зампотеха! Просмотр такого хорошего сна сорвал! Пляж, девки, солнце,
шампанское!
— Тебе сейчас будет не до шуток! Вставай быстрее! Сержанта Алаева
застрелили, — буркнул Артюхин.
— Алаева? Минометчика?
Холодный пот прошиб меня насквозь. Черт побери! Побыл замполитом
батальона одну ночь. Сегодня могут уже снять. Проспал должность…
Артюхин продолжил рассказ:
— Он был дежурным по минометной батарее. В рейд не ходил, казарму
охранял. Утром пришел со сторожевого поста у казармы сдавать оружие
Рахманкулов. Во время разряжания произошел неосторожный выстрел. Пуля
попала сержанту в шею и вышла из левого уха. Наповал.
Я мгновенно натянул форму, и мы побежали к минометчикам.
По казарме ходил, пиная табуретки и громко ругаясь, полковник Рузских,
заместитель командира дивизии. Рузских являлся старшим группы офицеров
дивизии по подготовке городка к показу, поэтому он нервничал. ЧП в полку,
и он вроде бы частично виноват в этом происшествии. А какая его
причастность и вина? Никакой!..
Следом за полковником туда-сюда, ходил командир полка в огромных
солнцезащитных очках-блюдцах. Последними явились замполит Золотарев и
полковой «контрик», подполковник Зверев. Оба были растеряны и сильно
помяты. После ночной попойки лица у них распухли, а вокруг
распространялся крепкий запах перегара.
Особист полка — колоритная фигура! Спирт пил стаканами, а из закусок
отдавал предпочтение хорошей русской водке.
Однажды зам по тылу Ломако скрутил гепатит. Когда его на носилках несли в
санитарный «уазик», он, поманив пальцем Муссолини, простонал:
— Женя, под моей кроватью стоит канистра со спиртом. Береги ее как зеницу
ока!
На что замполит-два ответил:
— Выздоравливай, Виктор, не беспокойся! Сохраним!
Оба политических руководителя (Муссолиев и Золотарев), командир полка,
Зверев, а также их заезжие друзья-приятели три недели радовались жизни.
Счастье закончилось с последней каплей алкоголя. Когда Ломако вернулся из
инфекционного госпиталя и заглянул в горлышко канистры, то с ужасом
обнаружил, что спирта нет.
— Женя, а где спирт?
Муссолини разгладил усы и, хитро ухмыляясь, ответил:
— Васильич, ты канистру не закрыл. Наверное, забыл в горячке болезни. Она
возьми и высохни. Я вчера приподнял ее, а там спирт на донышке плещется.
Усох, зараза! Лучше бы выпили, чем так бездарно добро пропало!
…Большую часть того спирта поглотил контрразведчик.
Мы с Артюхиным не стали приближаться к командованию, а встали у входа,
разглядывая мрачную картину.
Сержант лежал ногами к оружейной комнате, а головой упирался в тумбочку
дневального. Вокруг затылка образовалось широкое кровавое пятно. Над
телом склонился начмед Дормидович, и после недолгих манипуляций он
грустно вздохнул, констатируя:
— Мгновенная смерть!
— Где этот стрелок? Какого он призыва? — спросил Артюхин у командира
батареи.
— Рахманкулов? Молодой солдат… — ответил Степушкин. — Только прибыл с
пополнением.
— Над ним издевались? Неуставняк? Что тебе известно, Виктор, из всей этой
истории? — посмотрел я с тоской на Степушкина. — Отчего он стрельнул?
— Да вроде бы не били. Врачи бойца осматривали, на Рахманкулове побоев
нет. Черт! Не дожил Алаев месяц до дембеля!
— Куда девали недоумка — снайпера? — переспросил Артюхин.
— В особый отдел забрали. Его допрос ведет Растяжкин, — уныло ответил
капитан.
Медики уложили тело сержанта на носилки и унесли в медпункт. К нам
подошел злой и угрюмый Подорожник, и все замолчали. Он хмуро посмотрел на
лужу крови, огляделся вокруг и сказал:
— Степушкин! Кровь убрать, оружейку проверить и запереть! Офицерам и
старшине батареи написать рапорта о происшедшем. Доложить кому что
известно. Ответственному по казарме во время происшествия, лейтенанту
Прошкину, прибыть ко мне в кабинет.
В штабе Прошкин пояснил:
— До подъема ночь прошла спокойно. Солдаты после дороги устали, и
отдыхали. Никаких инцидентов не было. В полшестого утра лейтенант
отправился в штаб к дежурному по полку и на ЦБУ (помимо ответственного по
батарее, он был дежурным по артиллерии). В это время и случилось
несчастье.
Подорожника, меня, Артюхина и Степушкина вызвали к Филатову.
В кабинете за длинным столом сидела «инквизиция»: Рузских, «кэп»
«особисты», оба замполита полка. Закрывая большой стол, лежала
развернутая карта Кабула и план полка. Рузских хмурился и был явно
удручен случившимся.
— Через две недели прибывает комиссия и подобное происшествие нам ни к
чему. Для гражданских министров узнать о расстреле будет шоком.
Необходимо обставить события, как можно, приличнее. Ваши варианты? —
спросил Рузских.
Мы переминались с ноги на ногу, и чувствовали себя отвратительно.
— Может быть, обстрел позиции? — подал я несмело голос.
— Ростовцев, какой на хрен обстрел, если в голове пуля от АК-74? —
возмутился Филатов. — От казармы до кишлаков больше полутора километров.
Не долетела бы.
— За парком до сих пор стоит полковая колонна. Технику вечером заправляли
топливом. В принципе, если бы его убили там, то можно было бы рассчитать
необходимую траекторию выстрела, — неуверенно продолжил я.
— Так-так. Давайте развивайте свою мысль. Думайте, начальники! —
поторопил нас полковник.
— А если сержант пошел проверять дополнительный пост у техники? —
выдвинул свою версию Артюхин.
— Он дежурный по батарее, вот и направился осмотреть технику и охрану, —
робко высказался Степушкин.
— Хорошо. Уже почти хорошо! — воскликнул замкомдива. — Где колонна?
Сколько до Даруламана?
— Оттуда метров четыреста до ближайших афганских строений. Теоретически,
могли из развалин пальнуть… Могли от заграждений из колючей проволоки, —
поддержал версию Подорожник.
— Как на схеме это выглядит? — еще больше заинтересовался Рузских, и
«полководцы», тесня друг друга, склонились над планом.
После замеров, подсчетов начальство принялось оживленно обсуждать
предполагаемый официальный сценарий для проведения следствия. Замполит
полка-один Золотарев махнул рукой, чтоб мы скрылись с глаз. Когда он
появился перед нами через полчаса, последние детали были уже уточнены.
— Товарищи офицеры! Понятно, что мы выбираем в качестве официальной —
версию с обстрелом. Но за само происшествие спрошу с вас на полную
катушку! Теперь решаем, что делать с солдатом. В полку он не жилец. Его
азербайджанцы, земляки Алаева, уничтожат. Сегодня Рахманкулов ночует в
санчасти, а завтра этого недотепу отправляем в дивизию. В медсанбате
подлечит мозги. Подготовить документы, исключить из списков части,
экипировать. Вывезти как можно быстрее. И главное — меньше болтать!
Артюхин не стал затягивать с убытием. Он быстро собрал вещи и на
следующий день уехал домой в Россию. История с неосторожным убийством
Алаева завершилась отправкой тела на Родину и орденом — посмертно. Повез
тело в «Черном тюльпане» наш старшина роты Халитов. Другие офицеры
сопровождать «груз-200» в горный азербайджанский аул не решились. Из
такой командировки живым и здоровым славянину вернуться проблематично.
Изобьют или убьют многочисленные родственники. Армян отвозят прапорщики
армяне, грузин — грузины. Если убьют чеченца, придется Ошуеву опять
ехать. Коздоева и Эльгамова он отвез лично, другие офицеры отказались.
* * *
Комбат представил меня батальону в новой должности и велел переселяться в
его комнату. Я неохотно перебрался на опустевшую койку Артюхина. Что ж,
жизнь идет своей чередой. Происшествия, трагедии, праздничные
мероприятия. Вот опять запланированная пьянка. А куда денешься —
традиция, ритуал... Чапай два дня молчал, ухмылялся, а потом спросил:
собираюсь ли я вливаться в коллектив управления батальона?
После полковой вечерней проверки собрались комбаты и офицеры управления
батальонов. Сели за столом в нашей комнате. Чествование проводили
скрытно, соблюдая маскировку и конспирацию. Как всегда в период
развернувшейся кампании борьбы за трезвый образ жизни. После четвертой
рюмки слово взял Ахматов:
— Василий Иванович! Ну, тебе и заместитель достался! Алкаш и дебошир!
— Рома, ты чего это, обалдел? — удивился Подорожник. — Кто? Ростовцев?
Пьяница? Он, конечно, отъявленный разгильдяй, но трезвенник. Это ты
напраслину возводишь на парня.
— Самый что ни наесть пьянчуга! А когда напивается, то орденами
разбрасывается. Бухарик!
Подорожник удивленно уставился на меня, а я с укором посмотрел на Романа.
— Извини, замполит, но ящика коньяка я так и не дождался, — усмехнулся
танкист. — Дольше правду от своего друга Василия скрывать не могу!
Совесть не позволяет! Месяц назад напился Никифор в моей комнате, да так,
что не помнил, как ушел и куда орден Красной Звезды бросил!
— Почему не помнил! — возмутился я. — Все отлично помню. Как Роман
Романыч, ты меня к себе тащил, потому что у танкистов спиртное кончилось.
Отчетливо припоминаю стриптиз на столе, девку голую в твоей кровати.
Помню, не забыл.
— Молодец! — хлопнул меня по плечу Скрябнев. — Уделал «бронелобого».
Правильно, нечего стучать на собутыльников.
— А он и сам бывший «бронелобый», танковое училище закончил, — смутился
Ахматов. — Порядочные люди за стриптиз, между прочим, деньги платят, а мы
пехоте бесплатно показали. Эх, хороша была Элька. Огонь-баба!
— Была? А шо так! Куда девалась? — участливо спросил Подорожник.
— Обиделась. Чертова шалава! Застал с начальником штаба, побил маленько,
для профилактики. А она теперь из койки Светлоокова не вылазит. Гадина,
наглая и бессовестная. — Романыч плеснул коньяка в стакан и с досадой
залпом выпил. Офицеры сочувственно и ободряюще улыбались. — А, вообще,
Никифор молодец! — продолжил Ахматов, поставив стакан. — Наконец-то у
тебя, Василий Иванович, будет заместитель не только в полку, но и на
боевых. Этот и в горы пойдет, и в «зеленку». А то уже четвертого
получаешь политрука за год. Одни теоретики. Резво ты, старлей, начал! Так
дослужишься до начальника Политуправления какого-нибудь военного округа.
Дай-то, бог! Выпьем за это!
— Жизнь покажет! — нахмурился Подорожник и опустошил рюмку.
— А что со Светлооковым происходит, Рома? Что у него за проблемы? —
поинтересовался Скрябнев.
— Гнусная житейская история. Драма как в кино. Сейчас расскажу. Мне за
Эльку на него обидеться нужно, а я его даже жалею. Понимаю: должен же
кто-то утешить мужика. Одно обидно: почему утешает моя женщина? Что
других баб в полку не мог найти, потащил эту к себе?
— Так что за история? — живо заинтересовался Подорожник.
— Грустно и смешно. Генка копил деньги, покупал жене подарки, почти
ничего не пропивал. Пару недель назад он особенно заскучал и отпросился в
Кабул. Решил домой позвонить. Международная связь, сами знаете, ужасно
дорогая, но Геша не поскупился. Разменял Светлооков сто чеков на афгани,
приехал на городскую телефонную станцию, каким-то образом объяснился с
телефонистом. Звонил, звонил и дозвонился, наконец, в Благовещенск.
Снимает трубку какой-то мужик. Спрашивает: «Что нужно?» Гена удивился,
оторопел и говорит: «Позовите Елену!» А тот: «Ты кто?» — «Это ее муж!» —
ответил Светлооков. Мужчина на том конце провода засопел и злобно рявкнул
в ответ: «Пошел на…, козел! Ее мужик в Афгане! Сейчас я ее муж!» И бросил
трубку. Генка опешил. Приехал в полк ни жив, ни мертв. Пришел в комнату,
а там Элька одна сидела в тот момент, я на совещании был. Геша поведал о
беде. Выпили, покурили, выпили еще. Она расчувствовалась, пожалела и
приголубила. Гады и сволочи. Меня-то за что обидели? Прихожу: лежат в
кровати голые, пьяные, грустные и курят. Стол бутылками и окурками
