на бутылка водки играть! Свэжие конфеты, слюшай!
— Давай, — махнул рукой Хлюдов. — Только сначала нужно попробовать.
Может, они старые и невкусные. Испорченные…
— Слюшай, ты специально обижаешь или как? — возмутился средний брат
(Давид), вынимая из сумки две коробки и открывая одну из них. — На,
пробуй, дарагой! Зачем обижяешь!?
Попробовали. Хорошие, однако, конфетки. Грильяж!
— Ладно, играем! Но ставка иная. Две коробки на бутылку.
— Черт с тобой, — согласился с Хлюдовым брат-Давид.
Началась игра не менее азартная, чем борьба на руках.
Никита совсем опьянел и перебрался за перегородку в другое купе, к
старикам:
— Гамарджоба, отцы!
— Вах! Ты почему нас приветствуешь как грузин? — обиделись.
— А как нужно?
— Нужно: «Дэбон хорз!»
— Вот и славно! Дэбон хорз!
— Дэбон хорз!.. А по-грузински не надо. У них свой язык, у нас свой.
— Но они ведь тоже православная нация. Почему не любите друг друга?
— Земля, дорогой, всему причиной земля! Ее мало, а споров за нее много. И
церковь у них немного отличается от нашей! А у армян еще больше отличий,
хотя тоже не мусульмане.
— В бога верите? — спросил Никита.
— Само собой! А ты молодец, офицер! Сразу признал в нас осетин, не спутал
с какими-нибудь ингушами или карачаевцами. Бузныт!
— Это чего такое? – не понял Никита.
— Спасыбо, говорю! Балшой спасыбо!
Да пожалуйста! Было бы за что… По правде говоря, Никита изначально-то
вообще колебался: грузины? абхазы? чечены те же, не к ночи помянутые?
Гигант Эдик был отдаленно похож на футболиста Газзаева (в масштабе два к
одному) — потому, собственно Никита и рискнул — насчет осетин.
— Отцы! Мы все россияне, православные! Расея – общая мать! Осетины и
грузины на Кавказе должны жить дружно, как братья. Ведь остальные —
иноверцы! — проникновенно сказал захмелевший Никита.
— Дорогой мой! — обнял его за плечи усатый дедок. — Мы с русскими друзья,
но с грузинами братьями быть не можем. У нас Сталин половину Осетии
украл. Карандашом по карте провел и оттяпал весь Юг в пользу Грузии.
Обыдно, да?
— Ай, земли много в стране! — махнул рукой Никита. — Советский Союз
большой, и мы живем в единой могучей державе. Вся земля общая,
государственная!
— Вах! Какая общая?! Это у тебя в России земли много, а у Осетии мало.
Каждый клочок полит кровью предков.
— У нас ее тоже нет лишней! Но разве тебе сейчас есть разница, где
проходит граница Грузии и Осетии? Это ведь только на карте пунктиры и
черточки. На земле ее нет!
— Всякое в жизни случается… Сегодня нет, а через десять-двадцать лет — по
горам столбы пограничные встанут.
— Но-но! Только без глупостей! Ты что думаешь, отец, у нас турки или
персы пол-Кавказа отнимут? Да мы их в бараний рог согнем! Повернем армию
из Афгана и до Средиземного моря дойдем! — Никита все более плыл и его
потянуло на обсуждение политических тем. В конце концов, замполит он или
где?! Или как?
Лекция о международном положении, как в песне о дурдоме. Один не
понимает, что плетет спьяну, другой не понимает, о чем идет речь. Но
кончилась всё, слава богу, обниманиями, лобызаниями, полным
взаимопониманием.
У картежников дела шли хуже, обстановка накалялась. Хлюдов выиграл вторую
коробку конфет, а первую, распакованную, брать отказывался:
— Э нет! Так дело не пойдет! Вы мне давайте целую, эта распечатана!
— Так ведь это ты же ее открыл! Ты пробовал, — сердился гигант Эдик.
— Ну и что? Я их пробовал, но мог ведь не выиграть!
— Но ты выиграл! Теперь получай ее!
— Э-э-э! Нет, сами их ешьте! А мне давай запечатанную.
— Выиграй вторую коробку — отдам! — горячился средний, Давид.
— Вовка! Не затевай межнациональный конфликт из-за двух конфет! Ты все
равно сладкого не ешь! — попытался утихомирить вернувшийся Никита.
— Нет! Они проиграли мне целую коробку, а подсовывают начатую!
— Вовка! Сейчас в морду из-за двух конфет получишь! Зачем идти на
скандал? Уступи.
— Н-ни за что!
Никита схватил бутылку, разлил водку по стаканам:
— Тост! За русско-осетинскую дружбу!
Старики в знак согласия закивали головами, а злобные рожи молодых,
немного смягчились. Все выпили. Закусили конфетами из открытой коробки.
— Так где мой выигрыш? — в который раз не унялся Хлюдов.
Громила Эдик растерянно почесал затылок — открытая коробка опустела.
Брат-Давид в сердцах достал еще коробку, нераспечатанную:
— На бери! Пусть твоя русская жопа слипнется! Жадный!
— Я не жадный, я принципиальный! Играем дальше? Осетинская жопа?
— Играем!!!
Никите совсем захорошело.
— Тост! — на сей раз алаверды от горцев. —— За нашу Советскую Армию!
— До дна! — Хлюдов хлобыстнул залпом. Тост того стоит!
Никита выцедил свои полстакана уже с отвращением.
— На тебя тошно смотреть! — усмехнулся Хлюдов. — Ты словно мою кровь
пьешь! Так морщишься!
— Не нравится — не смотри! — Никита с шумом выдохнул. — Эх… сейчас бы
чего спеть!
Брат-Давид с готовностью начал выводить что-то зычное, гортанное, с
придыханием. Деды песню подхватили. Громила сорвал с себя рубашку и,
свирепо вращая глазами, пустился в пляс. Молодой подсвистывал.
Хлюдов принялся стучать по столику, как по барабану. Звуки этого
пластикового «тамтама» гулко загромыхали в вагоне.
Никита вначале что-то пытался подпеть, а потом скинул китель, изобразил
«лезгинку». Или «барыню»? Или «семь-сорок»? Или…
Песни и танцы народов СССР продолжались еще около часа. Впрочем,
счастливые часов не наблюдают. Счастливые и пьяные. Что иногда, а то и
зачастую одно и то же.
Табачный дым, вагонная духота, запах пота, алкоголь окончательно замутили
сознание. Каждый глоток воздуха — взахлеб, словно кисель. Все заверте…
лось. При чем тут лось? Лось! Отдай рог! Или панты? Нет панты у оленей
–маралов. Или понты? Короче – отдай рог!
Глава 9. Поход в Иран
Глаза сомкнули минут на пятнадцать, а вроде прошла вечность. Как больно
головушке!
— Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль! – нудил над ухом противный голос.
Никита никак не мог разомкнуть опухшие многопудовые веки. Он потер их
кулаками, но глаза не открылись. А голова... о-ой, голова-а!... Где мои
мозги? И тошно. В самом что ни на есть прямом смысле слова. Бр-р-р!
Никита наудачу похлопал по столику ладонью, цапнул стакан, хлебнул. Вода…
И слава богу! Язык в результате сумел пошевелиться:
— Воха! Хлюдов! На выход! Вовка!
Капитан Хлюдов оторвал голову от смятой фуражки-аэродрома, послужившей
подушкой, тупо уставился на Никиту:
— Ты хто?
— Ромашкин, блин! Что, совсем сбрендил? А ты тогда кто?
Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам:
— А действительно, кто я? Где я?
— Ты Хлюдов, блин! Капитан Советской Армии. А я Ромашкин, блин! И мы с
тобой в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда! Который движется с
тихой скоростью в какую- то задницу! Через задний прход.
— Интересная мысль! — Хлюдов тоже отхлебнул воды. — Уф-ф! А где это —
относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди?
— Люди! Человеки! Вставай, алкаш! Наша станция на горизонте. Не
философствуй!
— А где видишь горизонт? За окном черно, как у негра…
— Вот там и горизонт. В заднице! Я ж тебе сказал: мы в нее движемся —
медленно, но уверенно.
Проводник что-то бурчал на туркменском, поторапливал. На соседних полках
спали утомленные горцы. Значит, бурная ночь была реальностью.
— Чего надо, иноверец?! — рявкнул капитан. — Чего бормочешь? Что-то мне
твоя наглая рожа не нравится!
— Слюшай! Зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? Пачаму?
— Что значит — опять?! Да я твою физиономию в первый раз вижу! Сгинь…
— Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай, офисер, не
скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет!
Никита потянул Хлюдова на выход, взяв под мышку обе шинели и фуражки.
Хлюдов нес в руках лишь коробку конфет и портфель.
За дверью чернела непроглядная зимняя ночь. В тамбуре Хлюдов снова
завелся:
— Где станция, басурманин?! Где Педжен? Куда ты нас завез?!
— Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя не проснулься. Оба теперь
вылезаль!
— И что ты нам, красным офицерам, предлагаешь, урюк?! Топать по ночной
пустыне обратно? Куда я должен вылезаль, чурка нерусская?! Сейчас тебе
будем делать кердык!
— Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!.. —
понизив голос, проводник буркнул: — Сам ты чурка, офисер!
— Нет, пешком не пойдем, — не уловил «чурку» Хлюдов. — Доедем до Серахса,
а оттуда вернемся поездом.
— Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на стансия
милиция позову! Всю ночь буяниль, опять начинаешь! На станции в
комендатуру сдам!
— Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы недалече. Дотопаем, — снова потянул
Никита Хлюдова. – в Серахсе на губе погранцы командуют. Лютуют! Неохота
попасть в лапы ГБ.
— Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие, словно
студень! Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у!
Совместными усилиями и уговорами Никиты и проводника-туркмена все-таки
удалось… Вот она, победа разума! Никита, держась за поручни, осторожно
спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнул в его
распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил в
непроглядную тьму.
Оп! А вы господа офицеры, кажется, прие-е-ехали. Ни перрона, ни станции —
ничего и никого. Черная пустыня, беззвездное небо, тянущиеся вдаль
рельсы.
— Ну? И зачем ты меня вытащил из вагона? Ехали бы себе. В Серахсе или
Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников и подались бы
обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может, тут
раз в месяц поезд останавливается? Ты помнишь, до какой конечной станции
состав шел? В какую сторону мы заехали?
— Нет! Это ведь ты, Вовка, билеты покупал, хотел до Маров! А туркмен
болаболил про Серахс!
- Слово –то какое! Серахс! Это ж надо так погано городишко обозвать! –
горестно вымолвил Хлюдов.
Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте.
Через железную дорогу переброшен деревянный настил-переезд. В обе стороны
— грунтовка. Необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле
различимая дорога куда-нибудь да вела, и наверняка к жилью. Не может не
быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал
какой-нибудь!
Никита, осторожно ступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый
мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса.
Драндулеты стояли возле избушки, зарывшейся по окна в песок от пола до
крыши, высотой всего метра полтора. Дверь заперта на висячий замок,
окошко узкое, даже если выбить стекло, не пролезешь вовнутрь.
— Лю-уди-и!!! — куражливо заорал Хлюдов.
— Чего ты орешь? Моцик стоит у сарая. Давай заведем.
— А куда ехать? В какую сторону? Ладно, давай заводить! Где могут быть
спрятаны ключи?
Искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и
обнаружил полное отсутствие в баке бензина:
— Вот черт! Как бы мы ловко домчались до гарнизона на этой тарахтелке! А
теперь что нам делать? И за что проводник-туркмен так на нас взъелся?
Высадил, блин, в пустыне! Ты все пела — это дело. Так пойди же попляши.
— Кто — пела? — тупо вопросил Никита.
— Ты и «пела». До того, как мы все вырубились.
— Ромашкин.
— Какое догоним... — махнул рукой Хлюдов и обреченно уселся на валяющийся
брус. — Ну догоним, а двери-то заперты. Висеть на подножке пару часов и
сорваться с поручней на полном ходу? Я лучше в какой-нибудь хибаре
переночую.
— А чего эта сволочь, проводник, нас не разбудил? — продолжал недоумевать
Никита. — Ведь просили же его, как человека!
— Ха! А ты помнишь, что было вчера? — рассмеялся Хлюдов.
— Кое-что. Отрывками и урывками. Как в кино с порванной кинопленкой.
Что-то крутится в мозгу. Осетины, ром, песни, пляски.
