пятнадцать. А когда с полной выкладкой переходы совершаем по
двадцать-тридцать километров — это просто кошмар! Сдюжишь?
Замкомбата развел руками и ответил:
— Буду стараться. Служить никогда не отказывался!
— Ну, что ж, принимайте дела! — вздохнул Подорожник и вышел из кабинета.
— Будем знакомиться? — предложил Котиков, когда за комбатом затворилась
дверь.
— Будем! Никифор! — ответил я и протянул ладонь.
— А по отчеству?
— Да так же, как и по имени, — ухмыльнулся я.
— Как чудненько. Какое старинное и замечательное старорусское имя!
Главное — не перепутать с Никодимом, Никитой или Нестором. И как вам тут,
в этой стране? Тяжело?
— Привык… Я сюда из Туркмении приехал, там так же хреново. Поэтому
предварительная адаптация уже была. А вам как?
— Ужас! Третий день плавлюсь, словно масло. Сало по заднице по ногам в
ботинки стекает. Килограмма на четыре похудел. Штаны на ремне болтаются.
Вот-вот свалятся.
Я с сомнением осмотрел Котикова. Процесс похудания пока что был не
заметен. А майор начал дальнейшие расспросы: кто командир полка, кто
командует дивизией. Я отвечал, перечисляя также фамилии начальников
штабов, политработников. Когда дошел до фамилии Баринов, Васильич
встрепенулся и оживился.
— Баринов?! Вот это да! «Отец родной!» Я с ним иду по жизни, как нитка за
иголочкой! Это как бы мой наставник! Я был курсантом, а Михалыч ротным. В
Германии я служил взводным, а он туда прибыл командиром полка. Теперь
встречаемся в третий раз. Надо же! Вот будет встреча! Знать такая моя
судьба, служить с ним вечно!
— Василь Васильич! Может, вам к нему обратиться и сменить место службы.
Пусть подыщут что-нибудь поспокойнее. По знакомству.
— Неудобно. Сам напрашиваться не буду. А что это вы, молодой человек,
меня выдавливаете из коллектива, который так расхваливаете?
— Извините, Василь Васильич, но будет чертовски тяжело! Я вам искренне
сочувствую. Это предложение я сделал из лучших, гуманных побуждений.
— Вот и ладно. Больше не опекайте меня. Пойдем лучше чего-нибудь
перекусим. Жиры тают, энергия иссякает. Есть хочу ужасно!
— Пойдем сейчас в нашей комнате попьем чайку, а через час отправимся
обедать. Заодно место ночлега и койку покажу, вещички помогу перенести.
Мы взяли два чемодана и зашагали в модуль.
В этот день в полк приехал Барин и Севостьянов. Как обычно в начале
разнос, крик, шум, а потом раздача подарков. Командир дивизии объявил об
издании приказа № 45 «О поощрении особо отличившихся командиров в деле
укрепления воинской дисциплины».
— Товарищи! Мы будем награждать не только отличившихся на боевых
действиях! Но и за вклад в крепкую дисциплину! Лучшим полком дивизии
признан артиллерийский полк, лучшим батальоном — первый батальон вашего
полка! Приказываю представить к орденам комбата, начальника штаба,
заместителей по политчасти батальона и первой роты, командиров и старшин
рот, командира взвода АГС и командира лучшего линейного взвода! — Офицеры
хмыкнули, переглянулись, похлопали в ладоши и на этом разошлись.
— Что-то новое в нашей жизни! За боевые действия не награждать, а за
«обсеренные бондюры», нарисованные мухоморы на канализационных люках,
истребленных «мухам по столбам» — ордена и медали! — восхитился Афоня,
выходя из клуба.
— А ты, Александров, об орденах забудь! Кто вчера хулиганил пьяный? Кто
обидел заместителя командира дивизии? — взъярился комбат.
— Это еще надо подумать, кто кого обидел! — воскликнул Александров,
потирая шишку на лбу и сияя большим лиловым синяком под глазом.
— Так расскажи народу, как было дело. Хочу послушать твою интерпретацию
случившегося, — сказал Подорожник. — Одну версию я сегодня утром слышал,
стоя на ковре у высокого начальства. Полковник Рузских топал ногами и
орал, что я распустил лейтенантов! Рассказывай!
— А ничего особенного не произошло! Посидели, выпили. Пописать
захотелось. Я вышел, облегчился, возвращаюсь, никого не трогаю, иду к
себе обратно тихонечко. Тороплюсь, чтобы очередной тост не пропустить. А
мне дорогу какой-то маленький «пенек-шпендик» загородил. Идет солидно,
важно! Ну, я его легонько за воротник бушлата приподнял и сказал:
«Мелюзга, под ногами не мешайся, проход не загораживай!» Я думал, это
прапор какой-то... Он как заорет! Оборачивается и… (о, боже!). Я вижу —
это Рузских! Полковник подпрыгнул и ка-а-ак врезал мне кулаком в лоб.
Искры из глаз. Я шагнул назад, а он подскочил, снова подпрыгнул и — бац!
Мне в глаз! Пришлось ретироваться и спасаться бегством. Не убивать же
полковника. Гад! Маленький, а противный. Понимает, что я большого роста,
не достать. Начал скакать передо мной, как попрыгунчик. Еще дуболобом и
дебоширом обозвал! Нахал...
— Правильно! Все маленькие — говнистые! — поддержал приятеля такой же
верзила Волчук. — Это у них комплекс «неполноценности».
— Хорош комплекс! — улыбнулся я. — Замкомдива. А вы говорите
неполноценность!
Из клуба вышли дивизионные начальники, и мы встали по стойке смирно.
— О! Василий! Ты откуда взялся? — спросил, искренне удивившись, Баринов,
останавливаясь возле Котикова.
— Вот, прибыл для исполнения интернационального долга! — ответил,
смущаясь, наш майор.
— Вася! На какую должность приехал?
— Замкомбата. Первый батальон.
— Ты охренел? — оторопел комдив. — Старый черт! В горы с твоей
комплекцией! С твоим здоровьем? Ты не мальчик, поди, в войну играть!
— А я что? Я ничего! Служить так служить! — тяжело вздохнул майор, сняв
запотевшие очки.
— Нет, Вася! Они тебя заездят! Знаю я этот первый батальон! Нагрузят так,
что надорвешься. Погонят в горы, в «зеленку». А сердечко твое и не
выдержит. Правду я говорю, Подорожник?
— Никак нет! Будет, как мы все! — ответил комбат.
— Вот-вот! Что я говорил? Загоняют! Ну, да ладно. Месяц-другой и я тебя в
штаб дивизии заберу, в оперативный отдел. Будешь их сам уму-разуму учить!
Отыграешься!
Комдив похлопал Котикова по плечу и продолжил шествие по полку. Холеный,
значительный, статный и почти величественный. Не человек — а живой
монумент!
...Черт, опять останемся без замкомбата!
* * *
…Недели через две очередное совещание по дисциплине в Баграме у
начальника политотдела завершилось бенефисом Барина.
Он ворвался в зал заседаний, словно разбушевавшаяся стихия.
— Товарищи офицеры! Политработники! — простер он к нам свои руки в
картинной позе. — Пора всерьез заняться дисциплиной! Все должны
перестроиться в свете требований партии! Посмотрите, какую заботу мы
проявляем о вас, наших первых помощниках в батальонах! Ни на минуту не
забываем о тех, кто лучше других работает по претворению в жизнь директив
Министра Обороны и начальника Главного Политического Управления. Мною
издан приказ № 45 «О поощрении лучших офицеров в деле укрепления воинской
дисциплины». Вот сидит Ростовцев — замполит первого батальона, он
подтвердит, что слова командования не расходятся с делами! Правильно?
Я встал, почесал затылок и спросил:
— Что я должен подтвердить?
— Товарищ старший лейтенант! Офицерам оформили наградные согласно
приказу?
— Никак нет. Никто не представлен!
— Хм... Как это никто? Подполковник Подорожник!
— Его представили к «Звезде» по ранению, вместо «Красного Знамени»…
— А вас лично?
— Меня к Герою за Панджшер. И все.
— Нет, это само собой, но еще и «Красная Звезда» за дисциплину.
— Не представлен…
— Хм! Аркадий Михайлович! Запишите и уточните.
Начпо что-то записал в блокнот. При этом он улыбнулся сидящим в зале
классической улыбкой подхалима.
— Далее по списку: начальник штаба! — прочел командир дивизии.
— Представлен к ордену по ранению. — откликнулся я.
— Сбитнев и Арамов!
— Погибли, представлены к орденам — посмертно.
— Мандресов, командир взвода АГС!
— Мы ему послали за операцию по выводу войск на медаль.
— А начальник разведки Пыж?
— По ранению к «Звезде».
— А старшина первой роты?
— За спасение замполита батальона, то есть меня, к ордену. Но в штабе
дивизии вернули и разрешили оформить медаль. Резолюция — «малый срок
службы в Афгане», — усмехнулся я.
— Безобразие! Это черт знает что! Либо вы, товарищ старший лейтенант, не
владеете обстановкой, либо я не командую дивизией! Не может быть такого
саботажа! Мы с вами, Аркадий Михайлович, на совещаниях трещим об этом
приказе, а меня тыкают носом, что ничего не сделано! Разобраться!
Привести приказ в соответствие и оформить офицерам награды! Я вам лично
на это указываю и требую контроля за исполнением. А если Ростовцев нас
вводит в заблуждение, то его наказать! Примерно наказать! — Баринов
чеканными шагами вышел из зала и напоследок громко хлопнул дверью.
Да! Испортил я такое эффектное, отрежиссированное выступление комдива.
Глава 13. Билет на войну за свой счет
Потери за последние месяцы вывели из равновесия не только меня. Моральное
состояние офицеров и прапорщиков было крайне подавленное. Погибли два
командира роты! Ранены два комбата, начальники штабов полка и батальонов
(один впоследствии скончался). Ранен замполит роты, два взводных,
командир батареи. Убитых солдат набралось больше двух десятков! Как будто
какой-то злой рок обрушился на наши бедные головы.
По возвращению в гарнизон полк запил. Пьянка прерывалась только на
построения и боевую учебу. Но занятия в основном проводили молодые
офицеры. Командир полка перешел в другую дивизию на повышение, начальник
штаба лежал в госпитале. Оба замполита не просыхали. Командование взял на
себя Губин. Но его активности не хватало. Везде он успеть не мог, да и
перед заменой махнул на все рукой.
Подорожник продолжал колобродить. Я сразу и не заметил, как в нем
надломился тот стержень, на котором держалось управление большим воинским
коллективом.
Утром строились и отправляли солдат на занятия. Кто-то оформлял
документацию, кто-то писал рапорта на списание, кто-то обслуживал
технику. Штаб полка без чуткого руководства Героя, злобного прессинга с
его стороны практически бездействовал. Обнаглели до такой степени, что
половина начальников служб не вставали из-за стола больше недели, так и
засыпали со стаканом в руке.
— Никифор, сегодня возвращается из госпиталя Степушкин, думаю, надо
встретить его, как полагается. Собираемся у нас в комнате. Позови
танкистов и артиллеристов, — распорядился комбат.
— Василий Иванович, может, хватит? Я устал и больше не могу! — взмолился
я, подняв глаза к небу.
— Если больше не можешь, пей меньше! — хохотнул Чапай. — Надо, комиссар!
Надо! Через не могу! Ты думаешь, мне легко? Тоже тяжело! Но я же не
жалуюсь. Скриплю зубами и пью эту гадость! Ты, между прочим, можешь все
не выпивать, пропускай некоторые тосты.
— А как их пропустишь? Начнутся речи: за замену, за тех, кто погиб, за
родных, которые ждут! Помянуть: Светлоокова, Сбитнева, Арамова… Как не
выпить? За выздоровление раненых: Ветишина и Калиновского, Ахматова. Не
проигнорировать и не уклониться! — простонал я.
— И что ты прелагаешь? Не пить за здоровье ребят и не поминать
погибших? — удивился Иваныч.
— Нет, этого не предлагаю. Может, я вовсе не буду присутствовать на
вечеринке? Поберегу желудок и печень?
— Нет! Этого я допустить не могу! Я буду подрывать свое здоровье, а ты
начнешь его беречь? Без тебя просто пьянка. С замполитом — мероприятие!
Даже и думать не моги уклониться! Вот тебе деньги, добавь еще свои и
посылай «комсомольца» в дукан за горячительными напитками. Не переживай о
здоровье! Если выживем, то дома оно само помаленьку восстановится!
* * *
— Витя! Возьми сто двадцать чеков, добавь свою двадцатку, езжай в город и
купи спиртное, — распорядился я.
— Почему я? Ну, почему? Кто говорил, что будем воевать, а не подкладывать
