снять Грымова с должности.
— Вы, товарищ старший лейтенант, поедете в Союз взводным. Может быть,
даже лейтенантом. Возможно, беспартийным. Это нож в спину нашему славному
коллективу. Ладно бы сам воровал, так еще и солдат вовлек в аферу!
Грымов пытался что-то возразить о том, что и другие командиры продают и
сдают, что могут.
— Молчать! Я могу сдать в дукан свои сигареты, обменять фотоаппарат на
джинсовую куртку. Но я у своих товарищей вещи не ворую! — рявкнул
комбат. — Мандресову как прикажешь по замене роту сдавать? А триплекс
зачем «духам» понадобился? Из укрытий наблюдать? Даже неважно, зачем он
им, важен сам факт разбазаривания имущества! Оптика в десятикратном
размере идет. Мандресов, проверяй, пересчитывай и готовь две или три
получки на возмещение ущерба! И хватит Грымову прохлаждаться в караулах и
командировках. В рейд его!
Из партии его не исключили, но строгий выговор с занесением объявили, с
должности сняли. Недостачу возместили, вычтя деньги из тех, что лежали на
лицевом счете. Наградной я порвал…
От боевых Эдуард опять увильнул, скрывшись в санчасти: якобы последствия
гепатита. Так до замены и слег.
Василия Ивановича все же заставили пойти в последний раз в горы. Район,
куда забросили батальон на вертолетах, был нами давно не хожен. Прошла
информация о прибытии каравана с переносными зенитными комплексами и
реактивными снарядами. Поступил приказ — найти оружие противника, а
боеприпасы уничтожить. За каждый «Стингер» — орден Красного Знамени, а
годом раньше давали Героя. Но в последнее время слишком часто находили
«Стингеры», ведь их количество резко увеличилось в Афгане. Ценность этого
трофея упала.
Вторая рота и КП батальона заняли широкое высокогорное плато. Туда и
сложили все, что нашли в ущелье. А разыскали за три дня немало! Около
сотни «РСов» (реактивных снарядов), станковый пулемет, несколько ящиков с
патронами, мины… Настроение было отличное: хорошие трофеи, потерь нет,
задача не тяжелая — ходить вокруг площадки и собирать, что найдем.
«Духов» не видно нигде. Одно плохо — паек закончился, но с этим обещали
помочь.
Ошуев вышел на связь и сообщил:
— Скоро прилетит Берендей с сухпаем, а вы вертушку заполните трофеями.
Борт не задерживайте, быстро сгрузить и также скоренько закинуть оружие.
Вертолетчикам за день нужно десятки точек нашей дивизии облететь.
Комбат оглядел трофеи и велел сложить в штабель.
— Сейчас сделаем снимок на память. Как-никак два года войны позади.
Отвоевался!
Шапкин намалевал зубной пастой на снарядах: «2 года! ДМБ 1987» — и
поставил их вертикально в ряд. Сбоку взгромоздили на постамент из
снарядных ящиков пулемет. Бойцы столпились, тесня друг друга и позируя.
— Ура!!! — заорали дружно дембеля, и комбат принялся щелкать затвором
фотоаппарата.
В небе тем временем кружила пара «крокодилов», сопровождавших и
прикрывавших грузовую вертушку с пайками. Одновременно с нашим
раскатистым «ура» за спиной раздался громкий хлопок. Мы оглянулись и с
ужасом увидели падающий «Ми-8». Из двигателей тянулся шлейф черного дыма.
Вертолет попытался спланировать, но ему это не удалось. Он исчез из виду,
и раздался взрыв. Мы подбежали к краю плато. Вертушка врезалась в самую
последнюю вершину холма, расположенного на горном хребте. К месту
катастрофы тянулась от нашей площадки и далее вниз к горной речушке узкая
тропка.
— Острогин! Бегом с людьми вниз, может, кого спасем! — приказал комбат и
начал докладывать командиру полка о происшествии.
— Василий Иванович! Спускаюсь с взводом! — крикнул я и помчался следом.
Начальство по связи орало, что на борту было четверо: три пилота и наш
новый начальник службы ГСМ. Этот худощавый очкарик в звании лейтенанта
недавно прибыл вместо застрелившегося Буреева. Куда его понесло в
вертолете?
Вниз к дымящимся обломкам отряд добрался за считанные минуты. К этому
ужасу не привыкнешь никогда, хотя вижу подобные катастрофы невпервые. Два
пилота лежали на камнях, на верхнем пятачке сопки. Они вылетели через
разбитый вдребезги лобовой фонарь. Одежда была изодрана в клочья, шлемы
треснули, лица залиты кровью. Оба не шевелились и не подавали признаков
жизни. Сероиван разрезал летные костюмы на груди, послушал биение сердца,
пощупал пульс.
— Мертвы. Мгновенно умерли от удара! — произнес он расстроенно.
— Вон еще один лежит возле горящего десантного отсека! — крикнул кто-то
из солдат.
Прапорщик подскочил к третьему найденному телу, которое с трудом оттащили
в сторону от пламени. Вид бортмеханика был ужасен. Разлившийся и
вспыхнувший керосин сильно опалил мертвого летчика.
— Нашли все три тела! — доложил Острогин по радиостанции комбату.
— Нет, не все! — ответил тот. — Должен быть где-то еще Васильев,
начальник ГСМ.
— Тут больше никого нет. Если только внутри поискать, но туда сейчас не
добраться. Пламя сильное, близко не подойти к вертолету!
Исковерканный остов пылал. Не горели только хвост, валявшийся метрах в
двадцати внизу, и винты, улетевшие немного дальше места падения. Вокруг
нас, вспыхивая, трещала сухая трава и колючки, а также картонные коробки
с пайками. Поиски затрудняли ежеминутные громкие хлопки в горящем чреве.
Это взрывались от перегрева консервные банки. Осколки тонкого металла
словно бритва, разрезали руку одного из солдат и распороли х/б другому.
— Нет! Я туда не ходок! — Отказался Острогин выполнить распоряжение
комбата. — Пусть вертолет перестанет гореть, завтра поищем. Других трупов
больше нет, но появятся среди нас, если сунемся поближе.
— Никуда не уходить! — приказал Василий Иванович. — Сейчас прилетит
вертушка с комиссией. Найдите «черные ящики», соберите оружие, тела
перенесите в безопасное место. Займите оборону и ждите. Огонь по всему
подозрительному.
К барражировавшим в небе «Ми-24» присоединилась еще одна пара. Они по
очереди сжигали ракетным огнем противоположный хребет, откуда был
произведен выстрел. Поздно! Свое дело «духи» сделали, теперь их
ищи-свищи.
К нам приблизился на большой скорости вертолет и, на мгновение зависнув,
приземлился. Из него выпрыгнули полковник и подполковник в пятнистой
форме. Следом в проем люка выпал капитан, с висящим на шее фотоаппаратом.
Некоторое время фотограф скреб по земле руками и ногами, но подняться так
и не сумел.
— Вася! Ну, е… мать! Я же тебе говорил, на кой… было пить этот крайний
стакан? Мало высосанного пол-литра водки? Нет, он еще хлопнул самогонки.
Свинья! Кто будет фотографировать? Я? — громко возмущался подполковник.
— С-с — спокойно! Я м-могу ф-ф-фотографировать даже во с-сне, не открывая
глаз! А тут, какие п-проблемы? Ну, ч-чуть перебрал. С-самую малость! —
проговорил, лежа под днищем и улыбаясь глупой, пьяной улыбкой,
фотограф. — Вы м-меня под руки держ-ж-ж-жите и п-поверните в нуж-ж-жном
н-а-а-аправлении!
— Вася! Ты совсем офонарел! Мы, два старших офицера, станем тащить твое
жалкое, бренное тело беспробудного пьяницы! — окончательно рассердился
подполковник и отошел в сторону.
Другой полковник молчал и задумчиво глядел на сложенные в ряд тела
вертолетчиков. Он закурил. Чистые холеные руки дрожали. Ему было явно не
по себе от этой ужасной картины катастрофы, от запаха паленого
человеческого мяса и пылающего керосина. Консервы тоже загорелись,
распространяя не менее тошнотворный запах.
— Откуда такая вонь? — поинтересовался подошедший к нам подполковник.
— Это картофельно-овощное рагу в банках. Наверное, уже протухло, когда
овощи на заводе консервировали. А нам их жрать пришлось бы. Первая
экспериментальная партия была вкусная, а теперь воняет помойкой, —
объяснил Афоня и сердито сплюнул в пыль: — Ну что, будем загружать?
— Нет-нет, — остановил Афоню подполковник. — Сейчас фотосъемку катастрофы
проведем, а потом эвакуируем разбившийся экипаж. Нужен общий план, вид
сбоку, бортовой номер. Вы четвертое тело нашли?
— Какое на хрен нашли! Если он внутри был, то там и сгорел, дотла.
— А если «бортач» к «духам» сбежал или они его захватили? — подозрительно
спросил инспектор-полковник.
— Какие «духи»? — с негодованием отверг я гнусное предположение подпола
. — Кто его мог украсть? И никуда никто не мог сбежать! Мы тут оказались
спустя пять минут после падения! Никаких следов. Если только он в воздухе
не выпрыгнул. Но борт падал с высоты трехсот метров, высоковато для
прыжков без парашюта. В ущелье тела нет. Мы осматривали дно оврага.
Никого. Значит, он внутри пожарища. Попробуй загляни в кабину — банки
взрываются шрапнелью.
— Что прикажете делать? Как докладывать? — нахмурился инспектор.
— Догорит вертушка, осмотрим. Возможно, что-то найдем. Не могут же
исчезнуть останки, — вздохнул Афоня.
— Хорошо, завтра сообщите, — согласился «летун». — Сейчас разыщите
«черные ящики». Они ярко-оранжевого цвета. И пусть солдаты подержат
нашего фотографа. — (Чудно! «Черный ящик», но оранжевый.)
Мы со Шкурдюком переглянулись и дружно покачали головами. У нас в пехоте
такого не случалось. На боевых — пьяными! Один совсем в хлам, двое других
крепко поддатые. Да и пилот с бортачом тоже что-то употребили. Ну, орлы!
И как с ними после этого летать?
Сергей распорядился, и два солдата подхватили под руки капитана. Тот
щелкнул пару кадров и заплетающимся языком велел сместиться чуть вперед.
Сделал еще пару снимков. Приказал перенести себя ближе. Затем снимки
справа, слева, снизу. Отставил фотоаппарат на вытянутой руке, навел на
свое лицо и сделал кадр на фоне пепелища. Остаток пленки истратил на
полковника у обломков вертолета. Погибших положили на плащ-палатки,
быстро погрузили в вертолет. Туда же бросили один найденный бортовой
самописец.
— Мужики, — обратился к нам бортмеханик. — Вам парашюты нужны?
— Наверное, нет! — пожал я плечами.
— Можно я их заберу с собой? — спросил летчик.
— Забирай конечно! — утвердительно кивнул Афоня Александров. — На хрен
они нам? Тяжелые, по горам тащить замучаешься.
— Вот и хорошо, — обрадовался лейтенант и подхватил оба парашюта. Третий,
подгоревший, он бросил в огонь.
— А зачем тебе парашюты? — удивился Шкурдюк. — У вас ведь этого добра
полно?
— Эти — спишут. Они уже ничьи. На водку махнем. Афганцы парашютный шелк
хорошо берут. Другой, к потолку раскрытым с куполом прибью. Красиво. Ну,
спасибо, ребята!
Вертолет улетел, оставив нас на голодный желудок томиться в ожидании,
когда потухнет пожарище.
На весь следующий день у меня был один сухарь, пачка галет и микробаночка
паштета. Пришлось, перебивая аппетит, «обжираться сытным, наваристым»
чаем. Чай аж трех видов: горячий, очень горячий и чай обжигающий.
Утром разведчики на соседнем склоне нашли использованную упаковку от
английского «Блоупайпа.» Судя по внешнему виду, труба-трубой. А вот —
бац! — выстрел из нее и нет вертолета с экипажем!
Солдаты из третьей роты на следующий день, проходя мимо продолжавшего
тлеть дюралюминия, порылись в углях. Бойцы нашли в пепелище оплавленный
ствол автомата, принадлежавший исчезнувшему тыловику. От него самого даже
металлической оправы очков не осталось. Горстка пепла.
Вопрос о похищении или пропаже офицера был снят. Этого ствола оказалось
достаточно для подтверждения факта смерти. Почему же в вертушке очутился
не Берендей, как сообщили вначале, а совсем другой? Когда Сашка подошел к
перегруженному борту, и пилот увидал нашего толстяка, он наотрез
отказался с ним лететь.
— Лишний вес! Дайте сопровождающего полегче.
К вертолету подошел Соловей, практически такой же по габаритам.
— Вы что, издеваетесь? — воскликнул летчик.
— Пусть возьмут меня! — вызвался худощавый Васильев, не летавший ни разу
