— Эй, вы, там, внизу! Скорее поднимайте всех сюда. Сейчас появится
вертушка — последняя. Не успеете — на себе понесете ребят к броне.
После этой угрозы вниз спустился Пыж и разведчики. Мы подхватили под руки
и ноги мертвого командира роты и быстро вынесли на пятачок для
приземления вертолета. Только занесли наверх, как в небе показался
«Ми-8», делающий сложный вираж против ветра. Машина камнем устремилась
вниз и довольно жестко приземлилась. Во время выполнения маневра по ней
откуда-то выпустили зенитную ракету и несколько пулеметных очередей.
Промазали.
Очевидно, «духи» прекратили стрельбу, надеясь на крупную добычу. Ждали
борт экспедиции спасения и на некоторое время затаились. Теперь они весь
огонь сконцентрировали на вертолете. Решили, наверное, удвоить показатели
по сбитым летательным аппаратам.
Я вспомнил про лежащий в камнях автомат Арамова и стремглав бросился
вниз. Тем временем первыми осторожно погрузили раненых комэска и
Алахвердыева, а потом тела убитых. Стояла невообразимая суета. Еще бы!
Трудно проводить эвакуацию при работающем двигателе, под крутящимися
винтами и под огнем противника.
Я успел вернуться до отлета и протянул автомат борттехнику. Тот схватил
его за приклад и сразу захлопнул люк. Вертолет камнем устремился вниз в
ущелье, наклонившись на правый бок, а затем резко выровнялся и, петляя по
распадку, умчался на базу.
* * *
Пыж задумчиво почесал подбородок и спросил у меня:
— Никифорыч, тебе пистолет нужен?
— Какой пистолет? — удивился я.
— Да вот, командира эскадрильи. Автоматический пистолет Стечкина. Я у
него из рук забрал, чтоб в бессознательном состоянии не пальнул в
кого-нибудь. А когда подполковника на борт подняли и увезли, вспомнил,
что кобуру к своему ремню пристегнул. Забыл внутрь вертушки бросить.
— Ладно, сделаем так: спустимся к полку, я поеду в госпиталь к нашим
бойцам и завезу пистолет. На броне мне отдашь и все дела. А пока носи.
Пойдем, Коля, может, в обломках еще что-то найдется. Летчики просили
отыскать «черные ящики», для комиссии по расследованию катастроф.
— Ну что ж, пойдем! — согласился разведчик.
Мы побрели по осыпям к еще дымящимся листам дюраля. Между камней валялись
какие-то шестеренки, болты, осколки стекла и рваные куски металла. За
нами следом пошли Шкурдюк, Хмурцев, Шапкин и солдат-сапер. Среди
дымящегося пепла Фролов разглядел искаженную, оплавленную, оранжевую
шкатулку. Это и был один из «черных ящиков».
Что-то блеснуло на дне ущелья. Туда отправились Фролов и Шапкин. Вскоре
бойцы вернулись, неся гермошлем, большую сферу зеленого защитного цвета,
с забралом из плекса. На шлеме белой краской выведен номер борта
вертолета и еще какие-то обозначения.
— Наверное, это «сфера» комэска. «Правак» сгорел вместе с шлемаком.
Видимо, когда летчик выбросился через свою форточку, он и укатился
вниз, — предположил я.
— Расстреляем или сожжем? — спросил Шапкин.
— Нет, Сашка, не расстреляем! Привязывай шлем к мешку, понесешь домой.
Будет сувениром. Я его над койкой повешу.
— А почему я? — запротестовал сержант. — Может, сразу заберете?
— Сержант, ты постоянно свои проблемы пытаешься превратить в мои!
— Какие же это мои? Мне эта кастрюля даром не нужна. Лишний вес!
— Отставить разговорчики! — гаркнул я. — А ну, продолжай зарабатывать
«очки» на орден!
— Ну, если дадут орден Красной Звезды, то тогда другое дело! — пошутил
невесело сержант.
К нам подошел огромный, как монумент, взводный минометчик Волчук. Для
этого офицера Панджшер был первым рейдом. Он еще не освоился на войне,
таращил глаза и всему удивлялся.
— Ребята, я с собой взял в горы фотоаппарат! Может, снимемся на память?
— Конечно! Если пленка имеется — фотографируй! — обрадовался Хмурцев. —
Только не испорть кадры!
Офицеры принялись позировать на фоне огня и дыма, надевая по очереди
гермошлем то у разбитой кабины, то у перевернутого днища. Пленка
закончилась быстро. «Духи» молчали и наша наглость сошла нам с рук.
Наверное, мы им порядком надоели, или, что скорее всего, они ожидали
другую, более ценную добычу. Ведь за сбитый вертолет стрелок получит
миллион афганей, а за наши жизни и сотни тысяч не дадут.
* * *
Комбат сидел в заново отстроенном СПСе с задумчивым видом. Он прихлебывал
из большой алюминиевой кружки чай и о чем-то рассуждал с Сероиваном.
— Ну, шо, замполит, проголодался? — встретил мое появление Подорожник. —
Сидай, гостем будешь. Покуда ты по ущелью скакал, воевал, трофеи собирал,
фотографировался, я нам крепость выстроил! О тебе позаботился, костерок
развел, чаек сварганил. Гляди, земляк, — обратился он к Сероивану, —
нахлебник явился! Вместо того чтобы быть комбату «ридной мамою», меня
бросил и бегает в войну играет!
— В смысле? — удивился я.
— В прямом! Я тебе шо казал? Сходить, посмотреть, как там дела, отправить
вниз людей на выручку. А ты шо сделал?
— Что я сделал?
— Сам поперся, героя из себя изображаешь.
— Я никого не изображал. Шкурдюк сидел еле живой, отходил от шока, а
бойцы морды в землю и ни шагу в сторону. Это был тот самый, пресловутый
личный пример. Чтоб комбат не говорил: мол, у замполитов стиль работы
«делай, как я сказал», а я не болтаю, а делаю.
— А в результате мы могли тебя потерять. Был шанс стать еще раз Героем
Советского Союза. Но посмертно!
— Спасибо за ласку и комплементы, — усмехнулся я.
— Не за что. Вот тоби кружка, вот чайник, сахарок — пара кусков,
угощайся. Сидай, не стесняйся.
— А я не стесняюсь, — ответил я и устроился с противоположной стороны,
чтобы табачный дым не несло в лицо.
Желудок громко заурчал, напомнив, что с утра в него не попало ни грамма
съестного. Я вынул из мешка суточную норму маленьких баночек, вскрыл,
подогрел и принялся уплетать.
— Ну, проглот! Ох, ты и жрать горазд, комиссар! — улыбнулся Подорожник.
— Василий Иванович! Я сегодня туда-сюда, на дно ущелья, три раза
спускался. Кроссовки полностью разбил. Сил нет совершенно. Ем впервые!
— Ешь, я шучу! А если бы обулся в сапоги, то и не сбивал бы кроссовки.
Никак ты не расстанешься с анархией!
— Если бы у меня были такие же, как у вас, товарищ подполковник,
австрийские ботинки, я бы в них бегал. А в отечественных «говнодавах» не
возможно ходить. Ноги через час отвалятся или в кровь сотрутся.
Я быстро умял дневной рацион и задумался. Почесался, пошевелил пальцами
ног, отдыхающих без обуви, шаркнул пятками по гладкому камню. Затем пару
раз зевнул и решил прикемарить.
— Эй. Эге-ге! Комиссар, а политинформация командиру? — прервал мой сон
комбат. — Ты кто у нас по должности «рейнджер» или замполит? Кто будет
просвещать управление батальона?
— О чем говорить? О внутренней или внешней политике? Можно об армии.
Докладываю: грядет очередная перетряска армейской верхушки. Язов
производит смену старого руководства на новое. У меня в мешке свежая
газета «Красная звезда» с новыми назначениями генералов. Дать почитать?
— Хм-м. С новым министром, Никифор, я, можно сказать, лично знаком, —
усмехнулся Подорожник. — Видел его, как тебя, и за ручку здоровался! В ту
пору я служил в Среднеазиатском округе, в гнусной «дыре» возле озера
Балхаш. Где только не побывал по молодости… Прошел все убогие гарнизоны,
начиная от Эмбы! Как вспомнишь, так вздрогнешь. Я тогда командовал ротой.
Приехал в наш полк проверять нас Дмитрий Тимофеевич. Он тогда командовал
округом. Ох, он и матюжник! Настоящий фронтовик! Выстроили полк на смотр,
генерал прохаживается вдоль строя, осматривает внешний вид офицеров.
Рядом со мной в одной шеренге стоял капитан Порфирьев. Не офицер, а
бесценный кадр! Древний, как помет мамонта. Каждый день за воротник
поллитрушку закладывал. Подходит к нам командующий, я ему представился.
Генерал поздоровался, пожал руку и поравнялся с Порфирьевым. Тот
докладывает: «Капитан Порфирьев, помощник начальника штаба полка».
Генерал улыбнулся, сочувственно похлопал капитана по плечу. Было от чего
расчувствоваться: перед ним стоял офицер, седой как лунь, в выгоревшем
кителе, с лицом землистого цвета, испещренным глубокими морщинами. Вояка!
Службист! Язов взглянул на него и окончательно расчувствовался: « Ну,
что, дружище, давно, наверное, капитаном? Устал уже в этом звании?» Эти
слова генерал произнес, машинально сняв с головы капитана фуражку и
проверяя наличие ниток и иголок. А Петя Порфирьев в ответ прохрипел:
«Никак нет! Не долго. Долго был майором!» (Петю месяц назад сняли с
должности и разжаловали до капитана.) Язов посмотрел на Петра, плюнул в
сердцах на плац и швырнул об асфальт выцвевшую повседневную фуражку.
Больше Язов ни с кем не разговаривал и никому не сочувствовал. Такое мое
знакомство с министром.
— Знакомство довольно «шапочное». Вам, Василий Иванович, не досталось за
компанию? Вашу фуражку не топтали? — съехидничал я.
— Ты посмотри, Сероиван, как осмелели молодые офицеры? Еще вчера Никифор
и слова против сказать не смел! Бледнел при разговоре со мной, не
перечил. А теперь он подшучивает над комбатом. Ладно, прощаю, плоские
шуточки, отпущенные в мой адрес. Но исключительно, учитывая героические
заслуги. Иди спи, вояка.
* * *
Итак, что мы имели в этом почти безнадежном положении. Вокруг, как
минимум, на пятнадцать километров одни «духи». Первая и третья роты
где-то гораздо ниже по руслу реки. До базы десантников в Анаве топать еще
дальше. Моджахедов вокруг тьма и как выбраться из этой ловушки? Западня
какая-то. Впереди, справа и слева — огневые точки мятежников. Сзади
«бородатые» пока не стреляют. Пока...
Но кто знает, что будет дальше? Людей для самостоятельного выхода из
окружения мало! Десять офицеров, пара прапорщиков, тридцать сержантов и
солдат.
Итого: сорок два ствола или штыка. Не густо…
Глава 11. Ловушка
Четыре высотки, на которых мы разместились, запестрели демаскирующими
бело-серыми флагами. Это бойцы сушили на солнышке портянки. Куски
материи, прижатые по краям камешками, реяли, словно пробитые шрапнелью и
обожженные порохом боевые штандарты. Дух, который они источали, мог сбить
с ног даже скунса. Этот «постмодернистский натюрморт» вызывал ощущение
надвигающейся катастрофы.
Обломки металла давно догорели, дым рассеялся, но по-прежнему оставался
устойчивый запах пожарища, разлившегося керосина и паленого человеческого
мяса. Время от времени мы спускались к месту падения борта, где лежали
россыпи металлических кусков обшивки, пытаясь разыскать еще один «черный
ящик». Солдаты собирали на память о войне оплавленные куски стекла и
заклепки. Я тоже подобрал пару стальных сердечников. Это были те самые
пули из длинной очереди, прошившей насыпь, но не попавшей в мое бренное
тело.
Три дня тревожного ожидания нашей дальнейшей участи тянулись ужасно
медленно. Авиация бомбила окрестные горные вершины, артиллерия наносила
удары по хребтам и ущельям. Днем солдаты дремали, а по ночам треть из них
отдыхали, остальные дежурили, сменяя друг друга по очереди на постах.
Офицеры ходили, проверяли часовых, будили их, чтобы не проспали «духов» и
чтоб вся наша группа не оказалась однажды ночью вырезанной. Враг, как
выяснилось, в этом районе был многочисленным, хорошо подготовленным и
коварным. Интересно, какая сволочь сообщила «бородатым» район нашего
десантирования, в результате чего мы оказались в этой ловушке. Засада,
судя по всему, готовилась заранее и тщательно.
Пулеметы мятежников молчали, на нас не разменивались. Пехота им была не
интересна. Затаились и ждали, когда прилетят винтокрылые «птицы», чтобы
эвакуировать попавших в беду людей.
Новости поступали к нам одна хуже другой. Учитывая плотную
