добавлением аскорбиновой кислоты.
— С таким меню ноги протянешь. Хорошо, что казанок плова навернули, не то
опух бы с голодухи! — возмутился Афоня.
— А мне, отцу-командиру, принес? Нет?! Подчистую стрескал? Вот прорва!
Наказываю тебя ночным дежурством! Замполита, сам понимаешь, не могу. Не
подчинен он мне! — иронично произнес Острогин. — Ладно, раз внизу есть
еда, завтра пойду я со спецминерами ставить «охоту». Моя очередь
наслаждаться пловом. — Пока нас не было, возле нашего лагеря днем
разместилась рота саперов.
«Охота» — это группа мин, ставящаяся компактно, в нескольких местах.
Человек, попавший в район минирования, живым оттуда никогда уже не
выйдет. Мина, точнее ее датчики, установлены и рассчитаны на частоту
человеческих шагов. Ишак пройдет и, возможно, уцелеет, а на шаги
взрослого человека она сработает. Первая мина включит вторую, а взорвется
третья или даже четвертая. Тот, кто поспешит на помощь, подорвется совсем
в другом месте, не дойдя до жертвы. И так будет продолжаться, пока
последний «сюрприз» не бабахнет.
На следующий день, перед выходом из кишлака, лейтенант Дибажа отыскал
головку наведения «Стингера». Ого! Успех! Впервые находим такую вещицу.
На прощание «кроты» заминировали тропы и обочины дорог по всей округе.
Ну, что ж, если кто придет за ракетой, обратно уже не выйдет. Удачи вам,
«духи», в этом безнадежном деле.
Возвращение обратно сразу не заладилось. Ночь напролет опять шел ливень.
Под утро этот небесный водопад вроде утих, и нам даже удалось посуху
собрать вещи. Но стоило сдвинуться с места, как капли вновь забарабанили
по нашим телам. Мой горный костюм какое-то время сдерживал напор воды, но
спустя полчаса одежда все же намокла. Внутри обуви мерзко хлюпала вода, и
кости пронзительно ныли от сырости. Струйки текли по спине к пояснице, а
далее по ногам. Бр-р-р… Отвратительные ощущения. Переобуваешься на
коротком привале, выжимаешь носки и снова чвакаешь по грязи промокшими
ногами. Так и до ревматизма недалеко. Радикулит наверняка многим из нас
обеспечен к возвращению домой. В этой сплошной дождевой облачности
авиация не летала, артиллерия не стреляла. И только пехотинцы шагали,
временами ползли на четвереньках по липкой глине или скатывались вниз на
спине, перепачканные грязью.
Вторая рота уходила последней, прикрывая «кротов». Ребята оставили врагу
принесенные в горы мины, устроив ловушки на тропах, и теперь шагали
бодро, с чувством выполненного долга.
— Через час будем выжимать мокрую одежду и сушиться на легком ветру, —
радостно прокричал Острогин, забравшись на последнюю вершину, за которой
начинался спуск к дороге.
— А некоторые, вроде меня, лягут в «санитарке» и будут дремать! — ехидно
улыбнулся я.
— Счастливчик! А мне придется подставлять мокрую морду холодному,
пыльному ветру, — вздохнул Серж.
— Каждому — свое. Подрастешь, станешь замом по тылу или начальником
штаба, и будешь дрыхнуть в «кунге». Все впереди. Повоюешь еще
годик-другой… — нагло рассмеялся я.
— Что ты сказал? Годик?! Другой?! — взвизгнул Острогин под раскатистое
ржание Афони. — Да я сегодня в горах, дай бог, в последний или в
предпоследний раз! Домой! Навоевались. Я заржавел под сегодняшним дождем.
Мой сменщик отпуск, наверное, отгулял и уже чемоданы упаковывает! Он надо
мной издевается! Молчи, «зеленый»! Мне остался месяц, а тебе три!
Афоня ничего не говорил, он раскатисто смеялся. Ему до замены осталась
уйма времени, чтобы не вернуться обратно домой.
Внизу кто-то громко вскрикнул.
— Эй, саперы! Что случилось? — окликнул их Острогин.
— Что-то с ногой у нашего замполита, — ответил сержант. — Кажется, майор
сломал ногу!
Сергей отправил к ним медика для оказания первой помощи. Через пятнадцать
минут санинструктор вернулся и подтвердил: нога сломана.
— Открытый перелом! Наложили шину, перевязали, сделали носилки. Сейчас
понесут вниз.
— Чертовы замполиты! — выругался Афоня. — Недотепа! Ходить ногами не
может, чего в горы поперся!
— За орденом! — хохотнул старлей-сапер, сидящий рядом с нами. — За год в
первый раз отправился на войну. Он только в гарнизоне мастер поучать и
призывать к сознательности. А в горы и «зеленку» не заманишь показать
личный пример.
— Но-но! Попрошу без обобщений и грубости! — возмутился я, обидевшись. —
Почти два года по рейдам шарахаюсь!
Сапер виновато посмотрел на меня и выдавил из себя:
— Ну, замполит роты, это само собой. Куда же рота без него? Я замполита
батальона имею в виду.
— Вот-вот, меня в виду и имеешь. Я замполит батальона! Но по горам и
кишлакам брожу вместе с пехотой.
Старлей смутился, почесал затылок, а мы рассмеялись. Сапер хмыкнул и
произнес, переходя на «вы»:
— Вам, наверное, делать не хрен. Сидели бы в ленинской комнате да плакаты
рисовали. Может, походная жизнь нравится? Хобби? Иначе, понять не могу…
Я и сам себя не разумею. Дожил, дослужился до замкомбата, а сачковать,
как мои предшественники, не получается. Почему? Черт знает...
Благодаря «сломавшемуся» майору вторая рота ползла очень медленно и в
результате попала под минометный обстрел «духов». Откуда они взялись? Как
из-под земли. И расставленная «охота» не остановила, не подорвались они
почему-то. Хотя все верно. Эти мины рассчитаны на настоящих людей, а не
на стадо оголтелых религиозных фанатиков. Бараны!
Вот так мы и выбирались. Сверху лил дождь, а вокруг сыпались мины.
Несколько раз, подскользнувшись, я упал на склоне и проехался на заднице
по размокшей глине. Рядом также подскальзывались и падали солдаты. Мимо
нас по ложбинам текли ручьи, потом они соединялись внизу в мощные потоки.
Пересохшее русло речушки, по которому батальон неделю назад шел к горам,
теперь превратилось в бурную стремнину с крупными валунами. В ней плыли
коряги, деревья, вымытые из почвы вместе с корнями, и различный мусор. И
через этот поток нужно было как-то переправиться.
Вот это да! Ну и занятная ситуация! Почти два года жариться на солнце,
чтобы перед заменой утонуть в этой грязной жиже? Парадокс!
Рота побрела вдоль русла в надежде на какой-нибудь брод, а время шло. Мы
оказались отрезанными от своих. Лишь бы «духи» не стали расстреливать нас
с господствующих вершин. Выручили появившиеся на горизонте БМП. Это
Вересков примчался на броне, чтоб ускорить возвращение родной
затерявшейся пехоты. Техника группировки уже уходила отсюда. Только мы и
саперы со своим «сломавшимся» майором задержались.
Броня — хорошо, лучше, чем еще восемь километров топать пешком
нагруженными, словно промокшие вьючные животные.
Однажды вечером, после возвращения на «базу», куда-то запропастился
Кирпич. На построении его не оказалось. Поиски ни к чему не привели.
Мишка бесследно исчез. Комбат был зол до чертиков. Чапая постоянно ругали
за этого старшего лейтенанта, а он его не мог наказать, потому что через
месяц предстояло ехать служить в ту армию, которой командовал папа этого
разгильдяя. Подорожник скрежетал зубами, теребил усы и матерился, получив
очередной выговор. Утром на нас с Иванычем опять орало начальство.
С подъёма Ошуев отправился проверять несение службы нарядом по полку.
После его тяжелейшего ранения народ думал, что Султан Рустамович
успокоится, перестанет «рексовать» и терроризировать нас. Но нет, не
тут-то было! Начальник штаба стал, наоборот, злее и яростней. Всему
виной, говорят, было то, что его долго мурыжили с наградой по ранению. В
конце концов, вместо «Красного Знамени» дали «Красную Звезду», которая по
статусу гораздо ниже. Вроде бы, кто-то наверху решил: слишком много
наград на троих братьев. Десяток орденов! (Оба брата Султана Рустамовича
отслужили в нашей дивизии и тоже были при наградах.) Того, кто так
думает, самого бы в «зеленку» на неделю.
Так вот, подполковник подошел к КПП, проверил дежурного, залез к
пулеметчику, осмотрел капонир и оттуда увидел мчащийся к полку в
предрассветных лучах «уазик». Машина притормозила у ворот. Из нее
выбрался разыскиваемый взводный и нетвердой походкой направился в полк.
Герой выскочил навстречу и схватил за рукав Кирпича.
— Товарищ старший лейтенант! Вы где были? Кто разрешил покинуть гарнизон?
Михаил громко икнул и, взглянув на начальство сверху вниз мутными
глазами, ответил:
— Пьянствовал, товарищ полковник. Ночью пил с генералом Хрековым. Можете
позвонить и уточнить!
Ошуев подпрыгнул на месте, заскрежетал зубами и буквально пролаял:
— Пять суток ареста! Шагом марш на гауптвахту!
— Есть, пяток суток ареста! — усмехнулся Мишка и бодрым строевым шагом
промаршировал к казарме. Он молодцевато отдавал воинскую честь встречным
офицерам, несказанно удивляя этим и вызывая смех.
Сразу до гауптвахты Кирпич, конечно же, не дошел. За поясным ремнем у
него были засунуты две бутылки водки. С ними Кирпич пришел в роту и
предложил выпить ротному Коршунову. Для компании вызвали к себе Хмурцева
и Мандресова. Двух флаконов оказалось недостаточно, и дозу повторили.
Ошуев позвонил в караульное помещение и, узнав, что Кирпичевский не
прибыл, отправился за ним в роту лично. В каптерке туманной пеленой стоял
дым от сигарет, и на всю катушку гремел магнитофон. Пьяные офицеры
начальника уже не узнавали.
Рассвирепевший Султан Рустамович вызвал комбата и меня. Общими усилиями
удалось препроводить развеселый коллектив на отдых — трезветь в камере.
Следующим утром генерал Хреков позвонил начальнику штаба полка и
поинтересовался самочувствием Кирпича. То, что он сидит на гауптвахте,
Ошуев благоразумно сообщать не стал, отрапортовав:
— Со старшим лейтенантом полный порядок.
— Ну и ладно. Дайте мальчику отдохнуть. Он вчера немного перебрал, пусть
расслабится после боевых. Вы, знаю, несмотря на мой запрет, начали
вытаскивать его на боевые действия! — выразил неудовольствие генерал.
— Он сам попросился, товарищ генерал! Его взял в горы под свою
ответственность командир батальона Подорожник.
— Ну, ладно. Раз сам просится в рейд, бог с ним. Не маленький. Но
поберегите парня. Сколько раз он был на боевых?
— Два рейда! — ответил Ошуев.
— Хм-хм. Две рейдовые операции.… Не кажется ли, что пора Кирпичевского к
ордену представить? Парень-то — орел! Пусть позвонит мне вечерком!
— Подумаем о награде, товарищ генерал! — буквально проскрежетал в трубку
возмущенный начальник штаба и по окончании разговора вдребезги разбил
телефонный аппарат о стену.
Ошуев распорядился выпустить с гауптвахты Кирпичевского, а остальных
оставить.
Чухвастов пришел в караулку выпустить на волю дебошира. Володя в ужасе
обнаружил, что в камере сабантуй продолжается с новой силой. Водка,
закуска, сигареты. Для полного набора удовольствий не хватало только
женщин. Начальник караула, молодой взводный, ничего, конечно, поделать не
мог.
— Лейтенант Дибажа! В чем дело? — воскликнул Чухвастов. — Почему пьянка в
камере?
— А вы ее сами попробуйте прекратить, товарищ капитан. Может, вас
послушают.
Растерявшись, Чухвастов задумчиво почесал переносицу. Вступать в схватку
с этими обалдуями ему совершенно не хотелось.
— Ну, ладно, допьют, что есть — и баста! Больше ничего им не носить.
Пусть спят. — Приоткрыв дверь, Чухвастов крикнул в глубину камеры,
пытаясь разглядеть в клубах дыма того, к кому обращался: — Кирпичевский!
На выход! Быстрее освобождай помещение.
— Куда меня? — посмотрел на него осоловелыми глазами Кирпич. — Зачем?
— Свободен! Приказ Ошуева. Иди, отсыпайся к себе в комнату.
— Почему меня одного? — удивился взводный.
— Потому что велено выпустить только тебя, — вздохнул Чухвастов.
— Я не предатель! Нет! Один не выйду! Без братанов отсюда шагу не сделаю.
Мишка вернулся обратно в камеру и громко крикнул:
