противовоздушную оборону противника, командование приняло решение
десантирование более не проводить, вертолеты за нами не присылать, а
эвакуацию провести иным способом. Это означало: предстоит топать, топать
и топать по горным тропам…
Продукты и вода были на исходе, а командиры в штабе армейской группировки
продолжали обдумывать, как выводить батальон из окружения. Смешно
сказать, батальон! И роты не наберется! А «духов» в районе Панджшера
около десяти тысяч. Вокруг Анавы (кишлака, к которому нам нужно
выбираться), несколько тысячи мятежников. Это по самым оптимистическим,
приблизительным подсчетам. Вот влипли…
Наконец, ранним утром, на четвертые сутки раздумий, командир дивизии
Баринов отдал приказ об отходе. Филатов спланировал с Подорожником
маршрут движения. Совместно в деталях согласовали переход по гребню
хребта, пересечение одного ущелья. Далее, двигаясь по второй горной
гряде, мы должны были выйти на соединение с остальными ротами батальона.
В то время, когда все было подготовлено и согласовано, кто-то на самом
верху поменял замысел в корне. Руководители сообщили: в кишлаке, что
располагался в трех километрах от нашей площадки, действует афганский
полк. Он на подходе. Мы соединяемся с афганцами, прочесываем ущелье и
затем возвращаемся к дивизии.
— Как так, спуститься с гор? — удивился комбат, разговаривая по связи с
начальством из штаба. — А кто будет прикрывать нас сверху? У меня мало
людей, мы нагружены оружием! Необходимо два взвода сажать на вершины,
господствующие над ущельем. Это человек двадцать. А у «духов» несколько
ДШК замаскированы. Попробуй-ка забраться на противоположный склон! В
бинокль никого не видно, мятежники не показываются, но то, что они не
ушли, ясно как день! Выжидают.
— Не обсуждать приказ! Идите на помощь «зеленым»! — последовал
начальственный рык.
— Я не пойду в западню! Какой полк у афганцев? Спецназ госбезопасности?
— Пехотный полк. Хороший. Боевые ребята, — успокоил начальник.
— Вы сами видели этих боевых ребят? Сколько штыков? Пятьдесят? Сто
пятьдесят? Двести? Какое-нибудь стадо баранов! Разбегутся при первых же
выстрелах! — продолжал протестовать Василий Иванович.
— Отставить разговорчики! Начало движения в девять утра. Осмотрите
развалины, что находятся вдоль дороги, на пути следования батальона! —
рявкнул штабной офицер и прекратил пререкания, уйдя из эфира.
— Бл…! Сука штабная! Тварь! Запустить бы эту крысу в ту дыру, куда он нас
хочет загнать. Просто мечтаю увидеть бегающими под пулями всех этих
теоретиков-педиков! Планируют, мудрят, не выходя из кабинетов, а мы потом
башку в пекло суем, — громко возмущался комбат.
Чапай закурил сигарету, несколько раз зло сплюнул на камни, продолжая
бурчать под нос ругательства. Пальцы рук, держащие окурок, заметно
подрагивали. Комбат много нервничал в последнее время. Я тоже не
радовался навязанному нам маршруту. Чтобы успокоиться, я вдыхал полной
грудью свежий горный воздух, пытаясь расслабиться, и разминал пальцы
босых ног. Внутренне, конечно, я содрогался от предстоящего рискованного
путешествия, но отгонял дурные мысли и надеялся на счастье и удачу.
Никакой душман не принесет большего вреда, чем свой родной советский
болван. Наша армия всегда славится дураками. Но дуболом в мирное время не
так опасен. Война — это все-таки война. Не прав тот, кто придумал
поговорку: «Чем больше в армии дубов — тем крепче оборона». Эти дубы
почему-то поголовно пролезли в руководство. И как они только с небольшим
набором извилин (и те натертые фуражкой) умудряются пробиваться на самый
верх?
— Хватит расслабляться, политрук! Обувайся! Сейчас проверяемся и в путь.
Командиры взводов! Пересчитать солдат, проверить наличие оружия. В голове
колонны разведвзвод! — громко скомандовал Иваныч.
Людская масса на вершине закопошилась и пришла в движение. Мой зад и
желудок почуяли неприятности…
* * *
У подножья горы теснились три домика, выложенных из серого речного
булыжника. Невысокие, узкие террасы одна за другой спускались к речушке.
Во время таяния снегов она, может быть, и превращается в реку, но сейчас
это тихий журчащий ручеек.
Разведчики пробежались по «избушкам», быстренько осмотрели помещения.
Вроде бы все в порядке. Никого нет.
Бойцы залегли за каменными дувалами, переводя дыхание. Подорожник вновь
вышел на связь со штабом дивизии.
— Где «зеленые»? Мы заняли окраину населенного пункта. Здесь полнейшая
тишина. Ни души! Местных жителей нет, «духов» пока не видно, но и
афганского полка тоже.
— Неувязочка получилась, — ответил по связи кто-то из управления дивизии
сонным голосом. — Армейское командование что-то переиграло. Афганцы до
вас не дошли километров десять. Идите по руслу речки к ним на соединение.
Они будут ждать.
— Вот козлы! Десять километров по руслу! Черт знает что! А если зажмут?
Ловушка! Западня! — воскликнул Иваныч и распорядился: — Ну, ладно,
разглагольствовать некогда. Бегом к реке и как можно быстрее из этого
каменного мешка. Разведвзвод, вперед! Затем идут связисты миномет, и
вторая рота. В замыкании гранатометчики. Ветишин, не отставай, не
задерживайся!
Сережка пребывал в задумчивом состоянии. В принципе, он вполне мог и не
оказаться в Панджшере. Перед рейдом лейтенант собирался жениться и должен
был ехать в посольство расписываться, бракосочетаться. Но в самый
последний момент передумал. Из-за чего -то поругались с невестой, и он
сказал, что свадьбы не будет. Мол, иду в рейд, а после рейда посмотрим.
Невеста вспылила и разбила в гневе четыре литровые бутылки водки,
приготовленные для мероприятия, одна об другую. Разговор их едва не
закончился дракой. Ночью батальон отправился на боевые действия, а утром
Золотарев из Центра боевого управления вызвал Ветишина обратно в полк.
Девушка умоляла его вернуться.
На вопрос Сергея, что ему делать, Подорожник, хитро глядя на Ветишина,
сказал:
— Наломал дров, набедокурил, а теперь не знаешь, как поступить? Делай
так, как совесть подскажет. Вернешься в Кабул — Бог тебе судья. Может,
там твое счастье. Но взвод останется брошен на сержанта Якубова. Гурбон —
только набирающийся опыта, молодой сержант. Справится ли? Не наломал бы
дров. У меня лишних офицеров, чтобы тебя заменить, нет.
— Наверное, останусь. Не поеду. Вот отвоюем, а потом, может, помиримся.
Подумаем еще раз. Что скажешь, Никифор Никифорыч? — спросил Серега, ища
поддержки.
— Пошли с нами. В горах будет много свободного времени, там спокойно
обмозгуешь. Оставайся, Сережка! — предложил я.
— Решено! Никуда не возвращаюсь! В Панджшер! — махнул рукой Ветишин.
Наверное, это судьба. При десантировании пара пулеметных очередей попали
в борт, на котором он летел. Уцелел. Теперь ему выпало выход из этого
кошмарного ущелья прикрывать.
Я приветливо помахал Сергею. Он в ответ грустно улыбнулся. Управление
торопливо двинулось вслед разведвзводу. Мы спешили покинуть
неприветливые, таящие постоянную угрозу места.
Разведчики спустились с террас и по ручью быстрым шагом пересекли кишлак.
Теперь наш черед испытать удачу. Едва на краю последней террасы
показались связисты и минометчики, как горы «ожили». Со всех сторон
ударили автоматы, пулеметы, заработал миномет, и среди камней разорвалось
несколько минных фонтанчиков. Взрыв одной из мин бросил нас наземь.
Осколки с противнейшим визгом пролетели над моей головой и застучали по
камням. В этот раз пронесло. Кусочек металла сбил с головы Подорожника
кепку, едва чиркнув по макушке, а большой острый камень рассек лоб. Я
прижался затылком и спиной к огромному валуну, а ноги и задница остались
без прикрытия. По ним забарабанили камни и земля. Черт! Только бьющих по
нам минометов не хватало!
Все быстро спрыгнули с террасы и прильнули к выложенной из камней
шершавой стене. Пока что было не понятно, откуда конкретно стреляют.
Казалось, огонь велся отовсюду. Мы, действительно, оказались в огненном
мешке. Четыре вросших в землю домика с противоположной стороны были
переоборудованы в блиндажи и доты. Узенькие, подслеповатые окошки-бойницы
изрыгали из своих недр огневой шквал. Откуда-то с гребня горы, из
кустарника, включились в бой крупнокалиберные пулеметы. Издали плевался
минами миномет. Цепочка из нашей пехоты, вжимаясь в грязь, поползла от
стены в ручей к массивным валунам. Я оглянулся назад и понял, что
обратной дороги нет. Из тех домов, что проверили разведчики, тоже
стреляли автоматчики и гранатометчики. Повылезали из норок и тайников,
гады! Ловушка захлопнулась…
Позади на тропе валялся АГС, рядом вверх ножками — станок, а вокруг
раненые солдаты. Гурбон Якубов подтаскивал кого-то в укрытие, а
остальные, кто был в сознании и мог стрелять, вели огонь. Кто не мог,
бессильно лежал на земле. Их вопли и стоны доносились сквозь автоматный
треск.
Я отстрелял «муху» в одно из строений. То же самое сделал Вадик Хмурцев.
На минуту помогло, я надеялся: кто-то из «духов» умолк навеки.
Комбат, сидя за камнями, вызывал артиллерию на себя. Минометчики воткнули
в землю «трубу» и с руки принялись посылать мину за миной в дальний
кустарник. Скорее всего миномет «духов» работал оттуда. А может, если
повезет, Волчук зацепит кого из вражеских пулеметчиков.
Бойцы, лежа, передавали мины, которых было немного, штук тридцать. Этого
хватило продержаться до открытия огня артиллеристами. Самоходки и гаубицы
из-за гор взялись обрабатывать склоны. Снаряды ложились к нам ближе и
ближе. От точных попаданий сложились, словно карточные домики, пара
хибарок. Но даже из развалин, из полуподвальных помещений кто-то упорно
продолжал стрелять. Хорошую встречу тут нам приготовили. Горячую!
Накрытые артиллерией, пулеметы и миномет мятежников замолчали, но
«духовские» автоматчики только усилили стрельбу.
Гурбон дотащил к нам первого раненого. Это был Ветишин! Надо же как глупо
вышло! Вместо свадьбы получить пулю! Серега лежал перепачканный кровью,
которая сочилась сквозь бинты. Глаза закрыты, лицо землистого цвета, он
уже не стонал. Без сознания...
— Гурбон! — крикнул я сержанту. — Куда его задело? Он весь в крови!
— Две пули в животе и осколками перебита нога, — объяснил Якубов,
растирая по лицу кровь, пот и грязь.
— Тебя задело?
— Нет, это кровь лейтенанта Ветишина.
— Кто еще ранен?
— Почти весь взвод. Вагриса убили, а еще четверо перевязываются. Абдулаев
отстреливается, а остальные уже не стрелки. Я поползу Сидорова выносить,
ему в грудь попали.
Сержант вернулся обратно, а мы усилили огонь для прикрытия. И вскоре
выбрались трое легко раненных, тянувшие за собой бездыханное тело друга.
Гурбон вытащил еще одного тяжело раненного. Абдулаев притянул за лямки
АГС в чехле, громко крича что-то на родном языке и ругаясь по-русски. Из
всех фраз я узнал узбекское «джаляп» и услышал множество родных
выражений. Могуч русский язык! Мощнее и сочнее его ругательств не сыщешь!
Сейчас даже афганцы по-русски матерятся.
— Василий Иванович! Станок от гранатомета забирать будем? — спросил я у
комбата, продолжавшего вместе с капитаном-минометчиком корректировать
артиллеристов.
— На хрен он сдался. Пусть валяется. Не поползем за ним: он под прицелом.
Можем еще кого-то потерять. Оставим «духам» трофей для отчетности. Их
очередь на себе станок тягать по горам.
В небе появилась четверка штурмовых вертолетов. «Крокодилы» встали в
карусель и принялись осыпать «нурсами» ущелье. Металл засвистел осколками
повсюду. Рассыпалась еще одна «избушка», загорелся сарай, вспыхнули
стожки сена, в которых прятались мятежники. Отпрятались! Комбат отдал
