ошалевшим батальоном! — встретил меня Чухвастов радостным воплем.
— Почему бороться? — удивился я.
— Комбат в превентивном загуле. Просыхает на пару дней и вновь в запой.
Скачет на своей Наташке каждую ночь, как на ездовой кобыле. И откуда
здоровье? Так много пить и так много трахаться? Думаю, через пару недель
у Чапая остановится «мотор». Он стареет на глазах. Сдает. С тех пор как
по башке шандарахнуло камнем, Василий Иванович изменился. Это уже не тот
«железный» Подорожник. Вместе с ним рушится батальон. Комбат всегда был
словно фундамент. Просел фундамент — и треснул дом. К нам с застав
сплавили пять пьяниц-забулдыг. Пьют они, гады, по-черному!
— А почему ты один борешься?
— Потому что даже помощника у меня нет. Как официально назначили две
недели назад начальником штаба, так до сей поры, заместителя и не дали.
Васю Котикова после двух рейдов забрали в дивизию, в оперативный отдел.
Взамен пока тоже никого. Зам по тылу сбежал в госпиталь...
— Заболел? — встревожился я.
— Если бы. Да и что ему, толстокожему, будет, сквозь слой сала ни одна
бактерия не пробьется. Он теперь зам по тылу «инфекционки».
— А зампотех?
— Вересков в автопарке пишет стихи, а когда возвращается, то до глубокой
ночи гитара и романсы. Надоел! В карты играть мешает. У нас тут такая
замечательная компания подобралась. Дежурный по ЦБУ, командир
артдивизиона и зампотех танкистов Штрейгер.
— Ты еще не в долгах? — спросил я.
— Обижаешь! В долгах Штрейгер. Начхим пробовал войти в коллектив,
проигрался и сбежал. Трус! Не хочешь ты с нами поиграть?
— Нет. Мне не везет в карты. Лучше скажи, не слышно, где моя «Золотая
Звезда»?
— Нет. Разговоры ходят, что дело на «мази», документы в Москве. Но
официально — пока тишина. Кроме тебя сегодня кто-то еще вернулся?
— Мандресов и целая толпа взводных, — усмехнулся я, вспомнив приключения
в Ташкенте — пивной ресторан, пересылку, недоразумение с вылетом из
Союза.
— Вот и прекрасно. Теперь ротные на месте. Есть с кого спрашивать.
Осталось только дождаться того, кто будет это делать — командовать
ротными. Завтра должен приехать Петя Метлюк. Назначен замом. Был
командиром шестой роты. Говорят, очень жесткий мужик. Может быть, он
удержит батальон, а не то быть большой беде.
Я вошел в комнату. Комбат оглядел меня мутным взглядом, похлопал по плечу
и тот час ушел развлекаться к бабам. Вот и вся «теплая» встреча. Отдых
завершен, наступили боевые будни.
Через неделю объявили грандиозный строевой смотр, который должен
проводить командир дивизии. Какая досада! А как же быть с удостоверением
личности? У меня, кроме партбилета, никаких документов. Паспорт сдан по
приезду в строевую часть. Ну, да ладно, может, ко мне не подойдет
Баринов, не проверит.
Не пронесло. Комдив начал осмотр с батальона, а начальник политотдела
отправился проконтролировать управление полка. Баринов придирчиво
проверял записи в удостоверениях личности. Осмотрел даже штампы об уплате
партвзносов у Чухвастова и затем подошел ко мне.
— Заместитель командира батальона по политической части, старший
лейтенант Ростовцев. Жалоб и заявлений не имею! — доложил я.
— Ага, здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Давненько что-то я вас не
видел. Как дела?
— Отлично! Ездил в санаторий.
— Отдохнул? Молодец! А где удостоверение личности, почему суешь мне
только партбилет? — удивился полковник.
— Утрачен, товарищ полковник! Сгорел в Панджшере.
— О, как! Плохо, непорядок! А почему новый не получил? Рапорт написал?
— Никак нет! Был в отпуске. Не успел. Сегодня напишу.
— Командир полка, иди сюда. Бегом! Право слово, чудаки-люди! Ты посмотри,
что делается! Ростовцеву не сегодня-завтра в Москву ехать, Героя
получать, а у него нет документов! Как он попадет на прием в Кремль? Вы
что законченные идиоты? Издеваетесь?
— Но он никому не сказал об этом. Ты почему промолчал? — воскликнул новый
командир полка Головлев. Он только второй месяц был к нам назначен, вырос
из начальника штаба полка. Подполковник вырвался из Панджшера и
наслаждался Кабулом.
— Уезжал в отпуск, опаздывал, решил, что документы восстановлю по
возвращению. Но я спрашивал у «строевика», он ответил: бланков нет.
Обещал выписать справку вместо удостоверения.
— Что в полку нет чистых бланков удостоверений офицеров? — удивился
комдив.
— Так точно, нет, — подтвердил Головлев.
— Командир, запомни! Что б я больше к этой теме не возвращался. Добыть
удостоверение. Хоть в армии, хоть в дивизии, хоть в округе, — продолжал
возмущаться Барин. — Вы позорите дивизию на все Советские Вооруженные
Силы! В Кремль по справке! Он что у нас «зэк»? Ну, чудаки-человеки!
Исполнить и доложить. Немедля!
Штабные бледнели, краснели, потели, комдив вновь переключился на меня.
— Ростовцев, каково настроение, как моральная обстановка в батальоне?
— Хуже некуда, товарищ полковник, — брякнул я и нахмурился.
— Не понял? В чем дело? Дома что-нибудь случилось? — закидал меня
вопросами полковник.
— Вы же спросили про батальон, о нем и докладываю. Послезавтра в рейд, а
нас превратили в отстойник, сплавили из других частей наркоманов и
алкоголиков. Еще приписали несколько «мертвых душ», из госпиталей не
появляющихся. Назначили их командирами взводов. Замкомбата нет, зама по
тылу нет, ЗНШ нет, командира разведвзвода нет, замполитов в ротах нет,
старшин рот некомплект…
— Стой, стой. Несешь какой-то бред! В отпуске переутомился, что ли? По
твоим словам, замполит, батальон не боеготовен. Это что действительно
так? — начал кипятиться полковник, глядя то на меня, то на Головлева. —
Командир полка! Почему молчите? Им в рейд на днях, а по докладу замполита
сложилась удручающая обстановка!
— Товарищ полковник! — стал давать пояснения в ответ на мою гневную речь
командир полка. — Поступил приказ усилить заставы на дороге. Вы же сами
сказали, что рейдов больше не будет и боевые действия прекращаем. Конец
войне!
— Какое на хрен прекращаем! Конец, говоришь… Отпустите свой конец, за
который держитесь и вернитесь к реальности! Подполковник, вы знаете, что
в Гардезе потрепали батальон? У десантников погибли два командира роты.
Двое в один день! Как же было организовано управление боем, если ротные
погибли? Представляете, какая тяжелейшая ситуация была? Вот и принято
новое решение: в связи с участившимися нападениями на посты и гарнизоны
возобновить активные боевые действия. На месяц намечено не менее трех
операций. Учтите! Езжайте на пересыльный пункт, набирайте лейтенантов.
Укомплектовать все должности. Разрешаю выдвигать на вышестоящие должности
отличившихся. Приказываю: готовиться к активным боям! А где комбат? —
спросил полковник.
— Подорожник болен. В санчасти лежит, — замялся командир полка.
— До такой степени плохо себя чувствует, что на ноги не подняться? —
изумился Баринов. — А кто батальон поведет в горы?
Полковые начальники замялись и, смущенные, пожимали плечами.
— Так-так. Понятно! Начался синдром заменщика. Вернуть в строй!
Обязательно вернуть! Ему замена когда, замполит?
— В апреле, — доложил я. — В начале апреля.
— Ого! Еще два месяца! Служить и служить! Ко мне на беседу его. Срочно!
Доставить хоть на носилках, — распорядился Баринов. — Никакого
разгильдяйства не допущу! Я ему усище-то накручу! Ишь хитрющий хохол!
Подорожник действительно решил закончить воевать и велел Чухвастову
управлять батальонным хозяйством. Не получилось...
Комбат лежал на кровати и выл. Вой прерывался громким матом.
— Василий Иванович, что случилось? — испугался я.
— Суки! Твари! Поубиваю всех! Ты представляешь, что они наделали?
Загубили меня!
— Да бросьте, Василий Иванович, только два месяца осталось. Ничего
страшного не случится! — успокаивал я комбата. — Командир дивизии особо и
не орал.
— Да на хрен мне твой комдив. Ты разве не видишь, что со мной эти заразы
сделали? Ослеп совсем!
Я всмотрелся в лицо Подорожника, ничего не понимая и не замечая,
продолжая думать о своих делах и проблемах.
— Ну, что? Не видишь? Ничего не изменилось? — повторил вопрос Подорожник.
Я отбросил посторонние мысли, сосредоточил взгляд на лице Иваныча и
прыснул от смеха, догадавшись в чем дело. Черт побери! Один его ус был
аккуратно подстрижен, а второй укорочен больше чем на половину.
— Вот так всегда! Тебе наплевать на комбата! Смеешься, издеваешься.
Выходит, ты не правая рука, а «левый» замполит! Ну, что смешного?
Поругался вчера с этой заразой — «стюардессой», а она затаила злобу. Я
хотел расстаться по-хорошему, пришел в гости. Выпил и случайно у нее
заснул. И ведь чувствую, что-то со мной делают, а глаза открыть не могу.
Сквозь сон слышу смех, и вроде как меня по лицу гладят. Оказалось, эта
змея подколодная обкромсала один ус наполовину. И что теперь? Как быть?
Придется укоротить и левый ус. Вот довела меня служба в Афгане. Сюда
приехал, помнишь, я тебе рассказывал, какие роскошные были усы?
Семнадцать сантиметров! А теперь что остается? Обрубок над губой.
Кастрировали, можно сказать.
— И что вы Наташке сказали?
— Я как себя в зеркале увидел, чуть ее не задушил. Схватил за горло, а
она отбивается, царапается! Хотел в глаз дать, но одумался, отпустил.
Все-таки женщина. Магнитофон «Soni», что ей подарил, об стенку разбил и
ушел. Дьявол! Еще два месяца служить! Как выйти к батальону без усов?
Может, до замены отрастут?
— Конечно, Василий Иванович! До апреля все будет нормально. Усы вырастут,
а Наташкина «шарманка» не восстановится. Она еще десять раз пожалеет, что
напакостила.
— Берендею надо не забыть сказать, чтоб ничего больше из продуктов ей не
давал. Ни картошки, ни тушенки, ни крупы. А то она за моей широкой спиной
как сыр в масле каталась. Теперь пусть язву желудка приобретает. У-у-у!
Кляча худая!
Мне было смешно, но я старался изо всех сил не прыснуть. Зачем злить
комбата и обижать? Только выйдя из модуля, я расхохотался, дав волю
чувствам.
— Никифор, ты чего? — удивился возвратившийся из автопарка Вересков. —
Чокнулся?
— Миша! Ни о чем не спрашивай. Это надо видеть. Зайди к комбату
переговорить о чем-нибудь. Но не засмейся и ему не ляпни, что я стоял тут
и ржал. Посмотришь — и сразу поймешь.
Вечером я доложил офицерам о встрече в Ташкенте с женой Сбитнева и
зачитал письмо, в котором она благодарила за деньги, собранные для ее
дочери офицерами батальона.
— Никифор Никифорыч! А почему в письме говорится о сумме двести пятьдесят
чеков? Денчик передал пятьсот! — удивился Марабу.
— Вот поэтому я и попросил, чтоб она написала нам письмецо.
— И что из этого следует? — уточнил Шкурдюк.
— А то, что она не получила половину суммы, которую мы собрали вдове и
дочери, — ответил я.
Мужики переглянулись и посмотрели на прапорщика Денчика. Старшина роты
сидел и хлопал глазами. Он не ожидал такого поворота дела. Откуда
прапорюга мог знать, что я еще два месяца назад получил первое письмо, в
котором она искренне благодарила за деньги. Мы с комбатом какое-то время
сомневались, думали, может, Лена ошиблась в сумме. Но когда я с ней
поговорил и вскользь уточнил сумму, последние сомнения отпали.
Совершилась чудовищная подлость! Я передал ей оставшиеся собранные
пятьсот чеков и попросил написать ребятам письмо. В нем вдова еще раз
поблагодарила батальон за заботу, рассказала, как растет Вовкина
дочурка...
— Ты что, крыса? Подонок, убью! — вскочил Мандресов из-за стола и
набросился на Денчика.
Комбат схватил его за руку, усадил на место и высказался:
— Этого подлеца мы отдадим на суд чести прапорщиков. И отныне его место
не в каптерке, а на боевых действиях. И чтоб не на броне оставался, а в
