повела.
— Сударыни, продайте, пожайлуста, упаковку лимонада! — попросил я.
— Нет, нельзя. Правила для всех одни — две баночки в одни руки! Чем ты
лучше? — презрительно ответила продавщица.
— У меня сегодня знаменательная дата — двадцать пять лет и звание
старшего лейтенанта получил, — попытался я убедить непреступных
«девушек».
— У всех каждый день даты и поводы, а потом с этими упаковками бегут в
дукан афганцам сдавать. Спекулянты! — надменно ответила Рита.
— Ах ты, каналья! Как вольняги — гражданские отовариваются каждый день,
так это по правилам? — возмутился я. — Продукты ящиками выносят.
— Я же сказала, лишнего ничего! Два «Боржома», две банки «Si-Si», по
банке салата и огурчиков, шпроты. И гуляй. А еще командованию доложу, что
грубишь.
— Тебя по-человечески просят, — нахмурился я.
— Клава, ну совсем одолели эти просители, — обратилась она к напарнице. —
Никакой совести. Надо командиру сообщить.
— Не тебе о совести говорить, — оборвал я ее. — Если спишь с
замкомандира, так это не значит, что ты стала «полковой королевой».
— Ах так, вообще ничего не получишь! У нас переучет. Покинь магазин! —
рявкнула Клава, и обе продавщицы демонстративно ушли в подсобку.
У заразы, подстилки! Пользуются своим постельным положением. Одна спит с
Губиным, другая — с особистом, ничем их не прошибешь!
Я уныло брел по дорожке, злой и обиженный. Как унизили, дряни! Что с ними
сделаешь, не витрины же бить? Шел я, шел и наткнулся на комбата.
Столкнулся, можно сказать, нос к носу. Он что-то гневно выговаривал
Лонгинову, по кличке Бронежилет! Лонгинов нервно мял в руках кепку,
правое колено у него дергалось, а лицо постепенно покрывалось багровыми
пятнами.
Я резко затормозил и хотел было дать задний ход, чтобы обойти начальство
стороной, но оказался в поле бокового зрения Подорожника.
— О-о-о! Комиссар! — воскликнул он громко и начал изображать из себя
Тараса Бульбу, залихватски подкручивая при этом длинный ус: — Иди сюда! А
поворотись-ка, сынку, дай-ка я на тебя погляжу! Сергей Николаевич, идите
и подумайте над тем, что я вам говорил, — сказал комбат, обращаясь к
Лонгинову, и вновь накинулся на меня: — Экий ты смешной! В тельняшке, в
кроссовках! Совсем лейтенанты распустились!
— Старший лейтенант, — поправил я его осторожно.
— Ага-а-а! Уже и старший лейтенант! О-о! Какие чудеса произошли в мое
отсутствие! Я знал Ростовцева как разгильдяя и демагога, а кто-то
разглядел в нем Героя Советского Союза! Могли бы и более достойного
найти, хотя бы Арамова или Жилина.
— Хотели вас, товарищ майор, а я, так получилось, перебил, перехватил.
— Хамишь? — нахмурился Василий Иванович. — От рук отбились! Только
приехал из Союза и сразу на отсутствие уважения нарвался! Забываешься!
Зазнаешься, никак?
— Нет. Вы шутите, и я шучу, — вкратчиво ответил я, ожидая взрыва
негодования.
— Во-первых, с начальством шутят только после разрешения на это!
— Виноват! — и я приложил руку к козырьку.
— А во-вторых, как говорил мой земляк, Тарас Бульба, я тебя породил, я
тебя и убью! Хто бы мог подумать полгода назад, шо из тебя Героя станут
создавать! А? В самом страшном сне во время отпуска мне такое не
привиделось! То-то я думаю, что это мне плохо спится у тещи в Ташкенте. А
это, оказывается, сюрприз меня ждет на службе. Когда Артюхин мне эту
новость сообщил, я вначале рассмеялся, думал, шутит. Потом поразмыслил на
досуге и осознал глубину кризиса в батальоне. Ветераны уходят и, кроме
тебя, Героем сделать некого… Если бы я в это время находился в полку, а
не в отпуске, то такого б, конечно, не случилось. В лепешку разбился бы,
но Героем стал бы Баходыр. Но раз так уже случилось, то и соответствуй
званию. Приведи себя в порядок, смени х/б, туфли купи новые, брейся
каждый день, тельняшку эту старую, дырявую сними. Теперь от меня пощады
тем более не жди! Образец для подражания! Ха! — Подорожник, хмыкнув,
отошел к стоящим в сторонке и ждущим аудиенции заместителям.
Радуясь, что комбат от меня отцепился, я широкими прыжками помчался в
казарму.
— Где колониальные товары? — встретил меня в дверях канцелярии
возмущенный Острогин. — Я ему денег выделил, а он до коллектива ничего не
донес! Куда девал еду?
— Никуда я ничего не дел. Не продали.
— Как это так?
— Я хотел взять упаковку «Si-Si», меня обозвали спекулянтом, ну я и
обругал торгашек подстилками. Они обиделись и закрылись, — ответил я.
— Тьфу, черт! Ничего замполитам поручить нельзя! — возмутился Сбитнев. —
С женщинами нужно ласково, по-доброму! Подход необходим! Такт!
— Ежели ты такой умный и тактичный, то иди и купи все, что нужно. Я сунул
чеки в руку командиру роты и, насупившись, принялся писать в
многочисленных тетрадях и журналах данные за последний месяц.
Володя вернулся через час. Ворвался в канцелярию с лицом в багровых
пятнах и потный как после «марафона».
— Вовка! Ты что этот час на продавщицах скакал? — хохотнул Острогин. —
Весь в пене и мыле!
— Ник! Ты почему не предупредил, что Подорожник в полк вернулся? — заорал
с порога командир.
— А никто и не спрашивал, — ухмыльнулся я и сделал смелое
предположение: — Наверное, не Вовка на девчатах резвился, а комбат на
нем. Он вначале трахнул Лонгинова, затем меня, а на десерт, очевидно,
Володя, попался.
— Ты, Никифор, сам у меня десертом будешь. Мало того, что я унижаюсь
перед этими девками, оправдываюсь из- за тебя, теперь еще и от Чапая по
полной программе схлопотал. И за твой внешний вид, и за Героя, и за
шуточки. Свалился на мою голову «героический подарочек».
— А чем не нравится подарочек-то? — улыбаясь, возразил я. — Еще автографы
будете просить и разрешение сфотографироваться вместе на память.
— О! Этого добра у нас и без всяких просьб завались. Твоя физиономия
присутствует на каждой фотографии, — пискнул из дальнего угла Ветишин.
— А будешь плохо себя вести, настучим по твоей вывеске, и станешь
нефотогеничен, фотографироваться больше не сможешь, — пообещал Острогин.
— Серж! Тебе после таких слов автограф дам не менее чем за ящик
«Борожоми». Кстати, где наша обещанная упаковка лимонада? Кто говорил,
что я должен учиться у командира роты? — воскликнул я, укоризненно глядя
на ротного.
Сбитнев молча достал из пакета по две банки «Si-Si» и минералки, банки с
салатами, овощами, мясные и рыбные консервы.
— Жрите, гады, пользуйтесь моей добротой! — мрачно произнес Володя.
— Хорошо быть добреньким за чужой счет, — обиделся Острогин, пытаясь
напомнить, за чей счет этот банкет.
— Эх, ты, горе-наставник, неудачник! Такой убогий набор и я бы принес, и
без ругани с этими суками, — поддержал я недовольство Сергея.
— Жрите, что дают! Ты испортил отношения с торговлей до такой степени,
что роте скоро и сборник речей со съездов партии не продадут. Точно. А уж
он наверняка понадобится для проведения политзанятий! — под дружный смех
офицеров продолжал язвить Сбитнев.
— Ник! Чего они подкалывают именинника? — притворно возмутился Бодунов. —
Дай им по физиономиям. А я тебя поддержу! Одни негодяи вокруг! В отпуск
не отправляют, старшего прапорщика не дают, бумаги на орден вернули!
Только замполит — душа-человек.
— Мы будем пировать или нет? — подал голос Ветишин. — Или так и будем
продолжать насмехаться друг над другом?
— Будем есть! — ответил я. — Налетай на дармовое, точнее на острогинское!
Хороший человек наш граф-графин!
— Наконец-то помянули меня добрым словом, — обрадовался Серж.
Банки-баночки и бутылки-бутылочки с шумом, скрежетом, треском мигом
раскрылись. Их содержимое забулькало, захрустело и в один момент исчезло
в желудках.
— Уф-ф! Хорошо! — выдохнул, насытившись, Ветишин. — Что бы мы делали без
тебя, Серж?
— Вот-вот, сукины дети. Помните о благодетеле! — воскликнул Острогин.
— Слышь, благодетель! А шампанское, коньяк и сухое вино организуешь? Или
слабо? — поинтересовался я. — Ты ведь обещал через посольство достать!
— Опять за мой счет! — В голосе Сержа звучало благородное негодование.
— Да нет, я сейчас пойду у начфина получку вперед попрошу, — успокоил я
взводного.
— Беги, получай деньги, организуй транспорт, остальное — мои заботы, —
жмурясь как сытый кот, произнес Острогин.
— Уже убежал, — сказал я и вскочил со стула.
— А командира как будто тут и нет! Для приличия разрешения, может,
спросите? Отвечать за вас ведь мне придется! — рассердился Сбитнев.
— Спрашиваем разрешения! — произнес я с напускным подобострастием.
— Ну, так и быть, езжайте! — смилостивился ротный.
— Вот спасибо, дорогой! — улыбнулся Острогин. — Век не забудем.
— Интересно, а чего это Лонгинова комбат сегодня драл, как сидорову
козу? — задал я риторический вопрос сам себе. — Меня и Сбитнева —
понятно, для порядка и из неприязни. А Бронежелета?
— Да как это за что? — откликнулся вошедший в канцелярию роты командир
взвода связи Хмурцев, услышав мой вопрос. — Как за что? А за все! По
моему науськиванию. Я настучал! Мало орать — морду бить надо. Если б был
уверен, что справлюсь один на один, так и сделал бы. Но больно здоров,
скотина!
— А что случилось? — заинтересовался Сбитнев.
— Вчера на марше двигатель на машине греться начал. Я скомандовал Вовке —
механику, чтоб тот остановился, сбросил обороты, открыл ребристый лист и
постоял немного. Лонгинов вмешался — самый умный ведь! Минут пять прошло,
командует механику: «Открывай крышку радиатора, воды доливай». Я
останавливаю: мол, двигатель еще не остыл, ошпарится. А Бронежилет орет,
что надо быстрее догонять колонну. Погребняк, солдат молодой, испугался,
растерялся, крышку открыл, паром лицо и руки ошпарил. Я к нему на помощь
бросился и вот тоже ладонь обжег. — Вадик показал перевязанную кисть и
продолжил: — Хорошо у бойца глаза целы остались. Вовку в госпиталь
отвезли: сильные ожоги. Машину — в ремонт. Подорожник вне себя от злости.
Лонгинов его земляка загубил, а Иваныч только что у родителей этого бойца
гостил. Нет, Семен — гад, точно в табло от меня получит! Настроение
будет, я ему этот случай припомню. Сверну его длинный «клюв» на бок.
— Правильно! — поддержал я Вадика. — Если бить, то только в шнобель. Он
ведь не только «бронежилет ходячий», но и «бронеголовый», каску почти не
снимает. И надет ли на нем бронник под х/б, не поймешь. Не дай бог, руку
об броню сломаешь. Бронежилет — он и есть Бронежилет. Кличка верная на
сто процентов, — закончил я обсуждение Лонгинова под смех офицеров.
На санитарной машине мы выехали в Кабул на «экскурсию». Я уговорил врача
Сашку Пережогина заехать к советскому посольству, сделать небольшой крюк.
— Нужно потом за вами возвращаться? — поинтересовался лейтенант-медик.
— Конечно! Мы что пешком пойдем? Если нам головы отрежут, тебе доставит
удовольствие их пришивать? — спросил Острогин.
— Нет, что вы. Конечно, нет! — замахал руками лейтенант.
— Тогда забери, не забудь! — похлопал я Пережогина по плечу, вылезая из
«уазика».
Я второй раз оказался возле советского посольства. Впервые был здесь
ровно год назад. Впрочем, ничего не изменилось за это время. Та же стена,
тот же БРДМ. Афганские «сарбосы» в блиндаже у ворот, наши солдаты за
забором. До стены — Азия и средневековье, за ней — тоже Азия, но
современная, советская. Что ж, подышим воздухом Отечества. На территорию
Родины нас, к глубокому сожалению, не пускали. Рылом не вышли. Много тут
таких вояк вокруг болтается. «Натопчут и еще что-нибудь стащат, — так,
наверное, мыслят дипломаты.
Мимо снуют машины, ходят горожане. На каждой женщине чадра и паранджа
разных цветовых гамм. Что-то они, эти цвета, означают, но что — не знаю.
Говорят, по ним можно определить возраст и национальность той, что в этом
