вступлении в должность комбата заставили обрезать!
— А вы их что измеряли линейкой? — улыбнулся я ехидно.
— Тьфу ты! — сплюнул комбат презрительно. — Я ему о серьезном деле, о
своей беде и печали! А он шуточки шутит! Да, измерял! Представь себе!
Хотел до двадцати вырастить. Сорвали мой эксперимент. Афганцы-то как
уважительно всегда разговаривали, восхищались! И что? Начпо твой любимый,
Севостьянов, на заседании аттестационной комиссии заявляет: «Подорожник —
хороший начальник штаба и неплохо исполняет обязанности комбата. Но
доверить батальон офицеру с такими шутовскими усами мы не можем!»
Шутовскими! Это же надо было так сказать! Я ваше политплемя после этого
окончательно перестал уважать. Подводя итоги собеседования, командир
дивизии нахмурился и промолвил, что собственных возражений у него против
моих усов нет, но мнения Севостьянова не учесть не может. Дали мне
времени два дня на обдумывание. Выпил я два стакана водки и сказал
«стюардессе»: «Режь!» Половины усов как и не бывало. Остались жалкие
обрезки былой гордости! Пожертвовал ради должности! Подорожник тяжело
вздохнул и, расстроившись, закурил.
Мы с Артюхиным переглянулись, но промолчали. Василий Иванович, нервно
притоптывая носком туфли по асфальту, выкурил сигарету и произнес,
примиряясь с неизбежным:
— Так тому и быть! Ладно, Ростовцев, тебя я знаю как облупленного, со
всех сторон. А кого еще пришлют — неизвестно. Одно условие: сбрей вот эту
гадкую растительность под носом. Не даны природой усы и не пытайся
вырастить. Борода у тебя бывает неплохая, подходящая. Но эти волосенки —
просто гадость, пародия! Удали и приступай к обязанностям. Принимай дела
и должность!
Что ж, действительно, раз мои попытки что-то приличное взрастить над
верхней губой не удались, значит, я без малейшего сожаления могу сбрить
свои усы. Вопрос далеко не принципиальный. Принципиально другое: как
вести себя с друзьями-приятелями?
Разглядывая себя в зеркале, я намылил помазок, провел им по щекам,
подбородку и начал мужественно снимать растительность с лица.
В душевую, напевая украинскую песню, вошел погрузневший в последние
месяцы Мелещенко. Жирок несколькими складками свисал по бокам и
перекатывался на стороны, а животик слегка оттопыривался, будто на пятом
месяце беременности.
— О! Никифор! Избавляешься от мужской гордости? — ухмыльнулся он, намекая
на предстоящую потерю усов.
— Чего не сделаешь ради должности замкомбата! Выполняю главное условие
для продвижения по служебной лестнице.
— Хм! Я бы не только усы сбрил, но и что-нибудь кому-нибудь лизнуть, —
вздохнул Микола.
— Лизни мне, и я уступлю должность замполита нашего батальона, — хохотнул
я.
— Как! Что я слышу? Ты уже замполит батальона? — вытаращил глаза
Мелещенко и шумно выдохнул воздух.
— Расслабься, я тебя еще не имею. Пока… Но впредь веди себя хорошо, — и я
похлопал успокаивающе его по широкой спине, довольный произведенным
эффектом. — Приседать и гнуть спину при моем появлении не обязательно.
Новость сразила Николая наповал.
— Ну почему такая несправедливость? Ты самый отъявленный оппортунист и
антисоветчик, который мне встречался в Советской Армии! Тебе чужды идеалы
социализма, постоянно насмехаешься над руководителями партии, над
государственным устройством!
— Почему не доложил, не донес, раз так возмущен? — удивился я. — Если
тебя это так задевает и раздражает то, что удерживало от этого? И, в
конце концов, если ты хотел ускорить свой должностной рост, то не надо
жрать водку и самогон каждый день!
— Не знаю, почему не сообщил, куда следует? Определенно надо было
настучать особистам. Тогда никому не взбрело бы в голову лепить из тебя
Героя Советского Союза! Но я думаю, ты себе шею еще свернешь, — произнес
Николай и ушел, громко хлопнув входной дверью. Ну вот, мнение одного из
сослуживцев стало известно. Жаль, что произошел такой нехороший разговор.
Вместе с Коляном с первого дня войну хлебаю. Парень он малограмотный,
туповатый, но не подлый и компанейский.
Реакция Сбитнева была вовсе удивительна. Володя ругался минут пять. Крыл
матом начальников, вплоть до Министра Обороны.
— Забрали Мандресова, Грымов сбежал в горы на пост, замполита на
повышение выдвигают, Бодунова в Союзе могут в тюрягу упечь! С кем в рейд
идти?
— Володя, не гони волну. Приказа о назначении еще нет, и на мое место
кто-то придет. Мандресову вот-вот будет замена. Да и я пока никуда не
ушел. Вдруг начальство в последний момент передумает.
— А раз приказа нет, то заступаешь сегодня со мной в наряд по полку,
помощником дежурного.
— Спасибо за доброту, — с напускным смирением я.
— Пожалуйста. Не подавись, — буркнул Володя и вышел из канцелярии.
— Никифор, ты, наверное, в последний раз «помдежем» заступаешь перед
повышением. Поэтому напоследок я над тобой поиздеваюсь, — произнес Володя
попивая «Нарзан». Он сидел за пультом дежурного и нахально скалил
позолоченные зубы.
— Вова, вряд ли у тебя это получится, могу и послать подальше, — ответил
я, глотая прохладный «Боржом».
В дежурку ворвался начальник штаба полка и с порога дико заорал:
— Сбитнев! Тебя из Генерального штаба разыскивают! Сними трубку и ответь!
Ошуев стоял в дверном проеме и пытался вникнуть в смысл разговора с
Москвой.
— Здравствуйте, дядя Вася! — поздоровался в трубку смущенный Сбитнев. — У
меня все в порядке. Не болит. Нет. Нет. Нет! Не беспокойтесь. Да как-то
неудобно просить. Хорошо. Тете Кате привет. Маме скажите, чтоб не
переживала. Да. Да. Ну, конечно, берегу себя. Никуда я не лезу, на боевые
не хожу, берегу зубы и голову. До свидания!
Начальник штаба, осознав, что это обычный частный разговор, по личным
вопросам, молча вышел и закрыл за собой дверь.
— Ну, ты, Вован, даешь! Переполошил штаб полка! Генштаб на проводе!
Складывается такое впечатление, что из столицы советуются со старшим
лейтенантом Сбитневым по тактике и стратегии ведения войны в Афгане, —
произнес я иронично.
— Хм… Могли бы, и посоветоваться, я плохого не подскажу. Объясню, как
войну окончить и домой убраться целехонькими! — ответил очень серьезно
Володя.
— Тебя за этакие речи маршалы сразу разжалуют в рядовые и со службы
попрут. Ты только подумай, сколько народа вокруг воюющей армии кормится!
Сколько на нашей крови, на солдатском поту карьер выстроено, высоких
должностей получено, званий, орденов. Не покидая кабинеты и не выезжая за
пределы Кабула, штабные куют свое светлое будущее. Министр Обороны,
начальник Генштаба, Главком стали Героями Советского Союза, а помимо них
еще десяток генералов. А сколько украдено материальных ценностей? Многие
себе и детям будущее обеспечили. Армия в мирное время (по мнению
гражданских «шпаков») — это балласт общества. Но вот организовали
маленькую войну, напомнили о себе, доказали свою необходимость — и,
пожалуйста, расходы на вооруженные силы возрастают на порядок. Штатная
численность увеличивается, генеральские и маршальские звания штампуются,
заводы гудят от напряжения, загруженные заказами на вооружение, технику и
боеприпасы. А гибель одного солдата или даже нескольких тысяч —
малозначительный эпизод. В нашей стране руководители всегда говорят: бабы
новых солдат еще нарожают. Главное — политическая или идеологическая
целесообразность! И она заключается в расширении лагеря социализма любыми
путями и по всему миру.
— Никифор! А ты действительно, как любит балакать Мелещенко, диссидент и
оппортунист, — улыбнулся ротный.
— Нет, я просто здраво мыслю. Боюсь, что страна надорвется и лопнет. Не
выдержим гонки вооружений, не осилим поддержку мирового
национально-освободительного движения в Азии, Африке и Латинской Америке.
Мы считаем своим долгом каждого, кто вчера слез с пальмы, а на завтра
объявил о построении социализма, поддерживать изо всех сил. Однажды наша
военная мощь может рухнуть.
— Если силы и мощь страны иссякнут, главное — успеть отсюда выбраться. Не
то «духи» захватят Саланг или взорвут мост у Хайратона — и абздец!
Придется остаток жизни или овец пасти в горах, или каналы рыть, или
восстанавливать виноградники. Тебе особенно! Я приму ислам и непременно
расскажу афганцам, сколько Ростовцев сжег сараев и хибарок сломал! —
рассмеялся Сбитнев.
— Не успеешь! Они тебе обрезание начнут делать с «конца», а закончат в
районе горла. Как-никак командир рейдовой роты! Каратель! — улыбнулся я,
а затем через пару минут молчания осторожно спросил: — Ты с кем болтал-то
по телефону?
— С мужем родной сестры моей мамы. Дядя Вася, адмирал. Служит в Генштабе,
в одном из Главных Управлений. Он еще зимой, после моего ранения, вместе
с матерью прилетел в госпиталь и предлагал помочь остаться в Ташкенте. Я
отказался. Неудобно было перед вами, балбесами. Вы тут будете потеть в
горах, жизнью рисковать, а я вроде бы друзей предаю. Бросаю на произвол
судьбы свою роту. Отказался. Дядька ругался, материл очень сильно. «Мало
одной дырки, — говорит, — в башке, еще хочешь? Мать не переживет твоей
смерти, одна останется на белом свете!» Я же улыбался и отшучивался.
Шашлыка не наелся из баранины, не все горы покорил, орденов мало получил.
Снова сейчас спрашивал: не передумал ли? Нужна помощь или нет? Хотел
сказать: нужна! Оставьте замполита в роте, не дайте ему стать моим
начальником! Но пожалел тебя, олуха.
— Ах, ты, гад! Спишь и видишь, как бы меня извести, замучить! —
возмутился я.
— Конечно! Кому охота, чтобы бывший подчиненный командовал. Но мы тебя
всегда на место поставим. Найдем способ напомнить, под чьим руководством
вырос, кто был первый наставник.
— Не первый, а второй. Первый — капитан Кавун!
— Неважно! А пока служим, как и прежде идем в рейд вместе. Я тобой
покомандую напоследок!
Утром как гром среди ясного неба — объявили начало вывода войск! Неужели
долгожданный конец войне? Командир полка распорядился о проведении
совещания через час и умчался в штаб армии. Убежал к «уазику» на
предельной скорости, которую позволяет развить тело массой сто сорок
килограммов. По возвращению сообщил офицерам:
— Товарищи! Через два месяца начинается частичный вывод подразделений из
Демократической Республики Афганистан!
Далее подполковник Филатов продолжил свою речь, перейдя с возвышенного
слога к «человеческой речи»:
— Нас, долбое…в, он не касается.
«Ох-ох!» — прошли по рядам вздохи горечи и сожаления.
— Полку выпадает почетная миссия принять Правительственную комиссию,
которая прибудет для контроля над этим торжественным, историческим
событием. И если какой-нибудь чудак на букву «эм», на порученном участке
работы по встрече комиссии что-либо загубит, то пожалеет, что на свет
родился. Откуда вылез — туда и засуну обратно!
Из зала послышался тихий голос, и в воздухе повисла вопрошающая фраза:
«Интересно куда и как?» Филатов напряженно всматривался в зал.
— Кто посмел п…еть?! А?! Помощник начальника штаба, это ты? — сурово
спросил Иван Грозный у худощавого капитана Ковалева.
— Никак нет, — ответил Ковалев, бледнея и сьеживаясь.
— Значит, не ты? Но мне показалось, твой умный голосочек раздался из
зала. В документах — неразбериха! Штатно-должностная книга полка словно
филькина грамота: ничего не поймешь! А он тут вякает!
— Товарищ подполковник, ШДК заполнена согласно правилам и требованиям. В
ней полное соответствие.
— Ах, соответствие?!! — рассвирепел Филатов. — Да у вас до сих пор
покойный Буреев начальником ГСМ числится! А он месяц назад застрелился, и
нового прислали давно! И зам по тылу в полку все еще Ломако! Подполковник
Махмутов, штаб не считает вас руководителем тыла! Командир полка ехидно
