— Кажется, точно…
— Эх, ты! Одни хлопоты с тобой!
— Со мно-ой?!
— Ладно-ладно! Пойдем навстречу солнцу! — скомандовал Хлюдов и потопал по
тропинке к дальним деревьям. Или миражам…
Тропинка оказалась нескончаемой. Она то шла мимо арыков, то вилась вдоль
канала, то петляла между полей засеянных хлопком, то исчезала на
солончаках. Пыль, нещадное солнце. Черт! А ведь это декабрь! Позавчера,
когда выезжали из Ашхабада, было прохладно, не более десяти градусов, а
сегодня под тридцать. Шинели и фуражки они несли в руках, кители
распахнули, от галстуков освободились, пуговицы рубашек расстегнули. Пот
струился по лицу, по телу и противно стекал по позвоночнику мимо копчика
и далее...
— Сволочи аборигены! — взвыл Хлюдов. — Куда-то завезли не туда. По моим
прикидкам, давно должен быть асфальт! Я устал уже!
— Предлагаешь сесть и ждать попутку?
— Какую тут, на хрен, попутку дождешься. Если только арба проедет, и то
через неделю. С голода умрем! Только вперед! Еще поищем!
Кто ищет, тот всегда найдет. Когда силы окончательно иссякли, на
горизонте блеснула лента дороги. Шоссе!
— Ура!!!
А что «ура»?! Ну, на горизонте. Если не очередной мираж. До него еще идти
и идти. А он, паразит, является, как известно, воображаемой линией,
отодвигающейся все дальше и дальше по мере приближения к нему!
Но нет. Все-таки добрели — асфальт. Теперь-то ура? Ну, относительное ура.
От раскаленного асфальта, как такового, проку мало. Идти по нему,
допустим, легче — ноги не проваливаются в пыль и песок, не бьются о
камни. Но шоссе-то — в обе стороны. И?
— Вовка! Нам на север?
— Всенепременно! Даже если мимо Педжена промахнемся, в Россию уйдем, а не
в исламский Иран! Только на север!
— А где он, север?
— Там, слева от восхода Солнца!
— Это сколько тысяч верст нужно прошагать до Волги, как ты давеча
предлагал басмачам? — горько усмехнулся Никита.
— До Родины-то? Полторы или две тысячи — по прямой. Если петлять по
барханам, то больше. А там, на Родине, замечательное «Жигулевское», без
добавок стирального порошка!
— Тогда лучше в Педжен, к местному вонючему пиву! К нему то мы точно
дойдем живыми! Если повезет…
Повезло! Грузовичок! Притормозил, посадил, подкинул — до искомой
развилки.
— Вот эти места я, кажется, уже знаю! —повеселел Хлюдов.
— Кажется? Или точно? — съязвил Никита, «возвращая должок».
— Кажется, точно! — принял «должок» как должное Хлюдов. — Вон чайхана!
Побежали?!
Ну, побежали. Спотыкаясь на непослушных ногах, со скоростью бегущей
черепахи, помчались к заветной чайхане.
— Где мы, Вовка?
— Эх, Никитушка! Это же ВКП! Выносной командный пункт!
— Выносной?
— «Пендинка»! Чайхана «Пендинка». Ну, название такое! Тут один из
предыдущих командиров полка Вазарян… еще до Андрусевича и Хомутецкого…
штаб держал и управлял отсюда, в гарнизоне месяцами не появлялся.
— Как так не появлялся? Не может быть!
— Еще как может. Это сейчас нас замучили: занятия, учения, строевые
смотры. Во всем виновата проклятая война! А раньше, пока афганская
заваруха не началась, служивые старожилы говорят, была тишь да гладь. Эх,
какая была славная служба! Начальства не то что из штаба округа — из
дивизии не увидишь! Бывало, стоишь помощником дежурного, звонит командир
дивизии, требует «кэпа». Ему скажешь, что он в движении где-то или на
полигоне. А комдив сразу смекает, требует соединить с «Пендинкой». Чтобы
не дергали попусту лишний раз в кабинет, к чайхане кабель протянули,
телефонный аппарат поставили! Солдата живого месяцами не видели, казарму
приходилось самому охранять! Все бойцы на полях работали, хлопок убирали
или дома туркменам строили. Курсанты заранее были распланированы кто куда
— на весь период обучения! Асфальтовый заводик, кирпичный завод,
хозработы по строящимся домам! А комбаты, какие были зубры! Наш
Алсынбабаев им и в подметки не годился.
Они, оба-два, Ромашкин с Хлюдовым, уже расположились в заветной чайхане.
И расслабленно попивали. Понятно, не чай.
— Центральная улица Педжена, знаешь, как называется? — задал вопрос на
засыпку Хлюдов.
— Ну, имени Ленина.
— Темнота! Нет! В народе говорят: имени Бабия! В честь комбата, который
ее построил. Спроси любого туркмена кто такой Бабий? Ответят: любимый
комбат! А про нынешнее начальство они ничего не ведают. По крайней мере,
не все. Богатый был мужик Бабий, всех под себя подмял. Когда с полком
прощался, бочку пива к воротам полка подогнал и гарнизон угощал. Вот был
размах! История одна смешная произошла…
История смешная, да. После отъезда Бабия по замене в Германию приходит
однажды на КПП парнишка узбек в драном халате, в тапочках, с посохом и
требует от дежурного, чтоб пропустили к командиру. Зачем? Уволиться,
говорит, из армии хочу. Устал. Четвертый год служу. Сколько можно? Бабий
где? К нему тоже надо, расчет нужен, зарплата.
Приводят его, значит, в штаб к замполиту, а солдат начинает права качать!
Мол, я порядки знаю! Положено служить два года! Почему я отслужил три?!
Мне хозяин сказал: только моряки три года служат! Я не моряк, я танкист!
Где командир Бабий?
Вначале начальство посмеялось, подумало: сумасшедший. А подняли приказы —
и точно, наш солдат, но бывший. Уволен еще год назад, но не
демобилизован... А военного билета у бойца нет, и где он неизвестно.
Документы были у комбата, и не спросишь теперь, куда он их подевал.
Оказалось, солдат батальона. Бабий его в работники определил, а когда
срок учебки закончился, перевел в БОУП (батальон обеспечения учебного
процесса). Уезжая в Германию, уволил его по документам на дембель, а
самого бойца предупредить забыл. Закрутился подполковник в суматохе и
приказ до бедолаги не довел! Бабий давно в Европе, а боец овец пасет
лишний год.
Выписали ему новый военный билет, поставили печать об увольнении и
отправили на дембель. Пришлось, однако, деньги на дорогу из своего
кармана замполиту выделять. Как задним числом проездные выпишешь? Благо
ехать не очень далеко, до Ферганской долины. Повезло полковым
начальникам, что скандала не случилось.
— А как родители? Сына не хватились?
— Эх, Никита! Ты один в семье? И я один. А у того бойца братьев и сестер
человеко-штук около пятнадцати. И они постоянно то рождаются, то женятся,
то в армию уходят, то возвращаются. За всеми не уследить. Да и парню все
едино, где овец пасти.
— М-да. И это ты называешь смешной историей?
— У тебя просто чувство юмора атрофировалось. Ладно, тогда слушай еще
одну, не менее смешную! В соседнем пехотном полку такая хохма произошла
год назад…
Хохма такая. Подходит к замполиту солдат-туркмен: «Отпусти домой, устал
служить». Тот ему: «А воинская обязанность? А присяга? Гражданский долг
каждого молодого советского человека — отслужить два года в армии! Ты
Меред Мередов честно выполнишь свои служебные обязанности, и через два
года поедешь к родителям!» А боец: «Я не Меред, я Сайдулло! Это мой
младший брат Меред. Я за него теперь служу!»
Начали разбираться, а туркмен объясняет, что пять лет назад призвали в
армию, попал служить на Дальний Восток. Два года добросовестно лямку
военную тянул артиллеристом. Дембельнулся. Приехал домой, а отец просит:
«Сайдулло, среднего Махмута призывают, но он ничего не знает про армию, а
ты уже все умеешь. И здоровье у брата слабое. Отслужи за него, а мы тебе
пока калым соберем!» И поехал Сайдулло на Урал, в стройбат. Через два
года только возвратился, а отец вновь к нему: «Сынок, Мерда в армию
забирают, может, и за него отслужишь? Он жениться собирался. А я тебе с
братьями дом тем временем построю!»
Вот пятый год он в сапогах ходит! Все бы ничего, но каждый раз «молодой»,
да «молодой», «салага», «салабон». Вот если бы сразу «дедом» или
«дембелем», то и за Мухтара б, самого меньшего братишку, отслужил! А так
нет, хватит! Устал. Дом мне отстроили, пусть брат сам служит.
Посмотрели, пригляделись — фото в военном билете не его. Но кто в
военкомате фотокарточки рассматривает. Чурка и чурка, все на одно лицо.
Мы для них тоже одинаковые — белые. Бледнолицые братья.
Потихоньку съездил ротный, поменял братьев местами и делу конец. Еще и
барашка в подарок от родителей за молчание командир получил.
— М-да. И это ты называешь хохмой?
— Нет, с чувством юмора у тебя, Никита, и впрямь не того…
***
— У меня во взводе парнишка-тукмен, Ташметов был. — к месту и не к месту
встрял «душегуб» Большеногин. — Хороший солдат. Жалко, глаз ему выбило. И
казаху Кайрымову горло перебило осколком. И Олежке Смирнову — тоже глаз.
На «растяжке» подорвались… Нет, туркмен, если в роте один, то это
отличный солдат.
— Это ты к чему, Большеногин?
— Так, к слову… Черт, жалко парней. До Нового года всего два дня, а они
так глупо… Здравствуй, жопа, Новый год! Жалко…
- Это ты с пьяну брякнул! Летом было дело. Просто мы к леднику поднялись!
– возразил Никита. - Кстати! К слову!
— Про жопу? — гыгыкнул грубый Кирпич.
— Про Новый год! – урезонил пьяного приятеля Ромашкин.
Глава 11. Драка перед Новым годом
Новогодние праздники в Туркестане выглядели довольно странно. Ни намека
на снег, затяжные моросящие дожди. Солнце —если повезет. Ни тебе елок с
игрушками на ветках, ни тебе Деда Мороза со Снегурочкой, ни снеговиков во
дворах.
Ромашкину как всегда не повезло. На совещании Неслышащих (Недумающих,
Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) довел приказ Бердымурадова:
«В новогоднюю ночь замполиты рот развлекают солдат, организовывают досуг,
праздничный ужин и прочие мероприятия». Значит застолье, на которое после
злополучного похода в Иран, пригласил Никиту Хлюдов, отменялось. Жаль,
ведь вино и коньяк они совместно закупили заранее, а на званном ужине их
ожидали разные вкусности, приготовленные радушной хозяйкой, и Вовкиной
молодой сестренкой с томными глазами.
Шкребус хмыкнул, потирая руки:
— Наконец-то этих бездельников приобщили к полезному труду! А то в
прошлый год я дежурил! А в позапрошлый — Шмер! Твой предшественник,
Штранмассер, как «дед», пользуясь званием и возрастом, припахивал нас,
лейтенантов. Теперь и на нашей улице праздник! Хорошо, когда моложе нас
есть офицеры!
Никита грустно вздохнул. Ну почему армия построена на таком принципе:
старый или молодой? В начале службы солдатом он был молодой. Только
отслужил год — поступил в училище. Первый курс — вновь салага. Не успел
стать старшекурсником, как выпустился за ворота вуза, и опять молодой, но
теперь уже офицер. Потом станешь молодым майором, молодым полковником и
перед пенсией молодым генералом. Если служба удастся… Эх, наверное,
только маршалов молодых не бывает, одни ветераны-старики. А может и у
маршалов дедовщина?
— Ромашкин! Ты чего молчишь и в ухе ручкой ковыряешь? Оглох? Барабанную
перепонку проткнул? — рявкнул Шкребус. — Или приказ начальства не
нравится? Игнорируешь?
Нравится — не нравится… Проигнорируешь тут! Разве что робкая попытка
увильнуть от «почетной» обязанности — в новогоднюю ночь бродить по роте
среди спящих солдат! Робкая попытка:
— А может, кто добровольно пожелает быть ответственным тридцать первого
декабря? К примеру, Ахмедка — мусульманин. У мусульман Новый год,
кажется, в апреле? А? Чего молчишь, Ахмедка? Ты по какому календарю
отмечаешь? По лунному?
— Я атеист. Для меня официальный праздник родной страны и есть Новый
год! — ответил туркмен.
Ишь ты! Как жену покупать и сало не жрать, так сразу: обычай, вера. Да
еще что-то всегда бормочет перед едой. Наверняка молится, сволочь. А чуть
что, он истовый атеист! И водку пьет, и праздники русские признаёт.
— Ромашкин! Не отлынивай! — Несышащих был Неумолимых. Это приказ
замполита полка. Не отвертишься! Дежурят только «политрабочие». Не
