Красной, ни в Белой, ни в какой другой. Увольте нас, пожалуйста.
— Та-ак! Снять обоих с учебных должностей и перевести командирами взводов
с понижением.
Колчаков привстал, но только для того, чтобы снова рухнуть на колени с
деревянным грохотом:
— Отец родной! Генералушка! Благодетель ты наш! Не губи! Уволь, ради
Христа! Честное слово, пить брошу! Человеком стану! Только уволь!
— Нет, сынок, мы вас заставим Родину любить и честно ей служить!..
Хомутецкий! Рапорт порвать, в увольнении отказать! На гауптвахту их!
Будем дальше воспитывать!… Замполит! Может, их еще из партии и комсомола
исключить? Как считаешь?
— Исключим, обязательно исключим! — вякнул через плечо командира
Бердымурадов.
— Вот и славно! Может, и звездочек лишить? Пусть послужат лейтенантами?
Правнук декабриста, поручик Лунев, в поддержку дружка тоже бухнулся на
колени, протягивая призывно руки к генералу:
— Отец родной! Будь так милостив! Лиши звания! Уволь из армии! Век на
тебя будем богу молить! Ей-ей! Человеком стану! Хоть трактористом в
деревне! Выгони хоть с «волчьим билетом» на гражданку!
— Ага! Только вас в деревне и не хватает! Мало там алкашей! Не-ет уж!..
Сгниете в песках Туркво! Я вам это клятвенно обещаю! — рявкнул генерал.
— Ах, так?! — Колчаков вскочил на ноги. — Ну, хрен с вами! Мы хотели
по-хорошему! Лунь! Наливай! Ну их к лешему!
Оба офицера демонстративно располовинили стакан, хряпнули, улеглись по
кроватям.
— Хомутецкий! Выписать арест, и завтра же — в Ашхабад! На гауптвахту
обоих! — уже сипло и безнадежно скомандовал генерал Асланян, формально
оставил за собой последнее слово и круто развернулся, на выход.
Но то формально, а то натурально. Колчаков в генеральскую спину
натурально спросил:
— Товарищ генерал! Разрешите обратиться! Весь гарнизон мучается одним
вопросом, который без вас ну никак не разрешить. Асланян — это
производное от какого зверя? От слона или от осла?
Безжалостный ты, поручик Колчаков! Тебе генеральский инсульт нужен, да?
Здесь и сейчас, да?
Да ему, поручику Колчакову, как-то по…
- Понятно – от осла! – брякнул Лунь.
Вослед начальству полилась песня. Фальшиво, но нахально. «Бременские
музыканты» отдыхают!
— Ничего на свете лучше не-е-ету!
Чем служить в Генштабе на парке-е-ете!
Тем, кто честен, гнить в песка Педжена,
Отравляться водкой и чеме-е-енить,
Спиртоваться водкой и чименом!
Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!
Нам Туркво милей Афганиста-а-на!
Все мы любим батьку Асланя-а-ана!
Гауптвахта нам родней колхоза —
С голоду не пухнем, нет морозов.
Здесь мы не загнемся от морозов!
Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!
***
— Ну, это ты загну-ул! — не поверил Кирпич. — Чтоб так да с генералом!
— Вот те крест! — размашисто перекрестился атеист Никита. – Если и вру,
то чуток, привираю. А тебя, Вовка, терзают смутные сомнения потому, что
ты уже полковник. Еще немного, еще чуть-чуть — и генерал. И типа вдруг с
тобой тоже таким манером офицеры будут обходиться. М?
— Да я их тогда!.. — взревел полковник Кирпичин и показал могучим
кулаком, что он их тогда.
— А нельзя. Тоже офицеры. Ну, в Афган услать. Дык нет уже никакого
Афгана, то есть нас там нет. Нынче десять лет без войны и празднуем,
вернее мы без нее… В крайнем случае, дуэль. А так — на гауптвахту
отправить право имеешь, более же ни на что не имеешь.
— Да я б на месте этого Асланяна так их обоих поимел, что…
— Он бы их тоже, наверное, поимел, но есть нюанс.
— Нюанс?
— Ты ж не в курсе, кто папашка того же Лунева.
— Почему не в курсе? В курсе! И мне начхать!
— Вот так вот и начхать, полковник Кирпичин?
— И еще не так начхать!
— Ну-ну? И кто папашка Лунева?
— Элементарно! Внук декабриста! Ну, если Лунев — правнук декабриста, то
его папашка, натурально, внук декабриста. А чего? Неправда?
— Правда, Кирпич, правда. Но не вся. Кроме того, папашка Лунева — о-о! —
Никита похлопал себя по плечу, где погоны и многозначительно показал
пальцем вверх, в небо.
— Погодь! Этот Лунев — это тот самый Лунев? В смысле внук, а не правнук.
— Именно.
— А чего ж тогда сыночка, кровинушку родную, в педженскую дыру отправил?
Не мог где-нибудь при штабе, кремлевский полк, все такое?..
— А достал он его! В смысле правнук внука. Отцы и дети. Конфликт
поколений. Я не вникал, но судя по всему… Но, однако, сын, ты ж
понимаешь, всегда сын. И если что — горой за него!
— То есть этих двух раздолбаев Асланян твой даже в Афган не упёк после
«губы»?
— Не-а! Колчакова мог, Лунева поостерегся. Но это ж тогда либо обоих,
либо никого. Справедливость восторжествовала!
— И ты это называешь справедливостью, Ромашка?!
— Что мы знаем о справедливости, Кирпич!
— И то верно…
— Мужики! — прервал схоластику Дибаша. — Слазьте с гинекологического
дерева, делать вам больше нечего!
— С генеалогического, дубина!
— Или так… Давайте лучше поднимем — за погибших! За Вовку Киселя, за Баху
Акрамчика, за Юрку Колеватова, за Витьку Бурякова… За всех из нашего
батальона, что полегли за два года!
— Шестьдесят три… — помрачнел полковник Кирпичин. — Шестьдесят три парня…
Выпили, помолчали.
— Кстати, о гинекологическом дереве, — кашлянул Никита дабы вывести
друзей-сослуживцев из мрачности.
— Генеалогическом!
— Не-е-ет, на сей раз именно о гинекологическом! И самое паршивое в этой
истории, что именно дерева и не оказалось! А жаль!
— Какой-какой истории?
— А вот этой самой…
Глава 6. Ночное приключение
Никита стоял в конце длинной очереди в офицерском кафе, нервно постукивая
носком ботинка об пол. Настроение паршивое. В кармане последний рубль, на
завтрак и обед хватит. Но на ужин уже нет. Острый сексуально-финансовый
кризис. То есть? А то и есть! Заглядываешь в кошелек, а там — хрен!
Вернее – шиш.
Во всем виноват гад Мурыгин — уговорил купить большущий раскладной диван.
Ему, видите ли, мягкого уголка не хватает в квартире для уюта. Диван
подарили на свадьбу родственники жены, а кресел к нему нет. Он и надумал
прикупить подходящие кресла, благо в магазин привезли гарнитур с точно
такой же расцветкой ткани. Но кресла отдельно от дивана не продавались, а
второй «сексодром» на кой?
Вовка долго искал, кому же этот диванище навязать.
Ахмедка подвергся долгой обработке, но устоял. Зачем он ему? Спать на
кровати туркмена в училище научили, до того обходился стопкой матрасов и
одеял. Диван в будущей семейной жизни — лишняя роскошью. Родственникам
привезешь — не поймут, не так поймут.
Шмер — холостяк, в общаге эту громадину не поставишь.
Шкребус в долгах после приобретения мотоцикла.
«Самоделкин» Неслышащих и шкаф, и диван, и вообще всю обиходную мебель
сам себе мастерил.
А вот у Никиты… как назло, в этот момент имелось шестьдесят рублей.
— Целых шестьдесят!
— Всего шестьдесят, — поправлял Никита.
— Всего целых шестьдесят! — настаивал Мурыгин.
— Что ты ко мне пристал, Мурыгин! Я приволок две армейские панцирные
койки, меня они вполне устраивают.
— А ты провел их по службе КЭС? Это имущество роты! Завтра вдруг ревизия
— и бегом принесешь их обратно. А сам ляжешь на голый пол, да?. А если
завтра жена приедет, где ей?.. На пыльных некрашеных досках?
— У меня пол хороший, свежевыкрашенный. Ахмедка четыре банки подарил. Всю
мансарду перекрасил.
— На полу все равно жестко! Даже на свежевыкрашенном! Нет, ну пошли в
магазин, Ромашкин! Увидишь — не устоишь. Обивка — гобелен зеленого, даже
изумрудного оттенка! Если я сегодня кресла не куплю, то завтра кто-нибудь
точно уведет!
— Покупай. Я-то при чем? Сходи в другую роту! Гуляцкий твой друг, пусть
войдет в долю.
— Гуляцкий?! У него в руках больше трешки не бывает, тем более после
недавнего рождения наследника: жена все до копейки отбирает, чтоб не
пропил. Сам не пойму, на что парень пьянствует? Окончательный выбор пал
на тебя, ты моя жертва. Пойдем в военторг!
З-зануда! Проще согласиться, чем объяснить, почему не согласен!
— Девчата! Привел клиента! Будем брать вещь! — войдя в торговый зал, с
порога объявил Мурыгин.
Никита спасовал, достал полтинник и оформил кредит. Кабала на шесть
месяцев! Сотню послать жене на учебу, пятьдесят рублей в военторг,
квартплата, партвзносы. Выпить не на что! Не то что в кафе питаться!
Глаза Мурыгина светились счастьем. Задача выполнена. Жена Лиля будет
довольна!
«Мягкий гроб» оказался совершенно неподъемным. Двух солдат для переноса
оказалось мало. Четверо бойцов с трудом доволокли диванище до дверей
ромашкинской квартиры. Эх, не было печали! А сам виноват...
И теперь он перебивался с хлеба на воду. Трехразовое питание — три раза в
неделю. Обычно завтракал свежим воздухом по пути на службу, обедал не
всегда, а ужинал, если повезет, закуской к коньяку или водке. В общем,
чем бог пошлет. Бог был переменчив — то благосклонен, то суров.
Сегодня с утра желудок протестовал против голода особо бурно, и Никита
решил его слегка задобрить.
В кафе ворвался жизнерадостный гигант-борец Лебедь, гулко хлопнул по
спине:
— Чего грустный, Никита! Гляди веселей! Жизнь прекрасна и удивительна! Я,
по крайней мере, каждый день ей удивляюсь. Иди займи столик, я сейчас
сделаю заказ. Угощаю! Не могу с кем-нибудь не поделиться!
Ну, если «угощаю»…
Лебедь-Белый принес один за другим три подноса с тарелками и стаканами.
Салат с капустой и салат из помидор, запеканка, блинчики, яичница из двух
яиц, котлета и картофельное пюре, жареная колбаса, кефир, молоко, какао.
Крупный организм требует усиленного питания…
— Игорь! Я пас! У меня нет ничего, кроме рубля.
— Ай! Отстань! Сказал, угощаю! Ешь и слушай, что расскажу. Только не
перебивай!
— Молчу и жую! — Собственно, что и подразумевалось. Когда я ем, я глух и
нем. А жрать хоте-елось! Потому — нем. Ну, ладно, не глух. Все-таки
благодетель Лебедь угощает — в благодарность надлежит хотя бы послушать.
— Ты, Никит, знаешь, как я люблю женщин!
Никита преувеличенно кивнул — с набитым. Кто ж не знает, как записной
ловелас Лебедь любит женщин! А уж как они его!.. Лебедь-Белый был холост,
но больше суток для него без женщин жить на свете невозможно, нет.
Однако! Ни разведенок, ни холостячек в гарнизоне днем с огнем не сыщешь,
только жены военных. И пока они, алкаши (то бишь военные, а не их жены),
водку трескают и в карты режутся, Лебедь-Белый повадился их обслуживать и
обхаживать (то бишь не военных, а их жен). Старался «наших» не трогать,
только пехотиночек — контингент, периодически обновляемый по мере убытия
в другие гарнизоны и прибытия новых заслуживающих внимание экземпляров.
Причем сам он никого не соблазнял — барышни первыми начинали зондировать,
в гости приглашают, заигрывают. Не виноват Лебедь, что уродился таким
крупным, габаритным, энергичным и любвеобильным.
— Короче, тут пригласила меня в гости дамочка… Ну, скажем, Оля для
простоты… Но не Оля. Но не буду ее компрометировать, то есть не Олю.
Поймала у КПП и говорит, мол, сегодня одна, муж на плановых занятиях в
Келите, мол, приходи… Ты, Никита, в Келите был?
— Еще не доводилось.
— Это в горах за Ашхабадом. Обычно батальоны отправляются туда на две
недели, не меньше. Тетки, как телки, начинают скучать. А я тут как тут!..
Вот и с Олей. Квартира отдельная, никто не помешает, торопиться никуда не
нужно, без суеты, с чувством, с толком. Неделю я так с ней ночами
поразвлекался — вчера иду протоптанным маршрутом. Меня ждут, любят — один
раз, другой, третий, четвертый. И я проваливаюсь в глубокий здоровый сон…
Сквозь дрему слышу звонок в дверь, громкий стук, переходящий в сильные
удары. Оля накинула прозрачный халатик, побрела в прихожую. Я сквозь сон
прислушался: чмоки, радостные вскрики! Та-ак! Муж с полигона внезапно
вернулся на побывку, черт бы его побрал!!! Соскучился, черт бы его
побрал!!! Заявился среди ночи. Там поезд… ну из Келита приходит к нам
