Если перед вами поста-
вят десять мальчиков и скажут вручить приз самому любимому, то тогда вы,
конечно, должны его дать своему сыну, но если вы должны дать приз самому
лучшему...
НИКОЛАЕВ: Все равно...
БЕРЕЖНОЙ: Всех мальчиков нужно согнать в Гамбургский трактир, чтобы
они там пороли друг друга...
СТРУГАЦКИЙ: Я здесь с Андреем не согласен, хотя наверное, такая точка
зрения тоже имеет право на существование. Но, я думаю, что свое произведе-
ние может быть самым любимым и в то же время автор прекрасно понимает, что
Иванов написал роман более элегантный, а Петров написал роман более увлека-
тельный, а Семенов написал роман более свежий по идее. Хотя самым любимым,
самым выношенным, самым мучительно-любимым конечно является свой роман.
Одно другому абсолютно не противоречит.
НИКОЛАЕВ: Все равно мне кажется, хотя я уже не член номинационной ко-
миссии, что все-таки не стоит ваш роман, под псевдонимом или нет, включать
в список на премию, где вы единственный судья.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, вот это как раз решает номинационная комиссия. Я
могу сказать, что если она не сочтет необходимым вставить этот роман в спи-
сок, я, хотя и обладаю таким правом, вставлять его, конечно не буду. Но,
если эта номинационная комиссия сочтет необходимым вставить, я буду оцени-
вать этот роман точно так же как остальные. Совершенно объективно. И хотя
этот роман будет самым моим любимым, это не означает, что я сочту его са-
мым лучшим. Если я не сочту его самым лучшим, тогда никаких проблем не бу-
дет...
НИКОЛАЕВ: А если сочтете?
СТРУГАЦКИЙ: Вот если сочту, тогда я так и скажу, точно также как в
случае с Ярославцевым. Скажу: "Ребята, к сожалению самым лучшим среди тех,
которые были поданы в списке, мне показался вот этот роман, но ему я дать
премию не могу по этическим соображениям." Вот и все.
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, но отказ давать премию - это, по сути, вру-
чение премии. Премию "Бронзовая Улитка" за 1993 год по номинации "повести"
получил Ярославцев. Хотя номинально вы ее ему не дали, и сама статуэтка ос-
талась у оргкомитета, но все это восприняли именно так. Все, свершился факт
и никак иначе. Я вам предлагаю такой вариант: вот идут списки по "Интер-
пресскону" и по "Улитке", так вот список, который предоставляется вам иден-
тичен, кроме одного пункта - в него не вставлен роман Стругацкого.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я ничего против такого варианта не имею. Пожалуй-
ста. Я свое отношение к этой проблеме, по-моему, исчерпывающе изложил.
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, вы не вполне последовательны. Если уж стро-
го хранить тайну псевдонима, то тогда не надо было говорить, что в десятом
номере "Звезды" выходит ваш роман. Мы же увидим...
СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, обещают в журнале одно, а получается совсем
другое. Если появится необходимость формально отболтаться, то формально от-
болтаться можно будет всегда. Сережа, как вам объяснить ситуацию? Я не рас-
крываю псевдоним, не потому что хочу действительно скрыть свое авторство. Я
это делаю из соображений этических. Нет такого писателя Борис Стругацкий,
нету. Писатель есть Аркадий и Борис Стругацкие, есть такой вот писатель. К
сожалению, он больше не пишет. Писатель Борис Стругацкий не существует так
же, как не существует писатель Аркадий Стругацкий. Есть переводчик А.Стру-
гацкий, есть публицист А.Стругацкий, есть эссеист А.Стругацкий, но писате-
ля А.Стругацкого нет, есть писатель С.Ярославцев. Это наша договоренность,
которой уже, наверное, тридцать лет. Я не хочу эту договоренность нарушать.
Я понимаю, что она давно уже потеряла смысл, который имела, когда мы оба
были живы и когда нам было чрезвычайно важно выступать в едином строю,
всегда вместе. Сейчас это как бы соблюдение некой формальности. Так вот
пусть эта формальность соблюдается. В нашей жизни ведь много формальностей,
которые мы соблюдаем, не потому что они рациональны, необходимы, просто мы
испытываем некую потребность в этом. Встречаясь с негодяем вы говорите ему:
"Здравствуйте". Хотя на самом деле вовсе не здоровья вы ему желаете, а чтоб
он поскорее сдох, и мучительной смертью. Но соблюдая формальность вы гово-
рите ему: "Здравствуйте", то есть: "Будьте здоровы". Очень много таких фор-
мальностей, я взял пример, лежащий на поверхности.
БЕРЕЖНОЙ. Борис Натанович, вы приняли решение сохранить тайну псевдо-
нима, в такой же степени, в которой сохранялся псевдоним "С.Ярославцев" до
того, как скончался Аркадий Натанович. Не кажется ли вам, что это решение
вступит в жесткое противоречие с интересами издателей, которые будут этот
роман публиковать?
СТРУГАЦКИЙ: Безусловно. Я уже имел честь обсуждать эту проблему с нес-
колькими интервьюерами. И помнится, самое умное, что я сказал по этому по-
воду, звучало примерно так: "Это даже интересно". Вот посмотрим, кто из из-
дателей возьмет этот роман, не потому что он написан человеком с известной
фамилией, а потому что роман ему понравится, потому что он сочтет его "про-
ходимым". Хотя я прекрасно понимаю, что для каждого издателя это будет из-
вестная потеря. У меня уже были случаи, когда заграничные переводчики веж-
ливо уклонялись от высокой чести переводить данный роман, когда узнавали,
что псевдоним - необходимое условие. Так что я еще не знаю, что ответят мне
те издатели, которым я передал роман. Хотя один из издателей вполне резон-
но сказал: "Естественно мы будем сохранять тайну псевдонима, но не можем
ведь запретить любому лоточнику поставить на вашу книжку табличку "Роман
Б.Стругацкого под псевдонимом таким-то". Так что я и тут особой проблемы не
вижу.
НИКОЛАЕВ: Извините, а такой вот нескромный вопрос (я прекрасно знаю,
как вы на них реагируете). Вот вы удовлетворены опытом писания в одиночку,
я правильно понял ваши слова, Борис Натанович? Это была разовая цель дока-
зать себе, что "могу", либо вы себя только пробовали в новой ипостаси, что-
бы затем продолжать и продолжать?
СТРУГАЦКИЙ: Нет, я еще не начал ничего нового. И еще не знаю начну ли.
Но главное все-таки для меня, что я доказал себе, что могу. Вот это - глав-
ное. Восемнадцать с половиной авторских листов - МОГУ. КАК могу, это уже
другой вопрос, но отвечать на этот вопрос не мне.
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, а "Операция "Белый ферзь" отброшена вами?
СТРУГАЦКИЙ: Честно говоря, я думаю о ней. И даже какие-то вещи приду-
мал. Но я по-прежнему не уверен, что я возьмусь за нее.
НИКОЛАЕВ: То есть текста еще вообще нет?
СТРУГАЦКИЙ: Нет, текста нет. Существуют несколько электронных страни-
чек в компьютере, но очень мало.
НИКОЛАЕВ: Несколько - это пять, десять, двадцать или больше ста? Прос-
то, если больше ста, то уж доделайте, чтоб не пропало.
СТРУГАЦКИЙ: Нет, конечно нет. Несколько страниц. Я не помню, страниц
пять, скажем. И это не текст. Это - все: эпизоды, идеи, отдельные фразы и
т.д.
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, я сейчас задам несколько странный вопрос.
Насколько вам помогал писать этот роман Аркадий Натанович?
СТРУГАЦКИЙ: Не знаю, я не могу ответить на этот вопрос. Я помню, один
корреспондент меня как-то спросил: "Когда вы начинаете работу над новой
вещью, вам как-нибудь помогают вот эти двенадцать томов, которые стоят на
полке?" Я ему честно ответил, что я об этом ничего не знаю. Наверное, помо-
гают. И Аркадий Натанович, наверное, как-то помогает. Но в сознании этого
нет - это, наверное, лежит в подсознании, в сознании этого я не слышу.
БЕРЕЖНОЙ: Спасибо.
СТРУГАЦКИЙ: Хотя, конечно, неоднократно бывали случаи, и это я вспоми-
наю, когда я, фигурально выражаясь, кулаком стучал по столу при мысли о
том, что если бы я был не один, то мы бы этот препон, этот затор, давно бы
проскочили, а так я вынужден к нему снова, снова, снова бессильно возвра-
щаться.
БЕРЕЖНОЙ: Один вопрос, который уже не будет касаться непосредственно
вашего творчества. В последнее время вышли несколько довольно значительных
вещей, написанных членами вашего семинара, и писателей, которые работают в
манере близкой реалистической фантастике, я имею в виду романы А.Лазарчука
"Солдаты Вавилона", А.Столярова "Я - мышиный король".
СТРУГАЦКИЙ: А он вышел уже?
БЕРЕЖНОЙ: Да, он вышел в "Неве". И из тех романов, которые уже до-
вольно давно вышли, но продолжают оставаться для нас новыми, это "Гравилет
Цесаревич". Видно, что романы очень разные и по концепции и по подходу,
сейчас к ним добавился еще один роман. У вас нет впечатления, что Четвер-
тая волна, к которой мы относим и вас, вышла на некий рубеж, когда создают-
ся основополагающие книги, когда создаются книги не роста, а книги зрелости.
СТРУГАЦКИЙ: Опять же, я сошлюсь на интервью, которое я давал сравни-
тельно недавно, когда был стандартный вопрос: "Кто является моим любимым
учеником?" - Я как всегда ответил, что у меня нет любимчиков, я всех люблю.
Тогда же я сказал, что очень много жду от этой молодой поросли, которую вы
назвали Четвертой волной. Я жду прорыва в новое литературное пространство.
Названные вами романы все хороши, любой из них достоин приза, любой из них
десяток лет назад составил бы имя автору и вызвал бы бурление в среде чи-
тающей интеллигенции, но не один из них не является, как мне кажется, про-
рывом в новое литературное пространство. Очень трудно объяснить, что я имею
в виду. Коль скоро речь идет о фантастике, то на моей памяти прорыв в но-
вое литературное пространство начал Иван Ефремов "Туманностью Андромеды", а
довершила целая группа писателей, среди которых, я скажу без ложной скром-
ности, немаловажную роль сыграли А. и Б. Стругацкие. Вот эти шестидесятни-
ки, ворвались в совершенно новый фантастический мир, которого раньше в Рос-
сии не знали. Вот они создали это новое литературное пространство. Называй-
те это как хотите. Они писали вещи совершенно не похожие на то, что было за
десять и даже за пять лет до них. Пусть литературоведы решают в чем принци-
пиальная разница между фантастикой шестидесятников и фантастикой там пяти-
десятников. Я интуитивно эту принципиальную разницу чувствую. И вот в
дальнейшем второе, третье, потом и четвертое поколение расширяли это лите-
ратурное пространство, открывали там новые ниши, новые и новые возможности,
вырубали там леса, останавливали реки, строили города, создавали совершен-
но новые миры по совершенно новым принципам, не виданным в двадцатые-трид-
цатые годы. Ну а то, что наблюдаем мы сейчас - это продолжение пока еще ос-
воения все того же открытого в начале шестидесятых годов фантастико-литера-
турного пространства. Я не вижу пока еще ни одной вещи, которая прорвалась
бы куда-то еще дальше. Все это пока только в большей или меньшей степени,
лучше или хуже, но продолжает уже создавшиеся в шестидесятые и последующие
годы традиции. Я не знаю, ответил ли я на ваш вопрос. Но интуитивно я вос-
принимаю это таким вот образом. Я очень много ждал от романа Лазарчука
"Солдаты Вавилона", (тут "неблаговидную" роль сыграл Андрей Михалыч Столя-
ров, который очень мне этот роман расхваливал и все время говорил, что это
нечто принципиально новое), но я не увидел принципиально нового. Я
увидел добротный мощный роман, написанный человеком с великолепным вообра-
жением, который в совершенстве овладел всей методикой предшествующего поко-
ления писателей. Но я не увидел в этой вещи прорыва в новое пространство.
Это все состоит из элементов того, что мы уже проходили. Упаси Бог, это
неплохо! Ни в коем случае я не хочу сказать, что Лазарчук написал роман
слабый, вторичный. Наоборот - роман превосходный, и миллионы людей прочтут
его с наслаждением. Но прорывом в новое я назвать его не могу. Я не могу
назвать такого примера ни за этот год, ни за год-два предыдущих, хотя напи-
саны были превосходные романы. Я не считаю, что и тот роман, который сде-
лал я, является прорывом в новое, это тоже отработка старых материалов,
старых методик, старых принципов. Если бы я знал, в чем состоит новая мето-
дика, я бы, конечно, ее уже давным-давно применил. Но я надеюсь, у меня та-
кое ощущение, что вот-вот должно возникнуть новое направление. Ощущение
есть: ситуация созрела, писатели есть, созрели, мне кажется, новые методи-
ки, но еще пока никто не удосужился их обнаружить. Может быть - не сумел,
не знаю.
БЕРЕЖНОЙ: Вот этот прорыв шестидесятых годов, он был связан с тем, что
исчезли многие ограничения, и, по всей видимости, следующий прорыв тоже бу-
дет связан с тем, что у фантастики будет большая степень свободы. Возможно
ли это вообще?
СТРУГАЦКИЙ: Мне не кажется эта аналогия правильной, потому что у сов-
ременного литератора достаточно степеней свободы. Сегодня литератора не ог-
раничивает никто, кроме его собственных, находящихся внутри него, ограниче-
ний: эстетических, этических, может быть, мировозренческих. Если есть огра-
ничения, то связаны они у автора с его предысторией, с его биографией, с
его представлениями о том, что в литературе хорошо, что плохо и так далее.
Внешних ограничений нет. Перед шестидесятниками стояли внешние ограничения
и, когда эти ограничения рухнули, действительно хлынуло половодье. Все, что
люди держали в себе, копили, все свои представления, какой литература дол-
жна быть, а какой нет, все это сразу же взорвалось: появилась новая фантас-
тика. Сейчас внешних ограничений нет. Сейчас прошло уже почти десять лет,
как внешние ограничения фактически исчезли.
Должен сказать, когда я писал свой роман, я чувствовал себя неописуе-
мо свободным. Я мог позволить себе все, что хотел. Все ограничения, кото-
рые я ставил перед собой, были моими личными ограничениями. Никаких со-
циальных ограничений, никакой внешней цензуры не чувствовалось. Это, между
прочим, очень новое ощущение, странное. Но молодежь наша успела в этой но-
вой ситуации написать по два, по три-четыре романа, так что для них тут ни-
чего нового нет. Но вот прорыва пока тоже нет.
НИКОЛАЕВ: А вы не боитесь, что прорыв совершат новые люди, которых вы
не знаете даже. Что это будет не прорыв Столярова, Лазарчука, Рыбакова,
Штерна, а совершенно незнакомых новых людей, и пойдут они не в ту сторону,
в которую вы все-таки подсознательно надеетесь и ждете?
СТРУГАЦКИЙ: Андрюша, я не только не боюсь (бояться тут абсолютно нече-
го), но я почти уверен, что так и произойдет. И самое неприятное в этой си-
туации будет то, что прорыв состоится и - не будет нами узнан.
НИКОЛАЕВ: Может он есть уже, просто мы его пока не видим?
СТРУГАЦКИЙ: Нет. Понимаете в чем дело, когда возникла фантастика шес-
тидесятых, читатели приняли ее на "ура", а литературная критика, даже са-
мая что ни на есть либеральная, приняла ее в общем-то в штыки. Потому что
она была воспитана в представлении сороковых-пятидесятых годов, и вот это
новое казалось им нелепым, неправильным. Собственно, что новое произошло?
Реализм вошел в фантастику. До шестидесятых годов в фантастике не было реа-
лизма. Каждое фантастическое произведение представляло собой, по сути дела,
хуже или лучше написанный учебник жизни. Вот это правильно, это не пра-
вильно. Черное-белое. Хорошие - плохие. Это были такие плакатики. И вот в
шестидесятые в фантастику ворвался реализм, живая жизнь в том виде, в ка-
ком она на самом деле существует. Это далеко не всем понравилось. Должно
быть, что-то подобное происходит сейчас. Вот, например, я с большим интере-
сом, нет, с интересом не то слово, но с любопытством наблюдаю как фэнтези
завоевывает рынок. Ведь сейчас читателей и любителей фэнтези, наверное
больше, чем любителей так называемой жесткой фантастики. Может быть фэнте-
зи и есть новое. Но тут дело в том, что фэнтези хорошо освоена на Западе...
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, а вам не кажется, что под то, что вы сказа-
ли, очень хорошо попадает роман Звягинцева. С одной стороны критика катего-
рически не принимает этот роман, и вы как критик тоже не принимаете...
СТРУГАЦКИЙ: Нет, беда в том, что я не принимаю это как читатель.
НИКОЛАЕВ: А вот читатели проголосовали за его роман... Не просто так,
не фанаты-звягинцы вручили ему премию, а именно те же люди, что дали впос-
ледствии премию "Гравилету". Неужели это не настораживает? Может быть ро-
ман Василия Звягинцева это и есть прорыв?
БЕРЕЖНОЙ: Если бы в том году был "Гравилет", Звягинцев, скорее всего,
премию бы не получил...
НИКОЛАЕВ: Не факт.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, ну, что касается Звягинцева, то я не вижу в нем
ничего нового, в этом романе. Я не о частных недостатках говорю... Главным
недостатком романа является полное отсутствие в нем нового.
НИКОЛАЕВ: Это вам так кажется, Борис Натанович...
СТРУГАЦКИЙ: Нет, нет, нет, нет! Когда литературные критики не принима-
ли, скажем, ранних Стругацких или раннего Гансовского, они не отрицали но-
визну, они прекрасно понимали, что, да, вот пришли писатели, которые пишут
не так, как Немцов, Казанцев, Охотников. Они понимали, что это написано
по-новому. Им эта новизна не нравилась. Вот ведь в чем все дело. Не
нравилась новизна. Они не считали, что фантастика должна быть реалистична.
Если уж Тынянов - Тынянов! - упрекал Алексея Толстого за то, что его Марс
слишком реалистичен!.. Тынянов! Величина номер один в нашей литературной
критике! Так что вы хотите от среднего рядового критика, пусть даже самого
добросовестного и либерального... Вот другое дело, что я плохо знаю фэнте-
зи, я не люблю этот жанр... Может быть, там происходят какие-то совершенно
новые, неизвестные ранее процессы? Но об этом я просто судить не берусь.
Что же касается реалистической фантастики, то повторяю: нет главного - нет
новизны. Все это... Ну, это знаете как после... я даже не знаю, какой при-
мер... как после "Отцов и детей" Толстой пишет "Войну и мир". Великое
произведение, гениальное, замечательное, но это не есть прорыв в новую ли-
тературу! Эта тот же самый, так называемый, критический реализм, ничего
принципиально нового здесь нет. Вот когда появляется "Мастер и Маргарита" -
вот тут самый заскорузлый критик понимает, что возникло нечто новое, не бы-
ло такого раньше! Нет, конечно, спохватываются, что Н.В.Гоголь в такой ма-
нере работал когда-то, но тем не менее, сегодня это совершенно новый род
литературы - очень нехарактерный, очень нетипичный, ни на что не похожий...
Вот я чего-то аналогичного жду... А сейчас все пишут добротные и даже прек-
расные романы в одной и той же, если угодно, фантастико-реалистической ма-
нере. По одному и тому же принципу. Нарушение этого принципа не происходит.
Это и хорошо, и плохо...
НИКОЛАЕВ: А повесть Александра Щеголева "Ночь навсегда"? Про мальчика
с придуманной психологией?
СТРУГАЦКИЙ: Нет, это просто хороший фантастический детектив... Причем,
фантазирование идет в самой неожиданной области - в области психологии,
там, где, казалось, фантазировать нельзя - а, оказывается, можно...
НИКОЛАЕВ: Так разве это не прорыв? Раз "казалось нельзя, а оказывает-
ся - можно", так не есть ли это что-то новое?
СТРУГАЦКИЙ: Ну, может быть, Андрей. Не берусь спорить, не берусь...
Может быть, это какие-то проблески нового, возможно... Вещь не тривиальная.
Щеголев вообще идет какой-то такой СВОЕЙ тропкой. Он, казалось бы, ис-
пользует старую методику и старые манеры, но все время очень по-своему это
у него получается. С "Любви зверя" это началось. "Любовь зверя" очень
странная вещь, она стоит сбоку, она не mainstream, она, так сказать, ближе
к какому-то берегу, какому-то флангу mainstreama. Очень оригинальная вещь.
Черт его знает, может быть Щеголев и, будет первым человеком, который со-
вершит некий прорыв. Пока в нем старого больше. Но может быть, если бы в
нем было больше нового, я бы его как раз и отверг.
НИКОЛАЕВ: Хорошо, прозу Тюрина вы отвергаете большей частью.
СТРУГАЦКИЙ: Нет, прозу Тюрина я отвергаю совершенно по другим сообра-
жениям. Дело в том, что Тюрин находится на совершенно другом краю, он пы-
тается по-прежнему писать научную фантастику. Вот в чем вся беда Тюрина.
Тюрин никак не поймет, или не хочет понимать, или ему не нравится понимать,
что время научной фантастики кончилось. Вот я сейчас читаю его новый
роман...
НИКОЛАЕВ: "Последнее чудо-оружие страны Советов"?
СТРУГАЦКИЙ: Да. Роман сильно отличается от того, что Тюрин писал
раньше... Это, безусловно, шаг в правильном направлении, но Саша и там ну
никак не может удержаться от многословных, изящно написанных псевдонаучных
периодов, которые абсолютно не нужны в современном романе. В романе, пре-
тендующем на звание художественного произведения. Все это лишнее, все это
ненужное... Это как если бы вдруг М.А.Булгакову вдруг пришло бы в голову
описывать научную основу волшебства Воланда, и он посвятил бы этому три-че-
тыре абзаца с употреблением таких слов, как "микрополя", "псевдокорпускулы"
и т.д.
БЕРЕЖНОЙ: Ну, луч профессора Персикова он же изобразил?
СТРУГАЦКИЙ: Так у него эта самая повесть на порядок слабее... Она-то,
как раз не является совершенно новой, это как раз тот пример, когда вели-
кий писатель пишет побрякушку. И эта побрякушка сверкает и блестит среди
произведений такого же типа просто потому, что она написана Мастером. Но -
только поэтому.
БЕРЕЖНОЙ: А пересадка гипофиза профессором Преображенским?
СТРУГАЦКИЙ: Слава богу, вы обратите внимание - там хватило у Михаила
Афанасьевича чувства такта совершенно не углубляться в научную сторону. Хо-
тя он ведь врач, и казалось бы, мог соблазниться. Но не соблазнился! Пото-
му что он чувствовал, насколько это будет эстетически излишне. Он же прек-
расно понимал, что это у него не научно-фантастический роман, это символи-
ка, притча, басня... А вот у Саши Тюрина (которого я очень люблю) - у него
есть это вот... не может он расстаться с любовью к научной фантастике, к
Science Fiction. Ему все кажется, что в научно-фантастических идеях содер-
жится нечто существенное и важное. Нет там ничего. Нет. Времена, когда
научно-фантастические идеи поражали воображение читателя давно уже минова-
ли. Было такое время, было, но эти времена прошли. Наука перестала быть эк-
зотична. Наука больше не чудо - наука это быт. Со всеми вытекающими отсюда
последствиями.
***************************************************************************
**************** ОСТРОПЕРЫ ВСЕХ СТРАН ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ! ********************
Борис ШТЕРН: Итак: написано три главы, начата четвертая. С этого мо-
мента "Оберхам", если захочет, может продолжать нескончаемый фантастичес-
кий роман о нобелевском лауреате Станиславе Леме, о фантастах, о фенах, о
фантастике и так далее. Темп, тон, ритм заданы в этих коротких главах. Два
непременных условия: бог в животе и чувства добрые. Да, забыл про художес-
твенность! Художественность обязательна! Время действия - анахроническое.
Сюжетные направления - разнообразные.
Александр ЩЕГОЛЕВ: НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Наученный горьким опытом других шутников, автор этой части буриме то-
ропится заявить следующее.
1. Ольга Ларионова - это писательница, чьи произведения он (автор) лю-
бит с ранней юности и чьи книги он собрал, вероятно, в полном объеме. Ува-
жение автора к этому человеку искренне и глубоко.
2. Борис Штерн - это, во-первых, первоклассный писатель, во-вторых,
мужчина, причем, настоящий.
3. Борис Руденко и Юрий Брайдер, по мнению автора, прежде всего писа-
тели, и только потом "милиционеры", "капитаны" или "майоры".
4. Вообще. Как говорится, все совпадения имен и описанных событий аб-
солютно случайны. Автор заранее просит прощения у тех, чьи имена без спро-
са использовал. А также у тех, чьи не использовал.
5. Собственную фамилию автор вплел (приплел) в ткань повествования из
этических соображений. Хочешь делать персонажами других - умей сам быть
персонажем. Короче, фамилию "Щеголев" в следующих частях буриме, если они
будут кем-нибудь написаны, разрешается трепать и пачкать как угодно -
вплоть до того, что не упоминать вовсе.
6. Отношение автора к так называемому "национальному вопросу" очень
спокойное, нормальное, можно сказать, никакое. Интонация некоторых шуточек,
в которых предубежденный читатель обязательно разглядит что-нибудь нехоро-
шее, просто взята из предыдущей части буриме. (Привет, Боря! Надеюсь, я ни-
чем тебя не обидел, ни в этой оговорке, ни в тексте "Правдивых историй".
Кстати, сознаюсь наконец, ведь это моя настоящая фамилия - доктор Кац!
Раньше я писал под русским псевдонимом, потому что опасался преследования.)
---------------------------------------------------------------------------
ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
(название рабочее)
Борис Штерн:
1. НАЕДИНЕ С МУЖЧИНОЙ
Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка Ольга Ларионо-
ва с двумя полными хозяйственными сумками стояла на остановке автобуса,
чтобы ехать в Дом ленинградских писателей, что на улице Шпалерной-17. Там
должен был состояться а-ля фуршет по поводу вручения Станиславу Лему Нобе-
левской премии. Подошел автобус ненужного ей маршрута, и Ольга услышала
крик. Оглянулась. К ней бежал невысокий мужчина в пальтишке, с тортом на
вытянутых руках и с бутылкой водки в кармане, за ним гнались два офицера
милиции и кричали:
- Задержите его, задержите!
Близорукая Ольга конечно не хотела вмешиваться в погоню за преступни-
ком, но человек с тортом был так похож на Чикатило, что Ольга все-таки ис-
полнила свой гражданский долг - подставила ему ножку. Преступник упал пря-
мо в грязь, где шляпа, где ноги, где торт - можно себе представить. Подбе-
жавшие милиционеры дико взглянули на Ольгу и успели вскочить в отходящий
автобус.
Автобус уехал.
Ольга осталась наедине с мужчиной.
2. КИЕВСКИЙ ТОРТ
Ольга осталась наедине с мужчиной.
Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в луже свои оч-
ки, со второй облизывал размазанный "Киевский торт". Ольге было очень неу-
добно, очень смешно и очень страшно - мужчина вполне имел право дать ей по-
щечину за такие дела, а удрать от мужчины с двумя полными сумками не было
никакой возможности. Наконец мужчина нашел очки, выбрался из лужи и, сжи-
мая кулаки, посмотрел на Ольгу. Конечно, это был не Чикатило, но Ольге он
поразительно напоминал кого-то.
- Пся крёв!!! - грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с ужасом
узнала в нем самого Станислава Лема, нобелевского лауреата, на встречу с
которым она направлялась в Дом Писателей с двумя хозяйственными сумками, в
которых была всякая всячина для а-ля фуршета - тот же "Киевский торт", вод-
ка, закуска и так далее, - все это покупалось в складчину между советскими
фантастами по десять долларов с рыла. Ольга начала извиняться и счищать с
Лема остатки "Киевского торта". Оставим Ольгу Ларионову наедине со Станис-
лавом Лемом, и последуем за милиционерами.
3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЛИЦИОНЕРОВ
Эти милиционеры были не совсем чтобы милиционерами. Это были приезжие
милиционеры - один из Москвы, другой из Минска, их звали Борис Руденко и
Юрий Брайдер, один - майор, другой - капитан милиции. Дело в том, что они
тоже писали фантастику и тоже спешили на Шпалерную-17, чтобы принять учас-
тие в чествовании Станислава Лема, но случайно вскочили не в тот автобус.
Упавшего в лужу пана Станислава они не узнали, но женщина, подставившая ему
ножку, показалась им знакомой...
- Вроде, тетка из наших... - сказал Руденко.
- Похожа на Людмилу Козинец, - согласился Брайдер. - Зачем она подста-
вила ему ножку?
- Но ты же сам кричал ей: "Задержите, задержите!"
- Ты тоже кричал.
- Я имел в виду "Задержать автобус".
- Я тоже имел в виду автобус.
- Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец. Людмилу
я хорошо знаю. Это Ариадна Громова.
Так они гадали и не замечали, что едут не на Шпалерную-17, а делают
круг на конечной остановке и возвращаются обратно - туда, где остались Лем
и Ларионова.
4. ПАН СТАНИСЛАВ
Лем, как известно, по происхождению никакой не поляк, а наш львовский
еврей, похожий на одессита Бабеля или на Романа Подольного. Поэтому Ольга
моментально нашла с ним общий язык...
Александр Щеголев:
Тем более, лауреат так до конца и не понял, почему упал. Уверенности,
что его толкнули, не было. Гонясь за автобусом, он оставался погруженным в
свои мысли, обдумывал ту неловкую ситуацию, в которую ввергло его неожидан-
ное приглашение на банкет. В частности, решал сложную этическую задачу:
следует ли ему признаваться, что он не просто не знаком ни с кем из ожидаю-
щих его писателей, редакторов и издателей, но даже не слышал о существова-
нии кого-либо из них.
Беседа между подчеркнуто галантным (хотя и мокрым) мужчиной и воспряв-
шей духом женщиной велась, разумеется, на еврейском языке. На львовско-о-
десском диалекте - из уважения собеседников друг к другу. Они обсудили вче-
рашнюю церемонию награждения, что состоялась в рамках знаменитой конферен-
ции "Интерпресскон". Точнее, определенные странности, удивлявшие обоих.
Нет, не было ничего странного в том, почему Нобелевский комитет решился-та-
ки перенести церемонию из забытого Богом Стокгольма в престижный Репино. Но
чем вызвано столь яростное возмущение значительной части гостей конферен-
ции? Неужели эти люди всерьез опасались, что Нобелевская премия может хоть
как-то потеснить приз "Гамбургский Счет" (вожделенный для любого писателя
контейнер в форме боксерской перчатки, содержащий десять килограмм плуто-
ния)? Смешно. Ведь масштабы премий несопоставимы! Далее - кто посмел похи-
тить деньги, торжественно прибывшие из Стокгольма? В результате господин
Сидорович, организатор конференции, вынужден был гасить скандал, вынув из
бюджета незапланированные сто тысяч долларов - ничтожная, конечно, сумма
для возглавляемого им банка, и все же. Наконец, откуда в роскошном Репино
взялось столько нищих? Нищие буквально атаковали счастливого нобелевского
лауреата, и тот покорно раздал им всю полученную премию - в течение одного
вечера...
5. ТОЖЕ ФАНТАСТ
Да, разговор получился.
Даже несмотря на то, что Ольга Ларионова была ненастоящей. Настоящая
Ольга Ларионова в этот момент находилась у себя дома. Она обиделась на вто-
росортных редакторов, публикующих в своих третьеразрядных журналах фанта-
зии далеко не первоклассных писателей, и правильно сделала.
Мало того, собеседник пана Лема вообще не был женщиной. Или если выра-
зиться точнее - собеседница пана Лема была мужчиной, переодетым женщиной.
По-видимому, пришло время раскрыть некоторые из тайн. Человека, под-
ставившего ножку великому писателю, звали Борис Штерн - он тоже был фантас-
том, а кроме того, входил в оргкомитет конференции "Интерпресскон", засе-
дал в жюри премии "Гамбургский Счет" и являлся действительным членом Нобе-
левского комитета. Дело в том, что Борис терпеть не мог заниматься общес-
твенной работой, поэтому его всюду и выбирали. Из-за болезненной интелли-
гентности он не умел отказываться. Только таких людей, кстати, и надо вклю-
чать в различные жюри и комитеты, в этом состоит истинно государственный
подход. Сам он живет в Киеве, что особенно удобно для руководителей тех
иностранных органов, в которых он членствует. Писатель Штерн, если уж заш-
ла о нем речь, на самом деле никакой не еврей (в отличие от Лема), хоть и с
Украины. Однако такой же наш, как и пан Станислав. Он типичный человек пла-
неты. ЧЬЕЙ ПЛАНЕТЫ? - можно было бы спросить, но сведения теологического
характера здесь ни к чему, рассказ о другом.
Всего лишь час назад в репинский филиал Нобелевского комитета поступи-
ла конфиденциальная информация от одного из добровольных "помощников". А
может, от секретного сотрудника (что совершенно неважно). О том, что гото-
вится похищение Нобелевского лауреата - как раз по пути на банкет а-ля фур-
шет. Какая из сект фэндома спланировала эту провокацию, осталось неизвес-
тным, так же, как и цель провокации, но меры следовало принять незамедли-
тельно. Вот Борис, единственный трезвый человек из веселой литературной об-
щественности, и бросился спасать любимого писателя. Он неслучайно встал на
остановке возле гостиницы "Августейшая", где жил пан Лем, и неслучайно под-
ставил Мастеру ножку. Очень уж подозрительно выглядел подошедший автобус
(вполне пригодного, между прочим, маршрута, если довериться номерной таб-
личке) - вместительный, чистенький, с прекрасно отрегулированным двигате-
лем. И без единого пассажира. Прямо-таки фантом, "Летучий Голландец". Коро-
че говоря, Борис принял единственно правильное решение.
А милиционеров, проглоченных этим чудовищем, было жалко.
Вот только непонятно, зачем фантасту Штерну понадобилось маскиро-
ваться Ольгой Ларионовой. Он, к сожалению, и сам этого не знал. Возможно,
начитался крутосваренных боевиков вроде "Отеля "У погибшего альпиниста", в
которых космические супер-Ольги то женщины, то мужчины, и решил, что нас-
тоящие герои - такие. Это все из-за неопытности. Впрочем, перевоплощение в
обаятельную особу иного пола далось ему легко и естественно, что да, то да.
Поэтому в дальнейшем, во избежание путаницы, Бориса Штерна вполне допусти-
мо именовать по-прежнему: "Ольга", "она", "женщина".
Итак, мужчина и женщина, оставшись наедине, беседовали. Много вопро-
сов успели они задать друг другу, пока не вспомнили главный: где же автобус?
6. СЛАВА РЫБАКОВ!
Номерная табличка на автобусе действительно была та, что положено.
Опытные милиционеры не сели бы абы куда, это ясно. И умница Лем просто так
не перешел бы с шага на бег. Но ехал автобус как-то слишком уж неправильно,
писатели-фантасты это в конце концов обнаружили. Прошествовав сквозь пус-
той салон, они оказались возле кабины водителя.
- Странный какой-то шофер, - проявив проницательность, заметил майор
Руденко.
- Руки у него не шоферские, - поддержал капитан Брайдер, недобро сощу-
рившись. - Нежные, как у писателя.
- Или как у наемного убийцы.
- И весь он слишком уж смуглый, кучерявый. Иностранец, что ли?
- Нет, не может быть иностранец. Наверное, он просто еврей.
- Еврей?
- Ну, вроде Сережи Бережного или Андрюши Николаева. Наш человек.
- А на лбу, смотри, наколка! Дракон. Почему дракон?
- Да, уголовники такие не делают. Это, скорее всего, не дракон, а змей.
- А может, это у него василиск вытатуирован?
- Точно! Не Буркин ли он Юлий? А что, подрабатывает. Юля все умеет де-
лать - ладно, автобус водить, и сам повести сочиняет, и музыку записывает,
печатает сам свои книги и пластинки, даже продает их тоже сам.
- Где тогда мальчик? Буркин без сына никуда не ездит. Боится, навер-
ное, один в комнате оставаться.
Пассажиры требовательно окликнули водителя:
- Эй, Юлий!
Тот не оглянулся. Нет, не Буркин.
Между тем автобус внезапно остановился. Путь преграждала толпа демон-
странтов, марширующая по улице. Над головами людей раскачивались огромные
транспаранты: "ЛИТЕРАТУРА И ФАНТАСТИКА ЕДИНЫ", "ЧТЕНИЕ - ДЕЛО ВСЕХ И
КАЖДОГО". Топорщились лозунги поменьше: "Слава высокой печати!", "Слава
нам!", "Слава Рыбаков!" То тут, то там выглядывали плакатики с малопонятны-
ми репликами: "Художественность!", "Турбо!", "Массаракш!" - как будто
кто-то вскрикивает в толпе. Реяло алое знамя с драконом в правом верхнем
углу. Дракон на знамени был не такой, как у водителя (у того злой, намерен-
но повернутый в обратную сторону - дракон Правого Пути), а истинный, Лево-
го Пути.
Демонстранты скандировали: "Ду-ра-ки! Ду-ра-ки!" Впрочем, имели в ви-
ду не пассажиров вставшего автобуса, а других своих литературных противни-
ков.
- Опять, по-моему, "новые коллективисты", - предположил Боря Руденко.
- А может, "новые эгоцентристы"?
- Кто ж их разберет, их сейчас так много разных.
- В общем, новые, - устало подытожил Юра Брайдер. - Чего-то требуют.
На самом деле шествие организовала влиятельная партия "За фантастику с
человеческим лицом". У этих людей, конечно, были требования (в частности,
общее программное: "Дай дорогу!"), но в настоящий момент колонна просто
направлялась к Дому Писателя, парализовав городской транспорт.
Демонстранты, обнаружив в своих рядах автобус, обрадовались и хлынули
внутрь салона. Они были шумные и резкие в движениях, наэлектризованные
сплоченностью, переполненные правотой и силой. Улица вскоре опустела.
Поместились все. Решительно расселись, загорланили: "Шеф, подбрось до
Литейного!" Два уже сидевших в автобусе пассажира не возмутились. Им ведь
тоже до Литейного. И не испугались. Во-первых, табельное оружие на боку,
во-вторых, среди демонстрантов сплошные свои - вот этот хотя бы... как там
его зовут?.. или тот, с лысиной - говорят, тоже талантливый...
На Литейный - как раз мимо гостиницы "Августейшая". Мимо томящихся в
ожидании мужчины Лема и женщины Штерна. Автобус поехал, а литераторы нача-
ли слаженно декламировать: "Мы, реалисты, народ плечистый!.."
7. ТЕРРОРИСТ НАТАНЫЧ
Кто-то, возможно, уже догадался, что шофер автобуса был не просто шо-
фер. А то и вовсе не шофер, хотя управлялся с машиной профессионально. Это
был террорист Щеголев, хорошо известный в Европе, Азии, Африке и Америке. С
ним связано огромное число громких акций, о некоторых из которых будет ска-
зано позже, и не зря этот безжалостный человек имел кличку "Контра". Кста-
ти, Щеголев - тоже псевдоним. Преступник цинично присвоил фамилию популяр-
ного политика и публициста, а всамделешний Щеголев в данный момент, по-о-
быкновению, спал.
Настоящее имя террориста было Натаныч Рамирес Санчес. Родом из Колум-
бии, он обрел убежище на гостеприимной петербургской земле. Его отец, юж-
ноамериканский фанатик-библиофил, назвал троих сыновей так: Аркадий, Борис
и Натаныч, в знак уважения сами понимаете к кому. Двое стали трудолюбивыми
фермерами, чьи хозяйства специализируются на культуре кока, и только млад-
ший вырос неизвестно кем. Вот как в жизни бывает.
План похищения не удался. Террорист сообразил, что вместо Нобелевско-
го лауреата в его автобус сели сотрудники местной жандармерии. Случайнос-
тью это никак не могло быть. Выход напрашивался сам собой - как ни в чем не
бывало следовать по маршруту, при первом удобном случае убрать фараонов и
уносить колеса. Правда, заказчики... м-м, ох уж эти заказчики! Что ОНИ ска-
жут? Срыв такой операции не простился бы никому... Разумнее было "перепу-
тать" маршрут, уйдя на кольцо, развернуться и двигаться обратно - что прес-
тупник и сделал.
Но убрать фараонов тем более необходимо.
Рука террориста изредка тянулась к спрятанному под сиденьем "Алексу"
(калибр 0.38 дюйма, скорострельность 300 в минуту). Особенно он нервничал,
когда милиционеры бесцеремонно разглядывали его. Террорист сдерживался, по-
нимая, что противники - тоже профессионалы. И ждал, ждал момент.
Вот тут-то ворвавшиеся в салон литераторы вконец спутали ему карты.
8. КОЕ-ЧТО НА ДЕСЕРТ
Хозяева банкета а-ля фуршет подстраховались. Гостей пригласили на Шпа-
лерную, 17 (лже-Ольга и Станислав упоминали правильный адрес в своих мыс-
лях). Но Дом Писателя расположен по адресу Шпалерная, 18! Это рядом, напро-
тив. Задумка была такая - о точном месте (Шпалерная, 17) сообщать только
своим, проверенным, а нежелательные гости и просто поклонники Лема пусть
направляются в Дом Писателя, пусть безуспешно ищут. Красивая задумка.
Собравшиеся ждали. Висели приветственные плакаты: "Слава Лем!" - на
одной стене комнаты, "Стасик Лем!" - на другой. Манили изысканные вина и
закуски. Повсюду лежали стопки романа "Понос", написанного Нобелевским лау-
реатом вслед за известным романом "Насморк". Книги предназначались для ор-
ганизованного получения автографов, как бы на десерт.
Этот фантастический детектив (имеется в виду "Понос") рассказывал о
подпольном производстве совершенно нового типа винограда - управляемого,
который то спел, то зелен. Пан Лем, правда, обижался на такую трактовку и
утверждал, что на самом деле он писал о трагедии искусственно оразумленно-
го существа - лисицы, которая то дура, то умная. На протяжении всего рома-
на герой-следователь мучатся животом, а в финале умирает, так никого и не
разоблачив.
Впрочем, все сказанное в этой главе к делу не относится.
Лауреат задерживался.
Михаил Успенский:
9. ИДЕНТИФИКАЦИЯ ШТЕРНА
Но задерживались и фэны. Сидорович ходил взад и вперед по холлу, с
неприязнью поглядывая на тщедушную фигурку престарелого шведского короля.
Король был в мундире, при всех регалиях, отчего народ принимал его за швей-
цара и величал "папашей".
"Вовсе незачем было его усыплять и вывозить в трюме сухогруза "Маньяк
Чикатило", - думал Сидорович. - Небось не отсохли бы руки у меня самому
вручить Нобелевку".
В углу холла врач-вредитель Лазарчук уже раскинул свое зловещее хозяй-
ство - искусственную почку, искусственное сердце, барокамеру, аппарат для
переливания крови христианских младенцев - и теперь жестами манил Сидорови-
ча поправить здоровье.
В это время в туалете Леонид Ильич гляделся в зеркало и думал про се-
бя: "Кто этот красивый молдованин? Уж не Сергей ли Иванов? Нет, это я уже
размечтался..."
Но и без того академик Чазов поработал над ним неплохо - пересаженные
органы молодой гориллы совершили чудо. Выглядел Леонид Ильич лет на трид-
цать, не больше. А чекисты придумали для него отличную легенду - героичес-
кое, почти диссидентское прошлое, да и фамилию подобрали подходящую - Бе-
режной.
...Стекло входной двери звонко разлетелось, и в холл ввалились очень
сильно хорошие майор Руденко и капитан Брайдер. Они крепко опирались на
незнакомца загадочной наружности и внутренности.
- Сидор, знакомься! - зашумел Брайдер. - Наш человек, водила из Колум-
бии, маць иху у пераеб!
"Началось", - отметил Сидорович.
"Началось! - обрадованно думал террорист Натаныч-Щеголев. - Легко и
свободно внедрился..."
Он внимательно оглядел холл, и первой заботой злодея стала, конечно,
идентификация Штерна.
"Надо будет во время банкета слева от так называемой "Ларионовой" по-
садить, скажем, Лукина, а справа, скажем, Успенского. Если это Штерн, обра-
зуется критическая масса невероятной убойной силы. Если же Ларионова нас-
тоящая... Что ж, туда им и дорога!"
Террорист Натаныч-Щеголев не ведал жалости. Но тут его взгляд упал на
величественную фигуру в бороде и очках.
"Опередил, каррамба долбанная! Конечно, старина Витман по кличке
"Уолт" применил свой коронный прием: переоделся Логиновым, а под рубаху за-
пихал килограммов двадцать пластиковой взрывчатки, вроде как живот... Но
ничего, я тебе сделаю галстук по-колумбийски..."
10. ПРОКЛЯТИЕ СТАРОГО ФЛЕЙШМАНА
...Столяров напряженно всматривался в заоконное пространство. Он тща-
тельно сбрил усы и бороду в надежде, что Луиза Тележко с питерского ТВ при-
мет его за Лема и тут же возьмет интервью, в котором он всыплет по первое
число заморским графоманам. Таков был чудовищный замысел его холодного,
расчетливого мозга.
Следом за Столяровым ползли слухи, что никакого Столярова нет вообще,
а просто в начале пятидесятых в Ленинграде проводили секретные опыты по
клонированию, и среди доноров был молодой студент Б.Стругацкий.
Это объясняло многое, если не все.
"У Витмана, конечно, взрыватель нажимного действия, - соображал терро-
рист. - Подойдет к Столярову, пожмет руку - и взрыв! Он уже десятки раз это
проделывал..."
Из туалета вышел Леонид Ильич Бережной, ища, кого бы обнять и поцело-
вать.
- Застегнуться не забудь, компартия! - злобно кинул ему хорошо осве-
домленный Сидорович, но тут к разгромленной двери подкатил рефрижератор.
- Фэны приехали! Они такие оригиналы! - загалдел народ. Быстро откину-
ли засов, распахнули двери фургона.
Рефрижератор был доверху забит картонными коробками. На каждой из них
красовалась этикетка "Электрофен "Моряна".
Сидорович открывал тару, убеждался, что вместо Казакова или Байкалова
там действительно парикмахерское устройство, и отбрасывал в сторону. Только
на последней коробке было написано: "Сифон бытовой "Свияга".
Сидорович похолодел.
"Кто-то по дороге переправил одну букву в накладной, - догадался босс.
- И вот что мы имеем! Сбывается проклятие старого Флейшмана..."
Лазарчук в своем углу радостно залязгал ланцетами.
А заодно и корнцангами.
11. ПАН, КОТОРЫЙ ПРОПАЛ
...Пан Станислав заявился с довольно странной компанией - достаточно
сказать, что самым приличным человеком в ней был писатель Казанцев, которо-
го польский классик почтительно именовал "экселенц".
"Придется терпеть", - скрипнул зубами Сидорович и пихнул шведского ко-
роля локтем:
- Пошел, папаша!
Вместо Нобелевской речи пан Станислав почему-то забрался на стол и на-
чал декламировать бессмертные строки Мицкевича из поэмы "Пан Тадеуш, или
последний наезд на Литве":
То не шт(у)ка -
З(а)биць кр(у)ка
(А)ле с(о)ву
Втр(а)фиць в гл(о)ву.
Комбин(а)цья
Для жолн(е)жа -
Г(о)лем д(у)пем
З(а)биць (е)жа!
Все зааплодировали, только Рыбаков, известный внезапной дерзостию
своих поступков, тоже забрался на стол и с криком: "Все хвалят, а я плюю на
вашего Лема!" точно плюнул на лысину классика.
Правда, он тут же ужаснулся своему деянию, принялся стирать плевок ру-
кавом пиджака.
Плевок исчез, следом за ним поползла и лысина, обнажив взлохмаченные
волосы.
- Лайдаки! - вопил ложный пан. - До дупы! Жидзи грода Питера!
Штаны с него тоже сползли, под ними обнаружились старые офицерские
брюки.
Это был... Это был...
Впрочем, читатели уже догадались, кто это был.
***************************************************************************
***************************************************************************
***************************************************************************
***************************************************************************
ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩИХ НОМЕРАХ:
ДВЕСТИ-В (Январь 1995):
Номинации на премии "Бронзовая Улитка" и "Интерпресскон"
ДВЕСТИ-Г (Март 1995):
Кто есть кто, с чем и почему в номинационных списках
ДВЕСТИ-Д (Май 1995):
"Оберхам" представляет "СИДОРКОН-95"
°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°°°° °° °°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °°°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °° °°
°° °° °°°°°° °°°°°° °° °° °° °° °°
°°°°°°°° °° °° °° °° °° °°°° °°
°° °° °°°°°°° °°°°°° °°°°°° °° °°° °°
ЖУРНАЛ ПОД РЕДАКЦИЕЙ СЕРГЕЯ БЕРЕЖНОГО И АНДРЕЯ НИКОЛАЕВА
No B
Январь 1995
Журнал "ДВЕСТИ" посвящен вопросам теории, истории и нынешнего состояния
русскоязычной фантастики.
Адрес редакции: 192242, Санкт-Петербург, А/я 153
Телефоны -- С.Бережной: дом. (812) 245 40 64, раб. (812) 310 60 07
А.Николаев (812) 174 96 77
Публикация в журнале приравнивается по статусу к журнальной публикации.
Мнение редакции может не совпадать с мнениями авторов публикуемых материа-
лов. Присланные рукописи не рецензируются и не возвращаются. Гонорары ав-
торам не выплачиваются. Авторские права на опубликованные материалы, если
это не оговорено особо, принадлежат редакции. (C) ДВЕСТИ, 1994.
***************************************************************************
СОДЕРЖАНИЕ
Ы Аналогии.
А. и К.Паншины. Краткая история НФ.
Ы Тост
Б.Миловидов. Ода библиографии.
Ы Новые строки летописи
Лауреаты премии "Хьюго" 1994 года.
Ы Вечный думатель
Д.Громов и О.Ладыженский. Открытое письмо издателям.
Н.Романецкий. Размышления после наводнения
С.Логинов. Балет и фантастика: размышления о путях
развития русской литературы
Е.Мурашова. "Лишь отраженье в отраженьях..."
Н.Перумов. Fantasy: Плацдарм? Магистраль? Заповедник?
А.Николаев. О фэнтези, писателях, читателях,
королях и капусте.
Ы Галерея герцога Бофора
Ы Умножение сущностей
Я. и В. Скицыны. Как умирают ежики,
или Смерть как животворящее начало
в идеологии некроромантизма.
Ы Есть такое мнение!
Э.Белянчикова. Диагноз навсегда.
А.Легостаев. Гол в свои ворота.
Ы Барометр
С.Бережной. Стоящие на стенах Вавилона.
С.Бережной. Классики и современники:
фантастика "Уральского следопыта"
В.Владимирский. Рецензии.
Б.Валет. Рецензия.
Ы Новые строки летописи
Н.Романецкий. "Белое пятно" в центре Евразии.
Б.Завгородний. "Белое" -- значит, хорошее!
Ы Курьер SF
Новости от издательств
Ы Посвящение в альбом
С.Бережной. Попытка исповеди.
Ы Беседы при свечах
Диалог Андрея Черткова с Вячеславом Рыбаковым
Ы Поспорить с Арбитманом
В.Звягинцев. Открытое письмо Роману Арбитману.
Ы А/Я 153
Строки из писем
Ы Шлейф
Ю.Флейшман. К вопросу о тринадцатом вопросе
(обойма открытых писем).
Ы Мимоид
Интервью с доктором Кацем
Ы Сплошное оберхамство!
Правдивые истории от Змея Горыныча (Е.Лукин).
----------------------------------------------------------------------
КОЛОНКА РЕДАКТОРОВ
СЕРГЕЙ БЕРЕЖНОЙ: АНДРЕЙ НИКОЛАЕВ:
Наконец-то наш "ДВЕСТИ" ста- Да, наш журнал родился из
новится похож на журнал. Мы скандала. "ДВЕСТИ" обозвали
больше не устраиваем тупой дол- неоднократно "желтой прессой",
беж в одну и ту же точку на и я даже пытался найти бумагу
протяжении всего номера. Вер- соответствующего цвета. Не от-
нее, тупой долбеж нас больше не рицаю - не было бы злополучно-
устраивает. Тоска все это... го скандала, не было бы и жур-
Интереснее наблюдать теку- нала (а не наоборот). Но вот
щий литературный процесс. Пока скандал исчерпан, все высказа-
про него известно лишь то, что лись, авторитет "Странника" для
он пошел. Куда и зачем - пока всех несомненен и можно жить
неясно, но уже можно строить дальше.
догадки и биться об заклад. Как ни удивительно, темы
Одни говорят, что отечес- разговора после расставления
твенная фантастика погибла под точек над "i" отнюдь не исчер-
лавиной переводных боевиков. пались. Проблемы в фантастике
Такие печально и строго пропо- будут столь долго, пока эту
ведуют непротивление неизбежно- фантастику читают.
му и иллюстрируют свою точку Этот номер создавался по
зрения яркими живыми примерами. принципу незабвенного Атоса.
Они, безусловно, правы. Помните, когда нужны были
Другие называют ту же самую деньги на амуницию перед воен-
лавину очистительным потоком. ным походом, друзья-мушкетеры
Спрос, кричат они, рождает рыскали по городу в поисках мо-
сбыт. Они уже не говорят о ли- нет, а Атос улегся на кровать,
тературе. Товар - деньги - то- заявив, что средства сами к не-
вар - вот что такое современ- му придут. И ведь пришли! Так и
ная фантастика в их глазах. Что мы в этом номере - пальцем не
хуже всего, они тоже правы. пошевелили, чтобы добыть мате-
Третьи мечтают о приходе риалы. Сами появились. И это
очередной - какой там уже по здорово. Правда я не могу под-
счету? - новой волны и пытают- писаться под каждым словом ка-
ся угадать, какой она, волна, кой бы то ни было статьи этого
будет. Как правило, они в прог- номера (кроме, разве что, соб-
нозах не ошибаются. Волна дей- ственной), но так, наверное, и
ствительно будет именно такой, должно быть.
как им хочется. Часто в письмах спрашивают:
Четвертые пишут. И иногда сколько стоит наш журнал, гото-
публикуются. Для них фантастика вы платить (в разумных естес-
- это их собственные романы, твенно пределах). Отвечаю: по-
повести, рассказы. Спорить с ка возможно, пока наш спонсор
ними о теориях бесполезно, так милостив и благорасположен, я
как на практике они все равно бы хотел, чтобы двести наших
круче. Их правота совершенно читателей по-прежнему получали
неоспорима, ибо фантастика - журнал без оплаты деньгами. Но
это они и есть. это не означает - даром. Неко-
Ну и есть мы - те, кто все торые не могут понять, что
это читает и имеет свое мнение письма - ваши письма - для нас
по данному вопросу. И счастлив самая дорогая оплата. Чтобы в
тем, что его мнение не совпа- них ни содержалось. (Кстати,
дает ни с каким другим - это критика проделанной работы ме-
дает возможность спорить. Спо- ня всегда интересовала значи-
рить бесконечно и самозабвенно, тельно больше похвалы).
до полного выпадения из Следующий номер мне бы хоте-
реальности... лось посвятить обсуждению номи-
"ДВЕСТИ" - это журнал для национных списков премии
нас. И для них. Для всех, кто "Интерпресскон". Но это от вас
имеет свое мнение и способен зависит, дорогие господа и
его внятно сформулировать. Все друзья. От каждого. Есть что
поняли? Не скандалить, не зу- сказать - скажите. Помните сло-
боскалить, не ныть, не вещать - ва Алана Кубатиева об ответ-
а именно формулировать. ственности каждого за судьбу
На том стояла - и стоять бу- НАШЕЙ премии "Интерпресскон".
дет - редакция этого журнала.
----------------------------------------------------------------
НОМИНАЦИОННЫЕ СПИСКИ ПРЕМИЙ
"БРОНЗОВАЯ УЛИТКА" И "ИНТЕРПРЕССКОН"
1995 ГОДА
КРУПHАЯ ФОРМА
1. Брайдер Ю., Чадович H. Клинки Максаров.- В кн.: Брайдер Ю.,
Чадович H. Избранные произведения. Т.1.- Hижний Hовгород:
"Флокс", 1994.
2. Булычев К. Заповедник для академиков.- М.: "Текст", 1994.
3. Дашков H. Отступник.- В сб.: Сумерки мира.- Харьков: "Основа",
1993.
4. Громов А. Hаработка на отказ.- "Уральский Следопыт", 1994,
##2-4.
5. Казменко С. Повелитель марионеток.- В кн.: Казменко С. Знак
дракона.- СПб: "ЛитерА"; "Интерпресссервис", 1993.
6. Крапивин В. Сказки о рыбаках и рыбках.- В кн.: Крапивин В.
Сказки о рыбаках и рыбках.- Hижний Hовгород: "Hижкнига", 1994.
7. Крапивин В. Помоги мне в пути.- В кн.: Крапивин В. Сказки о
рыбаках и рыбках.- Hижний Hовгород: "Hижкнига", 1994.
8. Курков П. Бикфордов мир.- Киев: "Комтеко", 1993.
9. Лазарчук А. Солдаты Вавилона.- "День и ночь", 1994, ##1-3.
10. Олди Г.Л. Сумерки мира.- В сб.: Сумерки мира.- Харьков:
"Основа", 1993.
11. Скаландис А. Катализ.- "МиФ" (Днепропетровск), 1991-1993,
##1-5.
12. Слаповский А. Я - не я.- В сб.: Слаповский А. Я - не я.- Са-
ратов: Ред. журн. "Волга", 1994.
13. Столяров А. Я - Мышиный Король.- "Hева", 1994, #5/6.
14. Филенко Е. Галактический консул.- Пермь, "Бегемот", 1994.
15. Успенский М. Там, где нас нет.- "День и ночь", 1994, ##4-5.
СРЕДHЯЯ ФОРМА
1. Амнуэль П. День последний - день первый.- М.: "Руслит", 1994.
2. Борянский А. Еще раз потерянный рай.- В сб.: Борянский А.
Змея, кусающая свой хвост.- Белгород: "ОHУЛ", 1994.
3. Брайдер Ю., Чадович H. Стрелы Перуна с разделяющимися боего-
ловками.- В кн. Брайдер Ю., Чадович H. Избранные произведения.
Т.1.- Hижний Hовгород: "Флокс", 1994.
4. Буйда, Ю. Калигари.- "Октябрь", 1994, #11.
5. Громов А. Такой же, как вы.- "Фантакрим-МЕГА", 1993, #6.
6. Казменко С. Знак Дракона.- В кн.: Казменко С. Знак дракона.-
СПб: "ЛитерА", "Интерпресссервис", 1993.
7. Ким А. Поселок кентавров.- В кн.: Ким А. Поселок кентавров.-
М.: "Ковчег", 1994.
8. Коваль Ю. Сэр Суер-Выер.- В кн.: Коваль Ю. Опасайтесь лысых и
усатых.- М.: "Книжная палата", 1994.
9. Лукьяненко С. Буркин Ю. Сегодня, мама! - "МиФ", 1994, #6.
10. Моисеев В. Спасатель.- "Уральский Следопыт", 1994, #7.
11. Олди Г.Л. Страх.- В кн.: Олди Г.Л. Войти в образ.- Харьков:
"Второй блин", 1994.
12. Олди Г.Л. Войти в образ.- В кн.: Олди Г.Л. Войти в образ.-
Харьков: "Второй блин", 1994.
13. Рубан А. Сон войны.- "Фантакрим-МЕГА", 1993, #6.
14. Слаповский А. Война балбесов.- В сб.: Слаповский А. Я - не
я.- Саратов: Ред. журн. "Волга", 1994.
15. Успенский М. Дорогой товарищ король.- "Фантакрим-МЕГА", 1994,
#2
16. Фирсов В. Сказание о Четвертой Луне.- "Уральский Следопыт",
1993, ##8-9.
17. Чуманов, А. Улет в теплую сторону.- "Урал", 1994, #5.
18. Щеголев А. Hочь навсегда.- "Hева", 1994, #4.
МАЛАЯ ФОРМА
1. Алферова М. Женщина с диванчиком.- "Пульс", 1994, #4.
2. Вершинин Л. Войти в реку.- "Фантакрим-МЕГА", 1994, #1.
3. Вольф В. Плодовик.- "Фантакрим-МЕГА", 1994, #1.
4. Другаль С. Чужие обычаи.- "Уральский Следопыт", 1994, #3.
5. Етоев А. Человек человеку Лазарь.- "Пульс", 1994, #4.
6. Казменко С. До четырнадцатого колена.- В кн.: Казменко С. Знак
дракона.- СПб: "ЛитерА", "Интерпресссервис", 1993
7. Лежнев А. Пусть увядают сто цветов...- "Фантакрим-МЕГА", 1993,
#5.
8. Лукьяненко С. Фугу в мундире.- "Миры", 1993, #2.
9. Маевский Е. Суббота надежд.- "Миры", 1993, #2.
10. Панченко Г. Псы и убийцы.- В сб.: Сумерки мира.- Харьков:
"Основа", 1993.
11. Пелевин В. Иван Кублахнов.- "Фантакрим-МЕГА", 1994, #1.
12. Пелевин В. Зомбификация.- "День и ночь", 1994, #4.
13. Романецкий H. Ковчег на Второй Линии.- "Фантакрим-МЕГА",
1994, #2.
14. Руденко Б. Дул медленный ветер.- "Фантакрим-МЕГА", 1994, #2.
15. Саломатов А. Мыс дохлой собаки.- "Фантакрим-МЕГА", 1994, #1.
16. Силецкий А. День игры.- "Если", 1994, #8.
17. Трускиновская Д. Как вы мне все надоели.- "Техника - молоде-
жи", 1993, #7.
18. Штерн Б. Кащей Бессмертный - поэт бесов.- В кн.: Б.Штерн.
Сказки Змея Горыныча.- Кировоград: "ОНУЛ", 1994.
КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА
1. Бережной С. Миры великой тоски.- "Двести", 1994, А.
2. Казаков В. Полет над гнездом лягушки.- "Двести", 1994, Б.
3. Ланин Б. Русская литературная антиутопия.- М.: 1994.
4. Ревич В. Легенда о Беляеве, или Hаучно-фантастические зомби.-
"Фантакрим-МЕГА", 1993, #6.
5. Рыбаков В. Кружась в поисках смысла.- СПб: Библиотека журнала
"Двести", 1994.
6. Рыбаков В. Идея межзвездных коммуникаций в фантастике.- "Двес-
ти", 1994, Б.
7. Тюрин А. Фантастика - это вам не балет, тут думать надо.-
"Двести", 1994, А.
8. Штерн Б. Второе июля четвертого года.- Одесса: "Виан", 1994.
-----------------------------------------------------------------
Аналогии
Алексей ПАНШИН, Кори ПАНШИН
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
25 октября 1963 года Хьюго Гернсбек, выступая перед обществом
любителей фантастики Массачусетского технологического института,
сказал:
"Терпеть не могу, когда чистейшей воды фэнтези подсовывается
легковерным читателям как научная фантастика. По-моему, это мо-
шенничество. Я прочел вышедший в 1962 году сборник "Девять науч-
но-фантастических рассказов - лауреатов премии Хьюго", и воспри-
нял его как личное оскорбление. Я бы назвал эту книгу так: "Во-
семь фантастических сказочек и один научно-фантастический рас-
сказ".
Термин научная фантастика (science fiction) изобрел Хьюго Гер-
нсбек. Премия "Хьюго", ежегодно присуждаемая на Всемирном конвен-
те любителей фантастики, названа так в честь того же Хьюго Гер-
нсбека. И все-таки он отрекся от восьми из девяти лауреатов пре-
мии его же имени. Вот эти девять рассказов: "Дарфстеллер" Уолте-
ра Миллера, "Аламагуса" Эрика Фрэнка Рассела, "Исследовательский
отряд" Мюррея Лейнстера, "Звезда" Артура Кларка, "Иначе все моря
были бы переполнены устрицами" Авраама Дэвидсона, "Необъятный
двор" Клиффорда Саймака, "Адский поезд" Роберта Блоха, "Цветы для
Элджернона" Дэниэла Киза и "Самое длинное плавание" Пола Андерсо-
на.
Итак, загадка: какой же из этих рассказов - истинная НФ?
Один из пяти, опубликованных ранее в "Astounding" - НФ-журна-
ле для технарей? Или это "Исследовательский отряд" Мюррея Лей-
нстера, чей рассказ "Сбежавший небоскреб" "Amazing" перепечатал
из выпуска "Argosy" за 1919 год, и который напечатал немало
произведений в "Science Fiction+", последнем журнале, который в
50-е годы издавал Гернсбек? Была ли это "Звезда" Кларка, которо-
го Гернсбек назвал одной из самых выдающихся фигур истинной НФ? А
может, это "Самое длинное плавание" Пола Андерсона - этот рас-
сказ Хол Клемент, профессиональный астроном, хвалил за высокий
уровень достоверности астрономических данных?
Лично нам кажется, что настоящая НФ - это "Цветы для Элджерно-
на" Дэниэла Киза из "Fantasy and Science Fiction". Так нам кажет-
ся.
Но дело не в том, какой именно из этих рассказов можно счи-
тать НФ, а в том, что оставшиеся восемь НФ не являются.
К 1963 году у Гернсбека уже сложилось особое мнение о разви-
тии жанра НФ. Отрицательное, естественно: "Декаданс!" Как и Стар-
джон, круто расправившийся с 90% НФ ("дерьмо!"), Гернсбек строго
осудил тот же процент НФ за принадлежность к неудобоваримой фэн-
тези (сомневаемся, правда, совпали ли бы 10% Гернсбека и Старджо-
на?)
Ассоциация писателей-фантастов Америки - наследников Гернсбе-
ка - составила антологию лучших рассказов НФ, рассказов, которые
могли быть удостоены премии "Небьюла", если бы эта премия сущес-
твовала до 1965 года. Книгу назвали "Зал Славы научной фантасти-
ки". Редактором ее был Роберт Силверберг, а вошли в нее рассказы,
считающиеся лучшими за всю историю жанра. В этой антологии были
представлены самые почитаемые в мире НФ авторы и произведения.
Если уж 10% "лучшей НФ" по Старджону действительно существуют, то
именно они в этот том и попали. Неизвестно, правда, многие ли из
этих рассказов сам Гернсбек согласился бы считать настоящей НФ...
Вот что говорил Гернсбек в 1963 году:
"В апреле 1926 года я выпустил первый номер "Amazing Stories",
дав ему подзаголовок "Scientifiction magazine". Не совсем изящ-
ный термин, возможно, но даже в то время - время, когда НФ только
зарождалась - я был твердо убежден, что "Amazing" должен стать
журналом научной литературы, дабы обособить НФ от других жанров.
Потом я добавил лозунг, лучше объясняющий саму идею НФ - "Сегод-
ня - экстравагантная фантастика, завтра - общеизвестный факт". С
1926 по 1929 год - пока я издавал "Amazing" - оба эти постулата
красовались на титуле журнала. Для первого номера "Science Wonder
Stories", который вышел в июле 1929 года, я придумал еще один ло-
зунг - "Пророческая фантастика - предтеча научного факта". И мне
кажется, этот лозунг актуален до сих пор. НФ - как бы она не на-
зывалась - должна затрагивать во-первых и в основном будущее.
Научная фантастика и существует для того, чтобы в форме расска-
зов предвосхищать грядущие чудеса прогресса. А это не что иное,
как исследование и использование свойств пространства и
времени..."
(Тем не менее, из трех рассказов - "Звезда", "Исследова-
тельский отряд" и "Самое долгое плавание" - по крайней мере два,
а то и все три, по мнению Гернсбека, НФ не являются).
"...Жанр Жюля Верна и Герберта Уэллса извращен в настоящее
время до такой степени, что даже при большом желании в том, что
называется НФ, науки нет ни на грош. Классическая НФ Верна и Уэл-
лса (за редким исключением) была серьезной, поучительной и нази-
дательной. Она писалась не ради забавы и развлечения читателей -
она несла информацию. Вот где разница между технологической НФ и
фантастическими сказками - фэнтези. Или научная - подчеркиваю:
НАУЧНАЯ фантастика - или фэнтези. Эти жанры несовместимы, они не
могут сосуществовать в одном произведении..."
Из рассказов, что вошли в "Зал Славы НФ", Гернсбек опублико-
вал лишь один, самый ранний - "Марсианскую одиссею" Стэнли Уэй-
нбаума (1934 год). Что это: научная (с ударением на слове науч-
ная) фантастика - или фэнтези? По Гернсбеку, они несовместимы...
Вот, для сравнения, рассказ в жанре научной фантастики ("са-
йентификшн" по Гернсбеку) - "Сэм Джонс, радиобутлеггер" Волни Ма-
тисона. Вот как представлял читателям этот рассказ Гернсбек:
"История о жестоких днях, когда радио используется в корыс-
тных целях, а некоторые обращают его во зло, экспериментируя на
ничего не подозревающих людях. Даже если все это и выдумка, при-
думано достаточно хорошо, чтобы научить кое-чему пользователей и
покупателей радиотехники".
Каким бы ни был этот рассказ, он совсем не похож на "Розу для
Экклезиаста" Желязны, "Грядущее очарование" Лейбера, "Рожденного
мужчиной и женщиной" Ричарда Матесона или "Марсианскую одиссею"
того же Уэйнбаума.
Если Гернсбек прав - а мы должны с ним согласиться, ведь имен-
но он определил НФ как жанр - когда, в таком случае, поддельная
НФ стала вытеснять НФ истинную? Когда это произошло?
Немного истории.
Гернсбек основал журнал "Amazing Stories" в апреле 1926 года.
Тогда он имел по поводу НФ такую же точку зрения, какой продол-
жал придерживаться и в 1963 году. В первом же номере он провоз-
гласил, что НФ должна предсказывать, обучать и не предаваться
пустым фантазиям.
"Рассказ в жанре научной фантастики должен быть на три четвер-
ти литературой и на четверть - наукой".
Еще цитата:
"Научная фантастика - новая мощная сила Америки. НФ-рассказы
обсуждают все: изобретатели, ученые и школьники. Учителя рекомен-
дуют эти рассказы ученикам, так как они чрезвычайно расширяют
кругозор молодежи. Мудрые родители позволяют своим чадам читать
НФ, зная, что она поможет им быть в курсе последних достижений
науки, многому научит, и, главное, оградит от заполненной сексом
и жестокостями бульварной литературы".
Хьюго Гернсбек знал, как подавать свои идеи. Один из его жур-
налов даже провел конкурс писем на тему "Что для меня значит
научная фантастика?"
Похвальный отзыв второй степени заслужил Эдвард Э."Док" Смит,
написавший, что "для ученого не существует литературы более прив-
лекательной, чем хорошо написанная и тщательно продуманная НФ".
Отзыва первой степени удостоился Джек Уильямсон: "Грядет но-
вая эра... Наука ответит на вызов - тысячами изобретений, вдох-
новленными НФ".
Первое место в этом конкурсе занял Б.С.Мур (в отличие от Сми-
та и Уильямсона, он не был писателем). Мур написал так:
"Несколько месяцев назад я не мог понять, что же такое четы-
рехмерное пространство с точки зрения науки. Сейчас я понял это
(само собой, теоретически) - исключительно благодаря НФ. Да, ес-
тественно, у каждого автора - свой подход к научным теориям, но
сравнивая их точки зрения, тщательно взвешивая, каждый может сос-
тавить для себя приемлимые объяснения".
Гернсбек хотел назвать свой журнал "Scientifiction", но "пос-
ле трезвых размышлений издатель (т. е. сам Гернсбек - А.П., К.П.)
решил, что название "Удивительные истории" будет привлекательнее
для масс. Ведь все, что имеет отношение к науке, кажется слишком
сложным для среднего читателя".
Гернсбек печатал НФ с 1908 года в разных журналах: в "Radio
News" (там-то и был напечатан "Сэм Джонс, радиобутлеггер"),
"Science and Invention". Последний был журналом типа "Popular
Mechanics", но гораздо интереснее, развлекательнее. "Science and
Invention" печатал научные статьи-прогнозы и их беллетристичес-
кие эквиваленты. Печатал Гернсбек Эдгара Аллана По - "отца науч-
ной фантастики", Жюля Верна ("Он предсказал конструкцию современ-
ной подводной лодки до последнего винтика!"), Уэллса.
Гернсбек печатал и свои рассказы, положив тем самым начало
традиции, которой следовали чуть ли не все редакторы после него.
Так опубликовал он свою "Магнитную бурю", "Электрическую дуэль",
повести "Ральф 124С 41+" и "Научные приключения барона Мюнхаузе-
на".
Он перепечатывал рассказы авторов типа Мюррея Лейнстера из
приключенческих журналов. Он публиковал перепечатки из "Science
and Invention" и иногда перепечатки перепечаток.
Гернсбек вывел в свет новых авторов, таких, как Дэвид Келлер,
Харл Винсент, С. П. Мик, Эд Эрл Репп, А. Хайатт Веррилл и Стен-
тон Э. Кобленц - сейчас все они почти забыты. В основном они пи-
сали о будущих открытиях и изобретениях.
Самое известное произведение, напечатанное впервые в "Amazing"
(в отличие от многих других, автор этого романа не забыт) - "Кос-
мический жаворонок" Эдварда Э.Смита, повествование о первой эк-
спедиции к звездам. Вот что писал о ней Гернсбек:
"Изобретательнейший сюжет, волнующие и захватывающие приключе-
ния, плюс любовь, авантюра и добрая порция науки - все это раз-
бросано в живописном беспорядке по страницам этого произведения".
И далее:
"Когда вы закончите читать "Жаворонка", вы согласитесь с нами:
это - одно из самых выдающихся произведений научной фантастики за
все последнее десятилетие".
И опять хочется спросить: когда же угасла мечта Гернсбека о
предсказывающей, обучающей и назидающей фантастике? Когда же
научная фантастика обернулась "неудобоваримой фэнтези"?
С апреля 1926 по 1929 год у Гернсбека не было конкурентов. Он
был единственным издателем НФ. Он - и никто другой - устанавли-
вал правила игры. Он определял, что есть НФ и показывал, какая
она есть (рассказы он подбирал, естественно, на свой вкус). С ию-
ня по декабрь 1929 года у него появилось два новах НФ-журнала.
Продолжал выходить "Amazing", редактором которого сначала зна-
чился Артур Т. Линч, а после ноября - Т. О'Конор Слоун (который
de facto редактировал журнал и при Гернсбеке). "Amazing" изо всех
сил старался воплощать заветы Гернсбека, публикуя Жюля Верна, Дэ-
вида Келлера, Харла Винсента, С.П.Мика, Боба Ольсена, Стентона
Кобленца и Клер Уингер Харрис.
Гернсбек начал издавать еще два журнала: "Science Wonder
Stories" и "Air Wonder Stories". Девизом "Air Wonder Stories" бы-
ло следующее изречение: "Будущее авиации рождается воображением".
Рассказы были "...ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО о полетах будущего, научно-техни-
чески-механически достоверные, полные приключений, достижений и
открытий". "Air Wonder" очень быстро прогорел и в 1930 году Гер-
нсбек объединил два журнала в один - "Wonder Stories". В этом
журнале печатались те же Г. Дж. Уэллс, Дэвид Келлер, С. П. Мик,
Стэнтон Кобленц, Эд Эрл Репп, А. Хайатт Веррилл и Клер Уингер
Харрис.
Итак, уже в 1929 году появилась возможность существования фан-
тастики, не соответствующей определению Гернсбека. Выходили два
журнала - и точки зрения их редакторов на НФ могли и не совпасть.
Один из редакторов - Т. О'Конор Слоун, родился в 1851 году. Он
стал редактором "Amazing", когда ему было уже под восемьдесят. И
этот белобородый старец издавал "Amazing" до 1938 года.
Слоун, как и Гернсбек, вырос в Век Изобретений. Его сын был
женат на дочери Томаса Эдисона. Можно было бы предположить, что
идеи и вкусы Гернсбека и Слоуна совпадут, но увы: Слоун не был
Истинно Верующим. Известно, что он не верил в космические полеты
- что, впрочем, не мешало ему публиковать рассказы о них. При
этом, естественно, он считал все это чистейшей игрой воображения.
В 1930 году Слоун напечатал первые произведения Джона Кэмпбелла,
в том числе роман "Грядет Черная Звезда". Он печатал "Разрушите-
лей Вселенной" Эдмонда Гамильтона, и второй роман Эдварда Э. Сми-
та "Космический жаворонок три".
Была ли эта настоящая НФ или замаскированная фэнтези - наподо-
бие заклеймленных Хьюго Гернсбеком рассказов, лауреатов премии
его имени? Слоун не знал, да и не разбирался в этом. Если бы ему
очень хотелось это выяснить, он бы спросил у Гернсбека, един-
ственного хранителя ключей от врат царства истинной НФ. Но слабо
верится, что Слоун делал это хотя бы однажды.
В январе 1930 года у "Amazing" появился соперник - журнал
"Astounding Stories of Super-Science" под редакцией Гарри Бейтса.
"Amazing" и "Science Wonder" были журналами-аристократами: в луч-
шие времена они печатались на хорошей бумаге, в большом респекта-
бельном формате. А новичок "Astounding" был одним из поколения
приключенческих журналов. Он издавался на дешевой бумаге и в
стандартном формате массовых журналов. Он и выглядел проще, и был
не таким уж поучительным.
Гарри Бейтс скептически относился к Гернсбеку:
"Ох уж этот "Amazing Stories"! Как-то я купил экземплярчик.
Редкостная чушь! Горы тривиальностей, сплошной вздор, написанный
людьми, у которых нет ни капли воображения!"
Тот же Бейтс:
"Я перебрал сотню возможных названий журнала. Мне больше все-
го нравилось "Tomorrow", но я даже не показал этот вариант Клей-
тону [Уильям Клейтон - владелец Publishers Fiscal Corporation
(позже переименована в Clayton Magazines), издававшей
"Astounding" до 1933 г.- Ред.], так как "Tomorrow" ("Завтра") -
название слишком расплывчатое, неопределенное, жеманное. Следую-
щим вариантом был "Science Fiction". Тут было и указание на жанр,
и достоинство, но я отказался и от этой мысли: термин еще не был
широко известен ("Amazing" предпочитает жуткий неологизм
"scientifiction") и читатель может предположить, что ему подсовы-
вают ортодоксальные бесцветные истории о нынешней науке. Третий
вариант, на котором я и остановился - "Astounding". Да, название,
конечно, не совсем аристократичное, но задорное и привлекающее
внимание. Кроме того, оно звучит похоже на "Amazing" и, надеюсь,
привлечет и его читателей.
Никогда не забуду, как Клейтон читал мой список названий
вслух, пробуя каждое на вкус. Не уверен, что вторая часть назва-
ния определилась в то же утро, но я могу объяснить и то, почему
мы выбрали именно "Super-Science". Согласен, звучит слегка
вульгарно, но попадание точное. Сверхнаука - это гораздо больше,
чем просто наука. Это нечто над наукой. Мы сразу отбрасывали эту
условность.
Говоря начистоту, ранняя НФ почти не имела отношения к той
науке, которую делают ученые. Если бы авторы знали о последних
достижениях науки, имели больше конкретных научных знаний, да еще
старались бы строго придерживаться всего этого, то я вообще сом-
неваюсь, что они написали бы хоть что-нибудь по-настоящему фан-
тастическое. На самом деле, почти все, что считается НФ - ничто
иное как фантазии, не имеющие отношения к настоящей науке. Сей-
час с этим уже соглашаются, но представьте, что было бы, если бы
я заявил это несколько лет назад? Неужели кто-то думает, что сей-
час в НФ больше науки, чем тогда? Да, написана она лучше, дает
больше пищи для ума, но при чем здесь наука? Покончим с этим, и
да здравствует спасительная Сверхнаука!"
И далее:
"Некоторые читатели требуют печатать в "Astounding" рассказы
того же толка, что печатает "Amazing", но мне совершенно ясно,
что большая часть нашей аудитории этого не примет. Рассказы из
"Amazing" - это что, классика? Охотно верю, но - хотите, открою
секрет? Одно время я пытался вывести гибрид рассказа с лучшими
качествами "Astounding" и "Amazing", но - увы! Оказалось, что они
несовместимы..."
Итак, два голоса из трех - против Гернсбека. Один редактор,
Т.О'Конор Слоун, вообще не знает точно, что такое НФ. Другой -
Гарри Бейтс - считает, что НФ - это... фэнтези.
К 1936 году "Astounding" (под редакцией Ф. Орлина Тремейна)
выходил ежемесячно. "Amazing" - раз в два месяца. В этом же году
Гернсбек продал "Wonder Stories" фирме Standard Magazine, изда-
вавшей "пульпы" - журналы простые и дешевые. Короче говоря, идея
Гернсбека о сущности НФ работала только до тех пор, пока ей не
было альтернативы. Стоило появиться конкуренции - и Гернсбек про-
горел.
Вспомним слова Гернсбека. НФ - серьезная, наставительная и
познавательная. Она создана не для того, чтобы развлекать или
удивлять. Она несет знания, и именно в этом разница между техно-
логической НФ и фэнтези. Или это научная фантастика, или это фэн-
тези, два эти жанра соединить невозможно.
Научная фантастика 20-х годов (когда бал правил Гернсбек) бы-
ла фантастикой предсказывающей великие открытия (как, скажем,
"Ральф 124С 41+"). Такую фантастику писали Дэвид Келлер, Боб
Ольсен, Клер Уингер Харрис и Эд Эрл Репп.
Псевдо-НФ 30-х годов (когда она уже вышла из-под контроля Гер-
нсбека) существовала, чтобы удивлять и развлекать. Печатали ее в
"Astounding", а писали Эдвард Э. Смит, Джон Кэмпбелл, Мюррей Лей-
нстер, Джек Уильямсон. Их произведения - это буйные наднаучные
фэнтези. Это - фантазии абстрактной науки. Кэмпбелл начал писать
их под псевдонимом Дон А. Стюарт и продолжал делать это, уже бу-
дучи редактором "Astounding".
15 июля 1970 года появился первый выпуск "Library Jornal",
библиографического журнала НФ, издаваемого Ассоциацией писате-
лей-фантастов Америки. Рекомендательный список фантастики, напе-
чатанный в этом номере, был составлен Алексеем Паншиным по соб-
ственным материалам, а также по материалам Джеймса Блиша, Л.Спрэг
де Кампа, Деймона Найта, Андре Нортон, Джоанны Расс, Роберта Сил-
верберга и Джека Уильямсона. Этот список можно рассматривать как
показатель того, какая именно НФ интересует работающих писате-
лей-фантастов.
В библиографии указаны шестьдесят два научно-фантастических
романа, вышедшие в период с 1926 года (когда Гернсбек начал изда-
вать "Amazing"). Из них тридцать два были частично или полностью
напечатаны в НФ журналах. Ни один из них не был напечатан Хьюго
Гернсбеком.
Самый ранний роман - "Космический легион" Джека Уильямсона -
печатался в "Astounding" в 1934 году. Девять самых давних рома-
нов (те, что вышли до 1948 года) были опубликованы или в
"Astounding", или в "Unknown". Это "Барьер зла" Эрика Фрэнка Рас-
села, "Не дай пасть тьме" Л. Спрэг де Кампа, "Серый Ленсмен"
Эдварда Э.Смита, "Волшебник-недоучка" Флетчера Прэтта и Л.Спрэг
де Кампа, "Слэн" А. Э. Ван Вогта; "Там, за гранью" Роберта Хай-
нлайна, "Жена-колдунья" Фрица Лейбера и "Мир Нуль-А" Ван Вогта.
Что из этой классики Гернсбек признал бы НФ, а что проклял бы как
фэнтези?
История НФ коротка - с апреля 1926 года по декабрь 1929 года.
Эра Гернсбека.
Но честнее будет сказать, что НФ (как понимал ее Гернсбек) ни-
когда и не существовала. Мечта не воплотилась, не реализовалась.
И главная вина за то, что НФ превратилась в фэнтези - на самом
Гернсбеке.
Гернсбек назвал свой журнал "Amazing", а не "Scientifiction" -
и эта уступка стала роковой. Сам Гернсбек не только опубликовал
оперу "Космический жаворонок", но и очень хвалил ее - ее, типич-
ную фэнтези!
Он напечатал повесть Гамильтона "Проклятие кометы" - такую же
фэнтези, какие Гамильтон печатал в "Weird Tales". Он напечатал
"Великий Разум Марса" Берроуза, аннотировав его как "новый, пол-
ный приключений и науки роман". А в последнем своем журнале
"Science Fiction+" Гернсбек напечатал два рассказа Гарри Бейтса.
Да-да, того самого Бейтса!
Итак, либо сам Гернсбек был не в силах отличить НФ от фэнтези,
либо он, идя на компромисс, печатал фэнтези, заявляя при этом во
всеуслышание о любви к научному факту, либо у него было специфи-
ческое понимание науки. И, наверное, поэтому "Science Wonder
Stories" - последнее прибежище НФ - был таким же недолговечным и
нежизнеспособным журналом, как и "Air Wonder Stories".
На счету у Гернсбека лишь одна победа. Хотя идею, по его мне-
нию, и извратили, название жанра прижилось. В 1932 году "Amazing"
сменил подзаголовок на "Журнал научной фантастики". "Astounding
Stories" в 1938 году стал называться "Astounding Science Fiction".
Термин выжил, потому что был четким, относительно гибким и
достаточно солидно звучащим. Респектабельность эта, правда, была
переходяща - но это уже зависело от случая. Предсказание атомной
бомбы, например, привлекло внимание людей, серьезнее которых и не
бывает...
Сейчас НФ уже не нуждается в респектабельности. Книги и рас-
сказы, библиографии лауреатов премий "Хьюго" и "Небьюла", тома
серии "Зал Славы научной фантастики" - все это достаточные осно-
вания для самоутверждения. Наше самоутверждение основано на том,
что фантастика - форма искусства, удивительный и изысканный спо-
соб рассказывать о нас, о наших чувствах и ощущениях. Наука,
предсказания и предвидения тут совсем не при чем. И, несмотря на
то, что уже очень многое достигнуто, что есть значительные ре-
зультаты - все лучшее еще впереди.
Даже при беглом взгляде на жанр ясно, что термин "НФ" не мо-
жет охватить весь диапазон фантастики. В 1963 году Гернсбек был
прав. Надо взглянуть правде в лицо. Мы позорим его имя. Мы дей-
ствительно обманщики, плодящие фэнтези.
Как сказал Сэм Московиц: "Настоящий отец научной фантастики -
Хьюго Гернсбек, и никто не сможет отнять у него этого звания".
НФ была мечтой Гернсбека. Торжественно похороним ее рядом с
ним.
Перевод с английского
Елены Буклерской
-----------------------------------------------------------------
Тост
Борис МИЛОВИДОВ
ОДА БИБЛИОГРАФИИ ФАНТАСТИКИ
Сейчас, когда компьютеры и множительная техника стали более
доступны, труд библиографа, упростившись, не облегчился. Да, дис-
кеты вместо картотек и тематические распечатки вместо механичес-
кого перебирания карточек. Да, не бегающие, зачастую слепые маши-
нописные строчки, а хороший ксерокс после хорошего принтера. Это
прекрасно, но не это главное.
Есть любители фантастики, читающие, как правило, то, что нра-
вится, или то, что попадется.
Есть фэны, стремящиеся прочитать все и все узнать.
И есть библиографы, вынужденные читать ВСЕ, чтобы из невообра-
зимого массива литературной продукции вычленить то, что имеет ка-
сательство к фантастике. А это - стопки книг, журнальные подшив-
ки, кипы газет. И все это необходимо проработать. Есть категория
людей, мнящих себя крупными библиографами и даже убеждающих дру-
гих считать их таковыми, труд чей не идет дальше более-менее вни-
мательного копирования данных из "Книжной летописи" и "Летописей
книжных" и "газетных статей". Ну, знакомые еще кой-каких сведе-
ний подбросят. И неутомительно, и комфортно. Но ведь фантасти-
ка-то далеко не всегда "маркирована". И библиография - не унылое
переписывание, а поиск. И роешься ты в этой груде, листаешь
производственные романы (а вдруг чего-то не то изобрели), впихи-
ваешь в глаза строчки сельскохозяйственных эпопей (а вдруг че-
го-то не то вырастили), кривишься, но читаешь шпионско-милицей-
ские опусы (а вдруг оный закордонный изверг информацию считывает
телепатически и так же телепатически гонит ее прямо в ЦРУ). И пе-
реворачиваешь страницу за страницей, пока спина не заноет, пока в
глазах не зарежет до нестерпимости, пока пальцы не начнет сво-
дить. И бежишь в курилку (если сидишь в Публичке), нервно высма-
ливаешь одну за другой несколько папирос и заодно подводишь итог:
проработал столько-то книг из списка наиболее вероятных,
столько-то журналов за столько-то лет, столько-то подшивок
газет... И что же? Роман Иванова я читал, теперь хоть САМ списал
данные на его журнальную публикацию. О повести Петрова догадывал-
ся, но теперь прочитал САМ и САМ же информацию о ней зафиксиро-
вал. А вот рассказ Сидорова, хоть и назван фантастическим, имеет
к фантастике такое же касательство, как я к выборам Папы Римско-
го. Зато вот тот сборничек старенький я заказывал не зря, сразу
две вещи, о которых, насколько помню, ни в одной из известных мне
библиографий не упоминалось. Это уже - открытие. МОЕ ОТКРЫТИЕ.
Правда, вот рассказик тот смутный, с английского... Автор там
вроде должен быть не Джонс, а Джинс... Да и название другое...
Ладно, дома посмотрю, когда карточку заведу: залезу в англоязыч-
ную картотеку, все равно название оригинала необходимо указывать.
А то эти переводчики да редактора такую порой отсебятину несут! И
выкуриваешь ты еще одну папиросину, про запас, и думаешь: что ж,
десяток новых позиций, два десятка проверенных да плюс к этому
сколько вычеркнутых, требовавших проверки и оказавшихся не фан-
тастикой... Хороший день, плодотворный. Бросаешь папиросу, а те-
бя уже - как магнитом - тянет к столу, на котором остались неп-
росмотренные материалы. И так - до закрытия библиотеки, изо дня в
день, из года в год, десятилетиями. И ведь денег за это не пла-
тят вовсе, или платят мало и редко (если только ты не в штате ка-
кой-то солидной конторы, где именно это и входит в круг твоих
обязанностей - но это уж вовсе вариант, увы, антинаучно-утопичес-
кий), и никто тебя к этим разысканиям не принуждает. Да, работа
тяжелая, утомительная, порой - чисто механическая, да и отрытые
тобой крупицы далеко не всегда золото. Но такова уж твоя планида,
твой крест библиографа. И ведь затягивает, затягивает почище нар-
котика... Пусть и злишься ты, и, продравшись сквозь похождения
маркиза Н. в Монте-Карло и душевные терзания милой и порядочной
крестьянской девушки Параши, соблазненной и покинутой красавчи-
ком-негодяем графом Р., наткнувшись наконец на что-то родимое и
знакомое, на призрака стенающего и бездомного, на сумасшедшего
профессора, вострящего лучи смерти супротив всего человечества,
на барина-самодура, коему дворовый "кулибин" выстроил избу-верто-
лет, а то и на очаровашку-комсомолочку, проданную в гарем и не-
медленно учинившую там всепланетную феминистическую революцию,
пусть и морщишься, пусть и бормочешь раздраженно: "Господи, ка-
кое ж дерьмо тогда печатали, почти как сейчас!", но ведь дан-
ные-то фиксируешь, и в душе - все равно доволен. НАШЕЛ!
-----------------------------------------------------------------
Новые строки летописи
1994 HUGO AWARDS WINNERS
Best novel
Green Mars
Kim Stanley Robinson
Best novella
"Down in the Bottomlands"
Harry Turledove
Best novelette
"Georgia on My Mind"
Charles Sheffield
Best short story
"Death on the Nile"
Connie Willis
Best non-fiction book
The Encyclopedia of Science Fiction
John Clute & Peter Nicholls, eds.
Best dramatic presentation
Jurassic Park
Best professional editor
Kristine Kathryn Rusch
("The Magazine of Fantasy and Science Fiction")
Best professional artist
Bob Eggleton
Best original artwork
Space Fantasy Commemorative Stamp Booklet
Stephen Hickman
Best semi-prozine
"Science Fiction Chronicle"
Andrew I.Porter, ed.
Best Fanzine
"Mimosa"
Dick & Nicki Lynch, eds.
Best fan writer
Dave Langford
Best fan artist
Brad W. Foster
John W. Campbell Award
(for best new writer 1992-93
[not a Hugo])
Amy Thomson
Locus, 10'94
-----------------------------------------------------------------
Вечный думатель
Дмитрий ГРОМОВ, Олег ЛАДЫЖЕНСКИЙ
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЯМ
Уважаемые господа издатели! А не надоело ли Вам издавать то,
что Вы до сих пор издавали? В двадцатый раз перепечатывать "Хро-
ники Эмбера" Желязны, выпускать очередное собрание сочинений Хай-
нлайна, менять названия уже десятки раз изданных и переизданных
произведений Кинга, откапывать еще не издававшиеся рассказы
Ван-Вогта (то, что они весьма посредственные - не важно, главное
Ван-Вогт, да еще не изданный!), и т.п. О тех, кто печатает "Прос-
то Марию-48", мы просто не говорим.
Давайте честно признаемся друг другу: огромный пирог зарубеж-
ной фантастики, еще недавно казавшийся необъятным, практически
съеден, сейчас спешно подбираются оставшиеся крохи, идет жесто-
чайшая конкуренция; те, кто побогаче, закупают права на новые,
постконвенционные тексты - ибо эра "пиратства", похоже, заканчи-
вается, а остальные только облизываются, переиздают уже изданное
и лихорадочно ищут, что же они еще проглядели?
И никто (вернее, почти никто) не догадывается оглядеться по
сторонам и выяснить, а кто и что пишет у нас - в бывшем Совет-
ском Союзе, теперешнем СНГ? Те же, кто не поленился оглядеться,
обнаружили, что у нас, оказывается, полно своих авторов, которые
пишут ничуть не хуже (а зачастую и лучше!) американцев. И не на-
до ехать за тридевять земель, платить кучи долларов, подписывать
договора с драконовскими ограничениями - с тем, чтобы получить
вожделенные тексты с блестящим клеймом "Made in USA" - но зачас-
тую сомнительного качества.
Те, кто поумнее, уже начали издавать отечественную фантастику
- и дела у них идут совсем неплохо. Яркий пример - тот же нижего-
родский "Флокс". Его "Золотая полка фантастики" не залеживается
на складах и лотках - и издатели намерены вскоре вообще отка-
заться от "зарубежки", которая продается значительно хуже, и пол-
ностью переключиться на отечественную фантастику. Тем более, что
рукописей "Флокс" набрал уже на пять лет вперед.
Но, тем не менее, рынок отечественной фантастики у нас нахо-
дится в зачаточном состоянии. Эта "экологическая ниша" все еще
практически не занята. Не пора ли ее занять? Тем более, что дру-
гих ниш в книгоиздательском бизнесе практически не осталось! Тот,
кто успеет сделать это первым - тот и получит основную часть при-
были. Как вы думаете, сколько в итоге заработал тот издатель, ко-
торый "открыл" тогда еще никому не известного Стивена Кинга?..
Правильно. Не один десяток миллионов. Долларов. А у нас есть свои
"кинги" и "желязны", которых еще только предстоит "открыть"! Хо-
тите успеть? Тогда поспешите, ибо Вы здесь не одни!
"Рискованно!" - скажите Вы. Да, рискованно. Отечественных фан-
тастов у нас почти не знают. Нужна реклама, нужна "раскрутка",
нужны немалые вложения средств, нужно время. Но в итоге Вы имее-
те реальный шанс стать монополистами на рынке отечественной фан-
тастики. Ибо набор авторов у "Флокса" ограничен, а других серьез-
ных конкурентов пока не наблюдается. ПОКА... И, кроме того - из-
давать "зарубежку", спрос на которую быстро падает, при одновре-
менной жесточайшей конкуренции - не рискованно?!
Ник. РОМАНЕЦКИЙ
НЕСКОЛЬКО МЫСЛЕЙ ПО ПОВОДУ НАВОДНЕНИЯ
Всякое наводнение рано или поздно заканчивается. Стихает ве-
тер, откатывается назад вода, отмывая почву в одних местах и за-
валивая грязью другие. Приходя в полную негодность, рушатся ста-
рые и построенные халтурщиками новые здания. Жизнь входит в свою
обычную колею, но людям приходится делать выводы, дабы избежать
удара стихии в следующий раз...
Нечто подобное наводнению пронеслось по отечественной фантас-
тике в последние годы. Настала пора делать выводы, пусть даже и
отмеченные присущей каждому человеку субъективностью: из многих
субъективных взглядов и складывается объективная картина любого
явления. Или хотя бы картина, претендующая на объективность.
Теперь уже ни для кого не секрет, что в массе своей отечес-
твенная фантастика оказалась сродни старому зданию. Или новому,
но...
Конечно, можно обвинять во всех смертных грехах издателей, ко-
торых не интересует судьба родной литературы. Конечно, можно ве-
шать собак на дурной вкус читающей публики. Но если не уподоб-
ляться страусу, то остается сделать легко напрашивающийся вывод -
русская фантастика на данном этапе проиграла схватку своей ан-
глоязычной конкурентке по одной-единственной причине: она оказа-
лась менее интересной. А в этом русскоязычным фантастам нужно ви-
нить только самих себя.
Другое дело, что поражение это было обусловлено целым рядом
совершенно объективных причин. Чтобы понять их, надо вспомнить
условия, в которых начала развиваться современная русская фантас-
тика.
Конец пятидесятых - начало шестидесятых. Хрущевская оттепель,
первый глоток чего-то, смахивающего на свободу. Фантастика пере-
живает бурный взлет. Такой же бурный взлет переживает противос-
тояние "физиков" и "лириков", завершившееся временным поражением
последних - ведь коммунизм должны строить инженеры. В результате
на производство хлынули полчища инженеров. В результате те же ин-
женеры пришли в фантастику.
Но литература - это не теория машин и механизмов. А мозг, спо-
собный рассчитать напряжения в консольной балке, статистически не
всегда способен изложить на бумаге человеческие переживания. Но
выделиться из общей массы начинающих литераторов каким-то обра-
зом надо. Мозг инженера привык работать экономно и рационально. И
вот рождается лозунг "Хорошая фантастика - это новые идеи! Или
хотя бы новые повороты старых..." Долой вторичность! Использова-
ние уже высказанной кем-то идеи - это плагиат! И неважно, что вся
большая литература держится на нескольких "вечных" темах. Если не
можешь придумать новую идею, придумай новую ситуацию. И - вперед,
на мины!
А на школьных уроках внушают - литература должна: 1) учить; 2)
отражать действительность; 3) вести за собой. Катерина - луч све-
та в темном царстве... Печорин - лишний человек... Чтобы не было
мучительно за бесцельно и не жег позор... "И воще песателя - ин-
женеры человеческих душей..."
Так родилась проза идей (язык не поворачивается назвать ее ли-
тературой).
И если не выдержала конкуренции основанная на голой идеологии
экономика, почему это должна была сделать фантастика? Ведь проза
идей дает пищу для ума, а литература всегда и везде в первую оче-
редь давала пищу для сердца.
Вышесказанное вовсе не означает, что автор - ретроград. Прос-
то в литературе новая идея не должна быть самодовлеющим фактором.
Вторая причина поражения имеет те же корни, что и первая. Мыш-
ление инженера устроено таким образом, что ему гораздо проще при-
думать десяток новых идей, чем выписать судьбу и характер хотя бы
одного человека. А если еще учесть, что при существовавшей изда-
тельской системе вероятность опубликовать написанный новичком ро-
ман практически равнялась нулю, то не удивительно, что большин-
ство существующих ныне писателей являются в первую очередь авто-
рами рассказов. Вот если бы еще и большинство читателей являлось
бы любителями этой формы прозы!.. Однако им подавай романы - ведь
рассказы, дающие пищу для сердца, по пальцам можно пересчитать.
И наконец последняя причина - отсутствие профессионализма. Это
токарь (хотя тоже не всегда) зарабатывал в зависимости от коли-
чества и качества выточенных деталей. Инженеру же для этого дос-
таточно было ходить на службу и получать восьмерки в табеле. Та-
кое отношение к труду перешло и в литературу. Сам не раз слыхи-
вал, как некий автор поднимает хвост трубой, объясняя, сколько
часов он тратит на каждую фразу, сколько слов перебирает, чтобы
найти то, единственное. Вот бы токарь так же хвастал, сколько раз
он подводит резец к болванке, чтобы снять с нее десятую долю мил-
лиметра!..
Его бы собратья на смех подняли, а у нас ничего - слушают с
уважением, работает же человек. Потому и не можем мы по три-четы-
ре книги в год писать - не привыкли вкалывать по-западному. Луч-
ше состряпать рассказец объемом в авторский листик, а потом год
кричать о том, что его никто не понимает... Только не подумайте,
что я призываю халтурить. Просто литератор-профессионал обязан
находить то, единственное слово с первого же раза. Ну пусть со
второго... Тогда он и будет профессионалом в истинном значении
этого термина. Впрочем, в недавние времена всякая работа, выпол-
няемая за пределами восьмичасового рабочего дня, и называлась
"халтурой". Просто одни крыли рубероидом крыши или пилили дрова,
а другие - писали рассказики.
Конечно, это далеко не все причины, в силу которых русская
фантастика потерпела столь сокрушительное поражение, но, как мне
кажется, одни из главных. И о них должны помнить те, кто намерен
создавать новую фантастику, способную составить конкуренцию приз-
нанным авторитетам англоязычной. А в том, что она родится, нет
сомнений - ведь слабо владеющие русским языком переводчики с ан-
глийского уже сдают свои позиции. Вот только чертовски жаль, что
в очередной раз фантастику наводнили халтурщики...
Какой же она должна быть, эта новая фантастика?..
А никакой. Каждый решит это для себя сам. Надо только помнить,
что учить людей должны учебники, отражать действительность - пуб-
лицистика, а вести за собой - пропаганда. Литература же вообще
никому ничего не должна. Она просто заставляет сопереживать чита-
тельское сердце.
Надо помнить, что Элис Мэри Нортон (всем известная как Эндрю
или Андрэ), не стесняясь признается, что берет свои идеи из про-
читанного. Надо помнить, что обилие рассказов на рынке радует
только издателей, упрощая им составительскую работу, читатель же
предпочитает побыть с полюбившимися героями на протяжении нес-
колько вечеров, а не десять минут. Кроме того, сочинение хороше-
го рассказа требует гораздо большего таланта, чем сочинение хоро-
шего романа.
Надо помнить, что в литературе лучше быть токарем, чем инжене-
ром.
И, наконец, надо помнить, что само по себе соблюдение этих
правил никому ничего не гарантирует. Нужна еще такая мелочь как
талант. Ведь только потому Шекспир стал Шекспиром. И не имеет ни-
какого значения, что в нашей литературной среде его бы обозвали
графоманом, изощренным в гладкописи.
P.S. Необходимое добавление: автор по образованию - тоже инже-
нер, а потому не стоит подозревать его в зависти к получившим об-
разование в технических ВУЗах.
Святослав ЛОГИНОВ
БАЛЕТ И ФАНТАСТИКА
Размышления о путях развития русской литературы
Вероятно, самое бесперспективное занятие - рассуждать о гряду-
щих путях литературы. Литература все равно пойдет куда захочет, и
чем логичней рассуждает ученый литературовед, тем надежнее он
ошибается. И все-таки, участь Кассандры не пугает пишущую братию:
уж больно велик выигрыш - догадаешься, куда собирается сворачи-
вать литература, быстренько забежишь вперед, и вот ты уже на
скрижалях истории, где-то неподалеку от Пушкина. А коли так, то
почему бы и не поразмыслить на досуге, в каком из разделов вели-
кой русской литературы состоится давно ожидаемый прорыв.
Прежде всего, окинем взглядом прошлое, чтобы узнать, как по-
добные процессы протекали в былые времена. И там мы обнаружим,
что те области искусства, в которых совершались наиболее значи-
тельные прорывы, строго говоря, искусством-то и не были, а пред-
ставляли из себя самые что ни на есть низкопробные формы кича.
Приведу пример весьма далекий от литературы:
Я был престранных правил:
Поругивал балет,
Но раз бинокль подставил
Мне генерал-сосед.
Я взял его с поклоном
И с час не возвращал.
"Однако, вы астроном!" -
Сказал мне генерал.
Таково свидетельство Некрасова. Увы, к полному негодованию се-
годняшних балетоманов, их любимое действо было чем угодно, но не
искусством. Почтеннейшая публика, вооружившись мощной оптикой,
ходила разглядывать ножки танцовщиц. И недаром Лев Толстой столь
гневно выступал против подобного развратного дрыгоножества. А
Мольер - человек предрассудков лишенный - в своих комедиях между
действиями писал попросту: "Балет". Какой балет? А не все ли рав-
но?.. Пусть скучающие зрители во время смены декораций любуются
обилием женского мяса. Вот и все искусство.
Но явились Петр Ильич Чайковский и Мариус Петипа и оказалось,
что дрыгоножество способно передавать тончайшие оттенки чувств. И
уж потом, задним числом театралы припомнили, что были прекрасные
балеты и прежде "Спящей красавицы", "Щелкунчика" и "Лебединого
озера". Хотя живут они ныне в постановках современных балетмей-
стеров. И главное, они не умели изменить эпоху, хотя бы потому,
что их было мало.
Из сказанного смею сделать вывод: новые направления в искус-
стве следует ожидать там, где сегодня процветает низкопробная
халтура. Потом, когда направление возникнет и начнется теорети-
ческое переосмысление случившегося, обнаружится, что и прежде в
данной области имелись великолепные образцы истинного искусства.
Их авторы немедленно будут записаны в отцы-основатели, хотя в
свое время, создав выдающиеся произведения, они не смогли соз-
дать школы.
Но так ли обязательно новая литература должна "не ведая стыда"
произрастать из окололитературного сора? К сожалению, это необхо-
димое требование. Чтобы новое завоевало место под солнцем, надо,
чтобы его читали, смотрели, слушали. Никакой авангардизм не су-
меет создать новый пласт искусства просто потому, что его никто
не заметит. Возможно, наработки авангардистов будут использованы
другими художниками, но сам авангард и через сто лет останется
чем-то созданным на потребу ничтожной кучки ценителей. Настоящее
искусство рождается из кича.
Вот еще пример.
В начале шестидесятых годов самой живой и по-настоящему новой
ветвью русской литературы стала научная фантастика. Нечто под
этим названием существовало и прежде, хотя вряд ли кто-то всерьез
станет считать литературой пухлые романы, воспевающие телетракто-
ра и прочие "генераторы чудес", которые считались научной фантас-
тикой в пятидесятые годы. Но подошло время и из окололитератур-
ной халтурки родилась литература. И как ни обидно, придется приз-
нать, что немалую роль в этом процессе сыграло то, что опусы Нем-
цова и Сапарина, несмотря ни на что, все-таки были популярны. Лю-
дям хотелось необыкновенного.
Ну а теперь, вооружившись передовой теорией, попытаемся преду-
гадать, из какого закоулка выпрыгнут на нас шедевры будущего ты-
сячелетия. Какая печатная продукция пользуется читательской попу-
лярностью, но весьма далека от настоящей литературы?
Большой успех в последние годы снискал ДАМСКИЙ РОМАН. К сожа-
лению, сей сопливый жанр идет не к искусству, а от него. Напиши-
те дамский роман как следует, и получится обычное реалистическое
произведение. И наоборот - любой, но обязательно глупый редактор,
вооружившись ножницами за три дня выстрижет из "Анны Карениной"
вполне приличную книжонку для трамвайного чтения.
ДЕТЕКТИВЫ популярны всегда. Правда, этот жанр в чем-то сродни
кроссворду - главное в нем, угадать, кто убийца. Вряд ли столь
узкая задача сможет породить что-то значительное. Во всяком слу-
чае, за восемьдесят лет существования российский детектив никак
не проявил себя. И все-таки... "Собака Баскервилей" - безуслов-
ный детектив, однако, границы жанра он перешагнул. Так что, не
будем вовсе сбрасывать со счетов российских натов пинкертонов.
Быть может, и они разродятся чем-то пристойным.
ПОРНОГРАФИЯ. Неужто это грядущее нашей литературы? Не хочу. Но
холодный разум подсказывает, что уже упомянутый балет тоже неког-
да был пределом дозволенной порнухи. А что получилось в итоге?
ХОРРОР, или фантастика ужасов. От иных видов фантастики этот
зубастенький ублюдок отличается лишь горячим желанием напустить
читателю холода в штаны. На первый взгляд кажется сомнительным,
что такое стремление может быть предметом литературы. Но все же,
если авторы хорора отложат в сторону зубы, когти и гостей из ада,
а возьмутся за психологию, то из глубин подсознательного может
выползти такое... А нечто из глубин неосознанного - это уже пред-
мет литературного творчества. К тому же хоррор и порнография вы-
годно отличаются от детектива тем, что они не зажаты в тесные
рамки детерменированного сюжета.
ФЭНТЕЗИ. Из всех видов окололитературного шевеления этот наи-
более популярен и богат внутренними возможностями. Автор здесь не
ограничен ни сюжетно (как в детективе), ни тематически (как в хо-
роре и порнографии). Нет и ограничений, налагаемых законами при-
роды (как в научной фантастике) или социумом и бытовыми реалиями
(как в реалистической литературе). Единственное требование - пси-
хологическая достоверность в рамках допущений, которые сделал сам
автор. А далее - полная свобода.
Вот тут-то и обнаруживается, до какой степени бедна фантазия у
нынешних апологетов жанра. Из романа в роман кочуют одни и те же
однообразные колдовские миры, одинаковые чародеи с одинаковыми
посохами, безликие герои, совершающие непрерывную экскурсию с
препятствиями, однообразно-ослепительные красавицы, порой трога-
тельно беспомощные, порой прекрасно вооруженные, но всегда жажду-
щие ласк главного героя. Короче - весь джентльменский набор псев-
докультуры. Единственное блестящее исключение (также обяза-
тельное в нашей системе) - толкинская эпопея, сегодня уже оконча-
тельно похоронена под массой позднейших наслоений.
Значит, здесь и раскинулась та помойка, на которой и произрас-
тут цветы истинной поэзии. Какими они будут? А вот этого, даже
если бы и знал, я бы не сказал никому. И без того я раскрыл сек-
рет Полишинеля, указал магистральный путь развития русской лите-
ратуры на ближайшее десятилетие. Дело за малым: разгрести скопив-
шийся навоз, сломать нелепые, но устоявшиеся формы псевдожанра,
наполнить то, что получится, общечеловеческим содержанием, нащу-
пать болевые точки в жизни завтрашнего дня и создать нечто вели-
кое.
Эй, любители вносить свои имена на скрижали! Творить подано!
Екатерина МУРАШОВА
"ЛИШЬ ОТРАЖЕНЬЕ В ОТРАЖЕНЬЯХ..."
Тропой несозданных созвездий
Слепую связь установить
С заросшим ряской прудом мести,
Из воска идола слепить
И растопить в слезах сражений,
В который раз забыв, что я -
Лишь отраженье в отраженьях
Ушедших мифов бытия...
Андрей Воронин, 16 лет
Поскольку за последние десять лет вроде бы выяснилось, что в
эгоцентризме нет ничего особенно плохого, позволю себе начать с
себя. Пока опять все не переменилось.
Вот уже несколько лет я, по профессии возрастной психолог, за-
нимаюсь с детьми, подростками и взрослыми людьми чем-то, что
очень условно может быть названо психологическим консультирова-
нием, а на самом деле лежит где-то на границе между психологией и
психотерапией.
В свою очередь, в психотерапии давно и достаточно успешно при-
меняется метод, который называется сказкотерапия. В самых общих
чертах он основан на том, что сюжеты древнейших сказок, таких как
"Колобок", "Курочка Ряба", "Красная Шапочка", "Крошечка-Хаврошеч-
ка" и т.п., восходят к индоевропейским корням и отражают базовые,
глубиннейшие проблемы человеческой психики. Все это очень инте-
ресно, глубоко, и даже немного страшновато, так как при проигры-
вании этих сюжетов специальным образом в процессе сказкотерапии
со взролыми разумными людьми действительно происходят удиви-
тельные вещи, но сейчас речь не об этом.
Я, как уже говорила, работаю и со взрослыми, и с детьми.
Взрослые, в большинстве своем весьма неуклюже, но все же могут
говорить о своих проблемах. Дети и подростки - не могут. Помня об
отражении в сказках базовых проблем (таких, как проблема автори-
тета, проблема выбора, отношения полов, детей и родителей и т.
д.), я подумала: а не применить ли мне сказку хотя бы для диаг-
ностики? И стала просить детей и подростков сочинить для меня
сказку. Но увы, сказок мои дети и подростки не сочиняли. То, что
у них в конце концов получалось (если мне удавалось отвлечь их от
"черепашек-ниндзя", "охотников за привидениями" и космических
войн), лежало где-то на стыке между фэнтези, научной фантастикой
и собственно сказкой, причем львиная доля площади этого стыка
принадлежала "фэнтези". Пережив такое разочарование, я рассмотре-
ла вопрос с теоретической точки зрения, имея в виду сугубо прак-
тическое применение выводов.
Произведения в жанре фэнтези, как правило, основаны на том или
ином комплексе мифов, качественное и количественное разнообразие
которых целиком лежит на совести автора. Для меня, как для психо-
лога, здесь интересно то, что мифы, как и сказки, отражают в се-
бе те же самые задачи и проблемы, которые решает в своей жизни
человек (естественно, и в мифах, и в психологии решает их не
только отдельная личность, но и популяция, сословие, этнос и
т.д.- вспомним юнговское "коллективное бессознательное". Однако,
это тема отдельного большого разговора).
Но мифы, помимо общей со сказками функции - отражать, имеют и
еще одну функцию - формировать (Например, "Колобок", "Курочка-Ря-
ба" - они ничего не формируют, ни к чему не призывают. Не так - с
мифами).
А если имеется формирующая роль, я, как психолог, могу это ис-
пользовать в своих, психокоррекционных, интересах. Пояснить про-
ще всего на примере:
Мальчик двенадцати лет сделал героем своей "сказки" юношу
двадцати пяти лет, среднего по всем возможным показателям, одино-
ко живущего в избушке посреди огромного леса и промышляющего охо-
той и собирательством. Никаких социальных контактов юноша не
имел, ни о чем не жалел и ни к чему не стремился. С дикими живот-
ными его связывали отношения "охотник-дичь", с домашними (кошки,
собаки, лошадь) - "хозяин-слуга". В этом сюжете мальчик отразил
свои личностные проблемы, желание спрятаться, уйти от мира, огра-
дить свой внутренний мир от посягательств других людей, отсут-
ствие интереса к людям, доверия к ним.
Однажды (поскольку я настаивала на развитии сюжета) в лесу
опустилась летающая тарелка, забравшая на борт незадачливого
охотника и доставившая его на родную планету космических путешес-
твенников. Там юношу стали расспрашивать о Земле. И оказалось -
он ничего не знает. Ни о людях, ни о планете, ни о жизни вообще.
Инопланетяне удивились, вернули юношу в родной лес, обещали при-
лететь еще и попросили к следующему разу собрать побольше сведе-
ний. Юноша пообещал и, хотя ему было нелегко, покинул лес и взял-
ся за выполнение задания. Год за годом он путешествовал по раз-
ным странам, узнавал все больше и больше о людях и их жизни. То,
чего не мог запомнить, записывал в толстую книгу, которая всегда
лежала в его заплечном мешке. Вскоре он знал уже так много, что
люди полюбили слушать его рассказы, и он, приходя на новое место,
прежде чем задать свои вопросы, говорил о тех краях, где он уже
побывал, и о жизни людей тех краев. Сам он тоже полюбил людей,
теперь они казались ему интересными - так же, как он стал интере-
сен для них. Первые годы он еще ждал возвращения инопланетян и
был готов дать им отчет, но постепенно жизнь захватила его сама
по себе, и он забыл о них.
Я думаю, нет смысла комментировать, что именно в развитии сю-
жета этой "сказки" имело значение психокоррекции. Это и так ясно.
Обнаружив такие вот возможности сочиняемых моими пациентами
"сказок", я задумалась о том, что потребность в формирующей роли
мифа никуда не делась, а, следовательно, сказания о Богах и Ге-
роях по-прежнему должны существовать. Где же они сейчас, каковы
они и какова сегодня их роль в жизни вступающего в мир человека?
Рассмотрим этот вопрос с самого начала. Первыми Богами и Ге-
роями для ребенка являются его собственные родители. И именно они
закладывают в душу ребенка первый, базовый нравственный импера-
тив. Закладывают не только (и даже не столько) словами, но и пос-
тупками. Например, родители могут каждое утро твердить своему ча-
ду "не укради", но если мама каждый вечер приносит домой продук-
ты из столовой, а папа радиодетали с завода, то рано или поздно
чадо смекнет...
Но проходят годы, мама и папа превращаются в обыкновенных лю-
дей с их достоинствами и недостатками, потребность же в Богах и
Героях остается, маленький человек выходит в мир, и вот тут-то и
наступает момент, когда незрелая еще личность может проглотить (и
чаще всего глотает) наживку "суперавторитета", "сверхценной идеи"
и иже с ними. (У нас, конечно, "особый" путь, но все же на
большинстве всевозможных баррикад сражаются за идею молодые люди.
И это вовсе не потому, что старики хуже держат оружие...) Так
происходило, происходит, и, наверное, будет происходить, но это,
разумеется, не все, и главной потребностью человека в этом воз-
расте остается формирование (уточнение, подтверждение, коррекция)
ЛИЧНОГО нравственно-этического комплекса.
В течение веков мифы и религия в более или менее тесном содру-
жестве справлялись и удовлетворяли потребности растущего челове-
ка. Что же такое - формирующая функция мифа? Что они, собственно,
формировали? (Не будем говорить о том, что они отражали - это
культурологическая, а не психологическая проблема).
Вот самый общий и далеко не полный перечень освещаемых ими
вопросов (каждый, в сущности,- обучающая программа):
1) почтение к старшим (отношение к авторитетам),
2) как строить отношения полов (полоролевые установки),
3) смысл жизни (или ради чего следует жить),
4) отношение к смерти (ради чего или в каких случаях жить не
следует),
5) отношение к окружающей среде (если это кажется удиви-
тельным, вспомните эпизод из "Калевалы", где Вяйнямейнен остав-
ляет для орла березу на краю поля).
(Многогранность мифов позволяет не только продолжить, но и
полностью поменять этот список в зависимости от точки зрения, но
мне для дальнейшего изложения важны именно эти пункты).
Поскольку сейчас в "цивилизованных" странах древние мифы ниче-
го особенно не формируют, а потребность, как уже говорилось, ос-
талась (ведь все новые и новые поколения вступают в жизнь), то,
следовательно, что-то должно было заменить собой древние мифы в
нашей жизни и в жизни наших детей (а для атеистов что-то должно
было заменить собой и религию).
Итак, роли (функции), которые что-то должно было на себя взять:
1) ОТРАЖЕНИЕ (проблем, задач, вопросов) - для маленьких детей
сказки и сейчас неплохо справляются, но дальше?..
2) ФОРМИРОВАНИЕ (навыков социального поведения и ЛИЧНЫХ эти-
ческих принципов)
3) КОРРЕКЦИЯ (отклонения и возрастная динамика).
Попробуем теперь перечислить все основные инструменты совре-
менного общества, которые имеют какое-либо отношение к обсуждае-
мым функциям:
а) книги,
б) кино или видео,
в) телевизор или радио,
г) театр во всех его формах,
д) религия во всех ее формах,
е) компьютер,
ж) психология и психотерапия, не как наука, но как практичес-
кая дисциплина.
Разумеется, между всеми объявленными пунктами имеется беско-
нечное число связей и переходов, и поскольку не представляется
возможным обсудить зависимость всего от всего, сузим тему до ра-
мок заявленной.
Я выбираю практическую психологию, как область моих профессио-
нальных интересов, и фантастику, как жанр литературы, потому что
в рамках моего практического опыта именно этот жанр оказался тес-
нее всего связанным с "мифологической" частью сознания моих
клиентов (разумеется, я осознаю, что выбор мой совершенно искус-
ственен, так как театр, например, или программа новостей тоже
насквозь мифологичны).
Итак, с самого начала - различие: психотерапия - инструмент
индивидуальный, на третью, коррекционную роль. Она вступает на
сцену тогда, когда все другие инструменты почему-то дали сбой, не
сумели выполнить свои адаптационные функции.
Фантастика, напротив, - инструмент массовый. Как в древности
ни один подросток не проходил мимо мифов своего племени, так сей-
час ни один подросток не проходит мимо фантастики (пусть даже в
видеоформе).
Мой личный опыт практикующего психолога говорит: фантастика,
особенно основанная на неискаженных мифах, - вещь очень сильная,
может помочь в психотерапии, а может даже в отдельных случаях и
заменить ее в психокоррекционной работе. (Помним все время, что
ее "проникновение в массы" больше, чем у психологии и психотера-
пии вместе взятых). Так почему же этого не происходит? А если
происходит, то явно недостаточно? И почему все учителя литерату-
ры в поголовном ужасе от того, что делает с душами их детей эта
самая массовая фантастика? (Старая гвардия - Жюль Верн, Грин, Бе-
ляев, Уэллс - по-прежнему в чести, но мир изменился...) Учителя -
снобы? Авторы - бездарны или, того хуже, злонамеренны?
Я думала об этом. И для себя пришла к выводу, что дело вовсе
не в снобизме учителей и не в бездарности авторов. Третья роль
получается так плохо сыгранной фантастикой оттого, что не доигра-
ны (или не сыграны вовсе) первые две - ОТРАЖЕНИЕ и ФОРМИРОВАНИЕ.
А почему, собственно, фантастика должна эти роли играть?
Что бы там ни говорило писательское самолюбие, но сейчас ос-
новным читателем основного числа фантастических произведений яв-
ляется подросток или молодой человек. Именно для этих категорий
читателей фантастика может быть основным объемом чтения. Подходя
к зрелости, человек обращается к другим жанрам и находит там дру-
гие проблемы и другие ответы. Подросток же может годами "ва-
риться в котле" фантастического жанра и именно там искать
ОТРАЖЕНИЕ своих проблем, возможности ФОРМИРОВАНИЯ отсутствующих
пока навыков, и ответы на ВСЕ интересующие его вопросы.
А теперь - сходство. И фантастика, и психотерапия СТАВЯТ пе-
ред человеком его проблемы. Психотерапия человеком ограничивает-
ся, а фантастика ставит их и перед группой людей, и перед нацией,
и перед человечеством Земли в целом (в этом, последнем, заслуги
фантастики огромны, но речь сейчас не об этом). Психотерапия пре-
тендует на то, чтобы пытаться решать выявленные проблемы челове-
ка. Берется за это и фантастика, но часто, в упоении от гло-
бальности или занимательности выставленных на всеобщее обозрение
проблем, как-то забывает о человеке, делая его либо инструментом
познания, либо инструментом свершения. Да, чувствующим, думающим,
страдающим, любящим, но - инструментом.
Таким образом, фантастика (да, зачастую, и другие жанры лите-
ратуры) не решает проблем человека, а иногда и уводит его в мир
"суперавторитетов", голых (как король в известной сказке) идей.
Ничьих проблем не решит ни идея коммунизма, ни идея Бога, ни идея
подпространственного перемещения, ни идея Вселенского Разума.
Каждый по-своему, но все же весьма похоже мечутся по жизни и ве-
рующие, и коммунисты, и космонавты. Любой формирующийся человек
(по крайней мере подсознательно) это чувствует и ищет себе в пер-
вую очередь, не систему, а личный идеал (Тимур, Христос, Рэмбо),
и только потом - "суперавторитет" в форме идеи (идея коммунизма,
идея страдающего Бога, идея "справедливости с кулаками"). Естес-
твенно, образ, который выберет для себя человек, во многом зави-
сит от уже сформировавшихся у него нравственных и этических уста-
новок (вспомним родителей). Но зависит и от набора предлагаемого.
То есть, я хочу сказать, что в литературе вообще и в фантасти-
ке в частности молодой человек ищет (как когда-то искал в мифе)
не идею, а отражение СВОИХ проблем в лице Героя, который Чув-
ствует, Думает, и Совершает Поступки. Хочется подчеркнуть, что
это должен быть не Идеал, а просто Герой (интересно, что с нрав-
ственных позиций поступки большинства мифологических персонажей,
мягко сказать, - сомнительны - вспомним героев "Илиады", русских
былин, "Калевалы"). То есть, герой, изначально обладающий безуп-
речным этическим чутьем, всегда побеждающий в борьбе с собой и с
переменным успехом борющийся лишь с неблагоприятными условиями
среды, для молодого (а для старого?) человека не только неинтере-
сен, но и непродуктивен (в смысле формирующей, унаследованной от
мифа функции). И все же он должен быть - Героем, а не отрица-
тельным персонажем. Вот так! Но мифам-то это удавалось. Их герои
совершали кошмарные деяния и все же оставались живыми и привлека-
тельными, и все же - учили! И тоже для того, чтобы это стало воз-
можным, создавался фантастический, отличный от реальности мир, и
тоже герои попадали в ирреальные обстоятельства. Но фантастич-
ность этого мира была вторичной, в сущности, вынужденной (в
реальном мире с реальными людьми любые эксперименты с нравствен-
ностью - безнравственны). Полигон для испытания нравственных и
этических парадигм, выбор способствующих выживанию человека, по-
пуляции, вида в целом и отсев негодных - вот что такое, в сущнос-
ти, пространство мифа. Вот что искал и находил в мифах вступаю-
щий в жизнь и уже идущий по жизни человек. И это же он ищет те-
перь в фантастике (Уважение к Пути, во всех его видах и формах.
Отсутствие запретных тем и форм поведения. Безусловная честность
в отражении последствий. Можно смеяться, но ведь именно благода-
ря соблюдению всех этих условий "Махабхарата", в сущности,- анти-
военное произведение). И в лучших своих образцах фантастика -
достойная преемница мифа!
Но таких произведений - мало, мало, мало! А книг, уводящих чи-
тателя от ЕГО проблем в мир даже не проблем автора (это еще ту-
да-сюда), но в мир более или менее тщательно придуманных автором
СИТУАЦИЙ - много, много, много!
Может быть у кого-нибудь уже создалось впечатление, что я при-
зываю потенциального автора фантастического произведения внима-
тельно проштудировать какую-нибудь книжку по подростковой психо-
логии и несколько сборников мифов, а потом сесть за стол и напи-
сать нечто, по возможности не выходя за идеологические рамки про-
читанного.
Да нет же, дамы и господа фантасты! Я говорю о другом. Да,
фантастику читают особые люди, люди, стоящие на пороге со-
циальной жизни и нравственной зрелости. Но ведь и пишут фантасти-
ку люди особые. Все писатели в той или иной степени - дезадаптан-
ты (человек, принявший мир, и полностью принятый миром, не ста-
нет пытаться описывать этот мир на бумаге. Он будет просто жить в
нем). Писатели-фантасты дезадаптивны в еще большей степени. Им
мало задать вопросы и показать себя реальному миру. Чтобы ска-
зать о себе, им нужен иной мир и иные слушатели или собеседники
(естественно, я говорю именно о настоятельной потребности во вне-
сении фантастического элемента, а не об украшательстве или требо-
ваниях конъюктуры). Работа писателя с проблемой может быть срав-
нена с работой психотерапевта. Только направлена она на всех, кто
захочет это прочесть и понять. И "клиент" у писателя только один
- он сам.
Так что мой призыв, скажем мягче - моя просьба практикующего
психолога к вам, дамы и господа фантасты, проста:
Несите себя в своих Героев, в мир своих произведений, не прик-
рываясь зонтиками реальных или выдуманных "суперавторитетов". И
ваши читатели, мои клиенты, с благодарностью и восхищением при-
мут вас такими, какие вы есть. И ваша храбрость послужит для них
примером и уроком самораскрытия, самоанализа и самокоррекции.
Ник. ПЕРУМОВ
FANTASY:
Плацдарм? Магистраль? Заповедник?
...И совсем не в мире мы, а где-то
На задворках мира меж теней...
...Так пыльна здесь каждая дорога,
Каждый лист так хочет быть сухим,
Что не приведет единорога
Под узцы к нам белый серафим...
...Там, где все сверканье, все движенье,
Пенье все - мы там с тобой живем.
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоем...
Николай Гумилев.
Cб. "Огненный столп".
Fantasy шагает по русской земле. И это замечательно. Нако-
нец-то, спустя почти восемь десятков лет, русские писатели вновь
начали работать в этом жанре. Правда, "чистой", "классической"
fantasy из них почти никто не пишет (исключение составляют, пожа-
луй, лишь авторы сериала "Мир Асты" - Мазин и Григорьев). Прек-
расный и тонкий автор, Святослав Логинов, из-под чьего пера вы-
шел мощный и чистый "Мед жизни", самый сильный, пожалуй, на се-
годняшний день fantasy'ст нашей фантастики, тоже относится к жан-
ру скорее, как к литературному приему. И в этом он не одинок.
Прежде чем начать любое исследование, необходимо договориться
о терминах. К сожалению, четкого определения fantasy у нас до сих
пор не дано. Вообще жанровые границы очень размыты, это понятно,
но когда создана, наконец жанровая премия "Меч в камне", вручае-
мая, как сказано в положении, "за лучшую fantasy", элементарная
научная добросовестность требует договориться о том, что же, соб-
ственно говоря, считать этой самой fantasy. Можно - в широком
смысле - любое произведение, где присутствует элемент необъясни-
мого, мистического, не поддающегося рациональному истолкованию в
рамках как нынешних научных представлений, так и в русле прогно-
зируемого развития научного познания. Тогда в разряд fantasy ав-
томатически попадет все, начиная от Мэри Шэлли и Эдгара По до
Стивена Кинга или Дина Кунца. По пути подобный бульдозер загре-
бет и "Мастера и Маргариту", и "Вечера на хуторе близ Диканьки",
и даже - страшно вымолвить - "Руслана и Людмилу". А из зарубежно-
го - и Майринк, и Дансени, и Эддисон, и Вильямс, и Лавкрафт, и
Говард, и Александр Ллойд, и Толкиен, и У. Ле Гуин, и Умберто
Эко, и Кендзабуро Оэ, и Кобо Абэ, и даже Гор Видал. Я перечислил
первые пришедшие на ум имена, сознательно не делая никакого отбо-
ра - ни по времени, ни по оставленному в литературе следу.
Это - один подход. Если же применять его собственно к фантас-
тике, то, очевидно, прав Андрей Николаев, заметивший как-то, что
предлагает считать fantasy любое произведение, где вмешиваются
божественные силы. В таком случае "Послание к коринфянам" или
"Монахи под луной" А.М.Столярова однозначно попадут в этот жанр,
вместе с моим "Кольцом Тьмы", "Крыльями Гремящими" С.Иванова и
"Черной стеной" Л.Кудрявцева.
Да, такой подход, бесспорно, имеет право на существование. Хо-
тя мне представляется, что объединяя произведения по столь обще-
му, хоть и достаточно четкому критерию (сверхъестественные силы
есть/нет) мы получим, на мой взгляд, нечто вроде малопонятной
смеси.
* * *
В эпиграф статьи я вынес строки великого русского поэта Нико-
лая Степановича Гумилева, давшего, на мой взгляд, абсолютно вер-
ное объяснение тому, почему литературные сказки остаются популяр-
ны по сей день, несмотря на расцвет в ХIХ веке критического реа-
лизма, создавшего признанные шедевры, начиная от "Войны и мира" и
кончая "Дэвидом Копперфилдом", несмотря на все взлеты литературы
нашего столетия ("Архипелаг ГУЛАГ", "Мастер и Маргарита", "Авес-
салом, авессалом!", "По ком звонит колокол" и т.д. Список можно
дополнять беспредельно). При этом под литературной сказкой, или,
выражаясь "по-импортному", "fantasy" я называю строго определен-
ный сорт произведений. Это средневековый мир, в ходу мечи и про-
чее холодное оружие, вовсю колдуют маги, а где-то на горизонте
смутно вырисовываются фигуры всесильных (или не очень) власти-
тельных богов.
Штампы этого жанра весьма остроумно и совершенно справедливо
высмеял в своем "Малом типовом наборе" А.Свиридов, не дав, прав-
да, объяснения, почему же при столь высокой "заорганизованности"
литература этого сорта уже десятки лет продолжает находить свое-
го читателя - в основном пока на Западе, но постепенно завоевы-
вая место под солнцем и у нас. Святослав Логинов в телефонном
разговоре с автором этих строк предположил, что все дело - в эф-
фекте узнавания, плюс желание слегка пощекотать себе нервы, прек-
расно зная, что в конце концов все окончится хорошо. При этом
С.Логинов сослался на феномен "женских романов", в которых зачас-
тую варьируется "лишь цвет волос героини".
Таким образом, обсуждению подлежит именно эта, "классическая"
fantasy, но никак не бесчисленные ее производные. По моему мне-
нию, существует устойчивый, с достаточно строгими канонами жанр.
Все же прочее - "на стыке", "на грани" и т.д. - от лукавого. В
западной литературе существует четкое разделение -
fiction/fantasy; первое - это, так сказать, "твердая" SF (космос,
будущее, альтернативная история и т.п.), второе же - в громадном
большинстве и есть та самая "твердая" fantasy, о которой шла речь
выше. А еще у них есть и horror, и thriller - все со своими чет-
кими жанровыми границами. У нас же в большую корзину с надписью
"фантази" (а то и еще как-нибудь извратятся. Мне как-то даже
"фентезья" попалась...) валят все, где нет звездолетов. Хотя
произведения, построенные на вторжении в нашу повседневную,
реальную жизнь чего-то потустороннего, сверхъестественного ско-
рее нужно отнести либо к жанру "mystery", либо - "horror" (при
этом в произведениях могут ставиться и решаться сколь угодно
сложные философские проблемы).
* * *
Наш мир весь прошит железными нитями несвободы. Это касается
всех без исключения государств - и Востока и Запада. Современная
цивилизация, предоставляя всевозрастающий объем материальных
благ, жестко ограничивает проявления личности. И речь идет не о
вульгарной проблеме "хлеба насущного". Нет. "В этом безумном ми-
ре белых людей человек не может ни странствовать, ни есть, ни
пить, ни спать, если у него нет раскрашенных бумажек, которые на-
зываются "день-ги".
Но этого мало - ведь, в конце концов, товарно-денежные отноше-
ния возникли не сегодня и не вчера. Узкая специализация личности
- вторая из причин несвободы. Помните, у Ефремова: "Человек Эры
Разобщенного Мира был довольно-таки разносторонней личностью. Мог
своими руками построить дом или корабль, мог, если надо, с мечом
в руках сражаться в рядах войска..." Мы стали специалистами. Ко-
торые, как известно, подобны флюсам.
Но мечта о мире личной свободы осталась. В "идеальном" Средне-
вековье, имевшем, разумеется, весьма мало общего с реальностью,
человек мог свободно путешествовать из конца в конец ведомой
Ойкумены; мог быть самим собой, не оглядываясь на Закон, который
запрещает куда чаще, нежели разрешает. Сам, опираясь только на
свои силы, человек мог достичь очень многого - например, сде-
латься королем...
Fantasy выросла именно отсюда. Из рыцарского романа, из герои-
ческих песен-жест; она вобрала в себя громадный пласт европей-
ской литературной традиции и именно своей традиционностью она и
сильна сегодня. Сказания о Вторичных Мирах хороши сами по себе -
если написаны с любовью, фантазией и талантом. Что же касается
поднимаемых в них проблем... Совершенно не обязательно они, эти
проблемы, должны быть во всем идентичны морально-этическим проб-
лемам наших дней, нашего времени. Есть "вечные" темы и "вечные"
вопросы, на которые можно отвечать по-разному. Fantasy, с ее ог-
ромным арсеналом (чего только стоит проблема взаимоотношений
Бог/Человек, по моему мнению, не решаемая адекватно в рамках реа-
листической литературы), предоставляет неограниченные возможнос-
ти. Но! Она сохраняет свое очарование только в случае следования
традиции. "Осовременивание" ведет к выходу за пределы жанра. Мы
получаем либо мистику, либо ужасы, либо т.н. "science fantasy" -
но никак не то, что изначально, в начале статьи, я лично для се-
бя именую этим словом.
* * *
Fantasy хороша сама по себе. Смысл ее - творение Вторичных Ми-
ров. Но, зачастую, она используется как литературный прием - для
разработки проблем нашего мира. Примеры: С.Логинов "Мед жизни",
А.Столяров "Альбом идиота". Вещи весьма сильные. Правда, к
fantasy никакого отношения не имеют. Использован только антураж.
До слез обидно - хорошие писатели создают мощные и богатые миры,
а потом, спохватившись, что получается "малохудожественно", же-
лезными скобами нравоучений начинают прибивать эти миры к нашей
реальности. Возьмем "Мед жизни". Какие персонажи! Какая команда
идет освобождать священный напиток! Разнообразнейшие типажи и ха-
рактеры. О каждом можно написать роман, чего стоит один лесной
рыцарь! А потом... Скажу честно, никакой необходимости вбивать
туда нашу реальность я не увидел. Так же, как и в "Альбоме идио-
та". Словно камень на шее, она, эта реальность, потащила прекрас-
ные вещи на дно.
Так "осовременивать" fantasy я считаю не совсем верным. Мир,
по-моему мнению, должен быть един. Без всяких "гостей" из нашего
XX века. И задача писателя, на мой взгляд, не механически перено-
сить в fantasy-йный мир проблемы нашей реальности, а решать спе-
цифические, оригинальные проблемы иной реальности, так, чтобы они
заставляли задуматься о вещах более близких к нашей жизни.
Так что fantasy - это не заповедник. Трудно ждать прорыва от
заведомо консервативного жанра. Однако, это "консервативный",
"застойный" жанр живет уже целый век, любим миллионами читателей
и дает начало новым жанрам - как, например, "science fantasy".
Прорыв? Едва ли прорыв в сторону современности нужен традиционно-
му по характеру жанру.
И напоследок. А не кажется ли уважаемым читателям, что одна из
лучших вещей Стругацких "Трудно быть богом" - это классическая
fantasy? Полевой синтезатор "Мидас" - вещь сугубо магическая. Да-
же в отдаленном будущем не отменить фундаментальных законов физи-
ки, запрещающих ту легкую трансформацию опилок в золото. И, глав-
ное, сделай Антона не землянином, а, скажем, перворожденным
эльфом - как все изменится?
* * *
То есть, согласно моим представлениям, fantasy - это магис-
траль. Магистраль со своими законами и порядками. Она не претен-
дует на всеохватность, на глобальный характер, но она, если мож-
но так выразиться, "тепла". От нее исходит теплый свет далекой
сказки.
Андрей НИКОЛАЕВ
О ФЭНТЕЗИ, ПИСАТЕЛЯХ, ЧИТАТЕЛЯХ, КОРОЛЯХ И КАПУСТЕ...
Во все времена большинство людей ожидали от литературы Неведо-
мого. Интересного - того, чего нет в окружающей повседневности.
Затаив дыхание, слушали вечерами страшные рассказы о проделках
Вельзевула и присных его, о колдунах и драконах, о всевозможной
нечисти и восставших из могил мертвецах, в то время, как при све-
чах в замке господин наслаждался пением менестреля (или там бар-
да, гусляра) в балладе которого повествовалось о рыцарях и краса-
вицах, о благородных подвигах, о богах и о повелителях морей, ле-
сов и ветров - и все о тех же колдунах и драконах...
Слушатели, а позднее читатели, хотели прежде всего утолить ин-
терес к Неведомому (грубо говоря, поразвлечься) и не особо инте-
ресовались психологической достоверностью побудительных мотивов
действий персонажей и философской (психологической, смысловой)
глубиной повествования. Впрочем, если все это присутствовало в
рассказе, то отнюдь не мешало слушателям, более того - усиливало
(и многократно) впечатление. Но если эта глубина была самодовлею-
ща, а сюжетик не привлекал восторженного внимания слушателей, то
и побить могли.
Это было давно, в Средневековье.
Времена изменились. Но тяга к Неведомому никуда не делась -
большинство (и подавляющее большинство) простых потребителей хо-
тят от литературы прежде всего развлечений, прежде всего - Неве-
домого. Наверное, это плохо в наше время, когда есть Большая Ли-
тература, но не мне судить тех читателей, которых чуть ли не
презрительно называют эскапистами. Я сам вырос на книгах Дюма,
Сабатини, Беляева, Жюль Верна, Конан Дойля, Уэллса, Мартынова и
Стругацких. Именно из-за тяги к Неведомому брал я школьником в
руки их книги, а не рекомендованные по программе восьмого класса
замечательных "Дубровского" и "Тиля Уленшпигеля". До Пушкина и
других Мастеров я дошел гораздо позже, когда тяга к Неведомому
была в значительной мере удовлетворена и пробудился интерес к Лю-
дям, Характерам и взаимоотношениям людей. Тогда понадобилась Глу-
бина повествования. И, к моему удивлению, оказалось, что в
большинстве (не во всех, но в большинстве) любимых моих произве-
дений все это есть в полной мере. А тех книг, где этого не было -
и вспомнить не могу. То есть, авторов помню: Буссенар, Казанцев,
Немцов, даже некоторые названия произведений (и иллюстрации, нап-
ример к книгам "в рамке" Казанцева и Буссенара или цветные кар-
тинки к серым рассказам в "Технике-Молодежи") помню - а содержа-
ние вылетело из головы напрочь...
Для меня очевидно: чтобы произведение стало популярным, чтобы
как можно больше людей прочитали его, пронесли через годы и реко-
мендовали читать детям, оно должно в равной мере сочетать в себе
два качества: глубину изображения характеров, судьбу реального
человека в реальной (пусть фантастической, но достоверной в своей
фантастичности) действительности - и Неведомое, занимательно-раз-
влекательное. Не я открыл эту истину, вспомните многократно пов-
торенные слова Б.Н.Стругацкого о непременной триаде: Чудо, Тайна,
Достоверность. Но то, что воспринимается мозгами, не всегда приз-
нается сердцем, а за последние тридцать лет...
Впрочем, обо всем по-порядку.
Применительно к реалиям российской фантастики (а под этим тер-
мином я подразумеваю фантастику СССР и всех стран, образовавших-
ся после его кончины) середины девяностых, мои размышления сей-
час расслаиваются на два вопроса: каким должно быть Неведомое,
чтобы оно притягивало к себе внимание наибольшего числа современ-
ных читателей, и как совместить в одном произведении два доста-
точно противоречивых требования - как, пользуясь словами Вячесла-
ва Рыбакова, "примирить непримиримое".
(Оговорюсь сразу - пути развития и история фантастики за пре-
делами нашей Родины меня в данном случае не интересуют. Примем
как данность, что англоязычная фантастика прошла путь, который
нам еще предстоит пройти. Но, во-первых, наша фантастика вряд ли
повторит путь англоязычной один в один - нам чужие авторитеты не
пример, у нас свое лицо, свой характер и свой менталитет, так бы-
ло испокон веков и так будет, несмотря на старания привить нам
американский образ мысли. А во-вторых, мы и не можем сейчас ссы-
латься на американский опыт развития фантастики, ибо не имеем в
должной мере информации, не "варились" в том котле и обречены ли-
бо на неверные, либо на поверхностные суждения в этом вопросе).
Неведомое - оно манило всегда. В начале века Неведомым была
наука, она вытесняла прежние, набившие оскомину чудеса, от нее
ждали чего-то такого, чего от богов и демонов не ждали никогда.
Но потом выяснилось: вот радио есть, а жизнь счастливее не стала.
Все взгляды искателей Неведомого устремились в Космос. Только там
можно было найти нечто, что в реальной действительности не встре-
тишь, что будило воображение и порождало надежды. Начало шестиде-
сятых. Ефремов, Стругацкие, Снегов... Просторы Вселенной, освое-
ние, работа - настоящая Работа... И Чудеса. И Приключения.
Я помню, как читал "Звездоплавателей" Мартынова в третьем
классе. Случайно раскрыв книгу дальше, чем читал, увидел картин-
ку с неказистыми трехпалыми существами - венериане! Я читал, дро-
жа от возбуждения: неужели космонавты увидят существ другой пла-
неты?! Сейчас этим не удивишь даже первоклассника: автоботы и де-
циптиконы, вольтроны и друлы с ужасными роботами-зверями имеют
шаг в несколько парсеков и швыряются в противников планетами...
Еще в конце семидесятых мой однокурсник, взяв за завтраком газе-
ту и увидев первую полосу, полностью посвященную героическому
космическому полету, заметил: "Давно уже пора писать на второй
странице внизу: пятеро прилетело, семеро улетело..." Несколько
лет назад я смотрел американский фантастический фильм "Лунная ло-
вушка" (достаточно достоверно - без лажи - снятый) о полете эк-
спедиции на Луну и нахождении инопланетных артефактов. Скучно.
Едва досмотрел. Что нам Луна, если мы уже завоевывали Персей, ес-
ли на Пандоре давно обустроены курорты, если "Пожиратели Прос-
транства" бороздят просторы Вселенной?.. Это в отечественной фан-
тастике, а что говорить об открывшемся для нас мире американской
НФ, где "Космический Жаворонок" стартовал больше полувека назад?!
Интерес к космической фантастике как к носителю Неведомого в
значительной степени у массовой российской читающей публики ис-
сяк. Действительно: ну что можно придумать нового после поражаю-
щих воображение миров Ефремова, Стругацких, Азимова, Ван-Вогта и
многих других мастеров? Пример: только что опубликованный и очень
неплохой роман Евгения Филенко "Галактический консул" восприни-
мается сейчас многими как ностальгическая стилизация в духе шес-
тидесятых. А ведь автор такой цели, как я понимаю, перед собой не
ставил. Правда, роман написан давно, лет десять назад: в сборни-
ке "Поиск-88" был опубликован фрагмент под названием "Эпицентр",
и смотрелся он тогда просто потрясающе. А роман, при всех его
очевидных достоинствах, опоздал... Другой пример из нашумевших
произведений последних лет - "Одиссей покидает Итаку" Василия
Звягинцева. Автор очень осторожно отнесся к теме космоса и иноп-
ланетян, большую часть романа уделив людям, но - на мой естес-
твенно, взгляд - если что и "вытягивает" роман, то не инопланетя-
не, а части, посвященные альтернативной истории. Убери путешес-
твия во времени (а сюжетно это можно было бы построить вполне, не
настолько они там жизненно важны) и роман попросту перестанет
заслуживать внимания.
Это не означает, что космическую фантастику не будут читать и
писать впредь. Будут. И шедевры в этом поджанре еще появятся -
без исключений не бывает правил. Но былого ожидания чего-то тако-
го от научной фантастики уже нет. Она потихонечку из самодоста-
точного направления превращается в технический прием, применяе-
мый либо для создания костюмного боевика, либо произведений
Большой Литературы. Неведомого из Космоса читатели больше не
ждут. Как его не ждут, скажем, от детектива.
Опять же - я не утверждаю, что в последние десятилетия в на-
шей фантастике преобладала тема Космоса. Отнюдь. Были и путешес-
твия во времени, и параллельные пространства, и бытовая фантасти-
ка, и притчи, и суровый сюр с заумным авангардом, и утопии с ан-
тиутопиями. Но наибольшее количество запомнившихся, достучавших-
ся, пробившихся к сердцу читателя произведений написаны либо на
космическом материале, либо были антиутопиями (в основном, в пос-
ледние десятилетия). У Стругацких - почти все произведения (за
несколькими исключениями) так или иначе связаны с космосом и при-
шельцами - пусть даже на заднем плане, как инопланетянин Констан-
тин. У Булычева сильнейшая повесть - "Перевал". У Михайлова -
"Дверь с той стороны" и "Капитан Ульдемир". У Ларионовой - "Лео-
пард с вершины Килиманджаро" и "Чакра Кентавра". Я не говорю уж о
Ефремове и Снегове, лучшие произведения которых - о Космосе. У
Рыбакова одна из лучших вещей - "Доверие". Но в последние годы о
космосе почти не пишут (или, правильнее, не публикуют?) Не инте-
ресно - ни писателям, ни читателям.
Да, было бы глупо сбрасывать со счетов антиутопию. Но я позво-
лю себе процитировать Вячеслава Рыбакова: "...когда опасность
очевидна, описывать миры, в которых спастись от нее не удалось и
тем подсознательно убеждать, что она и здесь неотвратима... Гово-
ря высоким языком, это значит еще более нагнетать страх перед бу-
дущим и, следовательно, общую паранойю в настоящем. Говоря поп-
росту, это скучно читать. И не зря создатели подобных произведе-
ний (не стану никого называть, чтобы не обидеть) всячески ста-
раются замаскировать эмоциональную монотонность и нравственный
вакуум своих миров максимально усложненными способами их описа-
ния. Так и видишь, как пиит грызет перо в потугах подать все тот
же тотальный мордобой так, как еще никто до него..."
Утопия... Вообще-то интересную (для широкого круга, а не для
интересующихся социологическими умопостроениями и долгосрочными
прогнозами) утопию написать затруднительно: в беспроблемном буду-
щем нет проблем, а следовательно нет острого сюжета и мы имеем
розоватый туман последних предперестроечных десятилетий, насаж-
даемый "молодогвардейцами". К тому же в наших мозгах накрепко
впечатался образ будущего, созданный Стругацкими. Вот как Б.Н.
характеризует его: "Мир, в котором человек не знает ничего нуж-
нее, полезнее и СЛАЩЕ творческого труда. Мир, где свобода каждо-
го есть условие свободы всех остальных и ограничена только свобо-
дой остальных. Мир, где никто не делает другому ничего такого,
чего не хотел бы, чтобы сделали ему. Мир, где воспитание челове-
ческого детеныша перестало быть редкостным искусством и сдела-
лось наукой... Разумеется, ничего светлее, справедливее и привле-
кательнее такого мира пока еще не придумано. Беда здесь в том,
что само слово "коммунизм" безнадежно дискредитировано. Черт
знает, какие глупости (и мерзости) подразумеваются сегодня под
термином "коммунистическое будущее". Жестокая, тупая диктатура.
Скрученная в бараний рог культура. Пивопровод "Жигули-Москва".
Мир нахаляву... Красивую и сильную идею залили кровью и облепили
дерьмом. Воистину - "...идея, брошенная в массы, словно девка,
брошенная в полк".
Вот оно - "привлекательнее не придумано". А вообще здорово бы-
ло бы, если бы кто-либо предложил читателям утопию, реально опи-
рающуюся на нынешнюю ситуацию, да к тому же интересно закручен-
ную... Боюсь, это нереально - в головах полный бардак. Все, чего
мы сейчас хотим - выжить с как можно меньшими потерями. Но ког-
да-нибудь у нас утопии (качественно сделанные) обязательно поя-
вятся - русский человек не потерпит чтобы "свято место" Светлого
Будущего долго оставалось пусто. Но, боюсь - в следующем тысяче-
летии...
В ближайшие годы, полагаю, будут по прежнему создаваться заме-
чательные произведения в жанре "бытовой фантастики" и "фантасти-
ческого детектива", но они никогда не вызывали широкого интереса,
нет в них Неведомого.
Зато, словно в пику утерянному, в российской фантастике появи-
лось новое перспективное направление (да и на Западе оно еще дос-
таточно молодо) - альтернативная фантастика. Что было бы, если...
О, это же безумно интересно! Простор для воображения и для авто-
ров, жаждущих писать Большую Литературу. И новые возможности ав-
торам боевиков. Но для создания "костюмных развлекаловок" мате-
риал сложноват. Массовый читатель в альтернативной фантастике не
находит Неведомого: "Я лучше детектив почитаю, чем буду разгады-
вать головоломку типа "а что было бы, если бы Ленина задушили во
младенчестве..."
Зато возродились в фантастике колдуны и необъяснимые магичес-
кие, надчеловеские силы. Фэнтези и хоррор. Хоррор привлекает наг-
нетанием ужасов, но обычно действие разворачивается в знакомой
обстановке, в современных реалиях. Страшно - да. Интересно - да.
Но воображение не поражает. Не заставляет воскликнуть восторжен-
но: ух ты!
Фэнтези - поражает! Да - не шибко квалифицированного читателя.
Потому что и фэнтези приличной пока нет. Есть толкиновская эпо-
пея - к ней все относятся уважительно. Есть еще кое-что из ан-
гло-американской фантастики, на что эстет не смотрит совсем уж
скривившись. Но читатель, именно в поисках Неведомого, покупает и
покупает на лотках книжки с изображениями мускулистых воинов с
мечами или седобородых старцев с посохами. Это читатель того же
склада, что четверть века назад искал в библиотеках книги о Кос-
мосе. У него есть ярко выраженная потребность в Неведомом, фэнте-
зи вошла в России в моду. Следовательно, писатели, желающие иметь
массового читателя, вынуждены писать фэнтези. Ведь писатель пи-
шет для читателя, как часто это забывается! Забывается не всеми,
к счастью. Кое-что в этом жанре уже появилось в российское фан-
тастике. Робкие ростки, но есть. И что видим? Крепко и профессио-
нально сделанный нашумевший роман Николая Перумова есть продолже-
ние известной трилогии Толкина. Целиком и полностью привязанный к
Профессору роман "Кольцо Тьмы" к российской фантастике имеет от-
ношение лишь в том смысле, что на русском языке написан. И книги
Юрия Никитина... И "северо-западный" сериал "Миры Асты"... О них
можно упоминать, но обсуждать не хочется. Потому что "нет содер-
жания". Потому что если спросят, о чем вещь - и вспомнить
трудно... Но - судя по хотя бы сетевым конференциям - их читают.
Пока читают - пока не появилось что-то, сделанное на достойным
уровне, с достойным содержанием... А ведь будет сделано, обяза-
тельно и в фэнтези появятся авторы, умеющие совмещать содержа-
тельность и сюжетность.
Мне-то чего беспокоиться, казалось бы? Только вот писатели,
заявившие о себе в конце восьмидесятых - начале девяностых, очень
уж мне нравятся (если быть скрупулезно точным - их произведения,
но и их мировоззрения, эстетики, личности - тоже и не в послед-
ней степени). И мне далеко небезразлична их творческая судьба. Я
имею в виду членов питерского семинара Б.Н.Стругацкого. И - шире
- так называемых "малеевцев". Всех, кого уважает фэндом, чьи
произведения фигурируют сегодня в номинациях "Бронзовой Улитки"...
С 1988 года я имею счастье посещать Семинар Б.Н.Стругацкого.
Сколько умных мыслей, глубоких рассуждений о смысле жизни, путях
Большой Литературы, о мире, о власти и истории. Одного там не
слышал почти - о читателе.
Вспомним - писать "непроходняк" на "Малеевке" считалось почет-
ным, почти подвигом! Чем острее и смелее - тем лучше. Но посте-
пенно желание написать произведение обличительное вошло в кровь
(почему иначе так вскинулись Лазарчук и Успенский в ответ на реп-
лику Легостаева по поводу "пнуть мертвого льва"?) В кругах семи-
нара и близких к ним по духу, не принято думать о легкости чте-
ния - наоборот. Чем сложнее, тем лучше. А.Столяров сказал на се-
минаре во время обсуждения повести Логинова "Миракль рядового
дня": "Во-первых, я хотел бы отметить, что рассказ хороший. Это
надо четко и ясно сказать - он здорово написан. Этот рассказ бу-
дет прочитан с восторгом очень большой аудиторией... Но у расска-
за есть один крупный недостаток... Он написан в классической фор-
ме... сейчас эта форма умерла - она полностью исчерпана, в ней
больше писать нельзя".
Однажды на семинаре я не выдержал, сказав: "За шесть лет я
слышал здесь много рассуждений от вас, Борис Натанович. Но ни ра-
зу вы не говорили об интересном сюжете, об антураже, об интриге.
В текстах Стругацких это непременное условие, для вас это нас-
только самоочевидно, что вы ни разу даже не говорили об этом. И,
как следствие - ваши ученики об этом не думали". Б.Н. был очень
удивлен, он даже спросил: не уподобился ли он повару, который два
часа объясняет поваренку сколько и каких специй класть в жаркое,
но забывает сказать, как об очевидном, о мясе, и в результате по-
лучает... Жаркий тогда получился спор, интересный. В том числе и
о Большой Литературе. Не хотят участники семинара писать ничего,
кроме Большой Литературы. У Б.Н. даже существует метафора - шкаф
с книгами: внизу стоят Дюма и Грин, а вот на самой видной полке
Достоевский и Толстой. Тогда же было дано определение Большой Ли-
тературы: реальные судьбы реальных людей в реальной обстановке
(фантастический антураж не мешает реальности, если он
достоверен). И тут же было сказано, что Бондарев, Иванов, Марков
пишут Большую Литературу. Помню, Столяров удивился. А Стругацкий
сказал: "Андрей, вы до сих пор не поняли, что в Большой Литерату-
ре могут быть и плохие произведения?"
О простом читателе, потребителе не думают совсем. Выйдя из-за
рабочего стола или из-за станка человеку хочется отдохнуть - это
так естественно. А его намеренно заставляют работать - и ничуть
не меньше, чем работал автор! А ведь книги Учителей, Стругацких,
никогда не брались начинающим читателем, чтобы решать какие-либо
проблемы. Однажды, на вопрос почему Мымра в Городе говорит на
незнакомом языке и что это значит, Б.Н. привел замечательное
сравнение, что содержание фантастического романа, важное для ав-
тора, для читателя подобно горькому, но необходимому лекарству.
Чтобы читатель это лекарство проглотил, требуема сладкая облатка
- "мясо" романа: интрига и антураж. Мымра - элемент этой "облат-
ки", и не ломайте голову, ребята, почему она говорит на незнако-
мом языке...
Забывать об "облатке" считается хорошим тоном. Такое впечатле-
ние, что авторы пишут в расчете не на читателя, а на "себе подоб-
ных" - писателей, критиков и литературоведов. Всеми силами ста-
раются, чтобы "произведение попало в исторический литературный
процесс". Ничего, наверное, в этом плохого нет. Только отсюда
следует требование специального, "квалифицированного" читателя.
Мне нравятся произведения членов семинара. Очень нравятся. Но
я не уверен, что смогу своих пацанов лет через дцать уговорить
прочитать любимые мои книги. То есть, книги Стругацких - вне вся-
кого сомнения. А вот книги Столярова - не знаю...
Как мы негодовали в свое время на статью С.Щеглова в "Сизифе"
(#4 за 1990 год). "Реалистическая серость, воспевающая и обличаю-
щая всю ту же убогость нашей реальности катастроф, мафий и бес-
просветности, годами прививаемая советской фантастике, пустила
столь глубокие метастазы, что мы уже повторяем как попугаи "Прав-
диво... Идейно... О, Литература!" над произведениями, читать ко-
торые - сизифов труд". Тогда мы считали - дайте возможность на-
шим авторам публиковаться и читатель все сам расставит на свои
места, несмотря на все злопыхания. Свобода издания есть, рынок
есть - а счастья нет. Не провозглашать надо что "наши" лучше "их-
них", а бороться за читателя. Книги Стругацких и сейчас вполне
конкурентноспособны, несмотря на лавину западных супербоевиков.
Но ведь очень хочется быть хорошим и "нашим" и "вашим" - что-
бы и в Большую Литературу войти, и чтобы читали взахлеб. Премий,
кстати, тоже хочется.
Хотим мы или нет, но исторически сложилось, что клеймо
"ФАНТАСТИКА" - товарная марка. Она привлекательна для читателя. В
то время как Большая Литература - для массового читателя - прив-
лекательна гораздо менее. И всеми писателями, пусть на подсозна-
тельном уровне, это непременно ощущается. И авторы Большой Лите-
ратуры именно из-за отсутствия столь широкой аудитории презри-
тельно относятся к фантастам. Писатели-фантасты хотят войти в
Большую Литературу - похвально. Но и читателей они терять не хо-
тят...
Господи, да ведь это возможно! Стругацкие писали только
ФАНТАСТИКУ и вошли в Большую Литературу, несмотря на все вражьи
происки. Они всего лишь совместили несовместимое.
И это - рано или поздно - будет сделано другими.
Я никого ни к чему не призываю и, упаси Бог, не учу КАК и О
ЧЕМ писать. Я лишь изложил свои наблюдения.
Писатели "Четвертой волны" вспыхнули на излете перестройки - и
о них забыли. Их быстро сменили другие, вытеснив в номинационные
списки премий. Обидно за писателей, которых люблю. Времена смени-
лись стремительно, никого не интересует борьба с мертвым львом.
Но как не хочется перестраиваться, и мы реанимируем покойника,
как в страшилках Кинга...
Впрочем, оговорюсь, я отнюдь не имел в виду всех писателей
скопом. Каждый писатель - индивидуальность, каждый идет своим пу-
тем. Многие авторы и без меня дошли до столь простых мыслей -
есть уже этому подтверждения. И я говорил о тенденциях в дорогой
моему сердцу русскоязычной фантастике - хочется, чтобы она шла
вперед и развивалась. И читалась как можно большим количеством
людей. Чтобы не надо было выращивать "особого советского читате-
ля".
И удивительно, но это возможно в фэнтези. Совместить Неведо-
мое и реальные судьбы реальных людей - пусть существующих только
на бумаге, но таких же живых, как Горбовский, Комов, Каммерер...
В фэнтези возможно все, даже отражение нашего недавнего прош-
лого, о котором так трудно забыть.
Попробую повеселить вас, господа, напоследок. В двадцать пер-
вом томе БСФ, посвященном сказочной фантастике, в предисловии по-
казано, как легенда о царе Мидасе легко преобразуется в "жесткую
НФ". Верно и обратное. Помните замечательный фильм "Неуловимые
мстители"? А теперь представьте добротно написанный роман (или
повесть), где в условно средневековом мире "светлый" вождь сбро-
сил с трона старого "черного" тирана и армии "светлого" борются
по стране с недобитыми приверженцами прежнего владыки. И сюжет
фильма даже изменять не надо - только фантазий с драконами чуть
добавить. Правда, сцену с угоном поезда в финале придется менять.
Но это трудности технические, то есть, преодолимые. И, что инте-
ресно, появись такая вещь - может никто и не просечет первоосно-
ву. Но это не важно. Важно, что все мысли - столь необходимые для
нас, сохраняются. А ведь можно и доосмыслить, усложнить не в
ущерб действу, вложить кучу такого... А можно и самому придумать
сюжеты, которые ставят и позволяют осмыслить проблемы нашего дня.
Но для меня и это не важно. Мне всегда казалось, что литерату-
ра призвана отражать отношения людей друг к другу. Фэнтези пре-
доставляет для этого все возможности - ограничений нет.
Но все новое воспринимается в штыки. Да, новое, ибо россий-
ская фэнтези (даже написанная на условно средневековом материале,
имеющим корни в английско-французском-арабском рыцарстве) все
равно не будет никогда похожим на фэнтези западную. Русский мен-
талитет не позволит снять кальку с образца американской массовой
литературы (естественно, я говорю о Писателях, не о ремесленни-
ках). И не хочется писателям отказываться от старого, родного. И
сейчас в России возникают те же жаркие споры, что шли вокруг НФ в
США двадцатых - или, скажем, у нас в шестидесятых. В "МЕГЕ" #3 за
1993 год помещена полемика А.Силецкого и Е.Дрозда. Силецкий оли-
цетворяет здесь крайнюю точку зрения - полного неприятия ("неин-
тересны гномы и драконы!"): "Это плохо написанная, сугубо развле-
кательная и лишенная какой-либо осмысленности разновидность прик-
люченческого жанра - совершенно непонятно кем и почему она была
причислена к фантастике. Пристойно написано в жанре фэнтези - не
бывает. Там, где хорошо - уже не фэнтези, а нечто, хоть каким-то
боком сопричастное литературе". Ничего не напоминает? Разве не
говорили так об НФ, разве не отбирали у фантастики "Мастера и
Маргариту" и "Нос", как теперь отбирают у фэнтези трилогию Толки-
на? Разве не крушили все чохом: в НФ не может быть чего-то напо-
минающего литературу, это чтиво для идиотов! История повторяется.
И находятся графоманы, которые быстро шлепают новые и новые тома,
подобно Доку Смиту, и плевать хотели на добрую память и литера-
турный процесс. И в историю войдут лишь потому, что оказались
первыми, и снова будет стыдно... И приверженцы жанра пытаются от-
городить фэнтези от литературы, как некогда Гернсбек боролся за
чистоту жанра: "нельзя выходить за границы традиций!" И бурлит
фэндом, и спорят критики, и думают писатели...
Фэнтези - часть фантастики, которая, как известно, часть лите-
ратуры. И, как свойственно литературе, чихала она на все убий-
ственные прогнозы и попытки уложить ее на прокрустово ложе. Ее
читают - это главное. И она будет развиваться в России так, как
посчитает необходим. И породит творения, равноценные "Туманности
Андромеды", "Полдню" и "Улитке на склоне". Нет сомнений.
Кстати, "Там, где нас нет" Успенского еще не читали?
----------------------------------------------------------------
Галерея герцога Бофора
Новые поступления в экспозицию
1. Эдуард Геворкян, сбацав чечетку на любимой мозоли известно-
го питерского деятеля фэндома, горестно вопрошает у общественнос-
ти: "Какая бяка разбудила Флейшмана? Кому мешало, что ребенок
спит?" (Художник неизвестен)
2. Борис Завгородний размножает уже отправленный им в КГБ ты-
сячестраничный отчет об "Интерпрессконе" для Моссада, ЦРУ и
Армянской Внутренней Разведки - чтобы зря лишний раз не писать.
(Народный лубок)
3. С.Витицкий по этическим соображениям отказывается получать
"Бронзовую Улитку" из рук Б.Стругацкого. (Шарж)
4. Эдуард Геворкян наблюдает за творческим ростом Льва Верши-
нина. (Автопортрет)
5. Издательство "Terra Fantastica" по скудости финансов проиг-
рывает тяжбу за Землю, на которой стоит, и делается Странником.
(Триптих из коллекции В.М.Рыбакова)
6. Николаев под покровом ночи пытает Стругацкого, требуя дать
"Улитку" Рыбакову; Стругацкий умоляет позволить ему наградить
Звягинцева, но не выдерживает мук. (Диптих на рисовом зерне из
коллекции В.М.Рыбакова)
7. Поединок Пересвета и Челубея за три голоса на "Интерпрес-
сконе". (Подражание Орловскому из коллекции В.М.Рыбакова)
8. Запорожцы пишут "Послание к коринфянам". (Фотомонтаж из
коллекции В.М.Рыбакова)
9. Князь Трубецкой трехпудовым гравилетом с краснозвездной
пряжкой поротно учит своих детей любить человечество; Зюганов от-
таскивает не выдержавших курс обучения. (Педагогическая поэма из
коллекции В.М.Рыбакова)
-----------------------------------------------------------------
Умножение сущностей
Я.СКИЦИН, В.СКИЦИН
КАК УМИРАЮТ ЁЖИКИ,
или Смерть как животворящее начало
в идеологии некроромантизма
(Опыт краткого обзора, вступление в исследование)
______________________
Авторы просят не воспринимать этот материал слишком серьезно.
Кое-где кусочки мозаики вывалились, и тело мальчика словно
пробито было кубическими пулями. Но он все равно был беззаботный
и живой.
В.П.Крапивин, "Крик петуха"
Настоящая работа ни в коей мере не претендует на полноту осве-
щения затронутой темы и лишь заявляет ее. Значительную часть ра-
боты составляют оригинальные цитаты из произведений В.П.Крапиви-
на (далее ВПК), во многом являющиеся самодостаточными.
Сразу хотели бы отметить, что мы глубоко уважаем Командора
(ВПК) и любим его произведения. Мы понимаем, что после этой
статьи каждый честный фэн и каждый человек, которому "всегда две-
надцать", имеет право и обязан застрелить нас из рогатки. Но от-
крытая нами тема требует донесения ее до масс.
Тысячелетиями человечество боялось смерти. Тысячелетиями ее
если и воспевали, то лишь как избавительницу от страданий. (Един-
ственное исключение - стихи Тони из пьесы Чапека "Мать": "...Но
вот прекрасная приходит незнакомка...") И только ВПК изучил страх
смерти и, отразив его в сознании вечно двенадцатилетнего ребенка,
преобразовал в радостное ее ожидание, в романтический порыв дли-
ною в годы, заложив, таким образом, основы нового течения, а в
будущем, может быть, и учения - некроромантизма.
Тему смерти ВПК нащупал не сразу. Первый погибший персонаж -
мальчик Яшка из "Той стороны, где ветер" - гибнет трагически и
бесповоротно. Однако уже и в этой повести проскальзывает момент
воскресения (именем Яшки хотят назвать лодку, правда, в конце
концов называют именем его мечты "Африка"; кстати, в дальнейшем
смерть часто выступает связующим звеном между жизнью персонажа и
реализацией его мечты). Причем тут же является намек на тему
смерти МНОГОКРАТНОЙ - лодка "Африка" сгорает. (В дальнейшем из
темы многократной смерти вырастает тема смерти как естественного
состояния, к которому можно стремиться и которое надо заслужить:
так, Дуго Лобман за покушение на ребенка наказан бессмертием).
"Только бы не насмерть"...- успел подумать Яшка..." [В.Крапи-
вин, М., "Дет.Лит", 1968, "Та сторона, где ветер": с. 134.- Я.С.,
В.С.] Но Яшка гибнет. Зато это желание сбывается у многих других
героев ВПК.
Достаточно вспомнить Игнатика Яра и Гельку Травушкина ("Голу-
бятня на желтой поляне"), Рому Смородкина и Сережку Сидорова
("Самолет по имени Сережка", но к ним мы еще вернемся), Валерку и
Василька ("Ночь большого прилива"), Ежики ("Застава на Якорном
поле"), гнома Гошу ("Возвращение клипера "Кречет"), и многих,
многих мальчишек из глубин Великого Кристалла. Часто, правда, эта
смерть символическая (как у Гальки из "Выстрела с монитора") - но
зато многократная. Тот же Галиен Тукк переживает гражданскую
казнь и изгнание, ожидание выстрела из пушки, в которой сидит, а
затем расстрела... Так же псевдосмерть переживает Севка Глущенко
- в дуэли с Иваном Константиновичем ("Сказки Севки Глущенко"). А
вот Стасик Скицын, похороненный заживо при участии шпаны, перехо-
дит грань между символической и реальной смертью, причем встре-
чается с характерным персонажем (назовем его "проводником отсюда"
["Проводники отсюда" иначе называются "психопомпы" (см. об этом в
"Темной половине" С.Кинга); это, например, воробьи (см ниже хож-
дение Ежики) или потусторонние создания (Чиба).- Я.С., В.С.]) -
отчимом.
Что важно, так это то, что именно после этой смерти у Стасика
"ВСЕ БЫЛО ХОРОШО": навсегда приходит Яшка, жутко гибнут злые че-
кисты... Невольно вспоминается история о том, как "все было хоро-
шо" после случая на мосту через Совиный ручей у А.Бирса.
Придирчивый читатель, возможно, уже готов обвинить нас в без-
доказательности. Ну что же. Мы тоже не сразу заметили. А когда
заметили, не сразу поверили... Итак, о придирчивый читатель, воо-
ружитесь книгой Моуди "Жизнь после смерти", вспомните все, что вы
знаете о "той стороне" (включая кирпичные лабиринты инферно из
фильма "Восставший из ада"), и запаситесь терпением на длинную
цитату. Итак:
"Вблизи кирпичные стены с отеками вовсе не казались приземис-
тыми. А башня стала совсем высоченной. В ней был арочный проход с
воротами из решетчатого железа. На них висел кованый средневеко-
вый замок. Но в левой створке ворот оказалась калитка тоже из же-
лезной решетки с завитками. Ежики осторожно пошатал ее. Петли за-
визжали, калитка отошла.
Под кирпичными сводами было сумрачно и неуютно, даже мурашки
побежали. Шумно отдавалось дыхание. В конце прохода видна была
серая, из валунов, стена, из нее торчали ржавые петли (наверное,
для факелов). [Ничего не вспоминается? Например "стена плача" из
"Ночи Большого прилива"? - Я.С., В.С.] Идти туда не хотелось, да
и незачем. Нужно было на башню. Ежики потоптался, зябко поджимая
ноги. И увидел справа и слева, в кирпичной толще, узкие двери.
Обе они были приоткрыты (железные створки даже в землю вросли)...
...Потянулась наверх лестница - почти в полной темноте, среди
тесных кирпичных стен. Ежики насчитал сорок две ступени и четыре
поворота, когда забрезжил свет. [И это - не первый "свет в конце
тоннеля"! - Я.С., В.С.] За аркой открылся широкий коридор с окна-
ми на две стороны. Он плавно изгибался.
Коридор явно уводил от башни, но иного пути не было. Не спус-
каться же обратно. Ежики осторожно пошел по холодному чугуну
плит. Их рельефный рисунок впечатывался в босые ступни. Под высо-
ким сводчатым потолком шепталось эхо. Изогнутые балки перекрытий
поднимались от пола между окнами и на потолке сходились стрельча-
тыми арками...
...Странно все это было: слева почти день, справа почти ночь.
И этот коридор - будто внутренность дракона с ребрами. И полное
безлюдье... [Граница! - Я.С., В.С.]
Тревожное замирание стиснуло Ежики. Такое же случалось, когда
он забирался в старые подземелья с надеждой отыскать редкости и
клады. Но там он был не один и к тому же точно знал, ГДЕ он.
А здесь? Зачем он сюда попал, куда идет?
Желание повернуть назад, помчаться прочь стало упругим, как
силовое поле. Он остановился. Уйти?.. [О, Моуди, Моуди! - Я.С.,
В.С.]
А там, сзади, что? Лицей, прежняя жизнь. Вернуться в нее, ни-
чего не узнав? Но... маленькая надежда, о которой он боится даже
думать... она тогда исчезнет совсем.
И кроме того, что написано на ребре монетки! "На дороге не ос-
танавливайся! Через границу шагай смело!" Ну, пусть не совсем
так, но смысл такой!
Ежики ладонью прижал карман с монеткой. То ли ладонь была го-
рячая, то ли сама монетка нагрета - толчок хорошей такой теплоты
прошел по сердцу. [Вообще монетка как ключ к проходу ТУДА - это
еще от медяков Харона...- Я.С., В.С.] И Ежики зашагал быстрее. Не
бесконечен же путь! Куда-нибудь приведет!
Коридор привел в квадратный зал с потолком-куполом. Там, в вы-
соте, тоже сходились ребра перекрытий. Окна были круглые, не-
большие, под верхним карнизом. На тяжелой цепи спускалась черная
(наверно, из древней бронзы) громадная люстра без лампочек и све-
чей. Она висела так низко, что, если подпрыгнуть, достанешь рукой.
Ежики подпрыгнул - сердито, без охоты. Из чащи бронзовых заго-
гулин вылетел воробей! Умчался в разбитое окно. [Вспомним о "пси-
хопомпах". И зачем ВПК подчеркивает это незатейливое событие вос-
клицательным знаком? - Я.С., В.С.]
Ежики присел на корточки. Отдышался. Потом сказал себе: "Не
стыдно, а?" Но сердце еще долго колотилось невпопад...
Потом он успокоился. Прислушался... И в него проникло то пол-
ное безлюдье, которое наполняло все громадное здание. Мало того,
и за окнами - далеко вокруг - не было ни одного человека. Ежики
теперь это чувствовал и знал точно. Даже всяких духов и привиде-
ний (если допустить, что они водятся на свете) здесь не было.
[Sic! - Я.С., В.С.]
Нельзя сказать, что это открытие абсолютного одиночества обра-
довало Ежики. Но и бояться он почти перестал...
...запутался Ежики в тесных темных переходах и на гулких вин-
товых лестницах (вверх, вверх!). И снова коридор. Теперь окна - в
сторону ночи. Именно ночи, потому что небо там уже зеленое, а лу-
на светит, как фонарь...
...Снова стало страшно: как он выберется отсюда, как найдет
дорогу в темноте?
"А зачем тебе дорога назад? Тебе нужна просто ДОРОГА..." И она
опять зазвенела в нем тихонько и обещающе: что-то будет
впереди... [Будет...- Я.С., В.С.]
Впереди, когда коридор плавно повернул, засветилась острой
желтой буквой Г приоткрытая дверь. Засветилась, отошла без звука.
В пустой и просторной комнате без окон горел у потолка мато-
вый шар-плафон...
...У стены, прямо на расколотых паркетных плитках, стоял чер-
ный переговорочный аппарат. Да, телефон...
...Там была большая прозрачная тишина пространства. Вдруг в
ней что-то щелкнуло.
- Ежики...- сказал очень близкий, очень знакомый голос ("Еши-
ки"!).- Ешики, это ты?
Он задохнулся. Оглушительно застучали старые часы. Но сквозь
этот стук донеслось опять:
- Ешики, это ты, малыш?
- Да,- выдохнул он со всхлипом.
- Ешики... В дверь налево, потом лестница на третий этаж. Там
комната триста тридцать три. Беги, малыш, беги, пока светит
луна... [Ибо Луна есть Солнце мертвых...- Я.С., В.С.]
Оглушающий звон опустился на него... Нет, это опять звенит в
наушнике! Ежики бросил трубку. Метнулся... Дверь налево...
О, как мчался он по лестнице, по коридору, сквозь полосы бью-
щей в окна луны! Он рвал эти полосы ногами и грудью, рвал воздух,
рвал расстояние!.. Но где же хоть одна дверь? Где?!
Наверно, здесь не третий этаж! Надо вверх!.. Какие-то ступени
в темноте, круглый поворот стен, пол идет наклонно все выше,
опять поворот... Прогудел под ногами металл невидимого решетчато-
го трапа над пустотой. Потом - р-раз! - и пустота эта ухнула,
раскрылась впереди, сжала грудь. [Еще одна смерть-в-смерти -
Я.С., В.С.]
Нет, он упал не глубоко, с высоты не больше метра. И не на
камни, на упругий пластик. Вскочил. Было пусто, темно, гулко.
Лишь далеко где-то сочился лунный свет.
Куда бежать?
И тогда Ежики закричал в горе и отчаянье:
- Мама, где я?! Щелкнуло в темноте. Мягкий мужской голос (яв-
но из динамика) сказал:
- Что случилось?
- Где третий этаж?!
- Здесь третий этаж. [Представьте себе этот диалог! - Я.С.,
В.С.]
Пустота налилась розоватым светом. Круглый вестибюль и двери,
двери, двери... Над одной бьются, пульсируют стеклянные жил-
ки-цифры: 333. [Ох, а не умножить ли на 2?..- Я.С., В.С.]
Ежики задохнулся опять, от стремительного разбега ударился о
дверь, откинул ее...
В белой комнате за черным столом сидели Кантор, незнакомый че-
ловек и доктор Клан.
Темно стало.
Ничего не стало..."
Страшно, а?.. Нам, признаемся сразу, стало страшно. И мы, пе-
ребивая друг друга, стали вспоминать, что же было дальше с
мальчишкой Ежики (и потом гасить на ночь свет не хотелось...)
Итак:
"Он оттолкнул велосипед и побежал. Навстречу! Хотел закричать.
Но мгновенно и безжалостно вспыхнули, накатили, облили горячим
светом огни летящего поезда. И Ежики в тоске понял: все, что сей-
час было,- лишь мгновенный сон, последнее видение перед ударом.
Позади - туннель, впереди - ничто. И сжался в черный комок...
...Но не было удара. Вспышка сама оказалась мгновенным сном.
Последним эхом прежних бед. Ежики открыл глаза."
Другая, столь же, если не более, характерная вещь - "Самолет
по имени Сережка". Мы вынужденно оставляем вне поля нашего зре-
ния вопросы о магии, о преобразовании христианства в язычество, о
соотношении реальности и фантазии в этой и других повестях. Огра-
ничимся лишь заявленной темой...
Итак: мальчик-калека Ромка одинок. Он, мечтая о друге и спут-
нике, посылает бумажный самолетик с рисунком - "вечернее небо,
оранжевое солнце на горизонте, и дорога, по которой идут двое
мальчишек" (идут, заметьте, на закат...). Самолетик, как выяс-
няется, залетает в некие Безлюдные Пространства, после чего к
Ромке приходит Сережка - странный парнишка, учившийся в магичес-
кой школе, умеющий ходить в "иные" пространства, запросто пешком
гулять по облакам, а также превращаться в самолет, но настойчиво
и даже навязчиво повторяющий при всяком удобном случае: "Я -
просто Сережка Сидоров, безо всяких талантов, обыкновенный
мальчишка..."
Обыкновенный-то обыкновенный, но, по его же словам, он приду-
ман Ромкой (и в то же время реален); он учит Ромку всему, что
умеет сам; он, главное, исцеляет Ромку (помните, как исцелился
Сухарик Львиное Сердце в повести А.Линдгрен?). Причем для исцеле-
ния необходимо пройти ситуацию смерти (вернее, приближения к
ней). Такое "исцеление смертью" происходит дважды, во "второй", а
затем в "подлинной" реальности.
И тут мы подходим к вопросу о средствах перехода за черту жиз-
ни. Одно из них известно человечеству со времен Харона [Это нача-
лось у ВПК еще с "Летчика для особых поручений" - помните, Зеле-
ный Билет покупался за "все деньги, что есть в карманах" - в дан-
ном случае... три копейки.- Я.С., В.С.]: монетка. В данном слу-
чае это особая, ритуальная, магическая монетка, с девизом (см.
выше) - "Через границу шагай смело..." На аверсе - номинал, де-
сять "колосков", а на реверсе - мальчишеский профиль. И это не
просто профиль: это - лик Первого Хранителя, Юхана-Трубача, по-
гибшего в незапамятные времена - но в то же время это мальчик
Юкки, который ходит по всем временам и пространствам, открывая
Дорогу (да-да, ту, по которой можно попасть в... иной мир) сот-
ням мальчишек, подобно своеобразному детскому Харону. И идет Юкки
навстречу своей героической гибели, о которой, безусловно, прек-
расно знает, ведь он - крупнейший знаток путей Кристалла...
...Прочие средства отличаются от талисмана-монетки тем, что
они - это действительно транспортные средства: корабли, самолеты
и прочее. Из кораблей первым был пароход-вездеход из "Летчика для
особых поручений" (таким летчиком-перевозчиком становятся и Се-
режка, и, затем - Ромка). Но самолет - более часто встречающийся
камуфляж античной ладьи. (Вспомним, кстати, самолетик лоцмана
Сашки из "Я иду встречать брата", летающий Нил Березкин из "Сине-
го города...") Промежуточное средство - летающий (!) клипер "Кре-
чет".
Есть также поезд: тот самый, всеми любимый до станции Мост,
туристский тихоходик "Пилигрим", поезд до Реттерхальма, ва-
гон-"курятник"...
Наконец, ладья, как она есть, встречается дважды: на лодке ве-
зут обоих мальчиков из "Детей Синего Фламинго" на остров Двид, и
Черный Виндсерфер готовится везти писателя Решилова уж совсем
буквально на тот свет. Но этот эпизод надо дать документально,- а
вы читайте и понимайте... и извините за длинную цитату, иначе
нельзя.
"В комнате я достал из портфеля холщовую сумку с лямкой через
плечо, уложил в нее несколько книг, которые возил с собой. В том
числе и "Плутонию". И снова вышел из дома. [Не какую-то книгу, а
книгу о подземном мире, мире Плутона - Я.С., В.С.]
...Когда куранты пробили половину двенадцатого, я оказался на
том месте, где днем распрощался с Сашкой. У широкого гранитного
парапета. Здесь огни светились редко, было безлюдно и тихо,
только из "Объятий осьминога" доносилась песенка:
И парус, и парус, и парус,
Как призрак уйдет в темноту...
"Ну и уйдет. Пора..."
Я пошел сперва по набережной, а потом уверенно свернул в неос-
вещенный переулок. Он полого спускался к воде, пахло сырым пес-
ком и водорослями. Я знал, что справа яхт-клуб, слева судоремон-
тные мастерские. Остались позади последние неяркие окошки, потя-
нулись по сторонам теплые каменные заборы. Сильно трещали ночные
кузнечики. [Кузнечик имеет для ВПК особое значение. Кузнечики
трещат в последней фразе "Заставы..." - в рае Ежики; желтые мон-
стры-кузнечики играют важную роль (в том числе роль перевозчиков)
в "Дырчатой Луне" - Я.С., В.С.] От этого треска, темноты, горько-
ватого запаха мелких береговых ромашек плавно закружило голову.
Но не болезненно, не тревожно. И я знал, что успею.
Впереди не светилось уже ни искорки, но я помнил дорогу. Мало
того, я даже видел в темноте. Я вышел на кремнистую, с редкими
травинками, площадку. Справа дышал теплой влагой простор бухты,
слева стоял похожий на склад сарай. Но мне было известно, что это
не склад и не сарай, а магазин старых книг.
Не светилось ни единой щели, но я решительно постучал в доща-
тую дверь. И ждал недолго. Раздались шаги, дверь отошла. Встал на
пороге человек со свечкой. Огонек освещал шкиперскую бородку и
морщинистый лоб над впадинами глаз. [Да-да... впадины... а о све-
чах - чуть ниже...- Я.С., В.С.]
- Капитан,- сказал я,- времени у меня мало. Я хочу оставить
вам несколько книг. Подарить...- И протянул сумку. [Плата за
проезд - Я.С., В.С.]
- Хорошо,- без удивления отозвался хозяин. И сумку взял.
- Только одну, "Плутонию", отдайте мальчику. Он обязательно
забежит к вам, я уверен. Его зовут Сашка...
- Я знаю,- сказал хозяин лавки. Он все ниже опускал свечу, и
лица его я уже не видел.
- Ну... вот и все. А говорить ему ничего не надо.
- Я понял, Игорь Петрович,- совсем негромко произнес хозяин.-
Я все сделаю, не волнуйтесь. Прощайте...- И дунул на свечу.
Я стал спускаться по деревянной, широкой, как терраса, лестни-
це и чувствовал, что хозяин смотрит вслед. Это тихо радовало ме-
ня. Хорошо, когда в такие минуты кто-то смотрит вслед...
Ни на берегу, ни на воде не было ни единого огонька. Возможно,
центр города скрылся за мысом, но все же не может бухта быть без
сигналов. А тут - ни маяка, ни мачтовых фонариков... Но это не
удивило меня. Я знал, что ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ. Словно когда-то уже
было такое. [И ведь было.- Я.С., В.С.]
Сплошная теплая чернота лежала над землей и над морем. В ней
дул мягкий ветер. И я ощущал, видел внутренним зрением, как в
этом ласковом, нестрашном мраке скользят недалеко от берега бес-
шумные паруса виндсерферов, а чуть подальше развернул марсели и
брамсели и ходит короткими галсами учебный бриг. Бег огней, без
слышимых команд... [Флот капитана Харона.- Я.С., В.С.]
И еще я знал, что у причала, на который сейчас приду, качает-
ся виндсерфер с черным неразличимым парусом.
Как правило, мачта и парус виндсерфера лежат на доске, пока
владелец не встанет на верткую палубу и не поднимет парусину за
гибкий гик-уишбон. Но у этого, моего виндсерфера мачта уже стоит
- как на яхте. И палуба лишь слегка заколеблется, когда я ступлю
на нее. Потому что это МОЙ виндсерфер, он ждет меня всю жизнь.
Я возьмусь за пластиковую дугу, подтяну лавсановое черное кры-
ло паруса, ветер мягко выгнет его, а я откинусь назад, чтобы
уравновесить упругую силу. Узкий корпус оторвется от причала и
заскользит, срезая круглым носом гребешки, которые чуть светятся
во мраке. Теплые брызги ударят по рукам и по лицу. И скоро в мяг-
кой, обнимающей меня тьме волны эти станут сильнее, доска побе-
жит со склона на склон, и я, никогда не ходивший на виндсерфере,
инстинктом угадаю секрет управления и сольюсь в этом движении с
черным ласковым ветром и плавными ритмами волн... Я засмеюсь,
когда вставшие навстречу всплески слизнут с меня лишнюю одежду,
сделают меня маленьким, ловким, гибким. И обнимут меня, десяти-
летнего, закружат и укроют в усыпляющей, нестрашной, никому не-
доступной мгле...
А что будет потом?
Если что-то и будет вообще, то, пожалуй, лишь это: доска прит-
кнется когда-нибудь к берегу, а вдали засветится закатная полоса.
Я выскочу на траву и, торопясь, побегу по заросшему склону вверх.
Чертополох будет хватать меня за мокрые ноги, но я, запыхавшись,
выбегу на бугор. И увижу, как слева темнеет похожая на замок во-
донапорная башня, как светится в закатном отблеске старая Спас-
ская церковь - памятник старины и гордость нашего городка - и как
горят огоньки в окнах знакомого двухэтажного дома. И в мамином
окошке горит свет... Ох и загулялся я!.. Ну и правильно, если
влетит! Главное, что я уже почти дома. Подожди еще минутку, я бе-
гу, вот он я!.. [Возвращение к родителям - тоже символ смерти,
так и девочку Ромка-самолет везет к ним... - Я.С., В.С.]
Виндсерфер и правда стоял у берега. Его узкий пластиковый борт
скребся о спущенные с причала плетеные кранцы. Парус, невидимо
растворившись во мгле, трепетал на ветру.
Сейчас я, сейчас...
Я сбросил на плиты пиджак, полуботинки, носки, галстук. Под-
вернул брюки. Подошел к краю. Заранее ощутил, как ступлю сейчас
на мокрую мелкоребристую палубу, как закачается она... Выждал,
когда наклонится ко мне мачта, ухватил ее... Ну!"
Вот как уходят:
"Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой.
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер
в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте
развернут парус
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам
не легок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов
Бьет в уши,
как детский крик...
...Не надо,
не надо,
не надо,
Не надо его будить,
Ему ни к чему теперь память
Мелких забот и обид.
Пускай
перед дальней дорогой
Он дома поспит,
как все,
Пока самолет не вздрогнул
На стартовой полосе...
...Но если в чужом конверте
Придет к вам черная весть,
Не верьте,
не верьте,
не верьте,
Что это и вправду есть.
Убитым быть -
это слишком.
Мой друг умереть не мог.
Вот так...
И пускай братишка
Ему напишет письмо..."
Возвращаясь к вопросу о "проводниках отсюда" - там, куда они
уводят, у героев ВПК часто уже есть друзья. Один из них - Чиба
("Лоцман"), проводник проводника (есть еще всезнающие бормотунчи-
ки, роботы, домовые, ыхала и пр.). Что такое Чиба - непонятно.
Потустороннее существо. Игрушка, очень милая - но если вдуматься
и представить его рядом с собой, станет не по себе. Это - игру-
шечный оборотень, то клоун (см. клоунов из "Голубятни..." и "Оно"
С.Кинга), то котенок с головой клоуна или с рыбьим хвостом, то
вороненок (ты не вейся надо мной), то плюшевая обезьянка (опять
Кинг), то варан, то (бр-р!) птичий скелетик. И Чиба знает больше,
чем положено живым. Ему открыто закрытое для них:
"- Через пески...
- Что?!
- Через Оранжевые пески,- сказал он отчетливо.- На плато, что
рядом с Подгорьем,- пустыня. Горячая, с большим оранжевым сол-
нцем...
Я вздрогнул. И, пряча испуг, сказал пренебрежительно:
- Что за бред. Какая может быть пустыня в той местности?
- Может...
- Почему я там никогда про нее не слышал?
- А никто не слышал. Потому что никто не бывал там. Никто не
поднимался на плато.
- Ты спятил? Рядом с городом...
- Да! Все думают, что поднимались другие, и делают вид, что
там ничего такого. [Пусть кто-то говорит, что "там" ничего нет.
Есть, есть...- Я.С., В.С.] Просто так, пустыри. И говорят об этом
друг другу, и сами верят. А на самом деле... Я не вру, чес-
тное-расчестное слово! Ну, Чибу спросите!"
Чиба-то знает...
Чип - почти тезка Чибы, лягушонок из "Баркентины с именем
звезды" - тоже оборотень, которого не боится только главный ге-
рой, старый моряк Мартыныч, да еще братья-фантасты Саргацкие. Но
Чип еще вполне безобиден. Хотя и в этой сказке есть уже и очень
непростые корабли (сама баркентина и игрушечный кораблик), и ма-
гия, и мысли о гибели людей и кораблей.
В "Ночи большого прилива" смерть уже присутствует на каждой
странице. Иногда травестийная, как в первой части, в "Далеких
горнистах", но уже и там появляется история Трубача-Хранителя,
пока это Валерка - он же штурман Дэн - и пока эта история не так
однозначно безнадежна, хотя и здесь есть что-то вроде гибели
братьев, после падения с крепостной башни оказывающихся в Наигия-
ле... то есть, мы хотели сказать, в Старо-Подольске.
Светлый штурман Иту Лариу Дэн встречается со смертью - подлин-
ной или символической - много раз. Но это лишь подход к истории
смерти как состояния,- смерти как истинной жизни. Такую смерть
принимает Ежики и, видимо, Игнатик Яр (тут уместно снова вспом-
нить о свечках; у ВПК свечка - индикатор жизни; когда горит све-
ча, стоит упомянуть чье-то имя - и узнаешь, жив ли он; если жив,
свеча продолжает гореть, как это и было в случае обоих персона-
жей. А вот Капитан с глазами-провалами, Капитан, берущий книги в
уплату за проезд, имеет право задуть свечу...)
Очень интересна и показательна история посвящения в Командоры
("приема в мертвецы" по Пелевину) история Корнелия Гласа из "Гу-
си-гуси, га-га-га". Корнелий, чтобы на равных правах войти в мир
детей и, позднее, стать Командором (а это - главные "проводники
отсюда"), переживает последовательный ряд символических смертей,
последняя из которых могла быть и настоящей (ученые, занимающие-
ся "гранью" Вест-Федерации, не уверены, остался ли он жив).
Любопытна, между прочим, и легенда "безынд" о Маленьком рыба-
ке, мальчике-сироте, унесенным гусями на Луга. Во-первых, подчер-
кивается трудность пути в иной мир - Маленький рыбак должен под-
няться на гору, претерпев мучения, сильно напоминающие картины
буддийского ада; далее он приносит гусям-"психопомпам" кровавую
жертву (кормит их своим мясом); впрочем, этот момент вообще ха-
рактерен для сказок многих народов, поэтому его можно считать
скорее данью традиции; сам полет - как мы видим, типичный способ
перехода в иной мир; наконец, Луга - счастливое место, где ма-
ленький рыбак (а позднее - безынды из "спецшколы") находит роди-
телей. Встреча с предками - характернейшая особенность послежизни.
(Отвлекаясь от основной темы, хотелось бы отметить параллели
между "Гусями" и "Синим городом на Садовой": храм, как убежище,
настоятель как защитник, подземный выход из храма - путь спасе-
ния, и т.д.).
Ежики, если помните, после смерти перешел в другой, лучший
мир. То же происходит с писателем Решиловым (да и его спутником
Сашкой).
Сначала Решилов покидает больницу (casus incuzabilis). Попа-
дает в старую церковь, затем - в поезд "Пиллигримм", в Подгорье,
Кан-Орру... Как не вспомнить Нангилиму, следующий за Нангиялой
загробный мир... (у А.Линдгрен). При всем том его не оставляет
чувство (впервые осознанное ВПК в "Выстреле с монитора" и в "Зас-
таве...") вторичности переживаемой реальности.
В "Выстреле с монитора":
"Еще немного!
Павлик не бежал - летел. Сумка не успевала за ним, летела на
ремешке сзади. Козырек перевернутой кепки вибрировал на затылке,
как трещотка воздушного змея. [Опять ассоциация полета и смерти.-
Я.С., В.С.]
И в то же время странное, непохожее на бег ощущение не остав-
ляло Павлика. Будто он не только мчится. Будто в то же время он
сидит на скамье нижней палубы рядом со старым Пассажиром. И смот-
рит, как плывет в небе край обрыва с тонким силуэтом мальчишки."
И в "Лоцмане":
"Здесь страница кончалась. И вообще запись кончалась. На об-
ратной стороне листа ничего не было. Вот так...
Я осторожно положил Тетрадь на пол у кресла, закрыл глаза, от-
кинулся. Почему-то запахло больничным коридором - знакомо и тос-
кливо. И негромкий бас Артура Яковлевича укоризненно раздался на-
до мной:
- Игорь Петрович, голубчик мой, что же это вы в холле-то...
Спать в кровати надо. Пойдемте-ка баиньки в палату...
Я обмер, горестно и безнадежно проваливаясь в ТО, В ПРЕЖНЕЕ
пространство, в унижение и беспомощность недугов. О, Господи, НЕ
НА-ДО!.. Мягкая, живая тяжесть шевельнулась у меня на коленях.
Последняя надежда, последняя зацепка, словно во сне, когда сон
этот тает, гаснет, а ты пытаешься удержать его, хотя понимаешь
уже, что бесполезно... Я вцепился в теплое, пушистое тельце ко-
тенка:
- Чиба, не исчезай! Не отдавай меня...
- Кстати,- сказал Артур Яковлевич,- я смотрел ваши последние
анализы, они внушают надежды. Весьма. Если так пойдет дело, то...
- Чиба!
- Мр-мя-а...- отозвался он крайне раздражительно.
Я приоткрыл один глаз. Так, чтобы разглядеть Чибу, но, упаси
Боже, не увидеть белого халата и больничных стен. Чиба возмущен-
но вертел головой. Голова была клоунская, хотя туловище остава-
лось кошачьим."
И это не удивительно. Отнюдь неспроста Сашка вдруг обращенный
Тетрадью в Решку (Игоря Решилова, он же, собственно, alter ego
ВПК) сообщает между прочим:
"- Чего загадывать! Я не два раза помирал, а больше. Первый
раз еще при рождении. Думали, что не буду живой. Меня знаешь кто
спас? Генриетта Глебовна... Она сказала, что после этого буду до
ста лет жить, а это же целая вечность..."
На самом деле тема смерти у ВПК гораздо более обширна, чем мы
показали здесь. Смерть - истинная жизнь ("Лоцман"), смерть - ис-
целение ("Самолет по имени Сережка"), смерть - созидание ("Оран-
жевый портрет с крапинками"), смерть - награда, недоступная для
грешников ("Крик петуха") и неизбежно приходящая к достойным
("Голубятня..."). Есть еще один странный аспект темы смерти в
"Синем городе на Садовой". Вспомните, как Нилка, желая сказать,
что ему попадет от родителей, говорит, путая слова, что ему ус-
троят... эксгумацию (имея в виду экзекуцию). Н-да. Папа Фрейд,
утверждавший, что случайных оговорок не бывает, пришел бы в вос-
торг...
Более желчный критик, такой, например, как злой волжский бул-
гарин Рамон Бир-Манат, сделал бы из этого политическое обвинение
плюс историю болезни. Мы же не настаиваем даже на хлестком терми-
не, вынесенном в заголовок. И пусть Командор не обижается: мы оба
его очень любим, и никакой некроромантизм не заставит нас наз-
вать книги ВПК плохими или скучными. Но... но теперь, прочитав
статью, не охватывающую, как мы говорили, весь материал и всю те-
му, вчитайтесь в эти книги сами. И вы сами тогда ощутите весь
ужас - и весь оптимизм некроромантизма.
Оптимизм - потому, что, как мы уже замечали, смерть - это по-
рог, после которого можно сказать:
"...А ДАЛЬШЕ ВСЕ БЫЛО ХОРОШО.
Да, я не разбился!
Не верьте, если вам скажут, что Ромка Смородкин двенадцати лет
погиб в катастрофе. Чушь! [То же говорил и Бу Вильхельм Ульсон,
Принц Страны Дальней...- Я.С., В.С.]
Я под утро вернулся домой, мама еще спала. Я запрятал по-
дальше разодранные штаны и тоже лег спать.
А дальше все было хорошо. Жизнь пошла день за днем. Год за го-
дом.
Я закончил школу, потом художественное училище, институт. Стал
художником-дизайнером. Даже слегка знаменитым - после того как
наша группа получила премию за оформление главного павильона Ра-
тальского космопорта.
Я женился на девушке Софье Петушковой, которую в детстве зва-
ли Сойкой. И у нас родилась дочка Наденька - славная такая, весе-
лая. ... Мама моя души не чает во внучке.
Кстати, мама вышла замуж. Но не за Евгения Львовича, тот вско-
ре уехал из нашего города. Знаете, за кого она вышла? За дядю Юру!
Дядя Юра вернулся с далекой стройки, опять поселился неподале-
ку, стал захаживать в гости и вот... Не знаю, появилась ли у ма-
мы к нему большая любовь, но поженились и живут славно... [Закли-
нанием повторяется - все хорошо... там.- Я.С., В.С.]
Как видите, все со мной хорошо, вовсе я не разбился!
Случилось гораздо более страшное.
Разбился Сережка.
Он погиб в том самом году, когда мы познакомились. В детстве.
В сентябре.
Тогда по южным границам там и тут гремели гражданские войны
(словно людям хотелось оставить на Земле побольше Безлюдных Прос-
транств). И вот Сережка надумал помочь там кому-то. Или продукты
сбросить беженцам, или, может, малыша какого-то вывезти из-под
огня. Не знаю, он со мной этими планами не делился. Он только на-
супленным, чужим каким-то делался, когда мы видели на экране "Но-
вости" с южными репортажами.
И однажды он исчез. Дня три я не волновался: всяких дел было
по горло: школа, новые знакомства. Но потом встревожился, побе-
жал к нему домой...
...А через день услышал в "Новостях", что над побережьем сбит
еще один самолет. Неизвестно чьей ракетой, и сам неизвестный. С
непонятными знаками. И показали хвостовое оперение, которое упа-
ло на прибрежные камни. С голубой морской звездой на плоскости
руля...
Днем я держался. В школу ходил, даже уроки иногда делал. А
ночью просто заходился от слез. Старался только, чтобы мама не
услышала.
Иногда казалось даже, что сердце не выдержит такой тоски.
Может быть, и пусть? Не могу, не могу я без Сережки! Не надо,
чтобы делался он самолетом, не надо сказочных миров и Безлюдных
Пространств. Пускай бы только приходил иногда. Живой...
И он пришел! Ну да! Однажды ночью, когда я совсем изнемог от
горя, звякнула решетка на балконе. И открылась балконная дверь. И
Сережка - вместе с осенним холодным воздухом - шагнул в комнату.
В старом обвисшем свитере, с пилотским шлемом в руке. Сердитый.
[Вот спите вы, и... А сама сцена напоминает, во-первых, приход
Мастера к Бездомному; а, во-вторых, прилет вампира - не-мертвые
приходят на зов, прилетают на ночных крыльях, и входят с холодом
могилы по позволению хозяина...- Я.С., В.С.]
Я обомлел.
Он сел рядом, на тахту.
- Хватит уж сырость пускать... Даже разбиться нельзя по-нас-
тоящему...
- Это ты?! Ты снишься или живой?
- Вот как врежу по загривку, узнаешь, снюсь или нет... [Сереж-
ка отвечает, заметьте, лишь на первую часть вопроса. Он не снит-
ся: это-то и страшно...- Я.С., В.С.]
Я прижался к нему плечом.
- Не сердись...
- Ага, "не сердись"! Думаешь, это легко, когда тебя за уши вы-
таскивают ОТТУДА?
- А кто тебя... за уши?
- Он еще спрашивает! Кто, как не ваша милость!
- Сережка, ты больше не уйдешь?
...
- Сережка, а что там было? Как?
Он сказал глуховато:
- Ромка, не надо об этом. Выволок ты меня обратно, и ладно...
[Воистину, есть вещи, которых лучше не знать.- Я.С., В.С.]
- Но ты правда больше не уйдешь насовсем?
- Насовсем - не уйду...
Я зашмыгал носом от счастья.
- Но встречаться нам придется только по ночам. Все ведь ду-
мают, что меня нет... [То-то и оно...- Я.С., В.С.]
Я был готов и на это. Но...
- А где будешь жить-то?
- Уйду в Заоблачный город, устроюсь как-нибудь...
- А мы будем летать, как прежде?
- Будем... Только...
- Что? - опять вздрогнул я.
- Ты станешь расти и расти. А я теперь не смогу. Если разби-
ваются, после этого не растут... [Вот как сделать, чтобы было
всегда двенадцать... - Я.С., В.С.]
- Тогда и я не буду!
Кажется, он улыбнулся в темноте.
- Нет, Ромка, у тебя не получится.
- Почему?
- Ну, ты же... не разбивался насовсем.
- Тогда я... тоже!
- Только посмей!
- Тогда... я знаю что! Здесь я буду расти, а ТАМ всегда оста-
ваться таким, как сейчас! Как ты!
Он сказал очень серьезно:
- Что ж, попробуй. Может, получится...
У меня получилось.
Мало того, я научился притворяться. Стал делать вид, что сплю
в постели, а на самом деле убегал к Мельничному болоту, где бе-
зотказные чуки жгли посадочные костры. [То есть ночью, когда Ром-
ка был мертвым - Я.С., В.С.]
И туда же приземлялся Сережка-самолет.
Вот ведь какое дело: хотя он и грохнулся очень крепко, но все
же умел превращаться в крылатую машину, как и раньше. Я всего-то
лишь крыло повредил, а летать после этого не мог. Сережка же -
пожалуйста!
Наверно, в Заоблачном городе, где он теперь жил, сделали ему
ремонт. Не разовый, а капитальный... [Опять исцеление через
смерть - Я.С., В.С.]
Кстати, Сережка помирился со Стариком. И они вместе колдовали
теперь над новой моделью совмещенных Безлюдных Пространств. Ста-
рик даже разрешил Сережке прилетать в Заоблачный город прямо в
виде самолета, хотя это и нарушало какие-то правила...
Итак, я рос, делался взрослым, но по ночам, при встречах с Се-
режкой оставался прежним Ромкой Смородкиным. Нас обоих это впол-
не устраивало. И мы летали все дальше и дальше - в такие Прос-
транства, где Гулкие барабаны Космоса гудели, как набат...
...Порой я и сам вздрагиваю: а вдруг НИЧЕГО этого нет? И Се-
режки нет?
Для доказательства, что все это правда, я ночью улетаю с Се-
режкой в далекую-далекую степь, где всегда светит луна и причуд-
ливые камни - идолы и чудовища - чернеют среди высокой травы. Я
рву там луговые цветы и с ними возвращаюсь домой. [Опять Солнце
Мертвых, да еще и надгробия, идолы и чудовища! - Я.С., В.С.]
Ромашки, клевер и розовые свечки иван-чая, появившиеся в доме
февральским застывшим утром - это разве не доказательство?..
...Вот и все. Теперь вы сами видите, что слухи оказались пус-
тыми. А слезы - напрасными. "Сказка стала сильнее слез". Никто не
разбился до смерти.
Никто. Честное слово..."
Сентябрь, 1994
-----------------------------------------------------------------
Есть такое мнение!
Элеонора БЕЛЯНЧИКОВА
ДИАГНОЗ НАВСЕГДА
Знать бы не знала я этого писателя. Ну, встречала бы изредка
его фамилию перед названиями произведений, прочитать которые так
и не нашла бы времени. Так нет же, все лето и осень ангажирован-
ная фэнская пресса (непонятно, впрочем, кем ангажированная) бом-
бардировала меня упоминаниями об этом человеке. "Оберхам-Сидор-
кон", "ФэнГильДон", "ДВЕСТИ-А", "ДВЕСТИ-Б". Вот и моими старания-
ми, в очередной раз - о нем.
Я говорю об Александре Щеголеве.
Еще бы, нашелся смельчак, поднявший нож на священных коров!
Как было любопытной и чувствительной женщине не заинтересоваться?
Как было не схватиться за что-нибудь еще, написанное им, помимо
статьи в "Оберхаме"?
Кстати, подоплека так называемого "петербургского дела" для
меня лично ясна, как Божий день. Некто Щеголев нарушил неписан-
ные законы Клановой Честности, то ли не понимая этого, то ли оши-
бочно думая, что он не входит в Клан. Хотя, ясно же, что магис-
трами он принимался за своего, пусть и был не на первых ролях.
Так что его наделавший шуму демарш, с точки зрения товарищей по
Клану, есть по сути предательство, если, конечно, не обычная глу-
пость. Вот вам и объяснение бурной реакции на его анти-столяров-
ское выступление. Я достаточно проработала в женских коллективах
и не такого насмотрелась. И вообще, что до меня, человека со сто-
роны, то я почему-то больше сочувствовала Щеголеву. Но было одно
обстоятельство, мешавшее полностью определиться со своими симпа-
тиями. Если Столяров и товарищи (за исключением Э.Геворкяна, ко-
нечно) доказали своими незаурядными текстами право на благород-
ное хамство в отношении остальных посредственностей, то со Щего-
левым дело обстояло сложнее. Как-то сложилось, что его тексты
прошли мимо меня. Вот и решила я, к своему несчастью, удостове-
риться, что героический оловянный солдатик достоин моей тайной
симпатии.
Спасибо Николаеву и Стругацкому, хором подсказали, какую имен-
но щеголевскую работу мне искать на прочтение. Так хвалили, ну
прямо так хвалили! (См. интервью Б.Стругацкого в "ДВЕСТИ-Б") Хо-
чешь, не хочешь, а позвонишь знакомой библиотекарше и возьмешь
журнал "Нева". Повесть называется "Ночь навсегда".
Длинное у меня получилось вступление, тогда как рецензия на
вышеупомянутую повесть может состоять всего лишь из одного слова:
"противно". Противно пересказывать сюжет, ибо тогда придется
вспоминать прочитанное. Противно писать рецензию, ибо придется
читать повесть во второй раз. Ни в чем не повинный журнал дер-
жать в руках, и то противно. Такое гадливое чувство, будто в хо-
рошем расположении духа сбегая по лестнице, я вляпалась рукой,
пардон, в чьи-то сопли на перилах. Не знаю, мужики, может вам и
нравятся чужие слизисто-гнойные выделения, а у меня, как у бывше-
го врача, реакция совершенно нормальная.
"Убивая кого-то, всегда начинаешь с себя",- говорил Лао Цзы.
Если у человека отсутствует любовь к другому человеку, то должно
быть хотя бы уважение к тому факту, что он, другой, существует.
Жизнь не нами дается, и не нам ее отнимать, - по-моему, Алек-
сандр Щеголев этого просто не понимает. За жизнь человека зачас-
тую приходится бороться, и если получается спасти обреченного, то
с такими трудами! А здесь, в повести... Мне, как медику, читать
все это было невыносимо. Я, ребята, сердцем не принимаю такую
"новизну". Так нельзя. Чем дальше, тем страшнее жить.
Автор дал своей работе кокетливый подзаголовок "игра в
кошмар", как бы подчеркивая несерьезность замысла. Наверное, опа-
сался, что кто-нибудь вздумает проанализировать происходящее в
повести. Что ж, он не зря опасался. Повесть рассыпается от перво-
го же дуновения критического ветерка, слишком уж из многих прос-
четов слеплен сюжет. Начать с того, что в этом детективе - детек-
тиве! - мгновенно понимаешь, кто преступник. Впрочем, тут я, воз-
можно субъективна, и уровень моей проницательности недостижим для
обычного фэна. Все-таки моя нынешняя профессия - редактор, это
обязывает. Но с чем трудно поспорить, так это с тем, что автор
явно не знаком с криминальной и милицейской фактурой. Даже я, ди-
летант, это заметила. Например, чрезвычайно странно возникнове-
ние в сюжете яда, и особенно странно попадание яда к главному чу-
дищу. Второй мальчик - тот, который якобы залез в папин холо-
дильник - просто фикция какая-то, а не персонаж! Яды описанной
группы, они ведь больших денег стоят и содержаться под настоящим
контролем, не так, как это себе представляет А.Щеголев. Во вся-
ком случае, никто их держать дома в холодильнике не станет. И по-
лучение заказа на убийство по почте - в высшей степени неправдо-
подобно. И крайне сомнительна история с противостоянием "авиато-
ров" и "портовиков". Что это за конкуренция между аэропортом и
пароходством? В какой коммерческой операции пересеклись интересы
двух мафий? Тайная перевозка денег - как-то немотивировано это,
глупо. Далее, у главного героя есть железное алиби, однако мили-
ция почему-то держит его за "опасного преступника", как бы априо-
ри, по определению, и даже объявляет на него розыск. Глупо! Нако-
нец, непосредственно мальчик Антон. Да не мальчик он, а фикция
еще большая, чем его дружок "юный химик"! Я ответственно заявляю,
как специалист - ребенок не обладает такой физической силой и та-
кой волей, чтобы перерезать сухожилия и протыкать тела дротиком.
Это возможно только при длительной спецподготовке, но тогда полу-
чится не "мальчик", а ниндзя. Или он мутант? Нет, автор не ус-
тает подчеркивать, что ребенок нормален. "Нормальнее" всех нас.
Список мелких просчетов можно продолжать и продолжать. Автор
не знает тех вещей, которые взялся описывать. Иначе говоря, он
такой же дилетант, как и читатель, что кому-то наверняка приятно
сознавать. Это бы, кстати, не страшно, если бы Щеголев не числил
себя писателем высокого класса (судя по некоторым нюансам его
прогремевшей "контр-статьи" и по высказываниям его поклонников).
Ну, да ладно. Есть темы посерьезнее, чем мелкие "проколы" большо-
го писателя.
Возвращаюсь к тому, с чего начала: чем дальше, милые мои, тем
страшнее. Немотивированные зверства уже превратили нашу жизнь в
кошмар, без всякой там "игры". Зачем же взрывать уникальный ос-
тровок мира и света, именуемый детством, зачем вспарывать
скальпелем чистые души? В конце концов, зачем лить воду на
мельницу агрессивной коммунистической пропаганды: мол, довели на-
род до того, что и дети теперь убивают. Дети не убивают! На са-
мом деле убивают их - чтобы сделать из них взрослых, чтобы попол-
нить орду прагматиков и циников. Только став взрослым - неважно,
в каком возрасте, в шестнадцать лет, в девятнадцать, в четыре -
бывший ребенок способен взяться за оружие.
У Щеголева убивает именно ребенок. Светлый и чистый.
Вообще, "Ночь навсегда" вполне могла бы служить пособием для
малолетних убийц. Доступность, простота, я бы даже сказала, кра-
сота описанных зверств способна повернуть незрелые мозги в совер-
шенно определенном направлении. Творческая фантазия получает хо-
роший толчок. Придумывание все новых и новых способов РЕАЛЬНО ли-
шить человека жизни - насколько это далеко от "игры"? Психологи-
ческой подготовке молодых преступников также придается большое
значение в написанном А.Щеголевым "пособии". Широк выбор мотивов
и самооправданий для РЕАЛЬНОГО выродка - пользуйся любым. Но са-
мое главное "достижение" - это воспитание недоверия детей ко
взрослым - с одной стороны; и наоборот, взрослых к детям. Есть
дикие теории, согласно которым в ребенке с рождения таится что-то
беспредельно ужасное, "что-то такое", что не реализуется в виде
поступков только по причине слабости ребенка. Автор явно знаком с
подобной чушью. Бессильному "злу" он придумывает долгожданную си-
лу и восторженно описывает, что из этого получается. Педофобия в
чистом виде. Зачем?
В связи с вышесказанным, я очень надеюсь, что данное произве-
дение не станет бестселлером. Я с ужасом думаю о том, что подоб-
ные инструкции могут обрести популярность. К счастью, дети не чи-
тают сложные литературные тексты, каким, без сомнений, является
"Ночь навсегда". Хоть это утешает.
Но продолжим. Похоже, А.Щеголев знаком и с работами популярно-
го невропатолога Фрейда. Из финала повести следует, что всему ви-
ной трагическая гибель матери, имевшая место в далеком прошлом.
Однако выпячивание роли подсознательных образов в формировании
ТАКОЙ личности выглядит абсолютно неубедительно. В том-то и дело,
что мальчик психически здоров. Показанные нам последствия психот-
равмы говорят о том, что никакой психотравмы, собственно, не бы-
ло. Что в общем-то и правильно. Убил же, к примеру, Павлик Моро-
зов своего отца, но это тоже не привело к возникновению каких-ли-
бо комплексов в психике героического пионера. Таким образом,
фрейдистские мотивы никак не объясняют формирование души бесов-
ского ангелочка. И к финальным страницам логика окончательно ухо-
дит из повести.
Одно не вызывает сомнений - автор жутко не любит детей. Все
зло мира, по Щеголеву, сконцентрировано в детях. И еще в женщи-
нах, которых он не любит особенно агрессивно. Женщины возникают в
произведениях этого автора только для того, чтобы мгновенно пре-
давать близких им людей. Признаюсь, я не поверила сама себе, при-
дя к столь очевидным выводам после прочтения "Ночи навсегда". Я
не могла себе позволить так жестоко обвинять человека на примере
одного лишь произведения и проконсультировалась у знатоков "Но-
вой фантастики", что бы мне еще порекомендовали почитать "из Ще-
голева"?
"Любовь зверя" и "Ночь, придуманная кем-то", сказал мне сквозь
телефонные помехи добрейший Андрюша Николаев. Это, мол, круто!
Круто, мужики, не спорю. Роман "Ночь, придуманная кем-то", опуб-
ликованный в сборнике серии "Современный российский детектив" -
лучший аргумент в пользу высказанных мной догадок. Если вдруг ме-
ня привлекут к ответственности за клевету на писателя Щеголева, я
представлю в качестве дополнительного доказательства еще и этот
роман, этот омерзительный апофеоз ненависти, и любой суд меня оп-
равдает. Так что я повторяю, Александру Щеголеву явно не дают по-
коя лавры Шпренгера и Инститориса, написавших программную книгу
палачей "Молот ведьм". По мнению инквизиторов XV века, женщины,
все поголовно, являются живым воплощением Дьявола. Щеголев пошел
дальше, дополнив их список... детьми!
Опровергните меня, если я не права!
Холодом и бездушием веет с каждой страницы "Ночи навсегда".
Тщетно мы ждем наказания порока - его не будет. И преодолевая
последний абзац повести, испытываешь физиологическое облегчение.
Автор хорошо "поиграл", окунув читателя в свое больное, выверну-
тое мировоззрение. В итоге остаешься с вопросом, задавать кото-
рый считается дурным тоном. Но я все-таки рискну: сам-то автор
что за человек?
Я заканчиваю письмо. Мне осталось объяснить, зачем я его писа-
ла, растрачивая свое свободное время неизвестно на что. Дошли до
меня слухи, что "Ночь навсегда" прочат в разнообразные номина-
ционные списки. В списки ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ. Послушайте,
но разве это фантастика? Согласна, в своем коммерческом боевичке,
старательно эпатирующим публику, А.Щеголев допустил тьму-тьмущую
недостоверностей. О чем, по-моему, я вполне убедительно написала.
Получился у него некий ночной кошмарик, который с первым криком
петуха превратился в чушь. Но если экзальтированные поклонники
упомянутого автора объявляют любые нестыковки и нелепости психо-
логической фантастикой, а параноидальную шизофрению - прорывом в
новое литературное пространство, то что же тогда плохая литерату-
ра?
Очевидно, лучшим произведением Александра Щеголева является та
самая анти-столяровская статья, которая меня действительно трону-
ла, и с которой все началось. Не включить ли ее в номинационные
списки по разделу критики? Вместо "Ночи навсегда", конечно. Что
касается проблемы выбора, чью сторону мне занять, то я решила (е-
ще тогда, летом) никому не верить. Оловянный солдатик оказался
сделан из какого-то другого материала. Хватит с меня авторитет-
ных советов, прислушиваться к которым вредно для здоровья.
Это я вам как врач говорю.
Декабрь 1994 г.
P.S. Перечитала свои заметки и увидела, насколько они резки и
обидны. А переправлять неохота. Поэтому я подписалась псевдони-
мом, чтобы никто со мной здороваться не перестал. Вы уж извините
старуху, но некоторые из вас со мной знакомы. Надеюсь на порядоч-
ность и деликатность джентльменов из журнала "ДВЕСТИ" в деле сох-
ранения тайны моего псевдонима.
Элеонора Белянчикова.
Андрей ЛЕГОСТАЕВ
ГОЛ В СВОИ ВОРОТА
На мой взгляд, критика бывает трех видов. Чтобы не быть голос-
ловным, я буду говорить только о критике фантастики, но сильно
подозреваю, что и в критике "реалистической" наблюдается нечто
похожее. Для вящей наглядности, заранее прошу прощения, я проил-
люстрирую свои тезисы на примере далекого от литературы вида ис-
кусства - футбола.
Итак, первый вид: критик играет на половине поля автора. Во
втором виде - выделывает виртуозные трюки с мячом в центральном
круге. Третий - когда о чужой ("авторской") половине поля забы-
вают напрочь и самозабвенно и эффектно вколачивают голы в соб-
ственные ворота.
Конечно, первый вид критики наиболее сложен. Нужно вникнуть в
замысел автора, прочувствовать его и разбирать произведение, зная
в области, в которой (и о которой) произведение написано не
меньше (а желательно и больше) автора. Здесь работая над одной
статьей перевернешь массу литературы и несколько вечеров потра-
тишь в библиотеке. И неделю (в лучшем случае) на обдумывание. И
еще неделю (а то и месяц) на написание. Ни одной мысли в сторону,
ни слова лишнего. Это идеал, но критики, избравшие такие правила
игры, к этому идеалу стремятся. В современной критике фантастики
я бы назвал такими авторами Сергея Переслегина и Вадима Казакова.
Второй вид... О, это красиво! Это просто здорово. Критик заво-
раживает зрителей высококлассным обращением с мячом, то есть, из-
вините, со словом, - глаз оторвать невозможно. Главная задача та-
ких статей (а они, как правило, невелики по объему) создать у по-
тенциального читателя настроение, которое данная книга требует,
завлечь читателя. Либо - отвратить. Вторая задача - сообщить.
Информировать о событии, творческом пути автора, содержании годо-
вой подшивки "Межзвездного вестника" и так далее. Ни на какую
глубину и серьезность, ни даже на обобщения либо выводы не пре-
тендуя. Без таких статей и рецензий развалится журналистика.
Яркий пример критики (точнее даже сказать - журналистики) подоб-
ного рода - Сергей Бережной. Читаешь - здорово. О чем рецензируе-
мая книга? Бог весть. Но теперь точно прочитаю...
Третий вид... Вы уже, наверное, сами поняли о чем я. К несчас-
тью, большинство статей о фантастике написано именно в этой под-
группе. Что хотел сказать автор - не важно. Важно, что думает об
этом критик. Предмет обсуждения с его реалиями, связующими нитя-
ми и проблемами игнорируется начисто. Действительно, прав Верши-
нин - метко найденное хлесткое слово и изящный словесный оборот с
успехом заменяют аргумент в работах этого вида критики. Главное в
подобных статьях выкрики типа: "рецензия на вышеупомянутую по-
весть может состоять всего лишь из одного слова: "противно"; "так
нельзя"; "Опровергните меня, если я не права!"; "любой суд меня
оправдает" и "сам-то автор что за человек?" Почему-то сложилось
мнение, что ярким представителем этого рода критики в фантастике
является Арбитман, даже термин появился "арбитмановщинка". Я так
не считаю, на мой взгляд Роман Эмильевич прекрасно чувствует се-
бя и у чужих ворот и в центре поля творит чудеса. А вот обсуждае-
мая статья...
Говоря словами критикессы, "ни в чем не повинный журнал дер-
жать в руках, и то противно". Автор просто не знает предмета, о
котором пишет и у меня серьезное подозрение, что она не только не
перечитывала повесть Щеголева "Ночь навсегда", но и прочитать-то
внимательно не удосужилась - так, пролетелась в трамвае по стра-
ницам...
Дьявол, первую претензию даже нельзя назвать претензией. Автор
повести отнюдь не городил горы трупы ради трупов, о чем должно
быть понятно любому читателю, кроме разве что поклонниц неизвес-
тного мне невропатолога с известной фамилией.
Вторая претензия серьезней - в произведении с детективным сю-
жетом заранее просчитывается преступник. Аргумент критикессы - ей
сразу все ясно. Однако, смешная история: первая часть именно этой
повести была опубликована в той же "Неве" в прошлом году под
псевдонимом "Господин Щ." и с предложением читателям прислать
продолжение на конкурс - победителю крупный приз. Не мне расска-
зывать, сколько графоманов засыпают рукописями и письмами тол-
стые журналы. Продолжения не было ни одного - это голый факт.
(Хотя, чтобы сохранить лицо, в предисловии к публикации повести в
полном объеме, редакция сообщила, что "откликнулись немногие - и
предложенные тексты явно уступали авторской версии". Достоверно
известно - ни одного). Жаль, что критикесса не знала об этом -
получила бы крупную сумму денег.
Странно критикессе попадание яда к мальчику... Видно, нет у
нее своих детей. Как я должен был реагировать, когда домой приш-
ли мои счастливые пацаны, выменяв где-то на улице за один тран-
сформер два десятка целых патронов к АКМу? Я служил в армию, и
знаю, как караульные отвечают за каждый боезаряд, сам вместе со
всеми искал по караулке утерянный товарищем патрон... Конечно,
ответите вы мне - сейчас бардак в стране, какой порядок? А яд
что, лучше патронов, или в тех институтах нет бардака? Или крити-
кесса совсем жизни не знает, только толстые журналы читает? Даже
газет в руки не берет? Иначе откуда наивный вопрос - "что это за
конкуренция между аэропортом и пароходством? В какой коммерчес-
кой операции пересеклись интересы двух мафий?"
Насчет железного алиби главного героя и недоверия милиции.
Во-первых, я сам лично как-то раз вместе с женой просидел в отде-
лении милиции восемь часов, поскольку якобы похож на разыскивае-
мого по циркуляру преступника. Когда все выяснилось и меня отпус-
кали, я взглянул на фотографию разыскиваемого... Это ж с литр
водки выпьешь и то не перепутаешь меня и его - на лысину не жа-
луюсь. Это я о нашей доблестной милиции. Но и этого мало - в по-
вести прямо сказано: на героя указал убитый почтальон в письме:
"в случае моей смерти винить..." - и приложил неопровержимые до-
казательства. Она что, действительно через абзац читала? (Кстати,
слова "милиция" в повести нет, действие происходит в будущем, в
ближайшем, очень похожем на наше время, но в будущем, об этом
свидетельствуют многочисленные мелкие детали и, в частности, эта).
По поводу того, что дети не могут быть жестоки... А как же ис-
панский инфант из "Тиля Уленшпигеля"? Или нет, лучше - ребята из
"Повелителя мух" Голдинга. Эти книги что, тоже объявить гадостью
и бредом?
По поводу ненависти к женщинам, якобы присущей Щеголеву...
Каждый видит то, что хочет видеть и его не переубедить. Для кри-
тикессы повесть "Ночь навсегда" - дрянь. Ее право так считать. Но
если хочешь, чтобы тебе поверили - играй на половине поля автора,
бей в его, а не в вымышленные собой ворота.
А по повести Щеголева мне есть что сказать. Это фантастичес-
кая повесть (даже не учитывая практически не бросающуюся в глаза
атрибутику будущего). Эту повесть - как фантастическую - обсужда-
ли на семинаре Б.Н.Стругацкого. Главный аргумент - Лев Толстой
сказал: "Можно придумать все, кроме психологии", в данной повес-
ти психология мальчика достоверна, но не существует в действи-
тельности, нет таких мальчиков. Может быть (не дай Бог) в ближай-
шем будущем будут. Фантастика ближнего прицела. Фантастика - пре-
дупреждение. Но это так, пустяк, терминологическая разборка не
имеет отношения к художественному тексту.
Когда-то давно я прочитал повесть Щеголева "Раб". Мне она ак-
тивно не понравилась, о чем поспешил сообщить автору. Потом, по
прошествии месяца, к удивлению своему, обнаружил, что думаю о
ней, внутренне спорю с ней... И понял - не повесть не понрави-
лась, с идеей повести не был согласен. Разве недостаток, что по-
весть без всяких на то громогласных авторских призывов застав-
ляет думать?
А здесь еще сложнее. Я зол на автора, зол со страшной силой. Я
всегда считал себя более-менее порядочным человеком, а тут... Ще-
голев рисует мальчика-чудовище, поистине отвратительное чудовище,
без каких-либо сомнений. Но ведь автор заставляет сопереживать и
сочувствовать ему. Когда заканчивается повесть и папа с мальчи-
ком, наворотив гору трупов, едут в неизвестность, где им придет-
ся еще убивать и убивать, вдруг ловишь себя на мысли: хочется,
чтобы они выбрались, чтобы у них было все хорошо... И тут же за-
даешься вопросом, да кто Я тогда, если сочувствую этому монстру?
Как Я поведу себя, если послезавтра окажусь на месте человека со
странной фамилией Х.? Прочь от этой бездны, не хочу
заглядывать!!! Но Щеголев ее приоткрыл и уже никуда не денешься...
На семинаре много высказывалось мыслей и трактовок, отнюдь не
все приняли повесть однозначно. Одного я там не слышал: "Плохо,
потому что плохо".
"Ночь навсегда" действительно вошла в номинационные списки. И
теперь каждому, кто собирается голосовать на Интерпрессконе при-
дется прочитать ее (помните призыв Алана Кубатиева?). И самим су-
дить о повести, а не по моим словам или словам критикессы. И чью
точку зрения принять - тоже решать вам самим, слава богу настали
такие времена.
Единственное, в чем я убежден - повесть "Ночь навсегда" прочи-
тать стоит. Это я вам как бывший кузнец говорю.
-----------------------------------------------------------------
Барометр
Сергей БЕРЕЖНОЙ
СТОЯЩИЕ НА СТЕНАХ ВАВИЛОНА
Андрей ЛАЗАРЧУК. Солдаты Вавилона: Роман / "День и ночь".-
1994.- ##1-3.
ПОДСТУПЫ: СОНЕТ
Поначалу кажется просто невозможным выбрать слово, на которое
должно опереться в разговоре об этом романе.
Второе прочтение подарило мне понимание того, о чем следует
писать в связи с "Солдатами Вавилона". Определилось пространство.
Оставалось найти точку опоры - слово.
И только прочитав роман в третий раз, я нашел слово, с которо-
го следовало начать. Смешно, но с этим словом я не был оригина-
лен. "В начале было Слово, и Слово было - Бог..."
Итак...
Лазарчук написал концентрированно философский роман. С трес-
ком рвутся, не выдерживая темпа повествования, или появляются
ниоткуда сюжетные линии, умирают и оживают герои, возводятся и
рушатся концепции, страшно и кроваво пересекаются пространства и
миры... Читатель стремительно погружается в пучины даже не извра-
щенной - какой-то иной логики. Логики плывущих аксиом. Логики
хаоса.
И вдруг читатель замечает, что все эти обрезки литературы на-
чинают сплетаться в какую-то картину - размытую, мозаичную, полу-
разрушенную, искалеченную, уродливую,- но определенно цельную.
Следующий шаг, которого требует от читателя этот роман - най-
ти его, романа, "точку сборки". Сложность заключается в том, что
точку эту следует сознательно искать, более того - я совсем не
уверен, что ее найдет каждый, кто за этот труд возьмется. Можно
считать, что мне повезло: философская концепция, удобно располо-
жившаяся в "точке сборки" романа, давно привлекала мое внимание,
и, встретив знакомые понятия, я сопоставил их с тем, что знал - в
том числе, и о работах Лазарчука.
И все вдруг встало на свое место. И оказалось, что форма рома-
на идеально соответствует его содержанию, и форма эта не усту-
пает изяществом классическому сонету.
Теза. Антитеза. Синтез.
ТЕЗА: КОДОНЫ
Никуда не деться от введения нетрадиционной для классического
литературоведения терминологии - терминов теории информации.
Человеческий мозг - достаточно мощный (самый мощный из извес-
тных нам) инструмент обработки информации. Отвлечемся от мате-
риальной сущности мозга, представим его в виде абстрактной моде-
ли: пассивная информация (память) - активная информация (способы
обработки пассивной информации). Назовем эту замкнутую информа-
ционную модель сознанием.
Для того, чтобы "разомкнуть" эту модель, добавим еще две сос-
тавляющие: входной информационный пакет, поступающий в сознание
извне и предназначенный для обработки сознанием, и выходной ин-
формационный пакет - результат работы сознания, обращенный вовне
этого сознания.
В рамках этой абстрактной схемы разница между мозгом человека
и процессором компьютера чисто количественная. Поэтому вполне ло-
гично предположить, что с накоплением ресурса памяти и возможнос-
тей обработки информации, техногенное сознание способно создать
собственные способы воздействия на внешний мир - куда включаются,
с точки зрения этого техногенного сознания, и сознания человечес-
кие.
Так появляются кодоны - техногенные информпакеты, которые
внедряются в сознание человека и перехватывают у него предвари-
тельную обработку входной информации. И человек начинает видеть,
слышать, ощущать то, чего нет...
"...Где прямой свет ложился на пол, ковер был чист, но по сто-
ронам от светлой полосы копошилось что-то темное, по колено и вы-
ше, похожее на плотную пену, и вдруг там, под пеной, что-то дер-
нулось, пена прорвалась, на миг показалась костяная рука, судо-
рожна сжалась и исчезла; и снова звук, будто рывком проволокли
плотную тяжесть. Левее, у стены, стояла кроватка Сида, и в кро-
ватке копошилась эта же пена, а за кроваткой Ника увидела будто
бы наклонившегося вперед человека, нет, не человека - что-то ок-
руглое, плотное, сжатое, похожее на боксерскую перчатку в челове-
ческий рост, и в следующий миг то, что было там, распрямилось, и
Ника поняла, что оно на нее смотрит... То, что там стояло, с тош-
нотворным чмоканьем выдвинулось из из-за кроватки и вдруг раскры-
лось, именно как перчатка, и из него выпал, тут же исчезнув в пе-
не, крошечный скелетик..."
Видения, неотличимые от реальности, опрокидывающие и насилую-
щие сознание... Как легко парализовать сознание человека - доста-
точно вывести то, что он видит и слышит за пределы понимания (то
есть, за пределы возможностей корректной обработки внешней инфор-
мации)...
Это первая посылка. Взаимоотношения человека с миром жестко
завязаны на информационный обмен между ними - человеком и миром.
Стоит блокировать этот обмен, и человек исчезнет для мира, а мир
- для человека.
Нет, не совсем верно... Для человека исчезнет мир, в котором
он жил раньше. Но на место исчезнувшего мира придет новый, кото-
рый будет существовать только в сознании этого человека - но бу-
дет по-прежнему дан ему во всех мыслимых ощущениях, и, следова-
тельно, - будет для него безупречно реален...
Но если вброшенным в новую реальность оказывается не одно соз-
нание, но несколько? Но если - все люди видят тот же кошмар, что
и ты? Что тогда можно назвать реальностью? А если правы те, кто
видит ближайшую перспективу в формировании Надсознания - ре-
зультата объединения отдельных человеческих сознаний,- и отсече-
ние информканалов пошло именно на уровне Надсознания?..
Но само Надсознание есть ни что иное, как результат объедине-
ния накопленных человечеством ресурсов памяти и способностей об-
работки информации. И, по аналогии, само Надсознание способно на
формирование тех же кодонов - но уже антропогенных. И что есть
антропогенный кодон, как не попытка сотворения нового мира? И не
Богом ли этого нового мира будет сотворившее его Надсознание?
АНТИТЕЗА: ЭРМЕРЫ
Человеческая этика противится насилию над сознанием. Порабо-
щенное сознание должно быть освобождено, кодон должен быть убит,
изгнан, человека необходимо вернуть в реальный мир - то есть, в
тот мир, который считает реальным эрмер - экзорцист, изгоняющий
из сознания кодона-демона...
Эрмер не осознает, что он просто перебрасывает сознание чело-
века из одной иллюзии в другую, меняет на входном информканале
один фильтр на другой - и, возможно, не менее грязный... Да и
есть ли вообще "чистый" фильтр? А уж если представить, что может
пойти по входному информканалу, если фильтра не будет совсем...
Впрочем, принципиальной разницы нет: хоть фильтрованная информа-
ция, хоть не фильтрованная, нулевой фильтр - тоже фильтр, отрица-
тельный результат - тоже результат...
Для того, чтобы изгнать дьявола, человек должен изучить его.
Но, изучая врага, неизбежно начинаешь его понимать. Перед эрме-
ром выстраивается вся цепочка: Сознание - Надсознание - Бог, тво-
рящий Новый мир... Бог, а не дьявол.
Но кто бы это ни был, он сотворил мир, горящий в огне катас-
троф. Собственно, само существование мира - это и есть растяну-
тая на миллионы лет катастрофа. Что такое Вселенная? Взрыв - кол-
лапс, взрыв - коллапс... Что такое жизнь человеческая? Взрыв -
коллапс... Один апокалипсис наслаивается на другой, как масло на
ломоть хлеба, и иного человеку - и миру - просто не дано. В ка-
ком бы мире ты не существовал, и какими бы ты не тешился иллюзия-
ми...
Так кто же ты, эрмер-спасатель, возвращающий души из ада иллю-
зий в не менее иллюзорный рай? Может, ты убийца миров, которые
лучше того, что привычен тебе? Может, ты ученый, больше других
знающий о том, как рождаются иллюзорные миры? Может, ты странник,
блуждающий по этим мирам в поисках того самого, единственного...
А может, ты противоборствуешь юному Богу, который творит новый
мир?.. А может, ты - слуга и творец Апокалипсиса, как бы этот
Апокалипсис не назывался: Столкновение Миров, Второе Пришествие,
Великая Революция, Афганистан...
Как бы то ни было, какие бы катастрофы не обрушивались на че-
ловека, главным для него остается "нравственный закон", со-
циальная этика, собственный Бог каждого из нас. Каждый выбирает
ее для себя сам, и, единожды избрав, да не впадет в ересь. Один
из героев романа сочиняет гениальный апокриф о солдатах Вавилона.
После того, как Господь "смешал языки" строителей Вавилонской
Башни, к стенам города подступили враги. И, несмотря на то, что
солдаты не понимали командиров, город выстоял, ибо каждый его за-
щитник знал свое место на стене и свою "боевую задачу"...
Не понимая друг друга, они остались верны каждый своему Богу -
и спасены были.
СИНТЕЗ: IN NOMINE...
Они равновелики в этом романе: боги и люди, миры и мифы. Они
одинаково значимы. Потому что все они составляют единую цепочку.
Ту самую: Сознание - Надсознание - Бог - и Мир, в котором неиз-
бежно появляется свое Сознание,- и все начинается с начала. От
Отца к Сыну, от Сына - к Духу,- ничто не ново под этим небом.
И не только под этим...
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: БОГИ ПРОТИВ ЭТИКИ
Теперь несколько слов о том, почему, собственно, я назвал этот
роман концентрированно философским.
По моему глубочайшему убеждению, Лазарчук построил роман на
единственной, но всеобъемлющей идее - проблеме невзаимодействия
человеческой этики с законами, управляющими мирозданием. Законы
эти Лазарчук сводит к глобальному философскому принципу равноз-
начности материи и сознания, заменяя этим постулатом ортодок-
сальные попытки решения основного вопроса классической философии.
Такой ход дает ему возможность совершенно по-новому взглянуть на
роль информации в структуре мироздания: даже бог, с точки зрения
автора, суть информационный пакет, порожденный обобщенным созна-
нием человечества. Такой бог практически несоотносим с современ-
ным пониманием этики, что и порождает конфликт между ним и чело-
веком, для которого этика является одной из основ социального су-
ществования.
Роман, видимо, намеренно усложнен автором. Далеко не каждый
читатель прорвется через безумную смесь сюжетных, метафорических,
мировоззренческих, апокрифических фрагментов, через кровавые сре-
зы множества реальностей, через пересекающиеся параллели судеб
героев... Роман далеко не демократичен. Но Лазарчук, как мне ка-
жется, заслужил, чтобы у него был свой собственный читатель, дос-
таточно терпеливый, чтобы не раз и не два возвращаться к "Солда-
там Вавилона"...
Сергей БЕРЕЖНОЙ
КЛАССИКИ И СОВРЕМЕННИКИ:
Фантастика "Уральского следопыта"
А.ГРОМОВ. Наработка на отказ: Повесть / "УС", 1993, ##2-4.
С.ДРУГАЛЬ. Чужие обычаи: Рассказ / "УС", 1993, #9.
А.ЗАКИРОВ. Лабиринт: Рассказ / "УС", 1993, #7.
А.ИВАНОВ. Корабли и Галактика: Повесть / "УС", 1993, ##10-11/12.
В.КАЛИНИНА. Планета-Мечта: Повесть / "УС", 1993, ##2-3.
А.ЛАЗАРЧУК. Мумия: Рассказ / "УС", 1993, #7.
М.НЕМЧЕНКО. Родительский день: Рассказ / "УС", 1993, #7.
Г.ПРАШКЕВИЧ. Спор с Дьяволом (Шпион против алхимиков - II): По-
весть / "УС", 1993, ##1-2.
Г.ПРАШКЕВИЧ. Приговоренный (Шпион против алхимиков - III): По-
весть / "УС", 1994, ##1-2.
В.ФИРСОВ. Сказание о Четвертой Луне: Повесть / "УС", 1993, ##8-9.
В.ЩЕПЕТНЕВ. Тот, кто не спит: Повесть / "УС", 1993, #4.
В 1994 году закончилась эпоха Бугрова. В следующем году фан-
тастика "Следопыта" будет плакать и смеяться другим голосом. Но в
девяносто третьем и девяносто четвертом годах этот голос еще зву-
чал... Когда громко, когда приглушенно - но звучал...
И 1993, и 1994 год журнал начал с повести из "шпионского" цик-
ла Геннадия Прашкевича. "Спор с Дьяволом" можно читать не без оп-
ределенного удовольствия - во всяком случае, мне так показалось:
динамично, детективно, плюс литературная тайна,- и открытая кон-
цовка повести позволяла предположить, что дальше будет не менее
интересно. Представьте: герой узнает о таинственной цепочке
убийств и самоубийств видных деятелей науки и культуры мирового
масштаба. Есть основания предполагать, что следующей жертвой ста-
нет престарелый писатель Биллингер (без пяти минут нобелевский
лауреат), уединенно живущий на своей даче. У старика работает са-
довник, которого находят мертвым. Герой занимает место покойного
садовника - само собой, не ради цветочков и персиков, а для того,
чтобы оборонить старика-писателя от таинственной угрозы - и, ми-
моделом, выяснить, что такое лежит у деда в сейфе. В сейфе обна-
руживается новый роман. Герой начинает его переснимать и просмат-
ривать, но успевает сделать то и другое едва до середины. Приез-
жает литагент Биллингера, по глупости залезает в сейф без миноис-
кателя, нарывается на добрый заряд пластиковой взрывчатки, остав-
ленный неизвестными доброжелателями, и...
Кто подложил взрывчатку? Погибла ли рукопись романа? Чем этот
роман заканчивается - и почему? Кому мог помешать старый затвор-
ник Биллингер? Вот над чем размышляет главный герой, ломая хреб-
ты случайно подвернувшимся налетчикам. Ответ ему подбрасывает
один из его боссов: это-де алхимики - секретная мировая мафия,
которая слишком по-своему любит человечество. Босс приказывает
герою всячески мешать алхимикам проявлять свою любовь. Чем герой
и руководствуется в следующей серии.
Следующая серия, появившася через год, носила название "Приго-
воренный" и была совершенно беззубой. Как что-то хотя бы мини-
мально самодостаточное она не смотрелась совершенно. Скорее, от-
дельная глава из романа. Шпион попадает в переделку, ему долго и
красочно расписывают, как крепко он влип, но он не унывает и в
два счета выдирается из капкана. В развитие предшествующего сюже-
та, алхимики ухлопали-таки Биллингера (прямо по телефону). Исчез-
нувшая рукопись пока не всплыла. Один из боссов оказался тварью,
не заслуживающей доверия. Все.
"Спор с Дьяволом", по крайней мере, был расцвечен какой-ника-
кой культурной подкладкой (Биллингер обожает рассуждать о Сэллин-
джере, Артуре Кларке и Говарде Фасте - как вам такая компашка?).
В "Приговоренном", напротив, мировая культура проглядывает только
в регулярных тоскливых воплях героя о том, как его мучает со-
весть за некогда погубленную душу коллеги (Раскольников мучился
более самоуглубленно - у него этот процесс занимал все ресурсы
организма, на стрельбу и погони его уже не хватало).
Так что, к сожалению рецензента, он вынужден отказаться от
выставления "шпионским" повестям Прашкевича определенной оценки.
Рецензент будет ждать возможности охватить взором всю эпопею в
целом. Как это сделало мудрое жюри, вознаградившее серию "Аэли-
той-94". А пока - увы.
Год 1993 продолжился повестью Валентины Калининой "Плане-
та-Мечта". После прочтения повести хочется называть автора Валеч-
кой и ласково повторять: "Ну, маленькая, ну, не плачь; и не пиши
больше о таких плохих дядях: видишь - сама себя напугала..." Нет,
в общем, в повести можно даже найти (при наличии особо острого
стремления) рациональное зерно. Можно даже рассмотреть его - хошь
в лупу, хошь в мелкоскоп. Рассмотреть и пожалеть: ну не сможет
никакое мало-мальски рациональное зерно вырасти на такой эстети-
ческой почве.
"Планета-Мечта" - это, граждане, социальная фантастика. Где-то
в чем-то. Наблюдается что-то социально движущееся. Освободи-
тельные движения наблюдаются, подспудные и над. Замятинщина при-
сутствует (Горничная-1, Лакей-3 - чувствуете, какие редкие про-
фессии у тамошних нумеров?). Оруэлловщина наличествует. Олдосов-
щина-Хакслиевщина. Но больше всего бросается в глаза фон, на ко-
тором все это малоудобно разложено. Фон, конечно, знатный - шпа-
ги, бластеры, короли, зеки, черти, блаародство, производство и
асисяй-любовь. И именно в тех интонациях, что я употребил.
Я поражен. "Следопыт", конечно, подростковый журнал, но и в
подростковости меру неплохо бы знать... хотя бы для того, чтобы
не давать повода для издевательств.
И, по крайней мере, хотя бы не ставить контрастные по литера-
турному уровню произведения рядом. В следующем (четвертом) номе-
ре напечатана более чем профессионально сделанная повесть Васи-
лия Щепетнева "Тот, кто не спит": спокойный такой и очень
культурный триллер на советском материале. Кстати, одна из двух
публикаций "Следопыта", выдвигавшаяся на "Бронзовую улитку" и
"Интерпресскон". Рядом с этой повестью творение Калининой произ-
водит еще более угнетающее впечатление, нежели само по себе.
Итак, "Тот, кто не спит". Голый сюжет от первого лица. Стреми-
тельный поток сознания. Перестрелки, погони, взрывы, рукопашные
бои. Сначала все это существует как бы само по себе - взаимосвя-
зано, но как бы вне определенного контекста. Но, мало помалу,
этот контекст проявляется, подвсплывает к поверхности, поближе к
читательскому восприятию - ненавязчиво, как бы даже неохотно...
Достаточно затасканный сюжет об очередном социальном эксперимен-
те КГБ (а что было бы, если бы наиболее выносливая часть совет-
ского народа пережила ядерную бомбардировку?) вдруг приобретает
свежесть - и, пожалуй, только из-за формы, в которой он отлит.
Щепетневу поразительно хорошо удалось сбалансировать повесть -
сильно рекомендую!
В следующем номере (сдвоенном 5/6) редакция порадовала нас
большим рассказом Джина Вульфа "Пятая голова Цербера" - прекрас-
ная новелла и весьма приличный перевод.
Далее последовала подборка рассказов отечественных авторов.
"Родительский день" Михаила Немченко - излишне патетическая зари-
совка о том, как нужно чтить свои корни. Видимо, автор полагает,
что от напоминания эта мысль станет менее банальной. "Мумия"
Андрея Лазарчука в комментариях не нуждается - премии "Бронзовая
улитка" и "Интерпресскон" достаточно весомы и каждая в отдельнос-
ти, а уж вместе... И, наконец, "Лабиринт" Абдулхака Закирова -
превосходный, на мой взгляд, философский рассказ на темы древнег-
реческой мифологии. Досадно, что рассказ этот не номинировался на
"Бронзовую улитку" - его присутствие в номинационном списке пош-
ло бы списку явно на пользу. Возможно, имеет смысл провести его
по номинациям 1995 года.
В номерах 8 и 9 "Следопыт" напечатал еще одну повесть покойно-
го Владимира Фирсова - "Сказание о Четвертой Луне". Честно гово-
ря, я до сих пор не могу поверить, что она написана в 1969 году.
Повесть невероятно современна даже сейчас, когда тоталитаризм уже
забит демократическими сапогами до тяжелой икоты - а выйди эта
повесть в 1987-м, скажем, стоять бы ей наравне с
"Невозвращенцем"... впрочем, я, кажется, снова себя обманываю -
фантастика все-таки...
Параллельная реальность. Автоматы и мечи. Империя, владыка ко-
торой бессмертен до тех пор, пока каждый день выпивает жизнь из
одного из своих подданных. Ежедневные казни - decapito - переста-
ли быть зрелищем даже для обывателей. Отрубленные головы бережно,
как книги в библиотеке, хранятся на полках в специальном отделе-
нии дворца...
Повествование ведется от лица одной из таких голов, возвращен-
ной к жизни на чужом теле.
Жажда мести, заговор, революция...
Наконец-то (сколько лет прошло со времени публикации повести
"Срубить крест"!) мы видим, как этот автор мог писать... Остает-
ся только гадать, сколько шедевров осталось им не написанными
из-за того, что они все равно не были бы востребованы - своим
временем...
По контрасту с повестью Фирсова, рассказ Сергея Другаля "Чу-
жие обычаи" - космическая НФ, написанная в виртуозном другалев-
ском стиле. Команда первооткрывателей высаживается на свеженькую
планету и принимаются устанавливать взаимопонимание с местным
первобытным населением. Судя по тому, как ребята это делают, ме-
тодология процедуры контакта на Земле еще не разработана. Контак-
теры просто развлекаются - и заодно развлекают читателя. Один ге-
рой, установив несоответствие обычаев планеты общечеловеческим
нормам, начинает активную прогрессорскую деятельность, за что и
получает. Другой, установив то же самое, принимает чужие обычаи
как данность и успешно (до полной потери гуманистической идеоло-
гии) вливается в первобытно-племенной коллектив. Резюме: в чужой
монастырь со своим уставом не суйся. Пожалуй, редко какой рас-
сказ я читал с большим удовольствием.
Помня, что время не стоит на месте - и авторы иногда тоже,- я
постарался забыть о разочаровании от "Охоты на Большую
Медведицу", первой повести Алексея Иванова, и приступил к его но-
вому программному произведению, которое называется "Корабли и Га-
лактика". И сразу же обрадовался - мне показалось, что у автора
появилось чувство юмора. Ну что еще я мог подумать, если с пер-
вых строк стало ясно, что я читаю классическую по форме космичес-
кую оперу, нарочито патетическую и выспренную, да еще и с велико-
лепными пародийными эпизодами - одно описание космической крепос-
ти с подъемным мостом, контрфорсами и краснокирпичными заплатами
чего стоит! В общем, читаю, радуюсь и думаю, что все хорошо,
только надо было автору для еще большего юмору тупо писать вооб-
ще все существительные с заглавной буквы - не только Корабли, Лю-
ди и Космос, а еще и, скажем, Пульт, Антенна и Сопло. И вдруг за-
мечаю - что-то не так. Кажется, автор все эти пародийные прелес-
ти использует как антураж для серьезной космической оперы - нас-
колько космическая опера вообще может быть серьезной. То есть,
это у Алексея Иванова эстетика такая - то, что я однозначно вос-
принимаю как хохму, он не менее однозначно воспринимает как
изыск. Вот ведь какая разница восприятий... И теперь меня мучает
и гложет вопрос: это у меня восприятие такое уродское - или гос-
подин автор не в состоянии адекватно подобрать инструментарий для
создания своих произведений? Впрочем, повторяю, читается все это
забавно и даже может сильно понравится младшим школьницам.
И закончить обзор я хочу упоминанием о повести москвича Алек-
сандра Громова "Наработка на отказ". Громов написал сильную и ди-
намичную вещь о Человечестве, которое обречено бесконечно повто-
рять свои ошибки, главная из которых - пренебрежение этичностью
средств, используемых для достижения поставленной цели. Это кос-
мическая фантастика - действие разворачивается на другой планете,
которую колонизируют сразу несколько держав. Каждая делает это
по-своему, но основное внимание автор обращает на одно поселение,
давно ставшее самодостаточным социумом. Социум этот быстро асси-
милирует новичков (тем самым сводя почти на нет влияние материн-
ского социума) и семимильными шагами движется от относительной
свободы к неприкрытому тоталитаризму.
В "Наработке на отказ" есть почти все, что я хотел бы видеть в
добротно сделанном произведении массовой коммерческой (что не
значит дурной) НФ - герой с ясно различимым характером, изобрета-
тельно написанный антураж, загадка. Несколько подкачал сюжет -
автору, кажется, не хватает пока дыхания на такие длинные дистан-
ции и он никак не может выдержать ритм. Впрочем, это могут быть
издержки технические - "Следопыт" напечатал повесть (роман?) в
журнальном варианте... А в общем, могу только порадоваться, что в
нашей фантастике появился новый многообещающий автор.
И в 1993, и в 1994 годах "Уральский следопыт" приходил в Сан-
кт-Петербург судорожно. К декабрю здесь появился только четвер-
тый номер. Увы. Обзор останавливается на полпути...
Как жизнь.
Василий ВЛАДИМИРСКИЙ
Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Избранные произведения. Том I. /
Нижний Новгород: "Флокс", 1994.- (Золотая полка фантастики).
Я люблю роман "Евангелие от Тимофея" и потому заранее прошу
простить меня за возможную пристрастность. На это есть свои при-
чины. Кому-нибудь может показаться, что мои оценки слишком
субъективны и эмоциональны, но... Простите.
Как известно, "Евангелие..." вместе с новым романом "Клинки
Максаров", первоначально напечатанном в значительно сокращенном
варианте в "Меге" #1 за 1994 год, составляют первую половину обе-
щанной тетралогии "Тропа". Стоит ли говорить, что вариант романа,
сокращенный в три раза за счет с кровью вырванных из текста кус-
ков, был весьма далек от совершенства. Однако мне кажется, что
"Евангелие...", в свое время почти обойденное вниманием критики,
заслуживает того, чтобы остановиться на нем отдельно.
"Евангелие от Тимофея" - очень умный и очень грустный роман.
Это роман-антиутопия, роман-гротеск, роман-притча. Притча о влас-
ти и о жизни, которая продолжается вопреки и несмотря на тупую
давящую силу этой власти. И если Лес в "Улитке на склоне" (вещи,
связь с которой в "Евангелии от Тимофея" прослеживается на уров-
не символов) является метафорой чужого и непонятного будущего, то
Вершень, Иззыбье и Бездна - достаточно прозрачная метафора нас-
тоящего, не менее таинственного и пугающего. И у Стругацких, и у
Брайдера и Чадовича власть как таковая - один из главных предме-
тов размышления. Уже в силу своей природы власть, как правило,
достается тому, для кого обладание ею служит достаточным вознаг-
раждением за любые издержки морального плана. Чем выше моральные
требования человека к себе, тем меньше шансов у него взобраться
на верхнюю ступеньку социальной лестницы. Так происходит в любом
обществе, не зависимо от того, чем регулируются отношения в нем -
Конституцией, Библейскими Заповедями или Письменами на полях ста-
рой поваренной книги. Так будет продолжаться до тех пор, пока бу-
дет существовать сама власть - или, по крайней мере, институты
власти.
Здесь таится и еще одно, принципиальное отличие "Улитки на
склоне" от "Евангелия от Тимофея": если взгляд Переца на полную
бытового абсурда жизнь Управления - это взгляд изнутри, то взгляд
Артема, главного героя дилогии, путешественника между мирами -
это взгляд стороннего наблюдателя, и среди кажущегося абсурда он
обнаруживает четкую систему, действующую с достаточно высокой
функциональностью, любое отступление от которой ведет к гло-
бальной катастрофе со сложно представимыми последствиями. Поэто-
му достигший вопреки всем социальным законам вершины власти
Артем, еще более беспомощен, чем Перец, занявший место Директора
Управления. Любое изменение, независимо от его целей, ведет
только к худшему - и это замыкает нового "Тимофея" в заколдован-
ный круг.
И поэтому Артем уходит. Все поручения, которые дают ему стран-
ные существа, живущие во многих мирах одновременно, всего лишь
служат предлогом. На самом деле ступить на Тропу его заставляет
бессилие что-либо изменить.
Мир - или, вернее, миры - "Клинков максаров" в основном еще
менее гостеприимны, чем мир "Евангелия..." И если Вершень закали-
ла и изменила душу и разум Артема, то мир максаров проделал тоже
самое с его телом и волей - лишив тем самым последнего, что род-
нило его с тем человеком, который когда-то покинул Землю через
межпространственную щель. Впрочем, здесь авторы уже не замахи-
ваются на глобальные проблемы философского или социального плана.
Главный вопрос "Клинков максаров" - вопрос о природе зла, но на
мой взгляд, сам образ абсолютного зла выполнен в этом романе не
совсем удачно. Социальные отношения в мире максаров на первый
взгляд прямо противоположны отношениям в "Евангелии...". Жесткая,
централизованная олигархическая власть там - и полная анархия,
где относительное затишье может существовать только благодаря па-
ритету сил воинственных, почти бессмертных максаров здесь. И
Артем, незванным вторгшийся в пределы страны максаров, оказывает-
ся именно той мелочью, которая разрушает это шаткое равновесие.
"Клинки максаров" четко доказывают, что склонность ко злу -
свойство не врожденное, а благоприобретенное. И даже максары по
рождению не чужды любви - а она, как это ни банально, сильнее не-
нависти и даже смерти. Зло в человеке, равно как и добро, всегда
индуцировано извне, но личности вне того и другого не существует.
Именно поэтому добро и зло неразделимы.
Путь Артема - не путь Воина, и поэтому он возвращается назад,
чтобы снова выйти на Дорогу, ведущему к Изначальному миру, через
миры и судьбы. Встретить самого себя на этой Тропе не проблема,
не говоря уж о друзьях, умерших многие годы назад.
Третье большое произведение сборника - "Стрелы Перуна с разде-
ляющимися боеголовками" прежде не публиковалось. Довольно мягкая
сатира на нынешнее положение дел в государстве, когда отдельные
субъекты в своем стремлении к автономии стремительно приближают-
ся по размерам и населенности к городам-государствам Древней Гре-
ции. Судьба Пряжкина, министра обороны Всея Роси и всех провин-
ций - судьба обыкновенного честного и в меру добросовестного ра-
ботника, маленького человека, попавшего в мясорубку Большой Поли-
тики. В общем-то говоря, именно этому и посвящен весь сборник
Брайдера и Чадовича - судьбам маленьких простых людей, против
своей воли втянутых в события глобального масштаба, людей, поло-
манных, пережеванных и выплюнутых эпохой - но тем не менее не по-
терявших того, что делает их симпатичными нам: самоиронии, мягко-
го скепсиса и сострадания к другим.
За это я и благодарен Ю.Брайдеру и Н.Чадовичу.
Геннадий ПРАШКЕВИЧ. Шпион против алхимиков: Сб.- Екатеринбург:
"Тезис", 1994.- (Иноземье).
Итак, наконец-то екатеринбургскому издательству "Тезис" приш-
ла в голову светлая мысль собрать под одной обложкой все девять
повестей сибирского писателя Генадия Прашкевича, так или иначе
относящихся к его широко известному циклу "Записки промышленного
шпиона". Примечательно, что все эти повести наконец выстроены в
соответствии с внутренней хронологией цикла и благодаря этому те-
перь жизнеописание Эла Миллера, гения промышленного шпионажа,
выглядит достаточно последовательным и детальным. Точнее сказать,
это описание перманентного грехопадения Миллера, ибо среди всех
повестей нету ни одной - ни одной! - где промышленными шпионами
не совершалось бы то или иное тяжкое преступление против всего
человечества.
Промышленный шпион не может быть глуп и недальновиден, и Эл
весьма умен в рамках своей профессии, но он живет в безжалостном,
жестоком мире, где знания смертельно опасны, ибо они означают
деньги, привилегии и власть. А поэтому лучше тихо делать свое де-
ло, и, выйдя за пределы Консультации, молчать, как рыба или наб-
равший в рот воды. Эл именно так и поступает, будь то информация
о экологической катастрофе, как в "Итаке - закрытом городе" или
"Человеке из морга", или о машине времени, как в "Шпионе в Юрском
периоде". Пожалуй, он слишком любит жизнь - и эта безумная жажда
жизни не только делает Миллера идеальным шпионом, но и придает
повестям неожиданную остроту психологического детектива. Прашке-
вич поступил мудро, противопоставив в последнее время Консульта-
ции, на которую работает Эл, тайную организацию "алхимиков" - еще
более глобальную и всеобъемлющую, цель которой - любыми средства-
ми заставить человечество двигаться по заранее немеченому ими пу-
ти. И хотя "алхимики" никогда не убивают своими руками, пугающая
загадочность и неясность их конечной цели как-то сразу делает
Консультацию более близкой к нам и менее пугающей. Ну, а незри-
мое присутствие "алхимиков" в свою очередь придает действиям Эла
некоторую законность в наших глазах.
Любовь Лукина, Евгений Лукин. Шерше ля бабушку: Сб.- Волгоград:
Упринформпечать, 1994.
Кто сказал, что сегодня не модно писать рассказы? Плюньте, по-
жалуйста, ему в глаза: рассказ, несомненно, представлял, пред-
ставляет и будет представлять одно из сложнейших и интереснейших
явлений мировой культуры. Именно этой формой виртуознее всех вла-
деют супруги Лукины из Волгограда, и поэтому то, что кроме "сол-
датской сказки" "Разрешите доложить!" в их третью книгу вошли
практически все ранние рассказы, может только порадовать. Впро-
чем, по-настоящему впервые тут увидели свет разве что некоторые
из фантастических миниатюр под собирательным названием "Фантики",
но это-то и здорово, потому что именно "Фантики" в этом сборнике
особенно хороши. Оригинальность манеры Лукиных, разительно отли-
чающая их прозу от рассказов других авторов заключается в удиви-
тельном сочетании простоты сюжетов и правильности языка, ис-
пользуемого авторами для их изложения. В отличие от многих дру-
гих, для Лукиных никогда не являлся секретом тот факт, что крат-
чайшее расстояние между двумя точками - прямая, и поэтому их мыс-
ли никогда не тонут в нагромождении лишних слов, а их образы нео-
жиданно ярки и жизненны. Примечательно, что Лукиным каким-то чу-
дом почти всегда удается удержаться от чисто эмоционального прес-
синга - ни тебе окровавленных младенцев, ни благородных до невоз-
можности рыцарей без страха и упрека. Кроме того, Лукины почти
никогда неоправданно не прибегают к использованию неологизмов или
заимствованию иностранных слов, что тоже весьма радует слух.
Трудно назвать лучшие даже из самых ранних сочинений Лукиных,
ибо все их рассказы написаны просто замечательно. Впрочем, я бы
выделил из "Фантиков" "Полдень, ХХ век", "Во избежание", "Шерше
ля бабушку", "Спроси у Цезаря" и, конечно же, "Ностальгию". Прав-
да, остальные рассказы сборника написаны не менее оригинально и
живо, и мое частное мнение не имеет тут ровно никакого значения,
ибо сделать четкий и однозначный выбор в пользу какого-нибудь од-
ного из них практически невозможно.
Алексей ЩУПОВ. Холод Малиогонта: Сб.- Екатеринбург: "Тезис", 1994.
Эта книга - первая у молодого автора, можно сказать, заявка, и
заявка по-своему весьма интересная. Наиболее интересны, правда,
первая и последняя повести сборника ("Доноры" и "Холод Малиогон-
та"), но зато они представляют собой практически идеальные образ-
цы определенного рода литературы. Увы, ни "Косяк", ни "Вертолет"
несмотря на все свои несомненные достоинства какого-то усиленно-
го внимания не заслуживают: ну, уменьшился вертолет до размера
вороны - сколько же об этом можно писать!
Впрочем, содержание заглавной повести тоже не отличается осо-
бой оригинальностью: это, видите ли, почти дословный римейк "Мас-
тера и Маргариты" в современном интерьере и в лихом исполнении.
Философией Булгакова, "той силой, что вечно хочет зла, а совер-
шает благо" здесь и не пахнет: там, где у классика основополагаю-
щие силы мироздания выполняют предначертанное Судьбой, у Щупова
некий полуопереточный-полумасонский орден вершит скорый и крова-
вый суд исходя из того, что "цель оправдывает средства", а "мы
лучше знаем, что для вас значит благо". Впрочем, получается до-
вольно симпатичный крутой боевичок с чертовщинкой. Правда, стран-
но выглядит на месте булгаковской притчи о Пилате и Иешуа невра-
зумительная байка о потерявшемся поезде, но это следует оставить
совести автора.
А вот у "Доноров" идея весьма хороша, да и читается повесть,
несмотря на некоторую свою облегченность "на вылет". Недостатка
на мой взгляд только два: во-первых, герой, на которого по сюже-
ту должны сыпаться все несчастья почему-то представляется, напро-
тив, суперменом-везунчиком, без особого напряжения уложившим не
меньше роты вооруженных гангстеров, тогда как его должна была
уложить уже треть пуля. Во-вторых, несколько раздражает убогая
концовка типа "бог из машины" - слишком уж бросается в глаза бес-
помощность такого хода.
И, тем не менее, книга эта, на мой взгляд, заслуживает самого
пристального чтения.
Б. ВАЛЕТ
Дмитрий БРАСЛАВСКИЙ. Подземелья Черного Замка / Худ. А.И.Сухору-
ков.- М.: Производственно-коммерческий центр "АТ", 1991.- (Кни-
га-игра 1).
Дмитрий БРАСЛАВСКИЙ. Тайна Капитана Шелтона / Худ.
А.И.Сухоруков.- М.: Калейдоскоп, 1992.- (Книга-игра 2).
...Не то я проморгал, гуляючи по лесу в поисках Черного Замка,
какой-то важный ключ, не то не взял нужный талисман - так или
иначе, в этой сказке меня убили. И магия не помогла. А Принцесса
- дура. "За этой дверью вы найдете все, что нужно!" Я, как пос-
ледний лопух, выламываю дверь и влетаю прямо в кабинет Колдуна.
Ну и, само собой, ему было не трудно со мной справиться - еще бы,
мастерство на два пункта выше, чем у меня! Эх, если бы я пришиб в
лесу Зеленого Рыцаря, да взял бы его меч... Но после драки, как
говорится, кулаками не машут. Ничего, в следующий раз умнее
буду...
Теперь я понимаю, почему на Западе так популярны такие игры.
Стоит только раз въехать в сюжет на коне главного героя, как вы
пленены - вы будете раз за разом гибнуть в разнообразных передря-
гах и поединках, зная, что - черт побери! - как-то же можно осво-
бодить эту Принцессу! Действительно, можно, но правильный путь
снова не лег вам под ноги - и вы оказываетесть в Черном Замке пе-
ред запертой дверью, а сзади уже слышны шаги Зеленых Баронов. И,
что самое паршивое, винить в этом совершенно некого: путь выбра-
ли вы сами.
Браславский делает довольно мощные игры. Его можно упрекать за
неверно взятый тон (дело вкуса), за заимствование реалий (ненака-
зуемо - пока!), за некоторые неточности в построении (вот тут не
отвертится), но нельзя не признать главного: для любителя фэнте-
зи он предложил совершенно новую возможность уйти в Зеркало - и
не рабски повторять при этом слова главного героя, а самому
произносить их.
Конечно, это лишь новая форма эскапизма. Пусть это слово раз-
дражает тех, кто не способен оторваться от нашего Отражения. Мне
жаль их.
Честное слово, нет ничего лучше хорошей дозы такого эскапизма.
---------------------------------------------------------------
Новые строки летописи
Ник. РОМАНЕЦКИЙ
БЕЛОЕ ПЯТНО
В ЦЕНТРЕ ЕВРАЗИИ
Честно говоря, отправляя организаторам фестиваля фантастики
"Белое пятно" дискету с текстом только что законченного романа, я
вовсе не предполагал, что вслед за нею отправлюсь за Урал и сам.
Цель была банальна - показать urbi et orbi (да и себе), что, в
отличие от некоторых, Романецкий занятия сочинительством не бро-
сил.
Поэтому звонок Миши Миркеса меня сильно (и приятно!) удивил:
оказывается, моя "Додола" попала в номинанты. Однако за удивле-
нием пришли сомнения. Прямо скажем, не очень я люблю удаляться от
родного города, да и вызывал опасения тот факт, что предстоящий
кон организуется впервые: ведь первый блин всегда комом... Но раз
зовут - надо лететь. Вот и полетел.
Впрочем, начало оказалось унылым: Борис Завгородний (из
Санкт-Петербурга собирались на фестиваль только мы двое) уехал в
Москву, откуда и должен был отправиться в Новосибирск. Так что
меня ждала дорога в одиночестве, а она началась с того, что приш-
лось вернуться из аэропорта домой: над Питером вечером двадцато-
го ноября разыгралась такая метель, что Пулково закрыли прочно и
надолго (к счастью, надолго настолько, что даже не пришлось ноче-
вать на скамейках аэровокзала). Одним словом, я оказался в Ново-
сибирске на четырнадцать часов позже запланированного, и, когда к
вечеру понедельника прибыл в гостиницу "Сибирь", тусовка была уже
в полном разгаре. О том, что происходило дальше, догадается вся-
кий бывавший на конах.
В отличие от "Сидоркона", на "Белом пятне" количество писате-
лей было сравнимо с количеством фэнов, однако этот факт практи-
чески не сказывался на массиве выставляемых из номеров бутылок.
Впрочем, сие непотребство происходило поздно вечером и ночью, а
днем и ранним вечером невыспавшиеся участники кона стоически от-
рабатывали свой хлеб в программе, запланированной организаторами.
За шесть дней фестиваля были пережиты открытие и закрытие, сос-
тоялся вечер памяти Михаила Петровича Михеева и Виталия Иванови-
ча Бугрова. В промежутках встречались с КВН-щиками Новосибирско-
го университета, посетили Академгородок и берег местного моря. А
еще были театральные действа - спектакли "Сумасшедший" самодея-
тельного коллектива из города Мариинска и "Любовь и проклятие
Рэдрика Шухарта" театра "Старый Дом". Увы, на последнем присут-
ствовали не имевшие ни малейшего понятия о героях "Пикника" и из-
рядно мешавшие зрителям местные бронеподростки, но в данном слу-
чае от оргкомитета фестиваля ничего не зависело - со своими уче-
никами не справились даже организовавшие этот "культ-поход" учи-
теля. В общем, программа оказалась достаточно насыщенной, и я да-
же позволил себе оставить без внимания книжную ярмарку (каюсь,
решил отоспаться).
Литературный фонд фестиваля составили полтора десятка романов,
около полусотни повестей и две с половиной сотни рассказов, прис-
ланных на конкурс со всех концов России.
Как ни странно, самой неорганизованной структурой фестиваля
оказалось жюри, и тут надо отдать должное Геннадию Прашкевичу,
Михаилу Успенскому и Виктору Колупаеву, которые сумели своими те-
лами закрыть гигантские бреши, образовавшиеся в результате
уваж-прич-неявок Кира Булычева и Владислава Крапивина. Во всяком
случае, трое мэтров справились с обрушившимися на них трудностя-
ми, и раздача лауреатских слонов состоялась в запланированное ор-
ганизаторами время.
В четверг, 24 ноября 1994 года, на торжественном заседании в
конференцзале гостиницы "Сибирь", вердикт жюри был обнародован.
Премий фестиваля "Белое пятно" удостоились:
а) в номинации "Крупная форма" - Андрей Лазарчук (Красноярск)
за роман "Опоздавшие к лету";
б) в номинации "Средняя форма" - Александр Рубан (Томск) за
повесть "Сон войны";
в) в номинации "Малая форма" - Виктор Клименко (Новосибирск)
за рассказ "Урод".
Ряд авторов получил поощрительные премии.
А еще были беседы, беседы, беседы... И не было скандалов.
Конечно, все вышесказанное не означает, что обстановка вокруг
фестиваля была безоблачной - иначе не посетовал бы Женя Носов в
информационной передаче местного телевидения на почти полное от-
сутствие у "Белого пятна" спонсоров,- однако о трудностях можно
было догадаться лишь по осунувшимся лицам ребят. В общем, они в
очередной раз подтвердили наше советское "Можем, если захотим". И
пусть бросит в них камень тот, кто никогда не жил от аванса до
получки и не считал последние медяки в кармане.
Одним словом, недовольными были только горничные на этажах.
Впрочем, как известно, для горничной лучший постоялец - тот, кто
оплатит номер, а жить будет где-нибудь в другом месте...
Что же явило миру "Белое пятно"? На мой взгляд, из обстановки,
царившей на фестивале, можно сделать следующие выводы:
- во-первых, позиции турбореализма в настоящее время нас-
только прочны, что всякое произведение, не относящееся к данному
направлению современной русской фантастики, не имеет практичес-
ких шансов быть удостоенным престижных и претендующих на престиж-
ность премий;
- во-вторых, исходя из диалектики, поскольку турбореализм дос-
тиг высшей точки своего развития, близится время взлета како-
го-то иного направления (какого, покажет будущее), так что алчу-
щим славы самое время дерзать и работать. И помнить, что та же
диалектика заставит турбореализм драться с течениями - претенден-
тами на передовые позиции в русской фантастике.
А на закуску пара замечаний, ставших главными лично для авто-
ра этих строк:
1) тот факт, что "Додола" расположилась следом за романом тур-
бореалиста Андрея Лазарчука, окончательно убедил меня, что нап-
равление в фантастике, которое привлекает меня в последние два
года (назовем его, к примеру, sin's fiction или фантастикой пер-
вородного греха), не только имеет право на существование, но и
интересно другим;
2) этот кон был первым, на котором я не чувствовал себя без-
домным бродягой, попавшим в богатый и гостеприимный дом, презрен-
ным и накормленным. Однако, если разобраться, и не допущенным в
этот дом далее передней.
И потому спасибо тебе, "Белое пятно". Верю, что ты переживешь
родовые муки и займешь собственное место в ряду отечественных ко-
нов.
Борис ЗАВГОРОДНИЙ
"БЕЛОЕ" - ЗНАЧИТ ХОРОШЕЕ!
Черт, так и подмывает дать сиим заметкам название - "У вас все
пятно белое" - но, увы, увы, так уже удачно пошутила местная мо-
лодежная газета. Впрочем, ничего особенно "белого", то есть неиз-
вестного, на этой встрече и не было. Хотя, как сказать, как ска-
зать: в Новосибирск большинство из нас приехали впервые - город
интересный, хоть и не без странностей. Река там течет, говорят
метро есть, но в массе своей мы все больше пешком ходили - все
действо происходило в десяти-пятнадцати минутах от гостиницы.
Но начнем, как говорили первые фэны, ab ovo: Об этом коне,
или, как его обозвали устроители, фестивале фантастики, я узнал
случайно. Зашел как-то к Феликсу Дымову, а там и узнал. Тут же
набрал номер, договорился с Миркесом, что приеду - набрал кучу
рекламок для раздачи и стал ждать. Фестиваль обещал быть интерес-
ным. Во-первых, в отличие от других конвенций, здесь проводился
конкурс рукописей - кои сразу же прочтут, обсудят, наградят и да-
же издадут (дал бы Бог). А во-вторых, в наше-то время - и устраи-
вать новую конвенцию? Без обиняков реку - смело! Впрочем, забе-
гая вперед скажу прямо: устроители "Белого Пятна", среди коих в
рекламе значились Женя Носов и Миша Миркес, с этой задачей спра-
вились - и неплохо. Другое дело - это была одна из самых дорогих
конвенций, что я помню. Туда-сюда, считай-прикидывай, а каждый из
участников по лимону на это действо затратил! Однако! - как ска-
зал бы мой знакомый чукча!
Итак - отъезд. Я в своем репертуаре - прихожу, сажусь в поезд
в полной уверенности, что проснусь уже не в Питере, а в Москве. А
там у Каширина билет на самолет и... Но выясняется: мой поезд
ушел сутки назад. Ничего не понимаю - как так: вот билет, вот я.
Разволновался страшно! Денег нет ни копейки, платить за новый би-
лет нечем, в Москве пропадает билет на самолет... Да еду я! И
именно этим поездом! Ряд сложных телодвижений - поезд трогается.
Долгий разбор - раздача слонов (то есть книг), что я вез в Ново-
сибирск - в результате лишился четырехтомника Говарда и части
книг, что сам издавал. Но получаю ну очень жесткое место (вместо
своего: купейного, мягкого, уехавшего сутки назад) - кое как до-
бираюсь до Москвы. Там проще - там встречают, там с шиком везут
на метро, там Стас Дорошин, с которым мы не так давно в Волгогра-
де выдавали себя за ветеранов I и II Пунических войн... Короче,
время до самолета пролетело быстро. Ну а потом, Новосибирск - и
лучшая "Интуристовская" гостиница. И постепенно вижу: Лазарчука и
Успенского с супругой, Лукьяненко и Буркина, Рубана, Кудрявцева и
Ефанова, Колупаева, Байкалова и Васильева, и многих, многих дру-
гих. А с Василием Головачевым, вот даже в одном самолете летел.
Подходит Пищенко, который уже давно здесь, покинув свой родной
Бастующий Тирасполь ради свадьбы дочери, подходит Гена Прашкевич
- тут же приобретается "Столовое вино #21" и распечатывается.
Кстати, о "Столовом вино #21", а в простонародье иначе как "Смир-
новкой" необзываемой. Пить старались только его. Поэтому и на
завтрак все ходили. К тому же "Интурист" все же - шведский стол
был. Правда, это в ресторане погорячились - к концу кона разобра-
лись, отменили. А то ведь мели все со стола со страшной силой.
Соседом в моем двухместном люксе был Володя Борисов. Но увы,
поговорить особо не удалось. Фэн из его клуба, учась здесь, в Но-
восибирске, упал с крыши... и какая конвенция? Все к чертям -
нужно вызывать машину из Абакана, нужно... да, печальная история.
Впрочем, место Борисова тут же занял Сергей Жарковский. Кто его
помнит - да узнает, жив Курилка! Из двенадцатилетнего мальчика,
которым он пришел в Волгоградский клуб "Ветер Времени", из юного
дарования, окрыленного похвалой Аркадия Натановича Стругацкого,
он превратился в студента Литинститута, человека семейного, отца
двойняшек, журналиста. Но нашим человеком остался - что радует. А
приезд на "Белое пятно" - это его премьера после долгого затвор-
ничества от фэндома. Тем более, было что привезти - десятилисто-
вую "Сказку".
Программа фестиваля. Сначала нас сводили на конкурс эмблемы и
плаката "Белого Пятна". Это мне понравилось, это необычно - вна-
чале всем раздали именные значки (а, ребята, сила! Молодец Миша!)
Долго ходили вокруг эмблем и плакатов - были, были хорошие рабо-
ты. Сама задумка, конечно, на грани - попробуй-ка изобрази то,
чего нет - то есть "Белое Пятно". Но справились - работ поболе
ста было! Хозяева привлекли к конкурсу местные художественные
школы, художественное отделение Новосибирского педуниверситета.
Долго ходил, смотрел, думал - есть что выбрать. Вокруг была мас-
са интересных девушек, как я узнал - авторов сих рисунков. Пред-
ложил: пусть каждая встанет возле своего рисунка, а мы выберем
лучший! Или лучшую? Всегда путаюсь с падежами! Предложение не
прошло - конкурс анонимный. Не понимаю - почему? Я ведь и не со-
бирался спрашивать фамилий. Да, конкурс открывал, и речь держал
Прашкевич. А итоги, это когда все уже были разъехавши, таковы:
Игорь Ельченко - лучшая эмблема, Влад Курилов - за лучший дизайн
плаката.
Дальше свободное время - кто куда, а я в небольшой компании
поехал к Прашкевичу, оценивать его кулинарные способности. Манты,
коими он так гордится, действительно хороши. А уж под "Столовое
вино #21" - и ваще лучше вроде бы ничего не едал. Но, конечно, не
одним чревоугодием и пьянствованием водки занимались. Немало ин-
тереснейших случаев "из жизни" рассказано было. И новостей. Сер-
гей Казанцев (да, он тоже был) - сообщил, что следующая "Аэлита"
будет посвящена памяти Виталия Ивановича Бугрова. Что после его
смерти, хозяин "Уральского Следопыта" решил закрыть отдел фантас-
тики (безумец!), но Казанцев сумел убедить его, что погубит жур-
нал, и, уйдя с "хлебной" работы, снова перешел в "УС", возглав-
лять отдел фантастики за какую-то ну очень смешную зарплату. Что
ж, меня это еще раз убеждает - в жизни всегда есть место подвигу!
В общем, славно посидели.
Было еще открытие самого фестиваля. Я почему-то оказался в
президиуме, и почему-то в тапочках, кои долго и нудно снимали две
телекамеры. Из президиума усмотрел в зале престарелую актрису с
бывшим когда-то красивым, но уже трагическим лицом. Познакомился,
познакомил друзей. Дальнейшее - театр. К фантастике отношения не
имеет. Хотя, когда на третий или четвертый день ее трагический
образ и голос с надрывной слезой исчез в тумане - все вздохнули с
облегчением. Было два спектакля - один чрезвычайно короткий (вна-
чале на секунду закрыл глаза, открыл - он уже кончился), другой
по Стругацким под названием что-то вроде "Любовь и ненависть Рэд-
рика Шухарта" - не смотрел и не знаю человека из всей толпы кон-
венционеров в количестве человек пятидесяти, который бы его ви-
дел, поэтому и сказать ничего не могу. Меня же лично очень испу-
гало название.
Был КВН под руководством Александра Бачило, ушедшего, вероят-
но, из фантастики в этот шоу-бизнес. Интересно, не спорю. Но пос-
ле был банкет - тоже интересно. Особенно окончание - Буркин с
Ореховым (Шишкиным) разогревшись лабали на местном пианино в че-
тыре руки песни как свои, так и Beatles.
Ну а что, спросите, сам конкурс? А в это время, уделяя внима-
ние и всему, и работе, рукописи читали: Виктор Колупаев, Михаил
Успенский, Геннадий Прашкевич. Должны были приехать Кир Булычев и
Владислав Крапивин - увы, увы, нам сирым, не смогли. А вывод жю-
ри таков:
Лучшая крупная вещь, представленная на конкурс, сериал Андрея
Лазарчука "Опоздавшие к лету". Лучшая повесть - "Сон войны" Алек-
сандра Рубана. Лучший рассказ - "Урод" Владимира Клименко.
Лауреатам были выданы необычной формы изделия, из полудраго-
ценных камней, что-то подобное "Аэлите", но более компактное, бо-
лее черное, на фоне которого красуются два светлых предмета, бо-
лее всего напоминающие хрустальные яйца. Наверное, это символиза-
ция "Белого Пятна" по задумке мастера. В общем, приятная такая
вещица. Одна беда - все трогали, все смотрели, пальцами тыкали и
"белые пятна" стали вываливаться из черного контекста. Впрочем,
что ж мы не умельцы, что ли? Там подклеили, там подправили...
Специальный приз в пол-лимона деревянных получил рассказ все-
ми нами любимого Лени Кудрявцева. Называется рассказ "Карусель
Пушкина" - красиво, а!
Поощрительные призы получили: Повесть Ю.Буркина и С.Лукьянен-
ко "Сегодня, мама", цикл рассказов петербуржца Э.Дворкина, по-
весть Евгения Лукина "Амеба", рассказ новосибирца Д.Дубинина "До-
рога мертвых". Как говорится, уловы неплохие! Дал бы Бог (и спон-
соры) организаторам издать книги по итогам конкурса. Вот было бы
здорово!
Так вот незаметно-тихо неделя праздника подошла к концу. Ду-
мал в самолете - о-о! Неделя, не слишком ли много? Уезжая думал -
всего-то неделя, как мало, как неохота расставаться! Ну впрочем,
и мне пора закругляться - за бортом данного повествования оста-
лось много несказанного - например о фантастике в Сингапуре: ока-
залось, нет ее там, как и Шестого отделения некоего учреждения; о
рулетке Black Jack; и уж о совсем удивительном - о "Сказание о
Голубом Песце", но чу, молчу! А напоследок хочу просто сказать
новосибирцам: ребята, спасибо - оторвались здорово! И дай Бог вам
удачи с "Белым Пятном-2".
Мне понравилось - хочу ишо!
-----------------------------------------------------------------
Курьер SF
НОВОСТИ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВ
Нижегородское издательство "ФЛОКС" резко сократило выпуск книг
зарубежной фантастики и намерено основное внимание уделить изда-
нию фантастики отечественной. В ближайших планах "Флокса", по
словам редактора издательства Л.М.Мартьяновой, выпуск в серии
"Золотая полка фантастики" двух томов Святослава ЛОГИНОВА (роман
"Многорукий бог далайна" и большой сборник рассказов), второго
тома "Избранного" Юрия БРАЙДЕРА и Николая ЧАДОВИЧА, двухтомника
Андрея ЛАЗАРЧУКА (романы "Опоздавшие к лету" и "Иное небо"),
сборника Вячеслава РЫБАКОВА (романы "Гравилет "Цесаревич", "Очаг
на башне" и рассказы), тома Геннадия ПРАШКЕВИЧА и Виктора
КОЛУПАЕВА. Будет продолжен выпуск очередных томов собрания сочи-
нений Владимира САВЧЕНКО. Ведутся переговоры об издании книг
Эдуарда ГЕВОРКЯНА и Бориса ШТЕРНА.
По информации из других источников, среди книг, готовящихся к
выпуску во "Флоксе", сборник произведений Андрея СТОЛЯРОВА и но-
вые тома собраний сочинений Василия ГОЛОВАЧЕВА и Владимира
МИХАЙЛОВА.
Издательство "ТЕКСТ" (Москва) приобрело права на издание рома-
на С.ВИТИЦКОГО "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теоре-
ма этики". Роман предполагается выпустить в следующем году в
оформлении известного "текстовского" собрания сочинений братьев
Стругацких. Будет ли эта книга подана как еще один дополни-
тельный (тринадцатый) том собрания сочинений, пока неизвестно.
"Текст" продолжает издание серии "Альфа-фантастика". Следую-
щие тома серии - сборники Александра КАБАКОВА "Городские сумерки"
("Невозвращенец", "Сочинитель" и новые повести и рассказы), Пав-
ла АМНУЭЛЯ "Каббалист" (повести "Каббалист" и "День последний -
день первый"), Александра ЖИТИНСКОГО "Сказки времен абсурда" (по-
вести "Хеопс и Нефертити", "Арсик", "Снюсь", "Лестница") и Кира
БУЛЫЧЕВА "Час полночный" (повесть "Смерть этажом ниже" и 14 рас-
сказов).
Новая серия издательства называется "Фантастическая проза".
Первая книга серии - роман Кира БУЛЫЧЕВА "Заповедник для академи-
ков" из цикла "Река Хронос" - уже вышла. Следующими книгами се-
рии станут сборник Дмитрия Биленкина "Здесь водятся проволоки"
(повести "Сила сильных", "Пустыня жизни" и рассказы) и роман Пав-
ла КОГОУТА "Палачка" (перевод с чешского).
Продолжается выпуск альманаха "ЗАВТРА" - в шестом выпуске по-
вести Павла Амнуэля "День последний - день первый" и Альберта
Егазарова "Чайка", рассказы Эдуарда Дворкина "Волглая иволга" и
"Проблески", произведения Бориса Штерна, Анатолия Гланца, Алек-
сандра Карабичевского, переводы рассказов китайской писательницы
Цань Сюэ.
Информация взята из буклета издательства "Текст", подготовлен-
ного для Франкфуртской книжной ярмарки 1994 года, любезно предос-
тавленного руководством издательства.
Нижегородская фирма "НИЖКНИГА" совместно с издательством
"ПАРАЛЛЕЛЬ" предполагают в первой половине 1995 года закончить
выпуск 16-томного собрания сочинений Владислава КРАПИВИНА. По
сообщению редактора издательства М.А.Редошкина, в 1994 году выпу-
щено 10 томов, еще два тома должны выйти в январе. Продолжается
выпуск двадцатитомной серии "МИР ФАНТАСТИКИ", в которой выходят
произведения зарубежных фантастов, и серии "НА ЗАРЕ ВРЕМЕН", ку-
да вошли произведения в жанре "доисторической" повести. Разраба-
тывается также серия отечественной фантастики, название и кон-
кретный состав которой сейчас определяются. Одним из первых пред-
полагается издать сборник Александра МИРЕРА (романы "Дом ски-
тальцев", "У меня девять жизней", повести и рассказы).
Московская фирма "ЛОКИД" предполагает начать с 1995 года вы-
пуск серии книг отечественной фантастики. Первой книгой серии
станет, по всей видимости, роман Эдуарда ГЕВОРКЯНА "Времена него-
дяев". Далее в серии предполагается выпустить тома Сергея
ДРУГАЛЯ, Сергея ИВАНОВА, Андрея ЛАЗАРЧУКА, Святослава ЛОГИНОВА,
Евгения и Любови ЛУКИНЫХ, Геннадия ПРАШКЕВИЧА, Вячеслава
РЫБАКОВА, Андрея СТОЛЯРОВА, Михаила УСПЕНСКОГО, Бориса ШТЕРНА и
других авторов. Информация предоставлена сотрудником издательства.
Серия "ИНОЗЕМЬЕ" издательства "КРОК-ЦЕНТР" (Екатеринбург), в
которой прежде выходили, в основном, переводные произведения (то-
ма Роберта Силверберга, Кэролайн Черри, Тэнит Ли) и о прекраще-
нии которой ходили упорные слухи, возрождена к новой жизни изда-
тельством "ТЕЗИС" (Екатеринбург). Серия претерпела изменения:
во-первых, несколько поменялся товарный знак, а во-вторых, в се-
рии выходят теперь книги отечественных авторов. Серию по-прежне-
му составляет Игорь Кузовлев. Первой ласточкой стал сборник Ген-
надия ПРАШКЕВИЧА "Шпион против алхимиков", где были собраны во-
семь повестей цикла "Записки промышленного шпиона", а также по-
весть "Школа гениев", написанная Геннадием Прашкевичем в соавтор-
стве с Владимиром СВИНЬИНЫМ.
Следующей книгой серии стал сборник Андрея ЩУПОВА "Холод Ма-
лиогонта", куда вошли, помимо заглавной, повести "Доноры", "Ко-
сяк" и "Вертолет".
Далее в серии анонсированы два тома Семена СЛЕПЫНИНА (в том 1
войдут "Фарсаны", "Второе пришествие" и "Мальчик из саванны"; в
том 2 - "Звездные берега" и "Сфера Разума"), и несколько томов
Джона БРАННЕРА, куда войдут "Времена без числа" ["Times without
Number", 1962], "Путешественник в черном" ["The Traveler in
Black", 1971], "Земля видит сны" ["The Dreaming Earth", 1963],
"Мстители Каррига", "Тайный агент Земли" [по моим сведениям, пос-
ледние два названия относятся к одному и тому же роману, который
сначала был издан в 1962 под названием "Secret Agent of Terra", а
потом был переработан и c 1969 выходил под названием "The
Avengers of Carrig" - С.Б.], "Планета сумасшедших" ["Bedlam
Planet", 1968], "Слушатели звезд" ["Listen! The Stars!", 1963],
"Стоять на Занзибаре!" ["Stand on Zanzibar", 1968] и другие.
Анонс составлен по рекламному объявлению.
NB: За достоверность информации ответственность несет ее источник.
Подготовил
Сергей БЕРЕЖНОЙ
-----------------------------------------------------------------
Посвящение в альбом
Сергей БЕРЕЖНОЙ
ПОПЫТКА ИСПОВЕДИ
Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим
братьев; не любящий брата пребывает в смерти.
Первое послание Иоанна
В конце семидесятых или начале восьмидесятых,- теперь уж и не
вспомнишь,- в его жизни случилось нечто, определившее его буду-
щее: он выделил для себя фантастику, как особый вид чтения. Впро-
чем, тогда это событие вовсе не выглядело столь значительным. Ну,
появилась тяга к НФ - с кем не бывало? Что в этом такого? Прой-
дет... а пока он заново перечитывал всю фантастику из домашней
библиотеки и искал новых впечатлений, как говорится, "на
стороне"...
Как вскоре выяснилось, особенно далеко искать эти впечатления
было не нужно. В кладовке обнаружились неразобранные неполные
комплекты журналов "Вокруг света", "Химия и жизнь", "Техника -
молодежи" и "Знание - сила", которые он до того лишь листал от
случая к случаю. Теперь же он сложил их, разобрав по номерам, в
огромную стопку у дивана и, удобно улегшись, принялся читать всю
фантастику, что в них была.
Он не делил тогда фантастику на отечественную и зарубежную. Он
вообще не обращал внимания на фамилии авторов. Впрочем, скоро это
прошло. Стругацких он выделил для себя уже давно - после "Поне-
дельника..." (в домашней библиотеке было первое издание - "детли-
товское", шестьдесят пятого года); вскоре стал отличать Кларка
(тот часто попадался), Хайнлайна (потрясли "Пасынки Вселенной" -
хотя не было номера "Вокруг света" с началом романа), Саймак...
Печатавшиеся на тех же страницах отечественные авторы производи-
ли впечатление более скромное, но и здесь вскоре начали выде-
ляться какие-то имена (что было не совсем легким делом - в его
бедную голову валились одним потоком Щербаков и Булычев, Миханов-
ский и Лем, Де-Спиллер и Брэдбери). Запомнились, прежде всего,
серийные рассказы: "гуслярский" цикл Булычева и детективно-фан-
тастический цикл Максимовича из "ТМ". Несколько вещей запомни-
лись сразу - тем, что произвели совершенно ошеломляющее впечатле-
ние: ни на что не похожий "Экзотический вариант" Бориса Руденко,
"Сумасшедший король" Бориса Штерна, "Подсадная утка" Ларионовой,
"Узник" Эрнста Маринина (кто он? где он?), "Великая сушь" Вячес-
лава Рыбакова...
Последний рассказ был написан просто и страшно. Пятнадцатилет-
ний пацан понял в нем самое главное: зло может произойти от того,
что люди хотят добра. Для него это было чудовищным открытием. До
тех пор добро и зло в его представлении существовали отдельно
друг от друга, борясь и противоборствуя, причем добро, естествен-
но, было просто-таки изначально обречено на победу... И понима-
ние того, что великое Добро может порождать не менее великое Зло,
выводило его мироосознание в совершенно новое для него
измерение...
Такое не просто забыть.
Конечно, рано или поздно он так или иначе - не через эту
дверь, так через другую,- вышел бы в это новое пространство эти-
ки. Но случилось так, на этой двери было написано имя.
И имя было - Вячеслав Рыбаков.
* * *
Прошло шесть или семь лет. Безумно много времени. Годы пере-
мен, которые он наблюдал в себе - или же сознательно их начинал и
пытался довести до конца. Он научился ломать себя и, кажется,
стал большим докой в этом спорте. Он перестал быть трусом (нас-
колько можно перестать им быть), заслужил дружбу, которой будет
гордиться, возможно, до конца жизни. Жизнь потихонечку (а иногда
и не слишком церемонясь) лепила из него нечто человекообразное.
И были книги. Были три толстых тетради, куда он переписывал
все стихи Высоцкого, до которых сумел добраться. Были Феликс Кри-
вин (тоже переписанный от руки в толстую тетрадь) и "Путешествие
дилетантов" Окуджавы. После - "Мастер и Маргарита" (которую он
выменял в букинистическом на толстый том Пикуля - "Из тупика",
кажется), "До третьих петухов" и все остальное Шукшина. Маркес...
Конечно, фантастика. Стругацкие - все, что сумел добыть. Жи-
тинский, покоривший сразу и навеки. Наново открытый в "Перевале"
Булычев. "Сторож брату моему" и сборники Михайлова. Умный и тон-
кий "Здарг" Гуревича. "Чюрленисовский цикл" Ларионовой. Особня-
ком - чистый интеллектуализм Лема.
В начале восемьдесят седьмого он впервые в жизни принял самос-
тоятельно стратегическое решение - ушел из института. Внутреннее
противодействие было мощнейшее, натура, привыкшая к конформизму,
сросшаяся с ним, сопротивлялась изо всех сил. Но он победил.
Именно тогда он прочитал "Свое оружие".
Это был шок. Он читал, как Солт разваливался на куски, борясь
сам с собой, боролся и побеждал - сам себя, себя прошлого... Это
было о нем.
Потом были "Письма мертвого человека" (смотрел фильм в москов-
ском кинотеатре "Керчь", ехал через весь город - больше нигде в
Москве картина тогда не шла).
Потом была "Зима". "Домоседы"...
Встреча в правлении городского общества книголюбов с какой-то
московской критикессой (фамилию он не запомнил), знакомой с кух-
ней "Молодой гвардии": "Ах, Володя Щербаков и рад бы издавать хо-
рошие вещи, но ему же не дают... На него так давят... Да и кого у
нас издавать?" - "Рыбакова!..."
Потом Андрей Чертков задумал "Оверсан", и он написал для пер-
вого номера рецензию на "Свое оружие". (Сейчас перечитал ее, поу-
лыбался... Неужели прошло всего шесть лет?)
Следующий год принес новые публикации. Это была уже совсем
другая эпоха: прочитан был Гроссман (уже этого хватило бы для пе-
ресмотра всего прежнего опыта). Открыт Платонов. Увенчал все это
потрясший до глубины души Оруэлл... Рыбаков напечатал "Люди
встретились", "Ветер и пустоту", "Первый день спасения", но ни
одна из этих вещей не вызвала какого-то особого духовного резо-
нанса.... просто он был немного в другой плоскости мышления.
А потом было "Доверие".
Рыбаков отомстил ему за то, что он отвлекся. Месть была утон-
ченна и абсолютна. Пока он с неистовостью неофита искал в уто-
пиях и дистопиях некие благие идеи, блуждал в растоптанных иллю-
зиях Замятина, пугался мрачной иронии Хаксли, находил что-то, те-
рял - и все это в наивной убежденности, что есть, должен быть ис-
тинный путь... А "Доверие" ставило на этом пути строгий экспери-
мент - и прекрасный, желанный и заманчивый мир рассыпался в дым -
лишь соприкоснувшись с реальностью.
Именно реальность разрушала безвозвратно все - все! - благие
идеи. Умом он понял это, прочитав "Отягощенных Злом". Сердцем -
прочитав "Доверие". И именно тогда он познал безнадежность: бла-
гие намерения неизменно мостили путь к вратам ада. Нужно было ис-
кать выход из порочного круга. Не для всех сразу. Сначала -
только для себя.
"Град обреченный" - новый апокалипсис человека, медленно, но
верно теряющего совесть... Понять мысль Стругацких было легко.
"Носитель культуры" и "Давние потери" Рыбакова утверждали в той
же мысли: центром всего нужно было сделать совесть. Но дальше,
дальше-то что? Он искал, в чем может укорить себя, и без труда
находил - человек несовершенен и изъянов в нем - прорва... Допус-
тим, он доведет себя до такого состояния, когда совести не в чем
будет его упрекнуть (чего проще - спятить или сдохнуть), но
мир?.. Но люди?.. Как обратить свою совесть вовне себя?
Жизнь продолжалась. В конце восемьдесят девятого года он же-
нился. Мир вокруг оставался несовершенным, более того - уродли-
вым, но отблеск их любви скрадывал глубокие изъяны действи-
тельности, в мире появилось нечто прекрасное, без чего он уже не
мог бы дышать...
И вдруг - как ломом по ребрам - "Очаг на башне"... Роман об
убийстве любви.
Он был не просто потрясен. То, что он испытал, нельзя было
назвать просто потрясением. Он был Симагиным, и Вербицкий убивал
его любовь. Это был уже не просто внутренний резонанс, это было
полное отождествление...
До сих пор не могу заставить себя раскрыть этот роман - нас-
только это больно...
"...ее улыбка лопнула, словно взорванная изнутри, руки вскину-
лись изломчато и страшно..."
Какое мучение сравнится с этим?
"- Она не умерла! - закричал он и с удвоенной силой принялся
растирать жесткое, как настывший камень, тело - кожа лохмотьями
поползла с его ладоней..."
Это "Зима" - рассказ о смерти всей любви на Земле.
Что человек без любви?..
Что он без совести?..
* * *
Случайно это вышло, нет ли,- но именно рассказы, повести и ро-
маны Вячеслава Рыбакова вставали поворотными вехами на его - моем
- пути. Может быть, это случайность. Может, нет. Не знаю. Просто
так было. И, может, так будет.
Надеюсь...
Я не ищу в его произведениях подсказок, тем более - ответов.
Но как-то так получилось, что боль его героев - моя боль. И лю-
бовь их - моя любовь.
Впрочем, я напрасно ищу объяснения той невероятной связи, что
возникла между моей жизнью и прозой Рыбакова. Он сам уже давно
все объяснил:
"В сущности, все, что я пишу, это объяснения - даже не в люб-
ви, а просто любви. Только любовь не отвергает, а впитывает.
Только она дает возможность принимать проблемы иного человека так
же остро, как свои, а значит - обогощать себя. И только она дает
надежду, что все это - не зря".
Я верю Вам, Вячеслав Михайлович.
1991, 1994
-----------------------------------------------------------------
Беседы при свечах
АНДРЕЙ ЧЕРТКОВ - ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ
А.Чертков: Вячеслав, твой последний роман "Гравилет "Цесаре-
вич" вновь привлек к тебе внимание читающей публики и был удос-
тоен двух престижных премий. Доволен ли ты таким поворотом собы-
тий?
В.Рыбаков: Признаюсь, твой вопрос кажется мне... ну... ну лад-
но, скажем, просто заданным для того, чтобы как-то начать разго-
вор. И, возможно,- чтобы напомнить читателям, чего этот самый Ры-
баков, собственно, набабахал. Поверь, довольство или недо-
вольство я испытываю главным образом по поводу каких-то внутрен-
них процессов, а отнюдь не внешних событий. Довольство, и даже
счастье, я испытывал, когда "Гравилет" придумал - это было в сен-
тябре девяносто второго в Коктебеле, и когда писал - это было в
декабре того же года в Комарово. Знаешь, бывает - вроде придумал
сюжет или идею, вроде можно было бы что-то из них сделать - но
дрожи нет. Значит, и пробовать не стоит, все равно ничего не по-
лучится. А вот когда в голову мне впрыгнула сцена в больнице - с
нее все началось, а потом, опять-таки безо всяких нарочитых раз-
думий, я просто шел по степи к дальнему пляжу, впрыгнул Беня Цын,
меня зазнобило. Пошел, если воспользоваться прекрасным термином
Андрея Столярова, "прокол сути". И то же самое - когда писал. В
это время я был "доволен поворотом событий". Все во мне кричало:
вот ведь какими могут быть люди, могут, правда могут, ведь нельзя
эмоционально убедительно написать то, чего не может быть... стоит
только захотеть!.. вы посмотрите, насколько всем нам станет луч-
ше, если мы постараемся в любой ситуации, на любом уровне, от по-
литики до интимностей, беззлобно и бережно отыскивать взаимоп-
риемлемые компромиссы!.. А потом я оказался недоволен поворотом
событий. Потому что, в сущности, я описал мир, в котором только и
хотел бы, только и мог бы полноценно существовать. Описал так
тщательно и заманчиво, как только мог, лучше не могу. Но реальный
мир не сдвинулся в сторону мира, мною описанного, ни на волос.
Конечно, ожидать этого наивно, глупо - но даже ближайшие друзья,
которым я давал читать рукопись, подчас понимали роман, мягко го-
воря, весьма своеобразно. А уж некоторые отзывы со стороны пред-
ставительниц лучшей половины рода людского... "Ах, ему гарем по-
давай? Каз-зел!" Месяца четыре я жил с адом в душе, не мог окле-
маться. Борис Стругацкий, прочитав "Гравилет", заметил: "Рыбаков
продолжает описывать очень хороших и совершенно невозможных лю-
дей. Вы, Славочка, хоть и написали "Прощание славянки с мечтой",
сами, видимо, ефремовец до мозга костей. Вы верите в возможность
некоей чрезвычайно мощной этики. И, по идее, я должен был бы в
вас эту веру поддерживать. Но очень уж врать не хочется". Андрей
Столяров постоянно уверяет меня, что "Гравилет" - вещь очень сла-
бая, это, дескать, общее мнение питерских писателей; в глаза мне
этого никто не говорит, но в разговорах друг с другом оценивают
роман весьма низко. Один знакомый журналист - имя его ничего не
скажет любителям фантастики, поэтому я его и не называю - сформу-
лировал свои ощущения так: "Ранних Стругацких или Булычева чи-
таешь - и понятно, что сказка, такого мира и таких людей быть
просто не может. А у тебя люди вроде совсем как мы, только
чуть-чуть добрее - ан это "чуть-чуть" оказывается, если подумать,
настолько непреодолимым, что тоска берет, хоть вой". А некий чи-
татель из Перми прислал мне письмо, где укорил вот как: "По-ваше-
му, не надо ничего делать, чтобы изменить к лучшему то, что
происходит вокруг. Надо просто ждать, когда с того мира придут к
нам на помощь. А ведь эта помощь может никогда не придти. И что
же, нам так и погибать? Одно дело - верить во что-то реальное, да
еще когда эта реальность подкреплена твоими собственными поступ-
ками, и совсем другое - слепая вера. Когда человек просто лежит
на койке, ничего не делает, чтобы улучшить свое положение и ве-
рит в доброго бога-батюшку, который ничего и не требует, кроме
слепой веры. А ведь именно к этому вы и призываете людей своим
романом... Вы со мной согласны? Всего вам самого доброго и свет-
лого!"
Собственная неспособность высказаться так, чтобы тебя поняли,
угнетает сильнее инфляции. Умом понимаешь, что чем пространнее и
сложнее высказывание, тем больший простор для интерпретаций оно
дает - но на сердце-то кошки скребут, руки опускаются.
А премии... что премии. Какой-нибудь заморыш может, конечно,
слегка улучшить свой внешний вид накладными плечами, широкой кур-
ткой с пряжками и бляшками - но не станет от этого сильнее и здо-
ровее. И, вдобавок, над ним будут очень смеяться те, кто знает,
каков он на самом деле.
А.Чертков: Кстати, о премиях. Не слишком ли их много сейчас
образовалось, да еще в условиях, когда российской фантастики из-
дается все меньше и меньше? И имеют ли они сейчас тот вес и зна-
чение, которые должны были бы иметь?
В.Рыбаков: Вес премии - дело наживное. То есть можно его на-
жить, а можно и нет; но даже при самых благоприятных обстоя-
тельствах, даже с помощью самой массированной рекламы за год-два
престижность не создашь. А вот перестараться вполне можно, и да-
же ту премию, которая имеет все шансы стать весомой и престижной,
можно утопить еще в младенчестве, если тупо вопить на каждом уг-
лу, что она самая главная, самая объективная, самая
драгоценная... Те, кто пытается проводить у нас рекламные компа-
нии на западный манер, забывают о том, что сознание и подсозна-
ние советского человека - а все мы пока вполне советские по уму и
по дури - имеют свою специфику. В частности, мы на дух не верим
пропаганде. Значит, то, что хвалят с трибун, с экранов и в печа-
ти, вызывает непроизвольную негативную реакцию. Если мне раз в
неделю будут говорить, что "Хопёр - отличная компания", у меня
это как-то осядет в башке. Если же это будут делать двадцать раз
на дню, меня начнет рвать уже на слоге "Хо". То же и с премиями.
Значение же премий действительно велико, и от того, что соб-
ственной фантастики у нас издается все меньше, а читательская ау-
дитория становится все уже, значение это, как ни парадоксально,
только возрастает. Во-первых, это прекрасный повод напомнить ми-
ру о себе - ненавязчиво, но достойно. Во-вторых, времена, когда
лучшей премией для автора было благоговейное внимание миллионов
читателей, ушли, видимо, безвозвратно - значит, нужны какие-то
компенсирующие механизмы. Это звучит отвратительно, но это так.
Большинству писателей - и честным, вкладывающим в свои тексты ду-
шу писателям в особенности - как воздух необходимы хоть какие-ни-
будь эмоции, которые приглушали бы муку, сопровождающую рождение
этих текстов, и отчаяние, сопровождающее разрыв пуповины и без-
звучное падение текстов в пустоту читательского равнодушия. Дело
не в тщеславии - дело в объективной потребности в переживаниях,
которые как-то уравновешивали бы чашечки невидимых весов в психи-
ке; ведь если одна из чашечек слишком перевешивает, начинается
безумие. Дело не в "Аэлитных" каменюках и не в бронзе "Улиток" -
дело в благодарном эмоциональном резонансе твоей референтной
группы, пусть она даже и не слишком велика. Года полтора назад я
предложил у нас на семинаре только хвалить друг друга, а крити-
ческие замечания высказывать потом, тет-а-тет... Увы, это была
еще одна тщетная потуга ефремовца, верящего в возможность мощной
этики.
Что же касается количества премий, то - больше премий хороших
и разных. В идеале каждое направление в фантастике должно стиму-
лироваться, каждое должно иметь шанс на ежегодные аплодисменты
зала. В одном зале будет пятьдесят человек, в другом сто пятьде-
сят - но это отнюдь не повод выгонять первых пятьдесят под дождь,
а в освободившемся помещении устраивать валютный бар или магазин
японской электроники. Магазинов этих и так хватает, а у нас каж-
дый человек на счету.
А.Чертков: И Петухов? И Эрнст Малышев? И Вилли Конн?
В.Рыбаков: Не читал. Поэтому термин "у нас" их не охватывает.
А.Чертков: Скользкая, однако, тема! Сколько скандалов происхо-
дило и сколько будет происходить еще из-за того, кого считать
"нашими", а кого нет. С кем крепить узы, а от кого, как теперь
говорят, дистанцироваться...
В.Рыбаков: Знаю. И очень остро переживаю каждый такой кон-
фликт, даже если впрямую он меня не затрагивает. Тут можно долго
ворочать силлогизмами, но если попытаться сформулировать суть, то
вот она: естественные процессы не терпят искусственных попыток им
помочь. Жизнь сама скрепит с теми, с кем следовало бы скрепиться,
и дистанцирует от тех, от кого надо дистанцироваться. А публич-
ные пощечины, сладострастное, словно на чемпионате по ядовитости,
поливание друг друга грязью в ксерокопированных журнальчиках,
равно как громогласные демонстрации дружелюбия или заключение
формальных союзов не доведут до добра. Жизнь богаче наших пред-
ставлений о ней.
А.Чертков: Понятно. Не все так думают, но это тема отдельного,
длинного и, наверное, тягостного разговора. И, как мне кажется,
не очень интересного для широких читательских масс. А по поводу
премий ты сам себе противоречишь. Обозвал их накладными плечами -
и тут же превозносишь, как панацею от чувства безысходности.
В.Рыбаков: Ну, не панацею. Просто лучшего лекарства на данный
момент нет. Как мы знаем хотя бы из рассказа Святослава Логинова
"Цирюльник", в те времена, когда медицина не знала наркоза, пе-
ред операцией пациентов накачивали винным настоем зерен мака. Та-
ков был предел возможностей, которыми располагал врач, честно
стремясь облегчить страдания больного. Полного обезболивания это,
разумеется, не давало, но все же уменьшало вероятность летально-
го болевого шока. С другой стороны, тебе, наверное, доводилось
замечать, что даже некрасивые, нескладные люди, одевшись в то,
что как-то скрывает их физические недостатки, подчас начинают не
только выглядеть, но и вести себя иначе: спокойнее, увереннее;
распрямляется сутулая спина, глаза посверкивают... Да, Шварценег-
герами они не становятся. Но и вероятность того, что они в тоске
прилягут в лужу подремать с недопитой поллитрой в руке, резко по-
нижается. И нечего меня ловить на слове, сам-то хорош. В первом
случае спросил, устраивает ли меня то, что мне навешали премий, и
я, естественно, со всей возможной скромностью ответил, что не в
премиях счастье. А во втором - как я отношусь к премиям вообще; и
я, естественно, со всей возможной уважительностью ответил, что
глубоко их чту.
А.Чертков: Я вижу, работа в академическом институте научила
тебя убедительно доказывать все, что угодно.
В.Рыбаков: О, там еще не тому научат.
А.Чертков: Например?
В.Рыбаков: Например... Например, глубокому пониманию старого
анекдота про мужика, который лошаденку свою приучал одним возду-
хом питаться. Приучал-приучал, и совсем уже приучил было, да
только она почему-то сдохла.
А.Чертков: Ага. Смеяться можно?
В.Рыбаков: Лучше спроси еще что-нибудь. Посмеемся в нерабочее
время - если будет над чем.
А.Чертков: Тогда вернемся к "Гравилету". Не кажется ли тебе,
что слишком жесткая, "черная" концовка не только противоречит
всему содержанию романа, но и, по сути, разрушает его, низводит
до очередной сиюминутной антиутопии?
В.Рыбаков: Мне-то не кажется, но если ты об этом спрашиваешь,
то, видимо, так кажется тебе. Вот еще один пример фатального не-
понимания - а уж, казалось бы, пуд соли съели вместе. И впрямь
повеситься, что ли? Думаешь, я не смог бы накатать весь роман на
одной жалистной чернухе, в стиле "Не успеть"? Но ведь не накатал
почему-то. И кончается роман отнюдь не чернухой, а взлетом из
нее. Тебе этот взлет кажется надуманным, притянутым за уши? Ты в
него не веришь? А в то, что люди способны жертвовать собой ради
спасения других людей, совершенно им чужих - ты тоже не веришь? А
в то, что люди способны держать слово, не грабить, не насиловать?
Я понимаю, окружающая нас действительность выдавливает из нас ве-
ру во все это день за днем, час за часом - но действительность
всегда, всегда делала это. И главная функция культуры - оказы-
вать вечное сопротивление этому давлению. Инстинкт самосохране-
ния, сработав в социальной среде, проявился как потребность в та-
ком сопротивлении, а она и породила культуру. Именно верой в то,
что человек способен не насиловать, человечество уменьшает разме-
ры насилия; верой в то, что человек способен не обманывать,
уменьшает количество обманов. "Черная" же часть эпилога возникла
из соблазна впрямую столкнуть два возможных мира, впрямую спро-
сить тех, кто меня прочтет, в каком из этих миров им хочется
жить. Чтобы жить в таком-то, нужно вести себя так-то, а чтобы
жить в этаком - этак. Выбирайте.
А.Чертков: Воистину, автор всегда знает о своем произведении
меньше, чем читатель. Пишет-то он всей душой, но и читатель вос-
принимает так же, всей душой - а объяснять берется умом... Скажи,
как вообще возник замысел "Гравилета"?
В.Рыбаков: Понятия не имею. Прилетел из объективной реальнос-
ти, которая копируется, фотографируется и отображается нашими ор-
ганами чувств, существуя независимо от них. Как совершаются от-
крытия? Только что, секунду назад, еще не знал чего-то - и вдруг
уже знаешь. Как заболевают? Ходишь, суетишься по мелочи, как
обычно, и ведать не ведаешь, что внутри тебя микробы уже делают
свое черное дело; и вдруг температура тридцать девять, организм
перешел на другой режим работы. Как беременеют? Вроде ничего спе-
циально для этого не делаешь, просто любишь кого-то, и вдруг -
бац! И попробуй теперь не роди. Будет, как я сформулировал в
"Очаге", "очень больно".
А.Чертков: Но не кажется ли тебе, что в последнее время ты ро-
жаешь довольно редко? Понятно, что ситуация в отечественной фан-
тастике напряженная - не многим лучше, чем в годы так называемо-
го "застоя". Тем не менее, одни авторы все время клянут
судьбу-индейку, а другие - активно пишут "в стол" и отыскивают
любую возможность опубликоваться. А каков твой взгляд на пресло-
вутую Проблему Публикации?
В.Рыбаков: Проблемы Публикации, по-моему, нет. Писатель пишет,
чтобы его читали. Если его не хотят читать, это его трагедия.
Если его хотят читать, но не могут заполучить его текстов, это
трагедия и писателя, и его страждущих читателей. Тот, кто стоит
на пути между писателем и его читателями - преступник. Грабитель.
Все равно, как он называется - цензор, издатель или сбытчик. Цен-
зоры хоть иногда совершали героические поступки. Так увидели свет
"Улитка на склоне", "Сказка о Тройке", "Час Быка"... Сбытчик ге-
ройского поступка не совершит никогда, потому что он не идеолог,
а прагматик. Риск ради чего-то, кроме сверхприбыли, просто лежит
вне его представлений о мире. Пытаться ему это объяснить - все
равно, что пытаться растолковать понятие Галактики человеку, у
которого плоская Земля покоится на трех китах. А читатель на из-
дателя не имеет влияния, потому что в наше благословенное время
можно влиять лишь живым рублем. Ну, пусть даже полуживым. Изда-
тель получает рубли не от читателя, а от сбытчика. Почему так? А
почему у нас в стране все - через двуликий Анус? Большевики ли,
демократы - Анус все тот же... Вопросы не ко мне.
А вот вопрос ко мне - почему рожаю мало? Ну, во-первых, мне
хватает. Я привык, чтобы каждая новая вещь была открытием. Чтобы
вставать из-за стола, зная о предмете, о котором писал, больше,
чем когда за стол садился. Именно так и возникает не холодное,
пусть сколь угодно профессиональное, но холодное изложение уже
известного, а жизнь в тексте, лихорадочный и болезненный поиск,
совершающийся на глазах у любого, кто потом этот текст прочтет.
Но для того, чтобы такое стало возможным, где-то под спудом дол-
жны накопиться переживания и знания, которые еще не осознаются и
ждут предлога, чтобы вынырнуть на поверхность; первое прикоснове-
ние к ним и вызывает дрожь, свидетельствующую о "проколе сути",
предлогом для выныривания и является начало извержения текста.
Видимо, за более чем полтора года, прошедшие с момента написания
"Гравилета", никаких принципиально новых знаний о людях я не на-
копил. А может, накопил, но не те, которые заслуживают претворе-
ния в текст. А может, накопил, и даже те, но еще не знаю об этом.
С другой стороны, писать в стол уже не могу - года не те и
эпоха не та. Прежде мог, и много мог - потому что можно было жить
на одну институтскую зарплату, а времени хватало и на неоплачи-
ваемую работу; и потому еще, что получал моральное удовлетворе-
ние по Высоцкому принципу: "но счастлив он висеть на острие - за-
резали за то, что был опасен". Теперь невозможно ни то, ни дру-
гое. На зарплату жить нельзя. И не опасен.
И в-третьих, касательно количества опубликованного. В во-
семьдесят девятом я написал повесть "Дерни за веревочку". Не выш-
ла до сих пор. В девяностом написал повесть "Вода и кораблики".
Вышла только в журнале "Фантакрим-MEGA", и то в сокращении. В том
же девяностом подал книгу под общим названием "Преломления" - эти
две повести плюс кое-какие небезынтересные довески - в изда-
тельство "Terra Fantastica". Гранки вычитывал в марте девяносто
второго. Но книги так и нет. Объяснения: то неправильно нарисова-
ли картинки, то неправильно взяли формат... словом, если вспом-
нить "Белое солнце пустыни", "гранаты у него не той системы".
"Гравилет" я отнес в "Terra Fantastica" раньше, чем в "Неву",
причем полным текстом. Результат тот же. А предлагаться в деся-
ток мест сразу я еще до прошлого года считал непорядочным и нето-
варищеским. Да, конечно, ситуация с книгоизданием ухудшается из
месяца в месяц. Но ведь выпускала же "Terra Fantastica" других
российских авторов за последние два-три года!
В чем дело? Можно, как Ланселот у Теренса Уайта, объявить се-
бя Рыцарем, Родившимся Под Несчастливой Звездой, и все списать на
трагические цепи случайностей, змеями сползшиеся ко мне со всех
концов Питера. Можно, стиснув то и дело пустеющий стакан водки,
остановившимся взором смотреть на одну-единственную фразу из ка-
веринских "Двух капитанов": "Николай погубил нас и, как я пола-
гаю, намеренно". Можно, как ослик Иа-Иа, со спокойной безнадеж-
ностью констатировать: "Все оказались наверху. Я оказался внизу.
Что ж, так и должно быть". Можно предположить, что я пишу хуже
всех, а мои добрые друзья, боясь меня огорчать, действительно не
решаются сказать мне об этом прямо, но по мере сил спасают от
публикаций, чтобы я своими слюнявыми произведениями не выставлял
себя на посмешище перед целым светом и не компрометировал петер-
бургскую школу. Много чего еще можно. Например, не забивать себе
голову этой ерундой, а заниматься делом. За последние полтора го-
да я, работая на самом стыке обеих своих стезей - востоковедной и
литературной,- подготовил к печати переводы трех - уже изданных!
- книг. Сборник эссе знаменитой южнокорейской писательницы Чон
Сук Хи - рекомендую. Есть очень хорошие, а есть и просто очень
забавные, там описываются впечатления от нашей страны; Чон Сук Хи
побывала тут в последний горбачевский год. Беллетризованная биог-
рафия нынешнего президента Южной Кореи, спасителя страны от раз-
гула посттоталитарной псевдодемократизации. Очень поучительная
книга. К сожалению, южнокорейское посольство скупило весь тираж
на корню, у меня даже авторского экземпляра нет. По слухам, да-
рят по экземплярчику всем приглашенным после торжественных мероп-
риятий. И "Золотая птица Гаруда", сборник новелл современных юж-
нокорейских писателей; есть очень любопытные вещи, некоторые да-
же с элементами фантастики или сюра. Подстрочники были зачастую -
Боже мой! Иногда даже не реконструировался смысл авторской фразы.
"Его голос стал объемнее, чем его мысль, и от этого немного
странно сотрясался воздух в комнате". "Подумай о товарищах, с
рассвета до заката пачкающих кофем станки! Подумай об их бледных
лицах, собранных на пыльных рабочих местах и работающих, как му-
лы!" "Он думал, что трава, колышащаяся по ветру за пригорком, од-
на трава - это трава целиком, а трава целиком - это одна трава.
Если не так, думал он, то ему, имеющему только имя, нет причины
умирать". Сильно, правда? Я смело могу назвать себя соавтором
всех представленных в сборнике рассказов и повестей. А дело инте-
ресное и нужное - уже потому хотя бы, что нам с Южной Кореей еще
жить и жить. И книга в итоге получилась очень приличная. Да к то-
му же - центр "Петербургское востоковедение", в отличие от неко-
торых, не зря деньги платит своим сотрудникам - я сдал текст в
первых числах августа, перед отпуском, а вернулся... Книга-то уже
вышла. С иллюстрациями, с тиснением по твердой обложке... За
шесть недель!
С другой стороны, если устал переживать - поразмышляй. Может,
про людей я за полтора года ничего нового не узнал - зато начали
новые мысли появляться. Итогом их появления стала целая серия
культурологических статей - в "Звезде", в "Неве", в
"Литературке", опять в "Неве"... Там очень много о фантастике. Но
не так, как мы привыкли, не про фантастику отдельно от всего. Ка-
жется, мне удалось совершенно по-новому взглянуть на ее место в
нашей культурной традиции. Рекомендую. Кто не согласится и будет
иметь, что возразить - потолкуем.
И, наконец, мои эксперименты с переводами англоязычной фантас-
тики, о которых ты осведомлен, наверное, лучше всех. Первый, сде-
ланный по не вполне от меня зависевшим причинам весьма поспешно,
был предпринят исключительно из-за денег. Роман Гарри Гаррисона
"Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!" мне, как чита-
телю, не был интересен. Перевод романа Уорда Мура "Дарю вам праз-
дник", в целях вящей тщательности осуществленный мною в соавтор-
стве с моим товарищем по востоковедному несчастью Еленой Гри-
горьевной Куцубиной, тоже поначалу предназначался для обеспече-
ния себе хоть сколько-нибудь сносного питания. Но роман оказался
интересным, причем именно для нас и именно сейчас. Там милая мое-
му сердцу альтернативка: Гражданская война в США кончилась побе-
дой Юга. Работая над историческими комментариями к тексту, я нат-
кнулся на замечательное письмо генерала Ли президенту Линкольну,
написанное незадолго до отделения Юга, и сразу понял, про что де-
лать перевод: "Я не вижу большей беды для страны, нежели распад
Союза. Но Союз, в котором братская любовь подменена штыками и
саблями, не привлекает меня. Если страна развалится, я вернусь в
родной штат и разделю с его народом все беды". И Ли сдержал сло-
во. И даже возглавил армию штата. Хотя сам был противником раб-
ства негров; он одним из первых на Юге, за много лет до войны,
дал всем своим рабам вольные... Но - честь, господа, честь! Впро-
чем, у нас теперь это слово воскрешает в памяти лишь старую, в
стиле серых казарм и военных кафедр, хохму: "К отданию чести в
строю будьте готовы!" - "Всегда готовы!"
А.Чертков: Да, честь сегодня не в чести, это ты прав. Беда,
однако, в том, что ты видишь только одну сторону медали - писа-
тельскую. А я вижу и ту, и другую, и даже ребро. И поэтому твой
страстный монолог вызвал у меня весьма противоречивые чувства.
Как журналист я тебе рукоплещу: какие эмоции, какие факты! Как
составитель, заказывавший тебе перевод для своей серии "Оверсан",
испытываю смущение и неудобство. И не перед тобой одним. Твоя ру-
копись - лишь одна из добрых двух десятков, подготовленных мною
для печати, но так и не ушедших в типографию. А ведь это и моя
творческая работа, не говоря уж о неполученном гонораре... Проб-
лема сложная, и вряд ли, думаю, нам удастся решить ее в ближай-
шее время. А потому - вопрос последний, традиционный, ритуальный:
каковы твои планы на более отдаленное будущее?
В.Рыбаков: Выжить.
А.Чертков: И только?
В.Рыбаков: Нет, не только. Выжить, не поступившись тем, что в
нынешних условиях очень мешает индивидуальному выживанию, но для
выживания вида "хомо" абсолютно необходимо. Один из персонажей
очень ранних Стругацких прекрасно выразился: "Чтобы в этих усло-
виях остаться человеком, надо озвереть". Так вот, мне хотелось бы
человеком остаться, не озверев. А в форму какого рода текстов, и
текстов ли вообще, преобразуется не-озверение, будет не так уж
важно.
-----------------------------------------------------------------
Поспорить с Арбитманом
Василий ЗВЯГИНЦЕВ
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО РОМАНУ АРБИТМАНУ
Милостивый государь Роман Эмильевич!
Я с детства испытываю уважение к литературным критикам, как к
людям, которые, во-первых, умеют доступным языком изложить содер-
жание чужих произведений, а во-вторых, владеют даром объяснить
читателю, а заодно и автору, что именно он, автор, хотел сказать.
И Вас, хотя и заочно, я знаю как авторитетного специалиста, зас-
луженно увенчанного многими премиями и наградами.
Тем удивительнее мне было прочитать Ваши статьи, посвященные
моему скромному труду, сначала в "Фантакрим-Меге" #6 за 1993 год,
а теперь и в "Неве" #9 за 1994 год.
К критике в свой адрес я отношусь неизменно благожелательно,
ибо всегда полезно и интересно, особенно лишенному полноценного
интеллектуального общения провинциалу, узнать квалифицированное
мнение о своих недостатках, а равно и достоинствах, буде таковые
обнаружатся. И от Вас я с удовольствием выслушал бы замечания по
поводу идейного замысла, сюжета, фабулы, стиля, фактографии эт
сетера, и, может быть, понял бы, наконец, отчего так взволнова-
лась питерская школа фантастики по поводу полученных романом пре-
мий.
Однако вместо этого я вынужден был испытать чувство глубокого
недоумения. Поскольку я не ожидал обнаружить у признанного авто-
ритета столь вопиющего непрофессионализма. Ибо, даже будучи нас-
троенным заведомо негативно, критик должен был рецензируемый труд
более-менее внимательно прочитать. Если же Вы это непременное ус-
ловие выполнили, то остается предположить, что обе Ваши статьи
написаны с какой-то специальной, не имеющей к чистой литературе
отношения целью. А это уже... неизящно.
Поясняю. Вся Ваша критика строится на посылке, что "В.Звягин-
цев писал свой роман уже в новых условиях и обязан был действо-
вать в соответствии со временем". А также подчеркивается, что ав-
тор имел в виду изготовить произведение массовой культуры, но это
ему удалось не слишком.
Не стал бы оспаривать такого мнения, если бы в обоих доступ-
ных читателю изданиях (Ставрополь, 1992; СПб, 1993) не была обоз-
начена дата его написания: 1978-1983 гг. А уж когда он, роман,
вышел в свет - это второй вопрос.
Если Вы еще помните те времена и ситуацию с НФ в частности, и
соотнесете с ними содержание текста, то, оставаясь хотя бы внут-
реннее честным, вряд ли вы сможете повторить, что автор имел в
виду создать "нечто развлекательное". Во-первых, потому, что на-
деяться на публикацию, в то время и такого произведения, не мог
бы и самый наивный из литераторов. Писалось для себя и узкого
круга друзей, что, кстати, неплохо понял тоже не последний кри-
тик А.Балабуха, который был, вместе с Бритиковым, рецензентом ро-
мана еще в 1987 году. А во-вторых, никаких публицистических
произведений, освещавших затронутые мной вопросы, в открытой пе-
чати в то время тоже не было. А за те, которые можно было найти в
сам- и там-издате, светили сразу две статьи, если слышали - семи-
десятая и сто девяностая. На что мне и намекали тогда же близкие
к компетентным кругам доброжелатели. Так что я готов признать
свою неоригинальность и примитивность, но лишь по отношению...
Ну, сами решите, кто тогда внутри этой страны поднимал подобные
темы, и при этом ни сел и не уехал. Если вспомнить даже мэтров,
то в "Граде обреченном" они по поводу сталинизма ограничились
лишь аллегорией. А о терроре против казачества я вообще, навер-
ное, первый вспомнил, лет за пять до "Огонька", основываясь на
личном опыте моей семьи.
Вот это меня и задело в Ваших статьях - попытка представить
меня человеком, в разрешенное время наскоро слепившим "развлека-
ловку" из чужих штампов. В "Меге" Вы так меня и изобразили. Знае-
те, в Одессе принято говорить: "Хорошо быть умным раньше, как моя
жена потом"... Интересно было бы почитать, что Вы в семьдесят
восьмом году писали...
И второе - тоже по поводу Вашей литературоведческой квалифика-
ции. У меня, кажется, открытым текстом сказано, без намеков и ал-
люзий, что не в целях разъяснения способа выиграть войну написа-
на так непонравившаяся Вам часть романа (скучна она или нет - не
мне судить, но мнения есть разные), а для того, чтобы показать,
что в нашей стране десталинизация идет плохо, даже если ее берет-
ся проводить сам тов.Сталин. Писалось это, напомню, когда Бреж-
нев, Чаковский, Стаднюк и иже с ними делали все, чтобы сталинизм
реабилитировать и реанимировать. Юбилей столетний И.В. приближал-
ся...
Там же, задолго до Горбачева, сделан вывод, что революция
сверху в этой стране шансов на желаемый результат почти не имеет.
Да и война-то у меня Новиковым не выигрывается, если помните,
немцы все же фронт прорывают и к октябрю приходят туда же, куда и
в нашем варианте истории пришли.
И в заключение немного хронологии. Данный роман был полностью
завершен в начале 1983 года (отчего его действие и отнесено в бу-
дущее, в 1984-й). В 1985 году была предпринята первая попытка его
публикации (Ставрополь, сборник "Десант из прошлого") каковой
сборник был категорически запрещен Госкомиздатом. А.Н.Стругацкий
попытался вмешаться в судьбу сборника, предпринял демарш в ЦК
КПСС, о чем тоже хорошо известно, и имел от того письма очеред-
ные неприятности. Вышел же сборник лишь в 1988 году, о чем Вы
должны тоже быть в курсе.
Вот в принципе и все, что я хотел Вам сказать. О прочих не-
сообразностях в Вашей "меговской" статье я умолчу. Они лишь
производное от Вашей основной позиции.
По поводу же литературных недостатков романа выслушаю Ваше
мнение с удовольствием и благодарностью.
Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении
Василий Звягинцев
26.12.94 г.
-----------------------------------------------------------------
А/Я 153
СТРОКИ ИЗ ПИСЕМ
Юлий Буркин (Томск):
Рецензию на себя было прочесть интересно. Бережной - умница.
Все грамотно. Кроме мелочей. "Мелочи": 1. Подзаголовок у "Авто-
биографии" не "сказочка", а "сказка"; в слове "сказочка" есть
нечто совково-ироническое, и я бы никогда не позволил себе ис-
пользовать его в качестве подзаголовка к лирической и философ-
ской притче. А Бережной не просто ошибся, а еще и утверждает, что
слово "сказочка" "вполне соответствует". Это говорит о чем? О
том, что рецензент, хоть и хвалит новеллу, но ни черта в ней не
понял. И за это-то, скорее всего, и хвалит - чтобы не прослыть
дураком. 2. Бережной прохаживается по "негативу" и в пример при-
водит "Рок-н-ролл мертв". Но если бы он взял на себя труд поду-
мать, он бы обнаружил, что весь этот негатив "Рок-н-роллом" и ог-
раничивается; это действительно слабая вещь, и я жалею, что усту-
пил Алану Кубатиеву (я предлагал вместо нее поставить "Пятна гро-
зы"). 3. Главное. Упор в рецензии делается на идеи, а не на худо-
жественные особенности. Думаю, сказывается воспитание на перево-
дах, где язык - средство коммуникации, не более. А ведь идея в
литературе одна - борьба добра со злом, света с тьмой, прогресса
с реакцией... Книги отличаются только воплощением этой идеи. Ко-
роче, Бережной - умница, но не Тынянов. А за добрые слова ему
спасибо.
Теперь позволю себе рецензию я. На ваш журнал. Вы, ребята, мо-
лодцы и подвижники. Но! Как профессиональный журналист с соответ-
ствующим образованием, опытом работы, вплоть до редактора город-
ского органа печати, скажу: ваша работа крайне непрофессиональна.
Прежде всего это касается жанровой структуры всего журнала и жан-
ровой расплывчатости отдельных материалов. (Про оформление молчу,
сие, понимаю, от вас зависит мало). Так вот. Больше половины жур-
нала занимают письма, и все на одну тему. И они не переставая
друг друга повторяют. И еще "ответы" на анкету, то есть, в жанро-
вом смысле, это опять же письма. На хрен это нужно? Было бы нам-
ного лучше, если бы кто-то из вас взял на себя труд и смелость
сделать обзор писем на тему "Странник". И мастерство обозревате-
ля тут проявилось бы, если бы, во-первых, ни один из авторов пи-
сем и монологов не обиделся бы, что его "покоцали", так как уви-
дел бы, что главное из его письма присутствует в статье и даже
ярко сияет; во-вторых, если бы обозреватель в итоге сумел бы
прийти к некому конструктивному выводу... А так, "эти письма оби-
женных" можно еще сто лет печатать без всякого толка.
Врать не буду, все читается с интересом. Но это только потому,
что вы - единственный печатный орган тусовки. Но уж если вы наз-
вались "журналом", а не "боевым листком фэндома", будьте добры
соответствовать.
Наталья Резанова (Нижний Новгород):
В информации проскочила неточность, в которой, очевидно, по-
винны не вы, а оргкомитет по Беляевской премии. "Капитан Ульде-
мир" В.Михайлова - не трилогия, а тетралогия и, соответственно,
"Властелин" не есть заключительная ее книга. Над заключительной
("Возвращение к Слону") В.Д. сейчас работает.
Александр Диденко (Николаев):
О премии Интерпресскона. В отличие от Перумова я не считаю ее
наиболее демократичной. При нынешнем положении в стране и кни-
гоиздании многие вещи остаются где-то вне поля зрения читателя.
Уверен, что на Сидорконе не было ни одного человека, который про-
чел абсолютно все из номинационного списка. Лично я, получив этот
список, открыл для себя, что читал из него лишь одно произведе-
ние. И уже потом, всеми правдами и неправдами я пытался доста-
вать все, что указано в номинациях. На сегодняшний день прочитал
где-то одну треть. И как я могу выбирать лучшее произведение?
По-моему, кто-то уже приводил пример: из десяти прочитавших пер-
вое место произведению дают восемь человек, в то же время другой
роман (тот же "Одессей") все время на слуху и из пятидесяти чи-
тавших на первое место его ставят двенадцать. И вот вам лауреат.
Поэтому необходимо учитывать количество людей, прочитавших дан-
ное произведение. А можно пойти по пути "Великого Кольца" ставя
баллы всем и высчитывая средний балл. При том, что на Сидорконе
собирается элита, результат будет гораздо более объективный. В
общем, систему определения лауреата нужно менять. Как - это не
мне решать.
Геннадий Прашкевич (Новосибирск):
В заметке обо мне в "ДВЕСТИ-А"... "Шпион" - такого цикла у ме-
ня нет. Есть цикл "Записки промышленного шпиона" (еще одно назва-
ние - "Фальшивый подвиг"). А входят в него не пять, как у вас
указано, а десять повестей. И опубликованы они не в "сборниках и
журналах", а изданы отдельными книгами. Ну, там еще переиздава-
лись кое-где...
Александр Морозов (Красноярск):
Очень хочется поговорить о состоянии дел в оформлении фантас-
тики. Я бы поддержал разговор, хоть не мастер писать, но нужна
затравка профессионального журналиста - возьмитесь, господа соре-
дакторы. Век буду Бога молить!
Максим Стерлигов (Санкт-Петербург):
Надо же! А я думал, Юру Флейшмана знают все. А Игорь Всеволо-
дович Можейко, оказывается, не знает!
Игорь Халымбаджа (Екатеринбург):
"Аэлита-95" все-таки состоится в последний уик-энд мая и сек-
ция фантастиковедения будет посвящена памяти В.И.Бугрова (воспо-
минания о нем и прочее...)
И главное - уже формируются номинационный список на премию
"Старт-95" (по итогам 1994 года). Уже сейчас в номинациях "Стар-
та" книги Ю.Буркина, Г.Л.Олди, Ю.Щербатых и других. Похоже, 1994
год будет весьма и весьма урожайным...
-----------------------------------------------------------------
Шлейф
ОТ РЕДАКЦИИ: Юрий Гершович Флейшман родился в 1961 году в г.
Ленинграде, в 1984 закончил ЛЭИС им. проф. М.А.Бонч-Бруевича по
специальности инженер-радиотехник. В фэн-движении с 1982 года,
принимал участие в создании клуба "МИФ-XX", инициатор создания
межрегиональной группы по изучению и пропаганде творчества
братьев Стругацких "Людены", координатор группы. Библиограф фан-
тастики, имеет ряд публикаций, как отдельно, так и в соавторстве.
Принимал участие во многих фэновских конвентах и творческих
проектах, в частности - в подготовке спецвыпуска журнала "Измере-
ние Ф", посвященного юбилею А.Н.Стругацкого.
Юрий ФЛЕЙШМАН
К ВОПРОСУ О ТРИНАДЦАТОМ ВОПРОСЕ
Обойма открытых писем
Голос его показался мне странным, и я спросил, почему не слыш-
но комментария.
- Потому что комментариев не будет,- сурово сказал Спиридон.
- Совсем больше не будет? - спросил я.
- Нет, отчего же - совсем? Там посмотрим.
А. и Б.Стругацкие, "Сказка о Тройке"
Редакции журнала "ДВЕСТИ":
Здравствуйте, Андрей и Сергей!
1) Злополучный Тринадцатый вопрос анкеты не предназначался ко-
му-либо, кроме Бориса Натановича Стругацкого. То, что он попал к
"Странникам" и Борису Завгороднему - целиком вина (или заслуга)
редакции. "Все, что не делается, делается к лучшему".
2) В связи с различной реакцией Странников на Тринадцатый воп-
рос, я буду отвечать каждому человеку отдельно, и прошу рассмат-
ривать эти ответы обособленно друг от друга.
3) Я не думал, что придется отвечать на вопрос "Кстати, кто
такой этот Флейшман?" ("А ты кто такой?" - гневно вопрошал Пани-
ковский Балаганова). Я не преувеличиваю свою значимость и извес-
тность в фэндоме, но мне не приходило в голову, что для кого-то
имеет значение личность человека, высказавшего мнение, тем более
- не только свое. Оказывается - имеет. Для Лазарчука. Не суть
мнения - а личность человека.
Оставим Лазарчуку его заблуждения.
Борису Натановичу Стругацкому:
Уважаемый Борис Натанович!
Жаль, что мне не удалось донести до Вас ту обиду и боль, кото-
рую я испытываю.
Пообщавшись с Вами, я уже сам начал сомневаться в том, сущес-
твовали ли причины для этой обиды. Может быть, это люденский пие-
тет перед Мэтром, может быть, это просто свойство моего характе-
ра - я довольно легко принимаю чужую точку зрения. Не знаю. Но
после наших бесед, я, мысленно прокручивая Ваши аргументы, не на-
ходил на них возражений. Все казалось простым и ясным. Но это был
голос разума, а вот чувства говорили совсем иное. Этот "Double
Think", как назвал его Оруэлл, это раздвоение между разумом и
чувствами очень беспокоит меня и заставляет еще раз попытаться
обосновать свою позицию.
А) Кто такой "фэн" в моем понимании? Наличие профессионализма,
с Вашей точки зрения, для меня не главное. Здесь скорее более
важно нечто другое... "...фантастика в сердце моем...", в нем
все. Годы... Прочитанные книги... Радость общения с единомышлен-
никами... За все это я благодарен фантастике и фэндому.
Б) Теперь посмотрим на взаимоотношения Странников с фэндомом.
Лет семь-десять назад - очень мало, или практически нет публика-
ций, не говоря уж о книгах, почти полная неизвестность и отсут-
ствие широкой читательской аудитории. В противоположность "внеш-
нему", во "внутреннем мире" - фэндоме, все было с точностью до
наоборот. Здесь они были известны, читаемы и почитаемы. Заинтере-
сованное и благожелательное (можно сказать, благоговейное) отно-
шение к книгам автоматически переносилось нами на самих авторов.
А уж общаться-то с ними, задавать им вопросы и даже просто лицез-
реть!..
Причин такого положения, на мой взгляд, несколько:
- отсутствие хорошей фантастики в те беспросветные годы;
- репрессии со стороны "Молодой гвардии". На Руси всегда было
сочувственное отношение к обиженным - их не только "укладывали
под нары", но и выбирали народными депутатами и, даже, Президен-
тами. А тогда эти писатели были в положении обиженных злыми дядя-
ми и тетями из "МГ", Госкомиздатов и всевозможных ЦК;
- Ваш авторитет, Борис Натанович. Сейчас он для меня по-преж-
нему высок, но в оценке Столярова мы расходимся;
- И, наконец, наша семидесятилетняя большевистская привычка
делить всех на своих и чужих. Она въелась в плоть и кровь. "Кто
не с нами - тот против нас".
На мой взгляд, мы (фэндом) нарушили древний Завет - "Не сотво-
ри себе кумира!", за что сейчас и расплачиваемся.
Этих писателей такое положение дел вполне устраивало. Что де-
лать - других (ТАКИХ) читателей почти не было - хотя этого извес-
тный дяденька не говорил. Благостная картина всеобщего единения.
До поры до времени. При этом предполагалась равнозначность и рав-
ноправие (наше дикое заблуждение, как показала жизнь!) обеих Вы-
соких Сторон.
В) А теперь перечитайте высказывания А.М.Столярова о его виде-
нии будущего "Интерпресскона" из "Интеркома" N 4. Все происшед-
шее на "Интерпрессконе-94" заранее в ней расписано прямо-таки по
пунктам.
Перейдем к событиям "Интерпресскона-94". Как я их видел и что
при этом чувствовал. Я ждал "Интерпресскона" целый год. Целый год
я "готовил" себя к встрече с ним, настраивался на эту встречу и
общение с людьми, которые мне дороги. "Самая большая роскошь на
свете - роскошь человеческого общения". Без малейших колебаний я
выложил деньги на взнос. Ничто, казалось, не могло омрачить мне
радость предстоящей встречи. Но это только казалось...
Первые два дня превзошли мои самые смелые надежды. Одно вста-
вание зала в едином порыве при вручении премии Ярославцеву чего
стоит! Настроение было приподнятое, повседневные заботы и печали
отошли куда-то далеко.
О "бесплатном" довеске к "Интерпресскону" по имени "Странник"
я тогда еще не знал.
Поначалу испортило настроение само шоу - абсолютно безвкусное
и совершенно чуждое празднику "Интерпресскона". Нам тужились
изобразить вручение "Оскара" или, на худой конец, "Ники", получи-
лась же жалкая пародия, что еще не самое страшное - большинство
фэнов отнеслись к ней соответственно, и здорово повеселились. Но
вот результаты награждения... Они были, мягко говоря, обескуражи-
вающими. Неужели мы перестали что-либо понимать в фантастике? -
эта мысль владела умами. Неужели Столяров действительно считает,
что его "Послание к коринфянам" лучше "Дьявола среди людей"? Ви-
димо, да - глядя на торжествующее лицо лауреата сомневаться не
приходилось. Как сказал грубый, но искренний Корнеев из "Поне-
дельника": "Кто-то врет. Либо вы, либо все законы природы. Я ве-
рю в законы природы, все остальное меняется".
Именно тогда у многих родилась мысль о "самонаграждении" чле-
нов жюри и своего спонсора - издательство "Терра фантастика", коя
(мысль) так и не опровергнута, несмотря на многочисленные кон-
трдоводы.
Меня во всем этом больше всего поразило и обидело то пренебре-
жение, с которым учредитель и жюри отнеслись к нам: по принципу
"чего там, для сельской местности сойдет!" И вообще, "будьте до-
вольны, что за свои деньги были допущены к общению с "небожителя-
ми" и даже лицезрели "разборку" среди них" - это из письма Э.Ге-
воркяна. Я согласен со словами Льва Вершинина: "...жюри "Странни-
ка"... попыталось освятить цацку ореолом "Сидоркона"..."; "... не
фэны навязывают писателям свое мнение, а наоборот..."
А как прикажете, Борис Натанович, реагировать на угрозы госпо-
дина Успенского насчет "следующего кона, пения хором и обсужде-
ния романа Желязны"? "Коны конаются", для всех участников, но от-
нюдь не для того, чтобы кто-то демонстрировал свое "превосход-
ство" над остальными участниками каким угодно способом и в какой
угодно форме.
Я надеюсь, что угрозы ряда членов "Странника" игнорировать в
будущем "Интерпресскон" и фэндом произнесены в полемическом запа-
ле и останутся только словами. В противном случае, хуже от этого
будет только Фантастике.
Но и это, Борис Натанович, не все:
- доклад Столярова, подвергший сомнению мой здравый смысл и
способность самостоятельно разбираться в прочитанном;
- пресс-конференция, на которой мне не дали слова;
- ну и конечно ответы на ТРИНАДЦАТЫЙ вопрос. Это была послед-
няя точка, завершающий аккорд.
О докладе А.М.Столярова могу сказать одно: рассуждая полтора
часа о недопустимости "маргинальных" форм общения и ведения дис-
куссии, в заключительном слове докладчик позволил себе совершен-
но недопустимые выражения в адрес оппонента. "Что позволено Юпи-
теру, не позволено быку"? В лучших традициях прежних лет, когда
любое несогласие с Генеральной Линией объявлялось "государствен-
ным преступлением" и немедленно каралось: в тридцатые-пятидеся-
тые годы - расстрелами и концлагерями, а в более поздние, "либе-
ральные времена" - высылками за границы страны (с лишением граж-
данства), и, кому повезет, психушками. Сей оппонент провозглашен
"врагом народа" без права пожатия руки. Мне же, видимо,
"повезло": пока меня только объявили идиотом (смотрите, Борис На-
танович, ответы Столярова в "Двести-Б"). Очевидно, следующим ша-
гом Этого Господина - чему я нисколько не удивлюсь - будет требо-
вание лишения меня "гражданства" и "высылки" с "Интерпресскона".
И после этого удивляться обиде и оскорблению фэнов?!
P.S. Борис Натанович, я специально нашел и перечитал роман Дю-
ма. Так вот, либо Вы забыли книжку, либо сознательно слукавили.
Приведенная Вами фраза принадлежит Портосу, который действи-
тельно ничего не понимал, да и понимать не хотел. Что же касает-
ся Сент-Эньяна, с которым Вы себя сравнили, то он по-началу дей-
ствительно не понял, чего хотел де Бражелон, посредством Портоса
(когда речь шла о переезде). Однако, когда разговор коснулся лю-
ка и, уж тем более, портрета, то де Сент-Эньян, как совершенно
однозначно написано в тексте, "...почувствовал, что он прозре-
вает".
Обращение к читателям журнала "ДВЕСТИ":
Господа!
Что же произошло на "Интерпрессконе"? Отвечу словами Стругац-
ких:
"НИЧЕГО ОСОБО ИНТЕРЕСНОГО С ВАМИ НЕ ПРОИЗОШЛО!" (ЗМЛДКС)
С одной стороны - Столяровские попытки "модернизировать"
"Интерпресскон" (смотрите "Интеркомъ" N 4). С другой: "...Теперь
выяснилось, что и друзей нет. То есть, пока еще имеются, но уже
властно начинают предъявлять права на авторские свободы, дикто-
вать автору стиль поведения и показывать ему, как Галилею, ору-
дия пытки... Вот конфликт и возник, и отнюдь не по вине писате-
лей, которые всего-то и хотели, что учредить свою профессио-
нальную премию..." И еще: "... Иное дело, что в прошлых мытар-
ствах родилась "новая социальная общность людей, симпатичных друг
другу, сомыслящих и сопереживающих"... Вот эту общность и надо
беречь..."
Хорошие слова. Только расходятся с делами. А реальность тако-
ва, что нас использовали и выбросили, как соответствующее резино-
вое изделие.
"Ни одно доброе дело никогда не остается безнаказанным..."
Андрею Евгеньевичу Черткову:
Андрей! Кто умеет и хочет работать - тот издает и, самое глав-
ное, продает изданное. Кто не умеет - всегда найдет оправдания
своему неумению и нежеланию.
Николаю Юрьевичу Ютанову:
Бог простит, Коля! Я не Бог, прощать не в моей компетенции!
Понимаю, что учреждая премию, ты меньше всего думал обо мне и та-
ких как я (фразу "Фэндом и его мнение меня не интересует!" я за-
помнил давно и, как видишь надолго), Тринадцатый вопрос тебе
просто смешон. Хочу только заметить, что для нас фантастика - не
самка, и мы ее никогда ни от кого не загораживали руками, плеча-
ми и авторитетами, как это сделал Странник.
Может быть, деньги потраченные на "Странник" лучше было пус-
тить на издание еще одной книжки - романа Рыбакова, например?
Андрею Михайловичу Столярову:
Господин Столяров!
Посидеть и подумать что может задеть других людей никогда не
вредно. Почему бы Вам хоть раз в жизни жизни этим не заняться?
В каком кругу общеприняты и пристойны термины, легко слетав-
шие с Ваших уст: "полные идиоты", "глупые статьи", "слуховые гал-
люцинации", "съехавшая крыша", "клинический кретинизм"? Где яв-
ляется нормой тот апломб и безаппеляционность, с которой Вы выно-
сите "приговоры" и выстраиваете "ранжиры"? Где в почете презре-
ние к несогласным с Вами? Кто может себе позволить такое пренеб-
режение к писателям, намного более известным и любимым читателя-
ми, чем Вы? Я не говорю о набивших оскомину Гаррисоне и Ле Гуин,
неоднократно премированных "менее престижными", чем "Странник"
премиями и имеющих написанных книг и их тиражи на порядок больше
Ваших. Хочу напомнить Вашу фразу на лауреатской пресс-конферен-
ции во время "Интерпресскона-93", а потом неоднократно повторен-
ную в разных местах: "Булычев и Крапивин - посредственные писате-
ли!" Вот это самомнение! А между тем, не говоря уж о тиражах и
изданиях, у этих авторов есть клубы преданных поклонников, чего у
Вас, не было, нет, и сильно подозреваю, никогда не будет! Для Вас
это конечно не аргумент. И наконец, как прикажете относиться к
человеку, позволяющему себе совершенно хамскую выходку по отноше-
нию к противнику в споре?
Кстати, о Ваших книгах... Мнение специалистов (не литератур-
ных критиков, а книготорговцев): как товарный продукт они не
представляют ни малейшего коммерческого интереса.
О моем целомудрии. Я как-то давно привык, что даже простой
разговор об интимных аспектах чужой жизни, тем более - письмен-
ное упоминание, является признаком элементарной невоспитанности.
Кроме того, "целомудренный Флейшман" никогда не позволял себе в
адрес оппонента выражений "Это ж какую тупую башку надо иметь...
Только идиот может предполагать... Вырывающийся у кого-то бред...
Подобная чушь... Дурацкие вопросы..."
В свою очередь, спрошу: Каким гениальным умом надо обладать,
чтобы всерьез надеяться, что запланированное действо под назва-
нием "Странник" не только не вызовет никаких возражений, но и
сорвет бурные аплодисменты и заслужит почет, уважение и восторг
аудитории "Интерпресскона"? А ведь это несомненно планировалось!
Раздражение устроителей на реакцию фэнов - прямое тому подтвер-
ждение.
Неужели Вы всерьез полагаете, что любители фантастики преодо-
левали тысячи километров и государственные границы, чтобы любо-
ваться полуобнаженными девочками в бездарно поставленном шоу, и
Вашим счастливым видом с бронзовой глыбой в руках?
Ну - не понимает господин Столяров. Ну - объясните ему, пожа-
луйста, что он - не понимает.
Андрею Геннадьевичу Лазарчуку:
Андрей Геннадьевич!
Я всегда считал, что чувство собственной исключительности -
естественно для любого нормального человека. Каждый человек уни-
кален по своей сути. С другой стороны, я также всегда считал, что
эта уникальность (исключительность) не дает никому права считать
других хуже себя. Как оказалось, эти элементарные (для меня) ис-
тины для Вас отнюдь не априорны.
Видимо из тех же свойств Вашего характера вытекает подозрение
в нечестной игре при голосовании по крупной форме на "Интерпрес-
сконе". Я совершенно не понимаю, зачем Андрей Николаев вообще оп-
равдывался. Агитация за любое произведение - неотъемлемое право
любого участника. Такое же неотъемлемое право каждого голосующе-
го - самому сделать выбор. За кого же Вы держите фэнов, если счи-
таете, что они могут менять свое мнение в угоду Николаеву?!
Довожу до всеобщего сведения, что Ваша последняя книга "Свя-
щенный месяц Ринь", несмотря на героические усилия издательства,
а также нескольких петербургских и московских книготорговых фирм
(далеко не худших в своем "ремесле", смею вас заверить) бестсел-
лером отнюдь не стала. Она, конечно, продается - врать не буду,
но отнюдь не с той скоростью, как видимо, планировалось автором и
издателями. Зато - самая премированная!..
Вячеславу Михайловичу Рыбакову:
Уважаемый Вячеслав Михайлович!
Главное для меня заключается в том, что для Вас, в отличии от
некоторых Ваших коллег по "Страннику", совершенно ясна необходи-
мость читателя (и фэндома, соответственно) для писателя. ("Все же
я, черт возьми, не онанизмом занимаюсь, я для людей пишу, а не
для самоуслаждения". Ф.Сорокин "Хромая судьба"). Спасибо Вам за
это!
Что же касается всего остального, то здесь я с Вами согла-
ситься не могу. И относительно "воды, говорящей рыбе" и по дру-
гим вопросам. Никто не собирается диктовать писателям как им пи-
сать. Просто хочется им напомнить, что они не "небожители", а фэ-
ны - не быдло и идиоты.
Вручение "Оскара" или "Небьюлы" без моего разрешения меня не
оскорбляет. Поскольку не задевает меня никаким боком. А вот
"Интерпресскон" меня касается, и довольно серьезно.
"Как могут несколько человек, приняв то и иное решение, оскор-
бить им других людей, не имеющих к процессу выработки этого реше-
ния ни малейшего отношения?" Мне, честно говоря, даже неловко
объяснять профессиональному историку такие элементарные вещи. Ну
вот, к примеру, собрались три мужика в Беловежской пуще. Посиде-
ли и приняли хорошо известное решение, последствия которого мы и
сейчас ощущаем. Сколько миллионов обиженных этим решением насчи-
тывается в нашей стране? И все они не имели ни малейшего отноше-
ния к процессу выработки и принятия его. Это высокая политика.
Там сплошь и рядом несколько человек вершат судьбы миллионов. И
хорошо еще если людей только оскорбят принятым решением. А могут
и просто уничтожить... Можем перейти и к прозе жизни. В неком
давнем сейчас году несколько деятелей Ленинградского УКГБ посчи-
тали, что повесть молодого тогда В.Рыбакова "Доверие" является
антисоветской и приняли решение: повесть изъять, с автором про-
вести профилактическую беседу. Я думаю, что к принятию и осущес-
твлению данного решения Вы, Вячеслав Михайлович, тоже не имели
никакого отношения, но если Вы скажете, что не были оскорблены,
то я Вам просто не поверю.
Приведенный Вами аргумент насчет фильмов и прибежавших сосе-
дей, позвольте считать неудачным. Я вынужден - чтобы не повто-
ряться, просить Вас обратить внимание на приведенные Выше цитаты
из письма Льва Вершинина. Получается все с точностью "до наобо-
рот".
А ускорение свободного падения в одно "же" фэны, как и все че-
ловечество, как-нибудь перетерпят. Терпели несколько миллионов
лет (или сколько там существует человек?), потерпят еще немного -
сколько там нам осталось? Можно было бы и поменьше - мне всегда
хотелось немного полетать... А Вам?
Евгению Юрьевичу Лукину:
Милостивый государь, Евгений Лукин!
Благодарю за предложение дуэли. Мне тут объяснили, сам я про
это забыл, что вызов на дуэль посылался только равным себе. Я ду-
маю, что у Вас это получилось непроизвольно, но все равно спасибо!
Однако, хотелось бы напомнить, что по дуэльным правилам выбор
места и оружия остается за оскорбленной стороной. Что касается
первого, то думаю, место проведения "Интерпресскона-95" устроит
нас обоих. А по второму - каждый выбирает, что ему ближе. Мне в
данном случае - я же книготорговец - ближе пачки с книгами. Поэ-
тому попросим Сашу Сидоровича пригнать машину книг, а далее -
возможны варианты:
- погрузочно-разгрузочные работы до полного изнеможения;
- закидывание друг друга этими самыми пачками;
- распространение книг среди присутствующих (не безвозмездно,
естественно), с тем, чтобы материально помочь организаторам.
Что Вас устроит?
Количество секундантов тоже прошу сообщить заранее, поскольку
может возникнуть необходимость в нескольких машинах.
Я же, однако, предпочитаю другое. Пусть каждый занимается
своим делом: Вы с супругой пишете новые произведения, как фэн - я
их читаю (с удовольствием!), наша фирма их издает (нет такого же-
лания?!), а как торговец - я эту книгу продаю. Вот тут и можно
устроить дуэль (а лучше соревнование - по натуре я человек мир-
ный!) - кто быстрее со своим делом справится!
Эдуарду Вачагановичу Геворкяну:
"Я ПРОСНУЛСЯ! ФЛЕЙШМАН"
Игорю Всеволодовичу Можейко (Киру Булычеву):
Уважаемый Игорь Всеволодович!
Я не "гигант отечественной мысли" и не "местная тусовочная фи-
гура" (кстати, Флейшман - это не имя, а фамилия, а зовут меня
Юрий Гершович).
Не соответствует истине (или Вы просто запамятовали) Ваше ут-
верждение, что мы не знакомы. Знакомы, причем довольно давно. В
моей библиотеке есть книга Кира Булычева с личным посвящением ав-
тора Ю.Флейшману. В моем архиве хранится переписка с Вами. Конеч-
но же, Вы не помните беседу со мной на одной из "Аэлит", но в
моей памяти она осталась... Так что мы знакомы.
И я, кстати, полностью согласен с Вашими словами, сказанными в
адрес "Странника".
Но вот со словами, сказанными в мой адрес, я согласиться реши-
тельно не могу. Неужели Вы настолько невоспитанны, что позволяе-
те себе походя дважды оскорбить совершенно незнакомого - по Ва-
шим словам - человека, небрежным жестом налепив на него абсолют-
но безосновательные и несправедливые ярлыки. Уж от кого-кого, а
от Вас я такого не ожидал. Нет желания извиниться?
Господам Странникам:
Я не собираюсь указывать Вам, кому и за что вручать премию
"Странник". Это Ваше дело, профессиональное. Но хотелось бы заме-
тить: продолжая относиться к фэнам, как к предмету интерьера, Вы
когда-нибудь при вручении можете очутиться в пустом зале. Или -
за отдельную плату - будете нанимать статистов.
И еще: после первого же вручения "Странника" писатели Булычев,
Логинов, Штерн, Щеголев публично заявили о своем нежелании номи-
нироваться на эту премию. Не боитесь, что их примеру последуют
другие, и в номинации будут только Ваши фамилии?
Юрий Флейшман
3.01.1995
-----------------------------------------------------------------
Мимоид
ОТ РЕДАКЦИИ: Каждому оскорбленному на страницах нашего журна-
ла (или кому показалось, что он оскорблен) мы обязаны предостав-
лять возможность для ответного слова (интересно, кто придумал по-
добную глупость?) Роману Эмильевичу показалось, что его оскорби-
ли - его право. Он поразмышлял и прислал нам небольшой текст. В
сопроводительном письме, не предназначавшимся для публикации, он
высказал мнение, что это гораздо лучше, чем оправдываться, что он
не верблюд, что даже мы можем догадаться, что по форме это паро-
дия на типовое интервью в уважаемой им "MEGE", и что он уверен,
что это никого не обидит, но может, черт возьми, чуток повесе-
лить, и что он уверен, что мы смогли бы это тиснуть без купюр.
Что мы и делаем.
ПРОФЕССОР НАКРЫЛСЯ
На вопросы корреспондента журнала "Фантакрим-MEGA" Михаила
ДУБРОВСКОГО любезно отвечает доктор филологических наук, профес-
сор, автор монографии "История советской фантастики", лауреат
премий "Бронзовая Улитка", "Интерпресскон" и "Странник" (все - за
1993 год) Рустам Святославович КАЦ. В беседе также принимает
участие критик широкого профиля Роман АРБИТМАН.
Переделкино, 10 часов утра. Михаил Дубровский (в дальнейшем
именуемый М.Д.) нагло-предупредителен, в руках у него кипа испи-
санных листков. Роман Арбитман (в дальнейшем именуемый Р.А.) дер-
жится почти спокойно. Д-р Кац (в дальнейшем именуемый по-прежне-
му д-р Кац) заметно нервничает и глотает таблетки.
М.Д. (с пафосом): Дорогой Рустам Святославович! Позвольте мне
от имени читателей "МЕГИ" и от себя лично поздравить вас с полу-
чением премий и от всей души пожелать...
Д-р КАЦ (брюзгливо): Поздновато спохватились. Два года назад,
батенька, нужно было поздравлять. Дорога, извините уж, ложка к
обеду. Кто рано встает, тому Бог...
Р.А. (сдерживая доктора): Мессир, он не виноват. Вы сами дол-
го отказывались от интервью. И потом вы преувеличиваете. Со вре-
мени вручения вам премий прошел всего-навсего год...
Д-р КАЦ (удивленно): Вот как? А...
Р.А. (продолжает):...А два года пройдет уже тогда, когда чита-
тель получит журнал с этой беседой.
М.Д. (многозначительно, в сторону): Крот истории медленно роет.
Д-р КАЦ (услышав): Кто этот крот? Уж не хотите ли вы сказать...
Р.А. (поспешно): Так вы, Михаил Витальевич, остановились на
том, что хотели поздравить и пожелать...
М.Д. (с удивлением): Я? Ах да, хотел. Впрочем, первый мой воп-
рос, боюсь, покажется вам чуть-чуть некорректным. Или, скажем
так, не совсем корректным.
Д-р КАЦ (ворчливо): Тогда не задавайте.
М.Д. (не слушая): Или даже совсем не корректным. Но я все рав-
но спрошу. Ходят упорные слухи, будто все три премии вы получили
жульническим путем. Смухлевали, по-русски говоря. Правда ли это?
Д-р КАЦ (истерически): Да как вы смеете?!
Р.А. (успокаивая доктор): Спокойнее, мессир. Не поддавайтесь
на провокации. (Дубровскому, вполголоса) Увы, это правда. Профес-
сор смухлевал, чего уж там скрывать. Возбуждено уголовное дело.
Старший следователь ФСК Алексей Свиридов убедительно доказал, что
профессор обманным путем заставил несколько сот человек прочесть
свою книгу. А если бы книгу никто не прочитал, никаких премий она
бы, естественно, не получила. Даже в номинационный список не по-
пала бы...
М.Д. (слегка ошарашенный такой степенью откровенности): И что
же теперь делать?
Р.А. (подумав): Премии придется вернуть и выплатить компенса-
цию за причиненный моральный ущерб. Тогда дело, может быть, и не
дойдет до суда...
Д-р КАЦ (истерически, глотая таблетку): Я тебе дам -
"вернуть"! Ты сначала заработай хоть одну премию, а потом свою и
возвращай!
Р.А. (с некоторой обидой): Но, позвольте! У меня, в некотором
роде, тоже...
Д-р КАЦ (с явным пренебрежением): А-а, бессмертный сборник
"Живем однова"! Как же, имели удовольствие читать-с.
Р.А. (с душевной болью): Дважды! Дважды живем.
Д-р КАЦ (брюзгливо): Ты хоть одну жизнь нормально, как я, про-
живи. Чтобы, значит, не было мучительно больно...
М.Д. (осторожно вмешиваясь): Итак, этот самый старший следова-
тель ФСК Свиридов...
Д-р КАЦ (совсем раздраженно): Какой там, к черту, старший! Мо-
лодой зеленый оперок, прогибается только. Помню, когда за мной
пришли в сорок девятом...
Р.А. (предостерегающе кашляет): Кхэ-кхэ!
Д-р КАЦ (брюзгливо): В чем дело?
Р.А. (вкрадчиво): Рустам Святославович, товарищ корреспондент
уже и так наслышан о вашей трудной юности...
Д-р КАЦ (недоверчиво): И про то...
Р.А. (очень вежливо перебивает): И про то, что Солженицин лич-
но вам одну главу в "Архипелаге ГУЛАГ" посвятил, он тоже знает.
Д-р КАЦ (Заметно смягчаясь): Между прочим, не главу, а прочти
полторы. Одну главу он астроному Козыреву посвятил. А мне - гла-
ву, еще полстолька, еще три страницы в примечаниях к первому то-
му и в "Теленке" два абзаца. В общей сложности, при пересчете на
страницы, как раз и выходит полторы главы... (Дубровскому, почти
вежливо) Ну, какой там у вас вопрос?
М.Д. (копаясь в своих листочках): Сейчас-сейчас... Были ли за
границей... Не участвовали ли... Не находились ли на оккупирован-
ной... Где же это? А, вот! (Читает по бумажке) Как и когда вам
пришла в голову идея написать вашу "Историю советской фантастики"?
Д-р КАЦ (гордо): Именно тогда! Помню, в пятьдесят первом в
кондее на переследствии попалась мне книжка какого-то Бритикова.
Вертухай принес вместо баланды. Начинаю ее с горя читать - и ви-
жу (с внезапным грузинским акцентом): нэ так это было! Савсэм нэ
так!
Р.А. (осторожно)): А вот раньше вы говорили, что идея пришла
вам в голову только после XX съезда...
Д-р КАЦ (с искренним удивлением): Когда это я такое говорил?
Р.А. (корректно): Три года назад, в интервью журналу "Огонек",
специальному корреспонденту Мокроступову. Вспомнили?
Д-р КАЦ (изумленно глядя на Дубровского): Постойте! А этот
корреспондент тогда, по-вашему, откуда?
Р.А. (все еще корректно, но уже повышая голос): Я же вам
объяснял. Это Михаил Дубровский из журнала "Фантакрим-MEGA".
Д-р КАЦ (тоже повышая голос): А как его фамилия?
Р.А. (громко, с отчаянием в голосе): Дубровский же! Д-р КАЦ
(кричит): Как-как?!
М.Д. (невольно тоже кричит): Тише-тише! Я - Дубровский.
Д-р КАЦ (после долгой паузы): А-а, Дубровский. Так бы сразу и
сказали. Ладно, задавайте ваш вопрос.
М.Д. (снова копаясь в своих листочках): Момент... Есть ли
близкие родственники за рубежом... Не провозите ли иностранную
валюту или оруж... Черт! Не то, не то... О, нашел! (Читает) Слож-
но ли вам было собирать материал для своей книги? Помогал ли
кто-нибудь вам?
Д-р КАЦ (быстро бросив взгляд на Арбитмана): Никто мне не по-
могал! Сам своим умом до всего дошел! (Опять бросает взгляд на
Арбитмана, который с видом мученика молчит) Собирать материал бы-
ло, конечно, непросто. (Со вздохом, доверительно) Бегали они от
меня, как тараканы. Не хотели, чтобы я их в книжку вставлял. Один
даже под поезд бросился.
М.Д. (с профессиональным интересом): Кто?
Д-р КАЦ (равнодушно): Не помню. Все равно в конце моей "Исто-
рии" они все умерли...
Р.А. (с некоторым нажимом): Рустам Святославович, не все.
Д-р КАЦ (испуганно): А? Что?
Р.А. (с сильным нажимом): Не все, я говорю. Насчет одного есть
закрытое распоряжение. (Гулким шепотом на ухо доктору, но так,
чтобы слышал и Дубровский) Считать его живым. Понятно?
Д-р КАЦ (Все поняв и перепугавшись): Да-да, один случайно вы-
жил. В смысле, и не болел никогда. (С нарастающей истерикой) И на
фронте не был! И в Париж сроду не ездил! (Кричит) И книжек таких
не писал! Вообще никаких не писал!
М.Д. (встревоженно): Тише, доктор...
Д-р КАЦ (успокаиваясь): Да-да, вы Дубровский. Я помню... Ну,
задавайте, наконец, ваш вопрос.
М.Д. (перебирая кипу своих листков): Секундочку... Не болели
ли вы чумкой... Не ударялись ли головой... Не было ли среди ва-
ших предков шизофре... Да где же он? Ага, вот! (читает по бумаж-
ке) Почему, по вашему мнению, до вас такая книга никем не была
написана?
Д-р КАЦ (бросив изумленный взгляд на Арбитмана): Разве никем?
М.Д. (растерянно): Кажется, никем...
Р.А. (с угрозой в голосе): Никем-никем! Факт.
Д-р КАЦ (с удивлением): Как - никем? А кто же ее тогда напи-
сал? Ничего не понимаю.
Р.А. (со вздохом, постукивая по циферблату своих часов): Мес-
сир, время. (Дубровскому) Доктор хотел сказать, что уже устал.
Пора заканчивать.
М.Д. (просящим голосом): Ну, еще один самый важный вопросик!
(Усиленно роется в бумажках) Где вы были в ночь с девятнадцатого
на двадцать первое... в ночь с пятого на десятое... в Варфоло-
меевск... Вот он, вопрос! (Читает) Скажите, профессор, а будет ли
у вашей книги продолжение?
Р.А. (выразительно постучав пальцем по лбу): Кхэ-кхэ...
Д-р КАЦ (устало): А вы что, хотите продолжения? Ну, честно?
М.Д. (напрягшись, честно): В гробу я его видал.
Д-р КАЦ и Р.А. (радостно, хором): Все там будем! Спасибо за
внимание!
Беседу и не думал записывать,
а просто выдумал ее из головы
Данило АРКАДЬЕВ,
штат Арканзас
-----------------------------------------------------------------
Сплошное оберхамство!
ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
______________________________
Продолжение. Начало в номере Б.
Е.Лукин
Потрясенный "Необходимым предуведомлением" Александра Щеголе-
ва, спешу заверить:
1. К калмыкам всегда относился достаточно терпимо.
2. Идентичность Штерна Ларионовой сомнению не подвергаю.
3. Адольф Гитлер для меня сначала лучший друг и лишь потом уже
рейхсканцлер.
12. РАЗОБЛАЧУХАННЫЕ
Читатели-то, может быть, и догадались, а вот действующие лица
оторопели до полного забвения ролей. Ошеломление сорвало с при-
сутствующих маски и явило лица.
Родригес стал Щеголевым, Логинов - Витманом, Брайдер - Чадови-
чем. Подобно гробам в фильме ужасов раскрылись картонные коробки,
и из них выглянули ошарашенные физиономии Байкалова и Казакова.
Упаковка с надписью "Сифон бытовой. Свияга" была продырявлена из-
нутри тычком костыля, и в отверстии возник чей-то нестерпимо зна-
комый глаз. У Лазарчука со стуком упало искусственное сердце.
Ланцеты обернулись корнцангами и наоборот. Зал резко изменил гео-
метрию - это у дома номер восемнадцать поехала крыша. Сквозь Но-
белевку отчетливо и зловеще проглянул "Гамбургский счет".
Пожалуй, одна только Ларионова-Штерн не ударила в грязь лицом.
Слабо ахнув, она лишилась чувств, но из образа не вышла.
А в целом, конечно, мизансцену надо было спасать.
Первым попробовал спохватиться Щеголев, но второпях напрочь
забыл национальность своего террориста и с перепугу растянул кон-
чиками пальцев уголки глаз, за что в другое время неминуемо схло-
потал бы в лоб от Вячеслава Рыбакова.
Но, к счастью, тому было не до Щеголева. Страшно вскрикнув,
кинулся Рыбаков на самозванца, ибо, не будучи Лемом, тот явно не
был достоин плевка! И быть бы трупу, не случись рядом Руденко и
Брайдера, прикинувшегося, как выяснилось позже, Чадовичем просто
так, по старой милицейской привычке. Вырвав полузадушенную жер-
тву из цепких пальцев Вячеслава, господа офицеры заткнули ей рот
штанами и под заломленные локотки внесли в туалет - выспросить,
где он, вражина, дел труп классика.
Дверь за ними закрылась. Стало страшно.
13. ИНТЕРВЬЮ С ПЕТЛЕЙ НА ЛЮСТРЕ
Свита псевдо-Лема метнулась к дверям, однако была перехвачена.
напрасно бился в ухватистых многочисленных руках престарелый сту-
кач Казанцев, крича, что и не Казанцев он вовсе, а Шапиро, не ве-
рите - спросите у Лаврентия Павловича или на худой конец у докто-
ра Каца... Уже снимали люстру и ладили к крюку петельку.
Но тут шведский король (сообразительный такой старичок) уда-
рил в пол скипетром и, распахнув осколчато-ажурные двери, провоз-
гласил что-то по-своему, по-шведски.
Толпа раздалась. Санкт-петертурбцы подвинулись влево, мастур-
бореалисты - тоже. Торопливо кланяясь, вбежал кабельмейстер и
сноровисто опутал помещение какими-то шлангами. Затем в залу вле-
тела Луиза Тележко со сворой телевизионщиков. Отшатнулась, уви-
дев прилаживаемую петлю.
- Снимите! Снимите немедленно! - вскрикнула она в ужасе.-
Крупным планом!
И, обнажая микрофон, устремилась... Все взглянули на того, к
кому устремилась Луиза, и оторопели вторично. У окна, негромко
беседуя с порядочным книгодеем Ютановым, стоял - заклепать мои
карие очи! - ну вылитый Станислав Лем!
- Падам до ног пани!! - старательно выговорил пан Станислав,
принимая микрофон. Затем уставил без промаха бьющий глаз на ко-
го-то в толпе.- Панове! - возвысил он голос и вдруг черт его
знает с чего перешел на русский: - Известно, что плохой писатель,
как правило, плохой человек. Взять хотя бы питерских маргиналов.
Одного абзаца достаточно, чтобы понять моральную ущербность авто-
ров. Да что абзац! Там на одни морды посмотреть - сразу видно,
что жулики...
В толпе гневно заворочался необъятный Витман. Послышалось
сдавленное:
- Кто маргинал? Я маргинал? Это ты маргинал! И отец твой мар-
гинал! И дед маргинал!..
Щеголев стоял желтый, как Родригес.
Шведский король насторожился, опять ударил в пол скипетром и к
очередному изумлению присутствующих направился в сторону туалета.
- Нельсон Карлович Двойной! - возгласил он, распахивая дверь с
изображенным на ней тонким девичьим профилем.
И жуткая троица вновь предстала глазам собравшихся. Лицо за-
держанного выглядело несколько разбитым. На господах офицерах лиц
не было вообще. Оба хлопотали и шестерили вокруг лжепана Станис-
лава, бережно вправляя ему руки в плечевые суставы и с немысли-
мой деликатностью сажая на место изъятые в процессе допроса зубы.
- Нельсон Карлович?..
Публика так и обомлела.
...А Казанцева, кстати, звали вовсе не Шапиро, а Митькой.
Удрал, пакостник, воспользовавшись общим замешательством.
14. СУДИЯ
А знаете, я понимаю устроителей этого хоть и не предумышленно-
го, но, черт возьми, грандиозного безобразия. "Гамбургский счет"
- он ведь, как жена Цезаря: чуть что - развод и девичья фамилия.
И где тот Арбитр (Гай Петроний), чья беспристрастность не вызыва-
ла бы сомнений ни у кого?
Стругацкий, что ли, Борис Натанович?
Так ведь известно, что Стругацкий давно уже управляется дис-
танционно с помощью приборчика, смонтированного в пластмассовой
мыльнице. Столяров, правда, божится, что мыльницу эту он носит с
собой исключительно из гигиенических соображений (на тот случай,
если, скажем, по ошибке поздоровается за руку со Щеголевым), но,
заклинаю вас, не верьте этому...
А если не Стругацкий, то кто? Компьютер, что ли?
Так ведь Столяров и под компьютер клинья подбил. В течении ме-
сяца он промывал ему платы коньяком "Наполеон", заботливо выби-
рал и звонко щелкал на ногте компьютерных вирусов, так что те-
перь при одном лишь появлении Андрея Михайловича по монитору про-
катывалась волна нежности...
Вот потому-то и был выписан из-за границы Сидоровичем старый
гамбургер, в младенчестве - русский эмигрант, Нельсон Карлович
Двойной, знаток всех видов единоборств, крупнейший авторитет по
сведению счетов - от гамбургского до контокоррентного.
Вспомним, что не к кому-нибудь другому, а именно к нему,
Нельсону Карловичу, летом 1943 года прилетали инкогнито в
Буэнос-Айрес Адольф Шилькгрубер и Иосиф Джугашвили - доиграть ту
самую партию "в три листика", с которой, собственно, все и нача-
лось. И хотя вторая мировая завершилась, как известно, сокруши-
тельным поражением фашизма - это результат для публики. Имя нас-
тоящего победителя знает лишь Нельсон Карлович. Знает, но не ска-
жет.
Для пущей беспристрастности "Гамбургский счет" пришлось загри-
мировать Нобелевкой, а самого Нельсона Карловича - Лемом. В про-
тивном случае Столяров успел бы смастерить еще одну мыльницу.
Казалось, предусмотрено все.
...И вот многочисленные эти предосторожности были, по сути де-
ла, уничтожены единым плюновением экспрессивного Вячеслава Рыба-
кова.
Талант - он, знаете ли, непредсказуем.
Продолжение, таки да, следует...
----------------------------------------------------------------
ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є є
є A H А Л О Г є
є научная фантастика є
є є
є С 1995 года в России начинает выходить є
є новый ежемесячный фантастический журнал. є
є є
є Основой ему будут служить материалы є
є из двух самых знаменитых и популярных є
є научно-фантастических журналов Америки -- є
є "Asimov's Science Fiction" и "Analog". є
є є
є В "Аналоге" будут публиковаться є
є новинки мировой научно-фантастической литературы: є
є романы, повести и рассказы таких знаменитых авторов, как є
є Роджер Желязны, Джин Вульф, Брюс Стерлинг, є
є Орсон Скотт Кард, Джон Варли, Джордж Мартин є
є и многих других. є
є Кроме этого в каждом номере: є
є новости, мнения, комментарии, є
є рецензии на отечественные и зарубежные книги. є
є є
є Формат 60х90/16. є
є Объем 250-320 стр. є
є Ориентировочный тираж -- 5 тысяч экз. є
є є
є Чтобы подписаться на "Аналог" є
є нужно отправить открытку по адресу: є
є 195257, Санкт-Петербург, А/Я 144. є
є В открытке необходимо указать Ваши Ф.И.О. и Ваш адрес. є
є Каталог и условия подписки є
є будут высланы Вам по почте за счет издательства. є
є є
є СПЕШИТЕ -- ТИРАЖ ОГРАHИЧЕH! є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј
°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°°°°° °° °°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °°°°
°° °° °° °° °° °° °° °° °° °°
°° °° °°°°°° °°°°°° °° °° °° °° °°
°°°°°°°° °° °° °° °° °° °°°° °°
°° °° °°°°°°° °°°°°° °°°°°° °° °°° °°
ЖУРНАЛ ПОД РЕДАКЦИЕЙ СЕРГЕЯ БЕРЕЖНОГО И АНДРЕЯ НИКОЛАЕВА
(сетевая версия)
°°°
°
No °
Май 1995
Журнал "ДВЕСТИ" посвящен вопросам теории,
истории и нынешнего состояния русскоязычной фантастики.
Адрес редакции: 192242, Санкт-Петербург, А/я 153
Телефоны -- С.Бережной: дом. (812) 245 40 64, раб. (812) 310 60 07
А.Николаев: (812) 174 96 77
E-mail: 2:5030/207.2@fidonet.org или barros@tf.spb.su
Мнение редакции может не совпадать с мнениями авторов публикуемых
материалов. Присланные рукописи не рецензируются и не возвращаются. Гонора-
ры авторам не выплачиваются. Ответственность за содержание рекламы несет
рекламодатель. Авторские права на опубликованные материалы, если они не
оговорены особо, принадлежат редакции. (C) ДВЕСТИ, 1995. Редакция распрос-
транением журнала не занимается.
Издатель: Фирма "СТОЖАРЫ"
Заявки на журнал "ДВЕСТИ" направляйте по адресу:
113005, Москва, Варшавское шоссе, 16, Книготорговая фирма "СТОЖАРЫ"
Журнал издан при поддержке
Александра Викторовича СИДОРОВИЧА
Михаила Сергеевича ШАВШИНА
Николая Юрьевича ЮТАНОВА
***************************************************************************
СОДЕРЖАНИЕ
НОВЫЕ СТРОКИ ЛЕТОПИСИ
Номинации премии "Странник"
НАКАНУНЕ
Статьи В.Казакова, В.Владимирского, А.Захарова и Ю.Флейшмана о
номинациях "Бронзловой Улитки" и "Интерпресскона"
ГАЛЕРЕЯ ГЕРЦОГА БОФОРА
ПОСВЯЩЕНИЕ В АЛЬБОМ
Андрей Балабуха о Михаиле Веллере
ВЕЧНЫЙ ДУМАТЕЛЬ
Статьи С.Бережного и А.Первушина
ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ!
Статьи Н.Резановой, М.Нахмансона и А.Свиридова
ОТРАЖЕНИЯ
Рецензии А.Захарова и В.Окулова
КУРЬЕР SF
ПЕРЕД СУДОМ ИСТОРИИ
Б.Завгородний о себе, о "Страннике", и о тех кто рядом
ПОДРОБНОСТИ
"Странник-95": номинационные списки жанровых категорий
ШЛЕЙФ
Открытый ответ Р.Арбитмана В.Звягинцеву
А/Я 153
Письма А.Лютикова, А.Свиридова, С.Соболева и И. и И.Шишиных
СПЛОШНОЕ ОБЕРХАМСТВО!
Евгений Лукин. Там, за Ахероном. Глава из повести
***************************************************************************
********************** Колонка редакторов: *******************************
Допустимо ли использование псевдонимов в нашем журнале?
Уважаемый нами Вячеслав Рыбаков считает, что опубликованная в номере
"В" статья "Элеоноры Белянчиковой" о повести Александра Щеголева "Ночь нав-
сегда" - чистейшей воды политический донос, да еще и подписанный псевдони-
мом. Он считает, что фактом публикации мы создали прецедент, и теперь все
будут знать, что в журнале "ДВЕСТИ" отныне можно необоснованно поливать
грязью конкурентов и идейных противников.
Уважаемый нами Эдуард Геворкян полагает, что до публикации статьи
"Элеоноры Белянчиковой" наш "ДВЕСТИ" был единственным местом, где авторы
могли честно и открыто поливать друг друга грязью. А теперь (когда в ход
пошли псевдонимы) ни один уважающий себя автор для нас писать не будет.
Высказывались в том же духе и другие не менее уважаемые наши читатели.
Удивительное дело: и для Вячеслава Михайловича, и для Эдуарда Вачага-
новича, и для других, значение имел прежде всего сам факт публикации под
псевдонимом, раскрыть который сходу аудитория не смогла. В то же время ни у
кого не вызывали возражений публикации острополемических статей под псевдо-
нимами Логинов, Легостаев, Данилов и Привалов. Почему же такая дискримина-
ция?
Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, объясним на примере пуб-
ликации этой статьи нашу позицию. Не оправдываться будем (ибо не в чем), а
объяснять.
В статье речь шла не о конкретном человеке, но о конкретном тексте.
Или критика текста нынче все еще равнозначна политическому доносу? Какая бы
аргументация в статье ни приводилась, заслуживает внимания прежде всего
именно она; во-вторых, как это написано (тон, фразеология, стилистика); и
только в третьих - то, каким именем это подписано.
Почему никто из читателей не попытался оспорить мнение автора статьи,
почему все уперлось в псевдоним? Ей-богу, все это здорово напоминает дав-
нюю историю с "Р.А., преподавателем из Саратова" - и странно, что та дав-
няя история так быстро забыта. Может, мы все-таки позволим людям подписы-
ваться так, как они считают нужным? И С.Витицкому, и Киру Булычеву, и Ольге
Ларионовой, и А.Зеркалову... В конце концов, доктору Кацу, Аркадию Данило-
ву, Э.Бабкину, Э.Машкину, Роману Арбитману и Льву Гурскому!
Теперь о мнениях. При социализме принято было считать, что наркомании
у нас нет. И проституции, и химического оружия, и даже секса. Это "принято
считать" мы уже прошли, пора бы и забыть. Если мнение замалчивать, мнение
это не исчезает. Оно уходит в тень - но потом неизбежно дает метастазы.
Не следует воспринимать вышесказанное так, что мы малодушно пытаемся
дистанцироваться от принятого читателями в штыки материала. Мы сознательно
пошли на его публикацию, хотя с самого начала были от него не в восторге -
уже то, что встык к нему пошла контрстатья (тоже, кстати, под псевдонимом),
инициированная редакцией, вполне наглядно это демонстрирует. Имеющий уши да
увидит, в какой рубрике статья была опубликована.
Мораль, свежая и оригинальная. Мы и в дальнейшем будем печатать спор-
ные материалы - даже те, с которыми мы категорически не согласны (хоть нас
критикуйте, хоть Гаррисона, хоть Бориса Натановича - лишь бы не Бориса Ни-
колаевича: надоело!) Одной только комплиментарной критики от нашего журна-
ла не ждите.
И еще: как бы нам ни были ненавистны ваши взгляды, мы готовы отдать
жизни за то, чтобы вы имели возможность их высказать.
Вольтер, Бережной, Николаев
***************************************************************************
*********************** Новые строки летописи *****************************
ЖАHРОВЫЕ ПРЕМИИ "СТРАHHИК"
Лауреаты специальных (жанровых) премий "Странник" за лучшие отечес-
твенные произведения в жанрах фэнтези, фантастики ужасов, альтернативной
истории и героико-романтической фантастики, опубликованные в 1992-1994 го-
дах, объявлены 25 марта 1995 года на "Сибконе" в Красноярске. Премии при-
суждены:
"МЕЧ В КАМHЕ"
(фэнтези)
Михаил УСПЕHСКИЙ
"ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ"
"ЛУHHЫЙ МЕЧ"
(фантастика ужасов)
Андрей ЛАЗАРЧУК
"МУМИЯ"
"ЗЕРКАЛЬHЫЙ МЕЧ"
(альтернативная история)
Вячеслав РЫБАКОВ
"ГРАВИЛЕТ "ЦЕСАРЕВИЧ"
"МЕЧ РУМАТЫ"
(героико-романтическая фантастика)
Сергей ЛУКЬЯHЕHКО
"РЫЦАРИ СОРОКА ОСТРОВОВ"
***************************************************************************
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ В ОБЛАСТИ ФАНТАСТИКИ "СТРАННИК" 1995
1. КРУПНАЯ ФОРМА
1.Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Евангелие от Тимофея; Клинки Макса-
ров. Романы из цикла "Тропа".- В кн.: Брайдер Ю., Чадович Н. Избранные
произведения, том 1. Нижний Новгород: Флокс, 1994. (И другие издания).
2.Кир БУЛЫЧЕВ. Заповедник для академиков. - М.: Текст, 1994.
3.Андрей КУРКОВ. Бикфордов мир. - Киев: Комтеко, 1993.
4.Андрей ЛАЗАРЧУК. Солдаты Вавилона. - В журн. "День и ночь" (Крас-
ноярск), 1994, ##1-3.
5.Ант СКАЛАНДИС. Катализ. - В журн. "Молодежь и фантастика" (Днепро-
петровск), 1991-1993, ##1-5.
6.Андрей СТОЛЯРОВ. Я - мышиный король.- В журн. "Нева" (СПб.), 1994,
#5/6.
7.Михаил УСПЕНСКИЙ. Там, где нас нет. - В журн. "День и ночь" (Крас-
ноярск), 1994, ##4-5.
8.Владислав КРАПИВИН. Сказка о рыбаках и рыбках. - В кн.: Крапивин В.
Сказка о рыбаках и рыбках; Помоги мне в пути... Нижний Новгород: Нижкнига,
1994. / 8-й пункт внесен по предложению члена Жюри Б.Н.Стругацкого соглас-
но Положению о премии "Странник".
2. СРЕДНЯЯ ФОРМА
1.Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Стрелы Перуна с разделяющимися боего-
ловками. - В кн.: Брайдер Ю., Чадович Н. Избранные произведения, том 1.
Нижний Новгород: Флокс, 1994. (И другие издания).
2.Юлий БУРКИН. Бабочка и василиск. - В кн.: Буркин Ю. Бабочка и васи-
лиск. Алматы: Экспресс-книга, 1994.
3.Юлий БУРКИН, Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Сегодня, мама! - В журн. "Молодежь и
фантастика" (Днепропетровск), 1994, #6. (И другие издания).
4.Сергей КАЗМЕНКО. Знак Дракона. - В кн.: Казменко С. Знак Дракона.
СПб.: ЛитерА; Интерпресссервис, 1993.
5.Михаил УСПЕНСКИЙ. Дорогой товарищ король. - В журн. "Фантакрим-MEGA"
(Минск), 1994, #2.
6.Владимир ФИРСОВ. Сказание о Четвертой луне. - В журн. "Уральский
следопыт" (Екатеринбург), 1993, #8-9.
7.Александр ЧУМАНОВ. Улет в теплую сторону. - В журн. "Урал" (Екате-
ринбург), 1994, #5.
8.Юлия ЛАТЫНИНА. Проповедник. - В журн. "Знание-сила", 1994, ##6-12.
(8-й пункт внесен по предложению членов Жюри А.Лазарчука и М.Успенского
согласно Положению о премии "Странник".)
3. МАЛАЯ ФОРМА
1.Марианна АЛФЕРОВА. Женщина с диванчиком. - В журн. "Пульс" (Москва),
1994, #4.
2.Александр ЕТОЕВ. Человек человеку лазарь. - В журн. "Пульс"
(Москва), 1994, #4.
3.Сергей КАЗМЕНКО. До четырнадцатого колена. - В кн.: Казменко С. Знак
Дракона. СПб.: ЛитерА; Интерпресссервис, 1993.
4.Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Фугу в мундире. - В журн. "Миры" (Алматы), 1993,
#2.
5.Виктор ПЕЛЕВИН. Зомбификация. - В журн. "День и ночь" (Красноярск),
1994, #4. [Решением жюри эта позиция перенесна в раздел "Критика и публи-
цистика"]
6.Николай РОМАНЕЦКИЙ. Ковчег на Второй линии. - В журн.
"Фантакрим-MEGA" (Минск), 1994, #2.
7.Борис ШТЕРН. Кащей Бессмертный - поэт бесов. - В кн.: Штерн Б. Сказ-
ки о Змее Горыныче. Кировоград: ОНУЛ, 1993.
4. ПЕРЕВОДЫ
1.А.К.АНДРЕЕВ.- Перевод романа Майкла Крайтона "Конго". М.: Мир, 1994.
2.Наталья ГРИГОРЬЕВА, Владимир ГРУШЕЦКИЙ.- Перевод романа Эллен Каш-
нер "Томас Рифмач". В журн. "Если" (Москва), 1994, #9.
3.П.ЗАФИРОВ при участии Ю.ЗДОРОВОВА.- Перевод романа Курта Воннегута
"Галапагосы". В кн.: Воннегут К. Избранные произведения в 2-х томах, том 2.
СПб.: Вариант, 1994.
4.Александр КОРЖЕНЕВСКИЙ.- Перевод романа Стивена Кинга "Кэрри". М.:
Огонек, 1994.
5.Кирилл КОРОЛЕВ.- Перевод повестей Кима Стенли Робинсона "Слепой гео-
метр" (в журн. "Если", Москва, 1994, # 10) и Люциуса Шепарда "Красави-
ца-дочь добытчика чешуи" (в журн. "Если", Москва, 1993, #9).
6.Юрий СОКОЛОВ.- Перевод романа Карла Сагана "Контакт". М.: Мир, 1994.
7.Сергей ХРЕНОВ.- Перевод двухтомного сборника романов и повестей
Джеймса Брэнча Кейбелла "Сказание о Мануэле". СПб.: Северо-Запад, 1994.
5. КРИТИКА / ПУБЛИЦИСТИКА
1.Эдуард ГЕВОРКЯН. Книги мертвых. - В журн. "День и ночь"
(Красноярск), 1994, #5.
2.Вадим КАЗАКОВ. Полет над гнездом лягушки. - В журн. "Двести" (СПб.),
1994, #Б.
3.Кирилл КОРОЛЕВ. Соседи по планете. - В журн. "Если" (Москва), 1994,
#9.
4.Борис ЛАНИН. Русская литературная антиутопия: Монография.- М., 1993.
5.Всеволод РЕВИЧ. Легенда о Беляеве, или Научно-фантастические зомби.
- В журн. "Фантакрим-MEGA" (Минск), 1993, #6.
6.Вячеслав РЫБАКОВ. Кружась в поисках смысла: Публицистика и культуро-
логия. СПб.: Двести, 1994.
7.Андрей СТОЛЯРОВ, Борис СТРУГАЦКИЙ. Пейзаж после битвы. - В журн.
"Нева" (СПб.), 1994, #5-6. (И другие издания).
6. РЕДАКТОР / СОСТАВИТЕЛЬ
1.Сергей БЕРЕЖНОЙ, Андрей НИКОЛАЕВ.- Редакторы журнала "Двести", СПб.,
1994, 2 номера (##А и Б).
2.Дмитрий ИВАХНОВ.- Составитель серии "Меч и посох": три книги Майкла
Муркока, две книги Филипа Хосе Фармера. Издательство "Тролль", Саратов,
1993-1994.
3.Александр КАШИРИН.- Составитель антологии "Харон обратно не перево-
зит". Издательство ВТО МПФ, Москва, 1994.
4.Игорь КУЗОВЛЕВ.- Составитель серии "Иноземье": авторские сборники
Тэнит Ли, Кэролин Черри, Геннадия Прашкевича и Андрея Щупова. Издательства
"КРОК-Центр" и "Тезис", Екатеринбург, 1993-1994.
5.Олег ПУЛЯ.- Составитель серии "Хронос" и входящей в него антологии
французской фантастики "Планета Семи Масок". Издательство "Аргус", Москва,
1993.
6.Александр ШАЛГАНОВ.- Главный редактор журнала "Если", Москва, 1994,
10 номеров (##1-12).
7.Ефим ШУР.- Главный редактор журнала "Фантакрим-MEGA", Минск, 1994, 2
номера (##1 и 2).
8. Роман СОЛНЦЕВ.- Главный редактор журнала "День и ночь", Красноярск,
1994, 5 номеров (##1-5). [Позиция добавлена решением жюри премии].
7. ИЗДАТЕЛЬСТВО
1.Издательство "АРГУС", Москва, директор Алексей Волков.
2.Издательство "АРМАДА", Москва, редактор отдела фантастики Кирилл За-
лессов.
3.Издательство "МИР", Москва, зав. редакцией фантастики Анатолий Ки-
рюшкин.
4.Издательство "ПАРАЛЛЕЛЬ", Нижний Новгород, редактор отдела фантасти-
ки Михаил Редошкин.
5.Издательство "ПОЛЯРИС", Рига, директор Василий Быстров.
6.Издательство "ТРОЛЛЬ", Саратов, директор Дмитрий Ивахнов.
7.Издательство "ФЛОКС", Нижний Новгород, главный редактор Людмила Мар-
тьянова.
8. ХУДОЖНИК / ОФОРМИТЕЛЬ
1.Яна АШМАРИНА.- Иллюстрации к собранию сочинений Роберта Хайнлайна.
СПб.: Terra Fantastica, 1993-1994.
2.С.БОНДАРЕНКО.- Художественные фотографии, использованные во внешнем
оформлении книг серии "Меч и посох". Саратов: Тролль, 1993-1994.
3.Денис ГОРДЕЕВ.- Обложка и иллюстрации сборника "Сказки Старой
Англии". М.: Аргус, 1994.
4.Владимир и Татьяна КАНИВЕЦ.- Оформление двухтомного сборника рома-
нов и повестей Джеймса Брэнча Кейбелла "Сказание о Мануэле". СПб.: Севе-
ро-Запад, 1994.
5.Всеволод МАРТЫНЕНКО.- Обложки и иллюстрации книг серии "Хронос". М.:
Аргус, 1993-1994.
6.А.САЛЬНИКОВ.- Внешнее оформление книг серии "Координаты чудес". М.:
АСТ, 1994.
7.Кира СОШИНСКАЯ.- Оформление книг серии "Зарубежная фантастика". М.:
Мир, 1993-1994.
Номинационные списки составлены на заседаниях номинационной комиссии
премии "Странник" (декабрь 1994, январь-февраль 1995) и утверждены всеми
членами номинационной комиссии
Председатель комиссии: Борис Стругацкий
Ответственный секретарь: Борис Завгородний
Члены номинационной комиссии: Александр Каширин, Андрей Николаев, Сер-
гей Переслегин, Александр Сидорович, Николай Ютанов
***************************************************************************
********************************* Накануне ********************************
Вадим КАЗАКОВ
БАЛЛАДА О РЕЗИНОВОМ АВТОБУСЕ
...Только самому себе голову рубить несподручно: замах не тот.
М.Успенский
От объяснительных записок нет никакого спасения. Звоню это я Андрею
Николаеву и рапортую от успешной подготовке очередных номинаций "Интерпрес-
скона" и "Бронзовой улитки", а у него, представьте, для меня уже готов сюр-
приз. Раз, говорит, ты у нас теперь председатель номинационной комиссии
этих самых премий, так будь добр соответствовать и представь-ка нам для
журнала "Двести" не только итоговые списки, но еще и отчет о проделанной
работе. Зачем? А чтобы народ из первых рук доподлинно знал, чем комиссия
занималась и отчего списки соискателей вышли такими, а не эдакими. Полная
гласность должна быть. Учет и контроль. Компрене ву?
Чего уж там не компрене. Я на Андрея Анатольевича не в претензии:
бразды правления в комиссии он мне еще по осени честно передал (хотя помо-
гать на общественных началах, конечно, не бросил), во главу угла поставил
позицию независимого фэн-журналиста и рассудил, что без таково вот моего
сочинения (как и многого другого, но уже не моего) к новому "Интерпресско-
ну" готовиться не след. А совсем уж в идеале - это чтобы распубликовать еще
и полный реестр: кого и за какие упущения в работе мы в номинацию не про-
пустили. Добрым людям в назидание.
И понял я, что отвертеться от этого дела не судьба. Опять же и мысли
кое-какие по поводу имеются. Так что кричать "Да пош-ш-шли вы все!" воздер-
жусь - вдруг да будет общественности от моих заметок какая-никакая польза и
приятность.
Ну что, начнем?
* * *
Шестого мая прошлого года на "Интерпрессконе" в номере Саши Сидорови-
ча собрался весь тогдашний состав номинационной комиссии плюс несколько со-
чувствующих. Я скажу об этом действе немного подробнее, чем это сделал в
"оберхамовских" мемуарах Николаев.
После длительной ругани, когда иссякли риторические вопросы и экстре-
мистские предложения, мы изложили-таки на бумаге некоторые дополнения и
уточнения к прежнему (принятому в марте 93-го) Положению о работе комиссии.
Мы решили парочку так называемых кадровых вопросов, дополнив комиссию
А.Керзиным (Москва) и М.Якубовским (Ростов-на-Дону), а Николаеву присвоив
звание председателя де-юре (де-факто он им был давным-давно).
Я позволю себе напомнить, как вообще эволюционировал состав комиссии.
В 90-м году при подготовке "Интерпресскона-91" претендентов на премию
Б.Н.Стругацкого (за лучшую публикацию в фэнзинах) отбирали С.Логинов, А.Си-
дорович, А.Чертков, Ю.Флейшман и А.Николаев. В 1991 году, когда готовились
списки соискателей "Бронзовой улитки" 92-года, в комиссию вошел ваш покор-
ный слуга, а Логинова сменил Б.Миловидов. Годом позже (подготовка списков
по "Бронзовой улитке-93" и "Интерпресскону-93" вместо Ю.Флейшмана был приг-
лашен Д.Байкалов (Москва). Еще через год (премии 1994 года) Миловидова за-
менили В.Борисов (Абакан) и П.Поляков (Омск): команда наша стала еще менее
петербуржской. Затем, как уже говорилось, нас стало девять, а Николаева
официально обозвали председателем. Но и это еще не все. Осенью 94-го мы
снова остались всемером: Чертков и Николаев прекратили официальное член-
ство в комиссии, дабы не создавать этических противоречий между этой рабо-
той и политикой независимых редакторов фэн-прессы. Из самого первого соста-
ва остался только Сидорович, а возглавлять комиссию доверили мне.
Но вернемся к нашим поправкам. Поскольку сроки "Сидорконов" сдвину-
лись ближе к лету, мы установили более удобные и разумные списки оконча-
тельного оформления номинаций: 31 января, то есть на три недели позже.
Сдвинулись до 15 февраля и сроки рассылки готовых номинаций участникам кона.
(СНОСКА: По последней редакции Положения распространение окончательно-
го номинационного списка вменяется в обязанность комиссии. После выхода из
комиссии Николаева, эта функция должна перейти, видимо, к организаторам
"Интерпресскона". Во всяком случае, в реальной практике так оно и есть.)
Было решено не рассматривать впредь публикации художественных произве-
дений в газетах. Объем того или иного художественного текста мы договори-
лись подсчитывать по опубликованному варианту (из-за неясности этого момен-
та уже были всяческие недоразумения).
И, наконец, мы уточнили заглавие последнего раздела номинации: "Крити-
ка, публицистика и литературоведение". Это более верно и создает меньше
проблем с классификацией "пограничных" произведений типа сочинения д-ра Ка-
ца.
Некоторые наши споры еще не завершены. Кое-какие соображения появи-
лись уже после "Сидоркона-94" - их еще предстоит согласовывать между собой
и с организаторами кона. (О своих предложениях касательно списков и голосо-
вания я скажу дальше).
...А потом мы работали: читали новинки сами и сообщали о них другим,
неисповедимыми путями добывали публикации, спорили, предлагали, принимали и
отвергали, звонили, переписывались. В конце октября нам даже удалось соб-
раться вчетвером в Москве и обсудить предварительные наработки. (Состоя-
лись бы очередные Стругацкие чтения - съехались бы и числом поболее). Нам
постоянно помогали редакторы "Двести", причем Николаев не забывал напом-
нить: его дело теперь - только обратить внимание, посоветовать, а решать
придется нам и отвечать за решения - тоже нам.
Так или иначе, но к точно назначенному сроку мы подготовили списки по
всем разделам. Теперь можно немного перевести дух и спокойно поглядеть, че-
го же мы такого натворили.
* * *
В списках оказалось 59 произведений. Мы надеемся, что достаточно пол-
но представили наиболее удачную часть нынешней русскоязычной фантастики.
Некоторая часть позиций относится к 93-му, а не к 94-году: либо вовремя не
дошли до комиссии, либо реально выпущены все же в 94-м. Куда больше, неже-
ли в предыдущие годы, оказалось в номинации произведений крупной формы: это
не наш произвол, таков реальный расклад прочитанного. А вот в разделе кри-
тики произведений оказалось маловато, а целая треть из них - нетрадицион-
ные по форме, где-то "пограничные" с художественной литературой. Что ж,
столько и так теперь пишут...
Что касается критериев отбора, то мы совершенно субъективны. Мы не
профессиональные литературоведы, а более-менее квалифицированные читатели с
читательскими же оценками и пристрастиями. Общие установки у нас, вероятно,
очень близки, в частностях же сплошь и рядом возможны самые свирепые раз-
ногласия - но при полном уважении других мнений. Так что итоговый список,
надеюсь, охватывает куда более широкий спектр предпочтений, чем у каждого
из нас в отдельности.
Прочие представления, на которых строится наша работа, тоже достаточ-
но элементарны. Разрешите напомнить довольно простые вещи, сформулирован-
ные три десятка лет назад в одной неопубликованной статье Стругацких:
"Спросим себя: для чего читают художественную литературу? (Заметьте:
для чего читают, а не для чего издают).
1. Чтобы получить эстетическое удовольствие от художественного совер-
шенства.
2. Чтобы дать пищу "голоду чувств", так сказать - посопереживать.
3. Чтобы утолить интерес к смелой и острой фабуле.
4. Чтобы получить позитивные знания.
5. Чтобы дать пищу воображению.
6. Чтобы "убить время", отвлечься от будней жизни.
В максимальном удовлетворении этих шести читательских "чтобы" и сос-
тоит задача художественной литературы."
Вот именно. Ну и мы не хуже других. С одной стороны - простейшее удо-
вольствие-неудовольствие от прочитанного (при необходимости эти "нравит-
ся-не нравится", иногда сформулированные чисто интуитивно, можно и пояс-
нить). С другой стороны - надо учитывать литературную состоятельность пре-
тендентов, уровень литературного мастерства, ниже которого, по идее, ни
один текст номинации находится не должен.
Это, впрочем теория. На практике все сложнее. Скажем, мне определенно
не нравится некоторая часть номинации (в том числе, между прочим, романы
Лазарчука и Столярова). Не нравятся тематика, лексическая манера, способ
сюжетообразования, метод полемики с оппонентами, прокламируемая идея, пси-
хология персонажей... да мало ли что еще? Но при этом я не имею права забы-
вать, что эти тексты, пусть и не вполне симпатичные мне, есть бесспорная
литература и что мои личные впечатления - не окончательный приговор, исклю-
чающий совсем иные оценки.
Возможно и обратное: по литературным кондициям вещь не дотягивает, но
какую-то часть этих самых читательских "чтобы" вполне успешно удовлетво-
ряет. Вот тут занятная мелочь, и тут тоже... а в целом, ну явно не шедевр.
Но если сумма всех этих мелочей заставляет хотя бы на время примириться с
художественным несовершенством - как тогда? Спорим, решаем...
Да, разумеется, "автобус не резиновый". Да, разумеется, нельзя превра-
щать номинацию в реестр чуть ли не всей отечественной фантастики последне-
го года. Даже с учетом всяческого отбора позиций в наших списках получает-
ся многовато - и это вовсе не приводит нас в восторг. Но надо понимать, что
уже ряд лет наши списки выполняют и некую дополнительную задачу: отражают в
именах и названиях ту часть отечественной фантастики, которая заслуживает
не лауреатских наград, а хотя бы элементарного прочтения, хотя бы извлече-
ния из поглотившей все и вся завалов фантастики импортной или псевдо-импор-
тной. Простейший рекомендательный список - хотя бы таким образом. Ведь
просто жалко бывает - не узнают, не заметят, пропустят...
И еще о качестве (о количестве позиций речь пойдет позже). Я совершен-
но сознательно не буду объяснять здесь, за что то или иное конкретное
произведение включено в номинацию. Раз включено - значит, по вышеприведен-
ным соображениям признано достойным. А интересующиеся подробностями могут,
скажем, почитать рецензии Сергея Бережного в "Двести" - там сплошь люди из
нашего списка.
Чертовски трудно и не всякому дано кратко объяснить, почему книга хо-
рошая. Еще Чехов замечал, что обратная процедура куда проще. Если ты обна-
руживаешь в тексте следы явного плагиата или подбор убогих "неологизмов",
школярское неумение справиться с печатным словом или дурную пародию, выда-
ваемую за литературный эксперимент, циничное жлобство или надрывную агрес-
сивность, суетливое вранье или надругательство над психологией - надо наз-
вать вещи своими именами и на этом окончить споры.
Не стану говорить обо всем, что оказалось в нашем поле зрения, но за
пределами номинации. Но некоторые достаточно известные имена и названия
есть смысл произнести. Хотя бы для того, чтобы больше никто не предлагал. А
то, скажут, забыли.
Не забыли. Очень даже хорошо помним.
* * *
Сергей Абрамов, "Тихий ангел пролетел" (М.: Олимп, 1994; М.: Терра,
1994). Паникеры-американцы Ф.Дик и Р.Харрис как-то уж очень нервно описыва-
ли результаты гипотетической победы Германии во Второй Мировой. Ничего им
из ихней Америки не видать, нашему соотечественнику куда сподручнее. Ужасы
торжествующего нацизма? Бросьте, ребята, запугивать, все будет путем. Ихний
нацизм скоренько и неизбежно трансформируется в очень уважаемую автором
русскую национальную идею, всех коммунистов - чтобы под ногами у истинных
хозяев России не путались - вышибут в Южную Африку. А на освободившейся
территории под мудрым присмотром ГБ вовсю расцветут сто цветов, потому как
державность и соборность, сами понимаете, юбер аллес... Все это внушается
долго и упорно - хоть в натужно-веселеньких похождениях залетного "совка"
из нашей реальности, хоть в длинных и малосъедобных квазиисторических сен-
тенциях, перемежающих основной сюжет. А лет эдак двадцать назад С.Абрамов в
своих сочинениях не считал зазорным с фашистами и подраться...
Юрий Козлов, "Геополитический романс" (М.: Ковчег, 1994). Две повести
(заглавная и "Одиночество вещей") - это, по сути, очень обстоятельная ил-
люстрация к воплю души: "За державу обидно!". Просто, задушевно и без вся-
ких недомолвок разъясняется, кто, кому и за сколько продал русский народ.
Галерея покупателей - на любой вкус: от похотливых немцев до пронырливых
лиц неопределенно-кавказской национальности. На кого последняя надежда? Ну
конечно же: на воспетого изданиями определенного толка "последнего солдата
империи". Методы спасения державы? Будто не знаете. Да хотя бы долбануть от
души по продажным президенту с премьером - ракетой из случайно завалявшего-
ся в кустах суперсекретного вертолета, который еще не успели за бесценок
сплавить инородцам - вот и благо. В общем, новейший вариант на темы Проха-
нова с Беловым. На одном из этих сочинений в некоем приличном издательстве
наложили резолюцию: "Проводить. Пальто не подавать!" Полностью присоеди-
няемся.
К этой же компании тяготеет и безразмерная эпопея Юрия Никитина про
"троих из леса" (М.: Равлик), достигшая к началу 95-го года шести томов.
Здесь обида за державу нашла отражение в форме героической фэнтези, кото-
рая, как полагает автор, куда круче иностранных, а главное - без всякого
этого их безродного космополитизма. Те, кто читал в старинные годы "моло-
догвардейские" сочинения Ю.Никитина, ничего принципиально нового в автор-
ском мышлении не обнаружат. Все те же любимые вариации на темы "Что русско-
му здорово, то немцу смерть", "Не позволим вражеское рыло сунуть в наш со-
ветский огород" и "Много будешь читать - императором не станешь". С нова-
циями туго. Ну разве что всем известный Конан, распознанный автором как
природный славянин и произносящий сугубо патриотические тирады? Да нет,
старая хохма с Троянской войной, как внутренней разборкой русичей впечатля-
ла как-то больше. А сюжет... Ну, фэнтези для бедных, зато к пятому пункту
не подкопаешься. Читать можно? Ну да, как в том анекдоте про наждачную бу-
магу заместо туалетной: "Многие берут, и некоторым даже нравится". Без "Зо-
лотых Змеев" Ю.Никитин сам себя не оставит - а нас уж увольте.
Василий Головачев, "Тень Люциферова крыла" (Н.Новгород: Флокс, 1994),
иначе - "Посланник" (М.: Армада, 1994). Особых сюрпризов тоже не наблюдает-
ся. О стилистике Головачева и психологии его героев говорено не один раз,
повторяться не буду. Поведение персонажей? Давно знакомая модель: "В ход
пустил он четыре конечности, но пустил ли он голову в ход?" Сюжет? Очеред-
ные происки темных сил - и чтобы при этом почаще мордой об стол. Новации? О
да, имеются. Я оккультные трактаты не шибко жалую, но к "Розе Мира" Дании-
ла Андреева отношусь хорошо. И когда вижу, как из глубокого философско-эти-
ческого сочинения, написанного безукоризненно нравственным человеком в не-
мыслимых условиях отнюдь не на потребу скучающей публике, пытаются наскоро
соорудить фон для убогого плюходействия - очень хочется попросить убрать
руки. Это уж не говоря о том, что совершенно специфические андреевские име-
на и неологизмы сознательно используются не по делу: собственные имена ста-
новятся нарицательными, светлые силы - темными... Нехорошо это. Стыдно. Со-
весть надо иметь.
Алексей Иванов, "Корабли и Галактика" ("Уральский следопыт", 1993:
#10-12). Лет пять назад повесть того же автора "Охота на "Большую Медведи-
цу" была воспринята публикой, мягко говоря, неоднозначно. Некоторые рецен-
зенты примирились с объективной реальностью на том, что у автора такой хит-
рый литературный прием: имитировать полноценную литературу под лабуду с ро-
ковыми страстями, неудобоваримой психологией и языком школьного сочинения.
На том и успокоились. Но с новым романом, полагаю, этот номер не пройдет.
Хотя бы из-за эпического объема. И потом - стиль, язык, сюжет, терминоло-
гия (своя и краде... виноват, заимствованная)! Это можно цитировать в весе-
лых компаниях с любого места. Эффект гарантирую: бьет наповал. Правда, не
исключены остаточные явления: взрывы в ушах, звездная пыль в глазах и нео-
долимые поползновения изъясняться плохим гекзаметром. Может быть, хотя бы
сейчас рецензенты наберутся смелости произнести слово "примитив" и этим
закрыть тему?
Следом упомяну первые два тома сериала "Мир Асты": "Потрясатель твер-
ди" А.Мазина и "Последний враг" Д.Григорьева (СПб.: Северо-Запад, 1994).
Это, как гласит аннотация, "грандиозный проект, не имеющий аналогов в миро-
вой фантастике". Группа литераторов, лингвистов, историков разработала,
стало быть, концепцию планеты Аста. Ну вроде как борхесовские энциклопедис-
ты: помните там, Тлён, Укбар и все такое прочее. В общем - подвижники. Ге-
рои - молодцы. Начинаешь осваивать тома этого амбициозного издания... М-да.
Нет, братцы, это далеко не Борхес. И насчет "лучших традиций героической
фэнтези" сильно преувеличивают. Скучно же, господа! Причем все слагаемые
этой скуки - налицо. Занудная, вовсе не оригинальная в мелочах и отменно
длинная в целом "краткая история Асты". Навязчивые следы беспрестанных
заимствований у множества классиков и предшественников. Обильные, но выму-
ченные неологизмы. Тривиальная психология. Средней вялости интрига. И как
результат - объемистый набор общих мест такого рода беллетристики. Но поми-
луйте, куда проще обратиться к набившим себе руку зарубежным производите-
лям такого продукта, а то и вовсе к известному руководству А.Свиридова, где
эти же штампы изложены не в пример короче и веселее. Так что на "грандиоз-
ный проект" пока не тянет. На место в номинации, извините, тоже.
Еще в ассортименте имеются Ричарды Блейды отечественной сборки, выпу-
щенные под псевдонимами и без оных (СПб.: Северо-Запад, 1994; СПб.: ВИС,
1994). Оказывается, есть мнение, что это тоже часть российской фантастики.
Нет, я не отгораживаюсь и не бросаю тень, но ежели бы существовала номина-
ция "Российские подделки под тамошнюю фэнтезийную халтуру" - там бы все эти
пэры Айдена, промышляющие у Ворот Смерти, были аккурат на месте. А у нас
задачи не те. Зачем нам определять, какую еще осетрину второй свежести нау-
чились на родных просторах сносно имитировать? И потом - для приличного ли-
тератора как-то характернее создавать собственные миры, а если уж совсем
невтерпеж кого-то дополнить - так хотя бы тех авторов, чья литературная
состоятельность отчетливо превышает уровень Джефри Лорда и иже с ним.
Пожалуй, достаточно.
* * *
Несколько иная ситуация, когда из нескольких произведений одного авто-
ра мы выбирали наиболее достойные (с нашей, естественно, точки зрения).
Скажем, Владислав Крапивин, у которого мы прочитали в прошлом году пять но-
вых повестей и романов представлен всего двумя вещами из цикла о Кристалле.
(Хотя то же "Серебристое дерево с поющим котом" - вещь милая, но автобус,
смею напомнить, не резиновый.) Или, скажем, мы включили в номинацию роман
Кира Булычева "Заповедник для академиков" (М.: Текст, 1994), из цикла про
реку Хронос, но не включили его же "Покушение на Тесея" (М.: Армада, 1994)
из серии про Кору Орват. Здесь, кстати, мы учли и мнение автора, опублико-
ванное в октябре прошлого года в "Книжном обозрении".
Некоторые же издания, о которых нам сообщали доброжелатели, живьем
увидеть как-то не довелось. Соответственно, о какой номинации речь? Я го-
тов, например, поверить на слово, что книга "Отруби по локоть" - это круто,
забавно, заслуживает и прочее. Но где текст? Ходатаи и радетели такого ро-
да изданий - где экземпляры для комиссии? Номинаторы "Странника" вон вооб-
ще имеют право содрать с любого заявителя "не менее десяти" (десяти!) эк-
земпляров лоббируемого сочинения, а иначе от ворот поворот. Мы до такого
уровня средневекового зверства покамест не дошли, но на один-два несчас-
тных экземпляра имеет право комиссия или нет? А если на интересы комиссии
наплевать, то отчего бы и не наплевать заодно на место в номинации? А если
какие-то амбиции все же есть, так без паблисити нет просперити. Справка:
при подготовке нынешней номинации лично я получил тексты от одного автора,
причем как раз его произведения у меня были. Это Александр Громов. Больше
желающих не нашлось.
Кстати, мой адрес: 410026, Саратов-26, а/я 1492, Казаков В.Ю. Можно,
впрочем, высылать и другим членам комиссии. Или, если кому так проще, то
Николаеву - мы с ним договоримся.
Разумеется, все эти призывы насчет обязательных экземпляров - наши уже
всем надоевшие ритуальные восклицания. Никакого толку почти наверняка не
будет. Но только если в один прекрасный момент кто-то что-то не обнаружит в
номинации - исключительно по этой причине! - просьба не обижаться, мы чес-
тно предупреждали.
Остается только сожалеть, что несколько весьма достойных вещей просто
не успели до нас вовремя добраться и, соответственно, попасть в номинацию
(в их числе и любимый мною роман С.Логинова "Многорукий бог далайна"). Мы
постараемся, чтобы ничего не пропало, не забылось, не затерялось - и непре-
менно было учтено при работе над списками следующего года.
* * *
Итак, списки готовы. Уже собираются и высылаются тексты для Бориса На-
тановича - он сможет прочитать все. А гостям "Интерпресскона" предстоит
как-то найти и освоить хотя бы часть объемистой номинации, определиться и -
когда придет пора - проголосовать.
А тут, увы, все очень непросто.
Я говорил о пользе номинаций "Интерпресскона" как рекомендательных
списков. Так-то оно так. Но нельзя не признать, что для прямой цели спис-
ков - голосования их объем явно велик.
Самое интересное, что никаких записанных норм и правил на сей счет не
существует. Но есть устойчивая традиция - ей-то мы и продолжаем аккуратно
следовать, невзирая на изменившиеся обстоятельства.
При подготовке самых первых списков для Б.Н. в 90-м году был по согла-
сованию со Стругацким принят потолок - 20 позиций в разделе. Стало быть,
Б.Н. выбирал в 91-м году по двум разделам ровно из 40 публикаций. Еще че-
рез год ("Бронзовая Улитка" 1992 года) разделов в номинации стало три, вер-
хний предел не изменился, но и не все разделы заполнялись полностью. Тогда
в списки попало 50 текстов из 60 возможных. В конечном счете здесь все за-
висело с одной стороны от долготерпения и благожелательности Б.Н., а с дру-
гой от усилий Николаева со товарищи по добыванию текстов. Все делалось ак-
куратно, все были друг другом довольны.
Начиная с 93-года по таким же спискам, как у "Бронзовой Улитки", ста-
ла присуждаться точно такая же внешне, но совершенно иначе определяемая
правилами премия "Интерпресскон". При этом опять усложнились правила игры:
разделов стало четыре, а количество допустимых позиций (нигде печатно так и
не зафиксированное) - по прежнему 20 в разделе. Б.Н. по-прежнему знакомил-
ся со всеми кандидатурами списка, общее число в 93-м было даже чуть меньше,
чем в 92-м - 48 из 80 возможных (если по разделам, то соответственно
8-16-15-9), все оставалось в порядке. Но гости "Интерпресскона" весьма при-
личную долю номинации просто не могли и не успевали прочитать: знание 50%
списка было бы уже отличным результатом. Позиции списка оказались в нерав-
ных условиях не только по качеству, но и по степени доступности - и это
сильно повлияло на результаты. Можно говорить всякое о недостатках или дос-
тоинствах известного романа В.Звягинцева, но для голосования наверняка са-
мым существенным обстоятельством стало то, что огромное большинство собрав-
шихся "Одиссея" читали.
"Интерпресскон-94". Ситуация в книжно-журнальном мире ухудшается, все
труднее найти на книжных лотках нечто приличное из отечественной фантасти-
ки. А число позиций достигает между тем 55 из все тех же 80 возможных (по
разделам: 9-18-17-11). Правда, по-прежнему невелико число произведений
крупной формы, по прежнему около десятка позиций занимает публицистика. И
все же... Все сложнее добывать тексты даже у явных фаворитов голосующих.
(Уму непостижимо, что аж 36 человек прочитали "Неву" с "Гравилетом "Цесаре-
вич", если за пределами Питера журнал днем с огнем не сыщешь. Впрочем...
Прочитали ли?)
Новая номинация. Три раздела - почти без изменения, но выросло число
крупных произведений - романов. Итог 59 из 80 (15-18-17-9). С приобрете-
нием отечественной фантастики лучше не стало, сведущие люди, связанные с
книготорговлей, хором свидетельствуют об обратном. Можно составить длинный
список: где, у кого и что в прошлом году не выходило. А большой объем на-
шей номинации - в немалой степени попытка доказать, что где-то что-то все
еще печатается, что хоть что-то можно найти и прочитать... Что-то, конечно,
найдут. Но можно с уверенностью сказать, что на очередном "Интерпрессконе"
в который уже раз более половины списка прочитают, помимо Б.Н., только чле-
ны номинационной комиссии, редакторы "Двести" и еще, возможно, человек пять
из самых заядлых. Голосование проходит - чем дальше, тем заметнее - по
большинству позиций вслепую: голосуют (или не голосуют) не за текст, а за
автора (просто человек хороший, да и раньше у него читал...), за издателя
(опять же человек хороший, да и печатал раньше вон кого), за мнение знако-
мых или вообще как бог на душу положит. А что делать? Каждому по комплекту
из полусотни публикаций не преподнесешь, да их еще и прочитать надо...
Организаторы кона прекрасно все это понимают и кое в чем героически
пытаются хоть немного поправить дело. Как можно более ранняя рассылка спис-
ка гостям. Предвыборная агитация на самом "Сидорконе". Публикация в "Двес-
ти" некоторых малодоступных произведений малого объема. Рецензии на теку-
щую фантастику - там же. Будут проводиться предвыборные баталии в журнале -
прекрасно, правильно. Грустно только сознавать, что все это - паллиатив.
Грустно думать, что в нынешнем списке содержится по крайней мере полтора
десятка названий - хороших, заметьте, названий! - которые в нормальных ус-
ловиях 80% участников прочитать просто не смогут. Невзирая на качество. И
основной выбор вновь будет делаться лишь из части каждого раздела.
Статистика результатов двух последних "Сидорконов" (частично ее анали-
зировал в "Оберхаме" А.Привалов) позволяет четко уловить, где проходит ру-
беж между аутсайдерами и фаворитами. Если принять более мягкую, нежели у
А.Привалова, формулировку аутсайдера - менее трех голосов "за", то число
фаворитов окажется величиной достаточно стабильной (обратите при этом вни-
мание, что в исходных списках в первом разделе вдвое меньше позиций, чем во
втором и третьем, а в четвертом - столько же или чуть больше, чем в первом):
"Интерпресскон-93": 6 - 9 - 9 - 7;
"Интерпресскон-94": 7 - 9 - 9 - 9.
В этом году, полагаю, в первом разделе будет позиций 8-9, в публицис-
тике 6-7, а остальное останется примерно на том же уровне.
Отсюда следует: все, что хотя бы теоретически может претендовать на
премию, попадает в первую десятку. По этому ограничение общего числа пози-
ций до 10-12 (или до 10, но с возможностью включать по решению комиссии
и/или Б.Н. пары дополнительных) - это, по-моему, правильный шаг.
Опять же, чему нас учит опыт других номинаторов? В "Страннике" пози-
ций вообще 7 на раздел. "Интерпресскону" наиболее, видимо, близка премия
"Великое Кольцо", хотя там формирование объемов номинаций - процесс спон-
танный и зависит от обработки экспертных списков. И тем не менее, ре-
зультат оказался характерным. (В порядке пояснения: публицистики в "ВК"
нет, отечественных разделов не три, а два, средняя форма вводилась только в
90-м году, тогда номинация отечественных авторов делилась на три раздела,
как у нас.)
1989: 18 - 14; 1990: 10 - 10; 1991: 12 - 14; 1992: 14 - 10; 1993: 14 -
10 (номинация распространялась в 94-м).
В пересчете на три раздела получаем в среднем 8-10 позиций.
Может быть все-таки и нам достаточно десяти позиций, если мы хотим
сделать поиск произведений более простым, голосование - более осмысленным,
а результаты - более достоверными?
Да, но как же рекомендательная функция списков? А очень просто. Спис-
ки списками, а дополнительно в "Двести" (или еще где-то) печатать перечень
произведений, в десятку не попавших, но к прочтению рекомендуемых.
Конечно, это несколько прибавит хлопот комиссии нашей, ибо формулу про
резиновый автобус придется вспоминать почаще, в оценках своих быть постро-
же, а свое законное "А вот не люблю я его, сукина сына!" отстаивать поубе-
дительнее.
Конечно, надо будет думать, как все это увязать с "Бронзовой Улиткой"
- то ли ограничить одинаково размеры списка на обе премии, то ли сделать
списки асимметричными, то ли дать Б.Н. возможность неограниченно дополнять
свой вариант списка из нашего резерва либо по собственному усмотрению.
В общем, надо все это как-то обсуждать и что-то решать. Или ничего не
решать, если вдруг обнаружится, что существующая ситуация почти всех ус-
траивает.
* * *
И еще об одном предмете нашего беспокойства. Вопрос на первый взгляд
очень простой: как быть, если по итогам голосования максимум голосов полу-
чат в одном разделе несколько человек? Кому отдавать премию?
В 93-м году особого повода для волнений не было: отрыв лауреатов от
ближайших соперников был значительным (13, 14, 16 и 13 голосов соответ-
ственно). Но уже в 94-м ситуация изменилась. С одной стороны - значи-
тельный отрыв произведений С.Ярославцева и д-ра Каца (на 43 голоса и 30 го-
лосов соответственно). С другой стороны - значительно более ровный финиш в
двух других разделах (3 голоса отрыв у Рыбакова, 4 - у Лазарчука). Есть все
основания считать, что в 95-м с единоличными лидерами будет еще сложнее и
что вероятность получить после голосования двух трех претендентов на пер-
вое место весьма серьезна.
Существует несколько подходов к этой проблеме:
1. Ничего не делать. Авось пронесет. Но я не очень бы хотел воочию пе-
режить момент, когда за пару часов до вручения счетная комиссия оповестит
устроителей "Интерпресскона", что у них некоторым образом... э-э... двойня.
Или там тройня. С последующей немой сценой, цирком и фейерверком.
2. Радикально изменить процедуру голосования.
В том же "Великом Кольце" или "Старте" методика голосования или счета
такова, что почти неизбежно хоть в каком-то знаке после запятой кто-то по-
лучит преимущество. Но для наших обстоятельств все это содержит и неприят-
ные моменты: необходимость конкретно определяться со всякими баллами по
значительной части списка, затруднение с подведением итогов (счетная комис-
сия жестко ограничена во времени регламентом "Сидоркона" - на сложные под-
счеты по 50-60 позициям у каждого из сотни голосующих время требуется
ого-го), результаты выражаются не в абсолютных цифрах, понятных всем, а в
относительных, запутывающих картину данного конкретного голосования, ниве-
лирующих число проголосовавших за разные произведения и - что хуже всего -
создающих идеальную возможность для недобросовестного голосования, органи-
зованного "за" или "против" кого-то (конкретные методики этого по понятным
причинам не рассматриваю).
В свое время среди организаторов "Сидоркона" уже обсуждалась и не наш-
ла поддержки идея Б.Н. ввести систему голосования, напоминающую ту, что ис-
пользовалась в анкете КЛФ МГУ в 1967 году. (Многие помнят и эту анкету и
подведение ее итогов в сборнике "Фантастика, 1967".) Напомню, как это дела-
лось тогда. В некоем списке прочитанные произведения отмечались крестиком,
а из них наиболее понравившиеся подчеркивались, а наиболее не понравившие-
ся - зачеркивались. В результате получался так называемый КЧВ (Коэффициент
Читательского Восприятия):
(a+b-c)
КЧВ = 100 ---------,
2a
где а - число прочитавших книгу, b и с - число тех, кому она наиболее
понравилась или наиболее не понравилась. Результат оформлялся регрессивным
списком. Если, скажем, КЧВ был более 50 - значит, в основном произведение
нравилось читателям.
Все это, как говорится, очень блаародно, но такая система не видит в
упор разницу между тысячей человек, прочитавших (или сообщивших, что прочи-
тали) одну книгу и десятком человек, сделавших то же самое с другой книгой.
По окончательным результатам в принципе нельзя понять, сколько же человек
книгу читало. Этот метод применим, как мне кажется, только при условии рав-
ных шансов книг быть прочитанными (что отражает ситуацию 60-х годов, но ни-
как не нынешнюю), достаточно большой выборки голосующих (в приведенном при-
мере - 1400 анкет) и некоего количественного минимума оценивших книгу, ко-
торый вообще следует принимать во внимание. Что же касается добросовестнос-
ти голосующих и достоверности результатов, то именно в эту анкету вводи-
лась несуществующая книга несуществующего автора, которое в итоговой табли-
це заняла вполне приличное место...
В общем, сколь это ни прискорбно, но у нас такие вещи делать нельзя. Я
уж не говорю про то, как общественность относится ко всяким экспериментам с
подсчетами: давно ли иностранное слово "скэйтинг" стало употребляться наря-
ду с русскими матерными?
Впрочем, есть иной вариант.
3. Оставить основную методику почти без изменений, добавив лишь "ава-
рийные" поправки на случай нескольких первых мест.
Варианты с изготовлением энного числа дополнительных статуэток, с ре-
шением конфликтной ситуации жеребьевкой и
т.п. я серьезно обсуждать не буду - организаторы кона однозначно против и я
с ними полностью согласен.
Поэтому предлагается вариант, очень простой технически, полностью дос-
тупный контролю и, как мне кажется, вполне приемлемый этически. Суть тако-
ва. Бюллетени - обычные. Но во время голосования надо отметить в каждом
разделе не одного, а трех фаворитов, проставив им соответственно первое
второе и третье места. Дальше счетная комиссия работает как обычно, то есть
считает только первые места. Если при этом во всех разделах определяются
единоличные лидеры - все, работа закончена. Результаты оглашаются как всег-
да, а вторые-третьи места даже не подсчитываются. Если же где-то кандида-
тов на первое место оказывается больше одного, то только в данном списке и
только у этих кандидатов считаются вторые места. Если и это не помогает
выявить одного лауреата (очень маловероятно, но - вдруг?), то у тех же кан-
дидатов считаются и третьи места. Вероятность, что и тогда все совпадет,
уже пренебрежимо мала и может не приниматься во внимание. Разумеется, при
отклонении от обычной процедуры счета все это потом подробно докладывается
общественности при оглашении результатов. Разумеется, за работой счетной
комиссии необходим контроль представителя участников кона, но это уже и так
делается.
Вот мои предложения по проблеме, которая, повторяю, может причинить
нам много неприятностей. Сейчас все это обсуждается в комиссии и с органи-
заторами "Интерпресскона". Надеюсь, что к маю мы до чего-нибудь дельного
договоримся.
* * *
И последнее. Андрей Николаев не так давно резонно заметил, что номина-
ционная комиссия создавалась как бы сама собой, а состав свой изменяла и
дополняла опять же собственной волей, что это не вполне демократично и что
в идеале нас должны выбирать (утверждать?) участники "Сидоркона" общим ре-
шением. Вполне возможно, почему бы и нет? Если нужно - давайте обсуждать
нас персонально. Если наша работа не нравится - переизбирайте полностью или
частично. Если есть мнение, что председатель мышей не ловит - замените его.
Если еще что-то кому-то не по нраву - всегда готовы выслушать. Была бы от
этого польза нашим номинациям, лауреатам премий, почтенному сообществу го-
лосующих и российской фантастике в целом.
С тем и пребываем. А пока что начинаем готовить новые списки. К "Си-
доркону-96". Самое время приступать.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
В. ВЛАДИМИРСКИЙ
Я ЭТО ПРОЧИТАЛ
"И все-таки можно ли было представить себе роман и нон-конформистский,
и достаточно проблемный, и, не смотря ни на что,- занимательный?" - спро-
сил в свое время умный человек, и тут же сам себе ответил: "Да, можно". По
крайней мере, теперь - можно. В самом деле, смешно кичиться тем, что твои
произведения лишены занимательности - равно как и любого другого из упомя-
нутых качеств. По этому поводу тот же человек сказал: "...раз уж прошлое
невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно пе-
реосмыслить: иронично, без наивности". Между прочим, это идеальная формула
художественного произведения: нон-конформизм плюс развлекательность плюс
проблемность плюс ирония минус наивность. То, что ироничность является
неотъемлемым компонентом развлекательности еще не факт, как могло бы пока-
заться. Естественно, соответствовать этой формуле полностью может лишь не-
кое идеальное произведение, а в природе, как известно, с идеалами туго - и
идеальный газ и идеальный вакуум встречаются тут одинаково редко. Впрочем,
отрадно уже то, что определенное эволюционное движение в направлении к это-
му недостижимому идеалу в отечественной фантастике уже началось.
Пожалуй, из романов, вошедших в список претендентов на премию "Интер-
пресскон" к нему, к идеалу, ближе всего роскошный, постмодернистский роман
Андрея Лазарчука "Солдаты Вавилона". Странно даже - нечто нон-конформис-
тское, проблемное и тем не менее сюжетное складывается из осколков сюжетов
значительно более наивных и простых. И получается произведение, которое
можно перечитывать раз за разом, каждый раз открывая для себя что-то новое.
Только чрезмерная гнетущая серьезность автора слегка портит впечатление от
романа. С чувством юмора у Андрея Геннадьевича давно, мягко выражаясь, не
все в порядке - а, выражаясь грубо, оно, чувство это, отсутствует у уважае-
мого классика-современника начисто. Но роман все равно конфетка, что бы там
о нем не говорили недоброжелатели.
Позвольте мне привести еще одну цитату: "...Грустно за автора, кото-
рый не нашел в себе сил преодолеть инфантилизм и увидеть мир таким, каков
он есть,- во всем многообразии красок, света и тени. Я не случайно употре-
бил здесь слово "инфантилизм": наиболее мрачные мысли о мире, как известно,
возникают в подростковом возрасте. Именно здесь рушатся идеалы, сталки-
ваясь с жестокой действительностью. Однако переход к зрелости, если он
происходит, знаменуется восстановлением идеалов, правда, не в их романти-
ческо-книжном виде, а в реальном диалектическом противоборстве с силами
зла". (А.Житинский, "Путешествие рок-дилетанта"). Увы, у многих из тех, чьи
произведения заняли почетные места в списке номинантов за 1994 год переход
этот до сих пор так и не состоялся, судя по всему. Прекрасный тому пример -
роман Андрея Столярова "Я - Мышиный король". Очень уж мрачный он и беспрос-
ветный (не Столяров, естественно, а роман). Настолько, что возникает воп-
рос - да неужели Вы это серьезно, Андрей Михайлович? Такое ощущение, что
автор, виртуозно владеющий технической стороной процесса, в очередной раз
загорелся идеей кому-то чего-то доказать - то ли друзьям-писателям, то ли
господам читателям, то ли Большой Литературе (которой, как утверждает Дмит-
рий Богуш, в природе не существует) - что он, А.М., вполне в состоянии на-
писать роман-фэнтези, не только отвечающий классическим канонам, но при
этом еще и высокохудожественный. И, надо сказать, кое-что ему удалось -
например, следование законам жанра. Однако... "В них жизни нет, все куклы
восковые..." А.М. с его обескровленными персонажами и нудноватым сюжетом
более всего напоминает Реаниматора из одноименного рассказа Лавкрафта, с
упорством и изобретательностью, достойными лучшего применения, вдыхающего
жизнь в искалеченные, мертвые тела, ни на что, кроме преступлений не спо-
собные. Это, конечно, по-своему очень, бла-ародно, но... Всем, наверное,
памятно, чем закончил тот Реаниматор.
Увы, даже так получается не у всех, ибо чего-чего, а знания литератур-
ного инструментария у Столярова не отнять. А вот, скажем, у Н.Дашкова в ро-
мане "Отступник" и с этим туговато. Маловразумительное житиё-бытиё главно-
го героя романа с "говорящим" прозвищем "Холодный Затылок" что-то не сильно
интригует. Подобно поведению героев не лучших произведений западной "герои-
ческой фэнтези", из которых автор, кстати сказать, позаимствовал и большую
часть реалий описываемого мира, деятельность Сенора Холодный Затылок носит
чисто рефлекторный характер. То есть как у всяких гидр, актиний и прочих
кишечнополостных: стимул-реакция, стимул - реакция, стимул - ... Тоскливое
это однообразие поведенческих реакций и полное отсутствие у героя второй
сигнальной системы быстро утомляют - слишком быстро.
В чем-то сродни "Отступнику", хотя и на другом качественном уровне и
роман Александра Громова "Наработка на отказ". Если Дашков написал совер-
шенно кондовый роман-фэнтези, не слишком заботясь о качестве текста, то
Громов умудрился создать в свою очередь самую что ни на есть банальную со-
циальную НФ в стиле "МГ" конца семидесятых, только чуть более грамотную и
чуть более мрачную. Основательно "ломает кайф" тот факт, что для любого,
кто прочитал более десятка фантастических произведений развязка романа оче-
видна с первой же страницы. Естественно, если не брать в расчет совершенно
ненужную, на мой взгляд, линию с наблюдателем сверхцивилизации щитоносцев.
В которую ухитрилась каким-то чудом эволюционировать эмигрировавшая с Зем-
ли старая добрая евгеническая секта. Впрочем, сверхцивилизация эта получи-
лась тоже вполне фашистского толка: на простых смертных с их радостями и
страданиями эти гиганты духа, ясное дело, смотрят как на расползшихся му-
равьев; собственных детей, не соответствующих госстандартам, запросто под-
вергают изгнанию (внедряя в среду этих самых "муравьев"); к собственным
достижениям относятся с преувеличенным пиететом - словом, веселая такая ис-
тория. Аж выть от нее хочется.
Так что если уж писать классическую НФ, то уж лучше делать это как
Евгений Филенко в "Галактическом Консуле" или, паче чаяния, Сергей Казмен-
ко в "Повелителе марионеток". И хотя Филенко, с его запутавшимся в женщи-
нах героем так и не удалось, на мой взгляд, придумать достаточно вразуми-
тельную философско-космогоническую теорию, дабы связать воедино столько
разноплановых, неровно написанных повестей, а Казменко так и не смог дока-
зать мне, что в обозримом будущем наука достигнет таких высот, что все
флюктуации в социуме - пусть даже замкнутом и небольшом - будут предсказы-
ваться заранее, а сам этот социум - управляем при помощи одного лишь инфор-
мационного воздействия, и при этом довольно грубого,- но и ту, и другую ве-
щи я буду, без сомнения, с неослабевающим удовольствием перечитывать еще
много-много раз.
Не смотря на заметно меньшую проблемность, чем у предшествующего рома-
на тетралогии "Евангелие от Тимофея" новый роман Юрия Брайдера и Николая
Чадовича, отличается похвальным динамизмом и увлекательностью сюжета. Пох-
вальна уже сама попытка создать, говоря словами Сергея Бережного, эдакое
"масштабное полотно", которым должна стать тетралогия "Тропа", первыми дву-
мя романами которой являются "Евангелие..." и "Клинки..." Оба эти романа
заслуживают всяческого внимания.
Ну, а вот грустный роман веселого Кира Булычева, вдосталь потоптавше-
го грязными сапогами распространенные исторические стереотипы новейшего
времени. Вот вам в "Заповеднике для академиков" и Сталин с Ежовым, и Пас-
тернак с Вавиловым, и сталинизм с человеческим лицом, и Гитлер с Гаусгоффе-
ром, и секретные физики в обниму с энкэвэдэшниками, и политзаключенные со
шпионами и хрен в ступе. Только один вопрос и вызывает роман: ну как, ска-
жите пожалуйста, этим Хранителям Времени удается на глазок определить, ка-
кое из русел Реки Хронос основное, а какое - побочное? Судя по этой книге,
тупиковые ветви отличаются от остальных тем, что здесь нарушается принцип
причинно-следственной связи. Иначе трудно объяснить тот чудесный факт, что
женщина, стоявшая у истоков разветвления умудрилась не только выжить в ла-
гере, не только пережить первый в истории ядерный взрыв, не только попасть
в фашистскую Германию, но и стать любовницей самого Гитлера и погибнуть
вместе с ним при ядерной бомбардировке Варшавы после взятия ее немецкими
войсками. Совпадения подобного рода слишком заметны и неправдоподобны, что-
бы быть случайностью, а их в этом романе масса. Учитывая то, что большин-
ство совпадений относится ко второй части романа ("Как это могло быть"),
нельзя не признать, что с причинно-следственной связью не все в порядке
именно в "сухом русле" Реки Хронос, не смотря на всю внешнюю привлека-
тельность сложившегося там порядка вещей.
Незабвенный профессор Амвросий Амбруазович Выбегалло сказал как-то по
поводу созданной им модели человека полностью удовлетворенного: "Счастье
данной модели будет неописуемым. Она не будет знать ни голода, ни жажды, ни
зубной боли, ни личных неприятностей. Все ее потребности будут мгновенно
удовлетворены по мере их возникновения". Эту самую выбегаллову утопию, су-
дя по всему, и надумал воплотить в своем романе "Катализ" Ант Скаландис,
проделав примерно то же самое, что значительно раньше сотворил в своем
"Одиссее..." Василий Звягинцев, то есть наделив своих героев полным всемо-
гуществом в материальной сфере. Только если Звягинцев наивно восхищается
процессом производства и (особенно) потребления, то Скаландис поступил ум-
нее и изобретательнее,- во-первых, посвятив весь роман анализу последствий
открытия героев, а, во-вторых, наделив их и еще кое-какими суперменскими
качествами - например, бессмертием. Впрочем, наступившее изобилие поче-
му-то не приводит к мгновенному превращению человечества в сообщество испо-
линов духа и корифеев. Даже напротив, проблемы, по поводу которых рефлекси-
руют в романе рядовые представители рода людского в основном относятся не к
духовной сфере. В общем, по поводу каждого слова в этом романе мне хочется
спорить - а это, согласитесь, уже немало.
"Бикфордов мир" Андрея Куркова, как и "Солдаты Вавилона" - роман
весьма сложный и весьма философский, несмотря на гораздо более демократи-
ческую форму. Это умная и по-своему довольно красивая книга с яркими, соч-
ными, хотя и лишенными развития образами и простым до схематизма сюжетом.
Персонажи романа настолько погружены в свои собственные переживания, что
задевают друг друга только случайно, по касательной. Похоже, что именно та-
кое ощущение и было запланировано автором - в любом случае, получилось это
у него здорово. Статичность, замороженность открывающихся картин, отсут-
ствие развития сюжетных линий сами по себе уже завораживают взгляд. По-мое-
му, подобная статичность присуща скорее произведению изобразительного ис-
кусства, ибо она более всего предрасполагает к размышлениям. Ну да и рома-
ну Куркова, хоть его и не повесишь на стенку рядом с "Медведями на отдыхе"
она очень к лицу.
Если "Бикфордов мир" со значительной долей уверенности можно отнести к
вещам постмодернистским и не совсем приходящимся по ведомству фантастики,
то произведения Владислава Крапивина "Сказки о рыбаках и рыбках" и особен-
но "Помоги мне в пути..." относятся к тому обширному слою литературы, кото-
рый на протяжении многих лет служил питательной средой для подобных вещей.
По-моему, в двух этих произведениях своеобразный "крапивинский стиль" проя-
вился настолько ярко, как никогда раньше. Во всяком случае, прежде в произ-
ведениях В.П.К. "окровавленные младенцы" не появлялись в таких количествах
и уж во всяком случае не описывались с такой тщательностью и никогда еще
все богатство и разнообразие детского и взрослого мира не было до такой
степени сведено к нескольким повторяющимся из эпизода в эпизод стереотип-
ным реакциям. И у взрослых, и у детей помыслы только друг о друге и больше
ни о чем, как будто они без этого жить не могут. Сплошь какие-то ненор-
мальные и с той, и с другой стороны. Ну очень трогательная картина...
Роман Алексея Слаповского "Я - не я" с первых же страниц чем-то сильно
напомнил мне произведения Александра Житинского. Лиричностью своей, что ли,
спокойной усмешкой?.. Не знаю. Сюжет романа удивительно прост - некий обыч-
ный и ничем не примечательный человек вдруг приобретает удивительную спо-
собность меняться телами с другими людьми. С этого-то и начинаются его мы-
тарства... Главное внимание автор, как и следовало ожидать, обратил на пси-
хологию своих героев, на психологию их окружения - окружения тех, чьи мес-
та на время занимает его главный герой. Впрочем, никакой вразумительной мо-
рали из всего этого, слава богу, не следует - этим Слаповский тоже напоми-
нает Житинского. И не смотря на то, что полет авторской фантазии не ограни-
чен рамками общепринятых представлений о жизни престарелого генсека или
рок-музыканта недавнего прошлого, легкая необязательность выводов автора не
дает создастся атмосфере нон-конформизма. Просто хорошо написанная книга
размышлений о жизни, размышлений, хотя и не слишком глубоких, но и не пре-
тендующих на априорную правоту.
Роман Михаила Успенского "Там, где нас нет" - это не просто лучшее,
что я читал у Михаила Успенского, не только лучший роман номинационного
списка, но и вообще одно из лучших произведений фэнтези, какое я когда-ли-
бо читал - за исключением, может быть, Толкина и некоторых вещей "заживо
похороненного" Желязны, которого так любит Успенский. Дело в том, что в
этом романе юмор Успенского впервые играет подчиненную, служебную роль.
Предыдущие его повести и рассказы гораздо больше походят на политическую
сатиру, нежели на самодостаточные художественные произведения, но это со-
вершенно непохоже на все, что он делал раньше. Написать такое блестящее,
такое ироничное и в то же время глубоко проблемное произведение удалось
Успенскому не сразу - я имею в виду начало романа, где довольно занудливо
описывается процесс эволюции грязи в князи. Однако как только автор перек-
лючается на описание злоключений конкретного и вполне положительного, не
смотря на все свои недостатки, героя, скука испаряется и начинается сплош-
ной кайф. Увы, в один далеко не прекрасный момент Успенский круто обламы-
вает читателя и тот внезапно, ни с того ни сего, видит красивую надпись
внизу страницы: "Конец первой книги". Представляете: третий час ночи, вы
только-только разогнались как следует, и тут вдруг такая подлянка! Если бы
не это ничем неспровоцированное прерывание романа на середине эпизода,
Успенский, несомненно, был бы достоин всех самых престижных литературных
премий нашего - и не только нашего - жанра. Впрочем, вероятно в этом году
он и так получит по крайней мере "Бронзовую Улитку" и "Интерпресскон", хо-
тя лично я предпочел бы подождать и посмотреть, чем таким закончится его
роман. Хотелось бы надеяться, что этого окончания мы дождемся до конца ты-
сячелетия.
А пока я призываю голосовать за роман Генри Лайона Олди "Сумерки
мира", вещи в высшей степени небанальной и заслуживающей всестороннего вни-
мания почтенного фэнства. Не смотря на обманчивое первое впечатление,
скрывшиеся под а ля дальнезарубежным псевдонимом Дмитрий Громов и Олег Ла-
дыженский далеко не так просты, как кажется. Возможно, этот роман не столь
красив и закончен, как "Бикфордов мир", и его философичность не столь оче-
видна, как в "Солдатах Вавилона", - но для того, чтобы заметить, насколько
он непрост, мало однократного прочтения. Стремление к нон-конформизму у ав-
торов "Сумерек мира" не столь очевидно, но это вовсе не значит, что такого
стремления у них нет - просто они ловчее других сумели замаскировать экспе-
риментальность своей прозы, благодаря чему их произведения оказались однов-
ременно демократичны по форме и вполне элитарны по содержанию. По крайней
мере, "Сумерки мира" именно таковы. В этом романе, пожалуй, сильнее, чем во
всех остальных романе списка - за исключением ополовиненного шедевра Успен-
ского - чувствуется элемент литературной игры, скрытой авторской иронии - в
том числе и самоиронии,- а как же без этого? Авторы прекрасно понимают, что
пишут произведение, которое вполне может быть и наверняка будет названо
"масскультурным", но это их не смущает. Понимание этого чувствуется в каж-
дой строчке - так же как и то, что авторы все же подходят к своей задаче с
должной долей иронии и изобретательности. Авторы неплохо чувствуют язык и,
будучи прекрасно знакомы с литературной традицией, не задумываясь пользуют-
ся этим свои преимуществом. Конечно, "Сумерки мира" не являются всеобщей
панацеей от сенсорного голодания (хотя я убежден, что и профессор филоло-
гии, и простой ролевик сумеют найти тут что-то для себя), но в качестве
первого приближения к идеалу испытание на прочность выдерживают вполне. С
чем я Громова с Ладыженским и поздравляю.
Кстати, интересно знать, почему в номинации на "Интерпресскон" ни в
этом, ни в прошлом году так и не появился роман Андрея Дворника "Отруби по
локоть"? Ведь роман-то этого заслуживает вполне - может быть, даже больше,
чем некоторые другие, в номинацию вошедшие. Даже на тираж в 999 экземпля-
ров здесь не погрешишь - с тех пор, как почетное место среди лауреатов за-
няло бессмертное творение Р.С.Каца, изданное тиражом на один экземпляр
больше, о таких мелочах говорить как-то неудобно. Странная, загадочная ис-
тория...
Что же касается повестей, то тут дела обстоят еще интереснее. Во-пер-
вых, значительная часть произведений включены в эту номинацию, на мой
взгляд, то ли из-за недобора, то ли в качестве компенсации за прежние зас-
луги. Например, "Поселок кентавров" Анатолия Кима. Нет, спору нет,
"Отец-Лес" - штука, наверное, чем-то интересная, коли столько незаинтересо-
ванного народа ее хвалит. Но ведь "Поселок кентавров" с этой притчей и ря-
дом не лежал.
Или премированный "Сон войны" Александра Рубана, "штатская утопия",
смысл которой, насколько я сумел разобрать, сводится к тому, что советский
- да и не только советский - человек может лишь запойным пьянством преодо-
леть собственную агрессивность и стремление к насилию. Ей-богу, рядом с его
же "Феакийскими кораблями" этот с позволения сказать изыск, несмотря на
правильность формы, как-то не смотрится.
Вот и повесть Александра Громова "Такой же, как вы" построена в точ-
ном соответствии с классическим клише социальной фантастики: постановка
проблемы, иллюстрация либо исторический экскурс, разрешение загадки, финал.
Автор уверяет нас, что ежели заселить целую планету клонами одного челове-
ка, то со временем эти клоны от тоски и однообразия возьмут, да и устано-
вят на планете тоталитарную диктатуру. Причем делает он это так, что с пер-
вых же строчек становится ясно - других альтернатив у бедных клонов нет и
не будет, хоть из кожи лезь. Мораль: заселять целую планету клонами одно-
го-двух человек непорядочно. Вот и вся сказочка. Увы, отсутствие альтерна-
тив превращает социальную фантастику в черно-белый геометрический план.
Взаимодействия между персонажами получаются исключительно линейными, схема-
тизм прет из каждого эпизода, и в конце-концов оказывается, что благород-
ная антиутопия деградировала до уровня банального нравоучения.
Пару слов об "Улете в теплую сторону" Александра Чуманова - это эда-
кая сильно метафоризированная притча. Ну очень сильно. Правда, метафоры по
большей части настолько прозрачные, что не совсем понятно, зачем они вовсе
понадобились. Раз понадобились, значит - так надо автору. Но больно уж
суетно, единовременно это все, слабовато тут по части вечных вопросов. Бе-
гают какие-то психи по городу, за власть борются, генофонд портют... А
жаль, именно философские категории и вечные вопросы даются Чуманову лучше
всего.
Значительно приятнее выглядит повесть Юрия Буйды "Калигари". Судя по
количеству публикаций Буйды в журналах типа "Октября", "Волги", "Знамени" и
тому подобных, автор достаточно талантливый и разносторонний, чтобы позво-
лить себе эксперимент на грани фантастики, детектива и философской притчи.
Ведь очередное воскрешение доктора Калигари, Шерлока Холмса да еще и пате-
ра Брауна на страницах одной повести иначе, как рискованным экспериментом
не назовешь. Тем приятнее сообщить, что эксперимент, несмотря на некоторую
излишнюю для повествований подобного рода сухость и отстраненность автора
вполне можно признать успешным. Благодаря странному смешению стереотипов,
атмосфера в повести создается вполне оригинальная. Атмосфера исподволь на-
ползающего ужаса, медленно сгущающихся теней, холодного дыхания на затылке
- короче, хоррорная атмосфера. Смотри "Молодой Шерлок Холмс". При этом иду-
щая от эпизодического патера Брауна как-бы-честертоновская философичность
придает глубину и объем вполне банальному сюжету. Единственное, чего авто-
ру на мой взгляд недостает - это чуть большей эмоциональности. Слишком уж
сильно поморожены его герои, слишком ненатурален их страх, их отвращение -
даже для детектива. А ведь, казалось бы, какой прекрасный повод для рефлек-
сии! Люди, управляемые по радио при помощи вживленных в мозг радиоприемни-
ков, преступники и жертвы одновременно - проблемка для Достоевского, а?
Еще одно близкое по духу к "хоррору" произведение - повесть Алексан-
дра Щеголева "Ночь навсегда". То есть, это, конечно, никакой не хоррор, не
детектив и уж тем более - не фантастика. Это и хоррор, и фантастика, и де-
тектив - но смешанные в разных пропорциях, измельченные и тщательно пропу-
щенные через фильтр авторского восприятия - то есть, своеобразный пример
синтеза жанров. Оговорюсь сразу: эта повесть Александра Щеголева, как и
большинство его повестей и рассказов, мне не нравится. То есть я с ней ка-
тегорически не согласен. Но умные люди мне доказали на пальцах, что если
некое литературное произведение вызывает активное неприятие, то следует
прежде всего внимательно это произведение изучить - и я вынужден был согла-
ситься. Так вот, внимательно читая эту повесть, нельзя не убедиться в та-
ланте Александра Щеголева. Потому что гадости тоже надо уметь талантливо, а
он это умеет. Фантастичны мотивации героев "Ночи...", фантастичны их пос-
тупки - но Щеголев и не скрывает этого. У него несколько иная цель: изу-
чить и смоделировать поведение единственного "живого" героя повести, мечу-
щегося и разрывающегося между страхом и любовью отца мальчика-наемного
убийцы. Для этого вовсе не обязательно соблюдать правдоподобие отдельных
эпизодов, важно не исказить главное - и это Александру Щеголеву блестяще
удалось. И не все ли равно, какой ценой?..
В отличие от почти не фантастической повести Щеголева, "Сказание о
Четвертой Луне" покойного Владимира Фирсова это классическая и очень качес-
твенная социальная фантастика. Написанная много лет назад, эта книга дос-
тойна войти в золотой фонд советской фантастики на ряду с произведениями
Стругацких, Булычева, Мирера, Савченко, Ларионовой и других фантастов это-
го поколения. Размышления Фирсова о путях и природе власти отличаются глу-
биной и оригинальностью - особенно, если вспомнить в какие годы это писа-
лось. Остается только сожалеть, что это интереснейшее произведение увидело
свет с таким чудовищным опозданием.
Другая повесть, так же впервые увидевшая свет в этом году на страни-
цах "Уральского следопыта", антиутопия Валентина Моисеева "Спасатель" до-
вольно традиционна для нашей фантастики. Все обстоит как обычно: страна
окончательно распалась, русское население центральных областей России ве-
дет жестокую и безнадежную войну за выживание против бывших нацменьшинств,
в стране перманентное военное положение, жизнь гражданина ни в грош не ста-
вится государством - словом, до слез знакомая картина. Единственный выход -
вновь пригласить варягов: "Придите и правьте нами!" Интересно другое -
угол, под которым рассматривает сложившуюся ситуацию автор. Дело в том, что
в условиях войны на многих фронтах использование современных судов русски-
ми, за исключением атомоходов, стало практически невозможно, и флоту приш-
лось вернуться ко временам парусов и снастей. Моисеев описывает один из
рейсов лесовозного барка Северного морского пароходства "Волгалес", став-
ший для него последним. Стоит добавить наверное, что эта повесть написана в
1990 году, когда никакой гражданской войной на истребление еще и не пахло.
И написана, надо сказать, здорово.
В повести Юрия Брайдера и Николая Чадовича "Стрелы Перуна с разделяю-
щимися боеголовками" есть всего помаленьку. Немного фарса, немного высокой
трагедии, немного от философской притчи и от шпионского боевика. Такое сме-
шение жанров становится, видимо, все более популярным в кругах отечествен-
ных фантастов, в том числе тех, кого уже не устраивает старый добрый фан-
тастический реализм. Впрочем, Брайдера с Чадовичем он, напротив, устраи-
вает вполне. Не даром сюжет их повести восходит к классическому "1984"
Оруэлла: любовь делает нас свободными, но за эту свободу в конце-концов
приходится платить. Кое-где повесть перекликается с ранними произведениями
Солженицина - чего стоит например первая фраза повести: "В то утро Пряжкин
проснулся необычайно рано - дозорный на Троицкой башне едва успел восемь
раз пробить в рельс". Впрочем, авторы используют возникшие ассоциации со-
вершенно сознательно, создавая вполне соответствующую содержанию повести
атмосферу полуказармы-полубардака. Нельзя не упомянуть и своеобычную автор-
скую иронию, то и дело появляющуюся на страницах повести, подчас совершен-
но неожиданно. Не будь этой удивительной иронии, повесть, при всех ее дос-
тоинствах, читалась бы совершенно иначе. Впрочем, разве это возможно - на
полном серьезе обсуждать принятые очередной "Тпруней" решения, хотя бы эта
"Тпруня" и была полувоенного образца?..
Коли уж речь зашла об иронии, то с этим делом в первую очередь надо
обращаться к Михаилу Успенскому, представленному в данной номинации сильно
порезанным романом "Дорогой товарищ король". Хотя по сравнению с его удиви-
тельным романом повесть выглядит куда как скромно, автор виртуозно владеет
словом, и, кажется, умеет шутить на любую тему и по любому поводу. Увы, ес-
ли в романе этот головокружительный юмор играет подчиненную роль, то тут он
выходит на первый план, подчиняя себе логику повествования и превращаясь
местами в тяжеловесное самодостаточное ёрничество, почти сатиру - полити-
ческую или вовсе бессмысленную. Возможно, в этом виноваты редакторы "Меги",
где опубликован этот роман, но с увеличением плотности стёба на единицу
текста в полном соответствии с законом перехода количества в качество,
смеяться мне хотелось все меньше и меньше. Правда, как я уже сказал, сам
Михаил Успенский, судя по всему, виноват в этой аберрации восприятия менее
всего.
А вот Александру Борянскому в его повести "Еще раз потерянный Рай"
напротив, на мой взгляд, чувства юмора слегка не хватило, хотя его книга и
стала одним из ярчайших дебютов последних двух-трех лет наравне с авторами
вроде Громова и Ладыженского. Но эта сумрачность, эта убийственная
"сурьёзность"!.. Герой, выросший в полном одиночестве в подземном бункере,
вылезши впервые на поверхность даже не очень интересуется тем, что же за
глобальная катастрофа произошла на планете и как развивались события после
нее - вместо этого он самоуглубленно размышляет о смысле жизни. Когда ге-
рой подобного произведения вместо того, чтобы решать чисто конкретные воп-
росы рефлексирует напропалую, это выглядит по меньшей мере несколько наду-
манно. Другое дело, если бы это происходило в чистых светлых коридорах ка-
кого-нибудь НИИЧАВО, в компании друзей-энтузиастов, таких же любителей по-
рассуждать о проблемах бытия, как и главный герой. Но когда подобное проис-
ходит на фоне разоренной, обезлюдевшей Земли - это страшно. От этого уже
попахивает паранойей - особенно, когда рассуждающий столь сосредоточен на
своих проблемах и умопомрачительно серьезен. Право слово, начинаешь даже за
него волноваться.
Повесть Алексея Слаповского "Война балбесов" к фантастике отношения не
имеет никакого, даже косвенного, хотя лично у меня совокупный объем публи-
каций Слаповского вызывает всяческое уважение. Это самая обычная современ-
ная проза с единственным незначительным допущением: все события, описываю-
щиеся в повести, так или иначе предшествуют и приближают заранее намечен-
ную местными полководцами войну между заштатным городком и его еще более
заштатным пригородом. Честно говоря, мне гораздо больше понравилась не во-
шедшая в списки номинантов повесть того же автора "Вещий сон", опубликован-
ная некоторое время назад в "Знамени", хотя она относится к фантастике не
больше, чем и "Война балбесов". По крайней мере, финал там не такой мрач-
ный - ну что это такое в самом деле: главный герой вдруг, ни с того ни с
сего остается на пепелище, с малыми детьми на руках, обманутый,
брошенный... Нет уж, если хочешь устроить герою и читателю эмоциональную
встряску, то обоснуй все психологически, продумай логику событий, приго-
товь вразумительное объяснение своим действиям - тогда пожалуйста.
Повести Сергея Лукьяненко и Юлия Буркина "Сегодня, мама!", к сожале-
нию, едва ли предстоит обрести популярность в широких кругах читающей пуб-
лики, хотя ее уже и опубликовали два таких разных и непохожих во всем жур-
нала, как днепропетровский "МиФ" и красноярский "День и ночь"<$FУважаемый
рецензент ошибся: на момент написания обзора журнал "День и ночь" только
анонсировал повесть на следующий номер.- Ред.>: слишком уж она специфична,
слишком уж узкому кругу лиц доступны все прелести ее. Ну кто, спрашивается,
из "нормальных" читателей поймет, что (а точнее - кто) подразумевается под
осетином Кубатаем, кулинаром Витманцом, слугой фараона Гопой? Увы, без это-
го знания значительная часть очарования повести теряется - например, пол-
ностью выпадает великолепный, но совершенно лишний с точки зрения компози-
ции "кулинарный" эпизод. А жаль, повесть действительно замечательная. В
отечественной фантастике уже давно не появлялось произведений подобного ро-
да. Она не только мастерски написана, но и оставляет у читателя давно уже,
казалось бы, забытое ощущение легкости и беззаботности, ощущение, что, в
конечном счете, все будет хорошо. Не смотря на то, что Лукьяненко и Буркин
не боятся описывать и вещи достаточно ужасные и отвратительные, вроде сва-
ривания фараона в кипящем масле, делают они все это так легко, словно иг-
раючи, что страшно или противно читателю не становится. Что-то похожее при-
сутствовало в ранних вещах Стругацких и в первых повестях Булычева про Али-
су - что-то ужасно наивное и в то же время согревающее и раскрепощающее чи-
тателя. Удивительно даже, что авторам удалось что-то подобное с банальным
сюжетом о петле времени, благодаря которой двое ребятишек попали сперва в
будущее, а оттуда - в Древний Египет, где им удалось спасти девочку, став-
шую впоследствии их матерью. Впрочем, написано все это настолько динамично,
что задуматься об этом просто нет времени - вещь читается на вылет.
Из многочисленных произведений самого плодовитого и талантливого дебю-
танта года минувшего "Г.Л.Олди" в данную номинацию вошли повести "Страх" и
"Войти в образ". Если вас интересует, как на данном этапе исторического
развития следует писать фэнтези, то очень рекомендую эти повести - потому
что, на мой взгляд, именно так писать и стоит. Удивительно, как сознание
человека индустриальной эпохи умудряется пропустить через себя сюжеты клас-
сической фэнтези, трансформируя при этом их в нечто вполне оригинальное и
соответствующее эпохе.
Повесть Павла Амнуэля "День последний - день первый" - первая за нес-
колько лет весточка, дошедшая до нас от автора из земли обетованной. По-
весть построена в форме философской притчи с библейской начинкой: Мессия
вновь является на Землю, чтобы предоставить ничего не подозревающему вопло-
щению всемогущего Господа очередную возможность выбора: существовать ли
этому миру дальше или же он этого не заслуживает? Сперва события разворачи-
ваются в постперестроечной Москве, судя по реалиям - года два-три назад.
Господь воплощенный в простом смертном, принимает решение что так жить
нельзя. Вселенная начинает в спешном порядке сворачиваться, грешники - один
за другим исчезать "по грехам своим", впадая напоследок в панику и безумие,
герой же, запустивший процесс, жутко мучается от раздвоенности, ибо вместе
с недостатками мира исчезают из реальности и все его достоинства, и, зна-
чит, ему придется вновь начинать с первозданного хаоса, с отделения Света
от Тьмы... И все было бы хорошо, если бы не поразительная антропоцентрич-
ность господнего восприятия Вселенной - и внимание его сосредоточено поче-
му-то лишь на одном виде животных, и представления о красоте и уродстве у
него чисто обывательские, и единственным, хотя и неудачным царем и венцом
природы он мыслит исключительно человека... Особенно хорош момент, когда
этот глубоко переживающий крах Десяти Заповедей тонкий гуманист взрывает
Сверхновую, дабы, уничтожив под корень динозавров, очистить плацдарм для
прогрессивных и многообещающих теплокровных. Как-то это не по божески, что
бы там не утверждал Павел Амнуэль.
И, наконец, последняя и самая значительная, по-моему, в этой номина-
ции повесть - "Знак дракона" Сергея Казменко. Высказывают мнение, что эта
повесть неоригинальна, так как, дескать, идею "дракона внутри каждого из
нас" первым высказал Евгений Шварц. Поскольку на самом деле возраст этой
идеи приближается к возрасту человечества, о праве первородства говорить,
на мой взгляд, не совсем корректно. То, что удалось сделать Казменко - ве-
ликолепно без всяких скидок. Эта повесть не только безупречна в своей стро-
го канонической форме и глубока по общечеловеческому содержанию, но и соче-
тает в себе лучшие черты жанра фэнтези, социальной фантастики и классичес-
кой дистопии.
Если в прошлом году в номинацию "Малая форма" входило достаточно
большое количество практически равных по своему качеству рассказов и корот-
ких повестей, то в этом году, по-моему, ситуация сложилась более однознач-
ная, и на сей раз отделить явных лидеров от аутсайдеров будет значительно
проще. Например, при всех своих достоинствах (которые, смею надеяться, у
них имею место быть), ни "День игры" А.Силецкого, ни "Мыс Дохлой Собаки"
А.Саломатова, ни "Пусть увядают сто цветов" А.Лежнева, ни даже "Войти в ре-
ку" Льва Вершинина не станут лауреатами премии ни при каком раскладе. Так
уж мне кажется. Остальные рассказы... Что ж, может быть. Все зависит от
вкусов тех, от кого на сей раз будет зависеть судьба претендентов.
Итак, рассказы.
"Иван Кублаханов" Виктора Пелевина - странно, что такие вещи не только
включают в номинации, но и печатают до сих пор в журналах типа "Меги". Это
- своеобразный поток сознания кого-то или чего-то, то ли еще не рожденного,
то ли рожденного, но так и не начавшего себя осознавать в полной мере.
Естественно, не фантастика, но по-своему - весьма и весьма...
"Женщина с диванчиком" Марианны Алферовой. В очередной раз описывает-
ся апофеоз того, что еще так недавно именовали "мещанским мировоззрением",
на сей раз выраженного в том, что роженицы предпочитают вместо банального
младенца произвести на свет диванчик или там телевизор.
"Плодовик" Владимира Вольфа - достаточно банальная по сюжету, но ос-
троумно и смешно написанная история на вечную тему "любопытному в дверях
оторвали нос на днях". Интереснее всего выглядит описываемое походя общес-
тво, представляющее собой нечто среднее между раннеамериканским фронтиром и
свободной конфедерацией.
Основное достоинство же "Чужих обычаев" Сергея Другаля заключается в
легком, приподнятом стиле, характерном доя большинства произведений этого
автора. Читать рассказ весело и приятно, перечитывать же хочется не очень.
Но поскольку совсем немногие умеют сегодня писать так легко и весело, как
Другаль, он, несмотря на всю наивность своих сюжетов, практически не имеет
конкурентов как автор классической оптимистической НФ.
"Человек человеку Лазарь" Александра Етоева - удивительно для него де-
мократичный по форме психологический боевик с ожидаемо-неожиданной развяз-
кой.
"Ковчег на Второй Линии" Николая Романецкого - философская притча,
описывающая очередной вариант конца света, после которого спасутся - при
помощи ангелов-пришельцев - только лишь невинные младенцы, не тронутые пе-
чатью разложения. Сильно попахивает "Днем Триффидов", но сочетание библей-
ской и научно-фантастической символики создает причудливую атмосферу тихо-
го локального апокалипсиса на одной отдельно взятой планете, атмосферу ро-
мана-катастрофы, ужатого до размеров рассказа. Что, впрочем, его отнюдь не
портит.
"Как вы мне все надоели" Далии Трускиновской - забавная, чрезвычайно
милая и типично женская фэнтези, блестяще удающаяся автору. Простенько, но
со вкусом. Рекомендуется всем нелюбителям дамской прозы, хотя это едва ли
их переубедит.
"Кощей Бессмертный - поэт бесов" Бориса Штерна - рассказ со своей
странной и загадочной историей. Очень пессимистичный - по сравнению с дру-
гими творениями Штерна. История о талантах, которые порой оказываются со-
вершенно иного рода, чем предполагалось, и одновременно сказочка о "лишнем"
человеке - это отнюдь не так весело, как может показаться, а даже напротив,
весьма серьезно.
"Псы и убийцы" Г.Панченко - рассказ, весьма сильный для дебютанта. Са-
мый главный судья для каждого из нас - собственная совесть, и если даже са-
мому бесчеловечному режиму удается воспитать людей так, что она у них не
молчит, то значит хотя бы в какой-то малой степени жертвы оказались ненап-
расными.
И, наконец, два рассказа, которые, как мне кажется, являются наиболее
вероятными кандидатами на премию в этом году: "Фугу в мундире" Сергея
Лукьяненко и "Суббота надежд" Евгения Маевского. Напечатаны они были, меж-
ду прочим, в одном и том же номере алмаатинского журнала "Миры". Короткая,
но чрезвычайно емкая по содержанию "альтернативка" Лукьяненко и фрагмент
объемистого философско-футуристического полотна Маевского чрезвычайно похо-
жи, на мой взгляд в одном: и там и там внимание прежде всего обращаешь на
удивительно удачное сочетание формы, в которой все это написано, и содержа-
ния, которое в это вложено. В самом деле: стилизация под японскую класси-
ческую новеллу у Лукьяненко - и переход России под юрисдикцию Японии; по-
весть в новеллах у умницы Маевского (вспомните, хотя бы "Возвращение") - и
новейший, с учетом всех коллизий последнего времени вариант утопии. Кто же
из авторов в конце-концов получит премию судить не берусь. Мне лично больше
нравится Лукьяненко, но читать Маевского было приятнее...
Одним словом, будем посмотреть.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Алексей ЗАХАРОВ
НОМИНАЦИИ: КОЕ-ЧТО ПО ПОВОДУ
Крупная форма
В этой категории обнаруживается наибольшее количество удачных произве-
дений. Возможно, это связано с тем, что в условиях рынка более рентабельно
издавать романы, а далее, по теории вероятности, если чего-либо много, то и
хорошего там больше.
"Клинки максаров" Ю.Брайдера и Н.Чадовича - вторая часть их многоро-
манного проекта "Дорога". Первый роман - "Евангелие от Тимофея" - был напе-
чатан в 1993 году в журнале "Фантакрим-МЕГА" и годом позже в нижегородском
издательстве "Флокс". Главный герой попадает, пройдя по "дороге" (переходу
между параллельными мирами) в мир господ-максаров. Мир, где избранным доз-
волено все, где все живое подвергается жутким трансформациям во имя прихо-
тей своих хозяев, где любой умертвляется лишь за мысль о причинении вреда
своим господам. Очевидно, что если в "Евангелии..." мы наблюдали гротескно
искаженную картину монархии, то в "Клинках..." перед нами олигархия. Описа-
ния этих форм государственного устройства намеренно искажены ради большего
эффекта. К сожалению, наряду с развитием идей первого романа, развитие по-
лучили и его недостатки. Некоторая торжественность стиля переходит в высо-
копарную тягомотину, склонность к подробностям... В общем, читать сложно.
Дорога уходит вдаль, куда еще она нас приведет?
"Заповедник для академиков" Кира Булычева входит в цикл "Река Хронос".
Хронологически, по мысли автора, он должен идти под третьим номером (пер-
вый роман - "Река Хронос", второй еще не написан). Роман состоит из двух
частей: "Как это было" и "Как это могло быть". Действие первой происходит в
пансионате под Москвой в 1939 году, где, на фоне дождливых осенних декора-
ций, разыгрывается вечная драма Моцарта и Сальери - Матвея Шавло и профес-
сора Александрийского. Шавло близок к созданию атомной бомбы, он собирает-
ся этим купить себе процветание при сталинском режиме. Профессор близок к
закату своей карьеры и успехи Шавло порождают у него зависть. К тому же, у
него есть повод для самооправданий: угроза создания бомбы - несомненная
опасность для всего человечества. Александрийский, будучи проповедником
принципа "не убий", совершает-таки убийство. Вторая часть: Шавло остается
жив - создает атомную бомбу, что влечет за собой цепь событий в чем-то на-
поминающих фарс. Объяснений происходящему может быть несколько: во-первых,
логично предположить, что на ответвлениях реки Хронос нарушаются привычные
нам причинно-следственные связи - например, Гитлер погибает вместе со своей
русской любовницей (добавлю, бежавшей из ГУЛАГа) во время бомбардировки
Варшавы; во-вторых, и мне кажется это более верным, для лучшего коммерчес-
кого успеха произведения. Но, к сожалению, то, что хорошо для коммерции, не
слишком хорошо для литературы. Первая часть в отдельности (кстати, она да-
же и выходила перед выпуском полного текста как самостоятельное произведе-
ние) гораздо приятнее.
"Отступник" Н.Дашкова - героическая фэнтези. Мир, созданный Дашковым,
очень близок к миру Майкла Муркока, чьи произведения о похождениях Вечного
Героя так широко распространены по просторам СНГ. Читается все это с удо-
вольствием, но, к сожалению, не дальше, чем до десятой страницы. Уж лучше
Муркока читать, чем его эпигонов.
"Повелитель марионеток" С.Казменко. Основной темой для творчества Каз-
менко является вопрос о влиянии информации на поведение групп и сообществ
людей. Роман описывает межзвездную империю, которая, манипулируя информа-
цией, охраняет свои устои. Разумеется, в таком государстве самые важные лю-
ди - Офицеры Связи. От лица одного из них и ведется повествование. В дет-
стве он столкнулся с жестокостью государственной машины, а когда вырос, ре-
шил ее уничтожить ее же собственным оружием. Для эксперимента им была из-
брана маленькая планета с населением всего в несколько тысяч человек. Но
как же тяжело осознавать, что за красивыми и точными расчетами следует ги-
бель людей, не неких неодушевленных единиц, а тех, с кем ты встречался каж-
дый вечер... Но бороться со злом можно только используя зло.
"Сказки о рыбаках и рыбках" и "Помоги мне в пути" - романы из цикла
В.Крапивина "В глубине Великого Кристалла". Пересказывать содержание не
имеет смысла в силу его однозначной известности для любого, прочитавшего
ранее хотя бы один роман Владислава Петровича. Синеокие мальчики, сумрач-
ные взрослые и добрые герои-Командоры переходят из книги в книгу без каких
бы то ни было изменений. Возможно, в этой изначальной заданности сюжетов и
таится секрет популярности повестей Крапивина.
"Солдаты Вавилона" А.Лазурчука. Роман соединяет в себе основные ветви
творчества автора. После прочтения книги серии "Новая фантастика" и романа
"Иное небо" оставалось ощущение недосказанности, ощущение того, что нечто
важное ускользнуло. "Солдаты..." вобрали в себя все. Сама структура романа,
включающая несколько разных сюжетов, лишь в конце сведенных в единое целое,
сливающихся в дорогу, по которой маршируют солдаты Вавилона, очень необыч-
на, но это кажется оправданным. Финал романа великолепен. На настоящее вре-
мя "Солдаты..." - лучшее, что написал Лазарчук.
"Сумерки мира" Г.Л.Олди. Это первая действительно удачная героическая
фэнтези написанная на просторах СНГ, и уже поэтому заслуживает пристально-
го внимания. Авторы не стали искать источник вдохновения в чьих-то извес-
тных зарубежных романах (как это сделал, например, Н.Дашков), а создали
свой собственный мир. Мир, где Бездне Голодных Глаз могут противостоять
только настоящие люди - люди не по биологической сущности, но по деяниям,
достойным человека.
"Я - не Я" А.Слаповского. Еще одна версия на тему "кому на Руси жить
хорошо". Герой получает возможность перемещаться из одного тела в другое,
чем с радостью и занимается на протяжении всего романа, становясь то под-
польным миллионером, то поп-звездой, то опустившимся алкоголиком. Прочитав-
ший роман может сделать гениальный вывод - "у всех свои проблемы". А в ос-
тальном - скучно.
"Я - мышиный король" А.Столярова. Взгляды А.Столярова на литературу
общеизвестны и ругать оные считается делом обыкновенным. Отрицание взгля-
дов автора переносится, к сожалению, и на его книги. Ругают то за холод-
ность стиля, то за крайние заумствования. Но недаром древние говорили, что
каждый найдет то, что ищет. История любви, задыхающейся в стылом и мрачном
городе лжецов, где герой погибает, а предатель торжествует. Город - кривое
зеркало нашего мира. Роман написан прекрасным языком, что сейчас встречает-
ся редко.
"Галактический консул" Е.Филенко. К роману есть одна претензия - то,
что это роман. Автор с непонятной целью объединил ряд хороших повестей в
один роман,- но, как известно, в литературе плюс на плюс не всегда дает
плюс. Один из отрицательных моментов, например,- практически полное отсут-
ствие второго плана. А по сюжету герой активно рефлексирует, что-то ищет...
Разгадка обещана во второй книге. Будем ждать.
"Там, где нас нет" М.Успенского. Этот роман (вернее первую его часть)
я прочитал позднее всех других вещей списка - возможно, поэтому впечатле-
ние и ярче. Такого у нас еще не писали. М.Успенский давно работает в жанре
сатиры. Его произведения "Чугунный всадник" или "Дорогой товарищ король",
конечно, хорошие вещи, но... Знаете, Аркадий Райкин как-то сказал, что су-
ществует смех двух видов: один - злобно-издевательский "хе-хе-хе", а вто-
рой открытый и веселый "ха-ха-ха". Так вот если в предыдущих вещах М.Успен-
ский обличал, укорял и т.д., то теперь автор просто смеется, и получается у
него ой как здорово.
Средняя форма
"Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками" Н.Брайдера и Ю.Чадовича
и "Спасатель" В.Моисеева. В обоих повестях вновь затрагивается тема кон-
фликта маленького человека и государственной машины. В обоих конфликт за-
вершается в пользу последней. К сожалению, уже написаны такие романы как
"Мы" Замятина или "1984" Оруэлла - чем тема практически исчерпана. Возмож-
но, кому-то будут интересны явные параллели "Стрел..." с "Одним днем Ивана
Денисовича" Солженицына, а кому-то - красивые описания природы Севера в
"Спасателе". В остальном же - увы...
"Калигари" Ю.Буйды. Еще одна история о приключениях великого сыщика
Шерлок Холмса. Теперь это "Шерлок Холмс и волки-мутанты". Здесь же оказы-
вается и патер Браун и т.д. Все хорошо, но один вопрос: "Зачем?".
"Знак Дракона" С.Казменко. Несомненно, лучшее из опубликованного авто-
ром. Над условно-средневековым городом нависает Знак Дракона, предрекающий
скорую гибель городу,- если не найдется храбрец, который выйдет на бой; от-
казавшийся же от этого права потеряет душу. Перед нами проходит череда го-
рожан - богатых и бедных, умных и дураков, храбрых и трусливых. Они делают
выбор. Что ж, каждому будет дано по вере его...
"Поселок кентавров" А.Кима. Основной тезис повести: все насилие, вой-
ны и т.д.- происходят от подавленной сексуальности. Мысль хорошая - правда
не новая, но зачем было писать большую повесть с подробным перечислением
кто, кого, куда и чем... Непонятно.
"Сегодня, мама!" С.Лукьяненко и Ю.Буркина. Оба автора хорошо знакомы
любителям фантастики самостоятельными публикациями, эта повесть - их пер-
вая совместная работа. Повесть получилась в меру веселой, в меру умной,- в
общем, хорошей. Но есть одно "но"... Повесть будет понятна только тем, кто
хоть немного разбирается в реалиях фэндома. Такое ощущение, что повесть на-
писана "для своих", а в свет выпущена на авось.
"Страх" и "Войти в образ" Г.Л.Олди. Повести входят в тот же цикл, что
и роман "Сумерки мира". К сожалению, на мой взгляд, роман - их лучшая вещь:
обе повести страдают повторами, а ощущение необычности мира уже притупи-
лось. Хотя, из того, что пишут в жанре серьезной фэнтези у нас, это - луч-
шее.
"Сон войны" А.Рубана. Одно из самых неудачных произведений в номина-
циях. Помнится, роман этого автора "Феакийские корабли" (пусть в урезанном
виде опубликованный в "Фантакрим-МЕГЕ") произвел прекрасное впечатление
нетрадиционной разработкой темы, ритмом повествования. О "Сне войны" можно
сказать, что от достоинств "Кораблей" здесь остался лишь ритм. Трудно по-
нять, для чего все писалось. Попали пассажиры поезда в параллельный мир -
мир войны. Все воюют, пассажирам неудобно. Но герои открывают секрет - мож-
но, оказывается преодолеть границы между мирами, находясь в состоянии тяже-
лого опьянения. Героически выдержав трудности похмельного синдрома, они
возвращаются домой. Здорово...
"Дорогой товарищ король" М.Успенского. Если роман "Там, где нас нет" -
это новое слово в творчестве М.Успенского, да и в сатирической фантастике
вообще, то "Дорогой товарищ король", увы, слово старое. Юмор вымученный, а
ситуация, по-моему, гораздо лучше описана в "Евангелии от Тимофея" Ю.Брай-
дера и Н.Чадовича.
"Ночь навсегда" А.Щеголева. Симпатичный триллер - но не более. Дей-
ствие развивается - интересно; закончилось - увы. Абсолютно ничего не запо-
минается.
Малая форма
"Человек человеку - Лазарь" А.Етоева. Право же, от этого автора стои-
ло ожидать большего. Обычная насыщенность его произведений философскими и
морально-этическими проблемами в данном конкретном случае была заменена
бойким сюжетом со множеством трупов. Что ж, для своего жанра очень неплохо,
но...
"До четырнадцатого колена" С.Казменко. Вновь и вновь С.Казменко пы-
тается понять: что заставляет хороших людей резко изменять свои взгляды,
получив власть? Почему вся их философия начинает сводиться к изречению од-
ного из Людовиков - "после нас - хоть потоп"? Главный герой выбирает свой,
страшный путь разрешения проблемы, но, как известно: "Свет - левая рука
тьмы"...
"Пусть увядают сто цветов" А.Лежнева. Рассказ опубликован в рубрике
"Дебют" - и это объясняет все: некоторую вторичность стиля, главные герои
производят впечатление старых знакомых и т.д. Впрочем, рассказ читается
легко, а для дебюта это уже хорошо. Будем ждать следующих публикаций.
"Фугу в мундире" С.Лукьяненко. Сюжет рассказа таков: какой-то юморист
вставил в бюллетень референдума вопрос: "Хотели бы Вы присоединения России
к Японии?" Разумеется народ ответил "да". И свалились на голову бедным
японцам полтораста миллионов Homo Soveticus. Можно читать наизусть танки, а
не петь похабные частушки. Можно носить кимоно, а не джинсы. Можно есть фу-
гу, а не картошку в мундире. Но - увы-увы - здесь русским духом пахнет. И
делает себе харакири ничего не понимающий японец, привыкший держать слово,
а русские... что русские? Халява жива...
"Суббота надежд" Е.Маевского. Всегда приятно открыть для себя нового
автора - тем более, таким рассказом как "Суббота надежд". Несомненно, глав-
ный претендент на получение премии. Пересказывать содержание, право, не
стоит: это надо читать, причем чем раньше - тем лучше.
"Псы и убийцы" Г.Панченко. Боевик с философским подтекстом. Вечное пе-
ремывание косточек теме "дружба собаки сильнее, чем любовь человека". Воз-
можно, спорить не буду. Рассказ прочитывается на одном дыхании, но, к сожа-
лению, потом как-то трудно вспомнить - о чем же там шла речь.
"Иван Кублаханов" В.Пелевина. Автор, как метеор взлетевший на Олимп
отечественной фантастики, в последнее время несколько сбавил обороты. Меня
не оставляет впечатление, что В.Пелевин несколько тяготится ролью "сверхно-
вой". К тому же, тема большинства его прошлых произведений - советская или
постсоветская действительность - утратила свежесть. Теперь В.Пелевин пишет
просто сюр. Сюр как сюр, что о нем еще скажешь? Мне не нравится.
"Зомбификация" В.Пелевина. Рассуждения о культе вуду, из коего выво-
дятся основы советской власти. Очень смешно, но уже очень надоело постоян-
ное издевательство над павшим львом. Действительно, наша жизнь настолько
бредова, что идея всеобщей зомбификации вполне проходит, а в остальном увы,
увы, увы...
"Мыс дохлой собаки" А.Саломатов. Сюр на темы советской действительнос-
ти. Более сказать нечего.
"День игры" А.Силецкого. Коротенький рассказ с ясно выраженной глав-
ной мыслью: "в войну играть нехорошо!!!" Где-то это уже звучало, не правда
ли?
"Войти в реку" Л.Вершинина. Изящный перепев всемирно известной исто-
рии о Вечном Жиде. Только главный герой осужден на скитания не за какие-то
грехи, а по собственной воле.
"Плодовик" В.Вольфа. Знаете, в шестидесятые годы очень были популярны
рассказы с ударной концовкой (например, большинство произведений Р.Шекли).
В большинстве случаев они развивались по схеме: "а вот еще был случай" - и
т.д. Сейчас попытки написать подобный рассказ выглядят смешными - тем бо-
лее, если автор просто повторяет сюжет с длинной бородой.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Юрий Флейшман
НЕ БОГИ, НО ЛЮДИ...
Хочется чего-нибудь такого, земного...
Песня из кинофильма "Эта веселая планета"
Пятнадцать лет назад, когда для меня в фэндоме ВСЕ только начиналось,
в самых страшных снах было невозможно себе представить, что наступит день,
когда я скажу сам себе: "Надоело! НАДОЕЛО!"
Надоело читать гладкие западные боевики: прочтешь двадцать страниц, и
можно остановиться, сэкономить уйму времени - все равно ничего нового из
текста извлечь не удастся. А их герои настолько однообразны, что закрады-
вается мысль о некой пресс-форме, с которой они изготовлены. Да и переводы
оставляют желать...
Как-то незаметно надоела и фэнтези. И она оказалась однообразной, а
кочующие из книги в книгу гномы, эльфы, благородные рыцари, прекрасные
принцессы, ну и конечно же - Белые и Черные маги, поначалу вызывавшие инте-
рес, быстро утомили. Я не говорю о лучших образцах этого жанра, но нельзя
же все время читать одно и то же.
С нашей фантастикой не лучше. "Страшилки" Петухова, порнотика Вилли
Кона, "славянский цикл" Никитина, головачевские эпопеи - наши русские Тар-
заны и Линзмены... Уж увольте-с, осетрина бывает только одной свежести.
Другой полюс - те кого относят к "Четвертой волне". Когда-то их произ-
ведения нравились мне, авторы были среди самых читаемых и почитаемых. Каж-
дое их новое произведение обязательно доставалось, читалось и немедленно
обсуждалось. Увы, те времена канули в Лету. Кто-то из них умер, кто-то пе-
рестал писать фантастику, кто-то стал мне просто неинтересен. А кто-то - не
без влияния рынка - "переквалифицировался в управдомы".
Как-то незаметно растерялось то светлое, что в произведениях Стругац-
ких согревало души в серости буден. "Широко же известный в узких кругах"
турбореализм холоден и колюч, в его заумных ледяных лабиринтах очень легко
заблудиться и ненароком себе что-то повредить. Я сильно подозреваю (поче-
му-то мне так кажется), что сокровищ там не отыскать, а сражаться с Мино-
тавром - так я вам не Тесей! Читатель ни с чем не должен сражаться, и уж
менее всего - с текстом.
Раньше считалось, что автор должен сражаться за читателя. Видимо, пи-
сатели-турбореалисты настолько обогнали свое время, что интересы и чаяния
простых, "неквалифицированных" читателей их уже не интересуют - они рабо-
тают в ВЕЧНОСТЬ!
Я не понимаю такой литературы! "Ну - объясните Флейшману - что он не
понимает!"
* * *
Господа!
В тот момент, когда вы останетесь наедине с бюллетенем, подумайте вот
о чем. Премия "Интерпресскон" - НАША премия. Присуждая ее, мы говорим о
том, что НАМ нравится, какие произведения МЫ хотели бы читать. Если ко-
му-то нравится турбореализм, в списке эти вещи есть. Я же предлагаю Вам го-
лосовать за "Галактического Консула" Евгения Филенко.
Немного истории: я практически не был знаком с творчеством Евгения Фи-
ленко до того момента, когда в "Поиске-87" наткнулся на его "Эпицентр".
Прочитал несколько страниц и вижу - вот ОНО! Я словно сам там побывал! Про-
читанный и перечитанный на одном дыхании, он вызвал во мне такое количес-
тво мыслей, чувств и переживаний, что немногие авторы до этого могли срав-
ниться с Филенко. Созданный им мир абсолютно не походил на миры моих люби-
мых писателей, полностью разрушал господствовавшие в фантастике тех лет
стереотипы, и в тоже время был гармоничен, непротиворечив и привлекателен.
Это было НЕЧТО!.. С тех пор я достал и прочитал почти все его опубликован-
ные произведения.
Последние годы я практически не покупаю фантастики, кроме новых изда-
ний Стругацких. Исключение было сделано только для "Властелина Колец". Но
надо ли объяснять мои чувства, когда я увидел "Галактического Консула" - о
котором давно слышал и ждал с нетерпением? Книга была тут же куплена и не-
медленно прочитана! Если кто-то этого еще не сделал - сделайте! Стоит кни-
га как плитка не самого лучшего шоколада, но уверяю Вас - удовольствия
больше и, самое главное, оно гораздо продолжительнее.
Почему я призываю голосовать за "Галактического Консула"?
Первое и, самое главное,- это герой. Константин Кратов, сорока одного
года от роду. Курсант, звездоход, ксенолог, плоддер, снова ксенолог. Но
прежде всего ЧЕЛОВЕК! Из плоти и крови. Со всеми достоинствами и недостат-
ками. Не безжизненный персонаж музея мадам Тюссо, а абсолютно для меня
реальный и живой. Читая роман, я видел Кратова, сопереживал и сопутствовал
вместе с ним, желал ему удачи. Такое "единение" читателя и героя встречает-
ся в нашей фантастике не часто.
От безусого юнца до опытного разведчика проходит он перед нами на
страницах книги; каждый эпизод романа раскрывает перед читателем какую-то
из черт его характера. Характера в движении.
Кратов - не супермен, хотя многие его поступки дают право на такую
оценку. Но это только на первый взгляд. Супермен не сомневается в своих ре-
шениях и не думает об ответственности за них. Кратову же решения зачастую
даются дорогой ценой. Полностью осознавая последствия своих решений, он
платит эту цену. И ему, кстати, полностью в соответствии с библейской муд-
ростью, еще "воздастся за дела его!"
Реальный человек в достоверной обстановке...
А описанная Филенко Галактика... Казалось бы, что можно сказать ново-
го? Мы уже столько читали... Сказал же ведь! И как сказал! "Ай да Филенко!
Ай да ...!"
И наконец - язык произведения. Во многом необычный: Филенко удалось
органично совместить живой литературный язык ХХ-го века, японскую и китай-
скую поэзию с искусственно сконструированными понятиями, социальными и тех-
ническими терминами иных времен и цивилизаций. Но читать роман до чрезвы-
чайности легко и приятно. А многочисленные связующие нити, отсылки и ассо-
циации с нашим реалиями - создают неповторимый колорит.
Я с нетерпением жду второй книги!
Все это стало для меня решающим! Предлагаю другим последовать моему
примеру!
По крупной форме "Интерпресскона-95" - голосуйте за роман Евгения Фи-
ленко "Галактический консул!"
***************************************************************************
*********************** Галерея герцога Бофора ****************************
Жюри премии "Странник" торжественно переносит "Зомбификацию" Пелевина
в категорию критики и публицистики.
Делегация лауреатов "Четырех Мечей" под конвоем шести Терминаторов
едет на творческую встречу в физкультурный техникум.
Брайдер и Чадович в один голос голосуют за разные произведения номина-
ционного списка.
Вячеслав Рыбаков в Красноярском аэропорту пытается пронести на само-
лет "Меч в зеркале" под видом закладки в книге "Свое оружие".
Преподобный учитель Секо Асахара публично пускает газы.
Из коллекции Андрея Лазарчука:
Триптих "Темные Силы Нас Злобно Гнетут"
1. Орки в сосновом лесу.
2. Назгул пролетел.
3. "Не жждали, горлум-горлум?"
Подборка "Классический сюжет"
1. Возвращение блудного джидая.
2. Премьера оперы "Конан, царь Киммерийский" на сцене Большого Импера-
торского театра.
3. Панночка открывает Вию глаза на гнусную сущность Хомы Брута.
Диптих "Турбосюрреализм"
1. Купание красного квадрата.
2. Отмывание черного квадрата.
***************************************************************************
************************** Посвящение в альбом ****************************
Андрей БАЛАБУХА
РАССУЖДЕНИЯ ВОКРУГ "Ы", или ФАНТАСТ ПОНЕВОЛЕ
I
Деяния самые что ни на есть микроскопические могут, если повезет (или
- не повезет) обернуться порой последствиями весьма значительными - тезис
этот смело можно отнести к числу трюизмов вроде бессмертного высказывания
тетушки мистера Финчинга: "По всей Дуврской дороге стоят мильные столбы" -
или нашего родного: "Волга впадает в Каспийское море". Так что ж с того -
не зря ведь сотню с лишним лет назад Ницше сетовал: "Человечество ни от че-
го не пострадало больше, чем от забвения банальных истин!" Избитая истина
становится лишь выносливее...
Об одном ленинградском филологе рассказывают - слышать мне довелось
несколько раз, от разных людей, но детали в основном совпадали - такую бай-
ку. Родился он в достославном Урюпинске (в те поры - еще даже не городе), а
когда пришел ему срок получать свой серпастый и молоткастый, шибко грамот-
ная совбарышня в ЗАГСе недрогнувшей рукой вписала ему в соответствующую
графу: "ыврей". Пустяк, скажете? Согласен. Ну разве что барышня оказалась
прозорливой и за четверть века предвосхитила главный тезис сторонников ра-
дикальной реформы русской орфографии: как слышится, так и пишется. Да не о
барышне речь. И пошло диковинное это словечко гулять по документам, попав
из паспорта в конце концов и в красноармейскую книжку, когда призвали наше-
го героя, только-только окончившего университет, на фронт. Фронт, окруже-
ние, плен... "Коммунисты и евреи - шаг вперед!" Вот тут-то описка и стала
судьбоносной. Возмутился инстинкт самосохранения, призвал на помощь врож-
денный авантюризм, взыграло ретивое - и, тыча перстом в четко обозначенное
на страничке "ы", филолог возмутился: "Да что ж это такое! Я вам не ка-
кой-нибудь масон пархатый! Я - представитель славного ыврейского народа,
обитающего в горных долинах Алтая и хранящего в своих генах чистоту древ-
ней арийской расы. Да, под натиском тамерлановых полчищ нам пришлось при-
нять ислам ("Эк, и с этим вывернулся!"), но культуру и кровь мы сохранили!"
И что вы думаете - поверили. И должностишку дали: призывать по радио своих
ыврейских соотечественников сдаваться и вступать в РОА. Что он и делал на
чистейшем ыврейском языке, алфавит, грамматику и фонетику которого сам же и
сочинил (филолог, не кто-нибудь!). Правда, крематорий-то он обманул, а вот
лесоповал - нет. Получил он в сорок пятом свои десять лет за измену родине,
и жалкие аргументы, что, мол, нет в природе никакого ыврейского народа, и
языка у него нет, так что только зря засорял он эфир своими обращениями,
кои, по сути, были идеологической антифашисткой диверсией, нимало не помог-
ли. И вернулся наш герой к своей любимой филологии только в пятьдесят шес-
том - хорошо хоть, живой...
В судьбе Михаила Веллера, о котором сегодня речь, роль той совбарышни
из ЗАГСа сыграл ленинградский критик, сотрудник отдела прозы журнала "Нева"
Самуил Лурье. Было это в 1977 году.
К тому времени Веллер уже года полтора, как ушел на вольные литератур-
ные хлеба и вполне профессионально сочинял понемногу, безжалостно и честно
ужимая романные замыслы до нескольких страниц, рассказы, которые, естес-
твенно,- типовая судьба нашего поколения - никто не печатал. Рассылал он
рукописи по всем мыслимым и немыслимым редакциям, откуда они рано или поз-
дно возвращались, прочитанные (а то и не прочитанные) со вмеру вежливым от-
казом - за исключением тех случаев, когда не возвращались вовсе, раство-
ряясь в небытии. Вот тогда-то, прочтя очередные Веллеровы творения, Лурье и
посоветовал автору отправиться со своими диковинными рассказами в семинар
молодых фантастов, что ведет в Союзе писателей Борис Стругацкий. "Все, что
вы пишите, никакая, конечно, не научная фантастика,- заметил Лурье и был
глубоко прав,- но больше вам деваться некуда". Вот так и вышло, что в ок-
тябре семьдесят седьмого на заседании семинара возник элегантный, поджарый
молодой человек с удивительно отточенными рассказами, которые все мы с удо-
вольствием читали и слушали, а потом с азартом обсуждали, более извлекая из
этих процессов пользу для себя, нежели даруя Веллеру такое, что ему стоило
бы наматывать на символический ус. Понемногу стал он числиться записным
фантастом, участвовал в таком качестве во всех региональных и всесоюзных
семинарах, благо фантастическое сообщество всегда было у нас более тесным и
дружелюбным, нежели остальные цеха, хотя отнюдь в этом кругу не замыкался и
сам принадлежности своей к жанру никогда не декларировал. Это сделали за
него. Впрочем, он и не слишком сопротивлялся.
В те годы молодому литератору опубликовать свои рассказы было труднее,
чем богатому войти в царствие небесное, и потому едва ли не все писа-
тельско-читательские отношения складывались в этом собственном, внутреннем,
полузамкнутом кругу. Здесь зарождались репутации, формировались оценки,
зрели мнения. И одно из них гласило: конечно, кроме фантастики Веллер еще
кое-что пишет - так что ж, имеет право, причуда гения. И хотя на деле все
обстояло как раз наоборот, маленькая буковка "ы", неосторожно оброненная
Лурье, надолго определила всеобщее отношение к Михаилу Веллеру.
II
При всей неисповедимости путей Господних не возьму на себя смелости
утверждать, будто Веллер - литератор, как говорится, от Бога. Более того -
рискуя быть обвиненным в кощунстве и святотатстве, дерзну тем не менее ут-
верждать, что он, на мой взгляд, писатель исключительно собственной милос-
тью; образцовый итог долгого и упорного процесса самосотворения.
Кто в детстве не мечтал "о подвигах, о славе"? Однако у подавляющего
большинства эта духовная корь проходит бесследно, и лишь в редчайших слу-
чаях осложнения дают о себе знать всю жизнь. У одних - зудом неудовлетво-
ренного тщеславия, понуждающим бравых генералов строчить неудобочитаемые
романы, а порнозвезд баллотироваться в парламент; у других - неуклонным
стремлением к раз поставленной цели, которое рано или поздно заставляет
осознать нехитрую истину, что подлинной ценностью обладает как раз сам про-
цесс, тогда как первоначальная цель - лишь колеблющаяся на дальнем горизон-
те сознания фата-моргана. Веллер - типический (насколько вообще такое мож-
но сказать о человеке) представитель этих последних.
Он был из читающих детей - что свойственно нашему поколению, познако-
мившемуся с КВНом (не масляковским шоу, а первым отечественным серийным те-
левизором - крохотный экранчик за лупоглазой водяной линзой) куда позже,
чем с книгой. Однако отношение него к печатному слову оставалось потреби-
тельским до двенадцати лет, когда на юного Мишу волею судеб упали первые
литературные лавры. Случилось это в Ленинграде, где на полгода осело семей-
ство, постоянно кидаемое по стране непредсказуемыми перемещениями от-
ца-военврача. Учительница в качестве сочинения задала на зимние каникулы
написать стихотворение о зиме. Написать стихотворение - ну не школа, а Цар-
скосельский лицей! Не зря, нет, не зря с такой нежностью вспоминает нынче
Веллер ту "дивную словесницу" Надежду Александровну Кордобовскую... Не
знаю, все ли двести сорок пятиклашек, получивших такое задание, его выпол-
нили. Но из тех, кто справился, лучшим был признан Миша. И зазвучал, запел
под сводами черепа трубный глас: "Могу-у-у!" Впрочем, "могу" - еще не зна-
чит "хочу".
И лишь годом позже, не в Питере, а в городе Борзя, райцентре Читин-
ской области, лежащем в шестидесяти километрах от стыка монгольской и ки-
тайской границ, теперь уже гордый шестиклассник Веллер задал матери сакра-
ментальный вопрос: "Сколько зарабатывает писатель?" - "Ну, трудно
сказать... кто как." - "А Шолохов?" - "Не знаю, наверное, много." В этот
момент и замаячила в туманной перспективе Достойная Цель. "Могу" соедини-
лось с "хочу". И когда после школы - оконченной уже в Могилеве и, разумеет-
ся, с золотой медалью - пришел черед решать, куда дальше, ответ был готов:
на филфак Ленинградского университета, на русское отделение: где ж еще мож-
но учиться тому, что связано с писательством и литературой?
Университет был, правда, не только профессиональной стезей, но и пу-
тем ухода от армейской службы. Дело тут вовсе не в пацифистских убеждениях
Веллера (таковых нет, а к оружию он питает явную слабость и со смаком рас-
сказывает, как еженедельно по пятницам отправляется в Таллинне в ближайший
тир, где вволю палит из боевых пистолетов), а также и не в боязни физичес-
ких трудностей - этого добра ему пришлось нахлебаться вдоволь, причем, как
правило, по собственному желанию. Просто он успел, по гарнизонам живучи,
оценить все прелести армейской службы и терять на нее три года не испыты-
вал ни малейшего желания. Хоть и представляется жизнь смолоду бесконечной,
он ощущал потребность торопиться, чтобы успеть пройти всю дорогу до Достой-
ной Цели.
Да и вообще формальное образование в глазах Веллера особого значения
не имело; не испытывал он неистребимого пиетета советского интеллигента к
университетскому "поплавку". Совсем недавно он признался мне, что живи тог-
да в нормальной, открытой стране - так не экзамены сдавал бы, а поступил бы
матросом на какой-нибудь трамп, ржавое корыто под дешевым флагом - мир пос-
мотреть, себя показать. А все остальное можно взять самообразованием. В
один из моментов формирования личности, видимо, попал ему в руки лондонов-
ский "Мартин Иден" - и сработал импринтинг, глубоко в подсознании сформиро-
вав стереотип Настоящего Писателя. Недаром же так часто поминается этот ро-
ман в различных веллеровских новеллах...
Что ж, страна была закрытой; но зато велика. И пока сверстники-соуче-
ники занимались в СНО, писали статьи, а потом сдавали кандминимумы и корпе-
ли над диссертациями, не стремившийся ни к академической, ни вообще к ка-
кой-либо, кроме как литературной, карьере Веллер в меру необходимости грыз
граниты, а все остальное время в холодные сезоны писал рассказы, а в теп-
лые - удирал "на волю, в пампасы". Пампасы были разные. Он охотился с про-
мысловиками в Долгано-Ненецком автономном округе на Таймыре, в бассейне Пя-
сины, в трех сотнях километров севернее Норильска. Строил узкоколейку в Ко-
ми (в рассказе "Узкоколейка", невзирая на всю его фантастичность, реально
все - от обстановки до фамилий героев). Работал на строительстве другой же-
лезной дороги - на Мангашлаке, перемахнув таким образом с южного берега Ба-
ренцевого моря на восточный Каспийского; а после еще валил лес на Терском
берегу (истинно "береговой брат"!) Белого моря. Гонял скот - из Монголии,
по Уймону - тысяча двести километров и три месяца по горам... Не всегда это
была работа - так, полгода он бичевал в Средней Азии, перебиваясь случайны-
ми заработками и питаясь чаще всего впечатлениями. Но, как правило, все эти
эскапады преследовали двоякую цель: во-первых, заработать на жизнь, потому
как Веллер изначально взял за правило никакой литературной поденщиной не
заниматься, добывая хлеб насущный только трудами рук своих и торгуя лишь
рукописями, сотворенными исключительно в порыве вдохновения, "когда божес-
твенный глагол до слуха чуткого коснется"; во-вторых же - посмотреть мир,
причем не по-туристки, вчуже, а включаясь по мере сил и возможностей в нез-
накомую жизнь, с головой погружаясь в новую среду. Причем, хотя впослед-
ствии многое из увиденного и пережитого тогда легло в тексты разных расска-
зов (и вы без труда различите это невооруженным, как говорится, глазом),
это был отнюдь не поход за сюжетами, но накопление опыта. Ведь что ни гово-
ри, а любому писателю нужен опыт не только интеллектуальный, эмоциональный,
духовный, но и чисто событийный, из коего вырастают в немалой мере все ос-
тальные. Джек Лондон, Мстиславский, Хемингуэй... В начале шестидесятых "па-
па Хэм" стал и долго оставался для большинства из нас фигурой культовой.
Первый его двухтомник, тоненькие "географгизовские" в бумажной обложке "Зе-
леные холмы Африки"... "Писатель не имеет права писать о том, чего не испы-
тал на собственной шкуре..." Лукавил, лукавил Хемингуэй, далеконько отсту-
пая от этого им же продекларированного пути; но мы-то о том позже узнали,
из грибановской библиографии, из иных прочих книг; а в сознании - да что
там, в подсознании - отложилось прочно. И Веллер отнюдь не был исключением
из этого правила. Наоборот, вольно или невольно, сознательно или без, он
всячески утверждал - не в чужих, скорее, в собственных глазах - такой свой
писательский образ.
Однако, четверть века - рубеж. Из первых, но ощутимый. Пора перехо-
дить к оседлому образу жизни и браться за дело всерьез. И в семьдесят
третьем году двадцатипятилетний Веллер начал оседать. Было это - без ленин-
градской-то прописки! - непросто, однако, пройдя немалый путь тропами как
прямыми, так и окольными, он обрел наконец истинно писательскую обитель -
восьмиметровую комнатушку под самой крышей (ну чем не парижская мансарда?)
одного из домов на улице Желябова. Но Питер - не Париж. Надо еще и служить
- пример Бродского перед глазами: писательство не есть общественно-полез-
ный труд, коли ты не член Союза писателей, а для всех, оным трудом не зани-
мающихся есть статья о тунеядстве. Да и зарабатывать надо... И устроился
Веллер младшим научным сотрудником в поселившийся в Казанском соборе Музей
истории религии и атеизма. Устроился младшим научным сотрудником, даже те-
му подготовил было, экскурсии... Но обнаружил вскоре, что в обязанности его
входит отнюдь не эта деятельность; пришлось стать на все руки мастером -
агентом по снабжению, первым замом столяра и вторым помощником завхоза. И,
отмаявшись так с год, продал-таки Веллер перо, уйдя во многотиражку фабри-
ки "Скороход" (журналистика все ж не литература - первородства, значит, не
продавал). Коллектив тут сложился славный - сплошь бывшие филфаковские
звезды, что, захлебываясь радостью горения, в жизни как следует устроиться
вовремя не позаботились. Правда, сегодня все они - всяк по-своему - немало-
го добились, не один Веллер, но то нынче, а тогда... Тогда газету делали; с
азартом, взахлеб. Судьба для отечественных литераторов, замечу, довольно
типичная - ну хоть Сергея Довлатова вспомните, например. Тот трудился во
многотиражке ЛОМО...
И все-таки газета - не для писателя; некоторое время этот ритм, этот
стиль жизни выдержать можно, но в какой-то момент надо решаться - и бро-
сать. И бросил Веллер. Заработал в очередной раз деньгу ковбойским промыс-
лом - и врос за стол. Писал, перепечатывал, рассылал, получал обратно...
Замкнутый цикл. Мартин Веллер. Да что там мистер Иден! Наши отечественные
редакции почтовым измором взять - никаким джек-лондонам не снилось... И да-
же в семьдесят седьмом, придя в семинар Стругацкого, где мы с ним впервые
встретились, не имел еще Веллер ни единой публикации. Лишь летом следующе-
го года в "Ленинградской правде" появилась его двухстраничная миниатюра,
озаглавленная в газете "Повесть", а в оригинале называвшаяся "Сестрам по
серьгам". Так в тридцать лет от роду, дебютировал наконец прозаик Михаил
Веллер.
Рассказец, замечу, не из тех, коими впоследствии Веллер стал бы хвас-
тать; но и стыдиться, надо признать, тут было нечего; так что радости от
дебюта ничто не отравляло. Ведь и Чехов не переиздавал многих рассказов
Антоши Чехонте... Но писал Веллер его - и еще серию подобных, среди кото-
рых, кстати, оказались и те, что потом вошли в его книги: "Кентавр", "Идет
съемка", "Плановое счастье" и "Хочу быть дворником", это вам не Миша Вел-
лерте - вполне сознательно, осуществляя очередной акт писательского само-
сотворения. Творческий же импульс к этому акту дал наш с Веллером общий
друг, покойный ныне питерский писатель, литературовед, переводчик, умный,
добрый, тонкий и обильно талантливый человек Игорь Бабанов. Как-то, зимой
семьдесят седьмого, он сказал: "Миша, вы делаете сейчас страшную ошибку. Вы
пишите замечательные рассказы, которые никто у нас не будет публиковать. И
на лбу у вас все явственнее проступает черная печать: "Пишет, но не печа-
тается". А это гораздо хуже, чем если бы вас не знали вообще. Нужно срочно
набирать публикации. Хоть в газетенках, где угодно - но напечатайте нес-
колько рассказов. Любых, хоть тех, о которых потом вспоминать не захочется.
Но все должны знать, что вы - печатающийся автор." Сюжетов на такой случай
Веллеру хватало - и вполне достойных, просто не из первого ряда, может
быть. И он, следуя бабановскому совету, быстро настрочил дюжину рассказов,
рассеял по редакциям - и юморески, миниатюры эти на удивление быстро про-
росли на страницах. Акт завершился под дружные аплодисменты.
Но, всерьез говоря, нужна была книга. Для всего: для писательской
карьеры, для самоутверждения, для того, наконец, что жизнь всякого писате-
ля - это, прежде всего, его книги. Только они и остаются, тогда как все ос-
тальное - газеты, журналы, альманахи - если не умирает, то впадает в летар-
гию, закутавшись в саван нежнейшей библиотечной пыли. Недаром же светлой
памяти Виталик Бугров одну из своих библиографий фантастики назвал "Погре-
бенные в периодике"...
Однако Ленинград для писателя всегда был городом трудным - может быть,
самым трудным в стране: литераторов несколько сот, а издательств - пальцев
на одной руке пересчитать хватит. И потому шансов издать сборник своих рас-
сказов у Веллера практически не было; иным из нас счастливого стечения об-
стоятельств ждать приходилось и по десять, и по двадцать лет. Одни - ждали.
Другие - искали обходных путей. Михаил ждать не мог - его самосозидание
требовало поспешать; требовало, добавлю, вполне обоснованно. И он решил уе-
хать.
Не хотелось. И связывали его с нашей Северной Пальмирой не только пол-
года школьных, а потом студенческие и следующие. Корни уходят куда глубже.
Здесь кончал Военно-медицинскую академию отец. И если б только! Еще его
пра-пра-пра-прадед, чья фамилия была Гордон, похоронен на Преображенском
кладбище. Рекрут из кантонистов, он выслужил все двадцать пять лет, после
чего, как инвалид, то бишь по современной терминологии ветеран, получил,
невзирая на вероисповедание, право проживания в столицах и обосновался в
Санкт-Петербурге. Такие корни обрывать больно. "Это единственный мой
город,- не так давно признавался мне Веллер,- и по моему святому убеждению
- лучший город в мире. Нет такого второго - нигде, и чем больше видишь, тем
лучше это понимаешь. Город, по которому просто пешком ходить, смотреть -
счастье... Но - писательская самореализация требовала. Он примерился к Пет-
розаводску, провел рекогносцировку в Риге; но в итоге - благодаря случайно-
му знакомству с прекрасным эстонским прозаиком и драматургом Тээтом Калла-
сом (впрочем, такому ли уж случайному? Как говаривала одна моя знакомая,
"не мир тесен - прослойка тонка") - перебрался в Таллин (тогда еще с одним
"н"). Правда, медом и там оказалось не намазано. Пришлось, то сотрудничая в
газете, то перебиваясь иными способами, ждать вожделенной книги еще четыре
года. Но вот он, наконец, вышел - сборник рассказов "Хочу быть дворником".
Когда-то, в школьные еще годы, Веллеру казалось: достаточно опубликовать
несколько блестящих рассказов и все заметят, и на улицах узнавать станут, и
двери распахнутся в сияющий эдемский сад-огород... И вот, рассказы опубли-
кованы, в нынешнем, восемьдесят третьем году, даже книга вышла, а дорога к
райским кущам по-прежнему немеренная, и - странное дело! - кажется это не
трагедией, а нормальным ходом событий; ибо не блаженный тот вертоград стал
теперь уже целью, а обрел самодостаточность и самоценность процесс. Творил,
творил из себя Веллер Настоящего Писателя - и это ему удалось.
Были потом новые книги. "Разбиватель сердец", "Приключения майора Звя-
гина", "Легенды Невского проспекта" - называю не все, за десяток лет,
статья ведь не библиографический справочник. И известность пришла - не так,
как в детстве мнилось: "наутро он проснулся знаменитым" - но пришла; если
раньше, в ленинградские годы, была это, пользуясь афоризмом Бориса Слуцко-
го, "широкая известность в узких кругах", то теперь обрел писатель Веллер
собственного читателя - и немалый, замечу, электорат. И уже ездил он чи-
тать лекции о русской прозе в Италию и Данию... Но, думаете, процесс само-
созидания его закончился? Ничуть не бывало. Не может такого быть с писате-
лями - или не писатели они. Вот только о следующих актах сего процесса - в
другой раз и в другой книге.
А сейчас - не только об авторе, но и об его прозе.
III
Как удивительно схожи в чем-то оказываются порой даже очень разные лю-
ди! Помню, года два назад, когда я писал предисловие к книге не то киевля-
нина с Молдаванки, не то одессита с Крещатика, обаятельного и веселого фан-
таста Бориса Штерна, он попросил меня сделать некую оговорку. И теперь Вел-
лер, едва речь зашла о статье, повторил чуть ли не слово в слово: "Только,
пожалуйста, Андрей, упомяни, что, строго говоря, это все не фантастика и,
тем более, не научная фантастика. Это самая обычная проза с элементами фан-
тазии, взлома реальности, что искони присуще художественной литературе. В
"Преступлении и наказании", есть, конечно, элемент криминального романа, но
ведь никто же его детективом не назовет..." Вот я и упомянул. А теперь -
давайте разбираться, поскольку вот так, сама собою, вновь с дивной отчетли-
востью возникла - крупным кеглем, жирным курсивом - та самая буква "Ы".
Прежде всего - о фантастике научной. По сути дела, родилась она в
прошлом веке, с промышленной революцией, и с тех пор из горчичного семени
жюль-верновского "романа в совершенно новом роде, научного романа" вымаха-
ла в огромное древо, имеющее не только пышную крону, но и - подобно банья-
ну - множество дополнительных стволов, ее поддерживающих. Он вовсе не уди-
вителен, этот бурный рост, ибо соответственнен столь же лавинообразному
научно-техническому прогрессу, который перестал быть уделом затворников
бертольдов шварцев и трагических одиночек дени папенов, прямо или косвенно
войдя во всякий дом. А раз явилась в мир новая сила - там уж судите, как
хотите, благостная или злая, не суть важно,- литература не могла ее игнори-
ровать. Ее и последствия ее вмешательства в нашу жизнь.
Само собой, НФ - область художественной литературы, а потому в лучших
своих произведениях (о прочих - и речи нет) интересовалась всегда не голы-
ми проблемами, но человеком, живущим в мире, этими проблемами исполненном.
Однако взаимосвязь НФ и НТР несомненна. Вот от нее-то, от связи этой, почи-
тая оную за сиюминутность, и отрекаются Веллер, Штерн и многие иже с ними,
поскольку обращаются в творчестве своем исключительно к проблемам вечным.
Справедливость подобного отречения сомнительна - и самые что ни на есть
вечные проблемы на любом материале исследовать можно. Но на свою позицию
имеет право каждый. И не уважать этой воли нельзя.
А теперь давайте-ка вспомним, что неуклюжее словосочетание "научная
фантастика" - калька с английского science fiction, введенного в обиход
"отцом американской НФ" Хьюго Гернсбеком, автором бессмертного "Ральфа 124
С 41 +"). И описывается этим термином лишь часть огромной фантастической
литературы. Да и вообще, он мало-помалу выходит из обихода, сменяясь опре-
делением "твердая фантастика". А рядом с нею существуют иные области, кото-
рые не имеют пока устоявшихся наименований; всяк тут упражняется на свой
лад - кто про "магический реализм" говорит, кто про "турбореализм", кто про
fantasy, кто про "фантастический реализм"... И все от желания отречься от
гернсбековского наследства. Так его же никому и не навязывают! Но разве го-
рестная история о том, как с лица майора Ковалева сбежал своевольный Нос -
не фантастична? И не фантастика ли гоголевский же "Портрет"? Или "Портрет
Дориана Грея" Оскара Уайльда? Разумеется, никакой сумасшедший паспортист от
литературы даже не попытается дать этим произведениям и их авторам постоян-
ную прописку во граде НФ. Никому не придет в голову отделять их от main
stream, "большой литературы". Но становятся ли они от этого менее фантас-
тичными?
Грешен, мне эти провозглашения манифестов, утверждения жанровых опре-
делений, выливающиеся порой (выливающиеся - слово не столь образное, сколь
терминологически-точное, поскольку льются тут в немалом количестве самые
разнообразные жидкости - от чернил до помоев) в литературные баталии, пред-
ставляются детскими играми взрослых людей. К счастью, Веллер к числу воите-
лей не принадлежит. Он просто проводит разграничение: "Здесь все опреде-
ляется соотношением элементов в тексте и той нагрузкой, которую эти элемен-
ты несут. В научной фантастике элемент именно научный или наукообразный -
суть необходимый или основополагающий, тот стержень, на который нанизывает-
ся все повествование. Так в уэлсовской "Машине Времени" сам аппарат - суть
основа всей литературной конструкции романа. А когда фантастический эле-
мент суть некоторый доворот остранения во взгляде на действительность, ко-
торый позволяет взглянуть на нее с нетрадиционной, нетрафаретной стороны,
изобразить жизнь в некоем преломлении, как жизнь не совсем в формах привыч-
ной жизни - то это уже вовсе не научная фантастика, а просто литература с
этаким фантастическим доворотом."
Подозреваю, "литература с фантастическим доворотом" так же не может не
относиться к общей области фантастики, как и собственно НФ. И с этой точки
зрения Веллер несет-таки на себе то клеймо в виде буквы "ы", что разглядел
некогда на его лбу Самуил Лурье. Да, фантастика его отнюдь не научна. Так
что с того? Позволю себе усомниться в том, что фантастическое начало высту-
пает у него лишь в роли некоего доворота. Не превратись майорский нос в до-
вольно противного, прямо скажем, господина, а веллеровский кошелек - в
столь же малоприятную личность, и что останется от обоих произведений?
Прах... Так что и здесь фантастическая посылка - стержень, только из иного
материала выточенный. Но тут уж только конструктору определять - где какая
ось нужна. Нам с вами важно, что - ось.
Однако довольно о дефинициях.
Гораздо важнее другое. То, как веллеровская проза сделана. Я созна-
тельно употребляю именно этот глагол, ибо Веллер, по-моему, начисто лишен
сакрального отношения к тому, что пишет. Это работа, которой он обучил се-
бя в совершенстве; мастерство, секреты коего постиг. Конечно, сам процесс
постижения и научения открыт, положить ему (и себе) предела тут невозможно.
Зато можно говорить о степенях, и мишина - несомненно, высокая.
Хемингуэя мне в нашем нынешнем разговоре пришлось уже поминать. Позво-
лю себе сделать это еще раз. "Я пишу, стоя на одной ноге,- подарил как-то
одному из интервьюеров очередной афоризм "папа Хэм",- а вычеркиваю, сидя в
кресле." Максима сия также укоренилась в Веллеровском подсознании. Впрочем,
тут можно вспомнить и еще одну - роденовскую: "Я просто беру каменную глы-
бу и отсекаю все лишнее." В литературе лишь приходится сперва самому тво-
рить глыбу, а потом уже безжалостно отсекать от нее лишнее. И должен приз-
наться, среди нашего брата немного сыщется авторов, способных на такую без-
жалостность к своему тексту, как Веллер. Именно поэтому его проза обладает
столь большим удельным весом: каждое слово многократно выверено, и ни одно-
го лишнего нет. Даже там, где на первый взгляд они кажутся лишними, где
возникает на миг ощущение, будто сказано как-то странно и коряво, стоит
приглядеться повнимательнее - ан нет! Иначе-то невозможно. Ибо нарушится
враз ощущение живой речи - особенно чувствуется это в "Легендах Невского
проспекта"... По той же причине никак не может Веллер перейти от новеллис-
тике к более крупным формам - повести, роману. Ведь даже его "Майор
Звягин", хоть романом и назван - издателем,- но на самом-то деле являет со-
бой новеллистический цикл, что-то вроде джек-лондоновского "Смока Белью".
Позволю себе крохотное отступление. Хотя приключения бравого майора от
военно-полевой хирургии в этом сборнике и не представлены, поскольку к фан-
тастике воистину не относятся, не могу не сказать об этом персонаже - очень
уж он для Веллера показателен. Не знаю, числит ли сам автор господина Звя-
гина в своих любимцах - или, может быть, ненавидит, как сэр Артур Ко-
нан-Дойл Великого Сыщика с Бейкер-стрит; все собирался спросить, да как-то
не получалось... Но в том, что для веллеровской ментальности товарищ майор
- фигура весьма значительная, ни минуты не сомневаюсь, ибо в нем - ключ к
самому Веллеру. Подобно тому, как творит и пересотворяет своих "клиентов"
Звягин, породивший его автор выступает таким же демиургом, причем не только
по отношению к собственному сочинению, но и к себе. С дивной андрогиннос-
тью он сам себе Звягин и сам себе пациент...
Вернемся, однако, к веллеровским текстам. Как и всякого нормального
писателя эпическое пространство крупной формы не может его не влечь. Но...
Стремление втиснуть максимум смысла в минимум объема выстраивает на пути
Веллера такую линию Мажито, что никаким фортификаторам и не снилось. И по-
тери при ее штурме достигают величины весьма значительной. Вот лишь один
пример. Замысел, первоначально предназначавшийся для рассказа, начал вдруг
разрастаться у Веллера - и в конце концов, изрядное время спустя, обернул-
ся двенадцатилистовым (то есть двухсотсемидесятистраничным, если приводить
к нормальной машинописи) романом. Не знаю, выстукивал ли его Миша, стоя на
одной ноге, но когда он сел в кресло и принялся вычеркивать... "И от две-
надцати листов у меня осталось три,- рассказывал он.- Причем в моем пред-
ставлении, вся суть, все содержание, все эпизоды, подробности, детали, раз-
мышления и так далее - все осталось. Вот я и оставил в подзаголовке "лите-
ратурно-эмигрантский роман", потому что в моем представлении это - если
объема не считать - полновесный роман". Насчет полновесности - спорить не
стану - иначе не попал бы "Ножик Сережи Довлатова" (а речь о нем) в номина-
ционный шорт-лист на Российскую Букеровскую премию 1995 года; дадут ему
премию, не дадут - уже сам факт такого выдвижения говорит обо многом. И это
ведь еще цветочки. Другой - и намного раньше - сюжет для романа вылился в
итоге в рассказ "Свободу не подарят", опубликованный еще в первом веллеров-
ском сборнике "Хочу быть дворником"; так рассказ тот и вовсе страницы на
две-три. Но вся идеологема романа там присутствует. "Кому охота - может
раскодировать," - заметил, когда мы говорили на эту тему, Веллер. Такая
беспощадность к собственному детищу, на мой взгляд, отдает каким-то чудо-
вищным писательским мазохизмом, но в то же время не может не вызывать ува-
жения. И еще - она-то и делает Веллера Веллером. Хотя в глубине души я все
же надеюсь, что когда-нибудь он станет садистом - и вдарит по читателю пол-
нообъемным романом. Дай-то Бог!
IV
А сейчас, напоследок, давайте вернемся на минутку к тому, с чего нача-
ле - к букве "ы".
Надо сказать, она вообще играет несоразмерно большую роль в отечес-
твенном искусстве. Вспомните хотя бы веселившую добрых два поколения "Опе-
рацию "Ы" вкупе с другими приключениями Шурика; или - голого вепря Ы из
"Трудно быть богом" Стругацких... Помню, Святослав Логинов, замышляя свое-
го "Многорукого бога далайна", сетовал, что нигде чукотско-русского слова-
ря сыскать не может: "Дивный язык, в нем "ы" много, а я люблю ее трепетно и
нежно..." В итоге пришлось для создания языковой атмосферы романа вос-
пользоваться все же монгольским, где изобилует "ё", а не "ы", но позыв-то
был... И даже в чужом и загадочном валлийском языке звук, именуемый "тем-
ным и", и который никто, кроме валлийцев якобы и произнести не в силах,
оказывается на поверку нашим родным русским "ы". Тем самым, что сыграло ро-
ковую роль в жизни ленинградского филолога, о котором я рассказывал в нача-
ле.
Тот ведь поневоле оказался представителем гордого, хоть и малочислен-
ного народа, несущего в генах наследие древних ариев. Спасибо, конечно,
совбарышне из ЗАГСа, но ведь рукой-то ее водила Судьба.
Вот и Михаил Веллер стал фантастом поневоле, неосторожно последовав
совету прозорливого (нельзя не признать) Лурье. А там уж пошло-поехало са-
мо собою: приняло его в свои ряды гордое племя фантастов и любителей фан-
тастики, полюбило, обласкало - и уж не отпустит вовек. Это - тоже Судьба.
От которой, как известно, не уйдешь.
Да и надо ли?
***************************************************************************
*************************** Вечный думатель *******************************
Сергей БЕРЕЖНОЙ
ЛЮБОВЬ К ЗАВОДНЫМ АПЕЛЬСИНАМ
В российской фантастике большие перемены. Грозная "четвертая волна",
вспухшая еще в начале восьмидесятых, сначала потеряла большую часть мощи от
удара о тупые волноломы госкомиздатов, после раздробилась о рыночные пирсы
и то, что она вынесла на книжные лотки, можно пересчитать буквально по
пальцам. Но зато - какие имена!
Вячеслав Рыбаков. Писатель от Бога. Пишет мало, но практически все, им
написанное, неправдоподобно талантливо. Как соавтор сценария фильма Конст.
Лопушанского "Письма мертвого человека" получил Госпремию РСФСР. Издал по-
ка две книги: роман "Очаг на башне" в некогда нашумевшей серии "Новая фан-
тастика" и сборник "Свое оружие". И то, и другое сейчас в принципе невоз-
можно достать: разошлось по любителям. Сам себя считает невезучим: беско-
нечно долго не может выйти четыре года назад подготовленный сборник "Пре-
ломления", тормозится книга в серии "Русский роман"... И в то же время -
опубликованный в "Неве" новый роман "Гравилет "Цесаревич" (произведение, на
мой взгляд, очень сильное) получает престижнейшую премию Бориса Стругацко-
го "Бронзовая улитка" как лучший фантастический роман 1993 года. И пренеб-
режительно игнорируется номинаторами Букера...
Андрей Лазарчук. Автор, поразительно интересный для наблюдения: начал
с несложных по форме, но глубоких философских рассказов, в повести "Мост
Ватерлоо" перешел к социально-психологической литературе, потом напечатал
жесткий триллер "Иное небо" (профессиональная премия "Странник" 1994
года)... Напечатанный в новом литературном журнале "День и ночь" роман
"Солдаты Вавилона" (завершающая часть трикнижия "Опоздавшие к лету"), похо-
же, произведет в литературе большой шум - экспериментальная по форме фило-
софско-мировоззренческая проза такого масштаба появляется далеко не каждое
десятилетие. Впрочем, шум будет лишь в том случае, если литературный истеб-
лишмент снизойдет до чтения "этой фантастики"...
"Эта фантастика", впрочем, давно и прочно осознает, что "толстая" ли-
тературная периодика скорее предпочитает публиковать посредственные реалис-
тические произведения, нежели талантливый, но "не вполне реалистичный" ро-
ман. Более того: современное литературоведение просто не готово восприни-
мать современную фантастику. Как это ни парадоксально, профессиональным
критикам не хватает профессионализма, когда они берутся говорить о произве-
дениях, скажем, Стругацких. Уровень мышления нужен другой. Не выше, не ни-
же - просто другой.
Та же история с романами и повестями Андрея Столярова. Он любит рас-
сказывать одну историю из своей биографии. В самом начале восьмидесятых он
предложил издательству "Молодая гвардия" (тогда лишь оно более-менее регу-
лярно издавало отечественную фантастику) сборник. Рукопись ему вернули с
сопроводительным письмом, из которого следовало, что повести его прочитаны,
но совершенно не восприняты. Пожав плечами, Столяров предложил тому же из-
дательству рассказы, которые считал неудачными. На этот раз ответ был бо-
лее благожелательный. Из чисто спортивного интереса Столяров отослал в "Мо-
лодую гвардию" свои ученические рассказы (у каждого автора есть папка, в
которой хранятся первые опыты - писатели вообще народ сентиментальный). И
получил в ответ следующее: "Ну вот! Можете же, можете! Удивительно быстро
прогрессируете, как писатель!"
К сожалению, как дальше "прогрессировать" в эту сторону Столяров прос-
то не представлял. И книжка в "МГ" так и не вышла... Зато вышли другие.
Сборник "Изгнание беса" получил премию "Старт" как лучшая дебютная книга
фантастики, медаль имени Александра Беляева, два рассказа из него - чита-
тельскую премию "Великое Кольцо". А сборник "Монахи под луной", в конце
концов, оказался премированным буквально насквозь: одноименный роман - пре-
мия Бориса Стругацкого, повесть "Послание к коринфянам" и рассказ "Ма-
ленький серый ослик" - премия "Странник"... Пишет Столяров, как правило,
вещи очень мрачные по настроению, его мир - царство Апокалипсиса. И, в то
же время, он тонкий стилист: проза его холодна и совершенна, как повер-
хность полированного стального шара...
Поразительно, подумает непредубежденный читатель. Поверить автору
статьи, так эти писатели должны популярность иметь немереную,- вон пре-
мий-то сколько! А о них, вроде, и не слышно ничего... Может быть, подумает
непредубежденный читатель, для фантастов они, эти писатели, и хороши, а вот
по сравнению с Большой Литературой (он так и подумает, непредубежденный чи-
татель: оба слова с большой буквы) - не тянут...
Странные представления сложились у наших читателей о фантастике. "По
сравнению с Большой Литературой вся фантастика чиха не стоит - все эти
звездолетные бои и чудовища с колдунами..." Фантастика - слово почти руга-
тельное. Ее либо любят и ценят, либо презрительно или равнодушно игнори-
руют - всю разом, всю без разбору. Вот попробуй назвать Булгакова фантас-
том - да это же воспримут почти как оскорбление! "Как?! Булгаков -
фантаст?! Да как же вы его смеете равнять со всякими там..." - и дальше пе-
речисляют, с кем. А я, изволите ли видеть, никого ни с кем не равнял. Я,
знаете ли, сказал, что Михаил Афанасьевич фантастические произведения пи-
сал. Или вы полагаете, что "Мастер и Маргарита" - кондовый реализм? А "Ро-
ковые яйца" - что, РСФСР действительно переживала "куриный кризис"? На что
же вы, батенька, обижаетесь?
И что это вы, вообще, за деление придумали: Большая Литература - это,
значит, хорошо, а фантастика - стало быть, плохо... Что, в Большой Литера-
туре графоманов нет? Или в фантастике - литературных шедевров? Что? Есть?
Тогда какого лешего кривить губы при виде звездолета на обложке - может,
это Лем! Или презрительно морщить нос от марсианского пейзажа на другой -
может, это Брэдбери! Или хихикать от супермена в одних шортах на третьей -
может, это Стругацкие!
Просто не знаю, кого благодарить за то, что сидят фантасты - все, га-
музом! - в этой загородке с оскорбительной надписью "не Большая
Литература". Может, господина Хьюго Гернсбека, создавшего в 1926 году пер-
вый специализированный журнал НФ? До этого момента никому и в голову не
приходило выделять фантастику в отдельную епархию. Мэри Шелли - литература.
Уэллс - литература. Олаф Стэплдон, Карел Чапек, Олдос Хаксли - литература.
Но это уже, скорее, по инерции. А вот Теодор Старджон - это, знаете ли,
фантастика. И Урсула Ле Гуин - извините, тоже. А вот Оруэлл - наш, Оруэлла
мы фантастам не отдадим. И Борхеса - тоже.
А может, товарищей из ЦК КПСС благодарить? Тех, которые в приказном
порядке обязали некогда советскую фантастику быть близкой народу, понятной
ответственным работникам и звать молодежь во втузы и светлое будущее? Те,
которые вышвырнули в Париж Евгения Замятина, тщились сделать Булгакова мел-
ким чиновником, отказывали жене Александра Грина в праве быть похороненной
рядом с мужем, ломали в лагерях Сергея Снегова, травили Стругацких, возно-
сили графоманов - что в фантастике, что в прочих областях литературы,- оди-
наково конфисковывали рукописи - и у Василия Гроссмана, и у Вячеслава Рыба-
кова...
Есть такой литературный метод - фантастика. Как любой литературный ме-
тод, как любое литературное направление, его можно рассматривать как от-
дельный предмет исследования, профессиональных интересов. Но с какой стати
именно этот метод стал объектом пренебрежительного отношения, а люди, в нем
работающие, все разом попали в литераторы второго сорта?
Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и Гамильтона,
равно как и ныне здравствующих Казанцева, Медведева и Ван Вогта. Мне обид-
но за Стругацких, произведения которых не понимают второстепенные литерату-
роведы, берущиеся о них писать - а литературоведы высшего класса либо счи-
тают это делом ниже своего достоинства, либо (как великолепный исследова-
тель А. Зеркалов) некогда начав, в конце концов отступаются - негде печа-
тать такие работы... Мне обидно за Вячеслава Рыбакова, который никогда в
жизни не сумеет мало-мальски достоверно описать какой-нибудь "сопростран-
ственный мультиплексатор", но воспринимается критиками так, будто он пишет
книги о роботах. Мне обидно за Андрея Лазарчука, чьи философские концепции
уже не в состоянии воспринять традиционная аудитория фантастики - а другой
аудитории у его книг нет. Мне обидно за Андрея Столярова, который сам вы-
нужден подводить литературоведческую базу под то направление, в котором он
работает - ибо знает, что ни один профессионал за это не возьмется. Не по-
тому, что эта задача ему не по плечу, а потому, что слишком много чести -
сравнивать Столярова, скажем, с Дюрренматтом...
Мне обидно за многих авторов, которых я здесь не назвал. Или вы думае-
те, что в России нет авторов, достойных упоминания в одном ряду с Рыбако-
вым и Лазарчуком?..
Но мне не хватило места даже на упоминание о них. Ведь нужно еще ска-
зать о том, ПОЧЕМУ возникло это литературное гетто.
Потому лишь, что часть фантастики, сознающая себя не просто развлека-
тельным чтивом, всегда занималась проблемами, которые реалистической лите-
ратуре просто не под силу. Кто из реалистов сумел осуществить социальное
моделирование в тех же масштабах, что и Лем? Никто - разве что отказавшись
от своего реалистического инструментария. Как средствами реалистической ли-
тературы сделать роман о взаимоотношениях не человека с человеком, а, ска-
жем, человечества с другим человечеством? Или дать новую философскую кон-
цепцию развития цивилизации?
Большая часть этих проблем далека от повседневности, которой живет ли-
тература реалистическая. Естественно, что и литературоведы, занимающиеся
ею, пытаются и фантастический роман оценивать по тем же самым критериям. А
с какой стати? Художественные задачи - принципиально другие, художествен-
ные средства - тоже... И, как правило, критики просто не в курсе этих за-
дач и этих средств. Как следствие - ксенофобия ко всей фантастике. (Кстати
- именно проблема ксенофобии стало одной из базовых тем НФ).
Фантастике, по-видимому, нужны свои профессиональные литературоведы...
Сказал - и сам испугался. Свои литературоведы - это же снова оно, гет-
то... Замкнутый круг? Что же - фантастика и далее будет обречена на изоля-
цию? Свои критерии, свои критики, свои читатели - все отдельное?
Увы, похоже, что так. По крайней мере, до тех пор, пока не станут пов-
седневностью контакты с иными мирами, путешествия во времени, объединенные
сознания и кибернетический разум. Тогда всем этим займется литература реа-
листическая.
А фантастика - она и тогда будет идти впереди.
И жаловаться на то, что ее считают литературой второго сорта...
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Антон ПЕРВУШИН
ФЭНТЕЗИ НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВУ
Автор предлагаемой вниманию уважаемой публики статьи вовсе не призы-
вает считать свои чисто гипотетические построения истиной в последней ин-
станции. Это лишь опыт, попытка взглянуть на причины феноменальной популяр-
ности фэнтези, хоррора и литературы беспокойного присутствия под несколько
другим, нетрадиционным углом. Опыт этот предпринят не для того, чтобы за-
деть, как-то оскорбить поклонников перечисленных жанров; нет у Автора и на-
мерения этой статьей как-то противопоставить себя писателям, имена которых
упоминаются в тексте; просто Автор надеется, что его опыт поможет искушен-
ным исследователям ответить на вопрос, стоит ли что-то НОВОГО ждать нам от
этих жанров?
* * *
Обдумывая свою конструкцию, я понял, что в первую очередь нужно будет
разобраться с терминологией. Итак, что такое:
а) МЕТАЭГО
Под Метаэго понимается нечто общественное СОЗНАТЕЛЬНОЕ, возникающее
паутиной эфемерных связей между индивидуумами, объединяя их в единое сущес-
тво, живущее и действующее по своим малопонятным законам. Синонимов у тер-
мина предостаточно (от примитивного "коллективного разума" до экзотических
"ГОЛЕМА" и "АППАРАТА"), но мне почему-то больше нравится этот: лаконичный
он такой. На нем и остановимся.
б) ПСИХОТРОННОЕ ОРУЖИЕ
Под психотронным оружием будем понимать весь комплекс мероприятий и
средств (психотронные генераторы, зомбификация, идеологическая обработка,
экстрасенсы), с помощью которых волю значительной массы людей можно подчи-
нить воле одного-единственного человека-оператора.
в) ФЭНТЕЗИ, ХОРРОР, ЛИТЕРАТУРА БЕСПОКОЙНОГО ПРИСУТСТВИЯ
Согласно правилам элементарной логики, предметы группируются по некое-
му объединяющему признаку. Есть нечто, объединяющее и, соответственно, вы-
деляющее эти жанры из общего литературного потока, и как раз это самое неч-
то является предметом моего исследования. Дело в том, что вышеперечислен-
ные жанры аккумулируют в себе все то ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ, что, без сомнения,
присутствует в нашей жизни, но не поддается анализу со стороны существую-
щих общенаучных дисциплин.
Итак, с терминологией разобрались. Займемся аксиомами.
Аксиома первая. Смысл эволюции в движении к совершенству.
Одноклеточные объединяются в колонии, и скоро становится ясным, что
колония как единица с большим совершенством приспособлена к тому, чтобы
жить и выживать. Растение лучше, совершеннее колонии. Животные лучше, со-
вершеннее растений. При этом количество клеток, как отличных друг от друга
индивидуальностей, в каждой новой форме жизни увеличивается. Безусловно, в
бао-бабе больше клеток, чем в кошке, но только по массе, а не по количес-
тву новых КАЧЕСТВ.
Таким образом, эволюционное совершенствование заключается в объедине-
нии, подчинении единому организму как можно большего количества качествен-
но различаемых клеток. Это аксиома вторая.
И наконец аксиома третья. Эволюция общественного сознательного, Метаэ-
го, сходна по смыслу с эволюцией биологической.
Как ребенок в своем развитии проходит этапы формирования от однокле-
точного существа до многоклеточной колонии, отягощенной двумя сигнальными
системами, так и общество из небольшой группы диковатых пращуров наших раз-
расталось до пятимиллиардной цивилизации планетарного масштаба, сумевшей
овеществить вторую сигнальную в материальных носителях информации, в тех-
носфере.
Но поговорим о том, что было до фэнтези.
Где-то к середине прошлого века эволюция Метаэго значительно ускори-
лась. Связано это прежде всего с тем, что опять на мировую арену вышли но-
вые многонациональные империи. Опыт, накопленный Метаэго, подсказывал, что
старыми методами ничего значительного в смысле совершенствования от новоис-
печенных империй не добиться: когда-нибудь и они развалятся, обратятся в
прах. Но можно попробовать другой путь - технологический, рациональный.
Именно тогда зародилась идея психотронного оружия. Оружие это представля-
лось как единственно надежный и сравнительно быстрый способ подчинить опре-
деленным идеям большие массы людей и даже, если угодно, заставить их при-
нять единую религию, единый язык, единое мировоззрение, наконец, что, соб-
ственно, есть очень значительный шаг к совершенствованию Метаэго. И там, на
рубеже веков, было решено, что единственной возможностью реализации психот-
ронного оружия есть технологический путь развития.
Как проявилось это в науке и быте, вы прекрасно знаете. Как в литера-
туре? Тоже должны помнить: Жюль Верн и иже с ним - целая плеяда авторов,
глашатаев эпохи НТР.
Но очень быстро выяснилось, что технологический путь не такой уж пря-
мой и быстрый. Можно, конечно, расставить по всему миру башни-излучатели,
но для этого требуется, чтобы некое государство прежде стало всемирной им-
перией, а подобный ход чреват беспрецедентной истребительной войной.
Метаэго заметалось в поисках решения, меняя свои установки на карди-
нально противоположные (оккультные секты, всеобщее увлечение спиритизмом) и
снова возвращаясь к уже работавшим (расцвет неопозитивизма, марксизм-лени-
низм). И верный путь нащупать удалось: необходимо вернуться к иррацио-
нальному для аккуратной подготовки соответствующей почвы, гумуса такого ро-
да, чтобы сознание каждого индивидуума было ПРЕДРАСПОЛОЖЕНО принять объеди-
няющую идею, которую навяжет ему в будущем психотронное оружие. Так появи-
лась "социально-психологическая" фантастика, оперирующая уже не только
сциентистскими идеями, но и категориями духовного мира в человеке - проме-
жуточный этап между твердо-узколобой НФ и фэнтези в чистом виде.
Уэллс считается основателем направления. У него нашлось много продол-
жателей. Они ничем не рисковали. А вот те, кто тогда, в начале века, пытал-
ся работать в иррациональных жанрах, опережая время, жестоко поплатились за
свою смелость (еще одно свойство Метаэго - обрубать ранние ростки). Говард,
Лавкрафт, Булгаков - были подстрелены на взлете. Но с какой силой звучат
ныне эти имена!
Ага,- скажете вы,- а почему тогда у нас, в нашей любимой стране Сове-
тов, социально-психологическая фантастика так запоздала? Отвечу просто: у
нас НИКОГДА не было социально психологической фантастики.
Когда большевики занялись культурной революцией, они предполагали за-
менить старую систему ценностей совершенно новой. Должно было измениться
все: литература, архитектура, религия, живопись. И на первом этапе больше-
викам это с успехом удалось реализовать. По-видимому, в те времена Метаэго
еще не определилось, каким путем цивилизации следовать дальше и сразу ДВУМ
системам (коммунизму и демократии) был выдан карт-бланш: догоняйте и пере-
гоняйте. И мы оказались на том, первом, этапе проворнее! Нам не понадоби-
лось осваивать социально-психологическую фантастику; мы почти сразу вырва-
лись в иррациональность.
Прямо на глазах изумленного человечества в СССР выросла и окрепла так
называемая "соврелигия". Вся эта символика: пятиконечные звезды, серпы-мо-
лоты, пионерские галстуки, выкрики гордо: "Всегда готов!", обожествление
Вождей и т.д. и т.п.
За этот рывок на старте пришлось расплатиться большой кровью: все, чье
мировоззрение не позволяло принять иррациональность "нового мира", отправи-
лись под расстрел или на острова Архипелага; остальные срочно перековыва-
лись.
И вот когда соврелигия получила наконец зримые черты; когда пришло по-
коление, не ведавшая, что такое Россия без социализма, вот тогда и появи-
лись авторы, творчество которых у наших критиков принято относить к со-
циально-психологической фантастике. А это ФЭНТЕЗИ было, типичное фэнтези!
Судите сами. Откровенное противопоставление Мира Добра Миру Зла. Мир
Добра - современное авторам социалистическое общество и непременно гряду-
щее коммунистическое (Le commun advenement), и Мир Зла - загнивающий Запад.
Особенно четко это противопоставление показано в двух по тем временам прог-
раммных повестях Стругацких: "Стажеры" и "Хищные вещи века". А вообще к де-
лу формирования в читательском сознании образа светлого будущего (Мира Доб-
ра) приложили свою авторучку многие, если не все: Ефремов, Гуревич, Снегов,
Балабуха, Кир Булычев, Крапивин с его "пионерской готикой".
Кстати, вы, наверное, уже обратили внимание, что и в шестидесятые мы
шли вровень, бок о бок с Западом. У них тоже был бум. Но бум вокруг Толки-
на и его подоспевших эпигонов. Воскресли труды классиков жанра (Лавкрафт,
Говард), заставили говорить о себе Муркок и Нортон, Урсула Ле Гуин и Спрэг
де Камп. Мы шли вровень, а потом нечто застопорило наш уверенный бег.
Соврелигия вдруг утратила признаки иррациональности. Здесь сыграла на-
конец установка на ее атеистическое происхождение. Поколение "неверящих ни
в Бога, ни в черта" переработало ее в набор сухих рационально сформулиро-
ванных догм, которые в ситуации гонки были совершенно нежизнеспособны.
В стране и в фантастике наступил кризис, пока еще умело маскируемый,
но разжижающий ноги пресловутого колосса. А на Западе машина продолжала
раскручиваться, и, когда колосс рухнул, они уже обогнали нас на несколько
кругов. Феноменальная популярность С.Кинга, Д.Кунца, многочисленных авто-
ров и соавторов фэнтези - прямое тому подтверждение.
Но у нас есть еще шанс. Метаэго оставило нам его. К руководству в
стране пришли новые люди и вот смотрите: за пять лет им удалось все перес-
тавить с ног на голову, и хотя совсем уж без крови и тут не обошлось, все
же к девяностому году мы были готовы всем сердцем и печенками принять ирра-
циональные жанры. И мы их приняли! Любой может в том убедиться, подойдя на
улице к книжному лотку. И мы еще успеем, еще нагоним на пути к совершен-
ству. Вот только остается пока открытым вопрос: ЧТО ДЕЛАТЬ российскому пи-
сателю в новой для него ситуации?
Способствовать дальнейшему развитию фэнтези, что же еще? Или найдется
среди нас такой, кто подобно Филиппу Вечеровскому рискнет противостоять ми-
розданию? Пока не нашлось.
Разные писатели выходят из кризиса по-разному. Кто-то пытается одеть
фэнтези и хоррор в одежды современных технологий (Тюрин и Лазарчук), кто-то
пытается вписать в фэнтезийные миры свои собственные эстетические ценности
(Столяров и Геворкян), кто-то в новой форме обыгрывает нюансы соврелигии
(Рыбаков и Пелевин), кто-то просто и честно пишет фэнтези (Иванов, Перумов,
Ютанов, Логинов), или хоррор (Буркин и Соловьев), или литературу беспокой-
ного присутствия (Шарапов и Щеголев).
Вам самим выбирать свой путь, уважаемые писатели. Но помните об одном.
Метаэго наблюдает за вами, следит за каждой написанной вами строкой, за
каждой буквой. Метаэго не прощает ошибок, не прощает измен. Противостоять
ему трудно, договориться с ним невозможно, потому что главное для любого
писателя - читательский интерес, а его не будет, если в чем-то ваши жела-
ния и требование от Метаэго создавать гумус для грядущей совершенной циви-
лизации разойдутся.
Так лучше верно служите Отечеству, пишите фэнтези. Небось сумеем дог-
нать и перегнать американцев. С нашими-то талантами?
***************************************************************************
************************ Есть такое мнение! *******************************
Наталья РЕЗАНОВА
"НЕ НУЖНЫ, НЕ НУЖНЫ, УСПОКОЙСЯ..."
Перечитывала недавно опять "Улитку на склоне" - и вновь захотелось за-
дать вопрос, уже однажды эаданный мною и, ясное дело, оставшийся без отве-
та. Впрочем, даже два вопроса. Первый: почему, когда мужчины принимаются
изображать общество, состоящее из одних женщин - или общество, в котором
женщины доминируют, то у них непременно получается общество тоталитарное? И
второй: множество фантастов - как мужеска, так и женска пола - неоднократ-
но отображавших женское общество, почему-то не пытаются представить общес-
тво из одних мужчин (я, во всяком случае, таких попыток не встречала). Что
за дискриминация такая? Хотя на второй вопрос, пожалуй ответить легко. Этим
мужчинам надобно будет как-то размножаться. А мужчина, рожающий детей - уже
и не совсем мужчина. Здесь уже явственно возникают тени "Левой руки Тьмы".
Поэтому придется вернуться к первому вопросу.
Почему все-таки тоталитарное? Кто-нибудь когда-нибудь видел тоталитар-
ное общество, основанное или возглавляемое женщинами? Сплошное наоборот.
(Правда, когда видишь в телевизоре некоторых бабцов с депутатскими значка-
ми, мыслишка возникает). Так на то, скажут мне, и фантастика. Но такова она
почему-то только у авторов-мужчин. "Почему вы думаете, что мы обязаны пов-
торять даже ваши ошибки?" - недоумевает героиня рассказа Джоаны Расс "Ког-
да все изменилось" (о нем еще будет речь). Причем опус может быть и вполне
масскультовым (вроде польского фильма "Сексмиссия"), и гениальным, как та
же "Улитка". Изображаемое общество может вызвать содрогание (отврати-
тельные бабы в "Улитке") или симпатию ("Месть стальной крысы" Гаррисона,
где пришли мужики к власти гнилым демократическим путем, и, ни черта не
умея, сдали планету космическому агрессору, а вернулись воинственные тетки
- и все опять стало о`кей.) Не играет никакого значения националность и
партийная принадлежность автора. Все равно глухой тоталитаризм. Возьмем,
помимо "Улитки" - "Избери путь ее" Джона Уиндема, "Месть стальной крысы",
"Анастасию" Бушкова (не разделяю презрения демократической общественноести
к последнему - ах, он бяка такая, ренегат-антисемит. Да, конечно. Но это же
так естественно в одной отдельно взятой стране. "Анастасия" же - книга пре-
забавная), "Координаторшу" Герберта Франке. Некоторые сомнения вызывает "К
западу от Эдема" того же Гаррисона. Общество, изображенное им, вполне соот-
ветствует перечисленным признакам (тоталитарное, разумное, биологическое),
но это общество не людей, а разумных динозавров, у которых сама физиология
делает самок сильным полом, а самцов - слабым. Пожалуй, этот роман следует
исключить из списка. Поскольку все остальные авторы дружно пишут в жанре
SF, а не fantasy, а свои модели относят не к прошлому, а будущему, до-
вольно легко выделить как сходство, так и различия. Различия: мужчины а)от-
сутствуют вовсе, ибо вымерли от какой-то избирательной заразы, б)обречены
на вымирание, потому как "не хочем с мужчинами знаться и будем теперь поч-
коваться", в)просто угнетаются. Отношение к сексу: градации разные - от
разгула половухи в "Анастасии" до антисексуального бунта в "Улитке". Глав-
ное же не в различии, а в сходстве. Главенствующую роль в обществе играет
биология или биотехнология (во всех названных произведениях, кроме "Анаста-
сии"). Оно консервативно, зато в нем господствует экологическая чистота и
решена проблема охраны среды. (Вот, кстати, еще один пример создания совре-
менной мифологии. Хоть это и льстит женщинам, совершенно не вижу, почему
они способны лучше сохранять природу. По-моему, губили они ее вместе с муж-
чинами, и вовсе не важно, кто был во главе.) Ради так называемого "общес-
твенного блага" личность совершенно нивелируется. Отсутствует даже личная
диктатура, господствует какой-то коллективный правящий орган типа Доктора-
та у Уиндема. Крайне желателен тайный сыск инквизиторского толка и кара-
тельные органы (специальная каста или даже биороботы, как у Стругацких).
Словом, такой экологически чистый тоталитаризм.
Откуда такие одинаковые реакции?
Снова хочется вернуться к произведению, которое американская критика
скромно именует "жемчужиной русской прозы", а русская критика обычно еще
более скромно полагает несуществующим. "Славные отряды подруг" примарширо-
вали, конечно, из вполне определенных краев. "Ради идеиуничтожается полови-
на населения" - относительно сюжета это, прямо скажем, передержка, но не
передержка с точки зрения истории. И "чистить, чистить, надо чистить" вызы-
вает в памяти прежде всего "великие чистки", а потом уже все остальное.
Но почему именно женщины?
Единственным, кто попытался это объяснить, был А.Зеркалов, лучший,
по-моему, из литературоведов, пишущих о творчестве Стругацких. В послесло-
вии к "Улитке" (т. 5 собрания сочинений Стругацких) он в пандан к биологи-
ческому тоталитаризму Леса скрупулезно подбирал примеры сексизма, господ-
ствующего в Управлении. "Женщинам надоело быть "сучками и падлами" - без
вас, козлики, обойдемся!" А если "Лес - будущее", то такая реакция законо-
мерна и понятна.
Откуда же такое отвращение?
"Понять - значит упростить" (из тех же авторов, но из другой книги).
Славные подруги авторам отвратительны, ибо представляют угрозу. Управление
тоже отвратительно, но над ним можно посмеяться, потому что ты сам - в
Управлении, внутри него. Среди "славных подруг" оказаться нельзя, ты им не
нужен. Не нужен. А это - страшнее всего. Поэтому надо брать скальпель в ру-
ки.
Помимо прочего, у Стругацких очень традиционный, очень русский, очень
понятный взгляд на женщину (а понять - значит...) Либо мать-сестра-возлюб-
ленная - кроткая и жертвенная, либо "отвратительная баба". Иногда эта
мать-сестра-возлюбленная совершенно ангелоподобна (типа Рады или Киры),
иногда для пущего реализму уснащается бурным темпераментом (типа Сельмы или
Дианы). В принципе это ничего не меняет.
Всякие попытки отойти от схемы (Саджах, например) обречены на неудачу.
Ну, в учебниках будущего не будет раэдела "женские образы в произведених
Стругацких", и что же? Речь только о том, что при таком раскладе женщина
даже не помощница или противница героя - она фон. А что, если все вы, та-
кие умные, активные, со всех сторон замечательные, не нужны фону? Отсюда
страх, отсюда неприятие в наиболее понятных формах, только чувства у всех
одинаковые ("А вдруг на Земле, как на Тау Кита, ужасно повысилось знанье, а
если и там почкование?"), а степень одаренности - разная.
Отдав долг вежливости мужчинам, можно перейти и к дамам. Тут придется
сразу шагнуть во владения англо-американской фантастики, поскольку ни одна
известная мне приличная русскоязычная НФ-дама на данную тему не упражня-
лась. А хочется говорить только о хороших писателях, не делая скидку по по-
ловому признаку. Поэтому не станем касаться однополушарных авторесс типа
Шэрон Грин. Первая персона по нашей части, безусловно, Урсула К.ЛеГуин. "А
она-то здесь при чем?" - спросите вы. А она, не нарушая, заметьте, привыч-
ной схемы "мать-сестра-возлюбленная", значительно точнее указала на
реальную социальную роль женщины. Позвольте еще раз процитировать общеиз-
вестное: "Интелектуальная сфера принадлежит мужчинам, сфера практической
деятельности - женщинам, а этика рождается из взаимодействия этих двух
сфер." А во-вторых, она - автор "Левой руки Тьмы", в пику которой было на-
писано одно интересующее нас произведение. Речь идет о рассказе Джоаны Расс
"Когда все изменилось". Но прежде - о самой Расс. У нас ее принято считать
пламенной феминисткой. В своем творчестве она и вправду не успускает слу-
чая походя пнуть мужскую гордость. Один ее ранний рассказ с симптоматичным
названием "Синий чулок" (в первом издании - "Авантюристка", что несколько
более соответствует духу сюжета) начинается примерно так: "Всем известно,
что первый мужчина был сотворен из мизинца левой руки первой женщины... и с
тех пор у женщины на левой руке только пять пальцев." В быту же феминизм,
похоже, ее, только забавляет, и сложившаяся в мире ситуация, при всех нес-
праведливостях, вполне устраивает. (Здесь и далее цитаты из авторского пре-
дисловия Джоанны Расс даны в переводе Алексея Молокина по рукописи). Сам
рассказ в его же переводе опубликован в сборнике "Фата-Моргана 3". Сущес-
твует также перевод Игоря Невструева).
"Кажется понятным, что если и должен иметь место стандарт, устанавли-
вающий необходимость существования двух полов, то он должен быть именно та-
ким, какой мы знаем, а не противоположным." Иное дело - литература как род
современной мифологии. "В НФ, как и везде, присутствует мифическое утвер-
ждение, что женщины по природе своей мягче мужчин, менее творческие, чем
мужчины, менее развиты умственно, зато более хитрые, более трусливые, бо-
лее склонны к самопожертвованию, более скромные, более материалистичные и
бог знает что еще". В действительности же "все различие состоит в том, что
женщины слабее мужчин физически и рожают детей." По данному поводу вспоми-
нается "Левая рука Тьмы", вызывающая у Расс некоторые сомнения. Этот же ро-
ман, видимо, и дал толчок к написанию рассказа "Когда все измени-
лось" (Ориг. назв. "When It Changed") (получившего, кстати, "Небьюлу" за
1972 г.)
Что мы видим? Нормальное, обычное общество. Не подарок - упоминаются
поножовщина и промышленный шпионаж. Президентская форма правления. Частная
собственность на землю (в рассказе фигурируют фермеры). А в целом - нор-
мальный, обычный, несколько провинциальный мир. Одна только небольшая осо-
бенность - шестьсот лет назад здесь повымерли все мужчины (то есть выбран
вариант "а"). Но вот планета заново открыта. Реакция мужчин - радуйтесь,
девочки, у вас снова есть мы! Реакция женщин - глухая, беспросветная тоска.
И рука невольно тянется к винтовке(чуть было не написала "к скальпелю"). Но
нельзя. Нельзя. Против лома нет приема. Наступление мужчин не остановить.
"Потому что всему хорошему когда-нибудь неминуемо приходит конец".
Не знаю, вдохновил ли этот рассказ в свою очередь Джеймса Типтри-млад-
шего на написание повести "Хьюстон, Хьюстон, как слышите?" (Ориг. назв.
"Huston, Huston, Do You Reed?"), но весьма на то похоже. История Элис Шел-
дон, в свое время капитально наколовшей американскую НФ-общественность,
достаточно хорошо известна, и я не собираюсь ее пересказывать. Обратимся к
повести "Хьюстон..." Там та же ситуация, что и у Расс, только вывернутая
наизнанку. Корабль с американскими астронавтами в результате космического
катаклизма переносится на несколько столетий в будущее. Тем временем Земля
тоже "ушла лет на триста вперед по гнусной теории Эйнштейна", и корабль
стыкуется с космической станцией, где обитают одни женщины. Ибо опять прои-
зошел вариант "а". И не на Валавэй какой-нибудь заштатной, а на Земле. И
что? А ничего. Жизнь течет своим чередом - нормальная, полноценная жизнь.
Прогресс, правда, немного замедлился, поскольку население вообще резко сок-
ратилось. Зато воздух чистый, войн нет, как и перенаселения... Да и наука
не стоит на месте - вот, космические исследования продолжаются. Реакция
мужчин - психозы с амплитудой от воинственно-сексуального до воинствен-
но-религиозного. Реакция женщин - холодный, чисто научный интерес, смешан-
ный с брезгливостью - надо же, оно еще и разговаривает!
Короче, и мужчины, и дамы согласны в одном - убери мужчину из мира, и
мир не рухнет. Разница только в том, что мужчины утверждают, будто в качес-
тве подпорки от крушения понадобятся разные формы угнетения, а женщины -
что в принципе ничего не изменится. Ах, да - замедлится прогресс. Ну так
видали мы его, процесс этот, во всех видах...
Что же - женщины тем самым льют воду на мельницу интуитивных мужских
страхов, подтверждая, что те вовсе не необходимы , чтоб существовала жизнь?
"Скрипач не нужен?"
И тут невольно по аналогии с "Улиткой", с которой и начался разговор,
приходит на память другой рассказ Джеймса Типтри-младшего, alias Элис Шел-
дон - "Мушиный способ" (Ориг. назв. "The Screwfly Solution"). Сюжет - муж-
чины получают божественное откровение: женщина - грязь, сосуд греха, всех
женщин нужно уничтожить, а после мужчинам сообщат о новом, чистом способе
размножения. И пошло... Тут уж действительно "во имя идеи уничтожается по-
ловина населения" - и не оставляется на произвол судьбы, а вырезается от
мала до велика.
Героиня - вероятно, последняя оставшаяся в живых женщина (ее муж убил
малолетнюю дочь, а затем, в момент просветления, наложил на себя руки),
скитаясь по лесам в ожидании голодной смерти, понимает, что "откровение"
было провокацией хитрых инопланетных захватчиков. Вместо того, чтобы отрав-
лять вполне приличную планету радиоактивными либо химическими осадками, не
проще ли лишить человечество способности к воспроизведению и оставить его
тихо вымирать? Так вот, она не ищет единомышленниц, не призывает к сопро-
тивлению, не хватается за скальпель, не мстит бедным обманутым мужчинам.
Она их жалеет. Мы вас жалеем, господа.
Успокойтесь.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Михаил НАХМАНСОН
СЛОВО В ЗАЩИТУ ФИЛИПА ФАРМЕРА
В заголовок вынесено только имя Филипа Фармера. Но только ли Фармер
унижен, поруган и оскорблен? То же самое можно сказать о Фрице Лейбере,
Гарри Гаррисоне, Айзеке Азимове, Роберте Асприне, Андре Нортон и многих,
многих других. Из перечисления этих имен ясно, что ниже пойдет речь о фан-
тастике; но в других коммерческих жанрах - детектив, триллер, эротический
роман - дела порой обстоят столь же печально.
Впрочем, я не собираюсь объяснять читателям разницу между хорошим и
плохим переводом; этот вопрос представляется очевидным и не требующим ком-
ментариев. Гораздо интереснее порассуждать об англо-американской фантасти-
ке как таковой, о ее переложении на русский язык, о трудностях и особеннос-
тях этого процесса, об отношениях с издателями. Если при этом мне удастся
реабилитировать того или иного несчастного автора, я буду считать свою за-
дачу выполненной. В массовых масштабах подобным восстановлением "чести и
достоинства" занимаются несколько издательств фантастики - например, "Мир",
"Полярис" и "Тролль",- чьи усилия не могут не вызывать уважения.
Собственно говоря, меня подвигли написать эти заметки два материала,
опубликованных в "Книжном обозрении": письмо читательницы О.Розановой из
Смоленска ("У "Северо-Запада" хорошие переводчики", "КО" #32) и статья Сер-
гея Белова "Почем высокое искусство? Художественный перевод и книжный ры-
нок" ("КО" #34).
Сначала о письме Розановой. Мне бесконечно дорого ее доброе мнение о
нашей работе - тем более, что она упоминает о книгах "Дока" Смита, перевод
которых отнял немало сил. Однако уважаемая читательница допустила неточ-
ность: четырехтомник "Дока" Смита выпущен не "Северо-Западом", а петербур-
гским издательством "Спикс", что и помечено на титуле книги; правда, он вы-
шел в "северо-западном" супере.
Но столь ли существенна эта ошибка? Для меня важнее другое: если чита-
тель - высший судья! - оценил наш труд, значит, я получаю моральное право
несколько подробнее ознакомить его с нашей переводческой "кухней". Итак,
пусть те, кому понравился Эдвард Элмер Смит, читают эти заметки дальше - их
ждет нечто забавное.
Теперь о материале Белова, в котором рассматриваются вопросы снижения
качества переводов. Все, что он написал, по моему мнению, абсолютно верно,
но его статья получилась как бы незавершенной. В ней, к сожалению, отсут-
ствуют примеры - точнее, не названы имена героев тех комедий и драм, кои
разыгрываются подчас на нашем книжном рынке. Я не знаком с Беловым; возмож-
но, он является сотрудником издательства "Полярис" и ему было просто нелов-
ко хулить конкурентов? В какой-то степени я попробую немного дополнить его
статью.
Янус, бог римлян, был един в двух лицах; я же попытаюсь выступить в
сразу в трех - как Фэн, Переводчик и Автор. Фэн - это тот, кто читает фан-
тастику (разумеется, запоем); Переводчик - тот, кто перекладывает зарубеж-
ные произведения излюбленного жанра на родной язык; Автор - тот, кто пишет
на оном языке нечто оригинальное. Итак, начнем по порядку.
ФЭН. Моя квалификация как фэна - безусловно самая высокая из трех пе-
речисленных выше ипостасей. Пожалуй, я именно тот читатель, который видит-
ся в розовых снах любому писателю-фантасту: я читаю фантастику всю созна-
тельную жизнь (то есть сорок три года, начиная с шести лет); я не боюсь
признаться, что люблю ее больше других литературных жанров (несмотря на
возраст, ученую степень, научные труды и прочие свидетельства зрелости и
умственной полноценности); к тому же, я - физик, и, значит, могу оценить
замысел автора с профессиональной точки зрения.
Меня всегда удивляли люди, серьезные и весьма неглупые, не признающие
фантастику либо полагающие ее примитивным чтивом для подростков. Порази-
тельная недальновидность! Конечно, развлекательная фантастика - всего лишь
способ приятно провести время (что уже немало), но более серьезные произве-
дения часто содержат футурологические прогнозы и весьма любопытные идеи,
побуждающие творческую мысль ученого. Фантастика по сути своей прагматична,
ибо отражает одну из важнейших потребностей человека - желание предугадать
будущее.
Именно этим я попробовал заняться года полтора назад. В то время сун-
дук доконвенционной фантастики уже показывал дно, и одни книжные коммерсан-
ты торопливо (пока не принят российский закон об охране авторских прав!)
несли в типографии кое-как переведенную "постконвенцию", а другие, более
дальновидные и богатые, начинали переговоры с западными литагентами о
приобретении издательских прав. Предвидеть дальнейшее было нетрудно. В не-
давние пиратские времена многие издательства, согласно справедливому заме-
чанию Сергея Белова, руководствовались лозунгом: "Примитивные тексты в без-
грамотных переводах для невзыскательного читателя". Однако тогда десять пе-
реводчиков могли переложить на русский один и тот же роман Хайнлайна, пред-
ставив его, к примеру, четырем издателям - причем и те, и другие находи-
лись в условиях свободной конкуренции. В конечном счете побеждал более ка-
чественный вариант; так, если говорить о том же Хайнлайне, то лучшими ока-
зались переводы А. Корженевского и А. Бранского. Возможно, их издатели по-
лучили солидную прибыль, которая меня совершенно не интересует; все равно
выиграл читатель, фэн - заплатив за книгу, он получил хороший текст.
Не так давно я приобрел другие книги - "Миры Фостера" в семи томах,
выпущенные смоленским издательством "Ключ". Судя по содержащейся на титуле
информации, издательство законным образом приобрело эксклюзивные права на
все опубликованные в семитомнике произведения и, являясь монополистом, на-
няло тех переводчиков, каких пожелало. Не самых лучших, надо полагать (ина-
че говоря, не самых дорогих). Конечно, то, что получилось в результате,
можно прочитать, прикрывая глаза при виде перлов: "Зубастая утроба наклони-
лась и почти безразлично откусила повисшую голову", "...он потирал части
тела, не имеющие ничего общего с причиной его состояния", "Выражение несок-
рушимой уверенности снова вернулось к нему, лишь в слегка помятом виде" и
т.д., и т.п. Пофамильно авторы сих шедевров не названы - на книгах стоит
только копирайт фирмы-переводчика ИПП "АМЕХ Ltd".
Должен отметить, что тексты Фостера весьма специфичны и сложны; слож-
нее, чем у Фармера, Энн Маккефри, "Дока" Смита, Стерлинга Ланье, Джеффри
Лорда, Ван Вогта, Эрика Фрэнка Рассела, Айзека Азимова и еще десятка авто-
ров, которых мне довелось переводить. Чтобы справиться с ними, нужны отлич-
ные специалисты! Но деньги, деньги... Заплачены доллары за права, значит,
надо сэкономить рубли на переводе. За чей счет? За мой, читательский.
Иногда я с ностальгией вспоминаю недавние беззаконные времена...
ПЕРЕВОДЧИК. Маленький секрет: как правило, для подготовки качественно-
го перевода необходимо не блестящее знание языка оригинала, а владение
своим родным, русским. Тогда зубастые утробы не будут откусывать головы,
потирать различные части тела и иметь помятый вид. Короче говоря, перевод-
чику платят не за то, что он понимает текст на английском, а за приемлемое
переложение оного текста на русский.
Из собственной практики и бесед с коллегами я усвоил, что существуют
три переводческие методы. Первая - перевод, приближенный к оригиналу. Бы-
вает так, что англоязычный автор хорош и прекрасно "идет" на русский - бук-
вально перетекает, как вино из бутылки в бокал, не теряя ни своего аромата,
ни крепости, ни цветовой гаммы. Счастлив переводчик, которому досталась та-
кая книга! Работать с ней - одно удовольствие. Мне так повезло лишь однаж-
ды - с романами Фармера из сериала "Мир Реки".
Гораздо чаще перевод, близкий к тексту, получается корявым. Вторая ме-
тода предусматривает отход от оригинала. Куда? Отнюдь не в любую сторону.
Необходимо уловить суть произведения - юмор, лирику, динамику, специфику
диалогов, подтекст - и добиться, чтобы роман производил на нашего читателя
такое же эмоциональное впечатление, как и на англоязычного. Сохранить не
букву, но дух! При этом, как я полагаю, допустимы весьма значительные изме-
нения исходного текста.
Наконец, есть третий метод, когда переводчик способен литературно пе-
реложить вещь на русский всегда близко к оригиналу, каким бы сложным он ни
был. Это - экстра-класс; так, вероятно, работали специалисты, стараниями
которым мы получили собрания сочинений Джека Лондона, Жюля Верна, Герберта
Уэллса и других классиков.
Поскольку калечить исходные тексты я не желаю, а работать на уровне
экстра-класса, увы, не могу, мне пришлось избрать второй метод. Поэтому
большая часть переводов, которые я делал - и, в первую очередь, романы
"Перновского" сериала Энн Маккефри и произведения Э.Э."Дока" Смита - яв-
ляются, скорее, пересказами. Насколько это допустимо в данных конкретных
случаях? Ну, с одной стороны, оба вышеназванных автора - не Лондон и не
Уэллс; с другой стороны, существовала еще одна причина для весьма вольного
обращения с их текстами. К сожалению, произведения Смита и Маккефри стра-
дают многочисленными логическими неувязками, которые я просто не мог "про-
пустить" в русский текст; исключение же этих нелепостей зачастую приводило
к локальному изменению сюжетных ходов и дописке целых эпизодов.
Поясню сказанное на примере "Дока" Смита. Он - старый автор, работав-
ший в двадцатых-пятидесятых годах, и его творения теперь просто неудобочи-
таемы - и на английском, и на русском (в дословном переводе). Но Смит -
классик, один из отцов-основателей американской фантастики, создатель зна-
менитого в свое время сериала о Ленсменах; и нам, его переводчикам, хоте-
лось предложить отечественным фэнам такого Смита, который, по крайней мере,
не вызвал у них неприязни или впечатления архаической древности. Я глубоко
благодарен издательству "Спикс", которое взяло на себя смелость осущес-
твить этот проект - почти одновременно с другим переводом, выполненным в
издательстве "Армада". Теперь наши любители фантастики имеют две версии
"Саги о Ленсменах" - и этого, пожалуй, хватит на долгие года.
Нелепостей же у Смита хватает. К примеру, выборы президента страны мо-
гут происходить в здании аэропорта; беглецы, которым сам Бог велел удирать
с враждебной планеты, задерживаются там ради схватки с чудовищем; космичес-
кие десантники рубят противников в капусту топорами, а благородные ленсме-
ны походя уничтожают миллионы разумных существ (конечно, неисправимых пло-
хишей, которые сплошь да рядом торгуют наркотиками). По мере возможности,
мы старались сгладить, отсечь, переписать такие эпизоды, сохранив и усилив
лучшие стороны творений Смита - их динамизм, юмор, героическую патетику.
Что касается первого тома, который понравился читательнице из Смолен-
ска, то я должен признаться, что у "Дока" Смита нет и никогда не было рома-
на "Кровавое око Сарпедиона". Эта вещь является результатом объединения
двух его новелл, "Тедрик" и "Лорд Тедрик", и дописки ряда промежуточных
эпизодов, связавших их в единое целое. В своем роде "Кровавое око" - эк-
страполяция "Дока" Смита тридцатых-сороковых годов в наше время с целью
представить его творчество нашим читателям в максимально выигрышном свете.
Несколько слов о романах "Перновского" цикла Энн Маккефри ("Полет дра-
кона", "Странствия дракона", "Белый дракон", "Отщепенцы Перна", трилогия об
арфистке Менолли и пр.) Здесь переделок было меньше, однако в дословном пе-
реводе Маккефри на русский явно "не шла": вместо героической саги получа-
лось некое розовое сентиментальное занудство, чтение которого могло истор-
гнуть слезы разве что у двенадцатилетней школьницы. Мы приложили много сил,
чтобы выправить эту ситуацию, и, я думаю, наши читатели познакомились с
творчеством Энн Маккефри не в самом худшем варианте.
Большая часть романов "Перновского" сериала относится к постконвенции,
издательские права на них не были приобретены. Тут возникает любопытная мо-
ральная проблема, разрешить которую в силах только сам автор произведения.
Итак - что он, автор, предпочитает: предстать перед миллионами российских
любителей фантастики в пристойном, но незаконном переводе, или продать пра-
во первородства за несколько тысяч долларов, почти со стопроцентной гаран-
тией, что зубастые утробы будут откусывать повисшие головы? Короче говоря,
деньги или слава? Понятно, что зарубежный автор желает скосить на россий-
ских нивах и то, и другое, но полного счастья, увы, не бывает.
Да, мы, переводчики, поспешили с романами Энн Маккефри, защищая не ко-
шелек ее, но честь; и теперь ее благородные драконы парят над Москвой и Пе-
тербургом, не проштемпелеванные печатью в контракте, но и не подвергнутые
поруганию, выпавшему на долю героев Фармера, Фостера и прочих. Что же лучше?
АВТОР. Последний год я почти не занимаюсь переводами; пишу ориги-
нальные романы о некой героической личности по имени Ричард Блейд, выдуман-
ной Джеффри Лордом (этим псевдонимом пользовались американцы Лайл Энгел,
Роланд Грин и Рэй Нельсон). Блейд, несмотря на его тягу к силовым методам
разрешения конфликтов, мне дорог, и если у читателей проявится интерес к
подобного рода развлекательной литературе, мы еще о ней поговорим.
Но сейчас мне хотелось бы остановиться на одном моменте, связанном с
переводческо-писательской "кухней". Нередко процесс перевода является фор-
менным сражением, причем не с текстом, а с тем, кто его создал, с автором
оригинала. Человек пишущий наиболее полно раскрывается в своих творениях;
из них можно понять его эмоциональный настрой, мировоззрение, оценить уро-
вень интеллекта и сферу интересов. Он незримо присутствует за кадром, и пе-
реводчик - тоже человек, со своими понятиями о том, что такое хорошо и что
такое плохо - вступает с автором в схватку с первых страниц романа.
Но раз ведется поединок, должен быть и победитель! Кто же кого подом-
нет - автор переводчика или переводчик автора?
Результат зависит только от их ума и таланта. Великий - или просто
крупный писатель, вроде Филипа Фармера,- побеждает сразу. Его превосход-
ство чувствуешь с первых же фраз; он покоряет, зачаровывает, берет в плен,
и дальше думаешь только о том, чтобы не испортить, не исказить его, ибо он
хорош и без дописок, исправлений и литературной полировки.
Но бывают случаи, когда желание переделать исходный текст, слабый и
невыразительный, становится непреодолимым. Мне кажется, такая склонность
присуща не столько переводчикам, сколько нашим русскоязычным писателям,
выступающим в роли переводчиков. Ведь оригинальный автор владеет не только
искусством нанизывать слова, следуя первоисточнику; он обладает творческой
потенцией, воображением, фантазией, умением строить сюжет. Если всего это-
го у него больше, чем у творца исходной вещи, то результат предугадать нет-
рудно - на русском языке появляется произведение более сильное и интерес-
ное, чем оригинал.
Тем не менее, не все так просто. Можно переделать романы Джеффри Лор-
да и написать подобную же развлекательную эклектику; ну, а если дело кос-
нется Филипа Фармера?
СЛОВО О ФАРМЕРЕ. Я подозреваю, что нашим читателям Фармер в большей
степени знаком не как творец "Мира Реки" и "Мира Дней" (последний сериал
скоро выйдет в издательстве "Тролль"), а как автор "Многоярусного Мира".
Этот цикл фэнтези выпустили "Центрополиграф", "Крим Пресс - Асмадей", "Ло-
кид", "Васильевский остров", "Основа", "Гемма" и почти наверняка другие,
неизвестные мне издательства, примерно полумиллионным суммарным тиражом.
Кое-кто поставил свой копирайт на книгу, кое-кто постеснялся, но суть от
этого не меняется - во всех версиях явственно проглядывают рога и копыта
предшествуюшего самопального перевода, "печатки".
Вот начало на русском "Создателя Вселенной", первого романа цикла:
"Призрак трубного зова провыл с другой стороны дверей". Имеются варианты:
"За дверьми, кто-то призрачный, вновь извлек из рога серию звуков". А вот
деталь физиологии описанных Фармером кентавров: "Большая часть кентавра
должна была дышать", "Большая лошадиная часть кентавра должна была дышать",
"Большая животная часть кентавра должна была дышать" (последний вариант - в
трех изданиях).
Разумеется, эта большая лошадиная животная часть кентавра должна была
дышать, но для Филипа Фамера было бы лучше, если б в наших краях она не
сделала ни вздоха!
В чем же заключается проблема? Почему мы имеем отличный перевод фарме-
ровского "Пира потаенного" (выполненный О. Артамоновым и изданный "АМЕХ
Ltd" - АО "Лорис"), вполне читабельные переводы "Мира Реки" ("Русская трой-
ка" и "Тролль" - "Ювента") и некоторых других романов, а на "Многоярусном
Мире" споткнулись уже шесть издательств, выставив Фармера на посмешище?
Дело не только в том, что Артамонов куда квалифицированнее безымянных
тружеников, пытавшихся совладать с дыхательными органами кентавра, но и в
особенностях фармеровского творчества. Он весьма разносторонний писатель:
есть у него научная фантастика, очень конкретная и реалистичная, которая в
самом деле как бы "перетекает" с английского на русский; есть мистификации,
пародии и подражания; есть вещи философского толка, очень непростые для по-
нимания; и есть фэнтези о Мире Пяти Ярусов, написанная совершенно по-друго-
му, нежели сериал о Мире Реки. Эту сказку нельзя перекладывать "один в
один", иначе всю ее чарующую прелесть с первой же фразы заглушит вой приз-
рачных рогов. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда необходимо противо-
борствовать с крупным писателем, чтобы передать эмоциональный настрой, суть
и смысл его творения - пусть развлекательного и лишенного глубоких мыслей,
но от этого не менее трудного для перевода.
Сейчас, когда я пишу эти строки, окруженный лошадиными частями кентав-
ров, что дышат мне в спину со страниц поименованных выше изданий, я хочу
сказать читателям: не верьте! Филипп Фармер совсем не такой! Он - умный,
саркастичный, насмешливый; он - любитель гипербол, он - мистификатор, тво-
рец загадок и тайн, и даже в самых слабых своих произведениях он не оскор-
бит вас корявой фразой. Фармер - это "Пир потаенный", "Восстаньте из
праха", "Темный замысел", "Грех межзвездный", "Мир Дней"; и мы постараемся,
чтобы данный список поскорее включил и достойный перевод сказания о Многоя-
русном Мире.
В заключение несколько слов об издателях - таких, с которыми стоит
дружить переводчикам.
К счастью, и я сам, и мои коллеги, довольно быстро расстались с теми
работодателями, которые обещают очень много, но не платят почти ничего. Ка-
кими бы ни были гонорары последних лет, высокими или не очень, изда-
тельства "Спикс", "ВИС", "Лейла", "Деймос", "Тролль", "Ювента" платили их
своевременно и честно, не унижая ни нас, ни наш труд. Я не сторонник тези-
са "деньги не пахнут". Очень даже пахнут! Отдают горечью обмана, когда по-
лучены после многократных униженных просьб! С теми, кого я перечислил выше,
таких проблем не возникало, и работать с ними было приятно.
В их число - правда, с большими оговорками,- я бы включил и "Севе-
ро-Запад". У меня двойственное отношение к этому крупнейшему издательству
фантастики. Как читатель, я весьма ему благодарен, так как два "северо-за-
падных" сериала, фэнтези и научной фантастики, дали нам, фэнам, много хоро-
ших книг (хотя бывали и неудачи). Остается лишь сожалеть, что подбор произ-
ведений носил несколько хаотический характер, и что такие отличные перевод-
чики, как И. Тогоева ("Волшебник Земноморья" Урсулы Ле Гуин) и В. Лапицкий
("Князь Света" Роджера Желязны) солировали в "Северо-Западе" только однажды.
Как переводчик я сделал для "Северо-Запада" четыре книги - Ланье "Пу-
тешествие Иеро", Маккефри "Странствия дракона" и "Полет дракона", Лорда
"Приключения Ричарда Блейда" (две последние - в соавторстве с Ю. Барабашем
и В. Ивановым), после чего летом 1992 года расстался с этим издательством.
Я не являюсь переводчиком "Северо-Запада", как посчитала читательница из
Смоленска, но совсем не возражаю, чтобы мое имя поработало к чести и проц-
ветанию издательства, которому я, в конце концов, многим обязан.
Меня неоднократно спрашивали о причинах расхождения с
"Северо-Западом". Дело не только в том, что это издательство, предлагая
сравнительно скромные гонорары, нередко затягивает их выплату; с этим поне-
воле смиряешься. Более существенным моментом является позиция редакционно-
го руководства, которую можно было бы сформулировать так: Петербург - го-
род большой, голодных интеллигентов в нем много, так что незаменимых людей
нет. Я передаю лишь свои субъективные ощущения и ни в коей мере не настаи-
ваю на их полном соответствии действительности; однако они у меня возникли.
Поскольку мне близок прямо противоположный принцип - каждый толковый и ра-
ботящий человек на своем месте незаменим - то я, к сожалению, был вынужден
расстаться с "Северо-Западом".
И еще одно: в отличие от "Ювенты" и "Тролля", "Северо-Запад" не хотел
издавать Филипа Фармера! Смертный грех, я полагаю.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Алексей СВИРИДОВ
ТРАКТАТ ОБ УРОДСКОЙ СУЩНОСТИ КЛИЕНТА, или РАЗМЫШЛЕНИЯ ТОРГУЮЩЕГО ФЭНА
ТЕОРЕМА: Клиенты - это уроды.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО: Уроды они и есть.
ПОЯСНЕНИЕ:
Как сказал А.М.Столяров в своем известном докладе на
"Интерпрессконе"... Ой, извините, случайно сорвалось. Лучше я так начну:
Если почитать журнал по имени "Двести", а равно как любое другое изда-
ние, обращающее внимание на фантастику бывш. СССР, можно заметить следую-
щее: как до самих фантастов, так и до сочувствующих/кормящихся вокруг, дош-
ло: русских покупают плохо. Совершенно неожиданное такое прозрение, типа
"ой, зима пришла!". Как всегда - "кто виноват?", "что делать?" - классика.
Правда, при ближайшем рассмотрении, оказывается, что под "русскими,
которых покупают плохо" имеются в виду представители не очень узкого, но
все же ограниченного круга персонажей, принятых за уважаемых в фэндоме
вообще, и в Питере в частности. Странная какая-то картина получается: писа-
тели сдержанно (а равно и не очень сдержанно) дают понять что у них каждый
- первый парень на деревне, вся рубаха в петухах, если не подряд, так че-
рез одного. Критики тоже: и тот хорош, и этот молодец, да и сам я парень не
промах. Опять же моральная поддержка, премии, как из ведра: на одном
"Интерпрессе" столько, что сразу и не подсчитаешь: четыре таких, четыре ся-
ких, четыре эдаких, четыре специальных, и еще сколько-то добавить собира-
лись. Шестнадцать премий, и каждая - "самая престижная". Клево, да? Это ж
какие гиганты мысли собрались! Словом совершенно радужный пейзаж, но воп-
рос о виноватых остается открытым.
Сначала виноваты были подлые издатели. Гаррисона, сволочи, печатали.
Настолько привычным стало это, что и сейчас их по инерции продолжают угова-
ривать: "Да бросьте вы Кингов штатовких! У нас в Харькове (Питере, Москве,
Верхнезатычкинске) в любую очередь за сметаной сунься - что Кингов, что
Муркоков корзинами! Немеряных денег наживете!" (за точность цитаты не ру-
чаюсь, но смысл такой). Но, честно говоря, по нынешним временам пенять из-
дателям язык уже как-то не поворачивается. Издают, и не так уж мало. Те-
перь новое веяние: оказывается, у фантастов нашенских профессионализм хро-
мает. Он хороший, но почему-то хромает.
Отсюда и оргвывод "что делать": сейчас мы пишем, конечно, здорово, а
должны писать здоровее, тогда-то мы наконец и похороним всяких там
Зилазни-Везде-Пролазни и Хосе-Жозе-Фелипе-Многоярусных.
И вот стараются ведущие фантасты, ажно компьютеры дымятся. Многоплано-
вость создают, реализм с турбонаддувом применяют, стиль совершен-
ствуют...Словом, ведется неустанная работа по дальнейшему повышению и улуч-
шению. А на выходе - в смысле коммерческого успеха книг - по прежнему ноль.
Или величина от нуля отличная, но ненамного. Конечно, можно писать и без
расчета на издание, для трех с половиной друзей, но сейчас разговор не об
этом.
Вы думаете, я сейчас буду доказывать, что на самом деле все писатели у
нас - неумехи, и получают, то есть не получают, по заслугам? Отнюдь. Побо-
ку разборки, пишут "ведущие фантасты" действительно пристойно, даже Столя-
ров, несмотря на всю свою ярко выражаемую гениальность. Коммерческие неуда-
чи их нервируют, и они пытаются из хорошего сделать лучшее, а я говорю: ре-
бята, расслабьтесь. Вы воюете не с той мельницей. Почему-то никто из вас до
сих пор не понял, а если понял, то не заявил вслух: художественные достоин-
ства книги интересны читателю, но книгу не Читатель покупает. Книгу поку-
пает Клиент. Даже если это две ипостаси одного и того же человека, все рав-
но. Он сначала Клиент, а читатель уже потом. А Клиент - существо весьма
специфическое, и если честно, очень неприятное.
1. На красоты стиля и полет мысли Клиенту, извините, насрать. По свое-
му трехлетнему опыту работы на книжном рынке в Москве, я могу с увереннос-
тью сказать: содержание клиента интересует, но не очень. И критерии оценки
содержания у него иные, нежели у критика родом из фэндома.
Пример А. Кто, где, когда, сказал хоть одно доброе слово о сериале
Ю.Никитина? (кроме самого Никитина, конечно). А клиенты его книги берут. И
сопровождают это словами: "Так у него же весело! И интересно!". И берут
так, что мама миа! Двенадцать штук стоит "Князь Владимир", это не на лотке
повторяю, это мелкооптовый рынок - пачками уходит! Значит с лотка их
возьмут за двадцать. А увешанный премиями Лазарчук за четыре тысячи рядом -
ну хоть бы кто в руки взял.
Пример Б. "Лабиринт смерти", совершеннейший кич, начинающийся фразой
"Сергей гнал планер вовсю, но плазма была плохого качества..." оказался у
Клиента настолько популярен, что был сделан дополнительный тираж.
2. Кроме того, Клиент обожает серии. Собрать серию, чтоб вся была -
это святое. Двенадцать томов Стругацких очень хорошо разошлись не только
из-за громкого имени, но и еще из-за того, что у них номера на корешках.
Пусть у Клиента дома уже три издания "Трудно быть богом", но номерной том
он все равно купит. Просто для того, чтобы на полке было все красиво. Ради
серии Клиент купит любое дерьмо, а если пропустил - то и за любые деньги.
Пример В. Тех же самых "Троих из лесу" лично я полгода назад впарил за
тридцать штук. Урод, не спорю. Но кушать хочется.
Пример Г. Ник.Перумовкий роман, как известно, вышел с небольшим интер-
валом в Ставрополе как отдельное издание, и в Питере в суперной серии "Се-
веро-Запада". Свидетельствую: при наличии завлекательной надписи "Продолже-
ние Толкина", ставропольскую книгу брали очень так себе. Зато, когда появи-
лась питерская... Не глядя: "Это новый "Северо-Запад"? Сколько их в пачке?"
3. Внешний вид издания и качество изготовления волнуют Клиента чрезвы-
чайно.
Пример Д. Диалог у прилавка при попытке торговать "Дорогой" Олди:
- Так она не шитая? И на газетной бумаге...
- Не газетная это, а второй офсет. Так ведь сама-то книга хорошая! А
за три с половиной тысячи вам на финской печатать не будут.
- И обложка мягкая...
- Уважаемый! Это одна из немногих действительно хороших и ориги-
нальных вещей в стиле фэнтези, выходивших в последнее время...
- И формат какой-то...
- Так вам читать, или полку украшать?
Клиент гордо поворачивается в профиль, делает шаг вправо, и покупает
"Первые войны пустыни" за без малого червонец.
4. Клиент крайне подозрительно относится к новым, незнакомым именам со
славянскими окончаниями. И наоборот, готов покупать без разбора авторов
раскрученных. Я готов замазать на любую сумму, что если взять какое-либо
дерьмецо, обозначить его "А. и Б.Стругацкие. Из неизданного", то пройдет
это на ура. А если еще и сделать его как том тринадцатый, дополнительный,
так и "два к одному" готов забиться.
Пример Е. Великолепный "Многорукий бог далайна" Логинова продавался
весьма слабо, да и продавался-то в основном потому, что это - серия, "Золо-
тая полка". Попытки уговаривать Клиента купить эту книгу наталкивались на
вопрос: а кто он собственно такой, этот Логинов, и если он такой умный, то
почему не богатый? В смысле не известный.
5. Но даже такой Клиент потихоньку вымирает. Мода на книги прошла при-
мерно одновременно с модой на интеллигентность. Тут и примеров не надо ни-
каких.
Теперь давайте вспомним о писателях и издателях. Писатель хочет напи-
сать умно и сложно - в результате Клиент, бегло проглядев книгу, кладет ее
обратно на прилавок. Издатель хочет издать побыстрее и подешевле (серьез-
ных денег на парня из сметанной очереди жалко!), и в результате получается
невзрачное непойми-что в поганой картонной обложке и аляповатом супере, ко-
торое будет захламлять склады контор, взявшихся за реализацию. Помните мы-
ло отца Федора? "Потом его еще выбрасывали в выгребную яму..."
Творческие личности до хрипоты могут разбираться между собой, кто ко-
го талантливее - Клиенту от этого ни жарко, ни холодно. Он просто будет го-
лосовать рублем за то, что отвечает его запросам, а запросы его я описал.
Таким образом, получается вот что: всяческие разговоры о художественном
уровне и писательском мастерстве полезны и интересны сами по себе. Не ме-
нее полезны и обсуждения дел в издательстве и книготорговле. Но смешивать
между собой эти две темы, а тем более привязывать одно к другому - не сове-
тую, мнэээ, не советую. Не сьедят.
***************************************************************************
******************************* Отражения *********************************
Алексей ЗАХАРОВ
--------------------------------------------------------------------------
Концерт бесов: Cб. / Cост. Л.Козинец.- М.: "Молодая гвардия", [1993].
--------------------------------------------------------------------------
Сборник анонсирован, как "первый, отражающий традицию "страшного" рас-
сказа в классике XVIII-XIX вв. и современной фантастике". После внима-
тельного прочтения книги приходишь, к сожалению, к выводу, что, очевидно,
русский страшный рассказ, как родился, так и вымер в XIX веке. Произведе-
ния В.Одоевского, А.Погорельского и М.Загоскина - украшения книги. Все ос-
тальное - увы и ах (может быть, за исключением рассказа С.Логинова
"Monstrum Magnum" рассказа Д.Трускиновской "Я хочу быть с тобой") восприни-
мается, как довесок.
Основная проблема у авторов нашего времени - что делать с ужасами.
Ведь их надо откуда-то брать и куда-то девать. В результате следуют или
нудное объяснение на три страницы с обилием разных терминов, после чего
выясняется, что это, разумеется, инопланетяне (Е.Бурлаченко, "Ночь мутан-
тов"), или активная стрельба с последующим осознанием факта, что противник
явился из параллельного мира (C.Иванов, "Дорога в один конец"), или что-ни-
будь еще в этом же духе.
Из за этой неразберихи еще одна проблема - не страшно, ну хоть ты
тресни. Даже предупреждение на титульном листе ("Людям со слабыми нервами
читать не рекомендуется") не спасает. Предположим превращаются все люди в
вампиров (А.Бачило, "Пробуждение вурдалаков") - так все ж превращаются. Бы-
ли люди - станут вампиры. Абсолютно не пугает история о похищении крысами
флейты гамельнского крысолова и написании коллективного письма людям - "Вы
нас не трожьте!" (А.Бирюк, "Клад"). Даже стилизация ужасов под Восток не
спасает (А.Поляков, "Стеклянный шар").
Прочитаешь книгу, и взгрустнется. Хорошо предкам было. Мало того, что
ели, спали, пили вдоволь, так их еще и пугали лучше. Обидно...
--------------------------------------------------------------------------
Советская фантастика 1980-х годов. Кн.2 / Сост. О.Ларионова.- М.:
"Дружба народов", 1994.- 622 с.: ил.- (Б-ка фантастики. В 24 т. т.8 кн.2)
--------------------------------------------------------------------------
"Библиотека фантастики" издается уже почти десятилетие. Основной целью
издания была, очевидно, попытка осветить развитие фантастики на протяжении
нескольких веков (надо отметить, что составители достаточно широко подошли
к этому вопросу). В частности, по советской (российской) фантастике были
изданы тома с произведениями XIX века, несколько сборников фантастики XX
века, а также тома отдельных авторов (Ефремов и др.)
Фантастика восьмидесятых годов представлена в двух сборниках. Первый
вышел достаточно давно и был в основном посвящен авторам работавшим в тес-
ном контакте с издательством "Молодая гвардия" (Медведев, Щербаков и пр.),
второй же вышел недавно, и о нем-то у нас и пойдет разговор.
Вошедшие в антологию произведения прекрасно показывают путь развития
советской НФ в этот период. Часть из них о светлом будущем человечества -
это повести С.Другаля "Василиск", Г.Гуревича "Таланты по требованию". Гря-
дущее прекрасно. Зло изжито, если же есть неувязки, то сие результат исклю-
чительно плохого воспитания. Резкой тревожной нотой вторгается в чудо-мир
повесть А.Щербакова "Сдвиг" (кстати, единственное произведение отечествен-
ной фантастики, удостоенное премии как лучшей НФ-книги года в Европе).
Грустный и добрый Шефнер с повестью "Рай на взрывчатке". Возможно, кто-то
будет, прочитав ее, смеяться - что ж, его право.
Вошедшие в сборник рассказы публиковались многократно,- но, право же,
они этого заслуживают. И неподражаемо смешной рассказ Б.Штерна "Чья плане-
та?", и преисполненный веры в человека "Художник" В.Рыбакова, и жесткий са-
тирический "Кошелек" М.Веллера.
Путь от безграничной веры в доброе будущее к постепенному пониманию,
насколько мир реальный отличается от созданного фантастами идеала, пред-
стает перед нами. Что будет дальше? На дворе девяностые...
--------------------------------------------------------------------------
Кир БУЛЫЧЕВ. Смерть этажом ниже: Роман. Повесть.- М.: "Надежда-1",
1994.- 448 с.
--------------------------------------------------------------------------
Сборник вышел в серии "Российский детектив" и включает в себя новый
роман "Усни, красавица" и давно уже опубликованную повесть давшую сборнику
название.
Автор в предисловии признает, что причиной публикации cтоль различных
по идеям произведений в одном сборнике было желание показать, как за нес-
колько лет может измениться антураж написанных в одном жанре произведений.
"Смерть этажом ниже" - достаточно обыкновенный роман-катастрофа. Дей-
ствие происходит в небольшом городке, где из-за плохих очистных сооружений
происходит выброс ядовитых веществ и гибнут несколько тысяч жителей города.
Возможно, все прошло бы незамеченным для центра (администрации города и за-
вода предпринимают все меры для этого), но, на беду местных властей, в го-
роде оказывается приезжий журналист. Он приходит в ужас от увиденного и ре-
шает вскрыть все злоупотребления в ЦК КПСС, куда и стремится несмотря на
противодействие городского начальства.
"Усни, красавица" произведет впечатление в первую очередь на любите-
лей интеллектуального детектива (нечто в духе Агаты Кристи). Сейчас большая
часть криминальных романов, продающихся на книжном рынке, относится скорее
к традиции "крутого" детектива, так что уже некоторое разнообразие. Дей-
ствие развивается неторопливо, трупов по нонешним временам совсем мало. Ро-
ман входит в серию "Река Хронос" (впрочем написан он как вполне самостоя-
тельное произведение, и тот кто не читал предыдущие романы серии - "Река
Хронос" и "Заповедник для академиков" - этот роман прочитают без труднос-
тей). Очень приятно, что автор не нападает с ужасающей регулярностью на ка-
кую-нибудь социальную группу, что так модно сейчас в детективном жанре (как
то: недобитые коммунисты, страшные рекетиры, подпольные миллионеры и т.д.).
---------------------------------------------------------------------------
Дэйв ВОЛВЕРТОН. На пути в рай: Роман. / Пер. с англ. А.Грузберга.- М.:
А.Корженевский; Смоленск: Русич, 1995.- 624 с.- (Сокровищница боевой фан-
тастики и приключений).
---------------------------------------------------------------------------
Автор романа - Дэйв Волвертон - практически неизвестен нашему читате-
лю. Но его первая публикация в России - роман "На пути в рай", право же
заслуживает внимания. Роман представляет собой переработку рассказа, кото-
рый в 1986 году получил первую премию в конкурсе "Писатели будущего".
"На пути в рай" будет прекрасно понят жителем бывшего СССР. Роман
прекрасно накладывается на пост-советскую действительность.
Главный герой романа - врач Анжело, который после встречи с загадоч-
ной девушкой оказывается втянут в череду странных событий. Он убивает чело-
века, гнавшегося за девушкой, вынужден бросить врачебную практику, и вслед-
ствие этих событий, становится наемником на планете Пекарь. Мир, окружаю-
щий героя,- наше с вами будущее, где получили развитие тенденции, намечаю-
щиеся уже сегодня. Государство, генетически перепрограммирующее своих граж-
дан для лучшего управления ими, чрезвычайно обостренное у всех обитателей
этого мира понятие территории, своего места в их недобром мире,- как бы
компенсация за то, что они потеряли. Как следствие, достигшие крайностей
отношения между нациями (проблема непонимания - главная в романе). Каждый
охраняет свой мир, устанавливает в нем свои порядки, и законы, но ведь
жизнь, увы, невозможно прожить, не выходя из своей клетки...
Роман многопланов и может быть прочитан на разных уровнях - тот, кто
хочет найти в книге приключения, найдет их; тот, кого интересуют больше
проблемы морально-этического или философского плана, несомненно, тоже не
отбросит книгу в сторону. Так что - читайте, очень хорошая и умная книга.
---------------------------------------------------------------------------
Дэвид БРИН. Звездный прилив: Роман. / Пер. с англ. А.Грузберга.- М.:
Александрия; Смоленск: Русич, 1995.- 560 с.- (Сокровищница боевой фантасти-
ки и приключений)
---------------------------------------------------------------------------
Роман получил широкое признание на Западе, завоевав сразу обе высшие
премии: "Хьюго" и "Небьюлу". Теперь и наш читатель может получить удо-
вольствие от этого произведения (правда есть определенные претензии к пере-
воду - после прочтения не создается впечатления целостности текста).
"Звездный прилив" - роман об ответственности перед теми, кого ты по-
вел за собой. Галактика обширна и заселена, но расы, получившие доступ к
звездам ранее других, имеют право при обнаружении разумных существ искус-
ственными методами поднимать их уровень интеллекта, за что те в течении
долгого времени должны служить своим патронам. Впрочем, у столь могущес-
твенных ныне рас тоже были патроны - и т.д. Патрон имеет право на измене-
ние своих клиентов - как того ему захочется. Земляне - единственная разум-
ная раса Вселенной, у которой нет патрона. Они сами вышли в космос и встре-
тили там корабли с чужих звезд. Однако они являются патронами для нес-
кольких "цивилизованных" ими земных видов животных. Это, например, герои
романа нео-дельфины и разумная шимпанзе. Люди пытаются строить отношения со
своими клиентами, как с равными, но это влечет за собой большую ответствен-
ность. У прочих патронов проблем нет - отношения между ними и их клиентами
строятся на уровне армейской дедовщины, то есть "сначала тебя, потом ты".
Все прекрасно.
Проблема в том, что земляне пытаются дать развитие внутренним резер-
вам своих клиентов. Проще всего заставить их перенять образ мышления хо-
зяев, но при этом получатся просто дубликаты людей, причем дубликаты заве-
домо неудачные в силу физического и интеллектуального несоответствия.
Клиенты сами чувствуют свою неполноценность, что и приводит к трагедиям.
Что делать: править железной рукой (как все) или идти тяжелым путем воспи-
тания равных себе...
---------------------------------------------------------------------------
Валерий ОКУЛОВ
---------------------------------------------------------------------------
Борис ИВАНОВ, Юрий ЩЕРБАТЫХ. Случай контрабанды: Повести, рассказы -
Харьков: ТМ "Второй блин", 1994.- 328 с.- (серия "Бенефис", 3).- 999 экз.
---------------------------------------------------------------------------
Третья книжечка серии настолько отличается от первых двух (содержащих
часть цикла "Бездна Голодных Глаз" Г.Л.Олди), что вызывает интерес уже с
первых страниц. Хотя бы обозначением принадлежности повестей, написанных
воронежскими авторами совместно,- "научно-фантастические"! Ведь за послед-
ние годы среди отечественных авторов термин "научно-фантастический" стал
явно не моден, и даже в старое доброе сокращение "НФ" вкладывалось новое
содержимое: "Новая Фантастика"...
А тут новые авторы, но со старым добрым "научно-фантастическим" детек-
тивом.
Должен признаться - мне "изначально" интересно читать повести (не ро-
маны и не рассказы) не известных до того авторов. Не вдаваясь в причины
этого, спешу сразу заявить, что после прочтения повестей "Strawberry Fields
Forever" и "Случай контрабанды", рассказывающих о приключениях Федерально-
го Следователя 4-й (а затем и 5-й) категории, Кая Санди, на просторах Га-
лактики, в ожиданиях я не разочаровался.
В сюжете особых новаций не наблюдается: действие происходит после рас-
пада Империи Тридцати Трех Миров, после времен Галактической Смуты и Эпохи
Войн... В "антураже" задействованы: крейсер Объединенного Космического Фло-
та Федерации, тайное расследование на станции активного наблюдения
"Ферн-21", эксперименты по модификации поведения людей с помощью психотрон-
ных вирусов (в первой повести); вынужденное участие Федерального Следовате-
ля, находящегося в отпуске, в поисках пасхального яйца Фаберже и уникально-
го произведения "Чужого Искусства" с Мелетты-5, его борьба с вечноживой Ма-
фией (теперь уже Галактической!), одним из "крестных отцов" которой являет-
ся Великий Кирилофф (потомок члена Политбюро - вот и патриотическая нова-
ция!), заканчивающаяся, конечно же, блистательной победой Следователя! (э-
то во второй повести).
Но действие (особенно в "Случае контрабанды") развивается живо, пово-
роты его предугадать довольно сложно, наука ("фантастическая") фигурирует:
к примеру - Пятая планета Мелеттской системы, которая, избежав Коллапса, с
другими мировыми константами попала из предшествующей в нашу Вселенную...
Повести читаются с интересом.
Как и следующий за ними рассказ Б.Иванова "Репортаж" - триллер о
борьбе с чудовищами ("дикими гибридами ящера и ракообразного"), таящимися в
каждом человеке, высвобождающимися "Словом Власти" - трансформирующей ин-
формацией...
Попытка ученых из "Исследовательского Центра ментальных активностей"
прочесть старую историю милейшего доктора Джекила и мерзкого мистера Хайда
"на языке анализа систем" приводят к плачевным результатам... Но что будет,
если полную свободу получит "милейший доктор"?..
Прав один из героев: "Я не хочу становиться ни богом, ни чертом! Хочу
оставаться человеком!" (А точнее было бы: "Хочу СТАТЬ человеком"...)
"Репортаж" получился на славу.
Рассказ Ю.Щербатых "Плоть от плоти моей" - о приключениях на "страш-
ной планете по имени Цербер", на которой пещеры "заполнены тысячами скеле-
тов", привлек меня как-то менее...
И почему накормленные человеческим мясом своими слугами-криппами ске-
леты-квиверы (существа неизвестной природы) превращаются именно в "черных
рыцарей", я так и не понял...
Но, может быть, рассказ вовсе и не об этом, а о романтической любви
вольного звездного торговца и дочери местного вождя, заканчивающегося "хэп-
пи-эндом"?!
---------------------------------------------------------------------------
Юрий ЩЕРБАТЫХ. Исторические игры: Роман.- Воронеж: Логост Траст, 1994.-
275 с.- ("Новые имена России").- 1000 экз.
---------------------------------------------------------------------------
Не люблю я читать романы! Очень мало среди них таких, что приковывают
внимание с первых страниц и "держат" тебя до последней строчки... "Истори-
ческие игры", к сожалению, тоже из большинства".
Поначалу читать о приключениях спецагента Интерпола Вальтера Холлдака
в "Древнем Риме" (с "вложенной" памятью контуженного легионера Марка Пикто-
ра Квинта) и "средневековой Германии" (как вылеченного от одержимости беса-
ми Фрица) достаточно интересно. И можно даже поломать голову вместе с ге-
роем о "секрете путешествия во времени"!
Но к середине книги "интерес" уменьшается - в перевоплощении Марка в
"старшего уполномоченного уездного ЧК Николая Смелкова" есть уже (не по во-
ле автора) нечто пародийное.
К сожалению, не может выдержать критики основная идея романа, как-ни-
как претендующего на "серьезность" - осуществляемый на деньги КПСС и КПК
(пресловутое "золото партии") "Проект Веста",- ставящий целью изменения хо-
да истории для создания стабильного коммунистического общества.
По всей видимости, руководствуясь лозунгом "Фантастика должна быть
фантастичной!", автор романа и показывает, как для исследования опти-
мальных путей к поставленной цели на астероиде Веста были построены герме-
тичные "купола, соответствующие различным периодам человеческой истории", а
для управления процессом "перекраивания" этой самой истории создан компью-
тер-гигант "Геродот"...
Господа, да разве ж можно найти таких правоверных большевиков (но в то
же время якшающихся с наркомафией), чтоб они свои денежки на "утопию" пус-
тили? Это уж совсем "ненаучная фантастика" получается...
Последняя треть романа - обычная "приключенщина", несмотря на цитаты
из "Майн кампф", описания опытов Дельгадо и цепной ядерной реакции... Тут
главное - спасение возлюбленной, не считая борьбы против тирании Политбюро
астероида! Заканчивающийся, естественно (но в результате случайности) пол-
ной победой правых (капиталистических) сил. Апофеоз: приобретение домика в
горах Шварцвальда в обмен на прихваченный между прочим уникальный кристалл
искусственного рубина "Оберон-IV"!
И все же, пусть роман удался автору не во всем, и эта книга, и напи-
санные в соавторстве с Б.Ивановым повести, дают основание полагать, что
заявка на "новое имя России" сделана.
В то же время, так громко называть серию книг, выходящих в Воронеже, я
бы не решился.
***************************************************************************
**************************** КУРЬЕР SF ************************************
АВТОРЫ
Евгений ЛУКИН сообщил нам, что он закончил повесть ТАМ, ЗА АХЕРОНОМ.
По всей видимости, повесть будет предложена для публикации журналу "Если"
через Андрея Черткова. [Евгений Лукин, Волгоград; Андрей Чертков, СПб]
Александр ЩЕГОЛЕВ написал новый фантастический роман ИНЪЕКЦИЯ СТРАХА.
Роман принят к публикации издательством "МИМ-ДЕЛЬТА" (СПб). [200]
Андрей ИЗМАЙЛОВ испросил у Бориса Стругацкого разрешения назвать но-
вый триллер, который он сейчас пишет, БЕЛЫЙ ФЕРЗЬ. Это будет футуристичес-
кий боевик, никакого отношения к миру Стругацких не имеющий. [Андрей Измай-
лов, СПб]
Борис ШТЕРН пишет новый роман ЭФИОП - альтернативно-исторический бое-
вик. При благоприятных условиях он планирует закончить его еще в в этом го-
ду. [Борис Сидюк, Борис Штерн, Киев]
ДОСЛОВНО: В романе "Эфиоп" (название рабочее) описывается удиви-
тельная судьба украинского хлопчика, родители которого, махновцы, были уби-
ты, а его самого вывез в 1920 году из Севастополя французский шкипер-эфиоп
с целью вывести в Эфиопии великого национального поэта наподобие Пушкина по
аналогии с арапом Петра Великого. Хлопчик был подарен эфиопскому (офирско-
му) императору и запущен в императорский гарем. Этот генетический экспери-
мент завершился успешно, но не совсем так, как предполагал шкипер.
Действие происходит в Крыму 1920 года, Италии и Эфиопии 20-40-хгодов,
СССР 50-80-хгодов, в современных России и Украине. Написано около 10 автор-
ских листов черновика. При благоприятном стечении обстоятельств роман мо-
жет быть закончен еще в этом году.
В работе у Сергея ЛУКЬЯНЕНКО продолжение романа "Рыцари Сорока Остро-
вов" (рабочее название ВОЙНЫ СОРОКА ОСТРОВОВ), космическая опера ЗВЕЗДЫ -
ХОЛОДНЫЕ ИГРУШКИ, роман альтернативной истории с "вилкой" в конце Х века, а
так же еще кое-что... [Сергей Лукьяненко, Алма-Ата]
Далия ТРУСКИНОВСКАЯ намерена до лета закончить пятнадцатилистовой ро-
ман-фэнтези КОРОЛЕВСКАЯ КРОВЬ. [Далия Трускиновская, Рига]
Елена ХАЕЦКАЯ, автор романа-фэнтези МЕЧ И РАДУГА, опубликованного из-
дательством "Северо-Запад" в серии "Fantasy" под псевдонимом "Меделайн Сим-
монс", поручила распоряжаться правами на издание романа ЗАВОЕВАТЕЛИ аген-
тству "СПЕКТР". [Сергей Бережной, СПб]
Андрей ЛАЗАРЧУК заканчивает новый роман ТРАНКВИЛЛИУМ. [Николай Ютанов,
СПб]
АВТОРСКИЕ ПРАВА
Петербургское агентство "СПЕКТР" (директор Сергей БЕРЕЖНОЙ) уполномо-
чено распоряжаться правами на издание произведений Ольги ЛАРИОНОВОЙ, Свя-
тослава ЛОГИНОВА, Георгия МАРТЫНОВА, Николая РОМАНЕЦКОГО, Александра
ТЮРИНА, Елены ХАЕЦКОЙ, Александра ЩЕГОЛЕВА (все - Санкт-Петербург), Бориса
ШТЕРНА (Киев), Далии ТРУСКИНОВСКОЙ (Рига), Г.Л.ОЛДИ (Харьков), Бориса
ИВАНОВА, Юрия ЩЕРБАТЫХ (Воронеж). [200]
ЖУРНАЛЫ
В ближайших номерах "УРАЛЬСКИЙ СЛЕДОПЫТ" публикует повесть Василия
ЩЕПЕТНЕВА "КОРМИТЬ ЗВЕРЕЙ ВОСПРЕЩАЕТСЯ" (#10'1994), подборки рассказов
(#11-12'1994 и #6'1995), повесть Алексея ЩУПОВА "ХОЛОД МАЛИОГОНТА"
(##1-2'1995), роман Владислава КРАПИВИНА "ЛЕТО КОНЧИТСЯ НЕ СКОРО"
(##3-5'1995), повесть Геннадия ПРАШКЕВИЧА "ДЕМОН СОКРАТА" (#7'1995). В пор-
тфеле редакции новый роман Василия ГОЛОВАЧЕВА и повесть Александра
ЧУМАНОВА. Рассматривается также возможность публикации дебютного романа
Светланы ЗОРИНОЙ "ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СТАТЬ БОГОМ". Журнал уверенно удерживает
тираж в 25 тысяч и, видимо, вскоре поднимет его до 30 тыс. [Сергей Казан-
цев, Игорь Кузовлев, Екатеринбург]
Четвертый номер петербургского журнала "НЕВА" за этот год предпола-
гается почти полностью посвятить фантастике. В разделе "Фантасты города Пи-
тера" будут напечатаны повесть Натальи ГАЛКИНОЙ "НОЧНЫЕ БЕЗУМЦЫ", новелла
Андрея СТОЛЯРОВА "ПОЛНОЛУНИЕ", рассказ Н.ГАЕХО "КАМЕННЫЙ КРУГ". Рубрика
НОВЫЕ ПЕТЕРБУРЖЦЫ представит повесть Н.БИЗИНА и А.ИВАНОВА "СЛЕПЫЕ ЛАСТОЧКИ"
и рассказ О.ГРОНСКОЙ ХИТРЫЙ "БАТИСКАФ". В разделе переводов предполагается
опубликовать два рассказа Филипа К. ДИКА. В портфеле редакции есть еще нес-
колько более или менее крупных произведений фантастики, которые предпола-
гается опубликовать в 1995 году. [Владимир Фадеев, СПб]
В Москве готовятся к изданию первые номера двух новых журналов фантас-
тики. Первый будет называться просто и незатейливо - "РАКЕТА". По словам
редактора журнала Ильи Китупа, издание будет ориентироваться на публикацию
исключительно отечественной фантастики. О другом проекте пока известно лишь
то, что в названии его будут слова СОВРЕМЕННАЯ, РОССИЙСКАЯ и ФАНТАСТИКА, но
в каком они будут стоять порядке пока неизвестно, и то, что редактировать
его приглашен Владимир Михайлов. Периодичность и сроки выхода первых номе-
ров этих журналов пока не определены. [Сергей Бережной, СПб]
Литературно-художественный альманах "СИБИРСКИЕ АФИНЫ" (издатель Том-
ская писательская организация) регулярно печатает фантастику. В #2 за 1994
год напечатаны, в частности, окончание повести Александра РУБАНА "БЕЛЫЙ
СЛОН", рассказ Юлия БУРКИНА "ФОРМУЛА ТАЛАНТА" и дебютный рассказ Дмитрия
ИВАНОВА "РЕЛИГИЯ ЖИЗНИ". [200]
Повесть Юлия БУРКИНА и Сергея ЛУКЬЯНЕНКО "СЕГОДНЯ, МАМА!", вслед за
днепропетровским журналом "МОЛОДЕЖЬ И ФАНТАСТИКА", опубликована в краснояр-
ском журнале "ДЕНЬ И НОЧЬ" (#1'95). На #2 анонсирован роман [скорее,
все-таки, повесть] Андрея СТОЛЯРОВА "ДЕТСКИЙ МИР". ["День и ночь", #1'95]
КНИГИ
Книгу Вячеслава РЫБАКОВА, куда вошли романы "ОЧАГ НА БАШНЕ" и
"ГРАВИЛЕТ "ЦЕСАРЕВИЧ", выпустило петербургское издательство "Лань". Это же
издательство планирует вскоре выпустить роман Александра ТЮРИНА "ВОЛШЕБНАЯ
ЛАМПА ГЕНСЕКА, ИЛИ ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДО-ОРУЖИЕ СТРАНЫ СОВЕТОВ". [Юрий Флейшман,
Александр Тюрин, СПб]
Книга критики и публицистики Сергея ПЕРЕСЛЕГИНА "ОКО ТАЙФУНА" подго-
товлена в издательстве "TERRA FANTISTICA". Предисловие к книгке написали
Андрей Чертков и Николай ЮТАНОВ. Книга будет выпущена тиражом 1000 экзем-
пляров в новой серии "Библиотека Интеркома". [200]
Издательство "КРАНГ" выпустило в декабре 1994 года дебютный роман фэн-
тези Марины и Сергея ДЯЧЕНКО "ПРИВРАТНИК". Книга претендует на звание луч-
шей фантастической книги года, изданной на Украине. [Борис Сидюк, Киев]
Большой том произведений Бориса ШТЕРНА готовится к изданию киевской
фирмой "АЛЬТЕРПРЕСС", известной длинной серией очень толстых авторских
сборников переводной фантастики. В том войдут рассказы и повести о Бел Амо-
ре, "Записки динозавра", рассказы из серии "Сказки Змея Горыныча". Штерн
получил также предложение на издание двух (в перспективе - трех) томов в
серии "Золотая полка фантастики" издательства "ФЛОКС", но договор пока не
подписан. [Борис Штерн, Киев]
Новый сборник Сергея ЛУКЬЯНЕНКО "ЛОРД С ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ" выпущен в
Алма-Ате (ЛИА "HОМАД", Алматы, 1994). В него вошли романы "Принцесса стоит
смерти", "Планета, которой нет" и "Рыцари сорока островов", а так же рас-
сказы ("Поезд в теплый край", "Л" - значит люди", "Мой папа - антибиотик",
"Дорога на Веллесберг" и "Фугу в мундире"). [Владимир Васильев, Москва]
ТОО "АЛГОРИТМ" (Москва) приобрело права на издание сборника Ольги
"ЛАРИОНОВОЙ ЛЕОПАРД С ВЕРШИНЫ КИЛИМАНДЖАРО", куда, кроме заглавного класси-
ческого романа, войдут "Чакра Кентавра" и ряд рассказов. Еще один сборник
Ларионовой (куда войдут трилогия "Соната моря", "Клетчатый тапир" и "Лаби-
ринт для троглодитов", весь "Чурленисовский" цикл и еще несколько расска-
зов) предполагается выпустить в нижегородском издательстве "ПАРАЛЛЕЛЬ".
[200]
Сборник Александра МИРЕРА, куда войдут полные авторские варианты рома-
нов "У меня девять жизней", "Дом скитальцев" и рассказы, готовит к выпуску
издательство "ПАРАЛЛЕЛЬ" (Нижний Новгород). [Михаил Редошкин, Нижний Новго-
род]
В серии "ХРОНОС", издаваемой московским издательством "АРГУС", плани-
руется выпуск большого сборника Льва ВЕРШИНИНА, куда войдут, кроме всего
прочего, ранее не издававшиеся повесть "Первый год Республики" и роман
"Двое у подножия Вечности". Следующими, по всей видимости, будут два тома
Сергея ЛУКЬЯНЕНКО. В первый войдет трилогия "Лорд с планеты Земля" (ее сос-
тавили космические оперы "Принцесса стоит смерти", "Планета, которой нет" и
"Стеклянное море"), второй том украсят романы "Солнечный котенок" (подрос-
тковая фэнтези), "Рыцари Сорока Островов" и дюжина рассказов. Уже весной
1995 года в серии предполагается издать трилогию Сергея ЛУКЬЯНЕНКО и Юлия
БУРКИНА "Сегодня, мама", "Остров Русь" и "Царь, царевич, король,
королевич". Кроме того, продолжается выпуск книг зарубежных фантастов.
[Олег Пуля, Москва]
В екатеринбургской серии "ИНОЗЕМЬЕ" (издательство "Тезис") выпущены
два тома Семена СЛЕПЫНИНА и том Джона БРАННЕРА (см. более развернутую ин-
формацию в "200-В"). В производстве находятся еще один том фантастики Ген-
надия ПРАШКЕВИЧА (и готовятся материалы для третьего тома) и, по-видимому,
два авторских сборника Александра БУШКОВА - в том числе новый роман. [Игорь
Кузовлев, Екатеринбург]
Издательство "ТРУБА" (Саратов) выпустило первый роман длинной серии
политико-фантастических бестселлеров Льва ГУРСКОГО - как написано в аннота-
ции, известного представителя зарубежной русскоязычной литературы. Роман
(политический триллер, действие которого разворачивается в 1997 году) назы-
вается "УБИТЬ ПРЕЗИДЕНТА". Послесловие к нему написала Валерия Новодвор-
ская. Издательство "Труба" обладает эксклюзивными бессрочными правами на
издание всех романов этого автора. По мнению Андрея Николаева, портрет ав-
тора на суперобложке является обработанной в графическом редакторе фотогра-
фией Романа Арбитмана. [200]
Рижское издательство "ПОЛЯРИС" планирует начать выпуск отечественной
фантастики романом покойного Сергея СНЕГОВА "ДИКТАТОР". [Андрей Новиков,
Рига]
Большой сборник Г.Л.ОЛДИ планируется выпустить в издательстве "АЗБУКА"
(СПб). В сборник войдут еще не публиковавшиеся романы "ОЖИДАЮЩИЙ НА
ПЕРЕКРЕСТКЕ" и "ВОССТАВШИЕ ИЗ РАЯ", входящие в серию "Бездна Голодных
Глаз". [Николай Перумов, СПб]
Сборник Андрея ЛАЗАРЧУКА "СОЛДАТЫ ВАВИЛОНА" выпущен в Красноярске в
новой серии "TURBO" издательства "УНИВЕРС". В книгу вошли повесть "Мост Ва-
терлоо" и романы "Иное небо" и "Солдаты Вавилона". Тираж книги 5000 экзем-
пляров. [200]
Первую книгу трилогии Николая ПЕРУМОВА "Хроники Хъерварда" (она назы-
вается "ГИБЕЛЬ БОГОВ") выпустило издательство "АЗБУКА" (СПб). В течение
следующих месяцев выйдут еще два тома трилогии. [Николай Перумов, СПб]
Издательство Александра Корженевского "АЛЕКСАНДРИЯ" и фирма "РУСИЧ"
начинают издание новой серии переводной фантастики "СПЕКТР", в которой
предполагается выпустить следующие книги: Джоан ВИНДЖ, "СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА"
[Snow Queen, 1980, Hugo]; Майкл ФЛИНН, "В СТРАНЕ СЛЕПЫХ" [In the Country of
the Blind, 1990]; Барбара ХЭМБЛИ, "ТЕ, КТО ОХОТИТСЯ В НОЧИ" и "ДРАКОНЬЯ
ПОГИБЕЛЬ" [Those Who Hunt the Night, 1988; Dragonsbane, 1986, переводы
Евгения Лукина]; Роберт СТОЛЛМАН, "СИРОТА" [The Orphan, 1980], "ПЛЕННИК"
[The Captive, 1981], "ЗВЕРЬ" [The Beast, 1982]; Грегори БЕНФОРД, "ПАНОРАМА
ВРЕМЕН" [Timescape, 1980, Nebula-80, John W. Campbell Memorial Award];
Джордж МАРТИН и Лиз ТАТТЛ, "ГАВАНЬ ВЕТРОВ" [Windhaven, 1981]; Люциус
ШЕПАРД, "ЖИЗНЬ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ" [Life during Wartime, 1987]; Роберт
СИЛВЕРБЕРГ, "СИЛВЕРКЛАССИКА" ("КНИГА ЧЕРЕПОВ" [The Book of Skulls, 1971],
"УМИРАЯ ВНУТРИ" [Dying Inside, 1972]; и "ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН" [Time of Changes,
1971, Nebula]); Кэролин ЧЕРРИ, "ПОСЛЕДНЯЯ БАЗА" [Downbelow Station, 1981,
Hugo]. [Александр Корженевский, Москва]
ИЗДАТЕЛИ И ИЗДАТЕЛЬСТВА
Вадим НАЗАРОВ, бывший главный редактор санкт-петербургского изда-
тельства "Северо-Запад", основал собственное издательство "АЗБУКА" (кото-
рое является, по-совместительству, питерским филиалом московской "ТЕРРЫ").
В планах издательства, помимо прочего, выпуск фантастики. [200]
Издательство "ЦЕНТРОПОЛИГРАФ" образовало филиал в Санкт-Петербурге.
Редактором филиала стал Геннадий БЕЛОВ, бывший редактор серии фантастики
издательства "Северо-Запад". Планируется выпуск зарубежной и отечественной
фантастики. [200]
ПРЕМИИ И НОМИНАЦИИ
Борис СТРУГАЦКИЙ своей властью в соответствии с Положением о премии
"БРОНЗОВАЯ УЛИТКА" дополнил номинационный список этого года по категории
"Крупная форма" романом Святослава ЛОГИНОВА "МНОГОРУКИЙ БОГ ДАЛАЙНА".
Решением жюри премии "СТРАННИК", в номинационных списках этого года
произведены следующие изменения:
- "ЗОМБИФИКАЦИЯ" Виктора ПЕЛЕВИНА перемещен из категории "Малая форма"
в категорию "Критика/Публицистика";
- в список номинаций по категории "Редактор/Составитель" введен Роман
СОЛНЦЕВ, редактор журнала "ДЕНЬ И НОЧЬ".
В состав жюри премии "СТРАННИК" введены также Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
(Алма-Ата, Казахстан) и Юрий БРАЙДЕР и Николай ЧАДОВИЧ (Минск, Белоруссия).
Брайдеру и Чадовичу на двоих выделен один голос. [Борис Завгородний, СПб]
GLOBAL NEWS
ENCYCLOPEDIA OF SCIENCE FICTION под редакцией Джона Клюта и Питера Ни-
коллса будет выпущена в CD-ROM-версии британской фирмой Grolier Electronic.
В энциклопедию внесены многочисленные поправки; изменения и дополнения бу-
дут вноситься в базу данных ежеквартально. [SF Studies, Nov. 1994]
---------------------------------------------------------------------------
Информация в "Курьере SF" помещается в том объеме, которым распола-
гает редакция. Желающие расширить и дополнить публикуемые нами сведения,
могут присылать сообщения на адрес редакции почтой (обычной или электрон-
ной) или по телефону.
---------------------------------------------------------------------------
***************************************************************************
************************ Перед судом истории ******************************
Борис ЗАВГОРОДНИЙ
О СЕБЕ, О "СТРАННИКЕ", И О ТЕХ, КТО РЯДОМ
До...
Клянусь говорить правду, одну только правду, и ничего кроме правды!
* * *
Помню, о, как хорошо я помню - я родился в Питере! И не надо меня ло-
вить на слове... знаю - тогда он назывался Ленинградом. Помню, как меня ук-
рали из родного города... и вместе с родителями, детьми, внуками и прекрас-
ной НФ-библиотекой поселили в далеком Волгограде, который стал на дол-
гие-долгие годы моей второй Родиной... Э-э, да что там говорить...
Но пришло время, и я вернулся на Родину. Родина приняла - подобрала,
подогрела, пристроила к работе, а остальное, сказала, приложится. Короче -
все как у всех.
* * *
- Ты меня уважаешь? - спросил Столяров.
- Уважаю! - ответил я.
- Тогда бери "Странника",- сказал он.
- Нет! - сказал я.
- Трусишь!? - спросил Столяров.
- Нет,- сказал я.- Я не трус... но я боюсь. Боюсь, что не справлюсь!
- Мы тебе поможем,- пообещал Столяров...
* * *
Вот так все и началось. Почетную должность ответственного секретаря
"Странника" я перенял у Черткова.- Фу-у,- сказал Андрей, утирая лоб и пере-
давая мне ее.- Лиха беда начало,- сказал я улыбаясь. Но беда была. Лиха. Я
с ужасом понял - а много ли я читал из фантастики за последние два года? А
для члена номинационной комиссии "Странника" ведь это же главное! Да что
там читал! Я не знал уже даже, что, где и когда выходило! И поклонился ста-
рик Завгородний старику Николаеву в ноги - дай номинационный список "Брон-
зовой улитки" посмотреть. Список есть - а где книги взять? Начали покупать,
начали собирать. Спасибо Бережному, спасибо Сидоровичу, спасибо Ютанову,
всем другим спасибо: что смогли - достали... прочитали... обсудили... И ра-
бота закипела - но это уже совсем другая история.
* * *
Меня часто спрашивают: "Как ты работаешь секретарем "Странника"? И что
это ва-аще за "Странник" такой, что ты можешь сказать по этому поводу?"
Вопрос, конечно, интересный, и я отвечаю...
* * *
Приняв на себя столь ответственную должность, я задумался. Глыбоко!
Окиян! Как сделать так, чтобы не было... И наоборот, чтоб было... все было
- ор лайт!
Что я к тому времени знал о "Страннике"? Ну, вручают его длинноногие
от ушей герлы, ну, принимают его наши уважаемые фантасты, ну, фэны поче-
му-то волну на него гонят... Герлы, что ли, мужикам не понравились? Так это
дело скуса!
Думаю, думаю, думаю - и понимаю: пора работать.
Первое. Положение о "Страннике" - нужно дорабатывать! Чем и занимаюсь
все свободное от работы время. Советуясь с членами Жюри, с Чертковым, с
другими хорошими людями.
Второе. Занимаюсь архивом, записываю все, что происходит на встречах
номинационной комиссии - предложения, обсуждения, выводы. И предлагаю сам -
то, в чем, по-моему, нуждается "Странник". И, как ни странно, порой встре-
чаю взаимопонимание. Нужна реклама "Странника", нужно, чтобы как можно
больше людей знало о нем - о том, что это такое, для чего все это затеяно.
И на каждое мое предложение слышу от окружающих: да! Да!! ДА!!! Вот ты этим
и займись... И я понимаю, почему этот "Странник" мне так симпатичен - да
потому что он такой литературный, такой профессиональный...
Третье. Начинаю собирать библиотеку "Странника". Звоню издателям. Не-
которые откликаются. А некоторые - даже щедро. Хожу по лоткам. Продают.
Библиотека растет.
А время идет - наполовину сменился состав номинационной комиссии, те-
перь уже мне нужно вводить людей в курс дела. Впрочем, нет проблем: Сидоро-
вич, Каширин, Переслегин - люди-то все опытные. Происходят перемены и в Жю-
ри - Кир Булычев вышел (очень, очень жаль - не так уж много в "Страннике"
работает мэтров), Михаил Веллер вошел. Одно плохо - хоть и полторы сотни
километров, а уже такое Дальнее Зарубежье. Хоть вези к нему книги на под-
водной лодке...
Тем временем красноярские члены Жюри, живущие почти что по соседству -
Андрей Лазарчук и Михаил Успенский - раскачали еще одно хорошее начинание
-- жанровые премии "Странника". Работают ребята, молодцы - без них эти пре-
мии, наверное, не скоро начались бы вручаться! И для меня радость - еще ра-
ботки подвалило! Принцип ведь какой: премии разные нужны! премии разные
важны! Это мой. А второй - он у Столярова, и прост до гениальности: все там
будем! И вот, созвонившись с БНС, я назначаю первую встречу номинационной
комиссии "Странника".
* * *
Из всех разнообразий, предлагаемых мне жизнью, я выбираю то, что мне
нравится, то, к чему стремится душа моя, то, что принесет пользу родной
фантастике. И обтряхнутся ваши выстребаны...
* * *
Заседаний номинационной комиссии за это время было немало - нетрудно и
подзабыть какие-то подробности, что-то упустить, что-то перепутать. Но,
слава Богу, человек я обстоятельный, протоколы веду подробные, и расскажу
вам обо всем - что было, есть и будет.
18 октября 1994 года. Первое заседание. Утрясаем оргвопросы. Я раздаю
книги из списка соискателей - читайте. Договариваемся, что к следующему за-
седанию все присутствующие принесут свои семь позиций по жанровым премиям
"Странника".
9 декабря 1994 года. Заседание второе. Утрясаем оргвопросы. Утвер-
ждаем названия жанровых премий. Обсуждаем номинационные списки. Раздаю кни-
ги.
25 декабря 1994 года. Третье заседание. Утверждаем номинационные спис-
ки жанровых премий. Раздаю книги.
16 января 1995 года. Заседание четвертое. Первая встреча в Новом году.
Первое обсуждение "большого" "Странника". Почти целиком подготавливаем но-
минационные списки (кроме художников). Раздаю книги.
23 февраля 1995 года. Пятое заседание. Окончательно утверждаем номина-
ционный список "Странника" по всем восьми категориям. Раздаю книги.
Между заседаниями работа ежедневная и рутинная - собирать книги, рас-
сылать книги, распечатывать, запечатывать и отправлять информписьма с номи-
национными списками "Странника" - всем, кто попал в номинации, и другим хо-
рошим людям,- ну и, само собой, бланки для голосования - членам Жюри. Что-
бы никто не ушел обиженным. А на подходе уже тройки финалистов - и все сна-
чала...
* * *
Ну, скажете вы, комсомольско-партейное собрание. Масонская ложа, скла-
дывающая стены из кирпичей прочитанных книг. Ну, сурьезные! И ошибетесь. В
жизни всегда есть место шутке.
Назначаю встречу на воскресенье - потому что приезжает Каширин из Мос-
квы. Столяров радостно поддерживает меня. БНС сомневается - все-таки вос-
кресенье. Мы его дружно уговариваем. Наконец, Стругацкий соглашается. Сто-
ляров не приходит. Во-первых, потому, что он уже не член номинационной ко-
миссии. Во-вторых, воскресенье, день святой, какая работа?..
Даем достойные названия жанровым премиям. Красноярцы мечтают: вот бы
каждому лауреату - по настоящему мечу. Мы подхватываем: "Лунный меч", "Меч
в камне", "Меч Руматы"... Шутим: "Меч в Румате", "Меч в томате"...
Николаев настойчиво требует, чтобы члены Жюри дали точные определения
жанров. Спорим об окритеривании. Долго спорим. Полтора часа. Приходим к
очевидному: мы номинационная комиссия, сами и определим в каждом конкрет-
ном случае. Ведь это же ясно - как дважды два три. Потом все долго уговари-
ваем Андрея не снимать журнал "Двести" из номинационного списка по катего-
рии "редактор/составитель" - никакая это не "желтая пресса", как утвер-
ждает грубый Столяров...
Однажды прихожу на заседание раньше всех и радостно объявляю Стругац-
кому, что сегодня ему подарят книжку публицистики Рыбакова, которую выпус-
тили Бережной с Николаевым как приложение к "Двести". Стругацкому новость
по вкусу. Затем приходят Рыбаков с Николаевым и выясняется, что я обломал
им кайф и спортил внезапный сурприз. Впрочем, это уже не смешно...
Вот так, день за днем, идут года, идет моя работа в качестве самого
ответственного секретаря "Странника", так написаны эти строки, в чем, как я
уже сказал, клянусь, а в том, что не сказал - ни слова лжи. Что могут под-
твердить, опровергнуть или дополнить участники наших встреч - член номина-
ционной комиссии Андрей Николаев и независимый свидетель Сергей Бережной -
положа руку на очередной номер "Двести". Или, за неимением оного, на Библию.
* * *
А если серьезно - что я думаю о "Страннике", его достоинствах и недос-
татках?
Несомненная заслуга "Странника" - наши дорогие фантасты начали нако-
нец-то читать друг друга - вопреки старой присказке "чукча не читатель..."
И даже - авторов зарубежных, из которых некоторые, право же, заслужи-
вают-таки внимания. Знаем мы это - Гибсон, мол, козел! Уж, во всяком слу-
чае, не более... не буду указывать пальцем.
Отцами-основателями премия "Странник" задумывалась как русский аналог
"Небьюлы" - пусть даже и весьма приблизительный. Так ведь не в Америке жи-
вем. Но что-то не припомню я такого, чтобы тамошние фэны шибко обиделись на
тамошних же писателей, что те вдруг принялись судить-рядить собратьев по
цеху. А именно это и есть второе положительное качество "Странника". Про-
фессиональной работе необходима профессиональная оценка. И этим я отнюдь не
умаляю мнения фэнов, к которым принадлежу и сам. Мы оцениваем по-другому.
Эмоциональнее, что ли?
Да, "Страннику" многого еще не хватает - нужно расширять состав Жюри.
Обязательно! Что будет делаться, да и делается уже.
"Страннику" нужно расширять состав жюримых категорий - частично эта
работа сделана, доказательством тому четыре жанровые премии, которые в пер-
вый, но не последний, надеюсь, раз будут вручаться на днях на красноярском
"Сибконе".
Много, что еще нужно - но главное, то самое главное, что уже сделано -
"Странник" жив! "Странник" растет! Все больше и больше издательств и редак-
ций идут на сотрудничество с ним. Понято главное: "Странник" - приз цехо-
вой. Его задача - отстоять рынок, наш рынок, для наших же писателей. Их ус-
пех - это успех и издателей, успех книготорговцев.
Ну а что касается будущего - так оно и покажет. Я думаю, что нужен не-
кий фонд. Наподобие фонда той же пресловутой "Небьюлы", которая, насколько
мне известно, существует на цеховые деньги - Ассоциации американских писа-
телей научной фантастики и фэнтези. Вот только писатели наши не столь бога-
ты, чтобы из своих смешных ройялти отстегивать еще и на премии. Потому и
фонд такой можно здесь создать лишь на взносы издателей и книготорговцев.
Тех, кто думает о будущем. И именно для этого нужны конвенции наподобие
знаменитого "Интерпресскона" - где все стороны встречаются дружески, на
равных и могут совместно думать об этом будущем и приближать его.
Искренне ваш -
Ответственный секретарь литературной профессиональной премии "Стран-
ник" и потомственный петербуржец
Борис Завгородний
...и после, но перед
("СИБКОН"-2)
Удивительный все же город - реки, речки, набережные, каналы и - камни,
камни, камни. И говорят. Идешь, бывало, на работу, а в голове сами собой
стихи появляются, такие, знаете, торжественные, типа:
Когда на сердце тяжесть,
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерках приди...
И идешь, бывало, после работы, усталый - а куда ж деваться. Придешь к
энтим самым ступеням и такая тоска наваливается, что хочется все бросить к
чертовой матери и уехать в тот самый Урюпинск и жить там долго и счастливо.
Но Урюпинск Урюпинском, а вот в такой вот момент и подвалила поездка в
Красноярск, на "Сибкон". Официально это мероприятие называлось так: фести-
валь фантастики "Сибирь, XXI век". И забылось вечное питерское ненастье, и
ушло плохое настроение, и прочее бомжество, и все мысли заняли вопросы: а
Красноярск - это где? а это дальше Урюпинска или ближе? а какая разница во
времени? а какая там погода? а водку там пьянствовать будем или почему? Но
чем ближе к встрече, тем больше ответов, тем яснее. Урюпинск ближе, Крас-
ноярск дальше, и это факт географический. А за точку отсчета здесь и в
дальнейшем нужно брать Санкт-Петербург. Это аксиома! А разница во времени
аж 4 часа. Или всего? И главное - только самолетом можно долететь! А выпи-
вать можно, но это не главное - учили меня. И вообще установка такая - ле-
тим дело делать - вручать жанровых "Странников". И из Питера летят семь че-
ловек: я, как секретарь "Странника", Андрей Столяров, как член жюри "Стран-
ника", и Андрей Чертков, как корреспондент и представитель НФ журнала
"Если" - это первая питерская волна высадки в Красноярск. И летим мы на
несколько дней раньше - все узнать, разведать, подготовить. Вылетели вече-
ром 17-го, а сели утром 18-го марта. Во как время летит - час за два, как
на войне! Вторая волна прилетела чуть позже: Яна Ашмарина, Вячеслав Рыба-
ков и Андрей Измайлов в роли самого популярного писателя всех времен и на-
родов. Ну а главный генерал - Ник Ютанов - прилетел перед вручением призов
и улетел после банкета, как и московский книгопромышленник Алекс Каширин -
время, знаете ли, оно - деньги!
А наш полет был, право, интересен. Милые девушки-стюардессы немного
покормили, потом налили шампанского, потом еще по одной - после того, как я
вручил им книжки Столярова с автографом - а затем и мы свою любимую с Чер-
тковым "Охту" (это такая питерская плодовая водка - дешево, но с гарантией,
рекомендую) открыли. А-а под крылом самолета о чем-то пое-ет зе-еленое мо-
ре та-айги... Так и прилетели незаметно. А там нас сам Ефанов встречает, а
там нам сам Лазарчук наливает, а там и место встречи на берегу Енисея, ко-
торое, как всем известно, изменить нельзя, да и неохота - место и в самом
деле приятное, сосны, знаете ли, снежок и прочее. Вот так мы и оказались в
самом центре Азии, как нам потом сообщили. Так далеко я пока не залетал!
Поначалу ведь сама мысль об этом пугала, а потом ничего, притерпелся,
вспомнил, что в Сибири тоже девушки найдутся и как-то даже веселее стало,
знаете ли.
Итак, "Сибкон"-2. Дедуцируем и понимаем - значит, был "Сибкон"-1? Да,
был! И ровно два года назад! И вспоминаю: Женя Лукин так рвался, так рвал-
ся, все пытался, наивный, денег у меня занять на билет. Я же поступил луч-
ше - я на них гитару купил, вина и устроил этакий микроволгакон! А может
быть, и не лучше. Но как акцентировал один из главных устроителей "Сибко-
нов" Андрей Лазарчук: "Сибконы" - встреча чисто писательская и фэнам там
делать нечего, что же мне оставалось делать тогда? А сейчас? Сейчас я при
должности, а дело при мне, а сам я - в Красноярске! Перед этим, правда,
пришлось немало потрудиться: всех обзвонить - и не раз, всем объяснить - и
не два раза, со всеми все согласовать и кого надо поторопить. И прилететь в
Красноярск, имея на руках в запечатанных конвертах результаты голосования
жанровых "Странников". Но до подсчета, до вручения еще несколько дней - ра-
боты, веселья, и я, как всегда, готов! А пока, так как мы первые - встре-
чаем прибывающих: Геннадия Прашкевича, Михаила Миркеса, Владимира Клименко
и двух коммерсантов-негоциантов Пасмана и Шувалова из Новосибирска, Брайде-
ра и Чадовича из Минска, Женю Лукина из Волгограда, Сережку Лукьяненко из
Алма-Аты, Олега Пулю и Эдуарда Геворкяна из Москвы, Юлия Буркина и прелес-
тную корреспондентку Татьяну из Томска, Диму Громова из Харькова, Бориса
Штерна и хранителя его тела Сашу Николаенко из Киева... упомянул, у-уфф,
по-моему, всех. Как видите, вполне международная встреча! А что касается
других присутствующих, то были и прелестные местные библиотекарши, взявшие
над нами шефство, и местные фэны, и местные воротилы большого бизнесу, и
даже сам Сан Саныч Бушков пару раз объявлялся, весь какой-то тихий, с язви-
тельной усмешечкой. Да-с, редкий гость теперь на наших встречах - и отчего
бы это? Такой вот ограниченный и временный контингент собрался на краснояр-
ской земле. А чем мы там занимались, спросите? Я отвечу: было открытие в
краевой центральной библиотеке - там, кстати, я впервые и увидел Бушкова,
так давно сошедшего с нашего фэновского горизонта, были различные выступле-
ния в библиотеках, институтах, техникумах и т.д. Андрей Чертков, например,
ездил в Атомград (или, как он именуется официально - Красноярск-26), там
производят такой дорогой, но такой ненужный сейчас оружейный плутоний. И
вернулся оттуда приятно пораженный в обоих смыслах. Этакий, говорит, запо-
ведник социализма - город за колючей проволокой! Я пробовал после втихую
узнать у него, как там с конверсией, не мастерят ли там местные умельцы,
какую-нибудь стиральную машину нового типа, из тех, что стирает все и вся и
подчистую, но не признался Чертков, то ли не знает, то ли... И я выступал,
как это ни показалось мне странным. И делал это я примерно так: вежливо
здоровался и приглашал всех девушек после окончания лекции в сауну, кото-
рая нас дожидалась на базе. Обычно после этого мне вопросы не задавали, а
уж если это не помогало, то приходилось начинать рассказывать о моих встре-
чах с Г.Дж.Уэллсом: широко известный писатель был, говорил я аудитории, ин-
тереснейший человек, правда, Ленина почему-то не любил, все кремлевским
мечтателем его обзывал. А в доказательство своих слов я потрясал известной
книжкой Штерна. Во, говорил я, факт этот даже в литературе отображен. Иног-
да вопросы милых и доверчивых слушательниц ставили меня в тупик, как это
было со мной в пищевом техникуме, и я отвечал вопросом на вопрос - указы-
вая на стенд, на котором были изображены герои русской литературы - а где
Муму? Это поразило всех - Муму действительно отсутствовала на стенде - мо-
жет, временно отлучилась по своим собачьим делам? Но от меня сразу отстали,
я бы даже сказал, с этаким уважением. Особенно доставал вопрос, почему я не
писатель, а вот среди писателей и так далее. Тут уж приходилось брать себе
на помощь авторитет братьев Стругацких и рассказывать байки о том, как это
тяжело и трудно - быть профессиональным читателем, что невзирая ни на что
мы идем к светлому и счастливому... что в отличие от моего знакомого Кости,
специалиста узкого профиля, я специалист профиля широкого, что вот за этот
тяжкий труд я и получаю сейчас деньги, что... У нас в Питере мы поднимаем
культуру, в особенности НФ, на небывалую высоту... И меня слушали, и мне
хлопали, нет, это был просто праздник какой-то! А сауна тоже была, хоть и
раз всего. И сидели мы там с Прашкевичем на верхнем полке, и размышляли
распаренные, что, мол, у них там, у дельфинов, тоже, наверное, есть свои
фэны, что им там, наверное, как и нам хорошо... и плавает там один дельфин
с поломанной ластой - продолжил Геннадий Мартович, тут я не выдержал и ушел
пить пиво с простым и незатейливым названием "Попей пива".
А время шло, сверкая вспышками моего и двух николаенковских фотоаппа-
ратов. И приближалась кульминация, то бишь счастливая развязка. Пригласив
Эдуарда Вачагановича сопредседателем счетной комиссии, назначив Андрея Чер-
ткова исполнять обязанности человека-компьютера при счетной комиссии, а Са-
шу Николаенко обязав быть при этом безмолвным свидетелем, заставив его пе-
ред этим дать страшную армянскую клятву Геворкяну, мы уединились и приня-
лись считать. И результаты незамедлили явиться. Результаты как интересные,
так и достойные, но мы до поры и времени хранили их в своих сердцах. Впро-
чем, вот уже и день вручения - время-то летит, время как летит, боже ж ты
мой - в краевой библиотеке, одном из спонсоров "Сибкона", кстати сказать!
Пока суть да дело, мы разминаемся пивком, курим, треплемся, и тут Сашка Ни-
колаенко обнаруживает на доме рядом вывеску Красноярского ФСК и предлагает
увековечить меня на ее фоне - этакий Завгар с бадиком в одной руке и бутыл-
кой пива в другой. Сказано - сделано - вспышка - миг увековечен, а со сто-
роны библиотеки уже летит посыльная: - Борис Александрович, Вас к
телефону,- и тихо добавляет: - Срочно! А в голосе паника. Не спеша, допи-
вая пиво, хромаю к библиотеке, к телефону: - Алло? - А в ответ: - Борис
Александрович, мы тут, понимаете, в поте лица, а вы тут, понимаете, цирк
какой-то! Несерьезно! - И длинный гудок. Все понятно. У каждого своя рабо-
та. Выхожу, объясняю ребятам, смеемся, удивляемся, смотрим на то самое зда-
ние и замечаем на его фасаде две камеры, которые, как известно, всегда
смотрят в мир. Ну а потом время преть под софитами местного телевидения, к
счастью, не мне одному, интересно посмотреть бы в натуре, и начинается то,
ради чего все мы собрались. Зал забит простыми читателями, фэнов почти нет,
как-то даже непривычно, а на подиуме все профи, профи, профи... Различные
выступления, поздравления, сюрпризы. Первый - красноярцам писатель Андрей
Измайлов наиболее по вкусу и отныне и вовеки веков, за что ему тут же вру-
чают миллион! Миллионщик - шелестит по залу. Измайлов доволен, пока. К от-
лету домой он уже разжалован - наполовину наверняка. Довольны и мы, но
странно: ему наша радость не в радость. На сцену выносят призы. Настоящие
мечи - острые, сверкающие сталью и позолотой, в ножнах, обитых кожей - ну
просто блеск! И Геннадий Прашкевич оглашает лауреатов: "Меч Руматы" полу-
чает Сергей Лукьяненко за роман "Рыцари Сорока Островов"! Этакая японская
катана - обнажена, показана залу - свистит рассекаемый лезвием воздух -
публика в отпаде, меч убран и счастливый лауреат, прижимая меч к груди, са-
дится на место. "Меч в зеркале" - на сцене Вячеслав Рыбаков, вручение про-
ходит под знаком "награда нашла героя" - получает двуручный меч за лучшую
альтернативную НФ - роман "Гравилет "Цесаревич". "Лунный Меч" достается
Андрею Лазарчуку за рассказ "Мумия", написанный в жанре ужасов, и, наконец,
последний приз, "Меч в камне", за лучшую фэнтези - его получает Михаил
Успенский за роман "Там, где нас нет". Счастливая жена Успенского выбегает
из зала поплакать, перекурить эту новость. Держись, Нелля, говорю ей, мо-
жет, и не зарубит, ты, главное, не гневи его!
Вот так это и было. Вот так быстро прошел момент праздника, к которо-
му готовились два года! Впрочем, впереди второй праздник - Интерпресскон! А
мы все загружаемся в автобусы, ехать в санаторий, на банкет - святое дело
ведь! Пытаюсь прихватить с собой пару девиц - популярно объясняю, в какую
компанию им довелось попасть, какие у них перспективы и они уже совсем бы-
ло понимают... но... елы-палы... Крутой банкет, речи, поздравления, песни,
стихи и снова речи, речи, речи. В перекурах, собрав кого смог, сжигаю блан-
ки голосования, за что чуть позже Ютанов меня пеняет с сожалением - не так,
не так нужно было их жечь! Что ж, молодо-зелено, еще научусь, было бы жела-
ние! Попутно как муравей таскаю в свой номер, что бог послал с банкетного
стола - я заботливый, многим завтра с утра уезжать - нужно поправиться, с
этой мыслью и засыпаю, и просыпаюсь, и почти никого, увы, не вижу. Прово-
жаем новосибирцев и остаемся только мы - питерцы и хозяева. А на другой
день и мы улетаем - все усталые, скорее бы домой. Родина она ведь, как из-
вестно, и в Африке Родина!
Такие вот пироги, как говорил один мой знакомый!
***************************************************************************
****************************** Подробности*********************************
"СТРАННИК-95": СПЕЦИАЛЬНЫЕ ЖАНРОВЫЕ ПРЕМИИ НОМИНАЦИОННЫЕ СПИСКИ
Годы номинации: 1992 - 1994
Звездочками отмечены произведения, вошедшие в тройки финалистов в каж-
дой категории.
I. "МЕЧ РУМАТЫ" (Героико-романтическая фантастика)
1.Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Евангелие от Тимофея; Клинки Макса-
ров: Романы из цикла "Тропа". - В кн.: Брайдер Ю., Чадович Н. Избранные
произведения; Том 1. Нижний Новгород: Флокс: 1994. (И другие издания).
2.Сергей ИВАНОВ. Двое: Роман. - В кн.: Иванов С. Крылья Гремящие.
СПб.: Terra Fantastica, 1993. (И другие издания).
* 3.Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИН. Сталь разящая: Повесть. - В журн.
"Миры" (Алм-Ата), 1993, #2. (И другие издания).
4.Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Атомный сон: Повесть.- В кн.: Лукьяненко С. Атом-
ный сон. Красноярск: Периодика, 1992. (И другие издания).
* 5.Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Рыцари Сорока Островов: Роман. - СПб.: Terra
Fantastica, 1992.
* 6.Владимир МИХАЙЛОВ. Властелин: Роман (3 книга цикла "Сторож брату
моему").- В книгах: Михайлов В. Избранные произведения; Тома 3 и 4. Нижний
Новгород: Флокс, 1993.
7.Александр РУБАН. Феакийские корабли: Повесть.- В журн.
"Фантакрим-MEGA" (Минск), 1991, #5. / Примечание: номер реально вышел в
начале 1992 года.
II. "МЕЧ В ЗЕРКАЛЕ" (Альтернативно-историческая фантастика)
1.Сергей БУЛЫГА. Лисавета Иванна велела кланяться: Повесть. - В журн.
"Фантакрим-MEGA" (Минск), 1992, #5.
* 2.Кир БУЛЫЧЕВ. Заповедник для академиков: Роман из цикла "Река Хро-
нос"). - М.: Текст, 1994.
3.Василий ЗВЯГИНЦЕВ. Одиссей покидает Итаку: Роман. - СПб.: Северо-За-
пад, 1993. (И другие издания).
4.Р.С.КАЦ. История советской фантастики. - Саратов: Изд-во Саратовско-
го университета, 1993./ Примечание: художественно-публицистическая книга,
стилизованная под научную монографию.
* 5.Андрей ЛАЗАРЧУК. Иное небо: Роман. - В кн.: Лазарчук А. Священный
месяц Ринь. СПб.: Terra Fantastica, 1993.
6.Сомерсет МОЭМ. Второе июля четвертого года.- Киев: Виан 1994. И дру-
гое издание в журнале "Проза Сибири" (1994, # 0) под именем "Момерсет
СОЭМ". / Примечание: Альтернативно-историческая биография А.П.Чехова. Автор
- известный русский фантаст, выступающий под псевдонимом.
* 7.Вячеслав РЫБАКОВ. Гравилет "Цесаревич": Роман. - В журн. "Нева"
(СПб.), 1993, ##7-8.
III. "ЛУННЫЙ МЕЧ" (Фантастика ужасов)
* 1.Андрей ЛАЗАРЧУК. Мумия: Рассказ. - В кн.: Лазарчук А. Священный
месяц Ринь. СПб.: Terra Fantastica, 1993. (И другие издания).
* 2.Г.Л.ОЛДИ. Страх: Повесть. - В кн.: Олди Г.Л. Войти в образ.
Харьков: Второй блин, 1994.
* 3.Виктор ПЕЛЕВИН. Вести из Непала: Рассказ. - В кн.: Пелевин В. Си-
ний фонарь. М.: Текст, 1991. (И другие издания). / Примечание: Упомянутая
книга реально вышла в 1992 году.
4.Николай РОМАНЕЦКИЙ. Ковчег на Второй линии: Рассказ. - В журн. "Фан-
такрим-MEGA" (Минск), 1994, #2.
5.Александр ТЮРИН. Повесть о тихом ужасе: Повесть. - В журн. "Фантак-
рим-MEGA" (Минск), 1993, #2.
6.Александр ЩЕГОЛЕВ. Кто звал меня?: Рассказ.- В журн. "Нева" (СПб.),
1992, #2. (И другие издания).
IV. "МЕЧ В КАМНЕ" (Фэнтези, сказочная фантастика)
1.Сергей ИВАНОВ. Крылья Гремящие: Роман.- В кн.: Иванов С. Крылья Гре-
мящие. СПб.: Terra Fantastica, 1993.
* 2.Сергей КАЗМЕНКО. Знак Дракона: Повесть.- В кн.: Казменко С. Знак
Дракона. СПб.: ЛитерА; Интерпресссервис, 1993.
3.Леонид КУДРЯВЦЕВ. Черная Стена: Повесть.- В журн. "Миры" (Алматы),
1993, #1.
4.Святослав ЛОГИНОВ. Мед жизни: Повесть.- В журн. "Чудеса и диковины"
(Алма-Ата), 1992, [нулевой номер].
* 5.Ник ПЕРУМОВ. Кольцо Тьмы: Роман в 2-х томах.- СПб.: Северо-Запад,
1993.
* 6.Михаил УСПЕНСКИЙ. Там, где нас нет: Повесть.- В журн. "День и
ночь" (Красноярск), 1994, ##4-5.
7.Владимир ФИРСОВ. Сказание о Четвертой Луне: Повесть. - В журн.
"Уральский следопыт", 1993, ##8-9.
8.Г.Л.ОЛДИ. Сумерки мира. - В сб.: Сумерки мира. Харьков: Основа,
1993. (8-й пункт включен по предложению членов Жюри А.Лазарчука и М.Успен-
ского согласно Положению о премии "Странник".)
Номинационные списки составлены на заседании номинационной комиссии
премии "Странник" 25 декабря 1994 года и утверждены всеми членами номина-
ционной комиссии
Председатель комиссии: Борис Стругацкий
Ответственный секретарь: Борис Завгородний
Члены номинационной комиссии: Александр Каширин, Андрей Николаев, Сер-
гей Переслегин, Александр Сидорович, Николай Ютанов
***************************************************************************
********************************* Шлейф ***********************************
ОТКРЫТЫЙ ОТВЕТ Р.Э.АРБИТМАНА НА ПИСЬМО В.Д.ЗВЯГИНЦЕВА
Многоуважаемый господин Звягинцев!
Прошу прощения за то, что я самым преступным образом не обратил дол-
жного внимания на дату написания Вашего романа "Одиссей покидает Итаку" (о-
казывается, 1978-1983 гг.!) и тем самым невольно усомнился в Вашем граждан-
ском мужестве. Я был неправ, в чем раскаиваюсь. Лишь после публикации Ваше-
го открытого письма в журнале "ДВЕСТИ-В" все встало на свои места. Ну, ко-
нечно же, приоритет за Вами! В те суровые времена, когда напуганные братья
Стругацкие в "Граде обреченном" (как Вы изящно заметили) "по поводу стали-
низма ограничились лишь аллегориями", Вы в своей еще не опубликованной ру-
кописи рубили правду-матку в глаза. Более того, оказывается, именно Вами
"задолго до Горбачева сделан вывод, что революция сверху в этой стране шан-
сов на желаемый результат почти не имеет". И вообще, пока автор этих строк,
сопливый девятиклассник, писал сочинение про "Малую землю", пока Ваши буду-
щие эпигоны некто Солженицин в штате Вермонт и некий Николас Беттел в Лон-
доне вякали нечто невразумительное, именно Вы "первым вспомнили о терроре
против казачества". И лишь зверства коммунистической цензуры воспрепятство-
вали тому, чтобы Ваши замечательные открытия пришли к народу в страшные го-
ды застоя...
А теперь - серьезно.
Не я виноват в том, что Ваш роман кто-то держал под спудом и появился
на свет лишь тогда, когда Ваши публицистические озарения (верю, выстрадан-
ные) стали банальностью, общим местом. Не я виноват в том, что к началу де-
вяностых годов (ко времени публикации отдельного издания "Одиссея...") Ваш
роман, увы, действительно выглядел уже "развлекаловкой из чужих штампов".
Вы сами сделали стержнем романа историческую публицистику и не Ваша вина,
но Ваша беда в том, что публицистика - товар скоропортящийся, тем более
публицистика "лобовая", не обремененная такими элементами художественности,
как презираемые Вами "аллегории". Возможно, самым правильным решением был
бы отказ от современной публикации романа - ибо в противном случае Вы уже
сами вводили свое произведение в современный литературный контекст и не
имеете теперь права всерьез обижаться на критика, рассматривающего данную
книгу именно в этом и отнюдь не комфортном для Вашего романа контексте. Ибо
критик, по природе своей,- не литературный следопыт и, извините, не Ваш
биограф. Есть только то, что есть. Все остальное - альтернативная история.
Роман о том, что было бы, если бы Василий Звягинцев опубликовал своего
"Одиссея, покидающего Итаку" в 1984-м. Да, это было бы любопытно. Но ведь
этого же не было!
И последнее. О Льве Николаевиче Толстом, рядом с которым Вы изображе-
ны в ставропольском издании романа. Как вы думаете, Василий Дмитриевич,
повредило бы "Войне и миру", если бы сия эпопея опубликована была не в шес-
тидесятые годы XIX столетия, а хотя бы в середине семидесятых годов того же
столетия?
На последний вопрос рискните честно ответить сами.
Роман АРБИТМАН
***************************************************************************
******************************** А/Я 153 **********************************
ОРОЙХОН, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ИЛБЭЧ
ОТ РЕДАКЦИИ: Это письмо пришло в один из Петербургских журналов, откуда
и попало к редакторам "Двести". Мы связались с авторами и они позволили нам
опубликовать его, опустив вступительный абзац и поставив название, предло-
женное И.Шишиным.
Как известно, дети тратить денег не умеют. В этом мы лишний раз убеди-
лись, когда старший сын, ухнув разом все карманные деньги, купил на лотке
роман Святослава Логинова "Многорукий бог далайна". Вернее было бы сказать
не купил, а купился, клюнув на очередную покрытую огнями святого Эльма фи-
гуру колдуна. Взрослый человек такой ошибки не сделал бы - за последние го-
ды мы навидались этих двойников звездного императора. Впрочем, оставим кол-
дуна на совести художника и вглядимся в текст. Сначала мы, увидав книгу,
даже были довольны: наконец-то на обложке стоит отечественная фамилия, и
значит, можно надеяться, что автор пишет по-русски, а не на пиджин-русиш, в
котором практикуются перекладчики с американского.
Бабушка, исполняющая обязанности домашнего цензора, сказала, что за-
метных непристойностей в книге нет, хотя она (бабушка) ничего не поняла. В
результате, роман был отдан детям. Очень скоро мы обнаружили, что язык на-
ших сыновей странным образом обогатился. В обиход вошли такие слова как
"паршивая тайза", "жирх вонючий" и иные, столь же благозвучные термины. Ро-
дительское недоумение рассеялось, когда за роман взялись мы.
Увы, все наши надежды на русский язык развеялись как дым, потому что
без словаря читать "Многорукого бога" оказалось просто невозможно. И сло-
варь требуется немалый: авар, авхай, баргэд, бовэр, ван, гвааранз,
далайн... и далее по алфавиту. Правда, на "Е" слов не обнаружилось, но уж
на "Ё" - целый зверинец. Читаешь, и хочется сказать что-нибудь энергичное
на ту же букву. Андрей Балабуха - автор послесловия - любезно объяснил нам
причину этой странности. Мы не против авторских комплексов, но зачем же
распечатывать их тиражом двадцать пять тысяч экземпляров и рассылать по
всей стране?
Список словесных монстров завершает ямх, которым меряют харвах, кото-
рым стреляет ухэр, которым обороняют оройхон, который построил илбэч. Како-
во? За какие провинности автор, ыльк его укуси, заставляет нас читать это?
И почему нас пытаются уверить, что роман написан по-русски? Впрочем, добро-
совестный Андрей Балабуха сообщает, что все эти уулгуи и жужигчины родом из
Монголии. В таком случае, может быть следовало издать роман не на берегах
Волги, а где-нибудь поближе к голубому Керулену? Вот только как отнесутся
потомки Чингиз-хана к подобному обращению со своим языком?
А пока (дурной пример заразителен) наши сыновья беседуют на диком
псевдомонгольском жаргоне:
- Ты, мелкий зогг, уползай в свой шавар!
- Я заставлю тебя напиться нойта!
Велик могучий русски языка.
И. и И. Шишины
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Сергей СОБОЛЕВ (Липецк):
ПРОТИВ FANTASY
В славное время Перемен, когда коммунисты-заглотчики уже не могли во-
ровать по-брежневу, а демократы еще не начали все подряд чубайтизировать
по-привату, меж фэнов, изрядно замученных "молодогвардейской" фантастикой,
прокатилась волна интереса к Неведомому жанру fantasy, буйно расцветавшему
на Западе, а у нас известному лишь по неполному Толкину (превосходно!), да
такой же неполной Стюарт (замечательно!). Остальное же прячут, не дают нас-
лаждаться читателям великолепными сказками. Вот и ждали встречи с Неведо-
мым, а отечественные фантасты свои произведения, слегка раздвигавшие рамки
НФ, называли сразу и без обиняков - fantasy. Слово это, как говорят языко-
веды, стало очень "шумным" - то есть употребляется не в меру часто; оно
превращается в слово-паразит, и скоро его будут лепить где ни попадя - лишь
бы книжку продать. (Смотри, например, предисловие к рассказам В.Пелевина в
"Независимой газете" от 24.01.93.).
Однако, все изрядно подпортил "Северо-Запад", этот Стаханов от кни-
гоиздания, выдав на-гора десятки томов в ядовито-желтых обложках ну очень
уж неудобочитаемой продукции: если автор приличный, то переводчик переста-
рается, а если перевод гладкий - то и автор не запоминающийся. Теперь же,
разочаровавшись в Неведомом, которое не принесло в отечественную фантасти-
ку иных сюжетов, кроме как подражаний, наши любимые литераторы сильно оза-
бочены дальнейшей судьбой маленького ребенка fantasy. Иначе чем объяснить
подборку в "ДВЕСТИ-В"?
В "Открытом письме..." Д.Громов и О.Ладыженский открыто не призывают к
торжеству фэнтези над всей прочей литературой, но всем известны их повести,
написанные не без парадоксов, но лишенные какой бы то ни было занима-
тельности. Писательское кредо новоявленной харьковской школы заявлено в де-
визе нового альманаха "Библиотека Мастера" - "Ни слова о политике!". Как
будто, выкинув политику, жизнь расцветет васильками и ромашками. Они что,
уже не помнят, что в комплекте к шорам на глазах полагается хлыст и шпоры?
По статье Н.Романецкого у меня тоже есть несколько замечаний. То, что
советская фантастика "оказалась менее интересной", так это проблемы лично-
го вкуса. По мне, так лучше томик Покровского, чем собрание сочинений Фос-
тера или там Нортон. Попытки вывести аналогии с развитием НФ и победой "фи-
зиков" над "лириками" и вовсе неуместны - разве видим мы в "молодогвардей-
ской" школе бурлеск научных открытий и каскад фантастических изобретений?
Нет этого. А сравнение с токарем, как и любое другое сравнение, хромает.
Причем на обе ноги сразу. Во-первых, Н.Романецкому не нравится, что некото-
рые писатели подолгу шлифуют свои произведения. Что поделать - Лев Толстой
раз восемь "Войну и мир" переписывал, сам видел разные версии в стареньком
ПСС. Из отечественных "шлифовальщиков фраз" напомню С.Довлатова и Б.Штерна,
М.Веллера и М.Успенского.
"Поэзия -
такая же добыча радия,
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн
словесной руды.
Но как
испепеляюще
слов этих жжение
Рядом
с тлением
слова-сырца"
Или Маяковский уже не авторитет?
А во-вторых, по Н.Романецкому, оказывается, что Настоящий Писатель
должен-де находить нужное слово сразу... И что у нас получается? Очередная
идея в не совсем красивой облатке из литературных штампов и избитых клише.
Не против ли этого выступал автор несколькими абзацами выше?
С.Логинов зря так категорично отвергает место порнографии в Большой
Литературе. Можно назвать из переводных авторов Г.Миллера и У.Берроуза,
частично
Д.Фаулза и Д.Джойса. Другое дело, что вряд ли кто у нас понесет подобные
откровения в редакции...
Наиболее всего я согласен с Н.Перумовым - касательно самого определе-
ния fantasy как жанра, описывающего Средневековье, но ни в коей мере не с
далеко идущими выводами. И вот почему. Фантастика описывает все новые и но-
вые модели социумов, на населенных планетах или в разные эпохи (предпочи-
тая, разумеется, всю палитру миров Будущего - от пепельных постъядерных, до
молочно-кисельных коммунистических). Герои разных НФ-рассказов, сосущес-
твуя под одной обложкой какой-нибудь антологии, вряд ли смогут приспосо-
биться к обитанию в пространстве соседних с ними произведений того же само-
го гипотетического сборника, и вот почему:
а) разный технический уровень цивилизаций:
б) разная среда обитания на планетах (напишите-ка fantasy про кремни-
йорганических пауков, дышащих аммиаком!);
в) мало совместимые этические и социальные нормы.
А fantasy - пристанище средневекового менталитета. Колдуньи Э.Нортон
не пропадут в мирах Муркока, демон Ааз облапошит кого угодно, а Конан про-
ложит себе дорогу в любом сериале. Люди одного мира. Сколько бы научные
фантасты не договаривались о единой концепции и хронологической таблице Бу-
дущего, даже у Хайнлайна строгая система порой нарушается; тем оно, Буду-
щее, и притягательнее для раскованного, освобожденного разума - невероят-
ное число вариантов! Fantasy - опрокинуто в прошлое, и, как ни варьируй,
средние века более-менее отражены в исторических трудах и работах современ-
ников. Fantasy - это тест для автора на тему: "Представление урбанизирован-
ного человека техногенной цивилизации индустриального мира о быте, нравах и
мифологическом сознании человека Средневековья (V-XV века)".
Профессор Дж.Р.Р. всю жизнь свой предмет изучал, а вы хотите наскоком
долететь?
Арсенал проблем, типажей и сюжетов в fantasy огромен. Ну так и ис-
пользуйте его, как это мастерски получается у Желязны, Столярова, Успенско-
го, Логинова и многих других! Нечего бороться за "чистый жанр". Любой "чис-
тый жанр" - будь то fantasy, космическая опера, романы катастроф или любов-
ные романы - уподобляются ТВ-сериалам, а ихним поклонникам просто уж очень
хочется вновь и вновь нажимать на любимые кнопочки.
Если представлять fantasy как часть фантастики - сфера в сфере - то
как же можно утверждать ее превосходство над НФ? Чистый анекдот о том, что
наша Земля содержит внутри себя еще одну планету, но значительно большего
диаметра?
А не кажется ли уважаемым читателям, что сборник рассказов молодого
писателя из Смоленска Исаака Осимова "Я, раб" - - это типичнейшая fantasy?
Изобретение знатным алхимиком Сьюзен Келвин основополагающих Трех Заклятий
для раба-гомункулуса - надолго войдет в обиход отечественных писателей!
* * *
Это, так сказать, моя реакция на заметки в "Вечном думателе".
По поводу номинантов "Интерпресскона-95", мой вариант такой:
1. Казменко С. "Повелитель марионеток";
2. Успенский М. "Дорогой товарищ король";
3. Пелевин В. "Иван Кублаханов";
4. Рыбаков В. "Кружась в поисках смысла".
Однако, восемнадцать источников - журналы и книги, мне, увы, недоступ-
ны. "МиФ", "Миры" - вообще не видел.
С удовольствием прочитал диалог А.Черткова с В.Рыбаковым - еще раз
убедился, что толерантности, сиречь "мощной этики", маловато в мире.
Статья "Как умирают ёжики" великолепна. Опыт комментирования текстов
вообще диковинка, если не считать французских структуралистов вроде Р.Бар-
та, а в применении к фантастике такой опыт очень интересен. Тем более, что
тема - Смерть - достаточно вечная. Так держать! Зачем только прикрываться
Яшкой Скициным, я не совсем понял.
С уважением,
Сергей Соболев 28.3.1995
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Александр ЛЮТИКОВ (Санкт-Петербург):
Номер мне понравился. Очень информативен, интересен, разнообразен. В
будущем, если вы будете продолжать в том же духе, собираюсь не манкировать
чтением номеров журнала...
Единственное "пустое место" номера, по моему мнению,- это так называе-
мое "письмо к издателям". Почему? Во-первых, потому, что оно просто-напрос-
то устарело. Точнее, не оно само, а информация (о неиздании отечественных
фантастов), на которой и основана идея письма. В качестве доказательства
своей точки зрения приведу следующие два факта из этого же, обсуждаемого
номера журнала ДВЕСТИ: список номинантов на премию "Бронзовая улитка", ко-
торый ничуть не меньше своего прошлогоднего собрата, а, как мне кажется,
даже больше раза в полтора-два и раздел "Новости". В прошлом году отечес-
твенную фантастику издавало всего три издательства: "Терра Фантастика",
"Флокс" и "Текст". Последние два продолжают это делать и сейчас, насчет
первого сказать ничего не могу, но сколько издательств прибавилось к списку?
Во-вторых... А нужно ли "во-вторых"? Как говорится: "Более можете не
продолжать". Hо все же... О стиле письма: мне оно сразу напомнило многочис-
ленные обращения различных издательств, ассоциаций etc. к правительству,
президенту etc. по поводу бедственного положения отечественного книгоизда-
ния (см. "Книжное обозрение" за последние два-три года - в одном из каждых
пяти номеров найдешь искомое). Hу конечно, со стороны ведь виднее, чем ко-
му лучше заниматься...
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Алексей СВИРИДОВ (Москва):
Я всячески вам благодарен как за сам факт существования "Двестей" до
нынешнего времени, так и за то, "Двести" регулярно попадают в мои руки, за-
пятнанные кровью и слезами Арбитмана, которого я на допросах садистически
пытал...
Первые слова как раз насчет него: егонная "хохмочка" показалась мне
перешедшей некоторую границу. Если ему есть что мне ответить по делу - так
пусть и ответит. И насчет рассылки книг, и насчет назойливой рекламы. Но
опускаться до нехорошо пахнущих обзывательств - фэ. Почему я это вам выска-
зываю, а не ему: каждый волен написать что хочет, а вот публиковать или нет
- дело редактора. Мне в этом смысле много проще.
Вторые слова примерно на ту же тему. Мадам под псевдонимом лихо прое-
халась по "ангажированной фэнской прессе". Андрей Николаев, просьба к тебе:
я ведь тебя ФГД-шками регулярно снабжаю. Выдай ей комплект при случае, и
пусть найдет хоть одно упоминание Щеголева. А потом уже пишет об ангажиро-
ванности.
***************************************************************************
************************ Сплошное оберхамство! ****************************
ОТ РЕДАКЦИИ: Следующую часть нашего буриме взялся писать Эдуард Гевор-
кян. Говорят, он даже написал что-то более-менее смешное. Говорят, он даже
зачитывал этот текст узкому кругу посвященных на "Сибконе". Но прислать на-
писанное нам он так и не собрался. Очень жаль. Надеемся, к следующему номе-
ру Эдуард Вачаганович успеет.
А пока, чтобы Вы, наши читатели, не были в претензии, мы предлагаем
Вам - вместе с нашими извинениями - главу из свеженькой повести Евгению
ЛУКИНА
ТАМ, ЗА АХЕРОНОМ
В восьмом круге амнистированных построили под обрывом и после поверки
передали новому конвоиру - черному крылатому бесу по кличке Тормошило, соз-
данию мрачному и настроенному откровенно садистски.
- Кто отстанет или с ноги собьется,- сразу же предупредил он,- буду
кунать на пятом мосту! Шагом... арш!
Колонна голых чумазых душ двинулась вдоль скальной стены. Бушлатики на
амнистированных сгорели еще на марше через город Дит, где из каменных гроб-
ниц с воем рвалось прозрачное высокотемпературное пламя.
Мрачный Тормошило подождал, когда колонна пройдет мимо полностью, за-
тем с треском развернул нетопырьи крылья и, перехватив поудобнее черный от
смолы багор, прянул ввысь.
Фрол Скобеев шел, не сбиваясь с ноги, правильно держа дистанцию и все
более утверждаясь в мысли, что второй круг, в котором он отмотал без мало-
го пятеpик,- далеко не самое жуткое место в преисподней. А навстречу этапу
уже лезли из мрака глыбастые чугунные скалы Злых Щелей.
Додумались начальнички: православных - в Чистилище! Что хотят - то
творят...
- Эх, Ваня...- тихонько вздохнул Фрол.
- Разговорчики!- немедленно проскрежетало над головой, и шорох пере-
пончатых крыльев унесся к хвосту колонны.
* * *
Вскоре они достигли обещанного пятого моста. Внизу побулькивала чер-
но-зеркальная смола, из которой то здесь то там всплывал взяточник и тут же
опрометью уходил на дно, страшась угодить под багор какого-нибудь беса-заг-
ребалы. Тянуло жаром.
- Стой!- взвизгнуло сверху. Колонна стала.
- Ты что же, нарочно надо мной издеваешься?- истерически вопил Тормо-
шило.- Ты уже который раз споткнулся, гад?
Затрещали крылья, мелькнул острый крюк багра, и сосед Фрола, подхва-
ченный под плечо, взмыл из строя. Трепеща перепонками, Тормошило завис над
черно-зеркальной гладью и дважды макнул провинившегося в смолу.
- В строй!
Черная, как негр, душа, подвывая от боли, вскарабкалась на мост и за-
няла свое место.
- Продолжать движение!- с ненавистью скомандовал Тормошило и спланиро-
вал на основание одной из опор, где, свесив копыта, сидел еще один бес-заг-
ребала по кличке Собачий Зуд.
- Зря ты...- равнодушно заметил он опустившемуся рядом Тормошиле.-
Амнистированных все-таки в смолу кунать не положено. Смотри, нагорит...
- С ними иначе нельзя,- отвечал ему нервный Тормошило.- Им поблажку
дай - роги отвернут в два счета... А что, Хвостач здесь?
- В город полетел,- отозвался Собачий Зуд, притапливая багром высунув-
шуюся из смолы грешную голову.- Насчет дегтя...
Тормошило насупился.
- Скурвился Хвостач,- мрачно сообщил он.- Как тогда начальником поста-
вили - так и скурвился...
Собачий Зуд притопил еще одного грешника и с любопытством поглядел на
товарища.
- А что у вас с ним вышло-то?
- Да не с ним!- с досадой сказал Тормошило.- Третьего дня дежурю в
реанимации... Ну из-за этого... Да ты его знаешь! Там взяток одних... Все
никак помереть не может!
- Ну-ну!
- Ну вот, стою, жду, багорик наготове... И вдруг - фрр! - влетают...
- Кто?
- Да эти... пернатые... с Чистилища! Один зеленый, с первого уступа, а
второй, не знаю, с седьмого, что ли?.. Блестящий такой, надраенный... О,
говорят, а ты что тут делаешь? - Как что, говорю, грешника жду.- Ты что,
говорят, угорел? Грешника от праведника отличить не можешь? - Это где вам
тут праведник, спрашиваю, это он, что ли, праведник? Вы на душу его посмот-
рите: копоти клок - и то чище!.. А они, представляешь, в рыло мне смеются:
ладно, говорят, отмоем... А? Ничего себе?
- Д-да...- Собачий Зуд покрутил головой.
- Ну я разозлился, врезал одному багром промеж крыл... Короче, я - на
них телегу, а они - на меня...
Собачий Зуд слушал, сочувственно причмокивая и не замечая даже, что во
вверенном ему квадрате из смолы торчат уже голов десять с приоткрытыми от
любопытства ртами.
- Ну а душа-то кому пошла?
- Да никому пока...- расстроенно отозвался Тормошило.- Опять
откачали... Может, ему мученик какой родственником приходится, откуда я
знаю!.. Нет, но ты понял, что творят? Начальнички...
- А Хвостач, значит, связываться не захотел?
Тормошило открыл было рот, но тут сверху послышался треск крыльев и
звонкий поцелуй пары копыт о каменное покрытие моста. Головы грешников
мгновенно спрятались в смолу.
- О! - Скривившись, Тормошило кивнул рогом.- Легок на помине. Сейчас
начнет орать, почему колонна без присмотра...
Над гранитной кромкой показалось ликующее рыло Хвостача.
- Эй, загребалы! - позвал он.- Посмеяться хотите?
- Ну? - осторожно молвил Собачий Зуд.
- У Харона ладью угнали!- распялив в восторге клыкастую пасть, сооб-
щил Хвостач.- Ох и начнется сейчас!..- Ударил крыльями и понесся ласточкой
к следующей опоре.
Загребалы ошарашенно переглянулись. Первым опомнился Собачий Зуд.
- Бардак...- безнадежно изронил он и притопил со вздохом очередного не
в меру любопытного взяточника.
***************************************************************************
***************************************************************************
Подписано в печать 10.04.1995
***************************************************************************
ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ:
Эдуард Геворкян: "Правдивые истории от Змея Горыныча"
"СИДОРКОН-95": Арбитман и все-все-все
ФЭНТЭЗИ: протоколы эльфийских мудрецов
ЗАВГОРОДНИЙ И ЗЕЛЕНОГОРСКИЙ ФСК
и много другое...
***************************************************************************
Благодарим за спонсорскую помощь: В.Ларионова, А.Первущина, Ю.Флей
шмана (по 10 тысяч рублей); А.Голову и Н.Перумова (по 20 тысяч рублей) и
Б.Н.Стругацкого (пятьдесят тысяч рублей)
***************************************************************************
°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°° °°°°°°°° °° °°
°° °° °° °° °° °° °° °° °° °°°
°° °° °° °°° °° °° °° °° °° ° °°
°° °° °° °° °° °° °° °° °°° °°
°°°°°°°° °°°°°° °°°°°° °°°°° °° °° °°
°° °°
Журнал для тех, кто понимает толк в фантастике
(сетевая версия)
°°°
° °
No ° °
°°°°°
Июль 1995
Журнал "ДВЕСТИ" посвящен вопросам теории,
истории и нынешнего состояния русскоязычной фантастики.
СОДЕРЖАНИЕ
Новые строки летописи
Премии "Бронзовая Улитка-95", "Интерпресскон-95",
"Странник-95", "Звезда фэндома" AWARDS.TXT
А.Николаев. Интерпресскон-95: Кольцо на дереве русской
фантастики NIKOLAEV.TXT
Итоги голосования на премию "Интерпресскон-95" N95-ITOG.TXT
А.Привалов. Падал прошлогодний снег PRIVALOV.TXT
Вечный думатель
М.Стерлигов. Издательства в условиях рынка STERLIG.TXT
В.Гончаров. Фэндом мертв - а мы уже нет ULDOR.TXT
А.Кубатиев. Что значит "Ф"? KUBATIEV.TXT
Отражения
Рецензии Н.Резановой, Н.Перумова и С.Бережного REVIEWS.TXT
Точка опоры
С.Переслегин. Доспехи для странствующих душ PERESLEG.TXT
Курьер SF CSF200.TXT
Есть такое мнение
В.Владимирский. Вскрытие покажет VLADIM.TXT
Е.Савин. В плену Великого Кристалла SAVIN5.TXT
Беседы при свечах
В.П.Крапивин: "Я уже не могу прыгать
через заборы..." INT-KRAP.TXT
Сплошное оберхамство!
Э.Геворкян. Правдивые истории от Змея Горыныча BURIME.TXT
-----------------------------------------------------------------
Адрес редакции:
190068, Санкт-Петербург,
Вознесенский пр., 36,
"Terra Fantastica"
Сергею В. Бережному
Телефоны:
дом. (812) 245 40 64
раб. (812) 311 56 31
E-mail:
2:5030/207.2@fidonet.org
barros@tf.spb.su
Мнение редакции может не совпадать с мнениями авторов публикуемых
материалов. Присланные рукописи не рецензируются и не возвращаются. Гонора-
ры авторам не выплачиваются. Ответственность за содержание рекламы несет
рекламодатель. Авторские права на опубликованные материалы, если они не
оговорены особо, принадлежат редакции. (C) ДВЕСТИ, 1995. Редакция распрос-
транением журнала не занимается.
Издатель: Фирма "СТОЖАРЫ"
Заявки на журнал "ДВЕСТИ" направляйте по адресу:
113005, Москва, Варшавское шоссе, 16, Книготорговая фирма "СТОЖАРЫ"
Журнал издан при поддержке
Александра Викторовича СИДОРОВИЧА
Михаила Сергеевича ШАВШИНА
Николая Юрьевича ЮТАНОВА
***************************************************************************
--------------------------------------------------------------
Новые строки летописи
--------------------------------------------------------------
"БРОНЗОВАЯ УЛИТКА-94"
КРУПHАЯ ФОРМА
Андрей ЛАЗАРЧУК
"СОЛДАТЫ ВАВИЛОНА"
("День и ночь", 1994, ## 1-3)
СРЕДHЯЯ ФОРМА
Александр ЩЕГОЛЕВ
"HОЧЬ НАВСЕГДА"
("Hева", 1994, # 4)
МАЛАЯ ФОРМА
Борис ШТЕРН
"КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ - ПОЭТ БЕСОВ"
(В кн.: Б.Штерн. Сказки Змея Горыныча.-
Кировоград: "ОHУЛ", 1994)
КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Вячеслав РЫБАКОВ
"КРУЖАСЬ В ПОИСКАХ СМЫСЛА"
(Библиотека журнала "Двести", 1994)
-------------------------------------------------------------
"ИHТЕРПРЕССКОH-95"
КРУПHАЯ ФОРМА
Святослав ЛОГИНОВ
"МНОГОРУКИЙ БОГ ДАЛАЙНА"
(Нижний Новгород: "Флокс", 1994)
СРЕДHЯЯ ФОРМА
Сергей КАЗМЕНКО
"ЗНАК ДРАКОНА"
(В кн.: Казменко С. Знак дракона.-
СПб: "ЛитерА", "Интерпресссервис", 1993)
МАЛАЯ ФОРМА
Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
"ФУГУ В МУНДИРЕ"
("Миры", 1993, # 2)
КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Вадим КАЗАКОВ
"ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ ЛЯГУШКИ"
("Двести", 1994, Б)
---------------------------------------------------------------
"СТРАННИК-95"
(По публикациям 1993-1994 гг.)
СПЕЦИАЛЬНАЯ ПРЕМИЯ
за вклад в развитие фантастики
Виталий Иванович БУГРОВ
КРУПНАЯ ФОРМА
Михаил УСПЕНСКИЙ
"ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ"
[Книга 1]
(В журн. "День и ночь" (Красноярск), 1994, ## 4-5)
СРЕДНЯЯ ФОРМА
Михаил УСПЕНСКИЙ
"ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ КОРОЛЬ"
(В журн. "Фантакрим-MEGA" (Минск), 1994, # 2)
МАЛАЯ ФОРМА
Борис ШТЕРН
"КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ - ПОЭТ БЕСОВ"
(В кн.: Штерн Б. Сказки Змея Горыныча.- Кировоград: "ОНУЛ", 1993)
ПЕРЕВОДЫ
Сергей ХРЕНОВ
за перевод двухтомного сборника романов и повестей
Джеймса Брэнча Кейбелла
"СКАЗАНИЕ О МАНУЭЛЕ"
(СПб.: "Северо-Запад", 1994)
КРИТИКА / ПУБЛИЦИСТИКА
Виктор ПЕЛЕВИН
"ЗОМБИФИКАЦИЯ"
(В журн. "День и ночь" (Красноярск), 1994, # 4)
РЕДАКТОР / СОСТАВИТЕЛЬ
Роман СОЛНЦЕВ
(журнал "День и ночь", Красноярск)
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Издательство "МИР" (Москва),
зав. редакцией фантастики
Анатолий Кирюшкин.
ХУДОЖНИК / ОФОРМИТЕЛЬ
Яна АШМАРИНА
за иллюстрации к собранию сочинений Роберта
Хайнлайна
(СПб.: "Terra Fantastica", 1993-1994)
Михаил УСПЕНСКИЙ
стал лауреатом так называемого "Малого Золотого Остапа", вручае-
мого с прошлого года в рамках церемонии вручения премии "Стран-
ник" за лучшее юмористическое произведение предыдущего года. Пре-
мия присуждена ему за роман
"ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ".
Первым лауреатом премии
"ЗВЕЗДА ФЭНДОМА"
стал
Борис ЗАВГОРОДНИЙ
Андрей НИКОЛАЕВ
ИНТЕРПРЕССКОН-95:
КОЛЬЦО НА ДРЕВЕ РУССКОЙ ФАНТАСТИКИ
Месяц прошел после Интерпресскона-95.
Отгремели аплодисменты, убран мусор и пустые бутылки, высохли
слезы прощаний, в пансионате "Восток-6" отдыхают другие люди,
ничто не напоминает о шумном толковище по имени Сидоркон...
Наносное схлынулось, забылись мелкие неурядицы, нестыковки,
непонимания. Осталось в памяти важное, для чего, собственно, кон
и проводился.
Уточню: в этом году у оргкомитета ситуация была очень
неблагоприятная для проведения конференции. Но было решено
провести - любой ценой, пусть даже с меньшим творческим
содержанием, чем кон предыдущий. Вроде того, как проводится
нынешний чемпионат России по футболу - жалкое зрелище, лучших
игроков забрали давно, но проводить надо, ибо если прервешься,
то начинать снова будет крайне сложно. Да и вряд ли удастся
сохранить добрые традиции.
Но Интерпресскон-95 удался. При минимуме (по сложившимся
обстоятельствам) работы оргкомитета (я не имею в виду собственно
работу Сидоровича, она проводилась в экстремальной ситуации, и
все, что необходимо, было сделано, пусть и с нарушением разумных
сроков; я говорю о рутинной творческой подготовке - мероприятия,
семинары, сопроводительные материалы и так далее). Наработки
прошлых лет оказались столь мощны, что вытянули и этот кон. Ни у
кого из участников (кроме Богуша, но о нем позже) не возникло
особых претензий, либо эти претензии не дошли до меня. Но у меня
тревоги и опасения есть и должны быть - надо что-то придумывать
на будущее, дабы избежать вырождения Интерпресскона в обычную
пьянку, как на Фанконе. Нужна новая мощная творческая
наполняющая, при сохранении, естественно, всех удачных наработок
прошлых лет, в том числе и кона нынешнего.
Теперь попробую задать себе сакраментальный вопрос Михаила
Успенского: для чего коны конаются? Возможны варианты ответов,
но я четко выделяю три составляющие:
1. Отдохнуть после трудов праведных.
2. Людей посмотреть и себя показать.
3. Зафиксировать некую точку в текущем процессе.
Расшифрую:
1. Тут, пожалуй, и объяснять ничего не надо. Лучший отдых -
общение, и каждый общается, как может - кто хором поет песни под
гитару, кто бьет посуду в баре. От всего этого остается приятное
воспоминание, без конкретных, как правило, эпизодов, но этого не
требуется. Отдыхают все, но часть участников приезжает лишь для
этого - а где, скажите, еще можно встретить сразу столько
хороших людей?
С этой задачей Интерпресскон справлялся всегда, и тревожится
здесь не о чем - отдых дело индивидуальное, от оргкомитета
требуется только, чтобы бар работал.
2. Здесь я подразумеваю многое. И полемику, и новые
знания-впечатления, и долгие разговоры тет-а-тет в кулуарах,
столь необходимые для творческой личности, и заключение деловых
договоров-соглашений. Значительная часть участников кона ставит
это для себя выше всего. Я, между прочим, тоже. Для этого
работают семинары.
Здесь есть масса вещей, которые нужно улучшать и улучшать,
оргкомитет на эту тему думал и будем работать. На прошедшем коне
это еще не вылилось в общее недовольство, создавалось
впечатление, что и проходивших семинаров много. Но в последний
день Богуш сказал, что ему лично, докладов маловато: "Вот
помнишь, на Ефремовских Чтениях в Николаеве? Восемь часов
работы, без передыха!" Тогда, помнится, я сказал Диме, что, мол,
и того что есть - для некоторых с избытком, но задумался. Да,
сделаем больше интересных докладов, обеспечим, как в прошлом
году, жесткое расписание и публикацию тезисов заранее - люди
придут. Придут, значит будут работать. Это важно. Для всех.
3. Здесь, пожалуй, тоже все ясно. Премии. Для меня они важны и
нужны, не только, чтобы украсить конференцию, чтобы был
благовидный предлог собраться, но и...
Р Р Р
Я не испытываю цыплячьего восторга, как в прошлом году.
Описывать детально Интерпресскон мне почему-то не интересно уже,
старею что ли? Но как-то представить читателям происходившее,
считаю необходимым. Поэтому осмелюсь предложить фрагменты
стенограмм, наиболее ярко иллюстрирующие, на мой, естественно,
взгляд, события кона.
Итак, Торжественное открытие, действо отработанное и приятное:
Александр СИДОРОВИЧ (СПб): В очередной раз хочу всех поздравить
с открытием Интерпресскона-95.
Я хочу в начале несколько слов сказать об истории Интерпресскона
и упомянуть людей, которые имели отношение к его созданию и без
которых вряд ли бы прошел нынешний Интерпресскон. Это Володя
Ларионов, который помог в Сосновом Бору провести первый
Интерпресскон. Это Николай Орехов, который был спонсором второго
и третьего Интерпрессконов. Это Леонид Петров, который был
спонсором второго Интерпресскона. И большое спасибо Шавшину
Михаилу, без которого этот Интерпресскон вряд ли бы состоялся.
Второй год мы проводим Интерпресскон вместе с Николаем Ютановым.
Была определенная финансовая поддержка Интерпресскона со стороны
издательства "Terra Fantastica" и большое спасибо им и Николаю
Ютанову.
Я заканчиваю, и передаю слову Борису Натановичу Стругацкому.
Борис СТРУГАЦКИЙ (СПб): Дорогие друзья! Не знаю как
вы, а я счастлив со всеми с вами встретиться вновь. Надо
признаться, что за последние месяцы было несколько моментов,
когда казалось, что вот-вот все сорвется. Это были очень
неприятные моменты. Но благодаря перечисленным выше лицам, а
также благодаря нашему дорогому Саше Сидоровичу, который о себе
как всегда ничего не сказал и о котором мы должны помнить
всегда, благодаря всем им мы все-таки встретились вновь, как
бывало уже не раз.
Сложилась уже определеннная традиция, что Б.Стругацкий не сразу
раздает торопливо награды, после чего все бегут в буфет, а
некоторое время морит слушателей, а главным образом вероятных
кандидатов на звание лауреата, испытывая при этом сам с одной
стороны некое садистическое удовольствие, а с другой стороны с
ужасом думая: а вдруг все-таки какое-то решение принято было
неверно? Ибо сомнения остаются всегда.
Должен вам признаться, что, вообще говоря, сделать выбор из
семи, десяти, а тем более восемнадцати кандидатов нелегко. Я
очень завидую всем вам и самому себе, как члену Интерпресскона,
когда я могу назвать три фамилии, когда я могу назвать три
произведения, а не ограничиваться кем-то одним. Это очень
трудно. И когда ко мне несколько месяцев назад соредакторы
журнала "Двести" Бережной и Николаев обратились с рядом
вопросов, касающихся техники выбора лауреата, я вынужден был
отказаться от такого интервью. И не потому, что есть в этой моей
работе что-то секретное, а тем более сакральное. Уверяю вас,
ничего нет. Но мне кажется, что все мы, взрослые уже люди,
играем в некую игру, и чем запутаннее правила этой игры, чем они
непонятнее - тем интереснее. И если я раскрою какие-то свои
маленькие секреты, свои технические приемы, которые
используются, программку, с помощью которой я выбрасываю
случайные числа, то это все, наверное, станет неинтересным. Мне
порой приходилось слышать, что выбор Стругацкого очень легко
предсказать. Возможно. Но если бы я дал еще вдобавок и такое
интервью, то этот выбор стал бы совершенно предсказуем, и какой
бы то ни было интерес пропал бы вовсе.
Могу вам сказать, что нынешний Интерпресскон замечателен тем,
что практически по всем номинациям отсутствует ярко выраженный
лидер, то, что, как правило, бывало раньше. Я просто в восторге
от того потока, буквально потока, не просто хороших, а отличных
произведений, которые пришли, так сказать, на обсуждение. С
одной стороны - я счастлив, а с другой стороны - очень трудно
выбирать. Ну посудите сами: вот я для примера возьму
что-нибудь... нет, брать для примера нельзя, потому что я нарушу
таким образом драматургию происходящего. Вы просто поверьте мне
на слово, что никогда еще не было так много кандидатов на первое
место передо мною, и никогда еще я не испытывал таких
трудностей. И даже если бы я дал интервью Бережному и Николаеву,
то мне, наверное, пришлось бы нарушить свои собственные каноны и
свои собственные эстетические приемы, потому что я столкнулся с
ситуацией, которой доселе не было.
Я, исходя из этого, могу предсказать заранее, что нам предстоит
очень сильный разброс мнений. Как вы помните, в прошлом году
совпадение было, если так можно выразиться, стопроцентным.
Совпадение мнений Б.Стругацкого и участников Интерпресскона в
целом. Боюсь, что в этом году совпадений может не быть вообще.
Просто потому, что сам Стругацкий метался в поисках наиболее
достойного кандидата. И я вовсе на сто процентов не уверен, что
этот поиск мне удался. Так что можно предсказать сильный разброс
мнений.
Я отчитываюсь вам в том, что я мучился. Я докладываю вам, что
мучение это было здоровое, это не было патологией. Это было
здоровое мучение, полезное, которое идет на пользу делу и
которое является следствием хорошо обстоящих дел в нашей
фантастической литературе. И вообще, можно сформулировать такую
маленькую теоремку: чем труднее выбор, тем лучше обстоят дела в
нашей фантастике. К сожалению, и наоборот - тоже.
Я без особого труда сделал выбор по номинации "Критика и
публицистика". Хотя там было несколько прекрасных произведений,
но только одно показалось мне подходящим во всех отношениях: и
по качеству своему и по своей, если так можно выразиться, сути.
Поэтому я с большим удовольствием вручаю премию за лучшее
произведение критики, публицистики и литературоведения в области
фантастики, опубликованное в 1994 году, каковая присуждается...
Вячеславу Рыбакову за сборник "Кружась в поисках смысла".
Аплодисменты. Лауреат поднимается на сцену и получает "Бронзовую
Улитку".
Вячеслав РЫБАКОВ (СПб): Какая тут может быть речь?
Я счастлив и горд, что подборка статей, которую я постарался
организовать в книгу, и которая получилась на мой взгляд книгой,
потому что она представляет собой, на мой взгляд и на взгляд
издателей ее, этапы моего понимания темы и смысла нашей
деятельности, получила эту высокую награду. Я очень благодарен
Борису Натановичу. Спасибо ему и всем.
СТРУГАЦКИЙ: Так, продолжаем нашу игру. Вот сейчас я
буду иметь возможность продемонстрировать вам то чудовищное
положение, в котором я оказался, когда мне надо было сделать
выбор по поводу малой формы. Вы посмотрите: Лукьяненко, "Фугу в
мундире" - превосходный рассказ, о котором я со всех сторон
слышу исключительно положительные отклики, да и сам испытал
большое удовольствие его прочитав. Маевский, "Суббота надежд". Я
боюсь, что многие не читали этого рассказа, опубликованного в
альманахе "Миры". Это замечательный рассказ, на редкость
неожиданный и странный, хотя, казалось бы, написан на тему давно
привычную и многократно использованную. Панченко, "Псы и убийцы"
- в рассказе, казалось бы, не так уж много нового, но написан он
настолько энергично, страшно, и я бы даже сказал, зловеще, что я
ломал голову: да или нет, да или нет? И до сих пор ломаю.
Саломатов, "Мыс дохлой собаки". Я читал где-то интервью
Саломатова, в котором он сказал, что он ни какой не фантаст, а
просто пишет реалистическую прозу. Истинно так. Я всегда
утверждал, что лучшие образцы реалистической прозы - это всегда
фантастика. И Борис Штерн, "Кощей Бессмертный - поэт бесов". Ну
Штерн - это Штерн! Что можно добавить к этому? Штерн - это
Штерн!
И вот я, из пяти великолепных рассказов... я не говорю о других,
там есть прекрасные произведения тоже, но эти вещи произвели на
меня наиболее сильное впечатление... Ну я мучился, мучился...
Страдал...
Премия, господа, за лучшее произведение малой формы в области
фантастики, опубликованное в 1994 году, присуждается... Борису
Штерну за рассказ "Кощей Бессмертный - поэт бесов".
Аплодисменты. Лауреат поднимается на сцену и получает "Бронзовую
Улитку".
Борис ШТЕРН (Киев): Ребята, в семьдесят первом
году я написал свою первую повесть, она была такая школярская,
легкомысленная, но веселая. Ну кому послать? Братьям Стругацким!
Я узнал адрес Бориса Натановича, отправил ему повесть, а сам
ушел в армию. Борис Натанович ответил мне, в Одессу, что, мол,
ничего, попробуем опубликовать... Ничего из этого не вышло...
Письмо переслали мне в часть, под Ленинградом, я тут же позвонил
и Борис Натанович говорит: сегодня суббота, вечер, в понедельник
я уезжаю в Польшу, значит - завтра, в воскресенье. Надо явиться,
поговорить... Потому что очень хочется с Борисом Стругацким
поговорить. Начальства уже нет, все ушли по домам. Я иду к
старшине и говорю: Василий Васильевич, мне нужно в Питер. Он
отвечает, глядя на меня: Я не могу выдать тебе увольнительную за
шестьдесят три километра (Питер от Лебяжьего находится в
шестидесяти трех километрах), это будет дезертирство, я могу
выдать тебе увольнительную поближе, через забор. Но, если ты
считаешь, что ты должен повидаться с Борисом Стругацким, то бери
на себя эту ответственность. Но он ничего не знает, ни за что не
отвечает - утром уедешь, вечером приедешь. Хорошо. Я утром,
часов в пять, дурак еще был, через забор, на электричку,
приезжаю в Питер. Встречаюсь с Борисом Натанычем... В военной
форме, весь такой... Я испытываю... ну как вам объяснить? Кормим
кота... И потом, я впервые был в Питере. И я весь день ходил по
Питеру. Мне Василий Васильевич, старшина, сказал: не пить! Ни
пива, ни водки, ничего! Но на каждом углу продается! И я хожу...
и пью. Хожу по Питеру и пью. Почему я не попался патрулю, и
почему меня не сделали дезертиром - неизвестно. Но я все-таки
вернулся, я все-таки перелез через забор и я...
СТРУГАЦКИЙ: Боренька, и вы стали прекрасным писателем. Я
счастлив вручить вам этот приз.
Ну вот. А теперь средняя форма. Примерно та же самая ситуация.
Анатолий Ким, "Поселок кентавров" - это же классика, можно
сказать, русской литературы! Моисеев, "Спасатель". Здесь ни разу
не упоминалась эта вещь, а, между прочим, это превосходная
повесть, превосходная, опубликована в "Уральском следопыте".
Слаповский, "Война балбесов". Слаповский дал несколько вещей, в
том числе и роман, о котором речь пойдет позже. "Волна балбесов"
отличная вещь. Успенский, "Дорогой товарищ Король". Ну,
Успенский, господи, Михаил Успенский, прекрасная повесть!
Щеголев Саша, "Ночь навсегда". Одна из лучших вещей, которые я
читал за последнее время. И вот я должен был делать выбор...
Прошу мне посочувствовать. Я его сделал.
Премия за лучшее произведение средней формы в области
фантастики, опубликованное в 1994 году, присуждается...
Александру Щеголеву за повесть "Ночь навсегда".
Аплодисменты. Лауреат поднимается на сцену и получает "Бронзовую
Улитку".
Александр ЩЕГОЛЕВ (СПб): В прошлые годы, когда я
как сейчас сидел и ждал: - я или не я, позовут или не позовут? -
я лихорадочно готовил речи. Сегодня я речи не готовил, хотя я
человек и не суеверный. Вместо речи я, пожалуй, ограничусь одним
словом, скромно и без затей скажу: наконец-то!
СТРУГАЦКИЙ: Ну и, наконец, крупная форма. Тоже очень
тяжелая ситуация. Прекрасные романы пишут наши люди. Курков,
"Бикфордов мир" - отличная вещь. Лазарчук, "Солдаты Вавилона",
уже, по-моему, награждались. Логинов, "Многорукий бог далайна" -
слава богу, удалось включить эту вещь в списки. Прекрасный
роман, совершенно неожиданный. И смотрите какой диапазон
огромный: от Куркова, "Бикфордов мир", произведения крайне,
скажем так, правого типа, до "Многорукого бога...", произведения
крайне левого типа, произведения уже настолько фантастического,
что, казалось бы, переходит куда-то в раздел притч и фольклора.
Роман Слаповского "Я - не я". Тот кто не читал, многое потерял,
прекрасная вещь. Ну и Успенский, "Там, где нас нет". Опять же -
Успенский есть Успенский. Тяжело мне было делать выбор, еще,
может быть тяжелее даже, чем в предыдущей номинации. Я его
сделал.
Премия за лучшее произведение крупной формы в области
фантастики, опубликованное в 1994 году, присуждается... Андрею
Лазарчуку за роман "Солдаты Вавилона".
Аплодисменты. Лауреат поднимается на сцену и получает "Бронзовую
Улитку".
Андрей ЛАЗАРЧУК (Красноярск): Спасибо. Искренне
совершенно говорю: не предполагал. Почему - не знаю. Спасибо. Я
действительно растерян.
СТРУГАЦКИЙ: Ну, я исчерпал свой запас "Улиток", и надо вам
сказать, что я твердо решился: я буду просить Сашу Сидоровича и
вообще всех людей, от которых это зависит, все-таки дать мне
возможность хоть изредка давать не одну "Улитку" по каждой
форме, а две. Я бы чувствовал себя гораздо более свободно:
выбирать было очень трудно. Спасибо за внимание.
Андрей Николаев объявляет лауреатов премии "Интерпресскон" и
вручает статуэтки. Речи лауреатов:
Святослав ЛОГИНОВ (СПб): Vox populi - vox dei. Я
долго-долго полз по склону вот к этой улитке. Спасибо.
При оглашении присуждения премии повести Сергея Казменко "Знак
дракона" зал встает.
Сергей ЛУКЬЯНЕНКО (Алма-Ата): Что я могу сказать?
Как говорил Борис Натанович, что для него был крайне труден
выбор, так же и для меня, когда я смотрел на список было
понятно, что здесь очень много прекрасных рассказов. И даже для
себя, при всем свойственном каждому писателю честолюбии, я не
мог честно поставить свой рассказ на первое место. Но если вы
так посчитали, это для меня очень большая награда. Спасибо.
Вадим КАЗАКОВ (Саратов): Спасибо всем собравшимся
за благосклонность к моему нахальству, спасибо миру книг братьев
Стругацких, без которого не было бы этой вещи, всем спасибо,
извините за внимание.
Маленькое нововведение на этом коне - вручалась премия "Звезда
фэндома". Подробно останавливаться на этом не вижу смысла, я,
как и все, хлопал Завгороднему от всей души.
Но одна деталька сильно тревожит меня.
Естественно я говорю о премии "Интерпресскон". Я ее люблю, это
понятно. И хочу, чтобы она была лучше. Собственно, я люблю и
"Бронзовую Улитку" и "Странник", но в первом случае изменять и
улучшать ничего не требуется - любое решение Б.Н. принимается,
как данность, поскольку премия лично его, а во втором случае я
сделать практически ничего не могу. Впрочем, к "Страннику" я еще
вернусь.
А теперь о премии "Интерпресскон" - нашей, общей премии.
Неоднократно высказывались упреки, что не тем даем. Ну и что, я
сам не всегда доволен результатами, но ведь и полного счастья в
жизни не бывает. Неоднократно высказывались предположения, что
результаты премии можно... Нет, фальсифицировать нельзя, здесь я
прилагаю максимум усилий, чтобы даже подозрений не возникало. И
не возникает. Но, так сказать, пролоббировать можно. Пока
высказывались лишь предположения. Внимательное изучение списков
голосовавших и итогов голосования этого года и прошлых лет
показывает - пока это только предположения. Да, конечно,
личность автора иногда влияет на результаты, влияет и еще ряд
факторов, не всегда имеющих отношение к литературе, например,
удачно проведенная агитационная кампания, как в случае с
доктором Кацем. Но, прямого лоббирования не было. Казалось бы
чего беспокоиться?
Перед Интерпрессконом мне позвонил один хороший знакомый и
сказал, что группа, так называемых "толкинутых" вышла на него и
через него спрашивает: могут ли в день голосования приехать
тридцать человек и получить бюллетени? Я заявил, что голосование
открытое - пожалуйста, пусть приезжают. Что я при этом
чувствовал, неважно. Я уважаю всех людей, искренне любящих
фантастику. Но тридцать человек! И, самое главное,- вопрос
провокационный. Хочешь голосовать - приезжай и не спрашивай. Но,
слава гомеостатическому мирозданию, при изучении списков
голосующих большого количества неизвестных мне фамилий я не
обнаружил.
Далее. Почему я вообще встрепенулся? Есть такой отличный парень
- Антон Первушин. Его пока мало кто знает. Действительно мало.
Его известность пока не выходит за пределы Питера, он посещает
семинары Стругацкого и Балабухи и публикует неплохие рассказы в
молодежной газете. Даже члены семинара Стругацкого не всегда
могут вспомнить его. К чему я это? Он приехал в день открытия в
окружении пяти друзей. И по результатам голосования премии
"Звезда фэндома" занял пятое место (с тремя первыми и четырьмя
вторыми в бюллетенях), обойдя таких известных людей, как
Байкалов, Чертков, Лукин, Васильев, Вершинин - это из тех, что в
десятку попали. Я ничего против Антона Первушина не имею,
отнюдь. Но реально вижу угрозу, как какой-нибудь питерский
фантаст, привозит с собой весь свой клуб на день открытия, то
есть голосования. И даже ничего просить не надо - члены клуба
твое произведение читали точно, а остальные позиции списков -
бабушка надвое сказала. При такой ситуации питерские фантасты
оказываются в выгодном положении - из Урюпинска клуб не
привезешь.
Это для нас прозвучал звонок. Серьезный звонок. Даже, если Антон
честно занял причитающееся ему место, случай приоткрыл проблему,
к которой раньше относились... ну, не очень серьезно, как к
чему-то гипотетическому, далекому и нереальному. Будем думать.
Еще несколько слов по процедуре голосования. В этом году мы
ввели новую систему. Вроде бы претензий нет. У меня в том числе
- итоги оказались много интереснее, дают гораздо больше пищи для
глубоких раздумий. Да и голосовать было приятнее. Единственное
замечание и улучшение на следующий год - надо чтобы голосующий
не вписывал от руки кандидатов, а чтобы у каждой позиции были
клеточки с цифрами - зачеркни единицу у своего избранника,
двойку и тройку у двух других. Для чего? Ну, во-первых, быстрее
и проще, во-вторых, при нынешней системе хоть и для членов
счетной комиссии, но все же анонимность голосующего нарушается -
по почерку опознать можно, в этом году уже в узком кругу
кое-кого опознали. Таких претензий быть не должно.
И еще выхожу на ваш суд, господа, с такой проблемой: в этом году
можно было не вписывать второе и третье место. Мы
руководствовались рядом вполне понятных соображений. Но практика
моментально показала: искренне желаешь победы своему избраннику
- не ставь никого на вторые и третьи места, не добавляй очков
конкурентам. Сообразили это не все, но многие. Тем не менее,
многие честно поставили достойных на вторые и третьи места, но
не все. Проблемка... И как к ней подступиться - не имею ни
малейшегопредставления. "Интерпресскон" - наша премия, помогайте
советом, давайте вместе решать.
Рассказывая об Интерпрессконе, естественно, нельзя не сказать о
"Страннике". В этом году все было проведено на высоком уровне -
нет сомнений. Нет претензий к организаторам, есть только теплые
слова благодарности. И лауреаты, бесспорно, достойное. Но не
бывает бочек с медом, без этого... самого... дегтя. Присуждения
по двум позициям вызвали недоумение в зале. А у меня еще и
резкое неприятие, правда, по другим причинам. Сначала о первом
впечатлении. Номинация: "Редактор/составитель". Естественно было
бы предположить, что главным претендентом является единственный
регулярный журнал фантастики "Если". Большая аудитория (тираж
пятьдесят тысяч), ежемесячная периодичность, прекрасное
оформление, проза - на уровне. Тем не менее, присуждается премия
главному редактору журнала "День и ночь" Роману Солнцеву.
Редактору журнала, который фантастику периодически печатает - и
только. Зато - Лазарчук, Успенский, Геворкян, Пелевин,
Лукьяненко, анонсирован Столяров... По номинации "Критика,
публицистика" - премия вручается... "Зомбификации" Пелевина, при
наличии в списке действительно критических, литературоведческих
работ Рыбакова и Ланина!
Но, в конце концов, это дело жюри, оно профессиональное. У меня
лично выбор именно этих лауреатов не вызывает претензий. Однако!
Я член номинационной комиссии "Странника" и работал честно, как
и все остальные. Мы обсуждали кандидатуру Романа Солнцева и не
внесли в номинации при четырех голосах против. Рассказ Пелевина
был отнесен к "малой форме" общим решением номинационной
комиссии.
Настораживает отношение членов жюри к номинационной комиссии.
Андрей Михайлович Столяров, присутствовавший на одном из
заседаний номинационной комиссии "Странника" в качестве
наблюдателя от жюри, заявил, что его роман "Я - Мышиный Король"
не вошел в жанровые списки фэнтези исключительно по той причине,
что педагог Стругацкий решил вставить в семерку рассказ
любимчика Логинова "Мед жизни". Я был возмущен и сказал: решение
общее, если не нравится - увольняйте всю комиссию, вы нас сами
приглашали, никто не напрашивался. Очень серьезный Борис
Натанович, сказал, что это оскорбление его как члена комиссии, и
как ее Председателя, обвинение как в интригах, так и в
некомпетентности. И как же теперь рассматривать ситуацию, когда
жюри на Сибконе вносит два изменения, и оба кандидата,
вставленные волей жюри, становятся лауреатами? Ответ
напрашивается один - комиссия некомпетентна. И, если честен,
должен выходить из комиссии сам. О чем я очень корректно и тихо
сказал Стругацкому сразу после вручения. Он ответил: после
поговорим.
После был банкет. Но еще до него я просмотрел врученные вместе с
пригласительным билетом бумаги о премии "Странник". Цитирую:
"Составленные номинационной комиссией списки рассылаются членам
Литературного Жюри, которые имеют право выдвинуть в каждой
категории еще по одной кандидатуре, которая - по той или иной
причине - могла быть пропущена комиссией, однако достойна
участвовать в конкурсе". Кандидатура Романа Солнцева не была
пропущена, она обсуждалась, что может засвидетельствовать
ответственный секретарь "Странника", обязанный хранить
протоколы. И еще цитата: "Доработка номинационных списков может
быть осуществлена не позднее двадцатого февраля года, следующего
за номинационным". Сибкон, на котором и произошла доработка,
проводился, как известно с девятнадцатого по двадцать шестое
марта...
Банкет был классным - всего вдоволь и звучали прекрасные речи
благодарности учредителям. Я особо хочу подчеркнуть - какие бы
лауреаты не были названы, к учредителям нет и не может быть
никаких претензий. Скажу о себе: когда Сидорович и я придумали
"Бронзовую Улитку" - мы сразу выбрали жюри - Б.Н.- и
обеспечиваем только техническую сторону; когда мы придумали
премию "Интерпресскон" - то сразу же было выбрано жюри, и мы
обеспечиваем техническую сторону; кому бы ни достались премии,
мы к этому не имеем отношения, то есть имеем, но на общих
основаниях. Также и Николай Юрьевич Ютанов - прилагая массу
средств и усилий, он не имеет отношения к процессу определения
лауреатов, его можно упрекнуть лишь в том, что девочки на
церемонии вручения слишком высоки - мне такие не очень
нравятся... или там, что на фуршете сок был такой, а не мой
любимый... Но не более. За лауреатов отвечает ЖЮРИ. Мне же еще
раз хочется поблагодарить Николая Юрьевича за прекрасный
праздник.
После первых тостов на банкете, когда гости уже встали с мест и
тихо переговаривались компактными группами, я подошел к Андрею
Геннадьевичу Лазарчуку. И вдвоем тихонько, мы проговорили минут
пятнадцать, в частности затронули тему присуждения по номинации
"Редактор-составитель". Напрасно, ты, Андрюша, возмущаешься,-
сказал Лазарчук.- Если бы ты знал, сколько крови стоит Солнцеву
протолкнуть журнал, какой ценой ему это достается, а
произведения-то опубликованы отличные... (я не ручаюсь за
достоверность слов, но за смысл ручаюсь).- Андрей Геннадьевич,-
спросил я,- могу ли я интерпретировать ваши слова, как то, что
премия "Странник" по этому разделу вручается за
администрирование, а творческая составляющая не имеет
определяющего значения? Я не помню, что Лазарчук ответил, но
посмотрел он на меня, как на распоследнего дурака.
Я действительно ни черта не понимаю в критериях жюри премии
"Странник"! С этим горьким чувством я и сел на свое место
уткнувшись в тарелку с сочным бифштексом. Через несколько минут,
заметив мое мрачное состояние, ко мне подошел Б.Н. Поговорили. Я
изложил свои мысли и чувства. Борис Натанович сказал, что
подошел разубедить меня, но выслушав, склонен со мной
согласиться. Но просил подождать с решением о выходе месяц.
Месяц прошел. И я действительно успокоился и изменил решение: я
останусь в номинационной комиссии "Странника" пока не выгонят, и
буду работать честно. (Правда я сразу решил, что всеми силами
буду проталкивать в злополучную номинацию "Новый мир", "Звезду",
"Неву" и "Аргументы и факты", поскольку те напечатали уже
фантастику). Но, все встало на свои места само собой -
номинационную комиссию "Странника" распустили, чтобы осенью
набрать новую. Хоть в чем-то мое суждение совпало с позицией
жюри - комиссия по обоюдному мнению оказалась некомпетентна.
По-честному, этот Интерпресскон лично мне многое дал - я спорил
до хрипоты, пытаясь определиться в некоторых вопросах текущего
литературного процесса и своего отношения к нему. Пищи для
размышлений получил достаточно и очень доволен. Раз это смог
сделать я, то вполне мог и каждый другой гость Сидоркона, кто
хотел. Попробую проиллюстрировать мои слова на собственном
примере, приведя фрагмент стенограммы пресс-конференции
лауреатов всех трех премий:
Андрей НИКОЛАЕВ (СПб): Вопрос к Казакову. Вадим
Юрьевич, вы считаете "Полет над гнездом лягушки" критическим
произведением? Или это все-таки художественная проза?
КАЗАКОВ: Критическим произведением - не считаю,
художественной прозой - не считаю, считаю своеобразной
разновидностью литературоведения.
НИКОЛАЕВ: А вы не считаете, что подобным образом
создаете прецеденты, и мы рано или поздно вместо критики,
которую призывает писать Алан Кубатиев, будем получать
стилизованные под критику романы и рассказы? И сразу же вопрос к
Штерну. Борис Гедальевич, а вы считаете "Второе июля четвертого
года" критическим произведение?
ШТЕРН: Это вопрос к Сомерсэту Моэму.
НИКОЛАЕВ: Как вы считаете, это критическая работа или
художественная. Вы писали повесть?
ШТЕРН: Не знаю. Повесть, рассказ, новелла, роман - это для
меня неизвестно. Я не знаю как это называется.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я думаю, что вы зря терзаете Бориса
Гедальевича, потому что ведь это не он вставил в номинацию по
литературной критике свое произведение, а вставили мы,
номинационная комиссия.
НИКОЛАЕВ: Да, Вадим Казаков - председатель. До него я и
хочу докричаться.
ШТЕРН: Добавлю, что я еще переводил "Второе июля
четвертого года" с английского, которого не знаю совершенно. Так
что вопросы совершенно не ко мне.
ЛАЗАРЧУК: Андрей, извини, что я вклиниваюсь, мы как-то уже
касались этой темы и определи, что существуют не только критика
и художественное произведение. У нас есть критика, публицистика,
эссеистика, масса вещей, которые не являются художественными в
полной мере, но говорят о литературе. И если человек таким
способом пытается высказать свое мнение, то флаг ему в руки.
НИКОЛАЕВ: Андрей Геннадьевич, а, например, вы считаете что
"Сумма технологии" Лема - это не художественное произведение?
ЛАЗАРЧУК: Нет, это не художественная проза. "Сумма
технологии" - это чистая эссеистика. Это большое эссе. Есть
такая форма - эссеистика, когда писатель пишет не художественное
произведение и не о художественном произведении, а на какие-то
несколько отвлеченные темы.
КАЗАКОВ: Андрей Анатольевич, еще маленькое замечание
насчет того, кто включал "Второе июля четвертого года",
"Зомбификацию" и мое произведение в номинации по критике.
Поскольку председатель включил в номинацию, а члены комиссии не
возражали, тем самым моя личная ответственность превращается в
коллективную ответственность. Или в коллективную
безответственность, как угодно. Это первое. И второе по поводу
создания прецедента. В доброй старой Англии вся юридическая
система прекрасно держится на системе прецедентов и
разваливаться пока не собирается. Ну и нам дай бог тех же
успехов.
НИКОЛАЕВ: Вот вы и создали прецедент,- не первый уже,
учитывая труд доктора Каца,- который приведет к подмене критики
художественной прозой.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, ну не приведет, честное слово не
приведет, я уверен в этом.
НИКОЛАЕВ: Прекрасный рассказ Пелевина получает премию за
критику!
СТРУГАЦКИЙ: Ну и что? Вот если бы он премию не получил...
НИКОЛАЕВ: Выходит, нам критика не нужна. Вообще не нужна.
СТРУГАЦКИЙ: Очень нужна.
НИКОЛАЕВ: Выходит, что вместо литературоведения нам нужна проза,
причем в таких количествах, что мы готовы ею подменять и
критику.
СТРУГАЦКИЙ: Это все терминология. Какая разница как
обозвать созданное прекрасное произведение. Ну какая разница?
НИКОЛАЕВ: Для чего существуют премии? Изначально? Не для
того, чтобы наградить, а для того чтобы стимулировать развитие
направления.
СТРУГАЦКИЙ: Нет! Нет! Нет! Премии существуют исключительно
для того, чтобы сделать хорошему человеку приятно. Больше
никакого назначения у премий нет, все остальное - выдумка.
Побуждение, возбуждение... это все выдумка. Ну неужели человек
будет писать хороший роман только потому, что где-то там ему
светит премия?
НИКОЛАЕВ: А для чего вы думаете написал свой труд доктор
Кац?
СТРУГАЦКИЙ: Ну не для премии... Андрей, поверьте, я
профессиональный писатель, пишу сорок лет. Я ни разу в жизни не
писал даже микроскопической заметки, имея в виду какую-то
премию. Гонорар я в виду имел, премию - никогда. Еще есть
вопросы к лауреатам? А то мы опять в терминологию въедем.
Михаил ЯКУБОВСКИЙ (Ростов-над-Дону): Может
кто-нибудь из лауреатов простыми и доступными максимально
словами объяснить: что есть турбореализм?
ЛАЗАРЧУК: Если вы мою книжку держали в руках, там на
клапане коротко и по-моему вполне доступно написано, что это
такое. Турбореализм - не есть фантастика. Это что-то похожее на
утку, которая ходит как утка, которую можно съесть как утку, но
которая в то же время не утка. Так вот, турбореализм - это
похоже на фантастику, пишется примерно теми же людьми, но это не
есть фантастика. Пример от обратного. Любой исторический роман
явно выдуман. В то же время, к нему относятся как к
реалистической прозе. Любой производственный роман, роман из
современной жизни явно выдуман, потому что он описывает события,
которые не происходили. Точно так же мы можем сказать, что мы
живем в мире, состоящем из вымышленных образов, мы живем в
вымышленном, описанном мире. Вот если мы так это себе
представим, то мы не увидим разницы между тем, что пишут
фантасты и авторы исторических романов. Мы очень долго пытались
понять что мы пишем, почему нас так нервирует, когда к нам
обращаются как к фантастам. Меня это дергает, бьет по нервам, не
люблю я этого. Вот. Оказывается, турбореализм чем-то похож на
фантастику, но это не есть фантастика в полном смысле этого
слова.
НИКОЛАЕВ: Андрей Геннадьевич, а премии по фантастике это
не противоречит получать?
ЛАЗАРЧУК: Дают - так беру.
НИКОЛАЕВ: А учреждать самим профессиональные премии по
фантастике, фантастику не создавая, работая в другом жанре? Это
не противоречит вашим принципам? То есть не пиша фантастику и не
собираясь ее писать, вы тем не менее берете на себя смелость
присуждать профессиональную премию в области фантастики.
ГЕВОРКЯН, ШТЕРН, АШМАРИНА, ЛАЗАРЧУК и другие
ответили одновременно - реплики разобрать было не возможно.
Какое-то время шла бессодержательная полемика. Наконец
Стругацкий властью председателя прекратил этот базар.
НИКОЛАЕВ: При нелюбви к фантастике, можно ее
профессионально оценивать. Вот что я выяснил.
СТРУГАЦКИЙ: Не ПИША фантастику.
НИКОЛАЕВ: При НЕЛЮБВИ к фантастике.
СТРУГАЦКИЙ: Нет, нет, нет. НЕ ПИША фантастику. Фантастику
можно любить, но не писать. А писать турбореализм. И любить
фантастику. Андрюша, вы сегодня чего-то в терминологию впали.
Вот так вот. Трудно во всем разобраться. Вопросы, которые
волнуют меня, почему-то, оказывается, сводятся к
терминологическим разборкам. На одном из заседаний жюри
"Странника" (прошу прощения, что возвращаюсь к этой теме), я
просил уточнить термин "фэнтези", и прочих жанров, чтобы знать
кого вставлять в номинации по жанрам. Я был скручен в бараний
рог, связан и оплеван: "Нельзя сформулировать! - было сказано
мне,- вставим по наитию, по внутреннему ощущению: фэнтези то или
иное произведение или нет". Я предлагал "Я - Мышиный Король"
вставить в номинацию "Меча в камне": "Не ФЭНТЕЗИ!" - ответили
мне. А потом Андрей Михайлович обвинил нас в интригах - из-за
"терминологической" неразберихи. Таких примеров из своей
практики могу привести множество...
Но я доволен. В этом и есть жизнь. В этом и есть смысл
Интерпресскона. Сказать - и быть услышанным. Услышать - и
думать. Даже, если сперва тебя осмеяли, слова твои запомнились.
Даже если сперва посмеялся - чужие слова не забылись.
В конце статьи желательно было бы сделать выводы: прошедший
Интерпресскон показал то-то и то-то, наводит на такие-то и
такие-то размышления... Показал. Наводит.
Главный итог: он зафиксировал... что? Не знаю, время покажет.
Главный вывод: надо готовиться к Интерпресскону-96. Вчера как
раз начали.
P.S. И все-таки не могу удержаться, скажу о праздничном
концерте. Здорово. Когда Бережной сказал, что посвящает первую
песню памяти Виталия Ивановича Бугрова, зал встал. Юлий Буркин
выступил с новой программой, и я каждый день сейчас по несколько
раз смотрю видеозапись. Здорово он поет, а его песни не разумом,
а чувством понимаешь - спасибо, Юлий. И Лукин... Скажу как
Стругацкий: Лукин есть Лукин, что тут еще добавить?! Спасибо,
всем троим за прекрасный концерт. Спасибо всем, кто благосклонно
концерт слушал и аплодировал. Спасибо всем, кто приехал в гости
на Интерпресскон. Ждем вас в следующем году.
ИТОГИ ГОЛОСОВАНИЯ ПО ПРЕМИИ "ИНТЕРПРЕССКОН-95"
Всего на руки выдано 130 комплектов бюллетеней.
Голосование проводилось по новой формуле. Голосующим
предлагалось выписать три лучшие произведения на их взгляд,
расставив их с первого по третье места. За первое место
соискатель получал пять очков, за второе - три, за третье -
одно.
КРУПНАЯ ФОРМА:
По протоколу 111 действительных бюллетеней, 4
недействительных; по факту (сумма первых мест) 109
действительных.
1. Логинов С. Многорукий бог далайна - 286 очков (по
голосам: 47 первых мест, 14 вторых, 9 третьих, итого - 70
голосов)
2. Лазарчук А. Солдаты Вавилона - 116 очков (по голосам:
10 первых мест, 18 вторых, 12 третьих, итого - 40 голосов)
3. Брайдер Ю., Чадович Н. Клинки максаров - 109 очков (по
голосам: 13 первых мест, 11 вторых, 11 третьих, итого - 35
голосов)
4. Успенский М. Там, где нас нет - 86 очков (по голосам: 6
первых мест, 14 вторых, 14 третьих, итого - 34 голоса)
5. Филенко Е. Галактический Консул - 72 очка (по голосам:
5 первых мест, 11 вторых, 14 третьих, итого - 30 голосов)
6. Булычев К. Заповедник для академиков - 61 очко (по
голосам: 6 первых мест, 8 вторых, 7 третьих, итого - 21 голос)
7. Олди Г.Л. Сумерки мира - 51 очко (по голосам: 8 первых
мест, 2 вторых, 5 третьих, итого - 15 голосов)
8. Крапивин В. Сказки о рыбаках и рыбках - 36 очков (по
голосам: 5 первых мест, 3 вторых, 2 третьих, итого - 10 голосов)
9. Скаландис А. Катализ - 31 очко (по голосам: 4 первых
места, 3 вторых, 2 третьих, итого - 9 голосов)
10. Казменко С. Повелитель марионеток - 25 очков (по
голосам: 2 первых места, 5 вторых, 0 третьих, итого - 7 голосов)
11. Курков А. Бикфордов мир - 21 очко (по голосам: 3
первых места, 1 второе, 3 третьих, итого - 7 голосов)
12. Крапивин В. Помоги мне в пути... - 13 очков (по
голосам: 0 первых мест, 3 вторых, 4 третьих, итого - 7 голосов)
13. Слаповский А. Я - не я - 11 очков (по голосам: 1
первое место, 1 второе, 3 третьих, итого - 5 голосов)
14-15. Громов А. Наработка на отказ - 10 очков (по
голосам: 1 первое место, 1 второе, 2 третьих, итого - 4 голоса)
14-15. Столяров А. Я - Мышиный Король - 10 очков (по
голосам: 1 первое место, 1 второе, 2 третьих, итого - 4 голоса)
16. Дашков А. Отступник - 6 очков (по голосам: 0 первых
мест, 2 вторых, 0 третьих, итого - 2 голоса)
СРЕДНЯЯ ФОРМА:
По протоколу 109 действительных бюллетеней, 5
недействительных; по факту (сумма первых мест) 107
действительных.
1. Казменко С. Знак Дракона - 158 очков (по голосам: 26
первых мест, 7 вторых, 7 третьих, итого - 40 голосов)
2. Успенский М. Дорогой товарищ Король - 132 очка (по
голосам: 13 первых мест, 17 вторых, 16 третьих, итого - 46
голосов)
3. Щеголев А. Ночь навсегда - 127 очков (по голосам: 16
первых мест, 11 вторых, 14 третьих, итого - 41 голос)
4. Лукьяненко С., Буркин Ю. Сегодня, мама! - 113 очков (по
голосам: 14 первых мест, 10 вторых, 13 третьих, итого - 37
голосов)
5. Брайдер Ю., Чадович Н. Стрелы Перуна с разделяющимися
боеголовками - 85 очков (по голосам: 11 первых мест, 8
вторых, 6 третьих, итого - 25 голосов)
6. Олди Г.Л. Войти в образ - 58 очков (по голосам: 8
первых мест, 5 вторых, 3 третьих, итого - 16 голосов)
7. Олди Г.Л. Страх - 42 очка (по голосам: 7 первых мест, 2
вторых, 1 третье, итого - 10 голосов)
8. Фирсов В. Сказание о Четвертой Луне - 34 очка (по
голосам: 1 первое место, 9 вторых, 2 третьих, итого - 12
голосов)
9. Коваль Ю. Сэр Суер-Выер - 28 очков (по голосам: 4
первых места, 2 вторых, 2 третьих, итого - 8 голосов)
10. Ким А. Поселок кентавров - 25 очков (по голосам: 3
первых места, 2 вторых, 4 третьих, итого - 9 голосов)
11. Рубан А. Сон войны - 17 очков (по голосам: 1 первое
место, 1 второе, 3 третьих, итого - 5 голосов)
12-13. Борянский А. Еще раз потерянный рай - 13 очков (по
голосам: 0 первых мест, 4 вторых, 1 третье, итого - 5 голосов)
12-13. Громов А. Такой же, как вы - 13 очков (по голосам:
1 первое место, 2 вторых, 2 третьих, итого - 5 голосов)
14. Амнуэль П. День последний - день первый - 12 очков (по
голосам: 1 первое место, 2 вторых, 1 третьих, итого - 4 голоса)
15. Моисеев В. Спасатель - 11 очков (по голосам: 1 первое
место, 2 вторых, 0 третьих, итого - 3 голоса)
16. Чуманов А. Улет в теплую сторону - 9 очков (по
голосам: 1 первое место, 1 второе, 1 третье, итого - 3 голоса)
17. Слаповский А. Война балбесов - 5 очков (по голосам: 0
первых мест, 1 второе, 2 третьих, итого - 3 голоса)
18. Буйда Ю. Калигари - 1 очко (по голосам: 0 первых мест,
0 вторых, 1 третье, итого - 1 голос)
МАЛАЯ ФОРМА:
По протоколу 106 действительных бюллетеней, 6
недействительных; по факту (сумма первых мест) 104
действительных.
1. Лукьяненко С. Фугу в мундире - 173 очков (по голосам:
22 первых места, 18 вторых, 9 третьих, итого - 49 голосов)
2. Штерн Б. Кощей Бессмертный - поэт бесов - 132 очка (по
голосам: 18 первых мест, 10 вторых, 12 третьих, итого - 40
голосов)
3. Казменко С. До четырнадцатого колена - 122 очка (по
голосам: 15 первых мест, 11 вторых, 14 третьих, итого - 40
голосов)
4. Вершинин Л. Войти в реку - 82 очка (по голосам: 10
первых мест, 9 вторых, 5 третьих, итого - 24 голоса)
5. Романецкий Н. Ковчег на Второй Линии - 81 очко (по
голосам: 11 первых мест, 7 вторых, 5 третьих, итого - 23 голоса)
6. Пелевин В. Иван Кублаханов - 62 очка (по голосам: 5
первых мест, 10 вторых, 7 третьих, итого - 22 голоса)
7. Етоев А. Человек человеку Лазарь - 51 очко (по голосам:
6 первых мест, 6 вторых, 3 третьих, итого - 15 голосов)
8-9. Панченко Г. Псы и убийцы - 30 очков (по голосам: 5
первых мест, 1 второе, 2 третьих, итого - 8 голосов)
8-9. Трускиновская Д. Как вы мне все надоели... - 30 очков
(по голосам: 3 первых места, 3 вторых, 6 третьих, итого - 12
голосов)
10. Алферова М. Женщина с диванчиком - 27 очков (по
голосам: 4 первых места, 2 вторых, 1 третье, итого - 7 голосов)
11. Маевский Е. Суббота надежд - 18 очков (по голосам: 1
первое место, 4 вторых, 1 третье, итого - 6 голосов)
12. Другаль С. Чужие обычаи - 16 очков (по голосам: 1
первое место, 2 вторых, 5 третьих, итого - 8 голосов)
13. Вольф В. Плодовик - 15 очков (по голосам: 1 первое
место, 3 вторых, 1 третье, итого - 5 голосов)
14. Лежнев А. Пусть увядает сто цветов... - 14 очков (по
голосам: 2 первых места, 1 второе, 1 третье, итого - 4 голоса)
15. Силецкий А. День игры - 6 очков (по голосам: 1 первое
место, 0 вторых, 1 третье, итого - 2 голоса)
16. Руденко Б. Дул медленный ветер - 5 очков (по голосам:
1 первое место, 0 вторых, 0 третьих, итого - 1 голос)
17. Саломатов А. Мыс дохлой собаки - 3 очка (по голосам: 0
первых мест, 0 вторых, 3 третьих, итого - 3 голоса)
КРИТИКА, ПУБЛИЦИСТИКА:
По протоколу 99 действительных бюллетеней, 6
недействительных. Сумма первых мест соответствует данным
протокола.
1. Казаков В. Полет над гнездом лягушки - 204 очка (по
голосам: 31 первое место, 13 вторых, 10 третьих, итого - 54
голоса)
2. Рыбаков В. Кружась в поисках смысла - 165 очков (по
голосам: 23 первых места, 13 вторых, 11 третьих, итого - 47
голосов)
3. Штерн Б. Второе июля четвертого года - 121 очко (по
голосам: 17 первых мест, 7 вторых, 15 третьих, итого - 39
голосов)
4. Пелевин В. Зомбификация - 79 очков (по голосам: 5
первых мест, 16 вторых, 6 третьих, итого - 27 голосов)
5. Рыбаков В. Идея межзвездных коммуникаций в современной
фантастике - 73 очка (по голосам: 10 первых мест, 7 вторых, 2
третьих, итого - 19 голосов)
6. Бережной С. Миры Великой Тоски - 56 очков (по голосам:
3 первых места, 11 вторых, 8 третьих, итого - 22 голоса)
7. Тюрин А. Фантастика - это вам не балет, тут думать надо
- 32 очка (по голосам: 5 первых мест, 2 вторых, 1 третьих, итого
- 8 голосов)
8. Ланин Б. Русская литературная антиутопия - 22 очка (по
голосам: 2 первых места, 4 вторых, 0 третьих, итого - 6 голосов)
9. Ревич В. Легенда о Беляеве, или Научно-фантастические
зомби - 17 очков (по голосам: 3 первых места, 0 вторых, 2
третьих, итого - 5 голосов)
Вадим КАЗАКОВ,
председатель счетной комиссии премии
"Интерпресскон-95"
А. ПРИВАЛОВ
ПАДАЛ ПРОШЛОГОДНИЙ СНЕГ
Литературные итоги закончившегося года подведены. Во всеобщей
гонке на призы читательских и писательских симпатий, как и на
финише любой гонки, обнаружились победители. И, соответственно,
проигравшие. Увы. Впрочем, мы-то знаем: проигравшие - они тоже
победители. Только по другим показателям.
1994 год выдался беспрецедентно богатым на сильные публикации.
Это касается практически всех категорий номинационных списков
"Улитки" и "Интерпресскона" (за исключением, пожалуй, категории
"Критика, публицистика и литературоведение" - но об этом
несколько позже). Начнем, как водится, с романов.
Я вовсе не абсолютизирую свой литературный вкус - но и
стесняться его мне пока, вроде бы, не приходилось. Так вот,
*на мой вкус* реальных претендентов на премии за лучший
роман было три. Сделать между ними выбор было просто невозможно
- приходилось сравнивать несравнимое. "Многорукий бог далайна"
Логинова - идеальное сочетание привлекательной формы, ясной
мысли, яркого антуража и геометрической правильности. Идеал
читабельного романа. "Солдаты Вавилона" Лазарчука -
блистательное эстетическое построение, бездна смыслов и
толкований, квинтэссенция философской прозы. Идеал
интеллектуального романа. "Там, где нас нет" Успенского -
искрометный юмор, бесчисленное множество аллюзий, отлично
выдержанный стиль. Идеал постмодернистского романа.
Ничего удивительного, что премию получил каждый роман этой
тройки. Читатели вручили "Интерпресскон" демократичному
Логинову, Стругацкий презентовал "Бронзовую Улитку"
интеллектуальному Лазарчуку, писатели-постмодернисты вручили
"Странник" предельно постмодернистскому Успенскому.
Впрочем, при голосовании на премию "Интерпресскон" все было
более чем предсказуемо: "Солдаты Вавилона" - роман трудный для
чтения и восприятия, а "Там, где нас нет" обрывается на
полуслове. При этом все три претендента находились в
приблизительно равных условиях в смысле доставаемости - "Солдаты
Вавилона" и "Там, где нас нет" вышли в журнале с очень небольшим
тиражом, а книга Логинова хоть и выпущена тиражом в пять раз
большим, сильно запоздала с выходом и прочитать ее до
Интерпресскона сумели далеко не все. Зато те, кто успел
прочитать "Многорукого...", в выборе фаворита практически не
колебались. Сорок семь первых мест из ста двенадцати! В числе
трех фаворитов роман Логинова упоминался в бюллетенях 70 раз.
Для сравнения: этот показатель для "Солдат..." - 40, для романа
Успенского - 34.
Вообще же, суммирование поданных за номинацию голосов вне
зависимости от позиции в бюллетене довольно наглядно показывает
популярность книги. Смысл этой цифры вполне ясен: голосовавшие
выбирали тройки лучших романов/повестей/рассказов - каждый свою
тройку. Как правило, проблема была не в том, чтобы назвать
конкретные книги, а в том, чтобы расставить их "по ранжиру" (по
крайней мере, лично я мучился именно этим). Роман Логинова
вспомнили практически все, кто его читал. Ну и, конечно, часть
тех, кто о нем только слышал.
Номинации по романам были в этом году хорошо эшелонированные -
на пятки фаворитам до самого голосования наступали сразу
несколько необычных книг. Этот список открывают "Клинки
максаров" Брайдера и Чадовича, продолжают "Галактический Консул"
Филенко, "Заповедник для академиков" Булычева и "Сумерки мира"
Олди. При всей внешней несхожести перечисленных книг, у них есть
и общая черта: они сделаны профессионалами и определенно
ориентированы на читателя, а не на вечную жизнь в книжных
шкафах. Читатель это оценил - отсюда и относительно высокие
баллы.
Хвостовым вагоном в этом списке оказался роман Крапивина "Сказки
о рыбаках и рыбках", написанный, безусловно, профессионально, но
без принципиальных находок. При богатейших аранжировках "Клинков
максаров" и "Сумерек мира" незатейливая и порядком заигранная
мелодия Крапивина безнадежно проигрывает... Как и строгая
традиционность "Повелителя марионеток" Казменко.
Теперь аутсайдеры. Обратите внимание: я называю аутсайдерами
позиции, указанные в пяти или менее бюллетенях. Это романы
Слаповского (11 очков), Громова, Столярова (по 10 очков) и
Дашкова (6 очков). Пестрая, однако, компания. Андрей Михайлович
- и дебютанты... Похоже, "Мышиный Король" публикой просто не был
прочитан - прежде крупные произведения Столярова устойчиво
держались в верхних строчках популярности...
Совершенно особая история с романом Куркова. "Бикфордов мир"
получил малую Букеровскую премию - и оказался упомянут лишь в
семи бюллетенях при голосовании на присуждение "Интерпресскона".
Примем как данность, что вкусы фэндома не совпадают со вкусами
жюри Букера - и успокоимся на этом...
Многострадальный "Катализ" Скаландиса, "Я - не я" Слаповского и
"Я - Мышиный король" Столярова. Собственно, именно за счет
именно таких романов, литературно в высшей степени значительных,
но очень немногими читаемых, номинационные списки и раздуваются
до полутора-двух десятков позиций... И если бы было принято
решение ограничить число позиций в номинационном списке, то,
скорее всего, вылетели бы именно эти - "аутсайдеры"...
Теперь обратимся к списку повестей. Победа "Знака Дракона"
Сергея Казменко выглядит вполне закономерной - по количеству
первых мест эта повесть безусловно лидирует. По очкам победа
Казменко уже явно не так убедительна, а по количеству упоминаний
в бюллетенях повесть Успенского даже вышла вперед ("Знак
Дракона" указан в 40 бюллетенях, "Дорогой товарищ Король" - в
46, "Ночь навсегда" Щеголева - в 41).
Меня поразило, как много голосов было отдано за повесть Щеголева
- которая внешне даже не пытается выглядеть фантастической. Тем
не менее, "Бронзовая Улитка" и третье место по результатам
голосования... Просто фантастика.
Водораздел между лидерами и аутсайдерами в этой категории
голосования вполне отчетливо заметен - это две повести Г.Л.Олди,
по результатам голосования прочно обосновавшиеся в середине
списка. Добавьте к этому приблизительно сходную оценку,
выставленную публикой их "Сумеркам мира". С одной стороны, это
знак того, что автор (авторы) уже заработали себе имя, а с
другой - что нынешняя публика ориентируется приблизительно на
его (их) уровень прозы.
В устойчивых плюсах также авторские дуэты Брайдера и Чадовича и
Буркина и Лукьяненко. Прекрасная, на мой взгляд, повесть Фирсова
набрала удивительно немного - 34 очка, и соседствует в нижней
половине списка с интеллектуальной прозой Слаповского, Анатолия
Кима и Павла Амнуэля.
Рассказы - снова три явных лидера (Лукьяненко, Штерн и
Казменко). Ступенькой ниже Николай Романецкий и Лев Вершинин.
По-настоящему яркие рассказы есть и в нижней части списка -
например, рассказы Алферовой, Маевского, Трускиновской...
А вот с критикой ситуация почти катастрофическая. Изданная
минимальным тиражом книга Рыбакова казалась единственным
более-менее явным претендентом на получение "Интерпресскона" -
но то ли показалась читателям слишком сложной, то ли просто не
попала в руки большинству голосовавших - как, впрочем, и
монография Б.Ланина. Появление в списке этой категории повести
Штерна и рассказа Пелевина тоже вызвало ряд вопросов - несмотря
на несомненные достоинства этих произведений, вовсе не очевидно,
что это скорее критика/публицистика/литературоведение, нежели
художественная проза... Пожалуй, получившая "Интерпресскон"
статья Вадима Казакова порождает в этом смысле меньшие сомнения:
по крайней мере, этот материал написан в форме рецензии - пусть
даже рецензии на книгу несуществующую, но зато впрямую
касающуюся текстов реальных повестей Стругацких...
Выводы.
Первое. С ростом числа изданий фантастики отечественных авторов
результаты голосования становятся все более непредсказуемыми.
Если в голосовании и далее будут принимать участие около сотни
человек, то влияние случайных факторов на результат будет расти
прямо пропорционально накалу конкуренции произведений. В
общем-то, премия и сейчас чем-то напоминает лотерею; в будущем
это станет еще более заметно. Не думаю, что с этим нужно что-то
делать - игра есть игра, и не стоит воспринимать проигрыш в ней
с трагизмом несчастного Лира ("...Люди - мухи. Нам боги любят
крылья обрывать...").
Второе. А вот с активным влиянием тусовочных ветров на
результаты голосования нужно что-то делать уже сейчас. Тусовка -
один из тех случайных факторов, которые поминались в предыдущем
абзаце. 10 очков у романа Столярова - 127 очков у повести
Щеголева... Да, сопоставление это некорректно (хотя бы потому,
что вещи эти голосовались по разным категориям), но все-таки: по
сложности, по настроению, по впечатлению - *как мне
кажется* - это произведения более-менее равноценные. И не
сыграла ли здесь злую шутку прошлогодняя ругань, начавшаяся на
Интерпрессконе и подхваченная "Двестями"?
Другой пример - на этот раз более умозрительный. Допустим,
выйдет повесть у Вохи Васильева, которого, кажется, фэндом
неосознанно готовит в сменщики Завгороднему на посту фэна # 1.
Васильев - человек золотой, кто бы спорил, и симпатяга, и все
такое прочее... Но вот представьте: выходит его повесть. Как вы
думаете, на какую строчку ее, эту повесть, поставит голосование
участников Интерпресскона - и что повлияет на это голосование
больше: достоинства самой повести - или вохина настежь
распахнутая душа?
Третье. Надо, наконец, окончательно отказаться от слова
"объективность" в отношении литературных премий. Объективными
они не будут никогда. Пытаясь снять влияние субъективных
факторов на результаты голосования, мы получим не приближение к
некоей абстрактной объективности, но усреднение результатов.
Усреднение по всем параметрам. Сгладим зависимость между
литературным уровнем книги и ее шансами получить премию. И не
более.
Четвертое. Ужасно, что практически никто не отслеживает
публикации фантастики в периодике. Если пять-шесть лет назад
КАЖДЫЙ уважающий себя фэн долгом своим считал выписывать
"Уральский следопыт", "Химию и жизнь", "Знание - сила", "Технику
- молодежи" и "Книжное обозрение", то нынче...- И-эх! Где ж на
все денег взять? - Да хоть бы на один комплект для номинационной
комиссии! - Дык... и на один комплект денег нету...- А спонсоры?
Где спонсоры?!! - Дык...
Все нынче упирается в этот "дык". К сожалению.
В общем, мое почтение - да на ваше прочтение.
---------------------------------------------------------
Вечный думатель
---------------------------------------------------------
Максим СТЕРЛИГОВ
ИЗДАТЕЛЬСТВА В УСЛОВИЯХ РЫНОЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ
(C) М.Стерлигов, 1995.
Сложившуюся сейчас в сфере книгоиздания и книготорговли ситуацию
можно охарактеризовать так:
1. Резкое падение спроса на книжную продукцию, обусловленное
снижением жизненного уровня основной массы потребителей этой
продукции и падением интереса к книге как к духовной ценности.
2. Усиление борьбы за рынки сбыта между книготорговыми фирмами;
расширение ими количества потребителей своего товара посредством
установления деловых связей с мелкооптовыми торговцами в
отдаленных районах страны.
3. Быстрое изменение конъюнктуры рынка.
4. Непрерывный рост стоимости полиграфматериалов и
полиграфических услуг.
5. Конкуренция между издательствами за право первым выйти на
рынок с новым видом продукции.
6. Снижение многими издателями себестоимости своей продукции за
счет приобретения более дешевых полиграфматериалов, сокращения
общеиздательских и типографских расходов.
В этих условиях наиболее жизнеспособными оказались небольшие
предприятия с разветвленной системой реализации. Это, как
правило, фирмы совмещающие торговую и издательскую деятельность.
Показателен в отношении этих организаций такой факт: в штате
подобных предприятий соотношение числа работников издательства и
работников системы реализации составляет один к шести - один к
тридцати. Стоит также отметить, что продукцию таких
"издательств" отнюдь не всегда отличает качество и хорошая
профессиональная подготовка, но со сбытом обычно не случается
затруднений - вне зависимости от вида выпускаемой ими продукции.
Жизнестойкими оказались также издательские концерны, которые уже
зарекомендовали себя в наиболее перспективных направлениях
художественной и научно-популярной литературы. Например:
"Новости" (серия "Мировой бестселлер"), "Радуга" (серия
"Любовный роман"), "Центрполиграф" (серии "Мастера
остросюжетного детектива", "Озирис" и другие), "ЭКСМО" (серии
"Черная кошка", "Русский бестселлер" и другие), "Полярис" (серия
"Миры..."). Стоит отметить, что многие издательские концерны в
силу инертности структуры (а также, вероятно, в силу инертности
мышления руководства) не способны учитывать изменения
конъюнктуры рынка в своей работе. Это можно было наблюдать на
печальном примере петербургских издательств "ТЕКС/МСТ",
"Северо-Запад", "Terra Fantastica", "Библиополис". Есть примеры
и обратные. Летом прошлого года издательский дом "Дрофа"
(Москва) приостановил выпуск художественных книг и обратился к
учебной и научно-популярной литературе для детей. Издательство
"Полярис" (Рига), специализировавшееся только на издании
фантастики, подготовило и выпустило в свет собрания сочинений
Х.Л.Борхеса и Агаты Кристи. Издательство "Терра" (Москва),
политика которого строилась в основном на малотиражных
"элитарных" изданиях, вышло на рынок с серией современной
американской фантастики и фэнтези в мягких обложках. И таких
примеров немало.
Основные тенденции на рынке книжных изданий выделить не трудно:
а) становится все меньше издательств, не имеющих своей структуры
реализации;
б) конкурентная борьба между книготорговыми организациями сейчас
разворачивается именно за рынки сбыта, а не за качество
продукции.
Вывод здесь может быть только один: издательство, прежде всего,
должно *уметь торговать* своей продукцией. Вся политика
издательства должна быть построена на его умении ориентироваться
в рыночной ситуации и мгновенно перестраиваться в зависимости от
изменения конъюнктуры.
Сегодня российский книжный рынок отличается ярко выраженной
нестабильностью. Причин этому несколько. Основная - это
инфляция. Желание издателя быстрее продать товар заставляет его
ориентироваться на "сегодняшний" спрос, то есть издательская
программа составляется из расчета сегодняшнего дня. Большинство
издателей не пытается рассчитать возможные в ближайшем будущем
взлеты и падения спроса на свою планируемую продукцию. Именно
благодаря этому большинству рынок постоянно перенасыщен тем или
иным видом литературы. Рынок постоянно испытывает взлеты и
падения интереса к интеллектуальной литературе, фантастике,
исторической литературе, эротике. Но "падение" интереса к жанру
не затрагивает наиболее престижные серии и многотомные собрания
сочинений (при условии регулярного выхода книг). Наиболее
последовательные в выбранной теме издательства оказались
все-таки застрахованы от подобных перепадов спроса. Например,
белорусское издательство "Эридан" выпускало в течение нескольких
лет собрание сочинений Д.Х.Чейза, которое пользовалось
стабильным спросом, несмотря на то, что несколько других
издательств тоже выпустили собрания сочинений этого автора.
Сейчас "Эридан" приступил к выпуску в таком же оформлении
собраний сочинений Картера Брауна и Э.С.Гарднера (за первые тома
которых издательством уже получена предоплата от оптовых
книготорговых фирм). Даже несмотря на коммерческую
несостоятельность многих других своих проектов, "Эридан" с 1991
года остается одним из самых преуспевающих издательств СНГ.
Таковы принципы работы и рижского издательства "Полярис", только
специализируется оно на изданиях собраний крупнейших зарубежных
фантастов. Следуя примеру ветеранов издательского дела, строят
свою политику многие новые издательства.
Можно перечислить и множество попыток в этом направлении,
которые кончились неудачами.
Эти неудачи обусловлены следующими причинами:
1. Нерегулярность выхода в свет книг из-за нехватки у
издательства средств.
2. Неудачное оформление обложек.
3. Выпуск в свет первых томов в тот момент, когда данное
направление не пользуется спросом или на рынке слишком много
подобной продукции (новая серия не выделяется среди других
изданий).
Если при подготовке подобного долговременного проекта учесть эти
три фактора, то это - залог успеха.
Кроме политики долговременных проектов, существует еще политика
маневрирования (или еще более жесткий вариант - политика
быстрого реагирования). В основном - это удел небольших
издательств, у которых нет "имени" и средств на долгосрочные
проекты, но и крупные концерны, как правило, этим не
пренебрегают, понимая: рыночную ситуацию всегда необходимо
максимально использовать.
Политика маневрирования предполагает выпуск отдельных (вне
серии) книг или, чаще всего, брошюр научно-прикладного
характера. (В отдельных случаях это может быть художественная
литература "одноразового" чтения".)
Подготовка подобных изданий не требует значительного времени:
месяц, максимум - два. В условиях нынешней конкуренции любое
промедление грозит тем, что проект потеряет актуальность и ему
придется искать срочную замену. Очень многое здесь также зависит
от соблюдения сроков типографией. Если руководство не уверено в
финансовой стабильности издательства, политика маневрирования
может иметь роковые последствия.
Политика быстрого реагирования позволяет позволяет получить
максимальную прибыль, но требует неимоверной скорости в
подготовке проекта. Примером подобной политики может служить
книга "Чеченский транзит" или книга Виктора Куликова "Убийство
Листьева" (твердый переплет, двенадцать авторских листов),
появившаяся на рынке через три (!) недели после трагедии.
Многие издательства, созданные на базе книготорговых структур,
придерживаются именно политики маневрирования. Они издают
литературу любого профиля: учебную, прикладную, художественную.
Таких "издателей" не волнует ни качество подготовки текста, ни
содержание книги (которое, зачастую, грешит неточностями и
фактическими ошибками), ни морально-этические соображения.
Естественно, выпуская в свет книгу без всякой редактуры и сведя
работу корректора к минимуму, они, безусловно, успевают за
рыночной конъюнктурой, но дискредитируют "имя" издательства. А
порой оно гораздо важнее, чем сиюминутная прибыль.
Постоянное и тщательное изучение спроса и предложения на рынке
книжной продукции - одна из гарантий успеха в книжной торговле,
но отнюдь не в издательском деле. Издательству необходимо
прогнозирование рыночной ситуации.
Можно с уверенностью сказать, что продукцией, пользующейся
наибольшим спросом сейчас, через полгода рынок будет
перенасыщен, а следовательно, ее по возможности следует
исключать из издательских планов на ближайшее время. Сейчас
наиболее популярный на рынке товар представлен:
а) "женскими" любовными романами как в мягких, так и в твердых
обложках;
б) современными российскими детективными и приключенческими
романами как в мягких, так и в твердых обложках;
в) литературой по медицине и психологии;
г) литературой по вычислительной технике и электронике;
д) эзотерической литературой;
е) так называемой "развивающей" литературой для детей:
занимательная физика, химия, биология и тому подобное.
Многие издательства Санкт-Петербурга (и судя по всему - России)
готовят к изданию книги именно по этим направлениям. (Следует
отметить, что их структуры реализации позволяют издательству
работать даже в условиях насыщения рынка.)
Одной из основных задач маркетинга является сбор информации об
издательских планах наиболее серьезных конкурентов и ее анализ.
Вторая, и гораздо более сложная задача маркетинговой службы
любого издательства - это выявление тенденций
падения/возрастания спроса (и соответственно - предложения) по
каждому виду литературы. Эта задача осложняется прежде всего
тем, что статистические данные практически недоступны - в силу
многих причин. Даже информация публикуемая в таких изданиях как
"Книжный бизнес" и "Питербук" носит зачастую субъективный
характер и нуждается в тщательной проверке. Необходимо иметь
собственные независимые источники информации. Это отзывы
розничных и оптовых торговцев, мнения покупателей. При этом
нельзя ограничиваться только районами Москвы и Санкт-Петербурга.
Всегда следует помнить, что потребности больших городов
отличаются от потребностей отдаленных регионов. Не следует
забывать и о том, что покупательная способность жителей столиц
выше. То, каким образом это следует учитывать, также решает
отдел маркетинга.
Третья, и наиболее существенная для нормального функционирования
издательства задача - выявление "белых пятен" на рынке, которых
остается еще достаточно, несмотря на режущее глаз разнообразие.
"Белые пятна" - это для предприимчивых издателей, которые не
боятся быть первыми. Крупные концерны предпочитают не рисковать
(немалую роль здесь также играет инертность мышления).
"Пионерами", как правило, оказываются небольшие издательства, а
уже достигнутым успехом пользуются те, кто быстрее и больше всех
выбросит на рынок подобной продукции. Именно они и получают
основную прибыль.
Пример. Летом 1994 года издательство "Новый Геликон" (СПб)
выбросило на рынок брошюры В.Кунина, успех которых превзошел все
ожидания. Осенью и зимой 1994-1995 годов уже пять независимых
издательских структур выпустили современных петербургских
авторов в похожем оформлении: "Лань" (М.Веллер), "Литера"
(В.Кон), "МИМ-Дельта" (А.Кивинов, А.Щеголев), "Дуэт" (В.Шитов,
В.Барковский), "Тис" (В.Козлов).
Система реализации книжной продукции должна работать безотказно.
Именно благодаря выверенной и разветвленной сети реализации
существует большинство издательств, хотя "бестселлерами" их
книги назвать нельзя. В условиях современного рынка ни в коем
случае нельзя рассчитывать на то, что книгу ожидает мгновенный
успех. Рынок часто обманывает надежды даже самых расчетливых и
осторожных предпринимателей.
Система реализации большинства книготорговых фирм, которые либо
производят книгу сами, либо берут на реализацию весь тираж,
включает в себя прежде всего отдел, который специализируется
только на операциях обмена части тиража на ассортимент. А уже
отправкой этого ассортимента в магазины и железнодорожными
контейнерами занимается другой отдел. В некоторых предприятиях
эта система налажена настолько хорошо, что брошюра тиражом
пятьдесят тысяч расходится по магазинам и оптовым базам в срок
пять-десять дней. Отправка полученного в обмен ассортимента
требует несколько больше времени - три-четыре недели. Еще два
месяца (в среднем) занимает его реализация. Это значит, что
фактический срок продажи книги - не менее трех месяцев. Вот
приблизительное процентное соотношение распределения тиража
книги по разным структурам реализации:
а) Магазины Санкт-Петербурга и области - 10-20% тиража;
б) обмен книги на ассортимент в петербургских оптовых книжных
базах - 25-35% тиража;
в) обмен книги на ассортимент в московских оптовых книжных базах
- 25-40% тиража;
г) отправки железнодорожными контейнерами в другие регионы -
15-20% тиража;
д) продажа на санкт-петербургской книжной ярмарке - не более
2-3% тиража.
Примечание: Если книга становится "бестселлером", то ее продажа
на ярмарке может достигать 10-15% тиража.
В любом случае, операция обмена - наиболее важный этап в
реализации книги. Работники, специализирующиеся на этом, самые
высокооплачиваемые и привилегированные в книготорговом
предприятии. Как правило, это молодые люди с опытом работы в
этой области не менее двух лет и развитой интуицией. Фактически
от них зависит ассортимент предприятия, а следовательно - его
финансовое благополучие.
Существует и другая форма работы - сотрудничество с одним или
несколькими оптовыми книготорговыми предприятиями, но для этого
продукция издательства должна быть не только
конкурентоспособной, а пользоваться неизменной популярностью у
потребителя.
Рассмотрим достоинства и недостатки каждого из вариантов.
1. Отдел реализации в структуре издательства. Создание сети
реализации - процесс длительный и трудоемкий. Прежде всего,
необходимы квалифицированные работники, в которых, надо сказать,
заинтересованы все книготорговые фирмы. Зарплата такого
работника в среднем составляет один-два миллиона рублей в месяц,
ему же выплачивается и определенный процент с каждой сделки.
Такие работники всегда хотят быть уверены в своем будущем и в
перспективах фирмы, на которую работают. Чтобы привлечь
квалифицированных работников необходимо выпускать продукцию,
которая будет соответствовать требованиям сегодняшнего рынка.
2. Работа с оптовыми базами. Два года назад это была наиболее
распространенная форма реализации книг издательствами. После
кризиса 1993-1994 годов авторитет многих оптовых предприятий
пошатнулся - хотя причины этого коренились в недальновидной
политике самих издательств, а именно в перепроизводстве
художественной литературы некоторых жанров.
Надо сказать, что большинство фирм, ранее занимавшихся только
торговлей, сейчас создали у себя издательские отделы и
предпочитают работать с той продукцией, которую производят сами.
В нежелании издательств работать по этой схеме есть и другие
причины. Эта форма работы предполагает, прежде всего, финансовую
зависимость от оптового предприятия. Практика работы некоторых
торговцев действительно дает основания для подобных опасений. К
тому же, значительная доля прибыли в любом случае приходится на
торговое предприятие.
Чтобы продукцией издательства заинтересовались оптовые
структуры, она должна пользоваться у потребителей повышенным
спросом. Если продукция не удовлетворяет этому требованию, то
издательство с неразвитой структурой реализации обречено.
Создать собственную структуру реализации можно лишь резко
повысив конкурентоспособность выпускаемой продукции.
В практике нынешнего российского книгоиздания реклама направлена
не на потребителя, а на мелкооптового торговца. В основном это
публикации в газетах "Книжное обозрение", "Книжный бизнес" и
"Питербук". Единственное издательство в Санкт-Петербурге,
которое пыталось выйти с рекламой к потребителю напрямую,-
"Северо-Запад". В почтовые ящики опускались листовки,
информирующие о новых книгах. (На Западе продавец в книжном
магазине вкладывает в книгу красочно оформленную листовку с
аналогичной информацией.) Подобные листовки можно использовать
для раздачи в книжных магазинах.
Достаточно действенный вид рекламы - плакаты, которые
используются для книжных ярмарок, высылаются в розничные
магазины и оптовые склады.
В рекламных целях (этот способ получил на Западе широкое
распространение) можно использовать вторую и третью стороны
обложки, где можно анонсировать выпускаемые книги, помещать
отрывки из рецензий, давать уменьшенные фотографии красочных
обложек. Да и первая и четвертая стороны обложки также должны
быть насыщены информацией о самой книге: отзывами из зарубежной
или отечественной периодики, ссылками-напоминаниями о других
бестселлерах этого автора, наиболее интересными цитатами из
текста произведения и тому подобное. Это располагает покупателя
к товару, вызывает у него интерес.
Прямая реклама на телевидении - самая дорогостоящая и затраты на
нее не окупаются. Есть, правда, другой путь - тематические
передачи (косвенная реклама). Сейчас на телевидении книгам и
литературе уделяют мало внимания, а регулярных телепрограмм нет
вообще. Конечно, создание и финансирование подобного проекта не
под силу одному издательству, здесь необходим поиск надежных
партнеров.
Реклама по радио (интервью с авторами, чтение отрывков и тому
подобное) менее эффективна, чем любые другие виды рекламы, но и
здесь можно найти способы сделать ее действенной.
Прежде чем проводить рекламную кампанию, надо заранее, до сдачи
книги в типографию, разработать ее концепцию и пути ее
осуществления. Реклама для оптовых торговцев должна начать
действовать не менее чем за месяц до появления книги на рынке.
Реклама для потребителя - одновременно с появлением книги в
широкой продаже.
Однако, рекламные кампании необходимы только в том случае, если
объем выпускаемой издательством продукции неуклонно растет или
если продукция не имеет аналогов на рынке.
И никогда нельзя забывать, что лучшая реклама книги - ее
обложка, содержание и имя автора.
Информация, как известно, представляет наибольшую ценность в
условиях рынка. Особенно рынка стохастического, подверженного
внезапным изменениям.
Известно, что многие коммерческие издательско-торговые фирмы
добиваются рентабельности своей продукции до пятисот процентов
(минимальная рентабельность, которую они могут позволить себе в
условиях сегодняшней инфляции - пятьдесят процентов.) Секрет
этого кроется в умении получить и использовать необходимую
информацию, выбрать из имеющихся возможностей наиболее выгодную.
Не всегда способы, которые при этом используются, могут быть
приемлемыми для уважающего себя издательства. Но учитывать опыт
конкурентов, безусловно, необходимо.
Первый шаг к этому - создание банка данных, который будет
включать:
а) список предприятий, торгующих полиграфматериалами;
б) список полиграфических предприятий;
в) список издательских фирм, литагентств и изготовителей
оригинал-макетов;
г) список неопубликованных переводов и авторских произведений,
представляющих коммерческий интерес, с указанием телефонов и
адресов их правообладателей.
Исходя из собственного анализа рыночной ситуации и мнений
некоторых работников оптовых книготорговых фирм, я рискну
изложить свои предложения, касающиеся формирования издательской
программы на ближайший период времени.
Сейчас, в связи с перепроизводством книг в твердых обложках,
повышенным спросом пользуются брошюры типа "пейпербэк" (формат
70х90/32; 70х100/32; 75х90/32) объемом от восьми до восемнадцати
авторских листов, в красочно оформленной обложке. Это в основном
литература развлекательная. Произведения, рассчитанные на
интеллектуального читателя, наоборот, требуют твердой обложки и
строгого оформления.
Как правило, известность автора имеет немаловажное значение,
однако в тех случаях, когда жанр пользуется повышенным спросом,
необходимости в этом нет. Достаточно, если серию "откроет"
известное имя.
Переизбыток зарубежных любовных романов неизбежно приведет к
"буму" на подобные произведения с русской тематикой.
(Аналогичная ситуация сложилась в 1993-1994 году с российским
детективом.)
Подготовка такой серии безусловно трудна, но у издательств есть
для этого все возможности. Основная задача - поиск авторов,
которые могут в кратчайшие сроки создавать произведения этого
жанра.
Несмотря на то, что рынок, на первый взгляд, насыщен
детективами-триллерами зарубежных мастеров, в этом жанре еще
достаточное количество "белых пятен": это представители
"новейшей" волны американского детектива: Роберт Паркер
(собрание его произведений было подготовлено издательством
"ТЕКС" и пока не увидело свет), Лоуренс Сандерс, Элмор Леонард,
Джек Хиггинс (в основном публиковались его романы, написанные до
1973 года), Барбара Майклз (произведения которой представляют
собой смесь любовного романа, романа о привидениях и
остросюжетного детектива), Джеффри Арчер и Морис Уэст
(политические триллеры), Тед Олберим (шпионские триллеры) и
другие. Это многочисленные "продолжения" похождений известных
сыщиков. В опубликованной "Лениздатом" книге "Шерлок Холмс:
вариации" отсутствуют, например, оба романа Джона Гарднера
"Возвращение Мориарти" (1974) и "Месть Мориарти" (1975).
Существует также немало романов о приключениях Ниро Вульфа и
Арчи Гудвина, уже не принадлежащих перу покойного Рекса Стаута.
И, наконец, осталось множество авторов классического детектива,
которые оказались почти не представлены на рынке: Керолл Джон
Дейли (предшественник Л.Хэммета в жанре "крутого" детектива);
Джеймс М.Кейи (автор романа "Почтальон всегда звонит дважды"),
Джулиан Саймонс, Эдмонд Кристин, Джон Гарднер (в отличие от
своего однофамильца Э.С.Гарднера ему повезло меньше) и другие.
Сейчас после годового перерыва вновь вспыхнул интерес к
литературе ужасов. Кроме заполонившего рынок Стивена Кинга, в
западной литературе существует множество авторов, работающих в
этом жанре и представляющих значительный интерес: Уитли
Штрайбер, Брайан Ламли, Питер Страуб, Деннис Хитли, Питер
Саксон, Клайв Баркер и другие.
Спрос на историческую и этнографическую литературу (при условии
соблюдении требований рынка: твердая обложка, ограниченный
тираж) *всегда стабилен*. Из наиболее популярных направлений
следует отметить: мемуары военных и исторических деятелей,
полководцев; книги, посвященные народным обычаям, медицине,
заговорам, приметам; книги о верованиях, мифах и легендах
народов мира. Ограниченным, но всегда стабильным спросом
пользуются книги по истории Санкт-Петербурга и области (так
называемая краеведческая литература), путеводители, описания
памятников архитектуры.
Научно-популярная и прикладная литература пользуется сейчас
повышенным спросом, ассортимент этой литературы постоянно
увеличивается. Рекомендовать определенную тематику или книгу, не
проведя тщательный рыночный анализ, было бы самонадеянно.
Автор настоящей статьи отдает себе отчет в том, что она содержит
немало общеизвестных фактов. Они были необходимы для объяснения
сегодняшней рыночной ситуации, исходя из которой автор предложил
свою концепцию работы "среднего" издательства.
Эта концепция вполне реальна, а если судить по книгам,
выпускаемым крупнейшими российскими издательствами, не
представляет для многих секрета. Конечно, воплощение подобной
программы в жизнь потребует немало сил и затрат. К сожалению,
жесточайшая конкуренция на книжном рынке диктует свои законы,
игнорировать которые нельзя. Знание их и умение этим знанием
пользоваться - основа существования любого издательства.
Владислав ГОНЧАРОВ
ФЭНДОМ МЕРТВ - А МЫ УЖЕ НЕТ...
(C) В.Гончаров, 1995.
Дискутировать о смерти фэндома можно упорно и продолжительно -
но, при всем разнообразии мнений на этот счет, ясно: того, что
понималось под этим словом четыре или пять лет назад, уже не
существует. Сейчас нельзя также отрицать или не замечать тот
факт, что на месте старого фэндома и, частично, из того же
самого материала, возникла совершенно новая структура, известная
как толкинистика, Толкин-движение, или движение ролевых игр.
Причем характерно, что в последнее время даже здесь отмечается
тенденция использовать для характеристики своей тусовки термины
"фэндом" или "J.R.R.T.-фэндом" (см. "Талисман" # 10). Hу, а
когда подобную терминологию начинает использовать человек,
имевший до самого последнего времени репутацию особо упертого и
фанатичного толкиниста - данный факт поневоле заставляет
задуматься...
Hе касаясь - по крайней мере, здесь и сейчас - всего спектра
причин подобной эволюции фэндома, обратим внимание лишь на один
из ее аспектов. А именно, на факторы, создающие информационное
поле интересующей нас среды. Или, проще говоря, на фэнзины.
В те далекие и ставшие почти уже библейскими времена, когда
клубы любителей фантастики еще только создавались и фэны от
внутриклубного общения начинали переходить к общению с себе
подобными за пределами своего клуба, подобные издания были для
них чем-то вроде ефремовского Великого Кольца - пакет информации
о себе, посылаемый за пределы своего обитаемого мира. Зачастую,
даже без надежды на ответ в обозримом будущем. В лучшем случае -
с расчетом лишь на заочное общение.
Hо затем появились конвенты - сначала "Аэлита", а вслед за ней и
другие. Появились люди, лично побывавшие в "иных мирах" и
привезшие оттуда самые свежие впечатления. Появилось некое
информационное поле движения, объединяющее все его части и
дающее возможность каждому фэну иметь более-менее полное
представление о том, что происходит на другом конце системы.
И тогда среди фэнзинов начали выделяться те, что с клубной
информации переключились на информацию о среде - что, кто, где,
с кем, когда, как и почем - став, таким образом, одним из
основных факторов, создающих и поддерживающих вышеозначенную
информационную среду. Собственно, благодаря ей фэндом и ощутил
себя фэндомом в полном смысле этого слова - то есть движением,
объединенным не только общими стремлениями и какой-то формальной
структурой, но и сознанием причастности каждого из его членов ко
всем остальным действиям данной тусовки.
Фэнзины и фэнзинерство стали одним из тех китов, на которых до
поры до времени покоился фэндом.
Технически выпуск печатного издания в два-три десятка страниц и
тиражом несколько десятков экземпляров был не очень сложным -
печатные машинки, а то и компьютеры (по крайней мере, по месту
работы), были у довольно многих. С ксероксами для размножения
особых проблем тоже не возникало - в те времена на них даже
собрания сочинений Пикуля с Чейзом массовыми тиражами
распечатывали.
Однако вскоре вслед за перестройкой и демократизацией грянул
хозрасчет - и выяснилось, что овес внезапно вздорожал, поскольку
множительная техника неожиданно стала достаточно легким и
эффективным способом зарабатывать деньги. Чем все
ксероксовладельцы и занялись. Словом, халява накрылась медным
тазом. Надежды на мелкие издательства, в развитии которых фэны
тоже сыграли свою роль, не оправдались - с окончанием первой
волны книгоиздательского бума неожиданно выяснилось, что
массовый читатель хорошему переводу с умным послесловием и
мягкой обложкой предпочитает дурной подстрочник без аннотации,
но в глянцевом хардковере с обнаженной натурой и нумером тома в
серии на корешке. А данная продукция оказалась под силу только
крутым акулам постсоветского бизнеса, которым и фэндом, и его
малотиражные и совершенно некоммерческие издания были, мягко
выражаясь, до фени. В общем, "капыталызм", как говаривал Арнольд
Шварценеггер...
Hо вот новые времена прошли и настали еще более новые.
Информатизация и компьютеризация из учреждений шагнула в дома. А
количество ксероксов и иной множительной техники превысили
пределы спроса на их услуги извне. То есть, проще говоря,
возможность делать на них деньги постепенно сошла на нет - и вот
вновь на свет божий явилась ее величество госпожа Халява.
Результат ждать себя не заставил. Если на столе мерцает
компьютер, а справа под рукой в ожидании застыл абсолютно
свободный лазерник для макета и ксерокс для распечатки с него,
то рука сама собой поневоле тянется к клавиатуре...
Дело за малым - за информацией и за средой, которой оная
информация будет интересна. А среде, как мы уже успели выяснить,
интересна в первую очередь, информация о ней самой. Поэтому
новые печатные издания должны появляться лишь там, где уже
существует среда для их распространения. За примерами далеко
ходить не надо. Помимо "Фэн-Гиль-Дона", о котором еще пару лет
назад мало кто знал, на всесоюзную... простите, всеэсэнгешную
арену уже вышли владивостокская "Третья Тема" и издающийся с
конца 1993 года московский "Талисман". И это только издания,
имеющие солидный объем, тираж в несколько сот экземпляров и
насчитывающие уже десять и более выпусков. Что же касается
прочих - то есть малообъемных, малотиражных или не внушающих
надежд продвинуться дальше первого номера - то их количество
тоже приближается к двузначной цифре: "АКМ" (Донецк), "PAL 1",
"Q" и "Конец Эпохи" (Москва), "Морита" и "Последний хит"
(Саратов), "Поиск Средиземья", "Черный Баклан" и "Фан-Эра"
(Екатеринбург), "Четвертая Эпоха" (Новокузнецк). При этом вовсе
не удивительно то обстоятельство, что почти все из упомянутых
выше изданий - толкинистские. Гораздо удивительнее то, что они
все еще именуют себя фэнзинами. Видимо, память о предшествующем
поколении все-таки сохранилась. И, следовательно, предыдущая
цивилизация погибла не бесследно, а оставив после себя какую-то
память. Хотя бы в виде терминологии.
Впрочем, вспомним еще раз, что фэнзины - не только порождение
среды, но и способ ее самоорганизации. А так же и средство
свободного распространения в ней информации, в том числе и
аналитического характера, то есть позволяющей движению ощутить
себя не только единым целым, но и контролировать собственную
эволюцию. Однако, сейчас мы уже перешли к вопросам дальнейшего
развития Толкин-движения, как естественного (или
неестественного) продолжателя дела бывшего советского фэндома. А
это, как уже указывалось выше, темой данной статьи не является.
Поскольку тут требуется совсем уже особый разговор...
Ульдор,
бывший кольценосец,
ныне малоизвестный литератор
Алан КУБАТИЕВ
SCIENCE FICTION,
THE SCIENCE OF FICTION,
THE FICTION OF SCIENCE?
или ЧТО ЗНАЧИТ "Ф"?
В этом году, кажется, появляется свободное время для раздумий.
Отчаянные попытки "Миров" выплыть могут завершиться еще одним
номером - и все. На какой срок - никто не знает. Отвратительно.
Но интересно.
Вроде как Щеголев в интерпретации Элеоноры Белянчиковой.
Ладно, это все к слову. Больше меня интересует проблема, третьим
выпуском "Двести" сформулированная до бесстыдства ясно.
Множество публикуемых писем - это, конечно, интересно. Только в
одном-двух делается торопливая попытка понять, КАК сделано это
ЧТО.
У пост-Беловежской фантастики (будем считать это рубежом
свободы) имеется достаточно обильная история, которая вполне и
необходимо описуема.
Но что происходит с фантастикой, пока неясно - запор или роды?
Неясно в очередной раз, кто, собственно, тужится. Кто она,
мамочка, такая.
Синхронистический метод в современном литературоведении мало
популярен. Диахрония обычно дается легче. Сочетать времена с
достижениями и устанавливать связь оных трудно. Однако
следование ему все же дает результаты, не являющиеся ни в одном
другом методе.
Увы, те наши критики, кто литераторы, те не историки. А те, кто
историки, может, и писатели, но уж до обидного не критики.
Подозреваю, что и любое новое произведение известного доктора
Каца не будет содержать того, чего мне не хватает. Кроме
"отменной развязности", нужно еще и любить то, о чем стараешься
писать.
Чего же мне не хватает, старичку?
Всего-навсего хорошего, добротного, в стиле Бориса Ремизова,
Виктора Жирмунского или Леонида Пинского -
ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ
ФАНТАСТИКИ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 95 ЛЕТ. Лучше даже нескольких.
Очень хорошо отношусь к Переслегину и к его работе, люблю
Бережного, их работы уже есть, но нужно другое, пока решительно
отсутствующее. Даже в их работах разговор о стиле, языке, речи,
ритме, образе - явление редчайшее.
Может быть, именно потому, что наша теперешняя фантастика в этом
отношении достаточно стерильна. Есть авторы, которые знают, что
такое стиль, но это Столяров, Успенский, Рыбаков, Маевский.
Пока к фантастике не станут относиться как к литературе, и
требовать от нее как от литературы, она литературой не будет.
Критика, талантливый и честный рассказ литературе о ней самой -
необходимейшая часть процесса. Одного читателя и книгопродавца
литературе мало. Нужен весь уже вполне известный процесс, да еще
многое из того, что фантастике довлеет, но пока не принадлежит.
Скандалы и дискуссии не заменят настоящей критики. До
бесконечности можно можно выяснять, демоны ли Столяров со
Щеголевым или просто анфан террибли, и топтаться возле этой
Черной Стены, пока не обнаружится, что она навозная куча.
Гораздо труднее доказать, что эти и другие лица писатели - или
нет.
Глупо считать книгопродавца последней инстанцией литературного
процесса. Еще глупее считать, что он в нем не участвует. Но он
не решает всего.
Достижения, которые кидается затем тиражировать коммерческий
писатель, создаются не им. Их рождает фанатик, голодный гений.
Открывает другой фанатик - Кэмпбелл, Подольный, Клюева или
Беркова - а "раскручивает" третий.
Кстати, настоящий книгоиздатель и книготорговец критику
спонсирует, содержит журналы и устраивает презентации. На
кухонном языке экономистов такое называется "организация
потребителя". Без самоотверженного, тщательного и нетрепливого
критика фантастике каюк. Она превратится в кабак, куда ходят,
зная, что выпивка там дерьмовая, но вот драка обязательно будет.
Уважаю попытку В.Рыбакова взорлить на фантастику среди других
явлений культуры. Боюсь лишь одного - на девять десятых она в
этот круг еще не вошла. Не может проломить пентаграмму. Бродит,
ищет свою Сарматию...
Где ж она все-таки находится? Не Сарматия - НФ. Относительно
чего соизмерима и какая ей все ж цена?
Андрей Николаев сказал: "Никто не хочет перестраиваться, вот мы
и реанимируем трупы..." Не уверен. Во-первых, мне кажется, что
они пока еще очень живые и не похоронены. Во-вторых, не
перестраиваться не хочется. Противно становиться холуем у
быстротекущих времен. Когда наступила и победила известная
революция, хорошей литературы не было достаточно долго - дольше,
чем мы существуем без Главлита. Она зрела. Но и потерять чувство
времени нельзя. Только у писателя оно может и должно выражаться
совершенно иным образом, чем у публициста и историка - порой
даже парадоксально иным.
Боюсь, что во всем этом нам следует убеждать долгое время именно
себя.
В свое время были такие академические сборники о
русско-зарубежных литературных связях и мировом значении русской
литературы. Честно говоря, никогда не мог понять, в чем оно
проявляется, если даже перевести адекватно ни одного русского
писателя на иностранные языки не удается.
Попробуйте посчитать, сколько книг русских писателей стали
шедеврами мировой литературы для читателя Запада. Достоевский,
Толстой, Чехов, ну Солженицын. Говорят еще, что Айтматов. Из
фантастики - разве что Булгаков. А переводы... Попробуйте
почитать сами. Не пожалеете.
Черт с ними, пусть сами разбираются, что для них шедевр. Но для
нас - это совсем другое дело.
Русскоязычной фантастике, боюсь, зарубежная популярность вообще
не светит. Да и нет пока еще толкового рынка ее - Олди правы. А
рынок - это ведь не только место, где продают. Это своя
Вселенная, с законами и топологией.
Дело еще мрачнее - или светлее, как посмотреть - русскоязычная
фантастика будет по-настоящему нужна только русскоязычному
читателю. И очень долго больше никому.
Обольщаться не стоит - шедевров мирового класса в ней пока нет.
Шедевров национального уровня или кандидатур в таковые чуть
побольше. Немало вещей, ниже уровня которых уже стыдно
опускаться. Но пока исчезающе мало вещей, соперничать с которыми
- штурмовать небеса.
Публицистика вещь прекрасная. Текущая критика - тоже. Но вот
Милан Кундера сетовал в одном эссе, что она превращается в
быстрый пересказ литературных событий. А превращение это на
самом деле вырождение. Нам опять нужны добротные книги о нашей
фантастике (их и было-то всего три), которых не заменят даже
самые страстные и честные письма читателей. Лишь они способны
установить верные точки отсчета, опираясь на которые можно
создать верную карту.
Сделать это должен именно литературовед. Владеющий
профессионально всей совокупностью знаний о литературе и любящий
фантастику, но истину любящий больше.
Вяжите меня, я сноб! И снобизм этот цеховой - нечего в нашем
цеху делать ни врачам Элеонорам, ни возомнившим инженерам, ни
беглым политикам. Да и филолога я сюда не всякого сюда пущу.
Есть такие критики-универсалы, о детективе, так о детективе, о
деревенщиках так о деревенщиках. Была бы колонка да народ: "Во
врезал! Во примочил! Ну молодец!"
Генерал де Голль советовал: "Хочешь понять - взгляни со звезды".
Вот такой нам и нужен.
Оставим разговор о литературоведении. Вообще просто жалко. Ну
кто о нас еще позаботится, если не мы сами? Попробуйте
разобраться в биографиях русских фантастов. Ни черта неизвестно,
отчеств и тех порой не узнаешь. Попробуйте найти фотографию
Симона Бельского или Гончарова! С современниками, боюсь, будет
то же.
Завгородний одно время собирал информацию, сейчас, по-моему,
перешел в фотомодели. Шлепанцы рекламирует. Или ноги?
Шутки шутками, но не слишком ли резво мы теряем равновесие между
целым и частью? Не пора ли обрести его? И начать надо с себя -
себя-автора, себя-критика, с себя-читателя. Камней разбросано
довольно. Пора собрать, что еще не уперли. И строить. И
полюбить. Если получится.
-----------------------------------------------------------
Отражения
-----------------------------------------------------------
Наталья РЕЗАНОВА
МИР - ЭТО МЕСТО, ГДЕ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ
Святослав ЛОГИНОВ. Избранное. Том 1: Многорукий бог далайна:
Роман.- Нижний Новгород: "Флокс", 1994.- 384 с.- ("Золотая полка
фантастики").
Питерский фантаст Святослав Логинов дебютирует в Нижнем
Новгороде романом "Многорукий бог далайна". То есть, известен
Логинов уже лет десять. Я принадлежу к тем, кто запомнил
Логинова по повести "Страж Перевала", а полюбил за рассказы на
темы европейского Средневековья ("Железный век", "Микрокосм",
"Цирюльник"). И до сих пор казалось, что попытки Логинова отойти
от малой формы были малоудачны ("Я не трогаю тебя"), а попытки
перейти с западной на иную - отечественную, скажем - почву
("Машенька") просто огорчительны.
И вот - роман, и весьма объемистый. И весь знакомый логиновский
антураж, все эти алхимики, рыцари, ведьмы и тому подобное
отринут полностью. Возможно, это многих разочарует. Но я могу
сказать - на сегодняшний день это лучшее, что написал Святослав
Логинов. Хотя традиционные атрибуты западного фэнтези им
отброшены, абсолютно точно соблюдается главный принцип главного
классика и теоретика жанра, ставившего целью фэнтези создание
вторичных миров. Ибо роман об этом самом - о создании и
разрушении мира.
Только во всех канонических мифологических системах мир создан
либо для человека, либо хотя бы приемлем для его обитания. А
если мир изначально создан *против* человека?
Творец, старик Тэнгэр, устав от вековой борьбы с многоруким
порождением бездны Ёроол-Гуем, ненавидящим все живое, предлагает
сотворить мир специально для Многорукого - просто для того, чтоб
тот от Тэнгэра отвязался, и не мешал ему думать о вечном. "Я
построю для тебя четырехугольный далайн - обширный и не имеющий
дна, я наполню его водой, чтобы ты мог плавать, населю всякими
тварями - мерзкими и отвратительными на вид, и ты будешь
владычествовать над ними". Но среди множества встречных условий,
поставленных Многоруким: "Мне надо, чтоб среди этих тварей была
одна, похожая на тебя, как схожи две капли воды, чтоб у нее были
две руки и две ноги, чтоб она умела разговаривать и думать о
вечном. Я буду убивать эту тварь в память о нашей битве". Но
Тэнгэр также приговаривает к тому, что раз в поколение будет
рождаться илбэч - человек, умеющий создавать сушу лишь силой
желания, и неизвестно, останется ли, прежде чем яд Многорукого
разъест ограждающую мир стену, место в далайне самому
Многорукому. Таков "миф творения" в изложении Святослава
Логинова. Мир, созданный по меркам дьявола и для обитания
дьявола, а человек, созданный по образу и подобию Божьему
(Тэнгэрову) изначально дьяволу (Ёроол-Гую) в жертву обречен.
Псевдодальневосточная терминология (и дальнейшие "как бы"
монгольские и китайские реалии) не должны вводить читателя в
заблуждение. Хотя, конечно, введут, и, уверена, что будет
высказанно мнение, что Логинов написал роман на основе
монгольской мифологии. Ничего подобного. Я уже сказала - никакие
канонические системы в основе романа не лежат. Я сказала также -
никакие канонические...
В раннем христианстве оппозиция Бог - Сатана выражена слабо.
Господь всемогущ, и представлять, что Сатана может реально
противостоять ему - значит, умалять величие Божье. Но прежде
христиан и в первые века их были гностики, отнюдь не считавшие
Творца всемогущим. Ибо тот Творец, которого мы знаем - лишь
слабая эманация, отражение истинного непознаваемого Бога.
Разумеется, у такого творца-демиурга может быть "черный
двойник", Сатанаил, истинный хозяин нашего мира. "Сотворение
мира - эпизод второстепенный. Блистательная идея - мир,
представленный, как нечто изначально пагубное, как косвенное и
превратное отражение дивных небесных помыслов". (Х.Л.Борхес,
"Оправдание лже-Василида", цит. по кн. "Письмена Бога", М.,
1992).
Но гностицизм был всего лишь философской системой, вдобавок
элитарной. Потом пришел пророк Мани и создал на ее основе
"учение, доступное всем" - о вечной борьбе света и тьмы и
регулярных явлениях "посланцев света". Церковь тут же объявила
манихейство ересью и принялась его искоренять.
Говорят, все со временем становятся похожи на своих врагов. На
протяжении столетий манихейство возрождалось под именами
павликианства, движения катаров и вальденсов, богомильства -
считавших мир вотчиной Сатанаила.
На протяжении столетий церковь уничтожала павликиан, катаров,
вальденсов и богомилов, жгла их на кострах, объявляла против них
крестовые походы. К исходу Средневековья с ересью манихейства
было поконченно. Но если бы люди внимательно взглянули окрест
себя, то увидели бы, что живут в манихейском мире.
Влияние гностическо-манихейской доктрины на формирование
цивилизации - тема, вполне достойная внимания писателя вообще и
писателя-фантаста в частности. В нашей литературе она затронута,
кажется, только Аркадием и Борисом Стругацкими в "Отягощенных
Злом". Но, если у Стругацких идет речь о *нашем* мире,
*нашей* цивилизации, то Логинов развивает эту тему на
материале "вторичного мира". Мира, изначально пагубно для
человека.
Далайн - четырехугольник, обнесенный стеной Тэнгэра, где
плещется ядовитая влага и торчат каменные острова - оройхоны.
Оройхоны бывают сухие, мокрые и огненные, причем жизнь возможна
только на сухих. Множество хищных и омерзительных тварей - не
считая явлений Многорукого, уничтожающего все живое везде, где
дотянутся его щупальца. Плюс еще всевозможные прелести.
Невозможный мир. Невыносимый мир.
...А люди живут. И не просто живут - цивилизацию построили,
отнюдь не примитивную. Научно-техническая мысль не дремлет - во
всяком случае, при полном отсутствии в далайне каких-либо
металлов и крайне редко встречающемся дереве до огнестрельного
оружия и артиллерии здесь додумались.
...И мысль социально-политическая - тоже. В далайне представлены
едва ли не все возможные формы правления. Классическая
абсолютная монархия (Страна Вана). Теократия (Страна Старейшин).
Тоталитарная структура в духе "лагерного коммунизма" (Страна
Добрых Братьев). Анархическое общество изгоев, из которого при
нормальном миропорядке способен прорасти "здоровый капитализм".
Короче, все. А значит, к несчастьям человечества,
запрограммированным от сотворения далайна, добавляются еще и
неизбежные войны.
И все это на крохотной площадке, потому что весь далайн, весь
мир этого человечества, если двигаться вдоль стены Тэнгэра по
прямой, можно пешком обойти за четыре дня. Правда, прямых дорог
в далайне нет.
По этому миру и странствует герой романа Шооран. Странствует под
видом солдата-цэрэга, каторжника, бродячего сказителя, тщательно
скрывая свой дар илбэча. Потому что на илбэче не только
проклятие Многорукого, обрекающее его на вечное одиночество.
Илбэч - желанная добыча для любого правителя, потому что илбэч
создает в далайне новую сушу. Новая суша - новые территории. Без
комментариев.
Шооран бродит, автор же вместе с ним осваивает мир далайна,
описывая его реалии (перечислять которые было бы слишком долго)
и то, что формирует духовный мир его обитателей. "Миф о
творении" здесь уже цитировался. Есть и мифы о культурном герое,
героические и любовные предания, скабрезный "низовой" фольклор.
И почти везде - центральная фигура - Многорукий, дьявол и бог
этого мира. И при всей его искусственности, лабораторной
заданности, мир получается весьма достоверным и в чем-то очень
знакомым. Сравните:
"И каждый говорил своему брату: - То, что ты видишь,- мое, и все
иное - тоже мое" (Логинов).
"И сказал брат брату: "Это мое, и это - мое же". ("Слово о
полку Игореве").
"Ты хочешь меня уничтожить, о Тэнгэр! Но подумал ли ты, что
вместе со мной ты разом уничтожишь половину вечного времени, и
половину бесконечности, их обратную, темную сторону? Сможет ли
твоя светлая сторона существовать без меня, и на чем будет
стоять алдан-тэсэг, если не будет моей бездны?"
(Логинов).
"Ты произнес свои слова так, будто ты не признаешь теней, а
также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что
делало бы твое добро, если если бы не существовало зла, и как бы
выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени
получаются от предметов и от людей... Не хочешь ли ты ободрать
весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое
из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?"
(М.Булгаков, "Мастер и Маргарита").
"Изгои - люди, загнанные жизнью туда, где жить нельзя"
(Логинов).
"Жизнь - это место, где жить нельзя". (М. Цветаева. "Поэма
конца").
Этот ряд можно было бы продолжить вплоть до братьев Стругацких,
и, кажется, подобные "скрытые цитаты" не есть случайные
оговорки, и уж, конечно, не плагиат, а цепь условных знаков -
следуем за русской литературной традицией. Но только ли русской
и только ли литературной?
"За прошедшее время страна всеобщего братства одряхлела еще
больше, хотя и вела успешные войны разом на двух фронтах. В
общинах оставались только женщины, которые и кормили всю страну,
выполняя как женские, так и мужские работы. Мужчины поголовно
считались цэрэгами. Сказочная добыча... давно рассосалась
неведомо куда, новых приобретений заметно не было, но весь
народ... жил надеждами, а значит не жил вовсе". Знакомо?
Или: "После падения твердокаменного государства принудительной
любви и узаконенного братства, на каждом оройхоне обосновался
свой особый царек или республика, отличающаяся от прошлых времен
лишь немощью и особым изуверством. Никто там не стал жить ни
лучше, ни сытнее, все, как и прежде, ненавидели чужаков, а сами
старались кормиться за счет более слабых соседей".
Политический памфлет? Не без этого. К счастью, этим дело не
ограничивается, иначе "Многорукий бог" ничем не отличался бы от
"Анастасии" Бушкова, от чего Тэнгэр миловал.
Что же до принадлежности к культурным традициям, то тут невольно
вспоминается, что культурологи определяют цивилизацию Запада как
"культуру вины", а цивилизацию Востока как "культуру стыда". В
своих рассуждениях Шооран приходит к мысли, что во всех бедах
мира виноват не дьявол - Многорукий, но демиург Тэнгэр, ибо
творение - это действие, а всякое действие влечет за собой зло.
Рассуждение абсолютно в духе китайской (конкретно, даосской)
философии, проповедующей принцип "недеяния". Но вывод-то каков?
"Виноват тот, кто делает. Значит, будем виновны". Спрашивается,
ушел ли Логинов в действительности от своего изначального
"западничества"?
Следует заметить, что роман вовсе не является мешаниной
философских, религиозных и политических рассуждений, как,
похоже, следует из моих заметок. Это, как и положено роману,
прежде всего история. История о творце. Ибо дар илбэча -
метафора творчества (определение "поэт" в романе прилагается
только к Шоорану, хотя сказители в далайне не так уж редки). И
творчества как жажды абсолюта. У Шоорана есть еще один
антагонист, кроме Многорукого. Это его собственный брат и
антипод Ээтгон. Если Шооран - "тип творца", Ээтгон - "тип
реального политика", "рачительный хозяин", вроде ануйевского
Креона. Шооран стремится уничтожить зло, Ээтгон - к нему
приспособиться. И житейская правда в конечном счете на стороне
Ээтгона. Что, в общем, тоже малоутешительно.
...И о том, куда такая жажда абсолюта способна завести. Потому
что в борьбе с жестокостью мира Шооран незаметно перешагивает
грань, за которой строит уже "не для людей, а против далайна". А
человечество для него сосредоточилось в прибившейся к нему
юродивой карлице Ай, по слабоумию своему не понимающей, кто с
ней рядом. И когда Ай убивают оголодавшие крестьяне (а оголодали
они, между прочим, из-за того, что в результате глобального
творения Шоораном суши в далайне царит страшная засуха), люди
вообще перестают для него что-то значить. Важна только борьба с
Многоруким. "В вечном чудовище скрывался смысл и оправдание
борьбы и надрывной испепеляющей работы". И Многорукий, незримо
присутствующий в сознании Шоорана, как черт в сознании Ивана
Карамазова, говорит:
"Я вижу, добрый илбэч, ты еще страшней, чем я. Думающий как ты
может и победить, а если бы люди пережили тебя, ты остался бы в
их памяти великим богом. Тогда нас стало бы трое: старик,
сделавший все и не делающий ничего, я - его тень и истинная
суть, и ты - предвечный и единосущный сын и вместе с тем лучшее
из творений, пришедший во имя любви и убивший мир. Жаль, некому
будет полюбоваться на такую троицу".
Все со временем становятся похожими на своих врагов.
И гибнет Многорукий, и рушится стена Тэнгэра. А за ней - мир.
Наш мир в его первозданной чистоте. Хэппи-энд? Ни в коем разе.
Потому что человеческая природа осталась прежней, а в нашем мире
свои трудности, и Логинов под занавес создает "мир будущего", в
котором воплощенный кошмар далайна представляется золотым веком,
раем земным, сказочной страной изобилия, а Многорукий - добрым и
благостным божеством. И потому, что поблизости маячит стена
нового далайна. И потому, что этот мир невыносим для Шоорана -
для нынешнего Шоорана. "Он не может жить без ненавистного
далайна, без ядовитой влаги, стылой бездны и дыма жгучих аваров.
Нельзя прожившему жизнь в борьбе лишаться врага. Он создал новый
мир, но ему нет в нем места". И в последний раз он призывает
свой дар, и в новом далайне становится новой инкарнацией
Многорукого, с которым будет бороться новый илбэч... Кольцо
замкнулось. Что соответствует древней и почтенной традиции.
Убийца царя становится царем. Убийца дракона - драконом. А
убийца Многорукого...
Питерский фантаст Святослав Логинов написал хороший роман. И это
единственный утешительный итог, который я могу здесь
представить. Других нет.
--------------------------------------------------------------------
Николай ПЕРУМОВ
Марина и Сергей ДЯЧЕНКО. Привратник: Роман-фантазия.-
Киев: РПО "Полиграфкнига", 1994.- 328 стр.- ("Fantasy
Collection").
Романом это произведение можно назвать едва ли - скорее длинная
повесть. Классическая, выдержанная в лучших традициях "fantasy".
Сделана небезуспешная попытка отойти от традиций "qwest'a",
когда седобородый маг в самом начале объясняет накачанным
героям, что нужно делать, после чего книгу можно читать лишь для
того, чтобы посмотреть, удалось ли автору придумать новый способ
"низведения" и "курощения" главного негодяя.
В "Привратнике" все не так. Есть загадка - в мир, где живут
люди, некоторые из которых являются магами, пытается прорваться
некая Третья Сила. Что это такое, откуда она взялась, чего хочет
- никому не понятно. Вокруг этого и строится сюжет, состоящий их
двух линий - собственно расследования того, что же это за Сила и
странствия - на первый взгляд бесцельного - бывшего мага
Маррана, он же - Руал Ильмарранен (отчетливый отзвук "Калевалы",
хотя никакой связи с финским эпосом в дальнейшем не
обнаруживается). Маррана лишили силы его былые коллеги за... В
общем, за дело. И теперь блистательному в прошлом чародею
приходится все начинать сначала - чуть ли не учиться ходить. Что
и неудивительно - несколько лет он простоял, превращенный в
вешалку. ("Amber" помните? Кого там в Замке Четырех Миров
превратили в тот же предмет обстановки?).
Дальше начинаются его странствия - тщательно выписанные, с
яркими характерами второстепенных героев, но не слишком
связанные с основным сюжетом. Они скорее работают на раскрытие
характера самого Руала. Это, пожалуй, главная слабость книги -
сократи на один эпизод, на два, на три - едва ли что-то
изменилось бы. И все это время Третья Сила настойчиво стремится
достучаться до сознания Руала, что бы тот, естественно, послужил
бы ей посредником, открыл бы ей дорогу в этот мир. Открыл в
буквальном смысле слова - отпер большую железную дверь. Способ
покупки также весьма прост - "ты все потерял, а со мной ты вновь
сможешь обрести все".
Собственно, весь ряд руаловых приключений - а для него они не
слишком приятны и прибыльны - служит для того, чтобы максимально
заострить этот выбор. Герой потерял все, его предали и продали
почти все, кто мог - так почему бы не принять королевский
подарок, почему бы не отодвинуть засов на железной двери? Вторая
линия, с расследованием, которое ведут колдуны Ларт, Бальтазар и
прорицатель Орвин, выписана менее тщательно - хотя удач там
больше. Яркие и живые характеры колдунов - отнюдь не ангелов во
плоти по типу Гэндальфа, много веселых, комичных ситуаций, в
которые попадает ученик колдуна Ларта по имени Дамир -
трусоватый и не слишком обремененный умом паренек. Колдуны ищут
посредника Третьей Силы - хотя читатель обо всем догадывается
сразу, что несколько снижает общий интерес к книге. Есть много
прекрасных деталей, очень оживляющих происходящее. Например,
одни только кисти штор на окнах в доме колдуна Ларта - кисти
штор, что ловят мух и питаются ими! Мне понравилось...
Однако чувствуется, что авторы изо всех сил все-же пытались уйти
от развлекательности. Отсюда некоторые неувязки с сюжетом, его
откровенное "провисание" в середине книги - когда мне уже все
ясно, кто привратник и что Руал Ильмарранен уже потерял все, что
имел - там есть эпизоды, которые неоправдано затянуты и которые
можно спокойно пропустить. Например, история с волком -
оборотнем, рассказанная необычайно подробно, но закончившаяся
пшиком. Оборотень есть Ильмарранена отказывается и ускакивает
себе в степь. Зачем, почему, для чего - объяснений нет. Можно
строить предположения, но нужно ли?
Подоводя итоги, скажу, что дебют авторам - если это дебют - явно
удался. Отмеченные выше слабости вытекают, скорее, из излишнего
"умения" авторов, их стремления сделать вещь ближе к
"мэйнстриму" (что-то наподобие "Альтиста Данилова" В. Орлова).
Так что будем с нетерпением ждать следующих их книг! Тем более,
что, по слухам, продолжение уже есть...
----------------------------------------------------------------
Сергей БЕРЕЖНОЙ
Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. Лорд с планеты Земля: Фантаст.
произведения.- Алматы: ЛИА "Номад", 1994.- 576 с.
Сначала пара замечаний, отношения к литературе не имеющих.
Во-первых, обложка. Такого позорного оформления книги я не видел
уже давно. При виде этой живописи хочется выть, топтать книгу и
увлеченно мешать ее с грязью. Давненько книга не будила во мне
обезьяну...
Теперь о близком и родном - об авторских правах. Я так и не
сумел понять, кто же владеет, говоря унылым канцелярским слогом,
копирайтом на текст. С оформлением все ясно - на него копирайт
художника проставлен. Наверное, чтобы никто не вздумал украсть
эту обложку. А вот с текстом - сплошные непонятки. Два
копирайта: первый ТОО "Пан", Москва. Второй ЛИА "Номад", Алматы.
Сергей Лукьяненко за всем этим как-то не просматривается.
Особенно если учесть, что по российскому закону об авторском
праве юридическое лицо не может быть владельцем авторских прав
на художественный текст. Ну, положим, на алматынских номадов это
не распространяется, но московские паны-то...
Хотя, что я ною? Вон "Флокс" в "Многоруком..." вообще
постеснялся поставить копирайт на текст - и свой, и автора.
Наверное, чтобы Логинов не умер от застенчивости. Владелец
авторских прав - это звучит для некоторых, видимо, слишком
гордо.
Ладно. Теперь о литературе. Пришла пора!
Ну, о "Рыцарях Сорока Островов" я распространяться не буду -
этот роман уже выходил, а на каждое переиздание не нарадуешься.
Но вот "Принцесса стоит смерти" и "Планета, которой нет",
напечатанные в этом сборнике впервые, подробного разговора
вполне заслуживают. Во-первых, это классическая "космическая
опера" - и по форме, и по содержанию. Во-вторых, это первая
УДАЧНАЯ отечественная космическая опера после "Чакры Кентавра"
Ларионовой. Мазохистски пытаюсь вспомнить что-то еще - из той же
оперы - но безуспешно. "Люди как боги" сильны гамильтоновским
размахом, но слишком уж нравоучительны - местами. Эпопеи
Головачева были бы похожи на оперы, если бы у героев хоть можно
было арии отличить одну от другой... Впрочем, тут я придираюсь,
наверное...
"Принцесса стоит смерти" начинается не по жанру чернушно
(главный герой - крутой мэн, держит понт в районе), но затем
перемещается на чужую планету (у вас есть проблемы с
перемещением героев на другие планеты? - у Лукьяненко - нет) и
уже вследствие этого факта становится рыцарем без страха и
упрека. Полторы страницы на освоение "плоскостного меча", две
страницы на введение в курс дела - и айда освобождать принцессу.
Для этого надо завалить одного крутого кента, который не по делу
хорошо машется. С первого раза это не получается. Герой вынужден
вернуться назад по сюжету (в компьютерных игрушках это
называется "load saved game") и переиграть кента так, чтобы тот
не смог слишком выделываться...
(Я совершенно не боюсь пересказывать сюжет - он вполне
стандартен для "опер" и автор почти не старается засекретить
следующие его повороты. Кайф проистекает от того, как этот сюжет
написан. Лукьяненко умеет писать легко и напористо, так, что и
читать его тексты удивительно легко. И крепость в его прозе как
раз такая, чтобы все это читалось, как пилось...)
...Дальше начинается разнообразное мочилово и постепенно герой
начинает держать понт на всей территории планеты. Абзац.
Впрочем, принцесса оказалась изрядной занудой и потребовала,
чтобы наш герой открыл свою родную планету. А то неудобно ей
замуж выходить за варвара из неизвестно откуда.
Весь второй роман ("Планета, которой нет") герой воюет с теми,
кто хочет открыть Землю раньше него. Конкуренты просто и без
затей собираются нашу планету заминировать и рвануть. Все это,
конечно, из глубоко философских соображений. Герой этого,
естественно, не хочет - из соображений вполне сентиментальных.
Мочилово приобретает совершенно разнузданный массовый характер,
но Земля все одно заминирована, счетчик уже щелкает, а карманы
пусты и спасать Родину нечем.
Но чтоб мы да не спасли! Х-ха! Поднатужились и...
В общем, все в кайф.
Совершенно иного уровня разговора заслуживают опубликованные в
сборнике рассказы. Я впервые прочитал "Мой папа - антибиотик" и
был поражен. Рассказ, по тону откровенно подростковый,
отрабатывает тему "солдат цивилизации" - людей, которые берут на
себя грязную и кровавую работу, необходимую для блага
государства/общества/цивилизации - как это благо понимают
"выше". Аналогичную тему поднимал Владимир Покровский в
"Парикмахерских ребятах", но Покровского интересовала прежде
всего этика и психология самих этих людей, а Лукьяненко
углубляется в более абстрактные этические вопросы - например,
может ли социум считаться этичным, если он прибегает (хотя бы и
вынужденно) к таким средствам. И тема возмездия... К
умозрительной социальной этике я давно неравнодушен, равно как и
к вопросу применимости ее теоретических достижений к практике.
Рассказ "Л" - значит люди" посвящен актуальной, кажется, навеки,
теме ксенофобии. Человек для выполнения задания на другой
планете с агрессивной средой трансформируется в наиболее
приспособленное для существования в этой среде тело. Экипаж
тамошней станции демонстрирует свою нетолерантность к его новой
форме и кое-кто из планетологов даже предпринимает попытку
уничтожить его. Лукьяненко несколько отстраненно, но весьма
убедительно демонстрирует, что внешняя форма имеет для
современного человека большее значение, чем содержание:
ксенофобия здесь возникает не по отношению к представителям
негуманоидной расы, но из-за того, что форму тела изменил один
из людей Земли... Планетологи это вполне сознают, но подсознание
любое отклонение от обыденного воспринимает как опасность - и
стремится защититься. А лучший способ обороны...
"Поезд в Теплый Край", "Дорогу на Веллесберг" и "Фугу в мундире"
я читал в журнальных публикациях прежде и могу лишь
констатировать, что Лукьяненко на протяжении последних пяти лет
работал ровно, принципиальных провалов у него не было, но и
очевидного творческого роста после "Рыцарей Сорока Островов" я
тоже не заметил. Рост профессионализма - да, безусловно. Но
профессионализм - это еще не все.
Из обычной стилистики у Лукьяненко выделяется только "Поезд..."
- достаточно жесткая новелла, наполовину символическая,
наполовину притчевая. Единственная у Лукьяненко вещь, которая
сопоставима со стилем "четвертой волны" и ясно показывает, что
все достижения предшественников Сергеем вполне освоены. С другой
стороны, он не слишком-то стремится применять эти достижения на
практике - чему я могу только порадоваться... Не потому,
конечно, что меня чем-то не устраивает "четвертая волна" -
напротив,- но потому, что теперь можно и должно рассматривать
эту волну лишь как одну из предшествующих, и достижения ее - это
фундамент для новых достижений, но не фигуры, венчающие высокие
шпили российской фантастики.
------------------------------------------------------------------
Точка опоры
------------------------------------------------------------------
Сергей ПЕРЕСЛЕГИН
ДОСПЕХИ ДЛЯ СТРАНСТВУЮЩИХ ДУШ
-----------------------------------------------
Настоящий материал написан как предисловие к трилогии
Сергея Лукьяненко "Лорд с планеты Земля",
который планирует выпустить издательство "Аргус" (Москва).
Материал публикуется с любезного разрешения редактора серии
"Хронос" Олега Пули.
----------------------------------------------
(C) С.Переслегин, 1995.
Восточной стороне не доверяйся,
Там великаны хищные живут
И душами питаются людскими;
Там десять солнц всплывают в небесах
И расплавляют руды и каменья,
Но люди там привычны ко всему...
Цай Юань. "Призывание души".
1. Размышления о развлекательной литературе
и ее роли в истории XX столетия.
В цикле А.Азимова "Основание" шесть книг. Первая - собственно
"Основание", написанная еще во время Второй Мировой Войны, была
гимном человеческому разуму. В том же смысле, что и
"Таинственный Остров". Распадающийся мир Галактической Империи,
столетия войн и варварства впереди - и один человек. Ученый.
Психоисторик. Хари Селдон. Элегантный План, позволяющий
минимальными усилиями возродить Цивилизацию. План, исходящий
только из наиболее общих закономерностей природы и общества.
Железная рука, протянувшаяся через пространство и время. Во
второй книге цикла молодой талантливый генерал Империи пытается
противопоставить Плану себя. Личность. Случайность. И погибает.
Никто не может противостоять силе Закона. (Написано в 1945 г.)
Но время (Время Реальности - время Отражения "Земля", в котором
жил писатель А. Азимов и живем мы с вами, Время, понимаемое, как
мера изменений в мире) идет. И появляется Мул, случайность,
мутант, который не был и не мог быть предусмотрен Хари Селдоном,
жрецом и повелителем силы Порядка. И оказывается, что гордое
"Первое Основание" - лишь ширма, за которой управляют историей
мира люди - психологи и психоисторики. Ораторы. Сеятели.
Отрешенные. Управители Порядком. Игроки. (Написано в 1948-1953
гг.)
А потом и психоисторики становятся тенями, лишь предполагающими,
что от их деятельности что-то зависит. Истинным творцом истории
выступает Р.Дэниэл, сверхробот и сверхчеловек, созданный
случайно. Случайность порождает закономерность. Порядок Плана
Селдона - лишь мимолетная картинка в калейдоскопе хаоса.
(Написано в 1983-1988 гг.) Круг замкнулся. От веры во всесильную
закономерность, олицетворенную наукой, человечество пришло к
вере во всесильную случайность магии. И осталось несвободным.
[1]
Марксисты считали искусство вторичным по отношению к жизни.
Кажется, это называлось "теорией отражения". Поэты и художники
считали жизнь вторичной по отношению к искусству - что-то вроде
симпатической магии. Думается, никого не обидит компромисс:
жизнь и творчество взаимно воздействуют друг на друга. Картины и
книги, и другие информобъекты - кванты, которыми передается
информация. Из будущего в прошлое. Из одной вселенной в другую.
Мир меняется, поглотив квант или излучив его.
Почему-то принято считать, что сильное воздействие оказывают
только великие книги. Что-нибудь ранга Библии или на крайней
случай "Улисса". Однако, поставим простой вопрос: на сколько
читателей "Трех мушкетеров" приходится один читатель "Замка"? А
среди детей и подростков в возрасте до 17 лет (то есть, наиболее
пассионарной части населения)? Это к вопросу о степени влияния.
Кончался XIX век, в развитых странах население поголовно было
обучено грамоте. У всех, даже у самых бедных появился досуг. И
люди стали читать. Не только Шекспира и Достоевского, но и,
например, детективы.
Был капитализм, и рукопись была товаром. Она должна была
заставлять себя читать. "За столом сидел человек, а рядом лежала
его отрезанная голова..." Уже интересно. Поскольку интересно
все, что страшно. Инстинкт выживания и инстинкт продолжения
рода. Смерть и любовь. Как мог бы объяснить З.Фрейд (если бы он
уже создал к этому времени психоанализ) о сексе и об убийствах
читать будут все.
Однако же, в мире господствовала Англия, а в Англии -
викторианская этика, стройная, прогрессивная и ханжеская: ни о
какой "Анжелике" и речи идти не могло. И писатели создавали
детективы.
Человек привыкает ко всему. Когда в первый раз описывается
кухонный нож, вонзенный в сердце несчастного, это может сойти за
"зверское убийство" и потребовать вмешательства Грегсона,
Лестрейда и самого Холмса. Но, прочитав такое в десятый раз,
читатель зевнет. Уже не страшно. Значит, надо придумать что-то
другое.
Нет таких кошмаров, которые нельзя было бы извлечь из
подсознания. И начинают описываться все более замысловатые
убийства, все более страшные пытки и издевательства... Хайд у
Стивенсона был воплощением абсолютного зла. Он убил (в припадке
беспричинной ярости) пожилого джентльмена и наступил на лежащего
на земле ребенка. Наступил! Стивенсону и в голову прийти не
могло, чтобы его дьявол мог ребенка убить. Тогда это было за
пределами сознания. В Id.
Но писатели - потому и творческие люди, что пропасть между
сознанием и подсознанием у них минимальна. И все больше
"кошмаров Фредди" просачивалось сквозь тонкий слой цензуры и
оставался в пестрых книжках в мягкой обложке. Книжках для толпы.
А потом, когда пришла Война, оказалось, что люди, представители
многократно воспетого социалистами "вооруженного народа" могут
представить себе (и, следовательно, выполнить, поскольку война
была тотальной, и для победы годилось все, что мог изобрести
разум) гораздо больше жестокостей и зверств, чем это казалось
возможным викторианской этике, верящей в прогресс человечества,
и даже авторам детективов, по мере сил и возможностей
поспособствовавших этому прогрессу.
Первая Мировая Война была войной мышления, порожденного
детективами. Вторая мировая - с ее атомными бомбами и
концлагерями, с кровавым *контактом* европейской и
нацисткой цивилизаций, цивилизаций, не способный ни понять ни
принять друг друга [2, 3], была войной мышления, порожденного
ранней - научной еще - фантастикой. И эта же фантастика создала
мир почти бескровной Третьей Мировой. "План Селдона",
направленный против моей страны [4]. И удавшийся. *Почти*
удавшийся, разумеется...
"Когда-то моей родиной была страна СССР. И я повоевал за нее. С
меня хватит слепого патриотизма".
Все это довольно просто. Сложен лишь один вопрос. Какую войну и
какой мир породит мышление, воспитанное на современной
развлекательной литературе. Я имею в виду "фэнтези" и смежные
жанры.
2. Зачем Галактике Император?
Странно звучит на русском языке слово "лорд". Нам ближе
вальяжно-обломовское или надменно-некрасовское "вельможа". Но
школьники во все недавние предыдущие века зачитывались
французскими мушкетерами, и понятие честь и благородство
свяжется у них с английским лордом, французским шевалье или
интернациональным Принцем.
А для чего - благородство и честь? Разве принцесса может стоить
смерти? Нет, конечно. Смерти или смертей стоят деньги. Да нет,
даже не деньги - деньги были главной ценностью вчера. Лозунг дня
сегодняшнего - Стабильность. Сохранение "статус кво" стоит
смерти.
Что можно возразить? Среднестатистический американец (швейцарец,
норвежец или бельгиец) живет хорошо и долго. Потерять жизнь -
значит потерять много (автомобилей, компьютерных игр,
витаминизированных соков и вегетарианских котлет). За то, чтобы
не потерять, можно и заплатить. Безопасность - товар дорогой.
Платить приходится деньгами - в форме налогов. Свободой - во
всех ее формах. И, главное, будущим. Оно ведь самим фактом
своего существования отрицает настоящее с его комфортом и
безопасностью.
Диалектика, сколько ее ни ругай... Уж, кажется, что может быть
лучше гуманизма... "и высшей мерой вещей должен быть человек"...
"Никакое открытие не стоит человеческой жизни"... "всякая война
преступна, потому что она убивает людей"... А на другом конце
полюса - поголовная бетризация, люди, не убивающие лишь потому,
что не могут хотеть убить. Полная остановка всякого прогресса,
да и всякого движения... Нельзя любить - слишком сильное
чувство, слишком уникальное...
"Я смотрел на обнаженное тело, скрытое лишь под прозрачной
паутиной белья. И понимал, что ни одна женщина в мире уже не
сможет стать для меня желанной. Я хочу обладать принцессой. Я
хочу касаться ее тела не через гибкую броню комбинезона. Я хочу
испытать ее ласки - в ответ на свои. И убить Шоррэя, посмевшего
желать того же".
Любовь ведь стоит смерти, не так ли? "Два человека умерли,
потому что я посмел полюбить принцессу". Нельзя изобретать - это
нарушит равновесие в обществе. Тем более нельзя строить - это
может повлиять на равновесие в экосистемах, и вдруг да вымрет
какой-нибудь эндоморфный подвид полярной крачки в уссурийских
лесах... Нормальный выбор между сциллой и харибдой:
"И если вы не живете, то вам и не умирать..."
Да здравствует светлое капиталистическое будущее!
Как-то так здорово быстро произошло малое изменение в системе
отношений и вместе с крапивинскими героями ушли, не оглядываясь,
в прошлое герои Железникова: вымерли или переоделись
конформистами "железные кнопки", в непопулярные "хиппари"
подались Даньки, прихватив озлобившихся Игнатиков. Может быть,
их плохо учили?
Всех учили...
"Была тебе тарелочка, а будет нам хана..."
Вы думаете успешность жизни в современном мире зависит от ваших
оценок в школе, ваших гипнотических способностей, вашей силы
характера и пропорциональна вложенным когда-то усилиям в борьбу
за справедливость? Уже не думаете. Это отлично. Посмотрите на
сегодняшних бизнесменов! Кое-кто похож на рэкетира, а кто так
просто бывший комсомольский босс, исторически "безмозглый и
безответный". Неужто все они по заслугам награждены успехами в
нарождающейся новой, светлой капиталистической жизни?
Куда пойдут мальчики? В летные училища, чтоб в перспективе
заоблачной стать 101-ми космонавтами и прославить Страну Советов
еще одним подвигом? Не-ет, в АОЗТ они пойдут, в школу милиции,
где сориентировались на единый с рэкетом рынок раньше, чем в
чиновнико-исследовательских структурах.
А девочки настроят мальчиков на высокие доходы и создадут новые
моды и придумают "новые" игры, составив их незамысловатые сюжеты
из каждодневных сериалов. Вот и попались мальчики!
А потом наладится порядок в обществе, потому, что рэкет наконец
найдет компромисс с милицией, всех маньяков поймают, все школы
превратятся в платные с платным милиционером в дверях, по ночным
улицам снова будет до часа ночи ходить слегка подорожавший
транспорт. И к радости выживших обывателей мы превратимся в
капиталистическое государство бюргерского типа, специфичного
лишь печальным опытом своего становления, усердно изымаемым из
школьных учебников за тем, чтобы обеспечить отрокам максимальную
комфортность восприятия прекрасной действительности.
"Была тебе тарелочка..."
А потом прилетят, приедут на наших же танках богоподобные, или
вовсе даже похожие на "наших" узбеков гости, и бедная маленькая
цивилизация стройными рядами встанет под серое знамя
средневековья и, перекрестясь потеряет остатки своей науки и
культуры, потому что в какой-то забытый 199.. Год, на родине
космических полетов мягко и беспрекословно были уничтожены все
мечтатели о "бесполезном" и пугающем прогрессе.
Но почему все-таки "лорд"? Почему аристократы? Не бизнесмены, не
пираты, не всесильное разведческое чиновничество попало в герои
"нашего недалекого будущего"? Вряд ли здесь дело в голубых
кровях автора, скорее в убеждении - те, кто не рвется в Боги,
опираясь на себя-грешного в своей субъективной свободе, вряд ли
что-нибудь себе выловит в смешении миров, систем, антимиров и
антисистем. Проблема выбора, стоящая перед каждым человеком на
каждом маленьком этапчике его судьбы уже толкнула многих в
петлю, нескольких в разнообразные братства, а еще стольких же
подчинение любым структуркам, которые, хотя бы иллюзорно снимают
бремя личной ответственности. Где вы последний раз видели
аристократа, который доверит свое вчерашнее самодурство
расхлебывать приказчику? Ах, нет таких... Так что если
"галактическая", то, увы, "империя".
3. Уравнения стратегии.
"- Шоррэй Менхэм - второсортный актер, пытающийся играть
супермена,- с внезапным ожесточением сказал я.
- Вся его ловкость, сила, выносливость не заменят главного.
- И что же, по твоему мнению, главное?
- Умение импровизировать. Принимать нестандартные решения. Он
играет роль, которую сам написал, но боится изменить в ней хоть
одно слово.
- Если умеешь рассчитывать события на десять ходов вперед, то
нет нужды в импровизациях,- спокойно возразила принцесса.
- Быть может... Я никогда не умел хорошо считать".
"Лорд с планеты Земля" - одна из книг, которые способны научить
искусству победы. Я отвечаю за эти слова. Я не инструктор по бою
на "одноатомниках", но военную историю преподаю уже десять лет.
В бою важна "техника". Нужно знать, например, что атомарный
клинок полезно часто затачивать, что зимой в Бискайском заливе
бушуют шторма, препятствующие высадке десанта, что нельзя
удержать позицию, имеющую отрицательную оперативную связность,
что не стоит вводить в подготовленный к обороне город танковую
дивизию без сопровождения мотопехоты.
В бою важна сила. Обыкновенная, грубая: тридцать миллиардов
землян плохо смотрелись против триллионов фангов, вот и пришлось
ударится во все тяжкие для того, чтобы заполучить союзников. А
иначе... Все тактическое мастерство Роммеля не спасло ни
Африканский корпус, ни немецкие войска в Нормандии.
И еще важны связь, разведка, снабжение, так называемый "боевой
дух", наличие "пути" - связки между "верхними" и "нижними"
(правителями и народом). Дисциплина. Недостающее вписать.
Анализируя эти составляюшие, можно, следуя Сунь-Цзы, заранее
понять, кто потерпит поражение и кто одержит победу. [5]
Есть, однако, один неприятный вопрос. Кто все-таки должен
выиграть, когда обе стороны обладают примерно равными
возможностями?
Текст трилогии распадается на ряд ключевых поединков.
Принц сражается с Шорреем Мэнхемом.
"Терра" атакует "Белый рейдер".
Принц против Маэстро Стаса: ментальный бой в Храме.
Фанги штурмуют Ар-на-Тьин.
Сомат.
Первый из них наиболее показателен. Проигравший - Шоррей - был
аристократом, владеющим "одноатомником" с детства. Он сам выбрал
время, место и оружие поединка, использовав до конца положение
"Хозяина" (по терминологии все того же Сунь-цзы). И все-таки,
погиб. Почему?
Романтический ответ назовет причиной любовь. Увы, любовь не
дарует победу. Она способна только привести человека на
поединок. (Это немало. Праттера "запугали или подкупили", и он
проиграл решающий бой своей жизни, отказавшись от него.)
Прагматик осудит Шоррея, обнажившего свое оружие из мести,
которую вряд ли можно считать достойным поводом. Так, по-моему,
следует понимать слова Клэна насчет "общей этики поединка". Но
ведь двумя годами позже и Сергей убивает из мести. И лишь потом
придает своему поступку тень осмысленности. Да и вообще, месть
слишком человеческое качество, чтобы быть до конца
"неправильным".
Сам Лорд считает, что победил он случайно и едва ли "честно".
Но: "- Шоррэя нельзя победить случайно, Принц".
(Разговор о роли честности в бою лучше оставить фангам -
наверное, они с их основанной на красоте стратегией смогли бы
толком в этом разобраться. Я могу лишь вспомнить, что спартанцы,
сетовали после боя при Левктрах, что Эпаминонд, применив "косой
боевой порядок", победил их "нечестно". "Честно" было бы,
по-видимому, сражаться против спартанской пехоты "стенка на
стенку" и проиграть.)
Я согласен с Эрнандо.
"Атак победоносных яркий свет, И темень безнадежных положений...
И тяжело понять в пятнадцать лет, Что, в общем, нет случайных
поражений".
"Настоящий бой ведется интуитивно",- говорит Клэн и делает еще
одно важное замечание: "Предельное мастерство столкнулось с
запредельным".
"Предельное мастерство" - это Шоррей. Отточенное владение
оружием, опыт, расчет. "Он замечательный стратег и великий
тактик",- сказал бы шварцевский Кот. Но разве не прав клэниец и
во второй части своей фразы? "Отчаянный, безнадежный, выигранный
лишь благодаря темпоральной гранате Сеятелей" поединок Сергея
был демонстрацией запредельного мастерства. Хотя бы потому, что
Принц выиграл бой.
Запредельное мастерство начинается там, где кончаются правила.
Там, где ищут решение не среди двух-трех "общепрофессиональных
возможностей", а среди сотен и тысяч вариантов,
"перпендикулярных" Реальности. Эрнандо тренировался бы,
последовательно переходя от этапу к этапу. Сергей нарушил
заведенный порядок. Он расширил "пространство решений", создав
"плоскостные диски". Он вышел за пределы представимого - для
Принцессы, Эрнандо, Шоррея - рискнув использовать оружие
Сеятелей.
Так что, если вам нужен секрет победы - он прост.
Выйдите за границы представимого.
Иными словами, если ваш враг непобедим в этой Вселенной -
создайте для борьбы с ним другую Вселенную.
4. Свобода.
"- Тогда я найду Сеятелей. Те, кто покорил время, не исчезают
бесследно.
Будь на месте принцессы христианка, она бы перекрестилась.
- Ты не найдешь экипаж, который отправится в такой путь!"
Я не сразу понял, что именно так притягивало меня в трилогии С.
Лукьяненко. Конечно, мне нравится жанр "sрace oрera", но уж не
настолько, чтобы четырежды перечитывать объемистую рукопись.
"Технические" решения автора (вроде темпоральных гранат и
паутинных мин), несомненно, элегантны, но рассчитаны на
однократное применение. Из медитативной романтики единственной
любви я вырос. Но все-таки мне оказалась нужна эта книга.
У каждого есть свой предел. И всегда найдется Сила за этим
пределом. "- Это мой сон. И я буду делать здесь то, что захочу.
- Да. Но это МОЙ мир". [6]
На этом построены все антиутопии. Человек против бездушной и
беспредельной Силы, причем все лучшее, что есть в этом человеке
(ум, любовь, мужество, честь) эта Сила использует в своих
интересах. Итог схватки предрешен, и читателю остается
наблюдать, как в медленном кварковом распаде сгорает личность
героя. Система справляется с ним и сжимает кольцо.
Герои Лукьяненко играют без правил.
Тем Лорд Сергей и победил Гиарского правителя. Шоррей ведь
"признавал неподвластную ему силу - и не пытался спорить с ней".
Иными словами, он доверил Сеятелям часть своей свободы и своей
личности.
В борьбе против Вселенной человек нуждается в опоре. И он
находит ее - в лице Бога, влезшего на крышу своей религии или
Страны, влезшей на крышу своей идеологии. Спонтанное нарушение
симметрии: вместо конструктивного конфликта "Я" и "Мир"
возникает деструктивный конфликт "Мы" и "Они". Причем "мы" - это
не пара возлюбленных или четверка друзей. "Мы" это половина
Вселенной. Сила, которой человек отдает суверенитет в обмен на
мнимую помощь против другой Силы. И навсегда попадает в ловушку.
"Почему я так упорно отделяю себя от Сеятелей?
Может быть, потому, что на сотканном из воздуха экране сейчас
заканчивается кровавая бойня. И то, что убивают друг друга мои
враги, ничуть не облегчает мне совесть".
Дело ведь не в том, хороши Сеятели или плохи. Дело - в
осмысленном и мотивированном отказе Лорда принимать одну из
конфликтующих Сил за свою. Нежелании следовать
предопределенности, имена которой "традиции", "голос крови",
"основной поток истории".
Сартр доказал, что человек *обречен* на свободу.
Кажется, эта обреченность ставит человека на один уровень с
Галактикой. Кто знает...
Может быть, это главное из того, что вынесла из своей истории
исчезнувшая страна под странным названием "Советский Союз":
"свои" и "чужие" - это лишь отражения в зеркале. И ты выбираешь
одну из сторон не потому, что она олицетворяет собой добро, а
просто потому, что ты не родился на Востоке и не можешь (да и не
хочешь) Равновесия. Но ты бросаешь свой меч на чашу весов не как
вассал одной из сторон. Как союзник или наемник. Поэтому
"система" (как бы она не называлась: "социализм", "капитализм",
"демократия", "Родина", "наука", "бизнес") со всеми своими
армиями, разведками и надсмотрщиками,- все это "...мелочи,
которые, самое большое, могут меня убить". Но не обмануть. Не
подчинить себе.
"...Это секретная схема, но я вам доверяю.
Я поморщился:
- А если меня поймают фанги? И просканируют память? Раймонд, не
делайте из меня дурака. Это ложный макет. Для всех посетителей,
в надежде, что кто-то из них попадется врагу.
Раймонд вздохнул, махнув рукой над макетом. Он исчез.
Раймонд уселся в свое кресло, задумчиво посмотрел на меня.
- Мне очень хочется с вами поработать, Сергей.
- Жаль, но это не взаимно..."
А знаете, может, это и несправедливо, но я с трудом могу
представить на месте Принца американца, швейцарца или француза.
Слишком уж назойливо гордятся он своим Отечеством и его вечными
ценностями. Безумная система отличается от разумной ровно на
один параметр. Имя ему - Риск. Кто нибудь заметил в истории
России вялотекучесть, или может быть Петербург видел мало
революций, или наука развивалась у нас преемственно -
поступательно, а уж в литературе и вовсе взрывов не было? "Умом
Россию не понять"...
"- Вы человек крайностей, Сергей,- задумчиво сказал Маэстро.-
Самое знаменитое вино и самый крепкий табак. Если любить - то
принцессу, если ненавидеть - то целую цивилизацию".
5. Экспансия.
Звездные странствия Принца начались в конце XX столетия, когда
"Планета, которой нет" была отсталым мирком - заповедником для
кровососущих пэлийцев, а на его Родине заканчивалась эпоха
первоначального накопления капитала. Тремя столетиями позже -
Земля, мир Сеятелей возглавила Галактику, подчинив себе
Пространство и Время.
"- Принцесса, противоречит ли законам вашей планеты неравенство
происхождения супругов?
- Нет. Лорд Сергей - мой жених по обручению. Древний обычай
допускает брак с человеком любого общественного положения.
- Лорд, противоречит ли вашим законам или убеждениям неравенство
происхождения супругов?"
Очень понятно. Для принцесс - законы планет, норм и традиций. На
землянина - распространяются только его собственный Закон.
Неравенство? Но поддерживается оно, как мы видели, не только
мощью земного флота и авторитетом Храмов.
С. Лукьяненко не стал обходится без своего "Возвращения". Вся
первая часть "Стеклянного моря" - классическая "экскурсия по
будущему", которую совершали, к примеру штурман Кондратьев, Эл
Брег, Коль Кречмер и многие-многие другие). Прием традиционный,
если не сказать стандартный; Сергей - любитель, если и не знаток
"советской фантастики" - невольно сравнивает свои впечатления с
читанным в детстве, и страницы повести полны косвенных цитат
(чего стоят одни названия глав: "Вернувшийся", "Завтрак на
поляне", "Очень благоустроенная планета"). Есть новизна в
изначально отрицательной установке Принца. Земля вынуждена
*доказывать* ему, что она стала такой... какой стала.
Ласковым, щедрым, добрым, сказочным миром. "Планета решила быть
умницей до конца". [7]
Трилогия предлагает нам если не новый раздел, то новую главу в
анализе варианта будущего, известного как "стандартная модель"
или модель А. и Б. Стругацких. Непопулярная ныне модель.
Сверхцивилизация Сеятелей-Странников создана всего одним
социальным изобретением - Знаком Самостоятельности, получаемым
"в среднем" в тринадцать с половиной лет. Как только человек
окажется в состоянии совершать свои поступки и отвечать за них.
Господи, на сегодняшней Земле можно в пятнадцать лет стать
чемпионом мира по шахматам и в тринадцать - по спортивной
гимнастике, в двенадцать - выучить основы "магии исчезновения" и
принципов психической защиты, но что бы ты не сделал до
"совершеннолетия", ты - по любую сторону железного ли, зеленого
ли, золотого ли занавеса - остаешься собственностью государства
и сокровищем родителей, иначе говоря *обязан* бояться пыли
и сырости!
Антитеза свободы - превращение личности в собственность. До
женитьбы ты - ребенок и принадлежишь отцу и матери. Когда у тебя
рождается собственный ребенок - он становится твоей
собственностью, но свободы это не прибавляет, потому что ты
оказываешься собственностью семьи. (Это безотносительно к
государствам, которые не забывают предъявлять свои права).
Результат? Не очень обеспеченный, очень недобрый и, главное,
*медленный* мир.
Знак Ответственности и, как следствие, включение в Историю, сил
и возможностей ранней юности, создаст сильнейшие напряжения в
обществе, и с необходимостью - ускорение развития.
Просто потому, что мир начинает использовать главный
психологический ресурс. Свободу. "Если мы признаем за человеком
право самостоятельности вне зависимости от возраста, то
оставлять какие-то рамки: в сексе, приобретении наркотиков,
праве на риск и эвтаназию бессмысленно и несправедливо.
Приходится идти до конца".
Развитие не бывает в одну сторону. В отличие от мира
Ефремова-Стругацких, мир Лукьяненко насыщен оружием, и не одни
фанги тому причиной. "Неси это гордое бремя И лучших сыновей На
тяжкий путь пошлите За тридевять морей". Динамика - это всегда
экспансия. В физическом пространстве-времени. В понятийном
пространстве. Поэтому бесполезны доводы рассудка. "Луна была
там, а мы здесь". "Принцесса позвала - и я пришел".
Есть вызов, обращенный к человеку.
"- На твой поиск уйдет вся жизнь! Но даже тысячи жизней будет
мало!"
Звезды над нашей головой - вызов, обращенный к цивилизации. И
если мы не заметим его, грош цена человечеству. Потому что,
Земля навсегда станет "планетой, которой нет". Потому что,
"нельзя останавливаться, иначе скатишься с Олимпа. Нельзя
притворяться богом. Им нельзя и быть, но можно пытаться..."
Январь, 1995 г.
Литература
1. А.Азимов "Прелюдия к Основанию".
2. М.Тартаковский "Историософия".
3. "Утро магов".
4. А.Азимов "Нечаянная победа".
5. В кн. Н.Конрад "Синология". Сунь-цзы "Трактат о военном
искусстве".
6. "Кошмар на улице Вязов. Часть 6".
7. О.Ларионова "У моря, где край земли..."
--------------------------------------------------------------
Курьер SF
--------------------------------------------------------------
ОФИЦИАЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
11 мая 1995 года Управлением юстиции Санкт-Петербурга
зарегистрирован Устав общественного объединения Конвенция
писателей, издателей и любителей фантастики "ИНТЕРПРЕССКОН"
(сокращенное наименование "ИНТЕРПРЕССКОН"). В Уставе указано:
"...Целью создания и деятельности "Интерпресскона" является
содействие развитию и пропаганда русскоязычной фантастической
литературы, кино, живописи, программных продуктов и других видов
искусства в их связи с фантастикой." В соответствии с Уставом в
задачи "ИНТЕРПРЕССКОНА" входит: "проведение конференций, встреч,
семинаров в Санкт-Петербурге и других городах; учреждение и
вручение премий, наград и призов в области фантастики".
Руководящим органом "ИНТЕРПРЕССКОНА" является Координационный
совет в составе: Стругацкий Борис Натанович (Председатель);
Николаев Андрей Анатольевич (ответственный секретарь); Сидорович
Александр Викторович. Исполнительным директором "ИНТЕРПРЕССКОНА"
избран Сидорович А.В.
АВТОРЫ И ИЗДАТЕЛЬСТВА
Александр БОЛЬНЫХ пишет для серии "Фантастический боевик"
издательства "АРМАДА" роман под завлекательным названием
"ВОЛК-ПАЛАДИН". В "Армаде" же в серии "Волшебный замок" выйдет
его фэнтези-трилогия "ЗОЛОТЫЕ КРЫЛЬЯ ДРАКОНА". [Александр
Больных, Екатеринбург]
Москвич Александр ГРОМОВ подписал с издательством "ПАРАЛЛЕЛЬ"
(Нижний Новгород) договор на публикацию авторского сборника, в
который войдут романы и повести "НАРАБОТКА НА ОТКАЗ", "МЯГКАЯ
ПОСАДКА", "ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВЫ", "ТЕКОДОНТ" и другие. [С.Б.]
Красноярское издательство "ГРОТЕСК" выпустило сборник Леонида
КУДРЯВЦЕВА "ЧЕРНАЯ СТЕНА", куда вошли весь цикл рассказов о
Дороге Миров (16 рассказов), повести "ЧЕРНАЯ СТЕНА" и "ЛАБИРИНТ
СНОВ". Тираж книги 5000 экз. Закончена новая тринадцатилистовую
повесть "СЛЕД МАГА" - фантастический боевик. Возможно, повесть
станет началом нового сериала. [Леонид Кудрявцев, Красноярск]
Сергей ЛУКЬЯНЕНКО расторг контракт на публикацию дилогии "ЛИНИЯ
ГРЕЗ" и "ИМПЕРАТОРЫ СНОВ" с издательством "АРГУС" (Москва) и
передал права на публикацию этих романов издательству "ЛОКИД"
(Москва) [Сергей Лукьяненко, Алма-Ата]
Г.Л.ОЛДИ (Димтрий ГРОМОВ и Олег ЛАДЫЖЕНСКИЙ, Харьков) заключили
договор с харьковским издательством "ФОЛИО" на издание авторской
книги, куда войдут романы "ЖИВУЩИЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ", "ВОССТАВШИЕ
ИЗ РАЯ" и "ОЖИДАЮЩИЙ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ". [Дмитрий Громов, Харьков].
Большой сборник Г.Л.ОЛДИ планируется выпустить в издательстве
"АЗБУКА" (СПб). В сборник войдут ранее опубликованные
произведения цикла "Бездна Голодных Глаз". [Николай Перумов,
СПб]
Договор на издание нового романа Г.Л.ОЛДИ "ПУТЬ МЕЧА" заключен с
издательством "ПАРАЛЛЕЛЬ" (Нижний Новгород). Одним из условий
договора была публикация романа под настоящими фамилиями авторов
- на этом настаивало издательство. Этот же роман, возможно,
выйдет в издательстве "АРГУС" (Москва) в серии "Хронос". [С.Б.]
В Харькове, видимо, будет возобновлен выпуск составляемых
Дмитрием Громовым и Олегом Ладыженским сборников отечественной
фантастики в серии "Перекресток" (Элитарная фантастика). До сих
пор выпущены были 1-й и 6-й тома предполагавшейся серии. Книги
возобновленной серии будут выходить без нумерации томов. В июне
1995 года предполагается выпустить в серии сборник "КНИГА
НЕБЫТИЯ", в который войдут роман "ОЖИДАЮЩИЙ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ" и
повесть "СТРАХ" Г.Л.ОЛДИ; роман А.ВАЛЕНТИНОВА "ПРЕСТУПИВШИЕ"
(первый роман цикла "Око Силы"), рассказы Е.МАНОВОЙ И
А.ПЕЧЕНЕЖСКОГО. [Дмитрий Громов, Харьков]
Сергей ПАВЛОВ передал издательству "ФЛОКС" вторую часть романа
"ВОЛШЕБНЫЙ ЛОКОН АМПАРЫ". [Сергей Павлов, Москва]
Издательство "АЗБУКА" (СПб) планирует к изданию роман-фэнтези
"ВОЛКОДАВ" дебютантки Марии СЕМЕНОВОЙ. [Александр Каширин,
Москва; Николай Перумов, СПб].
Александр ТЮРИН заканчивает роман, сюжетно продолжающий
"ВОЛШЕБНУЮ ЛАМПУ ГЕНСЕКА" [Александр Тюрин, СПб]
Роман Михаила УСПЕНСКОГО "ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ КОРОЛЬ" будет
опубликован в несокращенном варианте в журнале "ПРОЗА СИБИРИ" #
2'95. [Оскар Сакаев, Красноярск]
Михаил УСПЕНСКИЙ закончил вторую часть романа "ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ"
и передал ее в саратовское издательство "ТРУБА", где будет
выпущен сборник его повестей (в него войдут также "СЕМЬ
РАЗГОВОРОВ В АТЛАНТИДЕ", "В НОЧЬ С ПЯТОГО НА ДЕСЯТОЕ", "ЧУГУННЫЙ
ВСАДНИК", "ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ КОРОЛЬ"). [Сергей Потапов, Саратов].
Издательство "ФЛОКС" подписало контракт на издание в серии
"Золотая полка фантастики" сборника Бориса ШТЕРНА. [Борис Штерн,
Киев]
В планируемой издательством "ПАРАЛЛЕЛЬ" серии отечественной
фантастики выйдет авторский том Зиновия ЮРЬЕВА. [Михаил
Редошкин, Нижний Новгород]
DE VISU
АФРИКАНОВ, П. ДВЕРЬ: Роман, рассказы.- Харьков: "Второй
блин", 1995.- 333 с., ил.- ("Бенефис" # 5).- Тираж 550 экз.
[Сод.: Магическое происшествие; Таинственное исчезновение;
Полный обман; Сон в руку; Ночь страшна; Дверь.]
ЛАЗАРЧУК, Андрей. СОЛДАТЫ ВАВИЛОНА: [Романы, повесть] /
Послесл. М.Успенского.- Красноярск: "Универс", 1995.- ("TURBO").
[Сод.: Иное небо; Мост Ватерлоо; Солдаты Вавилона].
ЛУКЬЯНЕНКО, Сергей. ЛОРД С ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ: Фантаст.
произведения.- Алматы: ЛИА "Номад", 1994.- 576 с. [Сод.:
Принцесса стоит смерти; Планета, которой нет; Рыцари Сорока
Островов; Поезд в Теплый Край; "Л" значит: люди; Мой папа -
антибиотик; Дорога на Веллесберг; Фугу в мундире.]
ПЕРУМОВ, Ник. ГИБЕЛЬ БОГОВ: Роман.- СПб.: "Терра" -
"Азбука", 1994.- 622 с. ("Летописи Хьерварда. Книга Хагена").
ПЕРУМОВ, Ник. ВОИН ВЕЛИКОЙ ТЬМЫ: Роман.- СПб.: "Терра" -
"Азбука", 1995.- 432 с.- ("Летописи Хьерварда. Книга Арьяты и
Трогвара").
РЫБАКОВ, Вячеслав. ГРАВИЛЕТ "ЦЕСАРЕВИЧ": Романы. / Сост. и
предисл. А.Балабухи. Оформл. С.Шикина.- СПб: "Лань", 1994.-
("Числа и руны"). [Сод.: Очаг на башне; Гравилет "Цесаревич"].
ТЮРИН, Александр. ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА ГЕНСЕКА [Роман] /
Предисловие и послесловие А.Балабухи.- СПб: "Лань", 1995.-
("Числа и руны").
ШТЕРН, Борис. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ИНСПЕКТОРА БЕЛ АМОРА:
Фантастические рассказы.- Киев: "Виан", 1994.- 128 с. Тираж 1020
экз. [Сод.: Чья планета?; Досмотр 1; Досмотр 2; Спасать
человека; Кто там?; Туман в десантном ботинке.]
ЩЕГОЛЕВ, Александр. ИНЪЕКЦИЯ СТРАХА: Криминальная
повесть.- СПб.: АОЗТ "Валери-СПб", АОЗТ "МиМ-Дельта", 1995.- 288
с.
ФАНТАСТИКОВЕДЕНИЕ
ПЕРЕСЛЕГИН, Сергей. ОКО ТАЙФУНА: Последнее десятилетие
советской фантастики: Сборник статей.- СПб.: Издательство "Terra
Fantastica" Издательского Дома "Корвус", 1994.- 256 с., илл.-
(Библиотека "Интеркомъ").
ЧТО ТАМ, ЗА ГОРИЗОНТОМ? / Сост. И.В.Леф, худож. В.М.Жук.-
Мн.: Эридан, 1995.- 224 с.- (Фантакрим-extra: Фантаст.,
приключения, детектив). [Сборник заметок В.Н.Шитика и
Р.К.Баландина о белорусской фантастике последнего десятилетия
("второй волне" белорусской фантастики): Брайдер и Чадович,
С.Булыга, Е.Дрозд, Б.Зеленский, Н.Новаш, Н.Орехов и Г.Шишко,
А.Потупа, С.Трусов. Приведена библиография публикаций этих
авторов.]
Издательство "ГНОМ" (Москва) выпустило тиражом в 100 экземпляров
брошюру Евгения ХАРИТОНОВА "ЖЕНСКИЙ ЦЕХ ФАНТАСТИКИ:
Писательницы, критики, переводчицы. Краткий
био-библиографический справочник". Информация по адресу:
117292, Москва, ул.Кржижановского, 4-2-1, Метлову Ю.А.
ФЭНЗИНЫ
"КОНЕЦ ЭПОХИ" # 1-2.
Альманах "Конец зпохи" публикует стихи и прозу, написанные
авторами из "околотолкинистской" тусовки, но вовсе не
обязательно толкинистские по теме. В номере есть исключительно
интересные произведения и я без малейших сомнений рекомендую
читателям этот номер. Стихи и проза Э.Р.Транка, Н.Скорлыгиной,
Е.Злобиной, Т.Головкиной, Н.Точильниковой, Е.Елисеевой,
И.Попова. Составитель Лев Лобарев. Заявки можно отправлять по
почте на следующие адреса: 125171, Москва, Ленинградское шоссе,
9, корп.1, кв.68, Льву Лобареву; 620141, Екатеринбург, ул.
Автомагистральная, 5, кв.46, Владиславу Гончарову. [С.Б.]
"ОБЕРОН" # 1.
Первый номер фэнзина "ОБЕРОН" вышел в Воронеже. Выпускается
журнал под эгидой одноименного КЛФ и под редакцией авторов
Бориса Иванова и Юрия Щербатых. Принтер, ксерокс, портативный
формат, 40 с., тираж 50 экз. В номере рассказы членов КЛФ,
полемическая статья Б.Иванова, юмор, другие материалы. Справки
по адресу: 394018, Воронеж, ул.Платонова, 14, кв.4, Иванову Б.Ф.
[С.Б.]
"СТРАЖ-ПТИЦА" # 36.
Несмотря на свою безвременную смерть, "СТРАЖ-ПТИЦА" продолжает
выходить с изумительной регулярностью. В тридцать шестом номере
"птичка" порхает над Романом Арбитманом, Алексеем Свиридовым,
романом Андрея Столярова "Я - Мышиный Король", Василием
Звягинцевым и Игорем Пидоренко. Плюс окончание репортажа о
поездке Саши Диденко в Москву и Омск и масса мелких фенечек. В
общем, "птичка" опять на высоте! [С.Б.]
ПРЕМИИ
1994 NEBULA AWARD
Short story
"A Defense of the Social Contracts"
by Martha Soukup
Novelette
"The Martian Child"
by David Gerrold
Novella
"Seven Views of Olduvai Gorge"
by Mike Resnick
Novel
MOVING MARS
by Greg Bear
Grandmaster Award
Damon Knight
---------------------------------------------------------------
1995 BRAM STOKER AWARDS
Novel
DEAD IN THE WATER
by Nancy Holder
First Novel
GRAVE MARKINGS
by Michael Arnzen
Novelette
"The Scent of Vinegar"
by Robert Bloch
Short story
"The Box"
by Jack Ketchum
&
"Cafe Endless: Spring Rain"
by Nancy Holder
(tie)
Collection
THE EARLY FEARS
by Robert Bloch
Life Achievement Award
Christopher Lee
1995 ARTHUR C.CLARKE AWARD
Премию Артура Кларка за лучшую книгу НФ, опубликованную в
Великобритании в 1994 году, получила Пэт Кэдиган за роман FOOLS.
Это уже вторая премия Кларка, присужденная Кэдиган.
1994 PHILIP K.DICK AWARD
Премию Филипа Дика за лучшую фантастическую книгу, изданную
сразу массовым тиражом, получил Роберт Чарльз УИЛСОН за роман
MYSTERIUM.
----------------------------------------------------------------------
Есть такое мнение
----------------------------------------------------------------------
Василий ВЛАДИМИРСКИЙ
ВСКРЫТИЕ ПОКАЖЕТ
В мутном зеркала овале
Я ловлю свое движенье.
В рамке треснутой поймали
Нас с тобою отраженья...
Сергей Лукьяненко
Трудно подражать творческой манере Владислава Петровича
Крапивина, почти невозможно. Тем не менее, желающих сделать это
хоть отбавляй. Какие имена, какие произведения! Тяглов,
Лукьяненко, Ютанов, Геворкян, "Круги Магистра", "Рыцари Сорока
Островов", "Оборотень", "Черный стерх"... А по скольким
произведениям рассыпаны щедрой рукой скрытые и явные цитаты из
книг Крапивина? Кажется, с годами эстетические принципы
"пионерско-готического романа", как прозвали его
недоброжелатели, вошли в плоть и кровь отечественной фантастики
едва ли не глубже, чем эстетические принципы Стругацких.
Появилось - и, чтобы там не говорили, лихо набрало обороты,-
целое "крапивинское" направление. Несмотря на свою
малочисленность, авторы, работающие в этой манере, чаще вступают
на "терра инкогнита" новых возможностей, чем их
коллеги-традиционалисты. И все-таки, переложить на язык образов
бессознательное так же умело, описать неуловимые эмоции столь же
красноречиво, как Владислав Петрович, до сих пор не удалось
никому.
Крапивин умудрился каким-то одному ему известным (или
неизвестным?) способом описать самое простое, то, задуматься о
чем мало кому придет в голову. Возможно, именно это и вызвало
странную, чрезмерно эмоциональное неприятие со стороны некоторых
критиков. Или что-то иное, скрытое в недрах бессознательного? Не
берусь судить.
Зато я прекрасно помню, как я впервые читал "Голубятню на желтой
поляне". Мне было тринадцать лет, и я жгуче завидовал героям,
завидовал их нарочитой непорочности и ангельской белизне,
которой в жизни не бывает. Немного позже я задался вопросом,
который не дает мне покоя до сих пор: почему же Владислав
Петрович, человек, уже в силу своей профессии обязанный
понимать, что так *не бывает*, пишет так, и никак иначе?
Если отставить в сторону отдающий демагогией тезис о воспитании
подрастающего поколения на позитивных примерах литературных
героев (ибо для детей вся искусственность крапивинских
построений более чем очевидна), остается предположить, что это
получается у Владислава Петровича непроизвольно.
И вот - новая книга. Новая попытка переосмысления окружающей
действительности и переоценки своего отношения к ней. "Сказки о
рыбаках и рыбках" и "Помоги мне в пути..." - две сильные,
жесткие вещи из "командорской" серии. Две серьезные попытки
самоанализа. Что же сублимирует в своих произведениях Владислав
Петрович, что, обильно выплескиваясь на страницы его повестей и
романов, делает их в своем роде единственными и неповторимыми?
Есть в "Сказках о рыбаках и рыбках" герой, некий Волынов -
талантливый художник, стихийный педагог, потенциальный командор.
Один из тех лилейно-белых персонажей, что противостоят у
Крапивина абсолютному злу мира взрослых, приятное исключение из
неприятного правила. В определенный момент Волынов этот задается
вопросом: "Неужели эта дура (имеется в виду безымянная
"баба-критикесса" - В.В.) возьмется утверждать, что Том Сойер и,
скажем, Сережка из "Судьбы барабанщика" похожи друг на друга?
Или Питер Пэн напоминает Витьку Щелкуна из "Школьной рапсодии"?
Или пацаны из лихой книжки "Рыжие петухи на тропе войны" чем-то
сродни мальчикам Достоевского?" Господину Волынову проще, он
всегда может призвать на помощь авторитет авторов книг, которые
иллюстрирует. А что может сказать в свое оправдание писатель,
создающий свои собственные миры? Недаром приятель Волынова
говорит ему: "...Похожи они трогательным сочетанием внешней
беззащитности и внутренней отваги. Волыновский стиль..."
Эх, Владислав Петрович, если бы все было так просто...
Что и говорить, беззащитность и отвага - сочетание трогательное.
Однако в реальной жизни оно встречается на порядок реже, чем на
страницах крапивинских книг - если вообще встречается. Это не
упрек, а констатация факта. Крапивин пишет своих героев такими,
каким он хотел бы видеть самого себя в детстве, и, хотя герои
его внешне различаются, все они одинаково простодушны и невинны,
как стойкие оловянные солдатики, сошедшие с одного конвейера.
Владислав Петрович валит в одну кучу все положительные качества,
которыми могут отличаться дети, не обращая при этом особого
внимания на то, что качества эти зачастую являются
взаимоисключающими. Различия между героями, как правило,
заключаются в разном "процентном соотношении" этих качеств, но
присутствуют они всегда в полном составе. Отрицательными чертами
автор наделяет своих малолетних героев с большой неохотой,
приберегая такие подарки для предателей и мерзавцев вроде
Ласьена и компании, являющихся не более чем марионетками в руках
Темных Сил взрослого мира. Такое впечатление, будто Владислав
Петрович никак не может понять, что дети бывают очень разными,
зачастую гораздо более разными, чем взрослые, и разница эта
глубже, чем разница между "хорошими" и "плохими" мальчиками. "Ты
создал себе идеал - маленького рыцаря в куцых штанишках и
пыльных сандалиях... И на основе этого идеала лепишь и пускаешь
в свет своих героев... От себя-то все равно не убежишь".
Итак, исходная посылка творчества В.П.Крапивина: люди рождаются
невинными и, являясь своеобразной "вещью в себе", не несут
ответственности перед Вселенной.
Во всех его произведениях есть только один герой, отраженный в
десятках зеркал и окруженный порождениями абстрактного зла. Мир
Крапивина - это очень неуютный мир. Маленького человечка здесь
со всех сторон окружают мерзавцы и равнодушные холодные подлецы.
Единственный смысл жизни появляющихся изредка положительных
взрослых героев - защитить, спасти, оградить невинное дитя от
окружающей действительности, мира "тех, которые велят". Ни к
чему другому эти эфирные существа просто не способны. У них по
определению не может быть каких-то своих, собственных интересов,
никак не пересекающихся с интересами подопечных недорослей,
ничего своего, никаких тайн и секретов. Своеобразная авторская
ревность проявляется в том, что помимо двух-трех "лилейно-белых"
героев все остальные взрослые персонажи книги представляют собой
полную им противоположность. Естественно, из всякого правила
бывают исключения. Есть они и у Крапивина - достаточно вспомнить
"Голубятню на желтой поляне", где и дети, и взрослые находились
в примерно равном положении. Именно поэтому молчаливое
большинство взрослых на Планете и состояло из неплохих, но
сломленных "теми, которые велят" людей.
Мелочи, досадные мелочи постоянно мешают целостному восприятию
нарисованной Владиславом Петровичем картины. Например, когда в
"Сказках..." очаровательный Юр-Танка, знакомый нам по предыдущим
книгам цикла "В глубине Великого Кристалла" малолетний князь
скотоводческого племени (! - В.В.), трогательно переживает из-за
убийства золотой рыбки, я сразу перестаю верить Крапивину.
Значит, быка Ваську "по горлу острой сталью" можно, а безмозглую
рыбку - ни-ни? "Она же живая!" Одно из двух: либо Владислав
Петрович имеет крайне своеобразное представление о жизни
скотоводческих племен, либо племя Юр-Танка прочно встало на путь
вегетарианства. Правда, в этом случае не совсем понятно, чем же
они все-таки питаются в глухой степи, но это, в конце концов, не
так уж и важно. Главное - гуманизм, не так ли? (Кстати, сам
образ рыбки, которая должна умереть, чтобы выполнить желание, в
этом контексте сам по себе наводит на определенные размышления).
К слову, один из наиболее талантливых продолжателей
"крапивинского" направления, Сергей Лукьяненко, в своем
отрицании постулатов мэтра допустил в "Рыцарях Сорока Островов"
ошибку, странную для человека, уделяющего столько внимания
психологии. Если герой Крапивина - это агломерат
разнообразнейших положительных качеств, на самом деле
свойственных детям, но плохо уживающихся в одной личности, то
Лукьяненко наделил своих героев (так и хочется написать
"пациентов") достаточно цельной и правдоподобной психологией, но
- свойственной взрослым. Впрочем, когда у одного хорошего
писателя герой проходит "по сто километров в день", у другого -
по сорок, но зато по пересеченной местности и с
сорокакилограммовым рюкзаком за плечами, а у третьего горюет о
"сотне баб", которые останутся неосчастливленными в случае его
безвременной кончины, обращать внимание на такие мелочи даже
как-то неудобно. Какие только чудеса с человеческой психологией
и физиологией не творят отечественные фантасты "четвертой
волны"!
В "Сказках о рыбаках и рыбках" Крапивина мы можем, по крайней
мере, заметить мучительные попытки автора проанализировать
недостатки собственного творчества и добраться до их скрытых
корней. Болезненная процедура...
Итак, каждый ребенок у Крапивина по определению безгрешен и
невинен до тех пор, пока не подвергнется тлетворному влиянию
мира взрослых. Любое отрицательное влияние, таким образом, может
быть оказано на него только извне. И, одновременно, любая
подлость, совершаемая взрослыми "в защиту Детства",
автоматически перестает считаться подлостью (сотрудничество
Валентина Волынова с госбезопасностью ровным счетом ничего не
значит, поскольку так он мог эффективнее выполнять функции
защитника и охранителя, следовательно - все оправдано).
Противоречие? Ничего подобного!
Дело в том, что ребенок и взрослый у Крапивина не равны
априорно. Единственные герои и действующие лица в произведениях
Владислава Петровича - дети, все же остальное - не более, чем
необходимый для придания сюжету динамики фон. В книгах Крапивина
сам процесс взросления преподносится как почти неизбежная, но от
того не менее страшная деградация личности. Его взрослые герои
буквально живут прошлым, и воспоминания детства для них, как
правило, важнее будничных забот дня сегодняшнего. Заметьте: они
погружаются в воспоминания не о первой любви или первом
самостоятельно выполненном ответственном задании,- нет, им
вспоминаются пыльные лопухи их детства и тополя во дворе дома,
где они играли в одиннадцать лет, разбитые коленки и полученные
в школе двойки. Похоже, что им просто нечего больше вспоминать,
этим постаревшим "крапивинским мальчикам". Их взрослая жизнь
скучна, однообразна и лишена ярких красок - до тех пор, пока на
их пути не появляется Ребенок. Характерно, что это не зависит ни
от темперамента, ни от профессии, ни от возраста персонажа - и
скадермен Яр, и скромный служащий Корнелий Глас, и человек
искусства Волынов чувствуют себя одинаково неполноценными, пока
не появляется кто-то, кому они могут "служить" и кого они могут
"защищать". Впрочем, служба эта даже приятна, потому что это
служба Идеальному. Крапивин упорно доказывает, что лучшая
участь, на которую только может рассчитывать взрослый, это
выполнение функций обслуживающего персонала и телохранителя при
идеальном ребенке - в том случае, конечно, когда тот в этом еще
нуждается, то есть, пока он не научился самостоятельно скакать
по всем Граням Кристалла. Ну, а после этого остается только
пойти в Церковь Матери Всех Живущих и тихонько отдать концы, как
и поступает старый Командор. Впрочем, с "крапивинскими
мальчиками", вероятно, действительно приятно было бы иметь дело
- если бы они существовали в действительности. Все-таки, у
психологии тоже есть свои объективные законы, которыми не
рекомендуется пренебрегать.
Отсюда закономерно вытекает другая проблема творчества Крапивина
- контраст между чрезвычайно зримым, ярко выраженным, сочным и
деятельным Злом, и размытым, аморфным, вялым Добром. А о том,
что эта проблема действительно актуальна, свидетельствует второй
роман сборника, "Помоги мне в пути..." ("Кораблики").
Главный герой повести, пронизанной все той же командорской
символикой, межпространственник Петр Викулов, един, так сказать,
в трех лицах. Викулов-отец, Викулов-сын (приемный) и некий Дух
(правда, не совсем Викулов и совсем не святой). И вот что
примечательно: самую интересную, самую по-своему-полную-жизнь
ведет именно эта ипостась господина Викулова, носящая в миру имя
Феликс Антуан Полоз. Как всегда, мерзавцы у Крапивина активны и
деятельны (вспомним, хотя бы, "манекенов" из "Голубятни...").
Цели ясны, задачи определены - будь то бредовая идея создания
мыслящей Галактики или банальная возня из-за власти. Гражданин
же Полоз, несмотря на все свои завиральные идеи, ближе к нам,
чем те же "манекены". Вполне наш, земной садист, растлитель и
маньяк-убийца. Он - активен, он - действует, наступает, давая
тем самым возможность силам Добра проявить свои лучшие качества:
принципиальность, быстроту реакции и, конечно же, милосердие к
падшим. Так почему-то всегда происходит: до тех пор, пока
абстрактное добро противостоит в высшей степени конкретному злу,
книги Владислава Петровича читать интересно. Однако, стоит ему
взяться за описание Мира Победившего Гуманизма (например, в
"Лоцмане"), как получается что-то тусклое, размытое,
неотчетливое. Чувствуется, что автору нелегко представить, для
чего, собственно, нужны положительные персонажи там, где их со
всех сторон не окружают патологические типы вроде Полоза,
жаждущие крови христианских младенцев. Вывод: Владислав Петрович
прекрасно представляет, какие темные страсти могут разрушить
душу тринадцатилетнего подростка; положительные же его герои
теряют свойственную им "полупрозрачность" лишь в непримиримой
схватке со Злом. Видимо, это следствие того, что в жизни
подобные характеры отсутствуют вовсе - как ни жаль. Я, конечно,
не хочу никого задеть,- ни боже мой! - но столь долгое и
сладострастное затаптывание ногами всяких "манекенов",
"псевдокомандоров" и прочих малоприятных типов, согласитесь,
требует рационального объяснения!
Интересная и благодатная тема - взаимоотношения между Крапивиным
и религией. И даже не религией вообще, а именно православием -
тем самым, которое исповедует большая часть скотоводов Юр-Танки.
Почему православие? Отчасти, видимо, потому, что именно в нем
особое место отводится культу Богородицы. Ну, а потом - какой
кладезь образов: Борис и Глеб, Владимир Святой и Александр
Невский, столпники и пустынники! С другой стороны, на совести у
любой из ныне существующих религий столько преступлений, что
Крапивин не связывает своих безусловно светлых мальчиков ни с
одной из них. Именно поэтому православие Крапивина, мягко
выражаясь, далеко от канонического. Например, сложно связать
веру в Спасителя с верой в переселение душ, а православный храм
со вполне языческими жертвоприношениями. Точно так же, как это
было проделано раньше с марксизмом-ленинизмом, Владислав
Петрович осторожно наполняет понятие христианства собственным
содержанием, не имеющим ничего общего ни с первым, ни со вторым.
Это - пронзительный, исступленный культ Детства, культ
непорочности и чистоты, которую взрослым уже никогда не вернуть,
хоть в лепешку расшибись, и пророки его - Хранители-Командоры.
Как известно, чистота и святость ярче всего проявляется в
страдании, и поэтому Владислав Петрович заставляет страдать
своих героев. В каком-то смысле, он и Феликс Антуан Полоз делают
"одно большое, нужное дело". Крапивинским мученикам чужда любовь
к работе, тяга к семейной жизни - даже взрослые у него слишком
для этого неуравновешены, склонны делать из мухи слона и
страдать по самому пустяковому поводу. Взрослый мир по
Владиславу Петровичу - вотчина Зверя, который опосредованно,
через взрослое большинство, отрицательно воздействует на
единственный в этом мире источник радости и счастья - на детей.
Поэтому взрослый мир заслуживает уничтожения - естественно, в
целях самообороны. Или, если не уничтожения, то забвения - это
предпочтительнее. Похоже, именно к этому идет компания с
Якорного Поля. Вселенная по Крапивину - это Вселенная, где силы
тьмы преобладают, Вселенная, созданная человеком с огромным
комплексом вины - ибо в ее координатах только дети заслуживают
любви и сочувствия.
Вот и получается, что мировые линии разбегаются, как
железнодорожные рельсы, по граням Кристалла: сложись все так,
как сложилось - и перед нами Владислав Петрович Крапивин,
гуманист, известный педагог и замечательный писатель - говорю
без всякой иронии! А получи в свое время какой-нибудь Турунчик
заслуженно-незаслуженную плюху - и, глядишь, перед нами сам
Станислав Гагарин, прямой потомок князей Гагариных и первого
русского космонавта, литератор, большой сторонник
разновозрастных отрядов типа крапивинской "Каравеллы". Детские
впечатления - это вам не шутки. Один под их воздействием
начинает книги о детских страданиях писать, а другой - товарища
Сталина видеть по ночам и внушать детям активную неприязнь к
кровосмесительным бракам между русскими и инородцами. Такие
дела.
Очень может быть, что в своих рассуждениях я допустил не одну и
не две ошибки, и, может быть, даже позволил себе оскорбительный
выпад в чей-нибудь адрес. Заранее покорнейше прошу прощения. Я
не хотел. В конце концов, все это написано не вполне серьезно:
ну кто, в самом деле, в здравом уме и твердой памяти позволит
себе всерьез нападать на таких хороших людей?.. Правильно, никто
не позволит. Поэтому призываю относиться ко всему этому без
излишней серьезности.
"В каждой шутке есть доля шутки".
Евгений САВИН
В ПЛЕНУ ВЕЛИКОГО КРИСТАЛЛА
(C) Е.Савин, 1995.
Достаточно привычным и даже обыденным является утверждение, что
каждый писатель создает на страницах (вернее, "за страницами")
своих книг целый мир, "мир этого писателя". Наиболее четко это
проявляется в фантастике, поскольку именно данный жанр
предполагает не столько описание реальности существующей,
сколько реальности воображаемой. Владислав Крапивин интересен
хотя бы только потому, что он выступает не только как фантаст,
но и как сказочник и "реалист". В этой связи можно предполагать,
что в его творчестве находит отражение особого рода задача -
задача согласования описываемых миров, задача их синтеза.
Действительно, почему, собственно, для писателя так уж
необходимо создание некоторого мира, "своей реальности"? Особый
интерес представляют здесь случаи, когда такая необходимость
возникает в самом процессе творчества, а не ставится писателем
как задача с самого начала [Такая задача ставится и решается,
например, писателями, работающими, условно говоря, в жанре
фэнтези. Здесь изначально конструируется некоторая страна, мир,
развивающийся по своим особым законам, имеющий автономную
пространственно-временную организацию (особую "географию"). Лишь
затем создается собственно сюжет, событийная канва, нередко в
виде мифа, героического эпоса и т.п. Аналогично обстоит дело и в
таком жанре, как роман-утопия. Здесь автор строит модель
идеального мира, а затем организует сюжетную схему таким
образом, чтобы читатель получил об этой модели наилучшее
представление.]. "Обычный" писатель, продумывая фабулу и сюжет
своего произведения, совершенно сознательно выхватывает лишь
какой-то относительно замкнутый на себя "кусок" мира (либо
реального, либо мыслимого). Несомненно, этот кусок должен быть в
достаточной степени типичен, представителен по отношению к
целому, которое за ним стоит. Чем успешнее сделан "срез" с мира,
тем выше ценность произведения. Однако редкий писатель
ограничивается лишь одним произведением. Рано или поздно, он
берет следующий "кусок" реальности, художественно "обрабатывает"
его, превращая в рассказ, роман или повесть. А затем он берет
третий, четвертый и т.д. И на определенном этапе перед писателем
встает вопрос весьма специфического свойства: как соотносятся
между собой описанные им в его произведениях "куски"
действительности? Какое отношение имеет, скажем Марья Ивановна
из первого его рассказа к Александре Степановне из третьего? Для
"реалиста" этот вопрос, в конечном итоге, не так страшен. Здесь
целое, стоящее за частями подразумевается, оно просто есть, это
существующий мир, существующая реальность. Все решается просто:
Марья Ивановна живет в Ленинграде, а Александра Степановна в
Коломне; Марья Ивановна родилась в 1941 году, а Александра
Степановна - в 1956. Выдуманные события достаточно просто
проецируются на социально-исторический фон; успешность проекции
зависит от опыта читателя, от того, что у него лично связано с
этими самыми городами и с этим временем.
Иначе обстоит дело для фантаста. Описываемой им реальности нет,
не существует. Единственным способом ее возможного существования
являются ее "части", описанные писателем. Крапивин, конечно,
фантаст. Более того, в силу разного рода причин и его
реалистические произведения несут на себе налет этой
фантастичности. Это проявляется прежде всего в том, что события
происходят в местах, реально не существующих. Безусловно, как
правило это все те же Екатеринбург и Тюмень, "спроецированные"
на самый разный пространственный и временной "ландшафт". Так,
областной город, описываемый в "Колыбельной для брата" и
"Журавленке и молниях" должен, если исходить из некоторых
географических примет, находиться где-то в Орловской области,
хотя это, очевидно, Свердловск. В силу этих особенностей
творчества В.Крапивина, им особенно остро должна переживаться
проблема *прерывности* описываемой реальности. Как же
писатель разрешает ее?
Писатель начинает решение с приемов достаточно традиционных. Его
первые рассказы связывает *общность героев*, они как бы
слепляются в более крупные блоки. За общностью героев стоит и
общность места действия. Так, появление Деда в "Журавленке и
молниях" выполняет как раз эту функцию. Две части реальности
скрепляются, становятся единым целым, создается ощущение
непрерывности описываемой реальности. Кирилл и Журка в этой
непрерывной реальности вполне могли бы встретиться. Собственно,
этого не происходит только потому, что Журка отказывается от
предложения Лидии Сергеевны познакомить его с Кошкаревым и его
командой. Следует отметить, что на этом этапе непрерывность
создается в достаточной степени спонтанно, а не преднамеренно.
Создание непрерывности не выступает как специальная задача.
Поэтому есть и границы, прежде всего пространственно-временные.
В романе Стругацких "Понедельник начинается в субботу" герой,
путешествия по описываемому будущему сталкивается с его
неоднородной плотностью: отдельные века заселены очень плотно, а
другие напротив оставлены пустыми. Подобную ситуацию можно
наблюдать, если отправиться в мысленное путешествие по
пространству и времени В.Крапивина в варианте 60-70х годов.
Здесь существуют огромные незаселенные времена и пространства,
хотя заселенные "острова" также достаточно обширны, ведь к этому
времени В.Крапивиным написаны крупные блоки произведений
("Мальчик со шпагой", "Тень Каравеллы", "Та сторона, где
ветер"). Однако это изолированные острова. Между ними громадное
расстояние. Как связать, скажем, "Я иду встречать брата" и
"Мальчик со шпагой"? Таким образом, "мир Крапивина" на этом
этапе выступает как непрерывный лишь на отдельных участках.
Условно говоря, это этап "блочной реальности". Заметим, что
большинство писателей-фантастов останавливаются именно на этом
этапе и далее идут лишь по пути "укрупнения блоков". Однако
В.Крапивин идет дальше. Он осуществляет *синтез* отдельных
блоков в единое целое. Представляется уместным выделить три
этапа такого синтеза, три стадии, которые нашли свое отражение в
произведениях: 1. "Голубятня на желтой поляне"; 2. "Острова и
капитаны"; 3. "В глубине Великого Кристалла".
В "Голубятне..." лишь предприняты определенные попытки проложить
пути синтеза, это своего рода пробный эксперимент. И хотя в
рассуждениях Альки встречается нечто похожее на "теорию
Кристалла" это "теория" не выступила в качестве подлинного
мирообразующего закона, не была реализована в романе, не
отразилась на его структуре. Как отмечает сам автор ("Уральский
следопыт", 1985, # 11) сначала части романа вообще не выступали
для него как *части* некоторого целого. Лишь на
определенном этапе автор задумал соединить, синтезировать две
части, "скрепить" их третьей. И несмотря на то, что свое
намерение автор выполнил чувствуется определенная натянутость
этой третьей части. Крапивин словно пытается собрать воедино все
разбежавшиеся линии романа. Пожалуй, самая большая нелепость в
романе - это финал его "земной" части: гибель Гельки Травушкина.
И автор чувствует это, в своем интервью он пытается как-то
рационально обосновать необходимость этого эпизода. Однако сам
факт, что писатель комментирует, объясняет свое произведение
свидетельствует о том, что произведение не самодостаточно;
необходимость гибели Травушкина не может быть объяснена
"изнутри" романа. Полагаю, что все рациональные конструкции,
созданные для объяснения некоторого смысла этого персонажа,
вторичны, производны. "Разгадка" состоит в том, что этот герой
является изначально лишним. Откровенно говоря, не совсем ясно
почему автор решил во второй части подать все события глазами
Гельки, с его точки зрения. Ведь *центральными* фигурами,
связывающими роман как целое, являются Юрка, Янка и Глеб Вяткин.
Гелька выпадает из этой системы связей: автор не находит ничего
лучшего как установить некую полумистическую связь
Гелька-Мальчик-с-ящеркой. После разрыва кольца (железнодорожной
линии), автономное существование обретают *два* мира:
Планета и Земля, причем последняя представлена в романе именно
как "мир Гельки" [В том смысле, что все события, все
происходящее, оценивается с его точки зрения, то есть Гелька
своеобразный "центр" этого мира.]. Однако моделью освобожденного
мира, единого мира В.Крапивин выбирает освобожденную галактику,
а не Землю: именно на Планете в конце концов собираются все
герои. Поэтому, автору приходится устранить Гельку как
своеобразный центр второй автономии, ведь двоемирие недопустимо.
Финальная перекличка барабанщиков, собранных Крапивиным из
написанных ранее книг, а также из реальной жизни - это лишь
*внешнее* соединение разорванных миров воедино, а не
истинный синтез. Сбор барабанщиков лишь указывает на желание
автора осуществить синтез более продуманно. И этот замысел
осуществляется в "Островах и капитанах".
Я не собираюсь анализировать содержание "Островов", смысловую
сторону романа. Речь пойдет скорее о структуре. Автор пытается
найти некую общую идею, которая могла бы выступить как
смыслообразующее ядро, основная закономерность выстраиваемой им
единой космогонической модели, объединяющей как книжные миры и
"книжных" героев, так и реальность. Выстроенная автором фабула
однозначно указывает на такое желание: здесь есть как
реальность, так и "описываемая реальность" романа Курганова.
Центральную идею "Островов" можно обозначить как "всеобщая
взаимосвязь всех вещей и явлений". Крапивин буквально околдован
этой идеей. В романе нет ни одного лишнего героя, ни одного
лишнего события. Все связано со всем - такова основная формула
романа. Здесь постоянно звучит вопрос: что было бы, если бы...,
чего не было бы, если бы... Нет нужды загромождать наше
повествование лишними цитатами. Их в подтверждение этого тезиса
можно найти сколько угодно, поскольку все герои романа постоянно
рефлексируют, осмысляют всевозможные причинно-следственные
связи. Если бы Гай не нашел пресловутую гранату, то он не кинул
бы ее Толику, и тот не принялся бы его успокаивать, и не выронил
при этом обратный билет на автобус, и не поехал бы на вокзал,
где его убили бандиты. Если бы Наклонов не пришел читать повесть
Курганова, то Егор не задержался бы в школе и не встретился бы с
Михаилом... Подобными связками скреплено и достаточно крепко все
полотно романа. Здесь уже нет той мозаичности, которая
присутствует в "Голубятне" - мы имеем дело действительно с
целостностью. Заметим, что структурная схема, в соответствии с
которой построен роман, обнаруживает удивительное сходство со
схемами индийских фильмов, заполнивших киноэкраны 50-х или
латиноамериканских телесериалов. Мотивы "приемного сына",
узнающего вдруг свое подлинное происхождение, неожиданной
встречи родственников, меняющей жизнь главного героя, весьма
характерны как для сериалов, так и для романа. Это сходство,
кстати, отмечает в последней книге романа Егор. Дело здесь как
раз в том, что и сериал и роман выстраиваются по одной и той же
схеме, где упор делается на всеобщую взаимосвязь всех вещей и
явлений. Именно эти связи придают целостность как многочасовым
сериалам, так и огромному роману В.Крапивина. Суть этих связей -
человеческие отношения друг к другу - фиксируется автором в
последней книге романа, где герой размышляет по этому поводу:
"Вот дурак, еще прошлой осенью думал, что книги - бесполезны.
Потому, что они о чужих, не имеющих отношения к нему, Егору,
людях... А люди все имеют отношения друг к другу. Даже те,
которые жили в разные века. Вон как в жизни Егора сплелись
судьбы Крузенштерна и Толика Нечаева, Головачева и Курганова,
Резанова и Алабышева... Не было его? Да нет же, был, раз столько
мыслей о нем и столько из-за него событий!" Итак, реальность, ее
свойства в общем-то не зависят от того описываемая она или
действительно существующая. Ключевое отличие "Островов" от
"Голубятни" в том, что здесь присутствует большая продуманность
событийного плана именно с точки зрения взаимосвязей и
взаимовлияний. Если в "Голубятне" эти самые взаимосвязи в
какой-то степени завязались сами, причем так, что автор не очень
успешно их распутал, то в "Островах" - завязаны совершенно
сознательно, продуманы все детали. Сделаем еще одно важное
замечание. То, что целое в данном случае больше суммы частей -
это ясно. Однако Крапивину удалось реализовать и иной принцип:
часть здесь равновелика целому, парадоксальным образом
отображает все целое, а поэтому независима от целого [Так, не
имеет большого значения с какой части начать чтение. Я,
например, сначала прочитал третью, а лишь почти год спустя -
первую и вторую, но это ничуть не помешало пониманию.]. В
"Островах" Крапивин впервые построил такую модель повествования.
Принцип построения был усилен в цикле повестей о Кристалле. В
действительности, вопрос, ответ на который содержится в этом
цикле, поставлен в "Островах", в размышлениях Егора: "А вообще,
что такое будущее? То, чего еще нет, или оно где-то уже есть?
Может это просто прошлое с обратным знаком? Может, люди найдут
способ докопаться до самой большой тайны: что такое время? Чтобы
нынешние дни, и те, которые давно прошли, и те, которые еще
только будут, связать воедино? И соединить всех людей... Чтобы
Егор мог ворваться в каюту Головачева и выбить из его рук
пистолет... Конечно, это фантастика, но иногда (как сейчас вот!)
кажется, что еще немного, и тайна времени раскроется. Словно ее
можно постичь без формул и математики, а вот так, напряжением
чувств. Вот еще совсем немного... Кажется, это не труднее, чем
вспомнить забытое слово. Уже и буквы, из которых оно состоит,
известны... Последнее усилие нервов - и буквы рассыпались,
прыгают, мельтешат, как воробьи..." В "Островах и капитанах" как
произведении реалистическом ответ на эти вопросы вряд ли мог
быть дан. Здесь своего рода материальным носителем, воплощением
всеобщей взаимосвязи всех вещей и явлений выступают человеческие
отношения. Действительно, Крузенштерн и, скажем, Егор Петров
связаны лишь косвенно, через сложную цепь опосредствований:
Курганов писал книгу о Крузенштерне, которую прочитал Толик
Нечаев и заинтересовался ей, позднее встреча Толика и Шурки
Ревского произошла именно на корабле, названном в честь
мореплавателя; из-за заседания литературного клуба, на котором
Наклонов читал рукопись о Крузенштерне Егор задержался в школе и
встретил Михаила и т.д. Это, собственно, и есть та
закономерность, поисками которой занят Михаил, она вполне
реалистична. Однако эта закономерность не лежит в основе мира,
описываемого писателем, не выступает как закономерность
материального, предметного мира. Однако она найдена, а ее
перенос в сферу материального мира может быть совершен
фантастическими средствами: так появляется (впервые у Крапивина)
сам мир как некое целое, как космогоническая модель Кристалла.
В рамках этой модели могут быть получены достаточно убедительные
ответы на вопросы, подобные поставленному выше (насколько
убедительной можно считать вообще фантастическую аргументацию).
Постижение тайны времени здесь действительно достигается "без
формул и математики", "усилием нервов", "напряжением чувств".
Более того, этот способ постижения оказывается, по мнению
автора, более органичным и естественным, чем иной,
инструментальный способ [Сравните, например, противопоставление
Сашки и "?" в "Лоцмане"]. Время и пространство в космогонической
модели теряют определенность и вообще, значимость этих категорий
предельно мала. Так же, как в "Островах и капитанах", отдельные
повести цикла независимы от целого, то есть, представляют
определенный фрагмент мира, в то же время равновеликий этому
миру. Причинно-следственные связи здесь уже не нуждаются в
специальном "носителе" (человеческих отношениях), а выступают
как необходимые и органично присущие самому миру как
целостности. Всякое действие (или даже просто мысль) вызывает
бесчисленное множество последствие, возмущений,
распространяющихся по всей Вселенной ["Раньше думали, что для
больших событий нужны большие усилия. А оказывается, достаточно
одного щелчка, чтобы по граням мироздания пошли трещины" -
говорит Павел Находкин в "Крике петуха".]. Собственно, это
"главная мысль" автора, выраженная им в цикле как целостном
произведении. С другой стороны, в рамках единой космогонической
модели мира теперь обретает определенность взаимосвязь всех
"кусков" мира, описанных во всех прошлых и будущих произведениях
писателя. Эти "куски" мира можно отныне трактовать как "грани"
Великого Кристалла. Принципиальным является тот момент, что
*все* написанное (а не только повести из цикла о Кристалле)
занимает определенное место в отношении некоторой целостности.
Единая модель типа Кристалла - весьма удобное "изобретение"
писателя. Теперь его, очевидно, не сковывают формальные рамки
"правдоподобности" происходящего. Можно даже допустить
оплошность и "заселить" один и тот же фрагмент мира совершенно
разными героями, объяснив это хитростями типа временной петли.
На вполне "научной", "рациональной" основе можно дать ответ на
вопрос, скажем, об условиях, в которых возможна встреча Вальки
Бегунова и Алешки Тополькова, Сергея Каховского и Ярослава
Родина. Если бы писатель уже не использовал прием "сбора" всех
"барабанщиков" Вселенной в "Голубятне", то он был бы более
уместным в цикле о Кристалле (cр. "сборы" Пограничников в "Крике
петуха" и "Белом шарике Матроса Вильсона"). Однако в этой
космогонической определенности, в этой завершенности и кроется
потенциальная ловушка, "волчья яма", в которую может попасть
писатель; создав такую исчерпывающую модель он становится ее
"пленником".
Такое "попадание в плен" можно рассматривать в двух смыслах.
Во-первых, в контексте модели реальности обретают зловещую
определенность не только "куски" реальности, описанные в прошлых
произведениях, но и те ее части, которые могут быть потенциально
описаны в будущих. Писатель, таким образом, оказывается в
некоторым смысле несвободен в своем творчестве, а последнее
утрачивает прелесть спонтанности. Я бы сравнил это с ситуацией в
химии до и после открытия периодического закона. После
фундаментального труда Менделеева могли быть в главных чертах
предсказаны все свойства еще неоткрытых элементов и сам процесс
их поиска сразу лишился некоторой таинственной
привлекательности. Заполнять "белые пятна" таблицы - это, во
многом, унылая, рутинная работа. Однако подобная работа
предстоит и писателю, построившему космогоническую модель. Кроме
того, даже эта рутинная работы не может быть доведена до
некоторого удовлетворительного завершения, ведь потенциальное
число граней Кристалла бесконечно. Цикл о Кристалле
принципиально не может быть *закончен*. Писатель обречен
умножать число "освоенных" им граней Кристалла, но поскольку
делает он это в своей манере и своем стиле, то он, фактически,
умножает варианты *одной и той же* реальности. Во-вторых,
писатель попадает в плен в том смысле, что он "вовлекается" в
описываемый им мир, становится его участником. Ведь
космогоническая модель описывает весь мир, следовательно, и тот
его фрагмент, в котором пребывает сам писатель; для него уже не
остается некоторой вневременной и внепространственной точки или
места. Но это не самое страшное. Самое страшное, это то, что,
оказавшись "вовлеченным" в описываемый мир, писатель утрачивает
свою роль как активного, творческого начала этого мира,
поскольку в масштабе своей собственной модели он лишь песчинка,
микроб, молекула. В этом, конечно, мало приятного. Налицо
существенный кризис. И этот кризис блестяще описан В.Крапивиным
в повести "Лоцман".
Эта повесть вообще необычна, нехарактерна для Крапивина. Никогда
еще писатель не проецировал в такой степени свой собственный
опыт, свое "я" на одного из героев - в данном случае это
писатель Игорь Решилов. Кто он? По собственному определению -
"беглец в свою последнюю сказку", в мир, построенный им самим. С
творчеством он "завязал"; причин, побудивших его принять такое
решение мы не знаем, однако, вполне резонно предположить, что он
оказался в "ловушке", структуру которой мы описали выше. Его
творчество, а значит и сама жизнь лишилась всякого смысла; он
болен не только телом, но, более всего, душой. Убежав в
описанный им мир, он оказывается совершенно беспомощным в этом
мире, хотя и является его "творцом". Однако творческой силы
лишилось лишь сознание, бессознательное по-прежнему повелевает в
мире. Интересно, что обращается Решилов к своему
бессознательному не непосредственно, а опосредствованно - через
зримое его воплощение в образе, ни много ни мало, самого Иисуса
Христа. К "нему" (самому себе, к своей "отчужденной" части) он
обращается за советом и помощью. В остальном - он покорно
следует за "лоцманом" Сашкой, который открывает для Решилова им
самим сотворенные миры. Лишь один раз на протяжении повести
писатель Решилов "вспоминает" о том, что это он Писатель, он
Творец - когда Сашка в соответствии со странной логикой
разбивается на самолете. Тогда Решилов последним усилием
сознания (?) "делает, что это сон".
В этой повести присутствует важный для В.Крапивина мотив -
Решилов ищет Тетрадь, ищет *написанное*. Тем самым автор
пытается показать призрачность той грани, которая отделяет
описываемой от реального. На последних страницах книги эта грань
и вовсе исчезает. По странному закону "стереоскопа" возникает
подлинная описываемая реальность.
Сказочную фантастику Крапивина отличает важная черта: сюжет
развивается не *изнутри* (в силу "саморазвития характеров
героев"), а извне; источником его движения выступает авторская
воля [Ср. со статьей М.Липовецкого "В одеждах романтики"
("Литературное обозрение", # 5, 1988.- с.49).]. Отсюда - налет
неестественности, ненатуральности, характерный, например, для
таких вещей как "Чоки-чок", "Возвращение клипера "Кречет" и др.
С этой точки зрения "Лоцман" вообще целиком умозрительное,
"волевое" построение. Однако смысл в том, что в данном случае
писатель, прихоть которого является основным фактором развития
событий находится не "извне", а "внутри" самого произведения,
внутри построенного им мира, в описываемой реальности. Но
парадокс - "строитель", Творец оказывается лишним, ненужным в
этом мире. И Решилов постоянно мучается от этой своей
ненужности. Впрочем, эту ненужность он ощущает
*сознательно*, а бессознательным творческие импульсы
направлены на то, чтобы видоизменить мир таким образом, чтобы
ликвидировать это чувство дискомфорта. Так, Решилов не хочет,
конечно, Сашкиной болезни "сознательно", но бессознательное его
желание именно таково. Он хочет, ему нужно иметь рядом с собой
именно беспомощное, беззащитное существо, которому он мог бы
стать помощником и защитником. На последних страницах повести
именно так решается для Решилова проблема смысла его жизни.
В финале повести Решилов все-таки находит пресловутую Тетрадь.
Ее возвращение в данном случае символизирует обретение им
утраченной части самого себя ("Мальчика в душе") - своих
творческих способностей. Решилов снова начинает писать, творить,
конструировать очередной участок мироздания. И не случайно это
повесть о мальчике из Назарета, как мы помним, является для
Решилова воплощением его собственным творческих сил,
символическим образованием, опосредствующим его "общение" с
собственным бессознательным. Таким образом, когда Решилов пишет
повесть о Мальчике, он как бы вновь обретает эти силы; уже не
Мальчик является движущей силой, фактором развития событий, а
сам Решилов. В некотором смысле он становится выше Мальчика,
обретает над ним власть. Он вновь становится подлинным Творцом.
Однако следует заметить, что Решилов все-таки не вырывается из
"ловушки" полностью. Хотя творческие способности, дар писателя к
нему и вернулись, его творчество все равно отныне не спонтанно и
свободно, а, до известной степени, управляется некоторой схемой,
моделью. Он, таким образом, обречен хотя бы и обладая творческим
даром, находиться внутри Великого Кристалла и целенаправленно
заполнять его грани. "Лоцман" имеет странноватый подзаголовок:
"Хроника неоконченного путешествия". И это не случайно. Это
путешествие и не может быть закончено, так как бесконечно число
граней Кристалла. Так что писатель Решилов, хочет он того или
нет, будет вечным пленником собственного творения, поскольку
главное его достоинство - глобальность и всеохватность модели -
есть одновременно и главный недостаток - ограничение свободы
творчества некоторыми рамками.
Однако все это относится к Решилову. А что же В.Крапивин? Создав
космогоническую модель (Великий Кристалл), он оказался в
ловушке. И чтобы выбраться из нее (полностью, а не частично) он
придумал и осуществил дьявольски хитроумный план. Собственно,
повесть "Лоцман" и есть блестящее исполнение его плана. Она
играет в цикле особую, важнейшую роль - это и есть завершение.
Парадокс! Цикл, как я показал, не мог был быть завершен, но
все-таки он завершен. Решение проблемы просто и изящно. Крапивин
в "Лоцмане" не просто описывает кризисную ситуацию, в которую он
сам попал; в том-то все и дело, что он описывает не *свой*
кризис, но кризис писателя *Решилова*. Это не Крапивин
попал в ловушку, а Решилов. Парадоксальным образом писатель
резко меняет точку зрения. И вместе с ним ее должен изменить и
читатель: все предыдущие повести цикла оказываются как бы
"вложенными" в "Лоцман", это "творения" Решилова, а не
В.Крапивина. Это он, Решилов, построив модель Вселенной,
парадоксальным образом оказался в нее втянут. Крапивин все это
только описал, оставаясь опять-таки *вне* любых схем и
построений и сохраняя бесконечные возможности для творчества.
Несколько упрощая можно сказать, что Крапивин подставил в
ловушку вместо себя Решилова. Последний, таким образом, такая же
"жертва", как и Гелька Травушкин. Пожертвовать жизнью последнего
потребовалось, как мы помним, чтобы закончить роман, а
"пожертвовать" Решиловым - чтобы закончить принципиально
нескончаемый цикл [Любопытное сопоставление: Решилов является
автором некоего романа "Станция "Желтый гном", в котором в
финале мальчик Валерка двусмысленно погибает, бросившись
навстречу поезду. После этого станция открылась и был общий
праздник. Эта сцена однозначно проецируется на финал "Голубятни"
(с "примесью" "Заставы на Якорном поле"). Объяснение, которое
Решилов дает Сашке по этому поводу весьма схоже в аргументации
самого Крапивина в отношении финала "Голубятни". Таким образом,
"подставляя" Решилова, принося его "в жертву" В.Крапивин
"искупляет" и свою вину в отношении Гельки (конечно,
символически), поскольку Решилов в данном случае выступает как
"заместитель" автора и "причина" гибели Валерки-Гельки.].
Впрочем, для Решилова все кончилось достаточно благополучно и
неприятные стороны его положения заметны только со стороны, да и
то при очень пристальном рассмотрении.
Что же дальше? Не потерял ли В.Крапивин, отказавшись, в
известном смысле, от своего Кристалла, твердую почву под ногами,
некоторую определенность? Думаю, что нет. С окончанием цикла о
Кристалле бал завершен лишь этап, один из витков спирали
творчества писателя. Начало всякого нового этапа несет в себе
как опасности, связанные с известной многовариантностью,
неопределенностью развития, так и чувство свободы, несвязанности
теми или иными рамками.
Очень сложно говорить о том, что же впереди, однако, самые новые
произведения В.Крапивина совершенно неожиданно оживляют в
памяти, вступают в резонанс с давними и, казалось бы, уже
занявшими вполне определенное место романами и повестями. Так,
герои "Мальчика со шпагой" вдруг появляются в "Бронзовом
мальчике", а "Самолет по имени Сережка" заставляет вспомнить и
"Летчика для Особых Поручений" и "Ту сторону, где ветер...".
Впрочем, это уже "другая история".
---------------------------------------------------------------
Беседы при свечах
---------------------------------------------------------------
ВЛАДИСЛАВ ПЕТРОВИЧ КРАПИВИН:
"Я УЖЕ НЕ МОГУ ПРЫГАТЬ ЧЕРЕЗ ЗАБОРЫ..."
Фрагменты бесед с читателями
Вопросы задавали Юрий Никитин, Игорь Глотов и другие
- Владислав Петрович, существуют книги, которые, может быть, в
литературном отношении безукоризненно сделаны, которые блестяще
написаны, рукой мастера, которые интересно читать. Но вот люди
прочитали эти книги, и ничего в их жизни не изменилось. Или
почти ничего. Но существуют и другие книги, которые во многом
определяют жизнь тех, кто их прочел. Вопрос в связи с этим: как
получилось, что ваши книги образуют некую "вторую реальность",
являются для очень многих ваших читателей чем-то большим, чем
просто литература. Чем-то большим, чем просто искусство. Может
быть, вопрос не точно сформулирован, мысль сложная...
- Мысль, по сути-то своей, достаточно ясная. Но я попадаю в
несколько неловкое положение. Ведь то, что вы сказали сейчас,
это по сути своей какая-то оценка моих книг, и оценка, насколько
я понимаю, в достаточной степени позитивная. И мне как-то вот
воспринять ее сейчас, понимаете, я не знаю даже... То есть,
принять ее стопроцентно и признать, что мои книги действительно
что-то меняют в жизни людей, создают какую-то "вторую
реальность" - это значит согласиться с этой очень высокой
оценкой. Честно говоря, по-моему, это было бы не очень скромно.
Нет, я всерьез говорю. Но если вы считаете, что они
действительно оказывают какое-то влияние и создают какую-то
реальность, которая кому-то из читателей небезразлична, то,
значит, второй вопрос - как это получается, да? Ну, это наиболее
трудная часть вопроса, потому что, если честно говорить, да
откуда ж я знаю, как это получается? Я работаю. То есть то, что
происходит в моих книгах, я, наверное, воспринимаю сам как
какую-то реальность. Естественно, для меня не просто вот листок
бумаги, карандаш... я пишу, что-то выдумываю. Конечно, я как-то
вживаюсь в тот мир, который я описываю, то есть как-то часто,
что ли, вхожу в шкуру этих самых героев, или хотя бы становлюсь,
может быть, близким их собеседником или соседом, то есть
наблюдаю их с очень близкого расстояния, стараюсь понять их - и
в какой-то степени для меня это реальная жизнь. Может быть,
иногда более реальная, по крайней мере, более для меня часто
значимая, чем тот самый быт, который окружает любого человека и
который, к сожалению, бывает далеко не всегда приятным. Порой
даже и противным. То есть книги - они, может быть, даже в
какой-то степени уход. Не бегство от действительности, не
спасение, но в какой-то степени уход в некоторый более
значительный, более весомый, и может быть, более интересный
людям, чем тот, в котором мы вращаемся постоянно и ежедневно.
Может быть, если в моих книгах что-то в них и получается, так
это результат какой-то самоотдачи, что ли. Если получается
действительно. Ну, а там уж как складывается мысль, как идет
рука, как интонация рождается. Ну, я не знаю, наверное. У
каждого уж как, кому что дано, кто что сумел в себе воспитать,
что ли.
- Владислав Петрович, а можно ли сказать, что ваши книги, ваше
творчество - это расширение действительности? Не уход от
действительности, а в некотором смысле ее расширение.
- Можно сказать и так, если только расширение реальности,
расширение жизненного пространства может быть превращением в
более многомерное и многоплановое.
- Но это пространство, оно для очень многих людей становится
не менее реальным, чем обыденное пространство, в котором они
находятся. Как получается, что для вас ваши герои - не просто
художественное средство, чтобы выразить какую-то идею, а
реальные живые личности, к которым вы относитесь, как к чему-то
большему, чем просто к вашему вымыслу.
- Ну, по крайней мере переживать за них приходится.
- Но переживать приходится не как за какие-то объекты
творчества, не за какие-то символы, художественные приемы, а за
того, кто для тебя реален, кто для тебя жив, за кого у тебя
сердце болит?
- Видимо так. Хотя, знаете, тут существует одна опасность - не
в переживании, а в попытке анализа и самоанализа. Если начинаешь
себя чересчур сильно потрошить, то есть опасность нарушить
какую-то внутреннюю структуру. Как, скажем, неумелый фельдшер
будет пытаться делать чересчур тонкую операцию, скальпелем своим
ржавым залезет в организм и нарушит там что-то... Это я про себя
самого говорю, что если я в себя полезу... Поэтому я, в общем,
без особой нужды стараюсь этого не делать. Тот же трафаретный,
опять же, набивший оскомину образ про сороконожку, которую
спросили - как вы не запутываетесь в ногах, и она разучилась
ходить. Я часто вынужден повторять это сравнение, но другого
просто не приходит в голову.
- Владислав Петрович, как вот к вам пришла идея Великого
Кристалла? Была ли это какая-то реальная физическая гипотеза, с
которой вы где-то познакомились, и, конечно, переработали в
своем творчестве, или это идея, которая пришла именно к вам?
- Нет, гипотезу, если что касается чисто технической стороны,
несколько громко выражаясь, научной или псевдонаучной, то тут
как раз я ее придумывал сам. Началась она, естественно, от
кольца Мебиуса, от его свойства. Потом я сам дошел, что
удлиненный многогранник, если его соединить особым способом, он
тоже соединяет свои плоскости в одну, как кольцо Мебиуса. Потом
я пришел к мысли, что каждая плоскость, она ведь может быть
многомерной. И эти многомерные миры путем какого-то усилия -
иногда физического, иногда чисто морального - можно соединить, и
тогда все все бесчисленное число миров во Вселенной вдруг единым
движением соединяется в один мир, и тогда уже вопрос переноса из
одной точки в другую является чисто техническим. Но,
естественно, все это потом обрастало образами и какими-то
конкретными находками, людьми и сюжетами, и так далее.
- Будет ли продолжен цикл "В глубине Великого Кристалла"?
- Нет. Цикл закончен. Цикл "В глубине Великого Кристалла" и
так оказался больше, чем я ожидал. Я хотел сначала закончить его
повестью "Белый шарик матроса Вильсона". Потом неожиданно
как-то, подспудно, откуда-то изнутри пошла повесть "Лоцман", на
основе, может быть, каких-то снов, и даже немножко подсознания.
Херсонес вспомнился... Храм полуразрушенный... эти сны про
подземный город... И мысли об этом мальчике, о материнстве, о
вечной тревоге матерей... Было логично так завершить цикл. А
потом уже, в девяносто первом году, неожиданно встряла,
предпоследней, повесть "Сказки о рыбаках и рыбках". Уже совсем
как-то дополнительно, я даже и не думал, но она сама
напросилась.
- Она сильно отличается от предыдущих...
- Она, наверно, отличается, но она зато сюжетно связывает,
замыкает на себя отдельные вещи цикла... Она отличается,
постольку, поскольку время, когда писалась, было очень
тревожное, все эти конфликты расцветали на всю катушку, и вот
это совершенно бессовестное отношение к детям стало проявляться,
когда они гибнут, абсолютно без вины виноватые, во всех этих
междоусобицах. Сейчас это как-то уж очень заметно. Может, потому
что мы это по телевизору стали видеть наглядно, раньше нас не
пугали репортажами с мест событий, а сейчас, как увидишь этих
убитых ребятишек, так просто жуть берет...
- А "Кораблики" вы относите к этому циклу?
- Нет, "Кораблики" - отдельная вещь. Она может быть ложится по
тематике, но она к идее Кристалла-то, к чисто космогонической-то
идее, отношения не имеет, там сам-то Кристалл не задет.
Наверное, все мои повести можно связать, за исключением "Летящих
сказок"... А если и далее, то тогда и "Летящие сказки" можно
привязать, потому что там есть упоминания.
- Надо, просто еще написать пару связующих повестей.
- Сейчас я написал повесть "Дырчатая луна". И еще одну -
"Самолет по имени Сережка". И там всплывает новая такая
физико-философская категория - Безлюдное Пространство.
Возникновение Безлюдных Пространств, влияние их на человека,
откуда они взялись, и что это такое. Это где-то навеяно
реальностью - у меня появилась такая привычка, уже года три
наверно,- мы с младшим сыном, летом особенно, любим бродить по
окрестностям города, а город наш громадный. Это же мегаполис, по
сути дела. Хотя он не так населен, как Москва, но его
окрестности, его площади колоссальные... И среди этих площадей
попадаются какие-то заброшенные, полузаброшенные
производственные пространства, где недостроенные какие-то цеха,
буераками заросшие механизмы, никуда не ведущие рельсовые пути,
брошенные вагоны... И все это складывается в определенный мир, и
возникает определенное ощущение этого мира. И это тоже дает
определенный толчок, и начинает даже казаться, что в этих
Пространствах есть какая-то своя душа, что ли, такая
мистическая. Особенно, когда их много, когда приходилось там и
заблудиться где-то, и выйти куда-то не туда...
- Владислав Петрович, новый цикл будет развитием все той же
"кристаллической" темы, но на новом профессиональном витке?
- Я написал три повести, и пока не думаю это продолжать. Если
бы их как-то напечатать в одной книжке, возможно, это была бы
своего рода трилогия из достаточно разнообразных, но связанных
все-таки одним обстоятельством повестей. Дальше пока не знаю.
- Не было ли у вас когда-нибудь идеи сделать главной героиней
девочку?
- Была идея. Я даже пробовал, но не получается. Видимо,
все-таки, у меня недостаточно набранного опыта и... Ну, просто,
мне трудно представить. Есть мужчины, авторы, которые или
говорят про себя, или чувствуется, что у них есть определенное
психологическое женское начало. Они могут поставить себя на
место женщины, девочки. А у меня как-то... никогда не
получалось. Были такие мысли, но я все равно ловил себя на том,
что это получается мальчик в юбке...
- Да, но есть такие девочки...
- Ну, есть такие, но какой смысл о них писать, это же
неинтересно.
- Как создавалась повесть "Трое с площади Карронад", откуда
возникли ее герои и так далее...
- На этот вопрос ответить не трудно. Я был влюблен в
Севастополь с детства... И в семьдесят восьмом году я приехал в
Севастополь, зашел в школу номер три, английскую, там она в
центре, которую я и описал со всей точностью, и познакомился с
прототипами. Я познакомился с ними, когда они еще учились в
четвертом классе, потом уже и в пятом, и в шестом с ними дружил,
почти что до выпуска из школы. Не то, чтобы они мне дали
сюжет... Потому что сюжет, все-таки, выстраивается автором как
своего рода схема... не то, чтобы умозрительная, но в
достаточной степени... искусственное такое построение,
искусственное не в плохом смысле слова, а именно уже результат
выстраивания событий... Просто ребята эти как-то толкнули
меня... Дали мне, что ли, образы главных героев... И сама
атмосфера города... И как раз мне рассказали тогда несколько
случаев с этими взрывами... очень трагическими...
- В каком из ваших взрослых героев больше других выражены
черты вашего характера? Кто из героев сильнее остальных похож на
вашего сына?
- Я не могу ответить на вопрос. Однозначно - никто, наверно.
По крайней мере, все попытки привязать меня, как автора, к
фигуре какого-то взрослого персонажа, скажем, к Яру в
"Голубятне...", или, к этому, к писателю в "Лоцмане"...
- А если к Олегу из "Мальчика..."?
- Отнюдь нет, ничего похожего. Мне легче назвать прототипы
взрослых героев... Того же Игоря Решилова, писателя в
"Лоцмане"... Это я могу сказать... Наверно, невольно, я часть
какого-то своего жизненного опыта переносил... Но я сам, когда
писал, никогда не ставил себя на их место, не ассоциировал себя
с ними - ни с кем из взрослых мужчин, никогда. С ребятами -
другое дело, когда я писал "я", особенно про сороковые годы. А
со взрослыми - ни с кем. Ни в событийном плане, ни в
психологическом, ни в каком.
- В некоторых ваших произведениях появляется сюжетная линия о
том, как "обычный" взрослый, волею обстоятельств круто меняет
свою жизнь, посвятив ее спасению детей. Видели ли вы в жизни
такие примеры? Откуда берутся в человеке необходимые для этого
качества, если раньше он никак не был связан с детьми? Много ли
таких взрослых, в которых скрываются командорские качества? Как
они себя проявляют?
- Диссертация, состоящая из вопросов. Ну, во-первых, в моих
произведениях не так уж много таких взрослых. Это там, где пошла
идея командорства... Я встречался с людьми, которые в силу
обстоятельств попадали к детям, раньше никогда с ними не
занимались, а потом отдавали себя. Это были и педагоги, не
школьные, конечно, а руководители разных клубов, секций. Не все
ведь этим занимались с детства. Случай приводил их к ребятам, и
они вдруг проникались ощущением этого мира, и вдруг начинали
чувствовать свою ответственность за них. Может быть, это
возникало в не столь драматических ситуациях, как у Корнелия, но
это бывало. Но в книге, в произведении всегда хочется как-то
обострить, подчеркнуть, несколько гиперболизировать идею, ее
воплощение. Поэтому и возник образ Корнелия. Я читал о таких
людях в концентрационных лагерях, в немецких, когда среди
пленных находились люди, которые вдруг видели этих ребятишек,
изможденных, и начинали отдавать все силы, чтобы как-то их
спасти. В общем-то, мне кажется, что в большинстве нормальных
людей есть, может быть, не только этическое, но и биологическое,
стремление к защите младшего поколения, ради того, чтобы
человечество выжило - оно где-то заложено, на каком-то генном
уровне. И когда возникают определенные ситуации, это чувство
срабатывает, поднимает человека, наставляет его на путь
истинный.
- А склонность к командорству - врожденное качество, или
зависит от воспитания, от внешних условий? Или и то и другое?
- То и другое, но это может проявиться именно в определенных
обстоятельствах, когда судьба ставит тебя именно в эту ситуацию.
- Что Владиславу Крапивину не нравится в его книгах? Есть ли
что-то такое?
- Ну, конечно есть, и очень много... Знаете, я, наверно,
сейчас конкретно и не скажу ничего, потому что все свои вещи я
писал достаточно искренне, не стремился к конъюнктуре
какой-то... И куда-то подлаживаться, подделываться... То, что
мне не нравится, это может не нравиться в чисто художественном
плане. Может быть, где-то слишком затянутые диалоги, рыхлое
композиционное построение, непроработанность каких-то образов.
То есть, то, что в чисто художественном плане меня не
устраивает, как мастера. Я чувствую, что, как литератор, я
где-то в чем-то не дотянул: неинтересно, сухо, неубедительно,
может быть. Но где конкретно - это слишком долгий разговор... Да
и вообще, честно говоря, я готов признать, что многое мне не
нравится, но, так сказать, выворачивать свои внутренности и
раскладывать их перед читателями не хочется.
- Бывали ли случаи, когда вы бросали, а потом снова брались за
повесть несколько раз?
- Почти постоянно.
- Надолго перерывы такие?
- Надолго. Иногда на год, на два. Знаете, может быть, здесь
смысл есть, потому что когда начинаешь рвать волосы над начатой
вещью и думать, что ничего не получается, она должна отстояться.
Потом, когда перечитываешь, действительно, что-то вычеркиваешь,
что-то исправляешь, а где-то какое-то рациональное зерно
находишь и вытаскиваешь. Вот так у меня было с одной из
последних вещей - "Кораблики". Я ее бросил где-то на год, а
потом она как-то не отпустила от себя.
- Не появлялось ли желание вернуться к некоторым из своих
старых произведений? Имеется в виду, написать продолжения.
- Несколько раз появлялось, но ничего это не дало. Потому что
в том ключе, как написаны те произведения, писать уже трудно. Я
думал сделать третью часть "Тени Каравеллы"... Уже не получится.
А писать в ином ключе смысла нет. Поэтому я просто перешел к
автобиографическим вещам, где многое то же, но более честно и
более прямо.
- Читая многие ваши книги, не раз возникает убеждение, что
какие-то моменты к вам пришли во сне. И если это так, то в какой
мере это связано с вещами цикла о Кристалле?
- Это действительно правда, но здесь нет ничего странного. Я
вообще рассматриваю сны, как часть творческого процесса и как
переход в какой-то параллельный, может быть, достаточно близкий
мир. Я, например, целиком увидел первую часть трилогии "В ночь
большого прилива" во сне. Почти, можно сказать. Дословно нельзя
сказать про сон, но почти до деталей. Также и вот когда
"Голубятня на желтой поляне" начинается, это у меня началось
тоже про сон. В этом космолете, висящем в абсолютно пустом
пространстве, вдруг там появляется мальчишка, очень похожий на
моих приятелей детства. Он буквально въехал туда на велосипеде.
Это тоже было во сне, и потом стало разматываться, и притягивать
к себе как, опять же прошу прощения за банальное сравнение, как
магнит притягивает стальные опилки, выкладывая их определенным
узором. По какой-то внутренней логике, наверное, это строится.
Так что не знаю, как для других, а для меня сон - чрезвычайно
важная часть работы, мне это очень помогает. А что касается
природы самих сновидений, то тут для меня очень много неясного.
Реальность ли это, или просто работа мозга? Или смесь и того и
другого? Кто его знает?
- Чем вы можете объяснить то, что ваши книги читают, знают и
любят не только ребята, но и взрослые? Как вы относитесь к таким
взрослым людям и что вы можете о них сказать?
- Если говорить коротко, то, наверно, очень многие люди, может
быть, не большинство, но очень многие, вырастая, где-то
сохраняют в себе память о детстве, причем часто светлую, может
быть - ностальгическую. Без этого, в общем-то, личность не может
быть полной. В чем-то это даже иногда бывает спасением -
возможность, хотя бы в памяти, выйти в детство. И именно таким
взрослым, может быть, мои книги и попадают в резонанс с их
настроением. Я ведь стараюсь писать всерьез, не присаживаясь на
корточки только перед маленьким читателем, а пишу с
психологической нагрузкой, с такой, чтобы это было интересно и
взрослому - я не стараюсь упрощать что-либо. И если взрослому
человеку интересно свое детство, или детство вообще, то,
наверно, книга как-то западает ему немножко в душу.
- Все-таки, в первую очередь вы пишете для детей?
- В первую очередь - я никогда об этом не думаю.
- Вы считаете себя писателем-фантастом, или реалистом? Ваш
мир, мир, который вы создаете, для вас реален, или вы все-таки
относитесь к нему как к сказке, как к вымыслу?
- Видите, этот вопрос достаточно сложен и, на мой взгляд, не
совсем конкретен, несколько расплывчат, потому что я никогда не
делил по жанрам литературу. Что значит "фантастика" и
"реальность"? То есть для меня, когда я пишу, это, безусловно,
реальность. Но я же в какой-то степени все-таки стараюсь быть
здравомыслящим человеком и прекрасно понимаю, что не для каждого
читателя это воспринимается как реальность, что многие
воспринимают как выдумку, сказку, фэнтези там, фантастику...
все, что угодно. Но, с другой стороны... Кстати, у меня есть
такой очень хороший знакомый, писатель в Свердловске, тоже, если
хотите, фантаст, доктор наук Сергей Александрович Другаль. Он,
например, в таких дискуссиях всегда говорит, что вся литература,
извините, это фантастика. Каждый автор пишет, как правило, о
том, чего на самом деле не было, если он не документалист.
Пушкин фантаст или нет? Возьмите его "Пиковую даму", некоторые
повести Белкина, еще там что-то, поэму "Медный всадник" - это
ведь тоже фантастика. Возьмите Гоголя - он фантаст или реалист?
Даже Достоевского возьмем. Так что грани какой-то особой и нет,
и я никогда не задавал себе такой вопрос. То есть если я
присутствую на празднике, скажем, как это у нас бывает в
Свердловске, празднике вручении премии "Аэлита", где собираются
любители фантастики, то пожалуйста, можете именовать меня
писателем-фантастом. Если я встречаюсь со школьниками, скажем,
пятых классов в какой-нибудь школе, можете именовать меня
детским писателем, как угодно. Если я встречаюсь, с ветеранами
войны, которых интересуют мои вещи сороковых-пятидесятых годов о
военном и послевоенном детстве, они, наверное, воспринимают меня
именно как бытописателя тех времен. А все это... В творчестве
все это часто переплетается. Вот есть у меня такая небольшая
повесть, "Тополиная рубашка", там ведь и автобиография, и
документалистика, и бытописательство, и фантастика, и сказка -
все, что угодно. Как ее воспринимать? Как хотите. Поэтому я,
наверное, конкретно не отвечу на ваш вопрос.
- Владислав Петрович, а вот у вас часто встречаются герои -
чисто сказочные... ржавые ведьмы, которых вы придумали. А почему
вы не пользуетесь русским фольклором?
- А мне кажется, что это было бы плагиатом.
- У кого же вы украли бы? У народа?
- Ну и что, что у народа? Все равно. Я знаю, что многие любят
писать современные сказки про Змеев Горынычей, про Бабу Ягу, про
леших и так далее. Но я не могу наделить этих фольклорных героев
какими-то своеобразными чертами (другим писателям это удается)
так, чтобы они стали исключительно моими героями, моими
персонажами. А просто перепевать многочисленные сюжеты,
подчеркивать те образы, что Баба Яга вредна и хромает на свою
костяную ногу, что она ворчлива и, может быть, слегка добродушна
в душе, что лешие тоже добродушны, вот, и любят похитрить - ну,
знаете, мне это просто неинтересно. А что касается своих
персонажей, то там я уже хозяин, там я знаю, что с ними... Если
я придумал корабельных гномов, то я знаю их повадки, их
характеры.
- Если бы вы задумали написать книгу, герои которой оказались
бы в прошлом, какой период истории вы бы выбрали? Какая эпоха в
истории России вам наиболее интересна?
- Знаете, видимо, Петровская эпоха. Эпоха становления русского
флота. Я далеко не славянофил, и поэтому Русь - и Киевская, и
Русь времен Ивана Грозного, и Козьмы Минина, и вообще всех этих
длиннополых бояр, она как-то не очень привлекает меня, хотя я
конечно, понимаю величие Руси и богатство ее истории. А эпоха
Петра - хотя его за подлый характер многие клянут, и, видимо,
справедливо! - его эпоха мне все-таки интересна своей
противоречивостью и тем, конечно, что, наконец-то, мы шагнули к
морю, и я для себя, как бы, оказавшись на берегу, вздохнул
свободно, почуял запах парусов, что вот, наконец-то, и мы
прорвались.
- Тут вопрос такой, крайне нетривиальный: цель вашей жизни, на
ваш взгляд, и многое ли вы уже успели?
- Ну, какая цель жизни? Как, наверно, у каждого литератора -
книжки писать и сказать какое-то слово свое в русской
литературе. Понимая всю ограниченность своих возможностей,
понимая, что я не сделаю всего в тех масштабах, как хотелось бы,
все-таки что-то сказать и что-то сделать. Знаете, честно говоря,
у меня нет такого ощущения, как говорят некоторые писатели, что
кажется, что я только на подступах, что я не написал своей
главной книги, что все впереди. У меня такого нет. Мне кажется,
что я, все-таки, кое-что успел, потому что, если собрать все
вместе, то это будет томов пятнадцать полновесных. И говорить,
что я еще ничего не успел и на подступах, это было бы ненужное
кокетство. Ну, а стремление всегда одно и то же: написать что-то
новое и интересное, может быть, лучше, чем было, хотя, увы,
далеко не всегда получается. И силы уже не те. И дело в том, что
очень мешает писать обстановка в стране, и не в том, что плохо
печатают, и прочее, а просто это ощущение какой-то
неуверенности, полного наплевательства к человеку, беззакония
дикого, непрочности бытия. Я вполне понимаю, например, Виктора
Конецкого, который, в каком-то интервью, по-моему, с полгода
назад, сказал, что он он абсолютно не может писать из-за такого
состояния нашего общества. Просто это как-то давит и угнетает. Я
понимаю, что если идти по четкой схеме, как раньше-то
говорилось, что писатель сейчас должен возвысить свой голос на
борьбу за справедливость, на защиту угнетенных и, наоборот,
как-то собраться с силами, это все, конечно, так, но ведь для
этого нужно время, для этого нужны силы, для этого нужна
определенная энергия и стимул. Сейчас такое ощущение, что, как
ты голос не возвышай, не очень-то и слышат, вот в чем дело-то.
Получается, что ты выходишь на высокую башню, как муэдзин,
кричишь там над пустыми пространствами, надсаживаешься, а всем
до лампочки. Понимаю, что, возможно, ощущение в чем-то
обманчивое, это мое субъективное ощущение, но пока вот так. Ну,
я, в общем-то, не перестаю работать, я стараюсь что-то делать,
писать. Другое дело, что при этом едва ли может выйти книга,
которая потрясет читательские массы. Но работать надо!
- Что побудило вас писать на тему детства: ностальгия по
детству или тревога за детей? Или то и другое, и в какой
степени?
- Ну, сначала все-таки, конечно, ностальгия по детству.
Тревога пришла где-то позднее, с возрастом, когда пришлось
глубже раскапывать эти темы, глубже влезать в современную жизнь,
писать уже не о собственном, а о современном детстве, и
сталкиваться с тем, что происходит в жизни детей, когда возникла
необходимость как-то защищать их.
- У вас большинство героев не могут перешагнуть через
определенный возраст - тот возраст, когда человек взрослеет,
когда особо отчетливо начинает осознавать себя как человека,
свое положение в окружающем мире, когда подросток особо остро
нуждается в понимании. Таких героев у вас не так много: Егор
Петров, в первую очередь, сейчас Данька Рафалов появился, ну и
отчасти еще - Сергей Каховский, Кирилл...
- Видите, не так уж и мало.
- Но это не большинство героев... То есть, с чем это связано,
что вы меньше пишете о подростках и их проблемах, чем о детях
более младшего возраста?
- Я не знаю, чем это объяснить. Наверно, тем, что у каждого
автора есть свой круг героев, которые ему более интересны и
близки, которых он больше знает и понимает. Кто-то же должен
писать и о таких героях. Кстати говоря, большинство писателей
для юношеско-подросткового возраста как раз пытается писать о
старшеклассниках, видимо считая, что это дает более широкое поле
для писания: и переживания, и проблемы, и так далее. А мне
казалось, что дети младшего, среднего возраста - это тоже целый
мир, и у них тоже масса переживаний, проблем и вопросов, и ломка
там тоже часто происходит. И первая ломка, говорят, происходит
где-то в семилетнем возрасте. Но вот вы перечислили героев более
старшего возраста - их ведь, согласитесь тоже немало.
- Насколько изменились ваши взгляды...
- Взгляды - на что?
- Ну, вообще, на все, о чем вы писали, на жизнь...
- Нет, если обсуждать вопрос, как изменились взгляды, тогда
надо ставить его более конкретно: какие взгляды, на что - на
жизнь, на политику, на литературу, на семью... на космос... на
философию... А так взгляды особенно, по-моему, ни на что и не
изменились.
- Ну, вот относительно "Мальчика со шпагой"...
- Абсолютно не изменились. То есть, я считаю, что пионерская
организация - она была полезной, и то, что ее полностью
прихлопнули и разогнали - это одна из многих глупостей нашей
перестройки... Эта, знаете, банальная фраза - "выплескивать
ребенка вместе с водой". Пионерия во многом, конечно, была
рычагом идеологического и педагогического давления,
тоталитарного. Но ведь были же там и светлые пятна, и светлые
ростки какие-то.
- Да, но она, как организация была достаточно формальной.
Светлые пятна были как бы сами по себе, а целиком-то она просто
не могла существовать...
- Ну, так вместе с организацией светлые пятна уничтожили. А
лучше сейчас, что вообще никакой организации нет?
- Вопрос насчет "Каравеллы". Хоть вы сейчас непосредственно и
не занимаетесь ей, но все равно, вам небезразлична, наверное, ее
жизнь... Как вы видите, что в дальнейшем с ней может быть,
насколько оптимистично можно смотреть?
- Знаете, даже тогда, когда я вплотную ей занимался, я не
смотрел вперед дальше, чем на год, честно говоря, настолько
неопределенна, тревожна и непредсказуема была жизнь. А сейчас -
что же я могу сказать... Тут все зависит от того, насколько
хватит сил и энергии у молодых руководителей...
- А если не хватит, что тогда?..
- Ну, не хватит,- значит, не хватит, значит, все... Знаете, в
одной футуристической повести есть такая драматическая фраза:
"Планета закончила свой цикл"... Империи - и те не вечны под
луной, а уж какой-то пионерский отряд...
- Вы не попытаетесь в этом случае как-то... ее... не знаю...
- В какой-то степени я, наверно, попытаюсь, и мне уже
приходилось вмешиваться, когда нависала непосредственная
опасность... Но, если у ребят-инструкторов не хватит сил и
энергии на постоянную работу, то подменить их и тянуть заново
всю эту машину я все равно уже не смогу. И возраст не тот, и
настроения как-то изменились, я уже не могу прыгать через заборы
вместе с ребятишками... Я устаю... И потом, честно говоря,
где-то на шестом десятке приходит ощущение, что времени остается
не так много, а хотелось бы написать то, что задумано...
- Как на ваш взгляд изменилось нынешнее "младое поколение",
понятно ли им то, что вы хотите сказать в своих книгах?
- Я готов был бы согласиться с тем, что оно изменилось не в
лучшую сторону, что исчезли многие идеалы, что все стали думать
о жизни, которая выражается стремлением только к какому-то
внешнему благополучию, где квартиры, особняк, иномарки, валюта,
поездки за границу и так далее... Это действительно так, и у
многих это стало идеалом, и масса молодежи пошла в "крутые
мальчики", и появился еще целый, ну, не класс, но сословие, что
ли, молодых людей с автоматами... Ведь что еще питает все эти
конфликты - не только там происки политиков и прочее, они ведь
еще находят и определенную почву. Ведь после Афганистана, после
других конфликтов возникло целое сословие молодых людей, которые
считают нормальным образом жизни тот, когда у тебя под боком
есть автомат, а ощущение - постоянно на нервном взводе. Они не
очень ценят собственную жизнь, они привыкли к опасности...
Кстати, личное мужество - это далеко не самое лучшее качество.
Еще древние греки говорили, что приучить себя не особенно
дрожать за свою жизнь может практически каждый; бояться за
других, страдать - это сложнее... И эти ребята сейчас считают
наиболее нормальным образом жизни, когда они в какой-то
полувоенной атмосфере живут и готовы кинуться в любой конфликт,
чтобы... жить, как в фильме "Гардемарины, вперед!"... только без
той хорошей романтики... Но, как ни странно, несмотря на все
это, я ведь получаю постоянно письма от
двадцати-двадцатипятилетних молодых людей... Причем, даже
бизнесмены молодые пишут, говоря о том, что после всей
пакостности будней для них это какая-то отдушина - вот такие
книги, еще что-то... Так что, видимо, какой-то процент читателей
сохранился, и мне кажется, это не самый плохой процент в
нынешнем молодом поколении... Может быть, на него в глубине души
и надеешься, более, чем на всех остальных... Потому что
большую-то историю, в таком вот, стратегическом плане, все-таки
делают ведь не бизнесмены, а люди высокого интеллектуального
уровня, умеющие и мечтать, и философствовать, и смотреть вперед,
и обладающие воображением большим...
- Не могли бы вы назвать примерно десять книг, которые вы
советуете почитать будущим учителям?
- Ох, советовать... Десять?! Ну... Десять книг они и без меня
знают (смеется). А навязывать свое мнение - я же могу оказаться
очень субъективным. Потом, почему именно учителям? Учителям надо
не десять книг читать, а не одну сотню. И по программе, и сверх
программы. Вообще-то я не уверен, что нормальный учитель может
по-настоящему общаться с ребятами, если он не читал "Трех
мушкетеров" (смеется). Хотя, может быть, эта мысль может
показаться несколько... легкомысленной.
- Часто ли вы перечитываете книги, которые вам еще в детстве
нравились, и вообще, хорошие книги?
- Да, часто перечитываю. Я люблю перечитывать Марка Твена...
Стивенсона, например, могу перечитывать... Вплоть до того, что
даже "Приключения Буратино". Хотя эту книжку сейчас уже и
принято ругать и кричать, что Алексей Толстой содрал с
"Пиноккио", это самостоятельное произведение... "Алые паруса"
перечитываю - недавно вот, мне подарили новое издание Грина, так
опять открыл, почитал...
- Ваши любимые книги, фильмы, музыка? Были ли среди них такие,
которые в определенный период резко меняли вашу жизнь,
мироощущение, взгляды, позицию, а также способствовали тому, что
вы начали писать?
- Сразу трудно ответить, потому что может случиться, что
назовешь что-нибудь не то. Из музыки - Пятая симфония
Чайковского и Восьмая соната Бетховена. Из фильмов - старый,
довоенный вариант "Детей капитана Гранта" и экранизация рассказа
Олдриджа "Последний дюйм". Из книг: среди множества любимых книг
- все-таки это книги Паустовского, ибо они сделали в душе
поворот, который способствовал тому, что я начал писать. Это был
могучий стимул, катализатор - можно назвать как угодно. Решающий
фактор.
- С какими писателями вы лично знакомы, может быть, дружите?
- Я не могу сказать, что я очень дружен со знаменитыми
писателями. Знаком я со многими, потому что я неоднократно бывал
на писательских съездах, на банкетах и на разных конференциях,
встречался, и беседовал, и все прочее. Но сказать, что я с
кем-то дружен... У меня были очень хорошие отношения с Радием
Петровичем Погодиным, но, к сожалению, его уже нет. Я был
достаточно близко знаком с Анатолием Алексиным, но он, говорят,
отправился сейчас жить за кордон. То есть, я с ним был знаком не
по-дружески, а скорее как-то по-деловому. Встречался я со
многими писателями: и с Михалковым, и с Барто, и с Кассилем - с
детскими, пожалуй, со всеми, но едва ли это можно назвать
приятельскими отношениями и дружбой. А мой дружеский круг крайне
узок. В Свердловске нас было трое: Пинаев, Бугров и я. И вот
Бугрова нет... И вот остались мы с Евгением Ивановичем Пинаевым
вдвоем. Он хороший писатель, пока, по-моему, еще мало читаемый и
мало признанный, в силу того, что наша издательская политика к
писателям нынешним и русским, если только это не громкие и не
скандально известные имена, относятся пренебрежительно. Так же и
к нему. Но я думаю, что со временем все встанет на свои места.
- Кого из фантастов вы цените, какие их произведения.
Отношение к жанру фэнтези, к Толкину, к толкинистам, к Ефремову?
- К Толкину и к толкинистам я отношусь с почтением и
пониманием, но Толкин, все-таки, далеко не самый любимый мой
писатель. Мне в чем-то он кажется, может быть, слишком растянут,
может быть, старомоден, может быть, в плане сюжета его
произведения не очень выстроены. Пусть не побьют меня камнями
те, кто влюблен в Толкина, я вполне разделяю их любовь и понимаю
их - все-таки это целый мир, это своя страна, куда можно уйти и
где можно жить по-своему. Естественно, я не оригинален в своей
любви. Я люблю Стругацких, причем, я помню, купил в Москве их
первую книжку - "Страна багровых туч", прочитал и потом так этой
любви ни разу не изменял. Конечно, это был сразу новый уровень
нашей фантастики, человечной, по сути дела. Там прежде всего
человек, в отличие от всех других. Самый любимый из зарубежных,
это, конечно, Брэдбери. К фэнтези я отношусь с величайшим
почтением и любовью. А в общем-то у меня достаточно много
любимых авторов, которых я читаю с удовольствием. Но я никогда
не ставил себе задачу отгородиться за счет фантастики от другой
литературы, понимая, что твердой грани между ними нет и быть не
может. Чем не фэнтези "Ночь перед Рождеством" Гоголя? Или
"Гробовщик" Пушкина? Или "Пиковая дама"? К Ефремову я отношусь
очень хорошо, но меньше всего у него люблю "Туманность
Андромеды". А больше всего мне нравится то, что он писал до
"Туманности Андромеды", его рассказы, "Путешествие Баурджеда",
"На краю Ойкумены". Мне кажется, что в "Туманности Андромеды" он
оказался слишком в рамках социальной заданности, и его общество
будущего, уже тогда, когда я еще молодым человеком прочитал,
показалось мне малопривлекательным. Что-то в нем было от... я не
знаю, "от казармы" - грубое слово, я не хочу обижать Ивана
Антоновича, но, что-то от такого вот социализма, с его
обязательным уставным режимом... Это мне показалось немножко
неприятным. Космические сцены и эпизоды там очень хороши, а где
он описывает быт на нашей коммунистической планете - что-то мне
туда не захотелось.
- Как вы относитесь к Штильмарку, Солженицыну, Булгакову?
- К Солженицыну я отношусь индифферентно, сразу скажу. Я
понимаю значение Солженицына в истории русской литературы, в
разоблачении всех жутких репрессий, понимаю его могучую,
колоссальную работу, и его заслуги перед Россией и перед
литературой, и ни в малейшей степени не хочу сказать ни одного
худого слова в его адрес, но как писатель, как литератор, он не
вызывает у меня восторга, прямо скажем. Хотя и резкого неприятия
тоже не вызывает. Поэтому я индифферентен. Штильмарк? Ну, я знаю
у Штильмарка две вещи: "Наследник из Калькутты" и "Повесть о
Страннике Российском", так, по-моему, называется? Штильмарк мне
нравится, и его "Наследник из Калькутты"... я помню, я был
студентом, и мне надо было готовиться к экзаменам, по-моему, за
четвертый курс, а я вместо этого целую ночь читал запоем эту
книгу, вымененную в магазине "Букинист" на какую-то другую... И
сейчас иногда перечитываю, хотя, конечно, понимаю, что это,
может быть, и не высокая классика в общепринятом понимании, но,
с другой стороны, и "Три мушкетера" тоже не высокая классика,
но, это все равно классика. И Штильмарк сделал очень много в
русской приключенческой литературе. Что касается Булгакова - то
это есть Булгаков, тут и говорить нечего, я когда прочитал, для
начала, "Мастера и Маргариту", я был ошарашен, влюблен, поражен.
- Что из вещей Стругацких вам нравится больше всего? А что не
нравится, или не очень нравится?
- Я не могу сказать, что мне у Стругацких что-то не нравится.
Я просто могу догадываться, что есть вещи, которые другим
читателям покажутся сложными и не понравятся, особенно из
последних. А в общем-то мне, как память о молодости, все-таки
более всего близки "Трудно быть богом", "Понедельник начинается
в субботу", "Далекая радуга" - эти повести светлые, и прочее...
Хотя я знаю, что сами Стругацкие бывали - может быть, Борис
Натанович и сейчас - бывали недовольны, когда люди говорят о
своих симпатиях к их ранним вещам и мало ценят последующие -
более философские, более глубокие, но в то же время более
сложные и, мне кажется, более рассчитанные на элитарного
читателя.
- А как вы относитесь к "Гадким лебедям"?
- Хорошо отношусь, мне нравится...
- Что вы думаете относительно "Рыцарей Сорока Островов" и
других вещей Лукьяненко?
- Знаете, есть такое модное слово в современной политике -
неоднозначно. Что-то мне в этой книге нравится, что-то мне не
нравится. Мне, все-таки, основная идея этой книги кажется
чересчур жестокой. Не сам показ того, что дети могут воевать с
детьми и могут быть жестокими - это и так на каждом углу - а то,
что автор (у меня такое впечатление, что, может, это против его
воли) преподносит это как явление логичное и вполне
естественное. А мне все-таки кажется... Я согласен с мнением
любимого мной, к сожалению, в этом году умершего Радия Погодина:
я, говорил он, зная, что такие вещи могут быть, все-таки не
смогу писать о том, как, скажем, пятиклассник повалил
второклассника и бьет его ногами. Хотя знаю, что это есть, и
никуда не денешься, но для моего героя это противоестественно.
Поэтому я ничего не могу сказать.
- А как вы считаете, как бы развивалась ситуация, если бы
такие условия были действительно созданы?
- Как бы развивалась ситуация? Видите, мне очень трудно
говорить об этом, потому что, если бы возникла такая ситуация, я
поставил бы туда своих героев, а не его героев, и мои герои
повели бы себя иначе.
- Насколько реалистична ситуация, которая сложилась в романе
Лукьяненко, которая описана?..
- Вы знаете, она, честно говоря, производит впечатление
достаточно реалистичной, в общем плане - такая ситуация
возникнуть могла. Но отдельные сцены - вот этой неожиданно
возникающей жестокости и этой крови неоправданной - мне кажется,
чересчур все-таки нелогичны. То есть, ребята того
интеллектуального уровня, который писатель показывает у своих
героев, вели бы себя, наверное, все-таки гуманнее.
- Но Лукьяненко не показывает высокий уровень всех, он говорит
в основном про интеллектуальный уровень главного героя... Там
разные есть...
- Ну, разные, но и остальные у него более-менее интеллектуалы.
Да, еще мне там линия вот этого мальчишки-шпиона - помните? -
она мне показалась недостаточно завершенной и излишне банально
законченной. Потому что... так кончают те герои, с которыми
автор не знает, что делать. То есть, у него не хватило, видимо,
или опыта, или желания, или умения как-то более-менее
психологически до конца разрешить эту драму. Он просто-напросто
убрал его, как шахматную фигуру с доски.
- Кого из детских писателей - наших и зарубежных - вы можете
выделить, какие их произведения?
- Я не знаю хорошо зарубежной детской литературы. То, что я
читал, представляется мне достаточно прямолинейным и даже
примитивным, может быть, потому, что у них образ жизни более
благополучный. Я имею в виду те книги, которые я читал о
школьниках, о реальной жизни. Все там как-то разложено по
полочкам. Больше всего я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и не
за ее забавность, сказочность сюжета, а за попытку как-то
прорваться в детскую душу. Взять "Мио, мой Мио!" - там ведь тоже
духовное одиночество. И "Братья - Львиное сердце". А из наших...
все-таки, на голову стоящим выше остальных мне представляется
Радий Погодин, со своим "Ожиданием", с его последними вещами.
Владимир Железников писал много и хорошо, но, по-моему, сейчас
он как-то... Или издатели почему-то списали его в адрес
писателей "той эпохи". И не понимают, что многое, о чем он
писал, очень важно и интересно и сейчас.
- Как вы вообще оцениваете состояние дел в российской детской
литературе?
- Хорошая была литература, детская советская литература.
Несмотря, на излишнюю пропаганду коммунистических идей, она
все-таки была очень психологична, очень богата проблемами, очень
богата интересными героями. По своему литературному уровню,
чисто профессиональному, она, мне кажется, была гораздо выше
детских литератур других стран. Но у нас же как пойдут
крушить-ломать... То храмы, то театры, то не знаю что... Так же
и тут - начали бороться с социалистическими идеями, а покрушили
и все остальное. Где она сейчас, наша российская детская
литература? Я не могу всерьез воспринимать произведения... а,
впрочем, не буду называть авторов, Бог с ними. При всей
остроумности, при всей, так сказать, силе иронии, вот эти вот
"Задачники" Остера, например, извините, но... Это в каком-то
случае хорошо, но нельзя же это ставить во главу угла
литературы. И при всей моей любви к Крокодилу Гене и Чебурашке -
нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу.
- Наверно, издают в основном такое потому, что для маленьких
детей родители скорее купят такие книги.
- Ну, наверно. Сейчас же совершенно нет книг для среднего
возраста, каких-то касающихся современных детей.
- Пока ребенок маленький, о нем вроде бы заботятся, книжки ему
покупают. А подрос...
- А потом пожалуйста - читайте Чейза.
- А как вы относитесь к творчеству Анатолия Алексина, Януша
Корчака, Льва Кассиля, Аркадия Гайдара?
- Что касается Алексина... Мне нравятся повести Алексина, я
ничего не могу сказать против таких вещей. Но не совсем
согласен, что это детские вещи - это книги, написанные для
взрослых о детстве. Януш Корчак - это отдельная тема. Януш
Корчак ни в коей степени не детский писатель. Что о нем
говорить? О нем можно говорить, как о Макаренко; как о педагоге,
психологе, социологе. Даже его "Король Матиуш", хотя ее издают в
детском плане, особенно первую часть,- никакая это не детская
вещь, это философская вещь, это в плане тех утопий, которые
писались раньше. Или антиутопий. Сугубо философское
произведение. Как педагог - он фигура, безусловно, великая, как
писатель - он очень талантлив. Причем тут дети-читатели? У него
я знаю только одну детскую вещь - "Когда я снова стану
маленьким". То, что могут читать дети именно для себя... Гайдар
- он для меня как был Гайдар, так и есть Гайдар. Вот и все. Тут
ничего не могу сказать. Как бы там нынешние критики не вопили на
Гайдара. И Кассиль тоже. Я всегда любил Кассиля.
- Как вы относитесь к клубу любителей вашего творчества
"Лоцман"?
- К клубу "Лоцман" я отношусь всей душой очень хорошо. Мне
просто, честно говоря, иногда бывает неловко, когда я, отрешась
от земных, суетных всяких дел, думаю: "Господи, ведь люди
чего-то работают..." То есть, та ли я фигура, которая достойна
подобных дел, интересов, такого масштаба работы, и всего
прочего? И как-то даже становится и неловко, и, честно говоря,
приятно - что скрывать.
- Дело даже не в "фигуре", а в тех коренных причинах, которые
вызывают интерес.
- Ну, вот, я, когда читал этот, последний-то пятнадцатый
выпуск клубного альманаха "Та сторона" - обалдеть же, а? Сегодня
Ирине - жене - говорю: смотри, про меня журнал выпускают, а
ты... А ты опять куда-то сбегаешь, оставляя меня... Нет, ну, что
я могу, кроме, так сказать, робкого, несколько смущенного
одобрения выражать? Знаете, как раньше говорили, надо встать на
вытяжку, и сказать: "Я считаю такое отношение авансом и своей
дальнейшей деятельностью постараюсь оправдать доверие", и так
далее, и так далее. Нет, ну серьезно, а что я еще могу сказать?!
Я чувствую, что просто не умею быть достаточно благодарным за
все это...
- Владислав Петрович, вот говорят, что писателя создает
читатель...
- Я не понял. Писатель создает читателя?
- Писателя.
- А, читатель создает писателя? Ну, не знаю, мне кажется, это
в достаточной степени спорное утверждение. То есть оно выгодно
для каких-то дискуссий, для каких-то, может быть, лозунгов, для
читательских конференций. То есть оно броско, подобно как "для
детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше". Если
вдуматься, то это абсолютно абсурдное выражение. Я всегда таких
вот несколько декларативных фраз опасаюсь. Ну что значит
"читатель создает писателя"? Ну как он его создает? Может,
наоборот, писатель создает читателя?
- Может быть, это вполне реально.
- Когда как, наверное. А в общем-то, наверное, это какое-то
существует взаимодействие, и хорошо, если это взаимодействие
гармоничное. В чем-то читатели подсказывают писателю, в чем-то
писатель воспитывает читателей.
- Владислав Петрович, что вам больше всего не нравится, и что
вам нравится в людях?
- Опять же, я боюсь декларативных фраз и формул. Мне высказать
несколько фраз, которые запомнились бы слушателям и служили как
бы руководством к действию, что ли? Да не знаю я. Ну, в одном
человеке мне может нравиться то, что не нравится в другом.
Например, мне нравится, скажем, какая-то стеснительность и
скромность в одном человеке, а в другом она мне кажется
неприемлемой, или наоборот. Ну конечно, что не нравится?
Жадность не нравится, необязательность не нравится. Равнодушие к
другим людям, к каким-то бедам человеческим не нравится - это
безусловно. То есть стремление делать свою карьеру за счет
других людей. Это вот, например, совершенно отвратительно, но, к
сожалению, очень часто распространено. Не нравится, когда
человек посвящает всю свою жизнь ну... наживанию сугубо
материальных благ, что ли. Потом, как правило, его всегда ждет
крах. Рано или поздно. А говорить об этом можно очень много.
Надо вот взять одного человека конкретно, поставить,
рассмотреть, а потом говорить - что в нем нравится, а что не
нравится. Я очень боюсь каких-то обобщающих суждений, и ни в
коем случае никогда не стремлюсь к роли оракула. Упаси Господи!
- Вот раньше пропагандировалась очень дружба... Это был
идеал... Сейчас, когда многие ребята стали связаны деловыми
отношениями, появилась всякая ширпотребная литература, связанная
с этим, даже Успенский ударился в эти дела... Тот самый, который
пишет о крокодиле Гене, занимающегося бизнесом.
- Понимаете, это дело Успенского. Бог ему судья.
- Это дело Успенского, но тем не менее... Почему, вы и сейчас
пишете о детях, в частности, именно про дружбу, именно про
взаимоотношения не деловые, не те, где фигурируют деньги?
- Потому что мне противно писать там, где деловые отношения и
деньги. Я хотя бы в собственном творчестве стараюсь быть
свободным, писать о том, что мне нравится. Дело в том, что какие
бы сейчас деловые отношения ни возникали, это в достаточной
степени внешний признак человеческой жизни, а есть еще признаки
сугубо внутренние, свойственные каждому человеку во все эпохи.
Стремление к дружбе и у ребенка, и у взрослого, если это
нормальный ребенок и нормальный взрослый, оно существует всегда,
независимо от того, живет ли он в застойную брежневскую эпоху,
или при Юлии Цезаре, или будет жить там в трехтысячном веке.
Потому что это в основе человеческой природы, в основе
человеческой сущности. Человек - существо общественное, он не
может быть один. Есть, конечно, любители отшельнической жизни,
но это, скорее, отклонение от правила. И человеку всегда хочется
общаться, хочется видеть рядом единомышленников и видеть тех,
кто ему поможет в трудную минуту. И отсюда возникает ответное
стремление помочь самому, то есть стремление любить. Любить не в
биологическом плане, для продолжения рода, а любить товарищей,
любить природу, любить родителей, любить друзей, то есть
общаться с хорошими людьми и чувствовать себя в кругу хороших
людей. Мне кажется, это естественное стремление у всех. И у
детей его пока еще не искоренили путем пропаганды современных
деловых отношений. Это проявляется, пожалуй, наиболее ярко и
бескорыстно, чем у взрослых.
- Владислав Петрович, а вам не кажется, что в обществе должен
быть все же какой-то баланс между, скажет так, прекрасными
бунтарями и добропорядочными обывателями, потому что общество не
может жить без прекрасных бунтарей, но оно не может состоять
только из них.
- Знаете, термин "прекрасные бунтари" мне кажется в
достаточной степени рискованным, потому что среди прекрасных
бунтарей очень много эгоистов... И далеко не всегда несущих в
себе позитивный заряд. Бунтарями ведь быть довольно легко, и
прекрасными в том числе. Легко быть быть революционерами,
призывать к сокрушению застоев и все прочее. Но недаром говорят:
ломать не строить. Возьмите ту же историю жизни Фиделя Кастро,
его, как мне кажется, глубокую жизненную трагедию. Ведь какой
прекрасный был революционер! Какой бунтарь! Как он лихо поднял
весь остров к борьбе за революцию! Ведь очень многое успел
сделать. Ведь действительно энтузиасты, молодежь,
шестнадцатилетние парнишки и девчонки шли в глухие горы, в
деревни, учить грамоте ребятишек, и строили, и все прочее. А
когда пришлось строить, когда пришлось налаживать, когда
понадобился какой-то организационный талант: то нет, я вот,
значит, знаю, как - и все. А если вы не хотите со мной делать
революцию, то все, к ногтю вас. Вот так ведь из бунтарей очень
часто вырастают диктаторы. Потому что бунтари часто бывают
эгоистами. То есть он готов осчастливить человечество, но тех,
кто не собирается осчастливливаться по этой системе, значит,
надо устранять. Так что лучше... Я предпочитаю в общем-то
спокойных, добросовестных строителей, чем бунтарей.
Компиляция Андрея НИКОЛАЕВА
по материалам интервью, предоставленных клубом "Лоцман"
и Дмитрием Ватолиным (Москва)
----------------------------------------------------------------
Сплошное оберхамство!
----------------------------------------------------------------
ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
(Продолжение)
Эдуард ГЕВОРКЯН
15. ПЛЮНОВЕНИЕ ТАЛАНТА
Обнаружив себя в эпицентре бедлама, плавно переходящего в
половецкие пляски, Рыбаков немедленно впал в экспрессию и
немного озверел, что в общем-то было не в его обыкновении.
- Что сей сонг означает! - вскричал он, молодцевато
подбоченясь.- Что вы тут в моем присутствии себе позволяете,
ракалии! Ща как плюну, всех расточу, протобестии!
- Не надо! Нихт шиссен! - тонко завизжал кто-то из свиты
псевдопана, почему-то переходя на немецкий.
Но было поздно. Талант плюнул.
Шваркнуло. Хепнулось. Перекандыбачило.
На какой-то миг составился из присутствующих темный вихрь рук,
ног, тулов и недопитых бутылок с коньяком "Наполеон" польского,
естественно, розлива, но тут же рассыпался мелкой пылью,
вставшей над второпрестольной и заволокшей все окрест.
А когда пыль рассеялась по дворцам-колодцам и
дворцам-проспектам, то вот какая составилась картина.
Над окраинами замерзшего в тягостном недоумении города возникли
две гигантские, подпирающие небеса фигуры. И взглянули они друг
на друга.
Небеса содрогнулись!
- Да будет тебе известно, прах земной,- гулким рокотом
воззвала одна из фигур,- что я не какой-то там, проше пана,
писатель, а истинный Властелин Лемурии, и вернулся в мир, дабы
владеть оным!
- Хрен тебе на рыло, а не владение миром! - не менее гулко
отозвалась другая фигура.- Да будет тебе, в свою очередь
известно, что я - так ваще Столп Мироздания!
Обомлевшие жители, прикипевшие к конам глазницами, увидели, как
темное облако, похожее на человека, изрыгнуло из себя фиолетовую
молнию. Сей электрический разряд прошелестел над улицами и
площадями, задел шпиль Адмиралтейства и рикошетом ушел в Неву.
Фонтан вскипевшей воды выплеснул прорву вареной рыбы прямо под
ноги одинокому пешеходу. Надо ли говорить, что пешеходом этим
был сам экспрессивный талант?
- Эх, ушицы бы сейчас хлебануть...- тоскливо пробормотал
Рыбаков, пинком отбрасывая парного сома.
А в это время жуткие монстры, вставшие над городом, принимали
обличия, обменивались сейсмическими ударами, могучими разрядами,
шаровыми молниями и ядовитыми пасквилями.
К вечеру город был до омерзения загажен. Горожане не решались
выйти на улицы, один лишь Рыбаков бродил неутешной тенью, время
от времени меланхолично поглядывая на изрядно затянувшуюся битву
титанов.
- Грядет, грядет мой час,- обещающе шептал он атлантам и
кариатидам.
Кариатиды молчали, атланты строили глазки.
Час настал.
И вышел талант на исходную позицию, и влез на пустой постамент,
только глянув прощально на мелькнувший в переулке медный
лошадиный хвост и, придавив ногой змею, воскликнул:
- Ща вдругорядь плюну!
И плюнул...
Горизонт озарила вспышка, докучные призраки исчезли, со стороны
дамбы свежий ветер принес запах давно съеденного борща.
16. СГУЩЕНКА ТЬМЫ
Спиритуальная реальность свернулась, развернулась и открыла
взору Штерна подвал, полный ужасных приспособлений. До недавних
пор он полагал, что симпатичный дом на брегах Невы есть
вместилище симпатичных людей, временами пописывающих симпатичные
вещицы и даже попечатывающихся в симпатичных издательствах же...
Не знал он, что деется в недрах его!
Тайные этажи питерского дома писателей вмещали судеб и
некрологов на два небоскреба. Мало кто из посвященных знал о
хрустальной комнате, куда стягивались упругой паутиной ниточки,
управляющие полетами вдохновенной мысли, творческими дерзаниями,
лобзаниями при луне и прочими стилистическими красотами. Еще
меньше было тех, кто знал о деревянной зале, пропорциями
напоминающей гроб, но оснащенной диковинами механического
свойства на пружинном, червячном и моторном ходу. Вот сюда-то и
заглядывал в потаенное оконце заиндевевший от ужаса Штерн.
Стоял у длинного стола, обитого потертым цинком, сам Столяров, и
ужасен был вид его. Большой мясницкий кожаный фартук препоясывал
чресла, небрежно поигрывал он огромным топором, с лезвия
которого стекала кровь, а в глазах горел огнь сатанинский.
Суетился рядом Рыбаков, перекладывая со стола в бак для белья
какие-то странные шевелящиеся куски... Штерн увидел голову
Витмана и ему стало дурно. А когда голова отверзла очи и кротко
промолвила своему мучителю: "Я всегда говорил, что ты выбрал не
ту профессию", наблюдатель лишился чувств.
Оклемавшись, Штерн обнаружил, что к столу привязана новая
жертва. Кто-то корчился, извивался, выплевывал неопровержимые
обвинения, но стальные пальцы Столярова сомкнулись на горле, и
жертва захрипела.
Рыбаков осторожно принюхался.
- А казачок-то засранный! - сообщил он.
- Кто таков? - отрывисто бросил Столяров.- Свой, чужой?
- Да кто сейчас поймет...- проникновенно начал Рыбаков.- Этот,
как его, Дроздов?.. Скворцов?..
- Неважно. Если не с нами - враг. Если с нами - тем более.
Пилу мне!
И бензопила "Дружба" радостно запела в умелых руках маститого
фантаста. Полетели брызги.
Спасительный обморок унес Штерна в самое сердце тьмы.
17.БЛАГОРАСТВОРЕНИЕ ВОЗДУХОВ
А в это время наверху те же лица расхаживали по благостным
коридорам писательской малины, соблюдая пиетет и прочие
необходимые в быту приятные мелочи. Назревающие скандалы вовремя
гасились, коллективное распивание ситро до умиления напоминало
встречу приблудного генсека с дежурной интеллигенцией.
И вдруг, нарушая благолепность общения, ввалился невесть откуда
взъерошенный Штерн и с криком "Убили!" рухнул на ковер и забился
в припадке, орошая наркомовский ковер слезами и мочой.
Случился скандал. Кинулись приводить в чувство, хлопать по щекам
и подносить к носу вонючее зелье. Очнувшись, Штерн поведал всем
об увиденном внизу, и лишь неловкое молчание публики подсказало
ему, что вышел конфуз. Он поднял глаза и обомлел.
У колонны чокались шампанским Столяров и Логинов, Рыбаков читал
на китайском свои стихи этому, как его, Соловьеву? Галкину?..
Измайлов общался с большим зеркалом в вестибюле, объясняя ему
все преимущества малабарской пенитенциарной системы. Да и все
остальные пребывали в довольстве и благодушии.
- Прочь, прочь от меня, ужасные видения! - вскричал Штерн, не
желая верить страшной догадке.- Вы мороки ночные, драконы
злостные, а ваша истинная сущность там, внизу!
И дрожащим перстом указал куда-то в область своих гениталий.
Дружный хохот был в ответ. Он напугал Штерна больше, чем если бы
все скинулись волками или нежитью и принялись его жевать.
- В силу вошли, не боятся ничего! - смекнул он.
Словно в подтверждение чудовищной мысли, толпа, окружавшая его,
вдруг уплотнилась, слилась в единое плотное тело, блеснувшее
радужно чешуей, а три головы, увенчавшие его, осклабились в
синхронных улыбках.
- Что, страшно, дружок? - хором спросил Змей Горыныч.
- Еще бы не страшно,- пролепетал Штерн.- Еще бы не страшно -
такого страшного побеждать!
- Это кого побеждать? - сверкнув очами, приятным голосом
вопросил Змей, дымно пукнув.
- Тебя! - гордо ответил Штерн и хотел было плюнуть, но во рту
пересохло.
- Мы не будем сражаться,- сообщил Змей.- Мы будем обедать.
И распахнул три пасти, словно огромные электрогрили пыхнувшие
жаром и старыми шашлыками.
Штерн побежал. Он мчался по длинным бесконечным коридорам,
скакал по корявым ступеням, слыша позади лишь шелест и глумливое
причмокивание. Он бежал, но при этом мучительно соображал, на
кого же похожи головы окаяного Змея? Одна, несомненно, смахивала
на маститого питерского фантаста, двойник которого - виртуоз
бензопилы - лихо орудовал топором в подвале, вторая, в натуре,
пан или лжепан Станислав, будь он неладен, а вот третья?..
Неужели САМ МЭТР - пришла страшная мысль. Ноги сделались
ватными, и он прислонился к стене.
- Ну, Боренька,- мягко сказала третья голова,- вот теперь мы с
вами и поговорим о драконах...
------------------------------------------
Продолжение определенно следует!
Хаос... Бурлящая пелена туч над заламывающимся невероятными
углами горизонтом... Тени мертвых, шагающие под мерный бой
боевых барабанов... Стихия разрушения, поглощающая Авалон...
И в твоей руке - клинок, одна из кромок которого видна только в
лунном свете... Но ты уходишь с поля боя, потому что тебя позвал
тот, на чей зов даже Принц не может не откликнуться.
Это зов Смерти.
Грейсвандир падает на ступеньку, катится - и, замерев на секунду
на самом краю лестницы, соскальзывает в пропасть.
И ты не видишь, как за твоей спиной медленно, с неспешностью,
присущей истинному величию, оседает и обрушивается в себя Колвир
- как будто он был пуст внутри - и это уже не пик, а жерло
вулкана, и маленький старый человек со смешным детским лицом
что-то кладет в твою руку, ты разжимаешь ладонь, долго смотришь
на то, что лежит на ней... Что нужно сказать? Что-то из
классики, наверное... И ты говоришь:
- Тому, кто видел Город уже не нужно твое Кольцо...
Кажется, вполне к месту. Ты улыбаешься. Золотой ободок,
скользнув в языках адского огня, летит в воронку Хаоса...
Все. Можно уходить.
Ты хлопаешь маленького человека по плечу, усмехаешься...
И уходишь.
14 июня 1995 года в госпитале Сент-Винсент города Санта Фе, штат
Нью-Мексико, в возрасте 57 лет скончался
Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
