помещение энергичной походкой ворвался подполковник Ошуев. Он недавно
вернулся с окружной комсомольской конференции из Ташкента и был заметно
посвежевшим. Там Султан Рустамович пребывал в роли «свадебного генерала»,
почетным делегатом. Мужик неплохо, видимо, развеялся. Погулял, отдохнул,
получил погоны подполковника лично из рук главкома ставки Южного
направления. Теперь он с новыми силами и страстью взялся за полк. Все аж
взвыли. Мы так надеялись, что он не вернется из Союза, пойдет на
повышение. Эх, не вышло. Жаль...
— Товарищи офицеры, — махнул рукой начальник штаба, давая разрешение
сесть. — Полку предстоит серьезное, чрезвычайно ответственное
политическое задание. Партия и Правительство выражают уверенность в
успешном выполнении операции по частичному выводу войск из Афганистана.
Задача: встать на блоки вдоль Баграмской зеленой зоны, провести огневую
обработку окрестностей дороги, а затем выдвинуться на Саланг. Можно
погибнуть, но операция по выводу полков не должна сорваться. Проверим
подготовку первого батальона. Раскрыть карты с нанесенной кодировкой.
Лейтенант Ветишин, ко мне! Покажите, что у вас нанесено на карту!
Кодировка была готова с вечера. Район боевых действий, без уточнения
конкретики, Чухвастов сразу перенес на карту комбата. Ночью командирам
рот писаря обстановку перерисовали на карты. Утром взводные в ленкомнате
под диктовку рисовали, подписывали, чертили.
Сережка прибежал на совещание прямо из женского модуля. Проспал.
Наверное, вчера ночь напролет кутил и развлекался. Кудрявые волосы
торчали во все стороны, будто он в стогу ночевал. Лицо заспанное,
опухшее, одежда помятая, сам растерянный.
Сергей уныло подошел к столу начальника штаба, развернул на столе карту и
сделал пару шагов в сторону. Ошуев удивленно уставился на карту, затем
посмотрел на взводного. Вновь взглянул на карту и на лейтенанта и злобно
зашевелил усами.
— Ветишин! Что это? Где кодировка? Почему нет ничего? Не нанесено ни
черточки, ни штриха! Вы ее открывали или нет?
— Нет, не успел, некогда было, — растерянно ответил Сергей замогильным
голосом.
Офицеры давились от смеха, глядя на лейтенанта.
— Ветишин! Из-за таких, как ты Подорожник потом говорит, что мы окончили
«Ордженикидзевскую школу сержантов». Я прав, Василий Иванович? —
обратился Герой к комбату.
— Так точно! — громко ответил комбат. — Истинно так! Школа младшего
комсостава.
Начальник штаба застонал, поскрипел зубами, испепелил злобным взглядом
комбата, влепил Сережке строгий выговор и продолжил постановку задач.
В этот же день в полк приехала проверка из дивизии проконтролировать, что
мы сделали к прибытию высокой правительственной комиссии.
Баринов (он же Барин) и его заместители перемещались из казармы в
казарму, из модуля в модуль, от объекта к объекту. Вначале посетили
казармы. Общий вывод: бардак и беспорядок. Полковник был абсолютно всем
недоволен. Здания покрашены плохо, дорожки не подметены, порядка нет.
Наш батальон готовил две казармы первой и второй рот. Подорожник и я
встречали начальство у входа. Подорожник подал команду: «Смирно!» и
доложил. Комдив, махнув рукой, ответил: «Вольно!» и двинулся по проходу.
Свита семенила за ним. Замыкающими шли я, Сбитнев и старшина. Вдруг Барин
наткнулся на дыру в линолеуме и простонал:
— О, Боже! Какой ужас! Что это?
— Дирка, маленький дирка, — пискнул, выглядывая из-за спины комбата,
старшина Халитов.
— Старшина, бегом ко мне! — рявкнул Баринов. — Почему в полу дыра? Почему
линолеум не поменяли?
Прапорщик принялся испуганно озираться по сторонам, а затем пролепетал:
— Как так, поменять? У меня нэт линолеум!
— А что у вас есть? — разозлился полковник. — Мозги у вас есть? Совесть
есть? Чувство долга?
— У меня все это есть! — всхлипнул прапорщик. — Нэт, только краска,
обоев, линолеум, фанера и гвоздь. И в полку нэт ничего!
— Для каких целей вам гвоздь? Привязать веревку и повеситься? — вскипел
командир дивизии.
— Нэт, я в смысле много гвозди. Прибивать стены.
— А что, они у вас в роте падают? Зачем их прибивать?
Халитов окончательно растерялся, пожал плечами и замолчал.
Комдив огляделся по сторонам, сковырнул с балки подтек краски, взялся за
уголок отклеившихся обоев и оторвал их. Оглядел нас презрительно и
произнес:
— Деревенщина! В какой же зачуханной деревне вы все росли? Кто вас
воспитывал? Э-эх!
Я отвел в сторонку старшину и укоризненно произнес:
— Резван! С тобой как в анекдоте: «Кацо! Пачэму у рюссских такой трудный
язык? Нэ пойму! Вилька, тарелька — пишутся бэз мягкого знака, а сол, и
фасол с мягким? — Э-э, Гиви! Это нэльзя понять! Это надо запомнить!»
— Э, зачем обижаешь? Если по-азербайджански скажу, он поймет? А вы мой
язык знаешь? Не знаешь, так не смейся!
— Все, больше не шучу, извини и не обижайся, — похлопал я по плечу
возмущенного прапорщика, а сам отправился догонять начальство для
получения следующей порции спесивого неудовольствия.
В конце дня Барин собрал офицеров и прапорщиков в полковом клубе и
начался разнос.
— И это лучший полк дивизии? Здесь какое- то сборище диверсантов и
саботажников. Худшее положение дел трудно себе представить! Я обошел
казармы, столовые, территорию. Везде беспорядок и запустение. Даже
мусорные баки не покрашены! Мусоросборники выкрасить в черный цвет!
Канализационные люки покрыть ярко-красной краской и нанести по спирали
семь белых кругов диаметром пять сантиметров! Траву подрезать, колючки
выдрать! Казармы перекрасить, обои заменить, линолеум перестелить! К
каждому объекту приставить старшим майора или подполковника из штаба
дивизии! Вызвать сюда тыловых бездельников! Ответственным назначаю
заместителя командира дивизии полковника Рузких! На устранение
недостатков даю три дня! — прокричал на одном дыхании командир дивизии.
Трое суток дневной и ночной работы завершились новым осмотром. Барин и в
этот раз остался недоволен, но ни времени, ни материалов больше не было.
Утром прибытие комиссии. Эх, не дали душе развернуться! Баринов ходил по
полку, вздыхал и морщился. Да, это не Таманская дивизия! Нет!
Вечером под открытым небом, в летнем клубе части, давал сольный концерт
Кавзонский. Народный артист республики был частым гостем в войсках. За
год приехал в третий раз. Его первый концерт мне очень понравился, но в
этот раз артист откровенно халтурил. Или большие дозы спиртного мешали
гастролям или уже петь надоело. Пыль, песок, полк за полком, банкет за
банкетом. Одно и то же. Певец в финале выступления вручил батальону
именную гитару, за которой я послал Бугрима. Витек был сильно смущен,
пожал руки певцу и, вернувшись на лавочку, попытался всучить мне
инструмент.
— Витька, этот инструмент не мне, а солдатам. Мы ее первой роте подарим
или взводу АГС. Марабу любит песни петь под гитару, Сидорук мастер
играть.
Марабу — это прилепившаяся к Мандресову три месяца назад кличка. Сашка
любил ходить вдоль строя солдат, заложив руки за спину и читать
нравоучения. При этом он сильно сутулился. Этот черноволосый, черноглазый
российский грек был ужасно похож на птицу марабу из мультфильма «Про
бегемота, который боялся прививок». Прозвище это дал ему Бугрим. Кличка
прижилась, так как била в «десяточку». Командир отдельного взвода
АГС —Марабу! Смешно…
Артист уехал, увозя полный автобус «колониальных товаров» из полкового
магазина и прочих подарков от командования. А пехота по вечерам в курилке
еще долго пела песни под подаренную гитару.
Более шестидесяти важных персон из Правительства, ЦК КПСС, различных
ведомств собрались в Кабуле для торжественного начала вывода войск.
Вывод был, в принципе, мифическим и символическим. В Советский Союз
уходили три зенитно-ракетных полка, которые и ранее не воевали. Они
никогда не двигались, а стояли в гарнизонах, так как у мятежников авиация
отсутствовала и сбивать было некого. Кроме того, были собраны еще три
полка из строительных частей, да увольняемых в запас солдат из различных
подразделений, а также комиссованные по болезни. Для их перемещения была
выделена списываемая техника из всех частей армии. «Потешные полки». Шум
и треск для прессы, для советского народа и правительств западных стран.
Мир с удовольствием наблюдал за этим военным балаганом. Ура! Ура! Ура!
Войска уходят!.. Куда уходят? Кто? Сто тысяч ограниченного контингента?
Для выхода зенитчиков и трех «полнокровных» мотострелковых полков вдоль
всей трассы выставлялись блоки и заставы. От Кабула и до Хайратона, от
Шинданта и до Герата. Самая трудная задача — пересечение Баграмской
«зеленки» и перевал Саланг. Ахмад Шах сделал заявление, что не даст выйти
Советской Армии. «Оккупанты» найдут свою смерть в Афганистане!
Это, конечно, серьезное и опасное заявление. Условия на Саланте тяжелые!
Из Панжшера к перевалу выдвинулись десятки отрядов боевиков. В зеленой
зоне сконцентрировалось множество боевых групп. Политики раструбили на
весь мир об операции, а нам теперь хоть костьми ложись! «Духи» даже между
собой войну прекратили. Междоусобица велась между партиями, племенами,
кишлаками и отдельными бандами постоянно, пока не пришла Советская Армия,
афганцы люто воевали между собой. Теперь дружно бьются с нами. Зачем мы
сюда явились? У них ведь всегда был повод пострелять друг в друга.
Полку предстояла задача — встать от равнины до входа в высокогорный
тоннель. Пехоту приказали поднять на высоты, вершины, необходимо занять
хребты, а бронемашины, танки, САУ расставить вдоль дороги.
Я отпросился у комбата идти с разведвзводом. Людей у Пыжа было мало, а
район обороны довольно большой. Николай с пехотой отправился в горы, а я
с двумя БМП и «Васильком» должен был оборонять километр трассы. Сегодня
мы закрепляемся, а завтра здесь пойдут уходящие. Если получится, как
задумало командование, то операция пройдет успешно и быстро. А если нет?
Полковая колонна медленно поднималась по горному серпантину к перевалу
Саланг. Двухполосное, узкое, петляющее шоссе блестело в лучах заходящего
солнца. Впереди шли танки, затем разведка, мотострелковый батальон,
артиллеристы. Пехота медленно занимала высоты вдоль трассы, а артиллерия
выбиралась к тоннелю, чтобы оттуда обеспечивать выход на задачи и
закрепление в районе. Проход колонны назначен на завтра.
Первая рота десятью машинами растянулась вдоль своей зоны
ответственности. Предстояло оборонять участок длиною полтора километра и
прилегающие к нему горные вершины.
Сбитнев сидел на башне и переговаривался с комбатом, командирами машин и
группой технического замыкания. Рядом лежал солдат с переносной
радиостанцией. По ней командир роты поддерживал связь с взводами,
выдвигающимися в горы, и командованием полка. Полковой группой в этот раз
руководил начальник штаба подполковник Ошуев. Почему-то с новым званием
характер у Султана Рустамовича испортился еще больше. Он становился
отчего-то все злее и раздражительнее. Дело, наверное, было в том, что
после академии он не получил полк, а витавшие в воздухе слухи о новом
назначении никак не могли материализоваться. Вот и сейчас БТР Ошуева
застрял где-то внизу, у подножья перевала, а сам он, по связи,
раздраженно ругал командиров подразделений за мелкие недочеты.
Володя нервно курил и злился. На командиров взводов — за то, что очень уж
медленно поднимались они в горы. На техника Федаровича — за то, что две
БМПшки так и не вышли из автопарка в рейд. На Ошуева — за хамское
обращение и высокомерие. На комбата — за мелкие придирки, закончившиеся
вчера ссорой. На бывшего замполита роты Ростовцева — за то, что покинул
