брать, воспитатель батальона! А пока что ты только непутевый образчик
дурных привычек.
Я молча сопел и кивал головой, но выполнять все эти дурацкие требования,
конечно, не собирался. Хорошо, что в полусапожках пошел в рейд, не то за
рваные кроссовки досталось бы еще больше.
— Так что, можно идти с Пыжом? — продолжал я осторожно гнуть свою линию.
— Черт! Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Ступай хоть с самим чертом!
Ладно, дойдешь до следующей заставы и назад. Управление будет тут
находиться. Должен же у меня быть хоть какой-то заместитель? Пусть и
непутевый. Зам по технике в рембате застрял! Зам по тылу в батальоне
обеспечения что-то достает! Зам по строевой в полку бумажки партийной
документации заполняет! Заменщика, видите ли, ждет. Деятели! Одни
деловые! А воевать кому? Мне?
— Я что, в штаб дивизии отпрашиваюсь уехать? — огрызнулся я. — Вперед
иду, под пули!
— Вот я и говорю: бегом, туда и обратно! Хватит заниматься с пятью
бойцами! Комиссар! В нашем батальоне пятьсот человек! Не забывай!
— Понял, товарищ майор! Буду работать со всеми. В следующий раз пойду со
второй ротой.
— Вот-вот! Арамов только назначен, и Шкурдюк после болезни. Правильно, им
и помогай. И перестань ты повторять «товарищ майор, товарищ майор»! Ты —
мой первый помощник! В неофициальной обстановке можно Василий Иванович.
Да и вообще, я уже неделю как подполковник. Только еще не объявили полку
об этом и погоны не вручили.
— Поздравляю, товарищ подполковник, — улыбнулся я и пожал руку комбату.
— Тьфу-тьфу! Я о чем говорил только что? В неофициальной обстановке — по
имени-отчеству!
— Виноват. Товарищ майор. То есть подполковник. Тьфу, Василий Иванович, —
сплюнул я на землю от досады за свою неловкость в общении с комбатом. Еще
месяц назад он меня «топтал» и постоянно «дрючил». А полгода назад
буквально «изничтожал и по стенке размазывал». А теперь — Василий
Иванович! Чудно и непривычно.
— Ну вот, вдобавок плюнул на меня, — усмехнулся Подорожник на мое
непроизвольное «тьфу».
— Да, не на вас, а в сторону. Это я от неловкости ситуации. Не привык к
сокращению дистанции между нами и изменению своего статуса.
— Вот-вот! Быстрей привыкай. Надоело мне за всех работать, —
нравоучительным тоном произнес комбат. Он встал и побрел на заставу,
сильно сутулясь. Дед! Как есть старый дед!
Сил у «духов» на дальнейшее сопротивление не хватило. Да и зачем драться
до победы? Работала обычная их тактика: укусил — убежал. «Укусить» на
этот раз удалось многих! Трое убитых, четверо раненых. Но они и сами,
пожалуй, с десяток «боевых штыков» лишились.
До второй заставы мы прошли без проблем. Лишь у третьего поста из-за
канала несколько раз выстрелил миномет и быстро замолчал, задавленный
огнем наших орудий. Армейская и дивизионная артиллерия вновь яростно
обрушилась своей мощью на кишлаки за большим каналом. Авиация несла
смерть с воздуха несколькими волнами: вертолеты, штурмовики,
бомбардировщики наших и дружественных нам афганских ВВС.
Не хотел бы я оказаться на месте «бородатых», под бомбами!
Я вернулся на командный пункт после второй «прогулки» с разведчиками и
тихо лег в десант брони на свой матрас. Проспал я почти двенадцать часов.
Вставать не хотелось. Я просто лежал, тупо уставившись в бронелист, и
размышлял о превратностях жизни. Жутко болела голова, слегка тошнило.
Сказывались звуковые удары по ушам и голове во время близких разрывов мин
и выстрелов пушек.
Комбат прервал мой затянувшийся отдых и вызвал к себе в «санитарку».
— Комиссар! Не желаешь отправиться во вторую роту? Они сейчас вместе с
гранатометным взводом от шоссе заходят в «зеленку». Ты вчера намекал, что
мечтаешь об этом. Скоро прибудет зампотех, вместе и отправляйтесь к
Арамову.
— Всегда готов! Только таблеток возьму у Сероивана и поеду, — ответил я
Подорожнику.
— Что, с мозгами не в порядке? — участливо спросил Иваныч.
— С мозгами все в порядке, но голову немного контузило. Болит. Чуть-чуть
подташнивает.
— Это пройдет. Чему там болеть? Знаешь, есть такой анекдот. Пассажирский
самолет разбивается вблизи аэродрома, земля вокруг дымится, горит.
Спасатели примчались и из-под обломков достают только одного живого
человека. Генерала, замполита! Он стряхивает с мундира пыль и пепел, а
врачи спрашивают: «Пассажир, что у вас, какие ранения?» Он в ответ:
«Никаких царапин нет, цел и невредим». — «А голова не болит, товарищ
генерал?» Генерал, постучав кулаком себе по лбу: «А чего ей болеть, там
же только кость?!» Так и у тебя, комиссар! Голова поболит и пройдет, там
ведь просто кость!
— Любите вы, Василий Иванович, над политработниками издеваться! —
обиделся я. — К тому же я не генерал. Лобная кость у меня пока тонкая.
— Да нет, это не только тебя касается, а всех нас. Согласен. Моя лобовая
броня толще твоей и намного. Я уже подполковник!
Три миномета били очередями по населенному пункту, расчищая дорогу
пехоте. Хорошая штука этот «Василек»! Кассету из мин выплевывает за
несколько секунд, знай себе, их меняй — перезаряжай. (Главное — по своим
не лупануть.) Разрывы кучно взметались вблизи дороги, скашивая и вырубая
виноградники. Земля и зелень поднимались в воздух, а там перемешивались и
осыпались, стелясь ровным серым ковром.
«Духи» предпочли уклоняться от открытого боя. Возможно, что по
разработанному плану они собрались в один мощный кулак и оказывали
сопротивление лишь в первый день.
Рота вошла в «зеленку» двумя колоннами, выставила посты. Мимо нас,
проревев моторами бронемашин, ушли к далекой заставе разведрота и
танкисты. За ними поехали грузовики с продуктами, боеприпасами, а также
молодыми солдатами. Эти юнцы отправились менять увольняемых в запас
«дембелей». Бедным парням предстояло просидеть два года безвылазно в
«зеленом аду», в окружении врагов. Если, конечно, не ранят или не
подхватят какую-нибудь гнусную инфекцию. Госпиталь — единственное
разнообразие в армейской жизни. А так, впереди два года «строгого
режима». Бедолаги…
* * *
Меня разбудил громкий крик осла и солдатский смех.
— Товарищ старший лейтенант, все нормально, не беспокойтесь, — стал
успокаивать меня сержант.
— Абдуллаев! Чего несчастный осел орет? Как будто вы его кастрируете! —
ругался я на солдата.
Сегодня, наконец, перестала болеть голова. Это хорошо! Измученное тело
понемногу воскресало к жизни. Я думал, что еще раннее утро, а оказалось,
что время приближалось к полудню, но почему-то никто меня разбудить не
удосужился.
— Абдуллаев, почему не подняли к завтраку? — продолжил я распекать
сержанта.
— Не разбудили, потому что взводный не велел. Сказал, что вы устали после
боя и голова болит. А ишак этот дурацкий сам не знает, чего орет.
Нецивилизованный. Дикая скотина. Фотоаппарата никогда, наверное, не
видел. Мы на нем фотографируемся, а он верещит, сволочь безмозглая.
— Не дергайте животное за хвост, он и успокоится. Хлеб есть? — спросил я.
— Есть.
— Неси буханку или сухарей. Он как миленький у нас позировать начнет. И
майора Верескова позовите.
Освободив хвост, ишак замолчал, а спустя пять минут окончательно
успокоился. Животное принялось пережевывать кусок черствого ржаного хлеба
и хрустеть заплесневевшими сухарями.
— Никифор, чего звал? — спросил подошедший Владимир Васильевич.
— Предлагаю сделать фото на память о Востоке. Экзотика! Верхом на осле! —
предложил я.
— С удовольствием! А то снимки только на фоне развалин. Мои доченьки
просили прислать фотографию с верблюдом. Но и осел подойдет. Достаточно,
в принципе, и его.
Животное мучили до тех пор, пока пленка не закончилась. Вечером его
подарили, вернее обменяли у «царандого» на консервы. На кой черт он нам
сдался? Кормить проглота прожорливого и крикливого надо…
Зампотех впал в сильную меланхолию. Играл на гитаре, негромко пел и
что-то записывал в тетрадочку, при этом шевеля губами. Много думал,
тяжело вздыхал, разговаривал сам с собой...
— Владимир Васильевич, что вы там пишите? Записки с фронта? Афганская
проза?
— Ты будешь смеяться, Никифор, но я сочиняю стихи и на мой взгляд,
неплохие романсы.
— Что-что?
— Романсы. Да и сонеты порой получаются неплохо.
Проклятье! Этого только батальону не хватало! Пропала наша техника! Если
зампотех сочиняет сонеты, романсами увлекается, то беда! Я заметил: коль
технарь непьющий, трезвенник, значит, машины не любит и заниматься ими не
будет. Тем более поэт. Пьяница, этот да! Такой обычно стакан спирта
«залудит» — и в двигатель. Ему в железках покопаться — хлебом не корми —
в радость. Руки по локоть в масле, сам в мазуте, а машины исправны,
обслужены, отремонтированы. Полный порядок! Пусть всегда пьян, но
работает. А лирик — это не зампотех, это мука комбату. Любителя выпить с
технарями-прапорщиками, старого зампотеха Ильичева, Подорожник еще не раз
вспомнит добрым словом. Эх! Лирик-меланхолик. Глядишь, и за баллады
возьмется... Не убили бы рассеянного!
Глава 7. Имитация вывода войск
Ранним утром комбат вернулся из женского модуля. Включил греться
электрический чайник, побрился, подстриг у зеркала торчащие усы, сделал
зарядку. Эти действия сопровождались украинскими народными песнями в его
исполнении. Ох, достал, любитель самодеятельности! Шесть утра, и так
хочется выспаться после рейда, а он о «калине», «вишне», «дивчине».
Утомил он меня своим песнопением, половой гигант...
— Комиссар, вставай! Чай готов! Утро восхитительное, воздух упоительный!
Жизнь чудесна! Зарядку сделай, что ли! Я с утречка пробежку совершил
после ночных физических упражнений. Подъем — и марш на кросс! Радуйся
окружающему миру!
— Товарищ подполковник! Спать хочу, сил нет! — взмолился я, прося пощады.
— Ну, хорошо, просто вставай и пей чай. Составишь мне компанию, лентяй! —
сжалился комбат.
Делать нечего, придется подниматься, определенно не отвяжется, черт
усатый. Прощай сладкий сон.
— Никифор, в принципе, я даже рад, что тебя назначили моим
заместителем, — внезапно и без повода произнес Подорожник, разгрызая
карамельку и прихлебывая чай из стакана. — Среди моих предыдущих
«уебищных», убогих замполитов ты самый боевой. Одни «сачки» попадались, в
рейд не выгонишь! Подумать только! Четвертого замполита за год получаю.
Меняют вашего брата очень часто. Ты надолго?
— Надеюсь, до замены. Если не снимут с должности. Убить — не убьют, не
дождетесь! Мне девяносто семь лет жизни предназначено, — вздохнул я.
— Ого! Однако срок ты себе отхватил. А почему не сто?
— Все задают этот вопрос. Даже я переспрашивал. Гадалка сказала, что в
круглую цифру веры мало. Девяносто семь лет — срок более убедительный. В
самый раз.
— Ну, что ж, молодец, живи. Ты меня в «зеленке» удивил. Зачем-то полез в
самое пекло. Не геройствуй! Все делать по моему разрешению! Не хочу
менять тебя на пятого зама! Решил я сегодня собственноручно написать
наградной, представить тебя за Баграмку к ордену Красной Звезды. Молодец!
Растешь в моих глазах!
— Может, не надо? Разговоры пойдут нехорошие. Героя из меня делают, один
орден уже есть, теперь второй хотите дать? — усмехнулся я.
— Плевать на мнения штабных! Пусть вначале влезут с разведкой в кишлак,
побегают под шрапнелью, а потом шепчутся за спиной. Пройди по ротам,
поторопи с наградными на сержантов, солдат. Да и командиры пусть себя не
обделяют. Железа не жалеть! Ну, давай, одевайся и шагай управлять
батальоном. Я пока посплю. Не забудь разбудить к совещанию! А то на
Наташке умаялся, могу проспать.
Офицеры полка сидели в клубе, травили анекдоты и ожидали нашего Героя. В
