буду? А про то, что нужно хорошее лезвие принести, мне никто не сказал.
— У-у, — завыл я, продолжая соскребать неподдающуюся щетину, в некоторых
местах удаляя ее вместе с кожей и формируя волевой подбородок багрового
цвета, как бы обветренный в боях старым фронтовиком-окопником. Лицо
заметно преобразилось. Щеки пылали огнем, шрам на подбородке кровоточил.
Этот же солдатик достал машинку для стрижки, накинул мне на плечи
простынку и взялся ровнять всклоченные вихри.
Возвратившийся Семенов, взглянув на меня удовлетворенно, кивнул головой и
начал устанавливать фотоаппарат на штатив.
— Виктор! Ты посмотри, что сделалось с моей физиономией после кошмарного
бритья! Она красная, как перезрелый помидор! — возмутился я.
— Ничего страшного! Фотография черно-белая. Румянец сойдет за южный
загар. Меня больше волнует, куда это медик запропастился с кителем.
Вскоре вошел скромный лейтенант-двухгодичник с кителем, висящим на
вешалке плечиках.
— О-о-о! Я буду медиком? — ухмыльнулся я.
— Черт! Не подумал. Сейчас привинтим другие эмблемы в петлицы и добавим
звездочек. — Семенов грубо надорвал петлицы, скрутил «змею в стакане» и
заменил на «сижу в кустах и жду героя». Затем шилом проткнул погоны и
привинтил еще по звездочке.
— Товарищ капитан! Вы что делаете? Я пиджак всего один раз одевал, в штаб
округа, а вы его дырявите и рвете? — взвыл лейтенант.
— Не писай кипятком, медицина! Не пиджак, а китель! Это ты у нас
«пиджак»! Звание тебе через год присвоят, и звездочка пригодится. Не
скручивай. А пехотная эмблема или медицинская, какая тебе разница?
— Но я только на два года в армию попал, мне его придется на склад по
увольнению сдавать!
— Сдашь. Был бы китель, а на эмблему и не посмотрят. Сейчас вкрутим
покрепче, иголочками петлицы пришпилим. Готово. Хорош! Ох, как хорош! —
Закончив подготовку формы, Семенов принялся суетиться, бегая от штатива
ко мне. — Очень даже неплохо! Садись на стул, руки на колени. Выпрями
спину, да расслабься, не лом же проглотил! Не хмурься. Теперь убери эту
дурацкую улыбку! И не делай страшную рожу! Уф-ф-ф. Устал я с тобой,
Ростовцев.
— Это я устал от маскарада. Лучше бы у дувала лежал и мух от себя
отгонял, жуя виноград, чем терпеть вот это издевательство надо мной.
— А где виноград? — встрепенулся Балалаечник. — Привез?
— Нет. Я пешком до штаба добрался, через кишлаки. Машины застряли у
поста.
— Ну, ладно, будь другом, ящичек набери для меня. Я после рейда заскочу к
вам в полк, тебе фото на память завезу! — пообещал капитан.
— А мне виноград будет за эксплуатацию кителя? — оживился медик.
— Тебе? — задумчиво произнес я. — Тебе сколько угодно. Сейчас быстро
переобуваешься в кроссовки, получаешь автомат, набираешь патронов, гранат
и айда со мной. А там в «зеленке» жри сколько угодно, пока не лопнешь! —
засмеялся я, хлопая по плечу лейтенанта.
Откуда ни возьмись, в аппаратную ворвался взмокший Артюхин.
— То-о-о-в-а-арищ капитан! Здравия желаю! Вы откуда? Наверное, в
«зеленку» вместе поедем? — ухмыльнулся я.
— Иди к черту! — огрызнулся замполит батальона. — Я за тобой. Бегом к
начальнику политотдела, скорее!
— Так к черту или к начальнику политотдела? — спросил я, рассмеявшись. —
Или он это и есть черт?
— Хватит юмор разводить и шуточки шутить! Дело серьезное! За мной! —
Григорий сильно потянул меня за руку.
— Стой! Стой! — взмолился я. — Дай переодеться! Чего я буду туда-сюда
пугалом по полку ходить? Китель не по росту с длиннющими рукавами и
вместо брюк — массетка! Целый день сегодня бегом и бегом!
— Ладно, быстрее! Севастьянов больше часа нас ждет! Еле-еле тебя нашел! —
пожаловался Артюхин.
— Повезло, что нашел. Через пять минут я бы взял ноги в руки и убежал
отсюда к батальону. Интересно, зачем меня вызывает высокое руководство?
— Скоро все узнаешь! — загадочно произнес Григорий.
Я быстро переоделся, и мы поспешили в политотдел.
Начальник политотдела сидел за длинным столом, уставленным телефонами и
сувенирами. На стенах кабинета висели графики, таблицы, лозунги и
плакаты. Настоящий центр политграмотности и эпицентр перестройки.
— А-а-а! Ростовцев! Заходи, дорогой, заходи! — встретил меня полковник
протяжным восклицанием. Аркадий Михайлович вскочил, поздоровался, пожав
руку, и усадил нас с Артюхиным на стулья. Сам он начал энергично ходить
по кабинету из угла в угол, быстро при этом разговаривая. Вскоре шеф стал
носиться по кабинету, словно сгусток энергии, только не понятно какой:
отрицательной или положительной! — Товарищ старший лейтенант! У
командования о вас за год сложилось хорошее мнение, вы это, наверное,
заметили.
— Так точно, товарищ полковник! — ответил я, смущаясь. (То, что они знают
о моем существовании, я понял всего месяц назад).
— У нас возникла сложная ситуация. Сменщик капитана Артюхина куда-то
пропал. Точнее, Артюхин полгода назад занимал должность секретаря
комитета комсомола полка, а кадровая машина не поворотлива. Нам прислали
молодого лейтенанта. Мы решили вас, Никифор Никифорович, выдвинуть на
вышестоящую должность. Было три варианта с разными батальонами. Но
возникла блестящая идея — убить двух зайцев разом. Мы назначаем вас,
Ростовцев, заместителем командира родного батальона, а Григорий
Николаевич благополучно и своевременно, без дальнейших проволочек, едет
домой. В результате — все довольны. Я и командир дивизии уверены, что вы
справитесь!
— Ох! — охнул я. — Прямо огорошили меня этой новостью. Даже не знаю, что
и сказать. Справлюсь ли... Вчера с лейтенантами-взводными я из одного
котелка ел, вместе с ними шутил, анекдоты травил, а завтра командовать...
Как-то мне не по себе.
— Все будет хорошо. Вы, товарищ старший лейтенант, знаете этот батальон,
его проблемы, быт. Досконально изучили людей. Батальон «рейдовый»,
сложный, я бы даже сказал, тяжелый. Тут не только политические вопросы
решать надо, но и постоянно участвовать в боевых действиях. Нужны
молодость и здоровье, молодецкая удаль! Значит, так и порешим! Принимайте
дела, и в процессе службы будем вас учить, поправлять. Так что
перестраивайтесь! Вся страна перестраивается! — Начпо пожал нам обоим
руки, похлопывая по спинам, довел до дверей кабинета и еще раз
попрощался.
— Черт! Черт! Черт! — завопил я за порогом политотдела.
— Что ты так возмущаешься? — удивился Артюхин.
— Что-что… Как я буду с Подорожником каждый день общаться? Он меня на дух
не переносит, целый год третировал как последнего человека. Издевался
каждый день. Я, было, обрадовался, что в новом батальоне начну службу с
новыми подчиненными, с теми, кого не знаю, с кем не пил! Тяжело это:
вчера — друзья, а сегодня —подчиненные.
— Учись. Хочешь дальше расти, нужно учиться быть жестким, даже
жестоким, — вздохнул Гриша и, пожав мне руку, отправился восвояси.
Он ушел куда-то по своим делам, а я, захватив на КПП дремавших бойцов,
поспешил к саперам за тягачом.
Саперы машину не дали. Вся исправная техника крушила развалины. Удалось
достать артиллерийский тягач из батареи «Ураганов». Радость переполняла
мое сердце, что не нужно будет вызывать помощь из «зеленки», не придется
падать в глазах комбата и ротного. Застрять на двух машинах! К моему
удивлению, машины в помощи не нуждались.
Увиденная на дороге картина озадачила. Сидевшие в песке БМП, теперь
стояли в твердой накатанной колее.
— Кречетов! Как вы выбрались? — изумился я.
— Сами откопались. Набежали «дикари» с лопатами, человек пятнадцать,
притащили бревна, сучья, раз-два — и готово. Не захотели, что б мы им
«кузькину мать» устроили. Побоялись, что на чей-нибудь случайный выстрел
ответим шквалом огня. Пушки, направленные на кишлак, — самый лучший
аргумент, — объяснил механик.
— Ребята, нам повезло, хорошая банда попалась, душевная, — рассмеялся я.
Пришлось извиняться перед капитаном-артиллеристом за доставленные
хлопоты. Водитель тягача получил пачку «Охотничьих» и, удовлетворенный
отсутствием работы, уехал в Баграм. В обратный путь тронулись и мы.
Подорвав сотню домов, сровняв с землей развалины и дувалы между
виноградниками, полки вернулись на базы. Хватит. Хорошего понемногу.
Отвели душу за гибель наших ребят. Авиация еще два последующих дня
обрабатывала эту территорию бомбами повышенной мощности, глушила «духов»
в подземельях, обрушивали кяризы.
Афганская госбезопасность вскоре получила информацию о более шестидесяти
захороненных мятежников в результате нашей работы.
Да и сам Керим чуть позже погиб. Без базы, без банды, без складов ему
стало очень тяжко воевать. С двумя телохранителями на лошадях «курбаши»
куда-то ехал. На его беду, всадников заметили вертолетчики. Пара
«крокодилов» зашла на штурмовку и накрыла их залпом из неуправляемых
ракет. Вот такой бесславный конец грозы и хозяина Баграмской «зеленки».
Ну да, свято место пусто не бывает. На место убитого главаря пришел
другой, не менее кровожадный и жестокий.
Усилия армии оказались тщетны. То, что мы разрушили, афганцы через месяц
восстановили. Это ведь не дворцы и не современные многоэтажные здания.
Конструкция простейшая: глина, песок, кизяк, солома и вода. Размешал и
лепи, лепи, лепи. А виноградники и кустарники весной следующего года
вновь будут стоять зеленой стеной, как будто их и не ломали, и не рубили.
Джунгли! Создать в этих местах безопасную зону — сизифов труд!
Бессмысленный и чрезвычайно опасный.
Глава 4. Большая трагедия и маленькие драмы
— Ростовцев? Мой заместитель?!! Какому идиоту пришла в голову подобная
бредовая мысль? Это что, продолжение эксперимента по проверке прочности
моих нервов и терпимости? — заорал Подорожник на весь полковой плац,
когда Артюхин сообщил комбату решение командования.
Его усищи, топорщившиеся в разные стороны, гневно дрожали, и лоб покрылся
испариной. Я скромно потупил глаза к асфальту и ответил, хитро улыбаясь:
— Могу подсказать и фамилии и должности этих идиотов.
— Василий Иванович! Все решалось на высоком уровне. Я тут не при чем.
Хотя мое мнение: хуже других он не будет, — вступился за меня Артюхин. —
Людей знает, с обстановкой знаком, боевого опыта немеренно. А руководить
людьми научится.
— Юра, и ты туда же, заступаешься за него? — возмутился Подорожник.
Артюхин молча развел руками, скорчил скорбную гримасу и произнес
сакраментальное:
— Замена в опасности, а где она? Один не доехал из Союза, двое увильнули
от моей должности в штабе армии. Сколько еще можно ждать?
— А я и не навязываюсь. Не нравлюсь — напишите рапорт комдиву. Меня и
первая рота вполне устраивает. Между прочим, Севостьянов другие, более
спокойные батальоны предлагал, — подал я голос, окончательно обидевшись
на реакцию комбата.
Подорожник гневно сузил глаза и прошипел:
— Опять батальоном разбрасываешься? Мы тебя сделали за год человеком!
Почти Героем!
— Я не разбрасываюсь, но реакция ваша не нравится. Конечно, лучше меня
люди есть. Мелещенко, к примеру, спит и видит, как бы начальником стать.
— Но-но! Только не надо ерничать. Сами с усами, разберемся! Без
сопливых! — рявкнул Подорожник, постепенно сменив гнев на милость.
Чувствовалось, что внутренне он с каждой минутой смирялся с таким
поворотом и готовился сделать шаг к примирению. Я же захотел ужалить в
отместку будущего шефа и сыронизировал:
— С усами, да еще с какими! Зависть всей афганской армии...
— Вот что верно, то верно. Но это уже не усы, а так пародия! Были когда-
то… — не понял шутки комбат и искренне загрустил: — Никифор, ты помнишь,
какие у меня они были прошлым летом и осенью? — Я подумал и кивнул. — Так
вот эту мою красоту и гордость, каждый ус по семнадцать сантиметров, при
