— Ваших трое, кажется, и экипаж. Там кто-то стонет среди валунов.
— Шапкин, за мной! — рявкнул я, плюнул три раза через левое плечо и
выполз из укрытия.
Сержант, чертыхаясь, выбрался следом. Пулеметная очередь взрыхлила землю
метрах в пяти от меня. Плохо! Пристрелялись гады! Справа кто-то громко
стонал и звал на помощь. Я перекатился туда и увидел обгорелого,
закопченного «летуна».
— Эй, брат, ты кто? — крикнул я ему. — Идти или ползти можешь?
— Нет, не могу. Ноги обожжены. А-а-а-а-а! — громко с надрывом в голосе
прохрипел в ответ вертолетчик. — Я командир эскадрильи подполковник!
Помогите кто-нибудь, ради бога!
— Сейчас поможем. Держись! — обнадежил я летчика и взял у связиста
радиостанцию. — «Багор», я «Багор-300», докладываю обстановку: найден
живой член экипажа. Нужны «карандаши», чтоб выносили. Летчик ранен,
обгорели ноги. Срочно сюда на помощь.
— Сейчас пришлю. У тебя промедол есть? — спросил комбат.
— Кто на связи? Всем остальным молчать! Что видишь внизу? — перебил
Подорожника голос какого-то начальника. — Это с вами говорит «Заря-1»,
докладывайте обстановку!
Ого! Это комдив вклинился в разговор. А что сказать? Ни хрена не видно:
сплошная дымовая завеса. Вертушка коптит горящими колесами и топливом из
баков. Дюралюминий с громким треском и шипением полыхает, время от
времени стреляя искрами. Но это хорошо, что много копоти: «духовские»
пулеметчики потеряли нас из виду.
— Нашли одного раненого! Это командир вертушки. Нужна срочная эвакуация.
Других никого пока не вижу. Сейчас спущусь вниз, как только заберут
раненого. Докладывает заместитель «Багра», «Багор-300».
— Давай, сынок, действуй! Удачи! — напутствовал полковник.
Ишь, папочка нашелся! Лучше огневые точки «духов» подавите артиллерией.
Потому что ползти дальше — значит выбраться из дымового прикрытия. Будем
прекрасной мишенью.
Сверху зашуршали камушки и к нам подползли Шкурдюк, Чухвастов, Сероиван и
солдаты.
— Ну, вот и славно! Выносите подполковника, а я пробираюсь к пожарищу.
Может, и там есть кто живой, — сказал я Чухвастову, и, поплевав через
левое плечо, направился дальше.
Шапкин, словно нитка за иголкой, передвигался за мной. Ползти стало
совершенно невозможно. Едкий дым и гарь стелились по земле, вызывая
жжение во рту и глазах. Запах разлившегося керосина затруднял дыхание.
Вначале я поднялся на четвереньки, затем пошел чуть пригибаясь, а потом и
в полный рост. Миновав дымовую завесу, мы с сержантом оказались возле
горящей кабины. Внутри нее, поджав руки и ноги, лежало тело пилота. Это
была, в общем-то, уже не кабина, а бесформенные, разбросанные повсюду
куски обшивки, стекла, пластика, которые продолжали гореть. Летчик сидел
в кресле, пристегнутый ремнем, а языки пламени лизали его руки, ноги и
закрытый гермошлем. Тело полностью обгорело, оплавилось и пузырилось под
действием огромной температуры. Обугленная головешка — это то, что было
человеком всего полчаса назад. Живым, здоровым, уверенным в себе молодым
офицером.
— Наверное, это «правак». Не успел выпрыгнуть, потому что был пристегнут.
Комэск сумел, а этот — нет. Да и кабина на его сторону завалилась. Шансов
не было никаких. Как подполковник умудрился выскочить? Непонятно! —
рассуждал я вслух. Разговаривал, чтобы успокоить и себя, и этого молодого
сержанта. Непривычно для нормального человека видеть обугленное
человеческое мясо. На нас пахнуло кислым, противным запахом.
Шапкин вдохнул, согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку прямо в
пепелище.
— Прекрати так громко блевать, Сашка! А то и меня вырвет! Я уже и так еле
сдерживаюсь! — крикнул я связисту, пытаясь хоть как-то подбодрить его.
Отойдя чуть в сторону от рычащего, мучающегося бойца, я вышел в эфир и
сообщил о своей страшной находке. В этот момент снизу раздался чей-то
нечеловеческий вопль. Крик сопровождался проклятиями и многоэтажными
ругательствами.
— Шапкин, хватит рычать на обломки вертолета и пугать горы! Внизу кто-то
живой орет. Скорее за мной! — приказал я и послал длинную очередь по
противоположному склону ущелья, для успокоения нервов.
Вертолет развалился на множество кусков и фрагментов, которыми был усеян
весь склон. Кабина пилотов лежала сверху, хвостовая балка — чуть в
стороне, а винты и двигатели — далеко внизу в ущелье. Между тремя
огромными валунами застряло перевернутое днище с уцелевшим колесом. Вот
оттуда и раздавались крики. Лишь бы это не была засада, устроенная
«духами». Голос был с акцентом и человек кричал что-то неразборчивое. Из
клубов дыма появился сапер Фролов. Солдат пришел на наши голоса. Он
сбился с пути.
— О! Витька! Пойдем с нами вниз. Вдруг там мины! Щуп у тебя с собой? —
задал я вопрос саперу.
— Да, сейчас соберу, скручу, — затараторил боец.
Облегчивший желудок Шапкин приободрился. Он взобрался на самый большой
камень и осторожно выглянул из-за груды мелких камней.
— Никого не видно: ни наших, ни «духов». Интересно, кто же тут орал? —
недоумевал сержант.
Словно эхом откуда-то снизу раздался стон, опровергающий наблюдения
Шапкина. Неизвестный где-то мучился, и его организм боролся за жизнь.
Сапер прокрался за камни, заглянул под дно вертолета и обрадовано сказал:
— Тут он лежит! Весь в крови. Какой-то солдат. Но я его не узнаю.
Мы спустились к телу и ужаснулись. В луже крови лежал боец, лицо которого
опознать было просто не возможно. Как он выжил? Изодранное х/б, порванные
штаны, одна нога в сапоге, а другая лишь обмотана в портянку. Сапог
валялся чуть в стороне. Выходит, этот «счастливчик» долетел до самого дна
ущелья! И живой! Я взглянул наверх. Н-да! Как же его вынести-то отсюда?
Крутой спуск метров двести! Эвакуировать можно только ползком. Если
положить на плащ-палатку, то всех, несущих ее, сразу расстреляют. Лучшей
мишени не придумаешь. Как пить дать, перестреляют! Словно в подтверждение
этих мыслей, вражеский пулеметчик вновь переключил свое внимание на нас.
Очередь хлестнула по днищу, валунам и пересохшему руслу ручья.
«Не донести нам его, никак не спасти. Если только положить кому на
загривок?» — рассуждал я про себя.
— Эй, Шапкин! Ты готов вытащить раненого? Кажется, это Алахвердыев.
Сержант из второй роты. Не желаешь спасти товарища?
— Это как я его спасу? — насупился сержант.
— Очень просто. Укладываем его тебе на спину, и ты, не спеша ползешь по
склону к вершине. Автомат и радиостанцию я возьму себе. Давай берись.
Будешь медбратом-спасителем.
— Может быть, у Фролова лучше получится? Я после ранения.
— Дружище, тебя тогда осколками в щеку ранило. Да и было это почти год
назад. Вот если б в спину или жопу, тогда другое дело. Хватит отлынивать.
Фролов меньше ростом. В тебе здоровья поболее будет!
— Товарищ старший лейтенант! А может, вы сможете? Заодно он вам и спину
прикроет, на себя пули примет, в случаи чего, — ухмыльнулся сержант.
— Во-во, Шапкин, это он тебе сейчас спину и прикроет. Придумал ты ловко,
молодец! Замкомбата ползет с раненным на спине, а вы вдвоем курите и в
носу ковыряете!
Сашка, смирившись с неизбежным, лег на щебень, а мы аккуратно положили
сверху раненого, скрестив его руки на шее Шапкина. Чтобы тело не
свалилось, мы придерживали Алахвердыева с обеих сторон за плечи. Вершина,
где сидел комбат, беспрерывно изрыгала автоматный и пулеметный огонь. И
мы с сапером для самоуспокоения выпускали очередь за очередью. Стреляли,
не целясь, в сторону противоположного склона, заросшего кустарником и
деревьями. Где-то там хорошо замаскированные блиндажи, пулеметные гнезда
врага. Ну, надо же так! Попали в центр укрепрайона! И какой идиот
спланировал место десантирования? Еще бы в лагерь к Ахмад Шаху высадили.
Через полчаса Шапкин дополз до середины склона. Стрельба постепенно
прекратилась. «Духи» скорее всего, выполнив план по вертолетам и трупам,
ушли. Наступило затишье. Взяв тяжело раненного под руки и за ноги, мы
стали торопливо ползти наверх. Возле дымящихся развалин нам встретились
два солдата. С их помощью дело пошло еще быстрее.
— «Багор», вызывайте «Птичку»! Нужна срочная эвакуация! — сообщил я
комбату. — «Карандаш» почти наверху.
— «Бакен-300»! Вытянуть и ноль двадцать первого, а не только «двухсотых»,
потому что это будет единственный борт. Больше не прилетит ни одна
вертушка. Выноси сгоревшего пилота!
Я задумчиво стоял возле пожарища, в центре которого продолжал лежать
облизываемый языками пламени пилот. Как его достать из горящей кабины?
— Эй, Фролов, у тебя «кошка» есть с собой? — спросил я у солдата.
— Да, к мешку привязана. Сбегать принести? — откликнулся сапер.
— Беги скорей. Времени совсем мало. Как его потом эвакуируем?
Солдат быстро вернулся. («Кошка» — это крюк с веревкой.) После третьего
броска удалось зацепить кресло пилота, и мы совместными усилиями вытянули
тело летчика в безопасное место.
А дальше? Солдаты расстелили на камнях плащ-палатку, тлеющее кресло
наклонили, и мертвое тело плюхнулось на нее. С высотки спустились на
помощь еще трое бойцов из взвода обеспечения. Они взяли брезент за углы,
подняли и, сгорбившись под тяжестью, медленно понесли. Палатка пару раз
шаркнулась о камни и расползлась пополам. Тело погибшего летчика было
таким горячим, что оно прожгло материал почти сразу.
— Бойцы! Еще одну палатку тащите и плащ от химзащиты. Хрен с ними, если и
испортится, после рейда имущество спишем.
Солдаты надели рукавицы, чтобы можно было взяться, не обжигаясь. Затем
полили накидку водой из фляжек и перекатили на нее обгоревшее тело.
В моем желудке бушевал гейзер. Я прилагал титанические усилия, удерживая
завтрак внутри, чтобы не пустить фонтан на глазах у солдат. Более
страшной картины в своей жизни я не видел никогда. Разум протестовал
против реальности всего происходящего.
Я вновь вышел на связь с комбатом и попросил отправить ко мне еще людей.
Оставалось найти живого или мертвого Арамова. Да и должны быть где-то
тела еще двух солдат. К нам спустился Хмурцев и четверо связистов. Мы
растянулись в цепь и пошли вправо по склону. Через тридцать метров ребята
обнаружили тело бойца. Оно было слегка обгоревшим, лицо обуглено. То, что
было недавно военной формой, превратилось в кровавые лохмотья. Солдаты
положили убитого на палатку и унесли наверх. Рядом нашелся второй
почерневший от огня труп.
— Кажется, это Петров, а тот был Исламов, — задумчиво произнес Шкурдюк.
— Нужно проверить у них патроны-жетончики, — распорядился я. — Если их
нет, то вложить в карманы записки. В морге будет понятно, кто есть кто.
— Хорошо, сейчас пойду наверх, займусь этим, — ответил Шкурдюк.
Мой взгляд упал чуть в сторону: из-за камней торчало что-то темное. Я
толкнул в бок Сергея, и мы побежали к каменным навалам. За булыжником,
раскинув руки и слегка подогнув ноги, лежал на спине старший лейтенант
Арамов. Автомат и нагрудник без лямок отброшены в сторону, клочья х/б
валялись разбросанные тут и там. Тело Бахадыра было полностью обожжено.
Волосяной покров тела обуглился и подпалился. Пустые глазницы смотрели в
небо. Кончики пальцев обгорели, а половой орган превратился в маленькую
головешку. Кожа выглядела так, словно какая-то сволочь по телу прошлась
гигантской паяльной лампой. Я в ужасе смотрел на мертвого приятеля. И
вновь погладил на счастье номерок и поплевал в «злых духов».
— Баха! — вырвался крик из груди Шкурдюка, и замполит роты громко
зарыдал. — Как же так? Почему не выпрыгнул? Он мог выскочить! У двери же
сидел. Видимо, выталкивал солдат наружу до последней секунды, а сам не
сумел спастись! Но почему он раздетый? Кто с него сорвал одежду?
— Серега! Это от взрыва. Взрывная волна содрала даже «лифчик», видишь,
лямки порваны.
На вершине появился комбат и громко скомандовал:
