забывчивость. Прапорщик ринулся, не разбирая дороги, к полевой кухне,
стоящей за полковым магазином. (Видимо, вспомнил о собутыльнике
Берендее).
Старшина Резван на половине пути сделал попытку оторваться от коллектива,
что-то промямлив о делах в каптерке.
— Бегом в казарму! А то мы совсем забыли о солдатах! — крикнул ему вслед
Сбитнев.
Мандресов сослался на усталость и пошел догонять старшину. Ватага
уменьшилась до четырех человек.
— Где тут раздают любовь?! — гаркнул Острогин в коридоре, но в ответ
услышал только гулкое эхо.
— Нигде! Это русские придумали любовь, чтобы не платить деньги! — нагло
рассмеялся Сбитнев. Володя быстро нырнул в одну из дверей. Вскоре оттуда
мы услышали его веселые байки и анекдоты, прерываемые бойким девичьим
смехом.
— Что завтра останется от Володи? Загоняет его Нинель! — посочувствовал
Ветишин,
— Это та, что вдвоем нужно обнимать? — догадался я.
— Ага! –подтвердил Сережка.
— Здоровенная деваха! Ужас! — содрогнулся Серж.
— Ну и я пошел, — сказал Сережка и удалился в комнату напротив
умывальника.
Острогин озадаченно почесал затылок.
— Ну, куда идем? — недоумевал Острога.
— Это ты подскажи, где нас ждут! А если в нас не нуждаются, то бросим
якорь прямо тут! — предложил я. Мы уселись на лавочке у входа, на свежем
воздухе. Достали из пакета стаканы и бутерброды. Полбутылки мы выпили
быстро и принялись насвистывать в такт разухабистой музыке, доносившейся
из чьей-то комнаты.
В глубине общежития вдруг раздались стоны и рычания, выдаваемые за песню:
«Ра-а-а-ас-кину-лась мо-оре ши-и-ро-кое и волны бу-ушу-ют вдали!» На
пороге появился уезжающий на днях домой Конев. Бывший зампотех полка,
дефелировал в шортах, тапочках и дырявой тельняшке. Он играл на огромном
баяне, напевая грустную, душераздирающую песню. В основном душу раздирал
он себе и своему музыкальному инструменту. Багрово-красное лицо
свидетельствовало о большой дозе выпитого сегодня спиртного. Заметив нас,
подполковник Конев оживился.
— Ну что, лейтенанты! Чем порадуете старика? Чем душу согреете ветерану,
отслужившему в Афгане два года?
— А что ее греть и так жарко! — ответил Острогин, пряча начатую бутылку
под лавочку. — Вам нужно охладиться, а то, не ровен час, сгорите.
— И не лейтенанты, а старшие лейтенанты! — поправил я пьяного
подполковника.
— Эх! Молодо-зелено! Поучать вздумали старика... А в былые времена я бы
вас! Ух! В бараний рог свернул! Силища, знаете, какая в кулаках! Кто
хочет помериться силами? С кем побороться на руках? А? — распалился
подполковник.
Мы молчали, не желая связываться с пьяным начальником, хотя и бывшим.
— На литр водки слабо? — спросил вновь зампотех.
— На литр? — переспросил Серж и, подумав, ответил: — На литр — слабо!
— Я тоже пасую, — согласился я с товарищем, заметив, что мутный взгляд
бывшего начальства, выискивая жертву, переместился на меня.
— Тогда топайте отсюда. Освободите скамейку и не мешайте петь! — рявкнул
Конев.
Я достал бутылку, спрятанную за кривую ножку лавочки, и разлил содержимое
по трем стаканам. Один в качестве примирения протянул зампотеху.
Чокнулись, выпили. Подполковник ругнулся матом и, возмущаясь, швырнул
стакан в колючки.
— Что это за дрянь? Пойло какое-то!
— Не пойло, а сухое вино, — возразил я.
— И что за суки пьют сухое! — проревел он обиженно.
— За сук надо было бы в морду дать! Но, учитывая, что вам уже лет сорок
пять и годитесь мне в отцы, на первый раз стерплю и прощу, — произнес
громко Сергей. — Пошли, Никифор, не будем переводить добро на всякое
говно.
Зампотех онемел от нашей наглости. Мы же, пошатываясь, удалились по
дорожке к своему модулю, допивая из горлышек бутылок остатки вина.
— «И пошли они, солнцем палимые, повторяя — судья тебе Бог»! —
продекламировал с пьяным надрывом Сергей.
Двойной праздник почти удался...
Глава 3. Вверх по служебной лестнице
— Ростовцев, подойди-ка сюда, — громко окликнул меня капитан Артюхин,
когда я с друзьями возвращался из столовой после завтрака.
Еда отвратительная, настроение плохое. Похмелье. В голове шумело, во рту
пересохло, ноги заплетались, слегка покачивало. А как хорошо было вчера!
— Мужики, я пошел на беседу с начальством, оно что-то задумало! Наверное,
опять вышестоящие должности предлагать будут, — усмехнулся я.
— И куда тебя сватают? — поинтересовался Острогин.
— Секретарем комитета комсомола саперного полка. Но я не хочу, — ответил
я.
— Зажрался! Капитанскую должность мы уже не принимаем, нам майорскую
подавай, — съехидничал Ветишин.
— Правильно делает. Нечего в комсомольскую рутину лезть, пусть ротой
занимается, — оскалился длинным рядом железных зубов ротный. — А батальон
ему наверняка дадут, не сегодня, так завтра. Звезда идет к звезде,
должность за званием, а за наградами еще более солидные награды.
Везунчик. Моя «Красная Звезда», за искалеченную челюсть, до сих пор
где-то бродит по лабиринтам штабов, а этого балбеса наградным «железом»
осыпали с ног до головы.
— Осыпали... Скажешь тоже! Тебя послушать, так можно подумать, что мне
как Брежневу для орденов пора грудь расширять. Представление к награде —
это еще не факт получения, а так теория… — возразил я Володе и поспешил к
начальству.
Замполит батальона сидел на лавочке, вытирая испарину с мокрых залысин, и
нервно курил, слушая Шкурдюка. Сергей вчера вернулся из отпуска по
болезни и сейчас о чем-то докладывал. Артюхин недовольно махнул рукой,
отсылая Сергея в казарму, и принялся за меня.
— Пьянствовал вчера?
— Нет, — ответил я, нагло глядя в глаза шефу.
Лысеющий капитан еще раз протер платочком то место, где совсем недавно
присутствовала густая шевелюра. Затем вновь достал пачку сигарет, вынул
одну, зажег ее и жадно затянулся. Капитаном Григорий стал на неделю
раньше, чем я старшим лейтенантом. Молодой мужик, старше меня на пару
лет, но выглядит на все сорок.
— А кого Подорожник гонял из комнаты технарей? — усмехнулся замполит
батальона.
— Не знаю. Меня никто никуда не гонял. Я комбата со вчерашнего утра не
видел. С ним чем реже встречаешься, тем лучше настроение.
— А хочешь с ним общаться каждый день — утром, вечером, на завтрак, на
обед и на ужин? — насмешливо спросил Гриша.
— Это как так? Пристегнуться к Василию Ивановичу наручниками? Спасибо,
нет хочу.
— Не хочешь, а я желаю. Третий день думаю над тем, кто бы мог занять мое
место. Может ты? Начальник политотдела окончательно решил выдвигать
будущего Героя на вышестоящую должность. Пора подниматься по служебной
лестнице. У тебя теперь начался период должностного роста. На выбор
различные батальоны: инженерно-саперный, второй батальон нашего полка или
восемьдесят первого полка.
— Как так, второй батальон? Самсонов лишь год как из Союза прибыл! —
удивился я. — Куда он уходит?
— У них страшное происшествие вчера случилось. Пока вы всей ротой
пьянствовали, события мимо вас прошли. А в полк эта информация вечером
поступила. На КП батальона шестеро солдат умерли и четверо в госпитале
мучаются страшными муками. Отравились антифризом.
— Е… твою мать! — охнул я.
— Да уж! Это точно!
— И как такое случилось, Григорий? Они что, на заставах поголовно
придурки?
— Вроде того. Техник роты в канистре привез сдавать остатки антифриза. Но
все в ней не поместилось, вот он часть и налил в трехлитровую банку,
закрыв крышкой. Какой-то умник увидел банку с жидкостью, стянул ее и
приволок в блиндаж. Решили, что это брага или самогон. Антифриз был
мутный, и действительно, что-то подобное напоминал. Разлили по кружкам и
долбанули. Кто налил себе побольше, то умер быстро, кто чуть меньше —
помер в госпитале, а самые скромные пока живут и мучаются. Но в
дальнейшем останутся инвалидами.
— И что теперь будет? — спросил я, чувствуя, куда клонит Гриша.
— Комдив распорядился снять с должностей и Папанова, и Самсонова, и
зампотеха. Ротного уже понизили в должности за небрежное хранение
ядовитых жидкостей, техника под суд отдают. Начинается чистка всего
батальона.
— Нет, что-то не хочется туда идти. Им нужен, видимо, инквизитор: карать,
карать и карать. Я не гожусь.
— Хорошо, а как насчет восемьдесят первого полка или инженерного
батальона? — задумчиво спросил Артюхин.
— Тут надо, наверное, соглашаться.
— Ну-ну, думай. Скоро тебе Севостьянов сделает официальное предложение.
Готовься и жди. Теперь следующее дело: завтра новый рейд в «зеленку».
Идешь вместо меня замполитом батальона.
— Григорий, как же так? Ты на месте, здоров, малярия прошла, желудок не
мучает. Почему опять я в двух должностях?
— Мне остался месяц до замены, а заменщику в рейд ходить не положено! Я
теперь шагу не сделаю никуда, буду ждать смену. А кроме тебя, замещать
некому. Сергея Шкурдюка после гепатита ветром качает. Мелещенко я бы не
доверил руководить и хранением ящиков с кильками. Остаешься ты.
— Вот, спасибочки! — вздохнул я.
— Вот, пожалуйста! Кушай на здоровье! — съехидничал в ответ Артюхин. —
Сегодня поеду в дивизию к начальнику политотдела. Поделюсь своими
соображениями о тебе. Теперь ступай к Золотареву и получай указания. А я
прогуляюсь в магазин, минералочкой побалуюсь, с продавщицами
голубоглазыми покалякаю.
— У, змеюки подколодные! Ненавижу их обеих! — выдохнул я.
— Но-но! Ты моих любимых девчат не обижай! Накажу!
Артюхин бросил окурок в пепельницу и побрел по дорожке. Конечно, не
обижай! Любимые продавцы! Он с их помощью афганцам в дукан толкает
консервы и лимонад, а выручку — пополам. Все потому, что одна из них
зазноба Артюхова, еще с того периода, когда он был секретарем комитета
комсомола полка и бегал за водкой для Золотарева. Да! Время не идет, а
прямо летит. При мне уже третий замполит батальона меняется. Большинство
офицеров полка прослужили в Афгане меньше чем я. А сколько из них уже
погибло и скольких искалечило за год!
* * *
Полк вновь пришел в Баграмскую «зеленку», откуда недавно ретировался.
Только зря солярку и керосин на переезды извели. Но теперь ротам
поставили другую задачу — захватить новый район. Он находился еще дальше
на несколько километров. Вновь взрывать, крушить, жечь, топтать.
Бойцы, кто курил, сидя у брони, кто дремал, кто нервно клацал затвором.
Мы ждали команды на выдвижение. Но пока нет этого сигнала, работала
артиллерия, а самолеты и вертолеты пускали «нурсы», бросали бомбы. От
мощных взрывов земля содрогалась и стонала. Запах пороховой гари, дыма и
пепла наполнил атмосферу. Опять будет нечем дышать в кишлаке. Ну, да
ладно. Чем больше они там разрушат, тем легче пехоте воевать. Меньше
безвозвратных потерь.
Авиация использовала бомбы повышенной мощности, с замедленным действием
взрывателей, чтобы завалить подземные ходы между кяризами. Давно бы так.
А то мы едва сверху начинаем хозяйничать, закрепляться, как вылезает из
нор в тылу группа «духов» и стреляет тебе в спину.
Вот в небо взлетела красная ракета — вперед на штурм, в пекло!
Рота заняла три больших строения, отстоящих друг от друга на расстоянии
ста-ста пятидесяти метров. Позади зажужжали бензопилы, это полковые и
дивизионные саперы заработали, срезая подряд все крупные деревья.
Одновременно то тут, то там раздавались оглушительные взрывы. Это
взлетали в воздух глинобитные дома. По всей площади поднимались клубы
белых и черных дымов. Происходило планомерное вытеснение противника с
«временно» контролируемой им территории. А если точнее, то это мы прибыли
временно на подконтрольную мятежникам землю. А «духи» тут постоянно
живут.
Я и Сбитнев сидели на вынутых из десантов сиденьях и развлекались
картишками, лениво жуя мытый перезрелый виноград. Компанию нам в этот раз
