мастер, — усмехнулся я.
— Да! Мастер. Любую мишень покажи в этих «джунглях», он тебе ее из
«Утеса» в клочья разнесет! Талант!
— Нужно будет его натаскать, чтоб солдатами командовал, и твоим замом
сделать. А Мурзаилову следует звание присвоить и отправить сержантом, во
второй взвод. Пусть в чувство приводит «исламское братство», — размышлял
я вслух.
— Узбеки взвоют. У него не забалуешь. Кулачище-то как у молотобойца и
шуток не понимает, — улыбнулся Бодунов. — Они шелковыми вмиг станут!
— Не жалко будет отдавать?
— Нет! Хороших бойцов растить и выдвигать не жалко, да у меня и остальные
как на подбор. Орлы! Гвардейцы!
Доломав придорожные кишлаки, заминировав кяризы и подорвав подозрительные
развалины, взвода и роты теперь выползали на шоссе.
Жмущиеся к обочине афганцы с ужасом смотрели на результаты нашего
вторжения в «зеленку». Они тревожно переговаривались между собой, видимо,
переживали. Детишки шумно возились в пыли, а женщины, закутанные в одежды
с головы до пят, безмолвно сидели застывшими, разноцветными столбиками.
Паранджа на лице, тюк с вещами на голове, другой тюк в ногах. Рабыни...
Конечно, в понимании цивилизованного человека. Однако вот пришли эти
цивилизованные люди и разрушили их родные трущобы…
Операция закончилась успешно. Потерь нет. Теперь домой! Мыться, бриться,
читать письма, возможно, целую неделю спать в чистых постелях. До новых
боевых.
К нашей колонне техники подошел батальон союзников, и афганский офицер
спросил разрешения добраться до дороги вместе с нами. Ахматов и Губин
посовещались и решили подбросить союзников. Жалко, что ли? Пусть едут.
Главное дело, чтоб не сперли чего-нибудь!
Афганцы, весело болтая, забирались на технику, облепив броню как саранча.
Вначале такой «сарбос» забрасывал торбу с вещами, мешок, чайник или
какую-нибудь коробку, а затем влезал с помощью товарищей в кузов и бегал
по машине в поисках удобного места. Ну, насекомые! Одеты они были кто во
что. В куртки, в шинели, в бушлаты. У одного на голове чалма (это сикх),
у другого — кепка, у третьего — картуз, у отдельных избранных — каски. На
ногах обувка от сапог до драных тапочек и калош.
Больше всего пассажиров уселось на головной танк комбата. Роман Романыч
весело покрикивал на разношерстное воинство, призывая быстрее
успокоиться. За телами «царандоевцев» было не видно брони танка. В конце
концов аборигены разместились и выжидающе поглядывали на нас, надеясь на
комфортабельную доставку к своим грузовикам у дороги.
Тронулись. Путь не близкий. До армейского лагеря километров тридцать,
поэтому ехать лучше, чем топать на солнцепеке.
Колонна миновала подъем, спустилась вниз к пересохшему руслу реки, вновь
поднялась на вершину холма. Предстоял длинный, довольно крутой спуск.
Механик, собираясь переключиться на пониженную передачу, поставил танк на
нейтралку. Что-то заело в коробке передач, и маневр у него не получился.
Танкист делал перегазовку, двигатель громко ревел, а машина стремительно
катилась под гору на холостом ходу. Коробка передач скрежетала, но
солдату никак не удавалось включить скорость. Молодой водитель, видимо,
растерялся и испугался. Танк подбрасывало на ухабах, гусеницы громко
колотились по грунту и камням, броня тряслась и вибрировала.
«Царандоевцы» вначале притихли, а затем запаниковали. Они громко
заверещали и принялись спрыгивать на обочину, кувыркаясь при падении.
Танк, бешено стуча траками и теряя пехоту, опустился на дно оврага и
начал по инерции закатываться на следующий подъем. Сидевшие на корме
афганцы, видя, что скорость снизилась, спрыгнули назад в колею. Двигатель
танка заглох, и машина, поднявшись до критической точки инерции,
покатилась обратно, давя на своем пути афганских «сарбосов». Когда танк
замер на дороге, то по пути его следования остались лежать с десяток
раздавленных тел и по обочинам еще множество травмированных. В воздухе
стоял гул от проклятий, воплей и хрипов раненых.
Я бросился к замершему в пыли старлею Шведову. Голова Игорька была залита
кровью, посеревшее лицо перепачкано рыжей пылью. Он лежал без движений,
без стонов, закатив глаза. Сероиван вколол ему ампулу промидола, разрезал
гимнастерку, ощупал голову, руки, ноги.
— Плохо дело! — вздохнул медик-прапорщик. — Голова разбита и, похоже,
позвоночник поврежден. Бедняга, Игорь, не везет так не везет. Опять
сломался!
Тем временем наши санинструкторы оказывали помощь афганцам, которые
становились с каждой минутой все более агрессивными. Некоторые направили
на нас оружие и принялись клацать затворами. Кто-то бросился к механику,
желая с ним расправиться.
Афганские офицеры начали отталкивать солдат от танка, мы решили
вступиться за своего парнишку. В один момент автоматы оказались
направлены друг на друга. Уже нет у афганцев дружеских взглядов и улыбок.
Только ненависть с их стороны, а с нашей — досада на случившееся. И
горечь. Что сказать? Несчастный случай. Нелепость. Пыл «царандоевцев»
охладили направленные на них пушки и наше численное превосходство. Снять
напряженность и не допустить перестрелки помогли только уговоры Арамова и
Мурзаилова на «фарси» (таджикском языке). Хорошо, что у нас много
таджиков! Баха Арамов успокаивал и растаскивал в разные стороны наших
солдат и «сарбосов», громко орал на аборигенов, переговаривался с
афганскими командирами.
Кровавое, шевелящееся в отдельных местах человеческое «месиво» постепенно
затихало. Люди умирали один за другим. И афганцев и наших мы выносили
совместными усилиями. Наконец, афганцы, ругаясь, построились в стороне от
дороги и уныло побрели пешком к шоссе. С нами ехать дальше они не
пожелали. Столкновение удалось предотвратить, но вспыхнувшую неприязнь
вмиг не погасишь. А как дружно мы недавно ехали! Мирно переговаривались и
улыбались друг другу, всего полчаса назад…
Колонна медленно двинулась в сторону Кабула, с осознанием выполненного
долга. Я сидел на башне рядом с Острогиным, мы обсуждали его любовные
приключения в отпуске. Вдруг Серж громко вскрикнул и схватился за спину,
привалившись к крышке люка. Я посмотрел на то место, которое он потирал,
изогнув руку: крови нет. Но Сергей громко матерился, кривился от боли и
стонал.
— Что это было, Острога? — спросил я. — Что случилось?
— Каменюку бросили или из рогатки стрельнули, гаденыши. Вон те чумазые
бачата! Мы только что миновали их беснующийся выводок. Убил бы! Вот
черти.
— Это они отомстили тебе за виноградники. Радуйся, что камень, а не пуля
попала в позвоночник, — как мог, утешал я взводного.
— Но почему мне, а не тебе. Я — добрейший человек! Ты затоптал
кустарников и деревьев раза в два больше моего и еще три хибары спалил! —
возмутился Серж.
— Они знают, что будущих Героев Советского Союза обижать не
рекомендуется. Героев можно не любить, но ни в коем случае нельзя трогать
руками. Разрешается только пылинки сдувать с погон и мух от лица
отгонять! А тебя пацанята выбрали как самого фактурного, фигуристого, —
весело рассмеялся я.
Сергей мстительно сказал:
— Если в следующий раз поймаю «духа», то привяжу его лицом к дереву и
буду устраивать показательную казнь — побитие камнями. И целью будет
именно позвоночник!
* * *
После рейда освободилась должность заместителя начальника штаба
батальона. Игорешу Шведова эвакуировали в Ташкент. В полку он больше не
объявился. Что с ним стало — не ведомо…
Но свято место пусто не бывает. Особенно на нашем конвейере смерти. Молох
войны требует новых жертв. Должность Игоря досталась прибывшему из
резерва капитану Чухвастову.
Глава 2. День рождения
Началось полковое построение.
— Лейтенант Ростовцев! Лейтенант Мелещенко! — скомандовал подполковник
Филатов. — Выйти из строя на десять шагов.
Ну вот! Наконец-то свершилось то, о чем говорили штабные еще до
карательного похода на Баграмку. Долгожданные «звездочки»!
— Товарищи офицеры! Поздравляю вас с присвоением очередного звания
«старший лейтенант»!
— Служу Советскому Союзу! — громко ответил я, и так же громко, словно
эхо, отозвался Николай.
Филатов крепко пожал нам руки, похлопал меня по плечу. Ошуев вручил
погоны, криво улыбнулся и, окинув меня недобрым взглядом, угрожающе
прошипел:
— Не вздумайте напиться и организовать «обмывание». Я вас обязательно
сегодня проверю, и если попадетесь, пощады не ждите!
Замполит номер один — Золотарев, изображая поздравления, что-то
промямлил. Сунул свою влажную, вялую руку для рукопожатия и, кося мутными
рыбьими глазами, спрятался за спиной командира. Отвратительно! Черт! Даже
поздравить по-человечески не может своих подчиненных. Тюфяк!
— Кока! Какие у тебя планы на вечер? — спросил я у Мелещенко, отходя от
начальства.
— Нажраться! И причем вусмерть! Пренепременно! Выбор блюд: водка, спирт,
самогон! — широко улыбнулся Николай.
— Микола, а можно отметить, не нажираясь? Может, обмоем совместно? Двумя
коллективами рот в офицерской столовой. Посидим тихо, прилично.
— А шо нам с вами сидать? У тебя самогон е?
— Нет, — искренне сожалея, ответил я.
— Во! Ник! А у меня, как у разумного хлопца, три литра приготовлено. И
бражку старшина зробил з винограду! Шо нам з вами, нищетой, делиться
прикажешь? Хвосты обрубаем! Вы же в первой роте очень умные и правильные
да через одного графы и князья. Давитесь коньяком.
— Пошли вы, куркули, к черту! Я и не думал к вам на халяву приходить.
Хотел скинуться на спиртное, но раз ты так, то мы люди гордые, на поклон
не пойдем. Обойдемся! — отрезал я.
Мы зашагали под оркестровый марш, чеканя шаг, каждый к своей роте.
Жаль, но из-за его жлобства не получится культурного мероприятия с
размахом. Опять прятаться по бытовкам и каптеркам.
— Никифор! Ура! Молодец! — схватил меня за плечи и принялся мять Ветишин.
А Острогин начал мутузить кулачищами по плечам и спине. Следом кинулся
Бодунов мять уши и шею, а Сбитнев, загадочно улыбнувшись, объявил:
— Ну вот, мы тебе преподнесли подарок на день рождения, теперь твоя
очередь радовать коллектив.
— Какой это подарок? И при чем тут вы? Я о старлейских звездочках уже две
недели знаю, просто выписку долго везли из Баграма. Это подарок Родины и
Министра Обороны.
— Мы сопереживали тебе! — ухмыльнулся ротный.
— Сопереживатели хреновы! Денег лучше в долг дайте! — попросил я.
— Замполит, возьми двадцать чеков и бегом в лавку за лимонадом, —
рассмеялся Острогин.
— Но-но! Милейший! Я попрошу как можно почтительней. Мы теперь в звании
сравнялись. А до моей должности тебе еще расти и расти! — воскликнул я.
— Это точно! До должности замполита мне как до Эвереста. Заоблачная
высота, — ехидно улыбнулся Сергей. — Будешь пререкаться со старым старшим
лейтенантом — денег не дам. — При этих словах Серж начал складывать
купюры обратно в карман.
— Отдай чеки, скотина! — выхватил я бумажки и помчался в магазин.
— От скотины и слышу, — крикнул мне вслед Острогин. — Вот так и делай
доброе дело. Еще и сволочью обзовут. Ох уж эти неблагодарные замполиты!
— Сволочь, — поддержал его ротный. — Рота его выращивала, тепличные
условия создавала, а он никакого уважения не выказывает.
— Одно слово — гад! Смотрит без подобострастия и преданности в глазах,
спину не гнет, челом не бьет. Накостыляем сегодня, наверное, — подытожил
Острогин.
Я ворвался в пустой магазин. Продавщицы лениво о чем-то переговаривались
и не удостоили меня даже взглядом. Королевы! «Хозяйки Медной горы». Не
для нас они тут «трудятся», мы у них только под ногами путаемся и товары
мешаем по спекулятивным ценам в дуканы сплавлять.
— Здравствуйте, девушки! — громко поздоровался я.
Одна из «девушек» небрежно кивнула головой, а вторая даже бровью не
