высокое руководство не может объяснить, что конкретно мы должны сделать.
Перестройка и все.
— В первом батальоне работа по перестройке стиля руководства началась. Но
перестроившихся нет, и я не готов пока что перестроиться. Мы из боевых на
боевые. Нам не до этого. Как раньше пили, так, конечно, уже никто не
пьянствует, но если кто-то из товарищей погиб или награду, звание обмыть
надо — случается. Я сам орден и звание согласно воинской традиции
обмывал. Неуставные взаимоотношения встречаются реже, но не искоренены.
Есть проблемы в межнациональных вопросах. Проблемы с оформлением
наградных, штабы пачками их обратно возвращают...
Я не успел закончить свой рассказ о том, что накипело, как полковник
подскочил ко мне. Вместо ожидаемого с холодком в груди разноса «шеф»
обнял меня и воскликнул:
— Люблю я этого парня! За искренность, смелость! Ну не в бровь, а в глаз
сказал! Некогда перестраиваться! Я и сам, честно скажу, еще не до конца
перестроил стиль работы, а вы уже трещите о процентах! Халтурщики!
Стыдно, товарищи политработники! Берите пример с молодежи! Они — наше
будущее, наша смена! — Сказав это, полковник Севастьянов троекратно
облобызал меня и, похлопав по спине, уселся, широко улыбаясь в центре
зала.
Сзади кто-то негромко произнес:
— Конечно, хорошо ему говорить об отсутствии перестройки! Только
назначили на батальон, к Герою представили… Все как с гуся вода. А тут
полгода до замены и пять лет в должности замполита батальона.
Я растерянно сидел и молчал. Не такой реакции ожидал я от руководства.
Думал, что будет скандал. Я живо представлял себе, как разгневанный
полковник возмущенно кричит, брызгает слюной, топает ногами в ответ на
мое выступление. Но такого результата…
С хорошим настроением я ехал в полк после двухдневных сборов. Наш БТР, на
котором политработники возвращались в Кабул, догнал на въезде в город
полковую колонну. Хорошо, что рейд не затянулся.
В полку меня ждало трагическое известие. Погиб Витька Свекольников.
— Вовка! О чем ты говоришь? Как так разбился и упал в кяриз! Ты что с ума
сошел? Как Витька оказался в колодце? — орал я на Сбитнева, схватив его
за х/б и тряся из стороны в сторону.
— Никифор, отстань! Я виноват! Не уберегли! Глупо получилось, у самого в
голове не укладывается, — растерянно оправдывался Сбитнев.
— Товарищ старший лейтенант! Докладывайте по порядку и внятно! —
нахмурился комбат. — Он еще вчера узнал о гибели солдата, но управление
батальона находилось далеко от первой роты, и понять, что случилось на
самом деле, ему было трудно.
— Товарищ подполковник! Солдаты увидели прячущегося «духа», бросили
гранату в кяриз. Смотрим: автомат валяется, и ноги из бокового хода
торчат. Решили достать оружие. Кинули «дымовуху» на всякий случай, чтоб
отогнать от тела, если появится рядом кто-то из «бородатых». Свекольников
самый худенький, вызвался достать ствол. Стал спускаться по парашютным
стропам, сорвался и упал. Разбился. Вытащили, а он уже мертв.
— Подробный рапорт мне на стол через час, товарищ старший лейтенант! —
рявкнул Подорожник и выставил Сбитнева из кабинета. — Бестолочи!
Володя хмуро посмотрел на меня и вышел за дверь.
— Василий Иванович! Год! Нет! Пятнадцать месяцев в роте никто не погибал.
Даже дико. Раненые были, но убитых в роте при мне ни одного. Такой
замечательный парень был Витька Свекольников! Что теперь делать? С
Витькиных рассказов я знаю все о его семье! Маму его жалко. Как ей
объяснить, что он служил не под Улан-Батором (так Витька говорил своим),
а в Афгане?. Как написать, отчего он погиб возле Баграма и каким образом
он тут оказался? Профессорская семья русских интеллигентов.
— А что рабоче-крестьянской семье похоронку получить легче? — возмутился
комбат. — Матери-одиночке получить извещение о смерти единственного
сыночка проще? Тут мальчишки из простых семей, в основном деревенские
парни. Один-единственный сын профессора попал в Афган, погиб, а ты
создаешь вселенскую катастрофу. Конец света наступил! Гибель любого
солдата — трагедия! Каждый день умирают хорошие парни: все они отличные
ребята только оттого, что попали сюда. Подонки — это те, кто струсил,
«закосил» и спрятался за их спины.
Комбат замолчал и задумался, глядя в окно. Дымящаяся, догорающая сигарета
обожгла ему пальцы, он выругался, затушил ее в пепельнице и быстро
выбежал из кабинета.
Глава 6. В «зеленке» танки грохотали, танкисты шли в последний бой…
Полковая колонна застряла в узких улочках убогого кишлака, на перекрестке
трех проулков. Знакомый поворот налево. Испытание судьбы в третий раз. А
еще говорят, нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но я в третий раз
стою возле этого порога в «зеленый ад». Задницей чувствую: будет
жарковато. Головной танк опустил трал и медленно пополз вперед. И стразу
взрывы! Один, другой, третий... Танк, шедший вторым, повернул пушку чуть
влево и выстрелил. От точного попадания завалилась стена дувала. В ответ
прилетела граната из РПГ. Второй выстрел из пушки — и гранатометчик
затих. Но, как говорится, еще не вечер, а лишь хмурое осеннее утро.
В этот раз мы вышли из Кабула поздней ночью. Немного постояли возле
полевого лагеря дивизии, и в темноте выдвинулись на исходную позицию. И
теперь второй час не можем сдвинуться с места. Земля усеяна минами,
фугасы через каждые десять метров. Я сидел на башне, примостившись на
стволе пушки. Комбат, высунувшись из люка, кричал на командиров рот,
злился и хмуро посматривал на меня, как будто я ему мешал. Чувствуя себя
неудобно под его колючим взглядом, я спрыгнул вниз, подошел к Чухвастову
и сказал:
— Вася, если Иваныч спросит, скажи, что я по ротам пошел.
Тот кивнул головой, не отрываясь от составления донесений, а я отправился
к своим. Вот она, моя бывшая рота. Сбитнев хмуро поздоровался и
отвернулся. Черт, я ведь теперь для него начальство! Жаль, что стал здесь
посторонним. Перекинувшись парой ничего не значащих фраз с Ветишиным, я
вернулся обратно. В это время разведчики пошли вперед, пробивать брешь в
«духовской» обороне. Через пять минут они скрылись в тумане, и там
завязался бой.
Комбат вызывал Пыжа, но его радиостанция почему-то молчала. В нашем тылу
начали рваться мины. Танки вновь двинулись вперед. В голове мелькнула
глупая и шальная мысль. Поддавшись ей, я трижды поплевал через плечо,
поцеловал на счастье свой номерок и, пригнувшись, побежал по арыку под
прикрытием брони. Справа высокий дувал, слева танк. Наверняка все должно
получиться: доберусь до разведвзвода. Если на мину не наступлю. В танк
вновь попали из гранатомета, а по мне ударили из кустов автоматчики. Ага!
Промахнулись! Я плюхнулся мордой в жижу неглубокой канавы, а когда выполз
из скользкой, липкой грязи, то сразу же расстрелял два магазина по
кустарнику. Танк встал и тоже несколько раз выстрелил. Я вновь спрятался
в арыке и перезарядил магазины. Нельзя в «зеленке» бегать лишь с двумя
полными рожками патронов. Хватит только на пять минут боя. Осторожно
высунувшись, я начал стрелять прицельно короткими очередями по вспышкам
из виноградника. Танкисты бабахнули по зарослям еще несколько раз, а
потом открылась крышка командирского люка, и из танка высунулся
Светлооков.
— Никифор! Привет! Что в первом батальоне воевать больше некому, кроме
замкомбата? Или ты заблудился? — ехидно поинтересовался мой вчерашний
собутыльник.
— Выходит, так! — рассмеялся я его колкой шутке. — А у танкистов
обязательно начальник штаба впереди?
— Ну не впереди, а вторым иду, за взводным.
— И я не один, там разведвзвод в тумане. Ползу к ним.
— Может, подвезти? — предложил Гена.
— Нет, спасибо, я пешком. Танкистом я был в прошлом. Хватит! Слишком
много в тебя гранат летит!
— Как хочешь! — ответил Гена и начал управлять огнем обеих машин и палить
в кусты из короткоствольного автомата.
Передний Т-62 мужественно принимал на себя удары. Ящики, покрышки, резина
фальшбортов от прямых попаданий гранатометчиков отлетали в разные
стороны. Ужас! Я взглянул на Светлоокова — и в этот момент он странно
дернулся, обмяк и бессильно повис на люке.
— Гена, Генка! — крикнул я в отчаянье, но ответа не последовало.
Я приподнялся над краем дороги и увидел пулевые отверстия в его груди.
Чуть ниже шлемофона стекала тонкая струйка крови, по лицу на броню.
Вскоре экипаж затянул тело внутрь машины, и танк начал медленно сдавать
назад. Оставшись на дороге в одиночестве, я пополз на четвереньках к
разведке. Лишь бы они были живы. А то попаду в лапы к «духам». Нет!
Впереди кто-то стрелял из пулемета! В старой воронке от авиабомбы лежал
Гостенков и молотил из ПК по развалинам. Молодец, землячок! Второй
пулеметчик палил сквозь пролом, в заросшее сорняками поле. В кустарнике
сидели бойцы, заряжавшие ленты и магазины.
— Эй, вы, разведка! Почему связь молчит? — завопил я на них.
— Связист убит! Еще двое ранены! Вон они в траве, — сказал Шлыков с
горечью.
В высокой полыни лежали окровавленные, перебинтованные тела. Двое
стонали, третий молчал.
— Где Пыж? — продолжал я расспрашивать сержанта.
— Пыж с Тарчуком и Вакулой немного дальше, там впереди, сбоку от танка. —
Сержант показал рукой место, где не видимые мне прятались остальные
разведчики.
— Больше никого? — спросил я.
— Это весь взвод. На броне еще пятеро, но они отстали. Танк им мешает. Он
ползет почему-то назад. И чего он уезжает? — удивился сержант.
— Танкист, начальник штаба ранен. Надеюсь, что только ранен, — тяжело
вздохнув, пояснил я.
Черт бы побрал этих полководцев! Опять идем одной колонной. Техника
растянута в цепочку, машины мешают друг другу, а «духи» отовсюду
расстреливают батальон. Неужели нельзя развернуть броню в линию и смести
к чертовой бабушке эти хибары? На одни и те же грабли который раз
наступаем?! Меняются командармы и комдивы, сохраняется только бестолковая
тактика. Каждые полгода пробиваемся к этим заставам у канала, раз за
разом теряем людей и технику. Зачем тут эти посты? Какой к черту контроль
над территорией? Блеф! Они и себя-то толком оборонять не в состоянии без
помощи авиации и артиллерии. «Духи» ходят под самым боком, а наши и носа
высунуть не могут: их там по двадцать-двадцать пять штыков. Сила? Смешно!
Если хотим взять власть в свои руки, то танки и БМП — в цепь и крушить
все по пути. Сровнять с землей это осиное гнездо. Жечь, взрывать,
вырубать, расчищать, подрывать, разрушать. А если нет, то незачем сюда
было и приходить! Вывести ребят — и делу конец. Мои размышления прервал,
раздавшийся совсем рядом, — противный визг и следом разрыв мины. Сейчас
накроют!
— Эй, вы, прячьтесь! — приказал я молодым солдатам. — Обороняйтесь и
охраняйте раненых! Остальные вперед, к Пыжу!
Бойцы нехотя поползли вдоль канавы.
— Что делать с рацией? — спросил связист.
— Дай, послушаю, — ответил я, надевая наушники.
Комбат в ярости рвал и метал. Взвод час как исчез из эфира. Молчал, будто
полностью погиб.
— Я «Ударник-300», прием! — отозвался я в микрофон своим позывным.
— «Ударник-300», не встревай! Чего тебе надо?
— Я нахожусь с «Габоем». — Это был позывной Пыжа.
— Какого хрена? Как там очутился? Где вы находитесь?
— Ногами пришел! Так получилось!
— И что там происходит? Доложи обстановку. Почему они молчали? —
продолжал распаляться комбат.
«Карандаш»-связист 021-й» и еще пара «200-х». — Это означало, что
солдат-связист убит, иеще пара солдат ранены. — Дела плохи. Их старший
впереди. Ползу к нему, — доложил я.
— Пробирайся быстрее, и пусть он со мной поговорит. Я ему устрою игру в
молчанку! — рявкнул Василий Иванович.
Я полз, извиваясь в густой траве и чихая от запаха пыльцы полыни, на
