Николай Прокудин
ГУСАРСКИЕ СТРАСТИ ЭПОХИ ЗАСТОЯ
Предисловие к повествованию.
Все события этой книги происходили для кого-то давно, а для меня — будто
вчера. Те годы кто-то называет «застойными», кто-то — «старыми добрыми
временами», а для некоторых это «период расцвета развитого социализма».
Мой рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над
армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти,
а моральный облик советских людей всегда был образцовым. Увы, мои друзья.
Хотите верьте, хотите нет, но все изложенное на этих страницах —
чистейшая правда. И я отношусь с симпатией к большинству из персонажей.
В те времена официальная пропаганда вещала: «пшеница колосится на полях,
тучные стада коров дают рекордные надои молока, в шахтах совершаются
трудовые подвиги, сталевары выплавляют стране миллионы тонн стали». Но
реальная, настоящая жизнь людей была иной и шла своим чередом. Партией
предписывалось жить в соответствии с Кодексом строителя коммунизма. Люди
жили в соответствии с собственными принципами (или обходились без них). И
жизнь их была наполнена почти шекспировскими страстями. Жизнь с кем бы то
ни было и где бы то ни было. Пусть и в далеком военном гарнизоне на
задворках Советской Империи — пыльном, грязном, унылом, нищенском.
События, происходящие там, — это и комедия, вплоть до фарса, и драма,
вплоть до настоящей трагедии. Всего понемножку. Но все это было….
Пролог
Велика столица, а отступать некуда. То есть как раз есть куда —кругом
дома и дома, проспекты и проспекты, площади и площади, переулки-закоулки.
Но Никите-то нужен конкретно сад «Эрмитаж», а где его..? Самостоятельно
не нашел бы ни за что. Либо нашел бы — кто ищет, тот всегда найдет! — но
объявился бы там аккурат к окончанию встречи ветеранов: «Здрасьте! — А мы
как раз уже расходимся!» Проводник нужен, нужен проводник. Кто, как не
Вовка Кирпич! Благо жил в военной общаге при академии. А уж где эта
общага, Никите хоть это, слава богу, известно… Вовка Кирпич, бывший
подчиненный Никиты по Афгану, командир взвода, редкостный раздолбай и
сорвиголова, признаться! Впрочем, десять лет спустя, может, изменился в
корне? Как-никак, ныне он — большой чин, полковник, слушатель элитного
военного вуза.
Но язык с трудом повернулся, когда Никита на вахте осведомился у
дежурного по общежитию:
— Где я могу найти… полковника Кирпичина? Переговорить с ним…
— Полковника? Кирпичина? — дежурный ухмыльнулся. — Кирпича, что ли?
— Ну, или так. Кирпича, если такой есть… — Судя по ухмылке дежурного
старинный приятель Никиты мало изменился за десять лет, разве что в
худшую сторону.
— Такой есть. Найти-то вы его сможете. А вот переговорить…
— Мы с ним созванивались, он меня ждет. Я… издалека.
— Да пожалуйста! Жалко, что ли! Только… Его сегодня поутру четверо
принесли, положили…
— Как?! — Мелькнула картинка бездыханного Кирпича, который, надо же, весь
Афган прошел вдоль и поперек и живым вернулся, а тут… Что?
Дорожно-транспортное? Сердце? Орава шпаны?
— Каком кверху! Собутыльники приволокли. Отметил, блин, День Победы. С
группой ветеранов. Три часа назад «му» сказать не мог, а вы — поговорить!
Это не раньше, чем к вечеру, когда очухается.
— Черт! Как же так! Мы ж как раз сегодня собирались отметить… Встреча
однополчан… Черт!
— А Кирпич у нас всегда — с опережением графика и перевыполнением плана…
Вы поднимитесь на двенадцатый этаж. Комната 1291.
Лифт, как водится, не работал. Пешком, пешком. Медленно и печально.
Медленно — потому, что спешить теперь Никите, собственно, некуда, если
Кирпич мертвецки пьян и лыка не вяжет. А печально тоже как раз потому,
что спешить некуда. На встречу однополчан он без проводника Кирпича так и
так не успевает. Кто не скитался по Москве, донимая встречных-поперечных
вопросами «как пройти? а где это? а случайно не подскажите?», тот пусть и
не пробует, поверив на слово.
Дверь открыла женщина:
— Вам кого?
— М-м. Вашего… мужа, наверное. Это квартира Кирпичиных?
— Не квартира. Это номер общежития.
— Но… Кирпичин Владимир… Он здесь живет?
— Этот гад здесь не живет!
— Простите…
— Этот гад здесь только ночует! Когда ночует! Гад!
— Я, простите, не вовремя?
— Смотря зачем вы…
— Видите ли, я издалека. Приехал на торжественное мероприятие — «Десять
лет без войны». Мое имя Никита. Ромашкин.
— А-а-а, слышала о вас, проходите. Но он спит, гад. Будите, если у вас
получится. Спальня там.
Никита прошел через «предбанник», служивший кухней, столовой, коридором и
прихожей одновременно. В спальню. Ее сотрясал богатырский храп,
заглушающий все остальные звуки утренней Москвы из открытого окна.
Крупномасштабный Вовка валялся поперек двухъярусной кровати в позе
морской звезды. Правая нога в туфле — на полу, левая в носке — на
простыне. Целиком никак не помещался Кирпич на обычной кровати для
обычного человека. Во всяком случае, не в позе морской звезды. Опухшее
багровое лицо. Полуоткрытый булькающий рот. «Пленочные» глаза. И
перегарная вонь. Водочку с пивом потреблял, Кирпич ты наш «ершистый»? И
еще в каких дозах!
— И часто он так пьет? — Никита спросил с сочувствием к хозяйке и с
осуждением хозяина. Чтобы ненароком не подумали, что вот и он тоже… и
вообще все мужики сволочи…
— Регулярно. То однокурсники, то академики, то ветераны, то какие-то
бандиты. Он ведь еще и руководит этим… как его? Охранным агентством, вот!
Рестораны, казино, банки. Не знаю даже, на занятия в Академию он, гад,
вообще ходит? Или просто деньги там сует кому надо, чтоб его отмечали в
журнале. У-у-у, гад! Храпит, как… как Горилла!
- А гориллы храпят?
- Храпят. И гориллы, и слоны, и бегемоты, и … кирпичи! Детям хотя бы дал
заснуть!
Только тут Никита заприметил две мордашки, пацана и пацанки, на втором
кроватном ярусе. Они с интересом смотрели на гостя, высовываясь из-под
одеяла.
— Брысь! – прикрикнула мамаша, и детишки юркнули в «укрытия», натянув
одеяла на головы.
Никита взялся за нос спящего приятеля тремя пальцами и слегка потрепал.
Кирпич чихнул и, не открывая глаз, отмахнулся огромными лапищами, словно
отгонял назойливую муху.
— Кирпич! Подъем! Рота подъем! Тревога! — протрубил Никита в полный
голос.
Без толку.
— Без толку! — сказала жена Вовки. — Пока не проспится, не проснется.
— О как? По-другому попробуем… — Никита набрал в легкие воздух, но не
проорал, а шипящим громким шепотом издал: — Духи! Кирпич, духи! Окружают!
Пулемет, Кирпич! Тащи пулемет!
Полковник Кирпичин дернул глазом, приоткрыл щелочку, очумело окинул
взглядом комнату и пробормотал:
— Сейчас! Сейчас-сейчас!… Держитесь! Ленту мне! Пулеметчик! Где лента?
Лента где?!!
— Ну, вот, — Никита жестом «умыл руки», будто хирург после тяжелой, но
успешной операции, — прогресс налицо. Сейчас мы еще… — Он форсировал
голос: — По машинам!!! Быстро грузиться!!! Где Кирпичин?! Опять пьян?!
Под суд отдам!
— Здесь! Я здесь! — вскинулся полковник Кирп… да никакой не полковник, а
взводный Кирпичин.
— Встать! Смирно! — гаркнул Никита.
Крупномасштабный Вовка с усилием сложился пополам и, держась за перила
верхней кровати, приподнялся и распрямился во весь двухметровый рост.
Разомкнул глаза, хлопнул ресницами, потер ладонью «морду лица». Узнал:
— Никита?! Ты откуда здесь? Какими судьбами? Как ты меня нашел?
— Да, Вова, это уже диагноз! Совсем белый и горячий. Мы же с тобой неделю
перезванивались-договаривались. Нам сегодня на банкет идти. Я тащусь
через пол-России! И что я вижу?! Живой труп! И пьяный к тому ж!
— Ладно, прекрати! — Кирпич рухнул тяжелым задом на матрас и вытянул
перед собой ноги. С удивлением посмотрел на свои конечности, обутые
по-разному. Почему-то снял не туфлю, а носок.
Пацан и пацанка, подглядывающие в какую-то известную только им щелку
сверху вниз, хихикнули. Мать двоих детей тоже — непроизвольно.
Кирпич натужно посоображал. Исправился. Снял туфель. Подумал и содрал
второй носок. Похлопал себя по щекам ладонями.
— Опохмелиться бы, Валюх? – жалобно попросил супругу.
Ага, Валюха. Валентина то есть. Вот и познакомились.
— Перебьешься! — отрезала Валентина.
— Видишь, командир. Совсем меня здесь не жалеют и не любят. А я босой…
несчастный… как… Лев Толстой!
— В зеркало глянь, Лев Толстой! — хмуро сказала супруга. — Образина! Нет,
ты глянь, глянь! И сам подумай, за что тебя любить! Тем более жалеть!
Кирпич по инерции покорно пошел к трельяжу, повертел перед ним образиной:
— Морда, как морда! Могло быть и хуже!.. Ну, не Лев Толстой, не Лев.
- Верно, не лев. Лев половой гигант и царь зверей! А ты пьешь и спишь…
- Ладно, Алексей. Между прочим, член Президиума Верховного Совета!
— Ты? — Никита еле сдержался, чтобы, в свою очередь, не хихикнуть.
— При чем тут?! Алексей. Толстой. «Буратину» читал?
Никита таки не сдержался. Хи-хи!
— И ты туда же… — со вселенской грустью произнес Кирпич. — Все вы заодно.
И она, и они, и теперь ты! — он обвиняюще затыкал пальцем в жену, в
пацана с пацанкой, в Никиту. — Если пришел для того, чтобы издеваться над
больным человеком, мог бы вообще не приходить.
— Кирпич, я не за тем пришел. Я не издеваться пришел, — Никита взял тон
психиатра, успокаивающего тяжелого пациента.
— Да? И чем докажешь?
— Т-то есть?
— Какие у тебя планы на сегодня? — уличил Кирпич. Типа: ага, попался! и
сказать тебе нечего!
— Планы?! — тут Никита возмутился. И раздельно, как для тугодумов,
произнес по слогам: — Тор-жест-вен-ное собрание и банкет ветеранов
дивизии!
— Какой дивизии?
— Нашей! Баграмской!
— А-а-а, точно! Я-то всё думаю, где мы с тобой вместе служили! В мозгах,
заклинило.
— Заклинило. И перекорежило. Опух от водки! Иди, умой рыло, а то опять
выключишься из реальности!
Кирпич направился в ванную, снимая на ходу штаны и рубашку. Запутался в
одной штанине, покачнулся и сильно ударился плечом о дверной косяк,
вызвав новое общее «хи-хи».
В те пятнадцать минут, что он фыркал и плескался под душем, жена
продолжила сетования на непутевость мужа.
— Хватит стенать! – рявкнул Вовка, появившись из ванной. — Впервые
человека видишь, и сразу на жалость берешь! Хоть знаешь, кто он? Мой
бывший замполит. Зверь, а не человек! А ты — на жалость… Никита, не
слушай ты ее! Я хороший!
— Ладно, хороший! Одевайся и в путь!
— В путь?
Однако Кирпич начинает доставать!
— В сад «Эрмитаж»! Ты же сам мне приглашение выслал! Почтой!
— О! И дошло? Надо же!.. Точно! Нас ждут! В «Эрмитаже»! Ну? И чего тогда
расселся? Пошли!
— Куда пошли?! — воспротивилась Валентина. — Тебя качает, как…! На ногах
не стоишь! Сядь, поешь, а потом можете идти на все четыре стороны! Иначе
после первой рюмки сразу развезет! Никита, вы присоединитесь?
Гм, к рюмке или к завтраку?
Никита с Кирпичом сели за стол, быстро перекусили яичницей с сосисками.
— Ну, всё! — Чмокнув жену в щеку, Кирпич потянул за собой гостя — на
выход, на выход. — Пошли, пошли! А то меня в этом доме совсем зади…
дискредитируют! В твоих глазах!
В глазах Никиты Кирпич дискредитировал сам себя, похлеще кого-то
стороннего.
— Понимаешь, Никит, она меня пилит, а я не виноват! — уже в коридоре
застегивая рубашку, на ходу Кирпич стал сам себя реабилитировать. — Как
не пить, если каждый день вынужден спаивать всех подряд: милицию,
чекистов, чиновников, бандитов, военное начальство из академии. Я же еще
и охранным предприятием руковожу. Ну, по умолчанию, конечно, как бы
нелегально… Мороки уйма, что ты!
— Погоди, Вовк! Мы правильно идем?
— Правильно, правильно! Верной дорогой идете, товарищи! Нет, вот ты
скажи, как жить-то?! На жалованье полковника, да с двумя детьми, да с
женой-домохозяйкой, да в Москве!
— Мы верно движемся? В «Эрмитаж»?
