не орал, значит, путь свободен. Свернули за угол. Так и идем двумя
цепочками: впереди сапер, за ним я, Калиновский, Шапкин, следом топают
бойцы. Вдоль соседнего забора Мандресов со своей группой. БМП рычала
двигателем где-то сзади, пробивая, словно бешеный носорог, дорогу в
саманных стенах и зарослях. Перед глазами открылся широкий двор, а за ним
улочка и опять высокая стена.
Мы наткнулись на сапера Славку, отстреливающегося от невидимого
противника. Сбоку, метрах в десяти, лежал, прикрывая фланг, еще один
солдат.
— Где «духи»? — спросил у бойцов Мандресов.
— На дальнем конце двора. Несколько «бородатых» за арыком и вон в тех
трех разрушенных домах. Наши лежат в центре, возле кяриза.
Я осторожно выглянул и увидел двух солдат, прячущихся в неглубоком арыке
и перевязывающих друг другу раны. Рядом лежали двое мертвых и у колодца
среди травы и веток еще два тела.
— Кто валяется в кустах? — спросил я у сапера.
— Взводный, а с ним еще Хализаев.
— Сашка! — обратился я к Мандресову. — Давай сделаем так: я с Калиновским
и четырьмя бойцами обойду двор с тылу. А ты, когда мы ударим по «духам»,
иди в атаку. Соединимся и вынесем тела, — предложил я.
Мандресов кивнул головой в знак согласия.
— Фадеев, Хаджиев, Муталибов, вперед с замполитом батальона! —
скомандовал Мандресов. — Старшина, ты тоже с ними. Никифор Никифорыч,
сейчас броня подойдет, и мы под ее прикрытием атакуем.
Я пропустил вперед в дозор Шапкина с Фадеевым и пошел следом за ними.
Пробравшись сквозь виноградник, мы уперлись в стену, в которой оказалась
большая дыра. За ней открылась улочка, тянущаяся в глубину кишлака в обе
стороны. Проскочив через эту дыру, можно было подкрасться к воротам во
двор, где лежали саперы.
Мы осторожно выбрались на дорожку и направились к входу в дом. Тихо вошли
в дом и огляделись. «Духи», уверенные в быстром захвате наших бойцов,
свое внимание сконцентрировали на дворе, а про этот вход, казалось,
забыли. Я перепрыгнул через небольшой арык и прислонился к дувалу. Эти
солидные стены не пробьешь, наверное, и выстрелом из танковой пушки.
Глина сцементировалась и спрессовалась под обжигающим афганским солнцем.
Выглядит такая стена сплошным монолитом.
Я передвигал ноги по узкой бровке с замиранием сердца: вдруг сейчас дойду
до угла и получу очередь в грудь. Не хочется лежать с дырками в теле в
этой осенней грязи. В принципе, валяться убитым не хочется ни в снегу, ни
в песке, ни в траве. Нигде. Сердце бешено стучало, вена лихорадочно
пульсировала у виска, руки нервно подрагивали. Вот он, край, и за ним
неизвестность. Я пригнулся, присел на колено и чуть подал корпус вперед,
высунув ствол автомата. Громадное облегчение: впереди несколько деревьев
и пустое поле, за углом никого нет. Параллельно мне, через дорогу, по
глубокой канаве, втянув голову в плечи, шел Шапкин. Я ему махнул ладонью,
показывая, чтоб не высовывался. За поворотом раздался сильный взрыв, и я
слегка присел. В это же мгновение в стену ударила автоматная очередь,
которая выщербила несколько кусков глины, над головой и на уровне плеча.
Инстинктивно упав на спину и затем перевернувшись на бок, я увидел
лежащего метрах в двадцати афганца и склонившегося над ним старшину.
— Замполит! Я тэбя спас! — заорал Рома.
— Резван! Дорогой ты мой! Откуда он взялся? — вскричал я.
— Из-за дувала спригнул и началь целиться. Я вистрелал, и он, гад, успэль
очередь пустить. Но пуля више пошель.
— Старшина, не пуля, а длинная очередь! Но если бы не ты, лежать бы мне в
арыке, вонять и разлагаться!
Я подошел на ватных, дрожащих ногах к телу врага и повернул носком ноги
лицо убитого в свою сторону. Мальчишка, совсем пацаненок, лет
четырнадцати-пятнадцати. Рубашка до колен, шаровары, босые ноги в
галошах, лифчик с магазинами и автомат. Грязный, чумазый, сопливый.
Боевик хренов! Чуть не укокошил меня! В ушах звенело. Я потряс головой,
но звон не прекратился.
— Товарищ старший лейтенант! Можно я ему уши атрэжу? — обратился ко мне
Мурзаилов, доставая огромный тесак.
— Саид, тебе хотелось бы остаться без ушей?
— Нэт.
— Ну и он этого не хотел. Пусть таким к Аллаху отправляется. С ушами и
яйцами. Не уродуй труп.
— Он вас мал-мал не убиль, а вы его жалель, — ухмыльнулся прапорщик
Халитов.
— Черт с ним, Рома! Не будем уподобляться этим дикарям и вешать уши на
веревочку, словно бусы. Понял?
Старшина кивнул, но полного согласия во взгляде не было.
Мандресов выбежал из двора, уставился на труп и трофейный АКМ.
— Ого! Кто его так? Вы, Никифор Никифорыч?
— Да нет, Григорьич! Это твой доблестный старшина приложился, припечатал
балбеса к земле. Очередь от шеи до жопы. Почти располовинил. Почаще его в
рейд бери. Молодец, не растерялся, меня и Шапкина спас! Заработал-таки
орден! — ответил я.
— Вах! Я же говориль, что нэ зря пошель на войну! — обрадовался
прапорщик.
— Что там во дворе? «Духи» где? — спросил я у ротного.
— Ушли по кяризу. Мы их обложили с двух сторон, они и сбежали. Четыре
сапера мертвы, двое ранены и контужены. Вовремя мы к ним добрались, у
ребят патроны заканчивались.
— Саша, забрасывайте дыру в колодец дымами, пусть там сдохнут!
— Уже закидали.
— Трупы «духов» остались?
— Нет, они раненых и убитых унесли. Пакеты перевязочные, кровь, шприцы,
бинты валяются. А тел нет.
— Молодцы, хоть и мерзавцы. Ну, да ладно. Еще рассчитаемся, сочтемся. Где
БМП?
— Подошла с той стороны, за стеной стоит, — махнул рукой в сторону двора
Мандресов.
— Пусть бьет вдоль поля, прикроет нас чуть-чуть, — громко крикнул я.
— Никифорыч, ты чего орешь? Тебя очень хорошо слышно.
— А я сам себя плохо слышу. Оглоушило немного.
— Впереди в винограднике четверо «духов» валяются. Их из пушки срезал
наводчик. Может, сходим за автоматами? — предложил Мандресов. — Трофеи
как-никак.
— Сообщи комбату и спроси разрешения. Танк идет сюда или нет?
— Два танка уже подошли к КП роты, сейчас ползут сюда. Приказали
обозначиться красными ракетами. У меня только одна осталась. Есть еще?
— На, держи, — я протянул ему сигнальную ракету. — Только артиллерию не
вызывай для поддержки. Промахнутся — разнесут нас на куски!
Я присел на поваленное дерево, чтобы унять дрожь в ногах и начал теребить
больные уши.
Мандресов отправил вперед, к следующему дому, трех бойцов с Грищуком.
Едва ребята вошли в виноградник, как попали под обстрел.
— Саша! Прикрой! — крикнул я ротному, срываясь с места. — Муталибов,
Шапкин, за мной!
Мы перескочили через невысокую стену и тотчас перед нами, метрах в
десяти, разорвались две минометные мины. Виноградник вспороли автоматные
очереди, а затем выстрелило безоткатное орудие. Я упал в кустарник,
обдирая лицо и руки. Уф-ф, вроде бы осколки просвистели мимо. Ничего не
болит. Не задело... Переползанием и перебежками, на четвереньках, мы
добрались до развалин. В двухэтажном домике у лестницы стоял Тетрадзе и
страховал вход.
— Кто наверху, Роин Александрович?
Молодому грузину очень нравилось, когда его называли по имени отчеству.
— Ташметов, Алимов, Зибоев. Впереди «духи», много «духи». Адын бандита
Ташметов убил.
— Кто кого убил? Ташметов или Ташметова? Тебя сам черт не поймет! —
разозлился я, испугавшись за хорошего солдата.
— Нэт! Ташметов жив! «Дух» мертва.
— Уже хорошо! Тетрадзе, стой тут и ни шагу в сторону. Чужих увидишь,
сразу стреляй. Не нервничай, ты ведь старый воин, полтора года в армии!
Шапкин, останься с ним.
— Всэ будэт харашо, камандыр! — заверил меня Тетрадзе.
Я и Муталибов поднялись по пыльным ступеням на второй этаж. На полу,
осторожно выглядывая в окно, лежали солдаты. Пули стучали по стене,
осыпая глину и откалывая щепу от деревянных балок потолка. Сидящий на
полу Зибоев заряжал пулеметную ленту, что-то напевая.
— Мирзо, о чем поешь? — спросил я солдата.
— Да, мало-мало о девушках пою, успокаивает.
— «Духов» много?
— Очень. Там впереди окоп, блиндаж и штабел выстрелов к безоткатному
орудию. В яма миномет стоит. Наверное, скоро сюда гранатой стрелнут.
Плехо будет всем нам. Сапсем плеха.
Подняв глаза на уровень края окна, я увидел бородатого главаря,
руководящего бандитами. Они разворачивали безоткатное орудие в сторону
Мандресова. Прицелившись, я выдал длинную очередь, выпустив половину
магазина. Главарь упал, но «безоткатка» успела выстрелить. Зибоев высунул
ствол ПК и скосил очередью оставшийся расчет. Из блиндажа выскочил
гранатометчик и, не целясь, выстрелил в нашу сторону. Промахнулся, попал
в стену. Пыль, куски глины и дерева посыпались на нас. Я осторожно
посмотрел в проем, одновременно перезаряжая пустой магазин. Автоматчики
засыпали нас очередями, из окопчика вылез еще один гранатометчик.
— Бойцы! Бегом вниз! Даем деру, сейчас накроют! — заорал я солдатам.
За три секунды мы спрыгнули на среднюю площадку лестницы и укрылись в
какой то нише. Бах-бах!!! Две гранаты завалили крышу и проем между двух
окон. Во входную дверь забежал окровавленный сержант. Из открытого рта
Ходжаева фонтанчиком брызгала кровь. Над гортанью зиял глубокий порез, а
из подбородка торчал осколок.
— Хамзат! Что с тобой, брат! — вскричал Муталибов, подхватив на руки
раненого земляка.
Раненый промычал что-то в ответ, вытаращив огромные глазища с маслиновыми
зрачками. Он открыл рот и выплюнул ярко-красный фонтан. Кроме того, из
перебитой и разодранной руки стекал еще ручеек крови.
— Гасан! На пакет, перевязывай! — скомандовал я Муталибову. — Быстрее, а
то кровью истечет.
— Я не могу, у меня руки дрожат! Не смогу, я не люблю, я боюсь кровь! —
громко прокричал Гасан. Он схватил за плечи раненого и заорал еще
громче: — Брат, не умирай!
— Гасан, жгутом перетяни ему руку! — рявкнул я и приложил тампоны к горлу
и подбородку. Это не помогло. Рана очень сложная. Как ее перетянуть? Не
на горло же жгут накладывать. Чем дышать тогда будет?
— Медик! Где медик? Ташметов! Тащи сюда Авлеева!
В комнату заскочил Авлеев и принялся перевязывать раненого, наматывая
массу бинтов на голову. Сержант-медик бросал на меня испуганные взгляды,
помня о своей подлости в рейде под Талуканом.
— Авлеев, Муталибов. Ведите его к броне. Быстрее. Остальные — прикрывать
отход. Тетрадзе, чем его зацепило?
— Мина взорвался в кустах, осколка прилетел. Много осколка, — объяснил
солдат.
— Тетрадзе, возьми автомат Хаджиева и иди за ними, — распорядился я.
Ребята зашли за дувал, и оттуда внезапно прозвучало несколько взрывов.
— Быстро, уходим к нашим, пока нас не отсекли «духи», — скомандовал я
оставшимся.
Три солдата побежали за мной, все время оглядываясь по сторонам и
пригибаясь в ожидании пули в спину или осколка. Сильный взрыв ударил по
ушам и мозгам, засыпав комьями земли воронку, куда мы успели упасть. Я
выскочил из укрытия и наткнулся на лежащие тела и мечущихся раненых.
Кровь, всюду кровь.
Выползающий через пролом в стене танк стрелял на ходу в сторону блиндажей
и безоткатного орудия. БМПшка стояла кормой к нам, развернув пушку в
сторону «бородатых», и била короткими очередями.
В открытое десантное отделение Муталибов и Авдеев усаживали Хаджиева, а
Мандресов вел под руку окровавленного лейтенанта Грищука.
— С-саня, как это с-случилось? Что т-тут б-было? — с трудом выговарил я.
— Никифорыч, какой-то кошмар! Мины прилетели и еще из «безоткатки» попали
в борт БМП. Тех двух саперов, до этого чудом выживших, — наповал. И Грищу
Грищука зацепило.
— А г-где К-Калиновский? — я начал испуганно озираться по сторонам,
продолжая заикаться.
Из арыка торчали чьи-то ноги. Мы с Мандресовым бросились туда и вытянули
Калиновского. Гимнастерка иссечена осколками, сплошные свисающие
окровавленные обрывки ткани. Голова и тело залиты кровью, серо-зеленое
лицо казалось совершенно безжизненным. Щеки и подбородок посечены
